РАССКАЗЫ
ЗАМКНУТЫМ КРУГОМ
Ну вот, летим завтра. Рейс в пятнадцать десять, регистрация в полвторого. Какие-то Украинские Авиалинии. Вроде бы официальная государственная авиакомпания… Из прямых рейсов на выбор был еще Аэрофлот, но вылетал поздно, и Air France, но в три раза дороже. Были еще KLM и Britair практически за ту же цену, но с пересадкой.
И что это за Украинские Авиалинии? Может, стоило все-таки взять KLM? Ну с пересадкой, дольше в пути, зато с какой-то уверенностью в завтрашнем дне. Часом больше – часом меньше, а компания, вроде бы, на слуху, вроде надежная.
С другой стороны, любая пересадка удваивает риск: два взлета, два приземления… Ладно, посмотрим, люди ведь летают. И вообще, глупо убеждать себя, что с пересадкой лучше. Само собой разумеется, что напрямую удобней. К тому же, на главной странице их сайта написано: «Наша компания осуществляет регулярные перевозки». И действительно: по поиску высвечивается несколько рейсов в день.
Но почему же тариф оказался вдруг настолько дешевле, а агент турбюро, оформляющая билеты, ответила, что не знает такой компании? Подозрительно? Странно. Неприятно. И зачем это я у нее спросила… Что она, собственно, вообще знает? Ее работа – в офисе – сплошная абстракция: проверять совпадение линий в компьютерной базе, периодически поднимать глаза, улыбаться, ставить виртуальные галочки напротив каких-то названий, клацать по клавишам, а не летать. В ее резюме при приеме на работу никто ведь не требовал опыта полетов всеми компаниями мира и, в частности, Украинскими Авиалиниями. Все верно, не требовал. А зря. Откуда, скажите, у этой дамы возникнет чувство ответственности за тех, кого она отправляет за тридевять земель?
Бред какой-то: и чего я к человеку, собственно, привязалась? В самом деле! Ну не попадалось ей заказов на Киев и ладно. Отсюда народ вообще не часто летает в Восточную Европу. Естественно, не Марракеш и не Лондон. По соотношению удаленности, цены и качества не тот туризм.
Вообще-то, нечего зря волноваться. Вот мой начальник-француз, никогда не бывавший в странах бывшего Союза. Ему что Аэрофлот, что Украинские Авиалинии. У него нет опыта, но есть доверие профессионалам, и от этого он спокоен.
Между прочим, бесполезно накручивать себя выводами типа, если бы с Air France, летели бы спокойно. Если бы да кабы… Была же история с Конкордом?
Вероятность, конечно, незначительна… Но существует. И кто-то же оказывается там, в эпицентре проблемы…
Так что, теперь и не ездить никуда, кирпич-то может и дома на голову упасть? Тоже аргумент…
И все же муторно это ожидание завтра. Слова застыли. Ничего не говори. И не думай. О плохом не будем. Это просто невозможно. Знаешь, надо бы оставить телефоны на всякий пожарный. Хотя они наверняка не пригодятся: ну мало ли какие накладки. Что ты этим хочешь сказать? Ничего. Но просто оставь. Ну если так настаиваешь, смотри: сначала набираешь выход на дешевый тариф, потом гудок, два ноля, семерка, а дальше восемьсот семьдесят девять, тридцать три…. Фу, ну о чем мы?
Сколько самолетов летает по свету, разгоняется и взмывает в небо каждый день, садится или гудит у нас над головой, чертит белые линии в небе? Сколько народа перелетает из страны в страну?
В конечном счете, наземный транспорт ведь так же потенциально опасен. Но он настолько привычен, что мы не замечаем… Долой мысли! Надо срочно взбодриться и заняться делом, ведь еще столько всего. Сумка не собрана, надо погладить, и стиральная машина уже высветила красным ноль.
Пожалуй, с нее и надо начинать. Приятней вывешивать белье, пока оно еще теплое. Вот, этих маечек будет на неделю – и большому, и маленькому. В любом случае после послезавтра я вернусь. А пока все постирано. И супа тоже будет на всю неделю, считая, что есть его надо только на ужин. Суп на ужин – странная французская жизнь. Впрочем, их суп можно есть даже на завтрак. Есть или пить? Это такое жидкое витаминное пюре из смеси овощей. Нет, я-то варю наш куриный суп. Сейчас только сниму пену. Пока готовится бульон, будет еще минут сорок. Почищу картошку. Она попалась мелкая, придется долго возиться…
Если подумать, всего делов-то три часа лету и возвращение через день. А сколько нервотрепки. Границы, страны, «расстояния, версты, дали». Такая мешанина мыслей и чувств! Когда вернусь, надо будет попробовать об этом написать…
Как объяснить? Положим, жизнь – череда мгновений… Но когда ты один, то разницы нет. Предыдущее или последующее, стоп-кадр, быстрая перемотка или наоборот – заело, может, даже раз – и порвалась лента. Совсем другое, когда о тебе думают, переживают. Она уже звонила? Из аэропорта или еще с вокзала? Так вылет не задержался? Какое серое сегодня небо! Не забудь, пока в пути, не делай уборку, такая примета…
Отрываю лист календаря. Двадцать третье января, восход солнца – восемь тридцать девять, луна в знаке Овна. Сегодня именины Анатолия, Арсения, Григория, Павла. На обороте «Курица в красном вине». Это мой персональный «русский» календарь, и листки с него срываю только я. Каждый раз после отпуска накапливается по две недели, и я выдираю их разом. Такая пачечка прошедшего времени. Вот завтра улечу, и останется среда, двадцать четвертое, и будет висеть, даже если поменяется долгота дня…
Согласитесь, мы редко попадаем в ситуации, где от нас, ну, ничего не зависит. А в самолете ты точно ничего не контролируешь. Пожалуйста, пристегните ремни! Температура за бортом минус двадцать пять градусов, высота столько-то метров, просьба оставаться на своих местах. Легкое подрагивание, гул двигателей, мутный, как картина в затертой рамке, серый иллюминатор. И что только не лезет в голову…
Надо чаще летать, а то это целая эпопея. Теряешь привычку и делаешь из мухи слона. Представить себе, что кто-то завтракает в Лондоне, а ужинает в Париже! Этак поерзав в кресле, перед самым взлетом устраивается поудобнее и спокойно полистывает какой-нибудь «Times» или «Le Monde», или дурацкую брошюрку из Duty Free.
А стюардессы? Синие мини-юбки, пилотки, маленькие строгие чемоданы на колесах, цок, цок, цок – сегодня с международного рейса ночуют в Новотеле при аэропорте Шереметьево-2, а завтра утром снова в небо – цок, цок, цок – каблучки – на новый международный рейс.
«Почему люди не летают?» – Катерина, классика. Теперь еще как летают, правда, не как птицы, наверное, потому долетают не все…
Все, под супом пора выключать. Так, соли достаточно, еще только добавить зелени. Надо же, бульон-то прозрачный! Даже на медленном огне такой получается не всегда. Постепенно разъединяются, образуя пленку, желтые жиринки, оседают на дне кастрюли бантики-макароны, перемешиваются с кубиками картошки яркие полоски моркови и пятна петрушки. Может глупо, но это просто красиво, и даже доставляет эстетическое наслаждение. Работа что надо! И малыш, и папа будут есть этот суп с удовольствием. Кто им еще такой сварит?
Завтра перед уходом надо вылить воду из большого чайника и вымыть заварной. Чай пью тоже только я. И поливаю бамбук. Сколько, оказывается, в доме моих вещей! Этот бамбук года четыре назад нам подарили друзья. С десяток коротких веток стянутых блестящей ленточкой в тесном белом с синим керамическом горшке. Поскольку по расчетам, бамбук должен был безнадежно завять, муж принципиально отказался его поливать. А бамбук желтел, но крепче сплетал корни и пускал листья. С тех пор мы переехали, те друзья разбежались. А я как вспомню, все так же заливаю в горшок воды и раза два в год устраиваю растению комплексный душ. Кстати, это растение или трава? Нечто, живущее на одной лишь воде – без земли, без витаминных добавок и даже без любви, как во французской пословице.
Поправляю скатерть на столе. Убираю альбом с фотографиями и чистую посуду. Все это такое домашнее, такое знакомое. Почему нас тянет куда-то? Чего ради? Как-то не по себе…
Ну все, пойду что ли складывать вещи. Жаль, не успею перебрать бумаги. Как вернусь, надо будет обязательно этим заняться. Терпеть не могу уезжать, оставляя незаконченные дела. Хоть это не срочно, и можно вообще оставить, как есть. Но там такой бардак. Счета, справки с работы, субсидии на детский сад. Что старое, что еще нужное: никто не разберется без меня. Впрочем, кому это нужно? И кому какое дело до каких-то бумажек. Все в кучу, и – не разбирая – в мусорное ведро…
Это как дом, который продавался здесь поблизости, и мы ходили смотреть. Хозяйка переехала в дом престарелых. Насовсем. Просто вышла и, уходя, закрыла дверь. Весь интерьер остался: гостиная с кружевными салфетками на столе и буфете, распятие в спальне над кроватью, банки солений в подсобке. Такое реальное присутствие чьей-то жизни. От которой пока еще остается след. Пока…
Открою пошире окно, проветрю, от готовки на кухне жарко. Зима, а на улице ходят в демисезонных пальто. Можно даже вынести белье на балкон. Легкий ветерок колышет голые ветки. Со стоянки трогается машина. Вокруг тихо. Неужели завтра надо лететь?
Пересечение границ – вечная тайна. Утром ты будешь протискиваться в поезд, автобус, метро, а затем в самолет, извиняясь: «Pardon Madame», а вечером того же дня, сойдя по трапу и переведя часы назад, спросишь где-то: «Вы не выходите?» – совсем с другой интонацией и другим напором. Три с половиной часа в воздухе, а за ними совсем другая жизнь.
И опять, как всегда: ведь хочется смотаться в эту командировку, но… как просто и хорошо думать о чем-то другом!
Уже конец года. Не верится, что скоро праздники. Еще столько недоделанных вещей, недосказанных слов. Я обещала ответить на письма. Их будут ждать. Если не поздравлю с наступающим, будут волноваться. Хорошо, все посылки отправлены, они где-то в пути. Дойдут. Надеюсь, понравятся. Я выбирала подарки с любовью, старалась сделать приятное.
Кстати, родственники вчера постелили новый линолиум в зале. Приглашали посмотреть, но сегодня уже не успею. И к соседке уже поздно звонить в дверь. Так давно мы с ней не сталкивались, не совпадаем расписанием. Она-то и вообще не знает, что я уезжаю…
Улетел-прилетел. Ну и ладно, стоит ли об этом так долго?
Вообще интересно, почему в подобных ситуациях так легко разыгрывается фантазия. Крутятся мысли, сравнения, вспоминаются долги, замкнутым кругом возвращаются и ответственность, и какой-то страх.
Это все ожидание… «Промедление смерти подобно». Была такая книжка. Не спрашивайте автора, помню только вытянутый формат издания, страниц восемьдесят-сто, твердую темно-синюю обложку: обязательное революционное внеклассное чтение. Вот ведь застревает в голове навсегда какая-то белиберда.
А я себя знаю: завтра в действии некогда будет волноваться. Все станет на свои места. Все уже решено и ничего особенного, собственно, не произойдет. Просто чья-то ежедневная работа, как ралли для гонщика или, к примеру, вершина Монблана для скалолаза. Тому, кто у штурвала, надо просто доверять. Как хирургу, дантисту, как водителю маршрутки. Почему нам так необходимо все контролировать? Все контролировать невозможно…
Сумка уже, практически, собрана. Взять что ли с собой Умберто Эко? Осталось всего страниц пятьдесят. Но тащить из-за этого весь том на два дня? Ну и ладно, значит, пока так и не узнаю, чем закончится этот «Бодолино»…
Красный, чуть приплюснутый в стороны шар медленно тонет в облаках.Горизонтальная полоса розовых сочных тонов разрывает небо. Какой красивый сегодня закат!.. Почему мы никогда по-настоящему не всматриваемся в эти линии вечерней дали, ежедневно задергивая шторы? Мне все равно, сколько в ней сейчас самолетов, но любопытно, сколько сегодня будет видно звезд.
Мне завтра лететь, а по телевизору все так же бесконечными потоками льется реклама, и в батареях все так же свербит, и, как всегда, слишком медленно нагревается в душе вода. Все как всегда, только давит усталость, и не хочу больше думать. Вообще ничего не хочу. Уж скорее бы завтра, когда снова все станет реальным, все будет ясно и от этого хорошо.
Проверить, не забыла ли билеты? Лучше переложить все бумажки в один карман, вот в этот, там легче искать. Видишь, снова переживаешь. Спрашивается, зачем?
Шипит утюг, всего перегладить этим вечером явно не выйдет. Приготовлю минимум: одну рубашку для мужа и детские кофточки-штанишки. Среди них, кстати, некоторые уже пора отобрать и раздать. Складываю рукавчик к рукавчику, приглаживаю руками. В этот кармашек надо положить платочек. А за счет этих отворотов маленькие джинсы можно удлинить и поносить еще.
Завтра утром я выйду рано, мой человечек будет спать. Сейчас приоткрою дверь и подойду на цыпочках. Вот он, сладкий, сопит, уткнувшись в своего незаменимого пингвиненка. В детской кроватке он уже такой большой. Скоро научится вылезать, и надо будет покупать другую. Такая умильная мордашка. Малышовый запах. И везде на полу игрушки. Мишка, заяц-марионетка, пес с желтым пупком и длинными коричневыми ушами, мягкая крякающая утка – всех их он выкинул, остался только пингвиненок – друг, подушка, соска и, наверное, что-то еще.
Ну и как я его оставлю!?.
Затаив дыхание, осторожно закрываю дверь и иду на цыпочках, чтобы не расплескать увиденное. Это все так важно. Каждая такая деталь. Вот бы не забыть. И не забывать никогда. Останавливаюсь в темном коридоре и не вижу стен. Просто смотрю внутрь себя… Нашариваю дверь в комнату: светит слабая галогеновая настольная лампа, на автопилоте опускаюсь на стул, подруливаю к столу и хлопаю рукой по клавиатуре. Компьютер покрякивает, экран просыпается. Сколько времени меня не было, что и он успел так заснуть? Мелькает заставка, выплывает открытый документ Word. Конец четвертой страницы, абзац, перечитываю последнюю фразу. Ставлю точку, смотрю на часы и пишу дальше…
Я пишу?
Значит я уже снова здесь?!..
декабрь 2006 /март 2007
РАЗГОВОРЫ ЕЛЕ СЛЫШНЫ
Девчонка лет десяти в приталенном клетчатом платье мелкими шажками идет по бревну: переступает, шатаясь, теряет равновесие, старается удержаться, переводит дух и снова осторожно продвигается вперед – переставляет ноги в белых туфлях на ремешке, с круглыми носами, и долго балансирует, раскинув в стороны руки. От очередного резкого движения синтетическая шляпа, прошитая концентрическими кругами, сваливается у нее с головы и повисает на ленточке между тощих лопаток.
Под облупленным, скошенным с одной стороны и крашеным когда-то бордовой краской бревном – трава и сухие стебли, бугры и рытвины, камни и куст колючки, липкие шарики которой пацаны всегда так и норовят бросить в волосы, прицепить на свитер и вообще куда попало.
Солнце то слепит, то вдруг заходит за быстро бегущие облака. Ветер треплет темно-красный галстук с расщепленным до ниток от частого накручивания на палец краем.
Девчонка снова покачивается и приседает, медленно выпрямляется, делает шажок вперед и бросает задумчивый взгляд вдаль: на горные вершины Бештау, на расселину и проплешину-поляну, а затем, поколебавшись, замирая всем сердцем, продолжает косить глазами правее по контуру склона, туда, где днем вырисовывается таинственный выступ, про который рассказывают всякое. Сегодня его очертания точно такие же, как вчера, но днем, говорят, ничего и не может произойти.
Всадник без Головы оживает ночью. И горе тому, кто увидит его тогда!
Это август, четвертый санаторный поток. Это мой лагерь.
Скоро ужин, и вожатые придут строить нас парами – идти в столовку.
И я натяну свою любимую-модную, с рукавами «летучая мышь», черно-белую кофту на молнии – мама привезла ее из Ленинграда, ни у кого такой нет – и возьму за руку Светку, и все вместе, вслед за Анжелой Юрьевной и Маргаритой Николаевной, размахивая руками и топая ногами, мы будем орать нашу любимую «кричалку», четко отбивая такт и поднимая дорожную пыль:
На бе-регу бо-льшой ре-ки
пчела ужа-лила медведя пря-мо в нос…
И проходя мимо корпусов, выдавать ее с каждым разом все громче, чтобы показать всем другим, что мы самый бойкий, самый лучший отряд:
«Ой-ой-ой-ой, – вскри-чал медведь,
Сел на пчелу и на-чал петь:
– Парару-рару – гей, парару-рару – гей
Парару рару – гей, гей, гей, гей!!!»…
А Сережка сегодня снова пытался дать мне руку. Девчонки говорят, что он влюбился! Вот, тоже мне, привязался! Я уже впереди, в паре со Светкой, и вообще, нам сказали, что надо становиться девочка с девочкой, а пацаны отдельно. И так оно и лучше, каждый сам по себе, а то от них одни проблемы, от этих мальчишек.
– Свет, только подожди, у меня шнурок развязался и гольфы сползают!
Сегодня наш отряд дежурный по лагерю – поэтому мы и идем раньше других: ставить посуду, раскладывать хлеб, яблоки и конфеты и наливать компот. Надо, чтобы все было накрыто вовремя, аккуратно и красиво, за это ставят оценки – при входе в столовую на большой доске. Самая лучшая оценка – клубничка, хуже огурец, еще хуже – луковица. Каждую неделю победившему отряду дают целый кулек конфет!!! Во-от такой кулек! Сегодня мы идем хорошо, пока что с тремя клубниками за завтрак, обед и полдник.
Главное – все делать быстро, не копаться и не разбивать стаканы. Тарелок-то бьющихся у нас почти нет – только для хлеба. На обед первое мы едим в металлических котелках, на которые сразу же ставят второе – мелкую плоскую тарелку из нержавейки. Сегодня были продолговатые тефтели с макаронами. Ням-ням! Это самое вкусное и любимое! Так и хочется сразу наброситься на них! Но под теплой, запотевшей снизу тарелкой – еще гороховый суп или борщ…
Так вот, мы дежурим, и, представьте, мне досталось раскладывать ложки. Классно! Это лучше, чем разливать компот и выдавливать пальцем кругляшки масла по количеству человек в отряде. Полные чайники с компотом тяжелые, жидкость расплескивается, когда наливаешь. А полупустой чайник так и норовит провернуться на ручке, или носик забивается гущей, и от этого еще хуже. По норме – два чайника на отряд. А если не хватит? Эх ты! Надо было наливать только до средней линии!..
Кстати, говорят, что маленькие белые палочки с точками на дне стакана – червяки. Но ведь этого не может быть? Такого не бывает! Как же тогда розовый сливовый компот, всегда вкусный? А фрукты я в нем и дома не ем. Может, в мякоти всегда есть эти белые палочки, откуда я знаю?…
Вот большой помятый алюминиевый таз с ложками. Осторожно, дна не видно, но где-то там, в глубине, наверняка есть вода. Надо сначала выбрать все вилки для стола вожатых и самые красивые негнутые и блестящие ложки тоже. А потом отложить хорошие ложки для двух столов нашего отряда и для девчонок из пятого, с которыми дружим, мы им обещали. Надо еще сказать нашим, чтобы положили им яблоки получше.
«Дзынь» – ну вот, кто-то все-таки уронил стакан. Даже два сразу! Терпеть не могу это разбитое стекло! Когда граненый стакан падает на плиточный пол, он разлетается на множество таких кубиков-кристаллов, они катятся во все стороны, их много-много и так трудно собирать.
Старшая вожатая – добродушная Ирина Александровна – зашла посмотреть, как продвигается дело. Везет же первому отряду, она у них работает! Она никогда не сердится и придумывает с ними столько всего. Сейчас вот она будет по радио объявлять обед, и через пять минут потоком хлынет в столовку весь лагерь. Надо скорее заканчивать, а то придется идти к старшим незнакомым отрядам накрывать, когда они будут там орать и прикалываться за столами.
Между прочим, мы все просчитали: сейчас быстро поедим и сразу начнем уборку, пока другие отряды сидят. Потом, когда они уйдут, нам останется только половина, значит, закончим быстрее. Если к восьми все будет чисто, точно получим еще одну клубнику и победи-и-им!!!
К тому же через час в летнем театре начнется концерт. Надо успеть занять хорошие ряды и сбегать в палату надеть джинсы и колготки: вечером на улице прохладно, и всегда больно кусают комары.
Вожатые и старшие отряды подготовили разные номера. А дежурных не заставляли. Нам повезло! Лично я ничего на сцене, перед всеми, не умею!..
Когда стемнеет, объявят начало. Мы будем тесно, впритык, сидеть на скамейках, чесать свежие укусы, хохотать до слез и хлопать в ладоши, а потом, обнявшись за плечи, покачиваться и хором подпевать:
«Ребята, надо верить в чудеса:
Когда-нибудь вечерним утром ранним
Над океаном алые взметнутся паруса
И скрипка пропоет над океаном»…
И запоминать другие «Алые паруса», которые мы слышим в первый раз в жизни и которые так легко повторять за вожатыми:
«…Осеннею ночью – осеннею ночью,
Когда все уснули – Когда все уснули,
Зажглися на небе – Зажглися на небе
Миллиарды огней – Миллиарды огней.
И этою ночью – И этою ночью
Случилося чудо– Случилося чудо:
Тот парень с девчонкой– Тот парень с девчонкой»…
А дальше, набрав побольше кислорода в легкие, орать вместе с половиной зала и в зависимости от настроения: «Купили верблюда!» или «Влюбились друг в друга!».
Так закончится еще один день. Останется только организованный выход в туалет на улице, гудящий фонарь с вьющимися во-круг него мошками, желуди и шишки под ногами, и там же, посреди дубов и елей, звонкий стук капель и брызги очень холодной воды из толстых высоких кранов под навесом, очередь к квадратным эмалированным раковинам с черными дырками стока. И так не хочется ни мыть, ни стирать, ни чистить зубы. Скорее бы забраться, наконец, под теплое одеяло в палате, слушать поскрипывание сетчатой кровати, на которой запрещено качаться, и уже сквозь сон – болтовню девчонок…
– A-aaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaaa ! Мышь! Мыыыыыыыыыыышь! А-ааааааааааааааа! Я ее видела! Она выбежала из угла, где Танькина кровать, и шмыгнула под мою! Мамааааа! Ааааа! Там же моя сумка! А если она залезет? Фууу, я никогда теперь не лягу!!! Как я буду спать, если она там?
Я вскакиваю с кровати и стою босиком на холодном полу. Танька, Ленка и Оксана сидят в постели, поджав ноги и свешиваясь вниз, заглядывают под кровать. На вопль сбегаются вожатая, девчонки из соседней палаты и пацаны.
– Да нет там никого, там темно и ничего не видно.
– Да уж нет! Я ее слышала, она там скребется! Какая гадость! Ну что я теперь буду делать?
– Да не съест она тебя, она же хорошенькая!
– Хорошенькая? Ну так иди спать на мою кровать, а я пойду на твою.
– Ну давай поменяемся!
– Не пойду я в вашу палату! Я хочу спать на моей постели!
– Ну и спи.
– Как же я буду спать, там же мы-ыыышь!!!
– Так, девочки-мальчики, разошлись по палатам сейчас же, через четыре минуты будет отбой и выключат свет! – это вторая вожатая стоит в коридоре и строго постукивает ногтем по часам. – Считаю до десяти! Тебя, Юля, это тоже касается!
– Я не буду ложиться! У меня под кроватью мыышь!..
Чего только не бывает ночью. Вот вчера пацаны собирались мазать девчонок из четвертой палаты, а те подслушали и притворились, как будто не знают, а сами нажаловались, что им страшно, и вожатая целый час сидела у них со свечкой. А мы теперь ставим за дверью ведро с водой и наискось швабру, вдруг и к нам кто полезет? И еще, на всякий случай, мы все наши зубные пасты на вкус перепробовали. У меня – зеленая «Лесная», она пахнет елкой, и тюбик такой маленький – я ее не дам, а вот у Светки белая «Фтородент», такая гадкая! Она воняет, и если мажешь, сразу же щипит. Светка ею не чистит, поэтому тюбик совсем новый, как чуть надавишь, из него сразу же лезет. Так что пусть только кто сунется! Мы так отомстим!
Кстати, если сегодня Димка опять попадется, ведь это наверняка снова его идея, завтра его накажут, так уже было на прошлой неделе: в тихий час в трусах поставят в угол в палате к девчонкам! Такой позор!
А вообще, мы в тихий час все равно не спим. Мы болтаем. Только закрываем глаза и молчим, когда вожатые близко. Хорошо, у Анжелы Юрьевны каблуки – ее слышно издалека…
– А давайте рассказывать страшные истории?
– Нет, не надо, лучше анекдоты, а то я потом ночью не усну!
– А я хочу страшные послушать!
– Тогда если что, ночью я тебя бужу, я одна в туалет не пойду!
– Ну слушайте, девча, чур я начинаю: « В одном черном, черном городе… стоял черный, черный дом. В этом черном, черном доме была черная, черная дверь… за этой черной черной дверью»… Вам что, не страшно? Ну чего вы смеетесь? Вы еще не знаете, что там дальше будет!!!
И все-таки я мысленно затыкаю уши и стараюсь не слышать продолжения. Лучше отвлечься и тренировать пальцы, чтобы сгибать их, как Ирка. под прямым углом. Ну никак у меня не получается!
– Кстати, а вы умеете сворачивать язык трубочкой?
– Это как? Покажи!
– Вот так, высовываешь язык, и с двух краев загибаешь внутрь.
– Ух ты! У кого есть зеркало посмотреть? А то я так не могу.
– А у меня получается только с одной! Правильно? Вот. Ээм! Ну поему у мея с друой не выхоит?
– А я так вообще не умею, покажи еще!.. Зато пальцами шевелить вот так вы умеете? Меня дядя дома научил. Я целый месяц тренировалась! Даже мой папа так не может!
– Кать, а покажи, как ты в веревочку играешь. Смотри, с самого начала, я вот кладу петлю на четыре пальца – так, потом пропускаю между двумя в обратном направлении вот так, дальше наматываю на указательный палец с этой стороны, да? Еще один раз так, а дальше надо тянуть петлю, чтобы все развязалось, а у меня не получается. Что неправильно?
– Слушайте, девча, а ведь вторая палата собиралась сегодня опять вызывать гномика!
Знаете, они вчера вечером уже вызывали! Поставили в шкаф два стакана с водой, между ними яркую нитку, а под ниткой печенье и вафлю. Потом надо положить зеркало вот так, углом, чтобы было видно, и сидеть тихо-тихо. А то гномик испугается и убежит!
– И что, он, правда, приходил? Они его видели?
– Толком не видели, там темно в шкафу, но я видела у них вафлю с зубками. Он у них откусил вафлю! Такие хорошенькие малюсенькие зубки! И воды в стакане стало меньше. Значит, он пил.
– А давайте мы тоже будем вызывать!
– А я боюсь! А вдруг он злой?
– Нет, он бывает злой, если ты ему не положишь вкусненького. У нас же еще есть печенье, и даже конфеты.
– Я могу даже дать персик!
– Кстати, пойдемте сразу после полдника за орехами! Мне Костя показал, за радиорубкой в заборе – дырка. Если кто посторожит, можно быстро слазить за территорию, натрясти, а бить потом будем возле нашего корпуса. У меня есть непрозрачный кулек.
– А знаете, как я делаю, чтобы руки не пачкать? Надо сначала ногой покатать взад-вперед, кожура треснет, а потом бить камнем и открывать только двумя пальцами. А тонкую желтую кожурку просто ногтем подковырнуть, она не пачкается, ее вообще можно есть, но она невкусная, горчит. Обожаю зеленые орехи! Если хорошо разбить, ну не вдрызг, они разъединяются на белые пластинки, такие нежные, сладкие!
– И еще надо абрикосы положить запекаться на солнце. Потом будем бить косточки. И, кстати, спрятать шкурки от орехов в траве, а то Анжела Юрьевна спросит, откуда!..
А после сна нас, как всегда, отправят подметать гравий, бумажки и битое стекло вокруг корпуса или дергать амброзию и собирать ее в большую кучу. У высокой амброзии ажурные листья и удобный стебель – если правильно тянуть, она хорошо вылазит с корнем! А щипать простую траву в клумбах – это я ненавижу. Это долго и скучно!
Я вот люблю, когда после уборки остается свободное время, вытачивать кулончики из серого сланца. Вчера как раз нашла осколок, из которого может получиться сердечко. Надо только не поломать и не потерять. Иногда, пока трешь о бордюр, сланец становится слишком тонким и трескается. Так жалко! Обычно мы все вместе сидим на корточках и трем. Светка сейчас делает большой овал, Катька – каплю, а у меня уже есть один ромбик. Надо поточить со всех сторон, потом промыть в луже возле скамейки и положить сушиться на широкие перила, туда, где мой галстук и абрикосы.
Утюга у нас нет. Поэтому, если на улице жарко, в тихий час мы по очереди мочим галстуки под краном и разглаживаем на перилах.
А может, наш отряд сегодня поведут в бассейн? Лучше б не надо! Это такая цементированная яма с мутной водой, а по краям, когда идешь мокрыми голыми ногами, скользко и еще противно – там везде размазанные головастики. И в прошлый раз кто-то даже видел в воде лягушку! Пацанам-то все равно, брызгаются как бешеные, визжат, а пятый отряд вообще стащил свою вожатую в платье в воду. Представьте?! Вдруг наши до этого додумаются?
А лягушек у нас везде полным-полно. Брр! Ночью их слышно. Или это жабы? Я одну видела. Иду вон там по тропинке, а она как прыгнет, почти мне на ногу. А я как шарахнусь! Фу, гадость! Говорят, от них бывают бородавки. Их потом еще выводить…
Вот бы в бассейн после обеда завтра, тогда мне повезет. У меня же процедуры: три раза в неделю тубус-кварц и ингаляция. Ведь четвертый поток – санаторный. Вот у Катьки раз в неделю грязи, их возят на автобусе в город. Ну, а мы просто ходим в главный корпус ровно в шестнадцать тридцать. Тубус – это такой аппарат со светом. Тебе дают песочные часы и белую трубку с лекарственным вкусом, ее надо сначала повернуть скосом вправо – и в рот. А на половине песка перекрутить налево. Главное, чтобы язык был снизу. Сидишь так, тихо. Аппарат жужжит, песок сыплется потихоньку, медленно так, песчинка к песчинке, и с двух сторон занавески, чтобы других не видеть. Мы их все время задираем, только разговаривать не выходит. А когда время истечет, мне надо еще поменять трубку на наконечник для носа и перевернуть вторые часы…
Нам еще сказали записаться в секции. Я выбрала мягкую игрушку и поделки. А был еще спорт – крутить обручи, рисунок и, кажется, танцы. Мы обычно сидим в пионерской комнате. Там какие-то вымпелы под стеклом, а в углу барабаны, горн и знамена всех отрядов. Мы делаем человечков – юбки из шишек, руки из палок, головы из желудей в шапочках. Кто-то из старших с прошлого потока к конкурсу сделал на картоне картину: большое озеро из фольги с зелеными берегами из настоящего мха. Марина Александровна, которая ведет кружок, говорит, что это композиция. Так красиво! А у меня все время голова отваливается, я ее уже и клеем клеила, и пластилином лепила!
А шишки мы собирали, когда ходили в поход печь картошку. Так вкусно было, только потом быстро стемнело, и мы чуть не заблудились. Нам сказали держаться друг за другом цепочкой, и придерживать ветки, и мы, спотыкаясь, шли в темноте, а ветки цеплялись за куртку и царапали руки. Один вожатый с фонариком искал дорогу, а другой был замыкающим. Все девчонки боялись и хныкали, и вожатые сказали, чтобы пацаны помогали девчонкам, как рыцари, и Сережка дал мне руку, а то в темноте было страшно и ничего совсем не видно. Мы долго блуждали, и даже кричали «ау», и потом, наконец, вышли к дырке в решетке – и полезли в сетку, чтобы не идти через КПП. И вожатые сказали, что нельзя шуметь, а то нас заметит директор, и им достанется.
Директор у нас строгий, особенно утром на линейке: пока все построятся, пока дежурные отдают рапорт. Это всегда так долго!
Только один-единственный раз линейки у нас не было: в день лагеря. Мы с самого утра поехали на автобусах на экскурсию, и еще были в волшебном саду: там на всех кустах и деревьях висели конфеты, груши и вафли, и можно было все собирать. А потом был пикник с консервами – все расселись отрядами, и вожатые получали по ящику с тарелками, хлебом и сыром, и еще у какого-то мальчика из седьмого отряда случился солнечный удар. А вечером возле спортивного поля, где мы гуляем и делаем зарядку, был лагерный костер для всех отрядов. И были языки пламени и тени всполохов на лицах, и хруст сучьев, и искры, летящие в стороны, и небо, в черноте которого мерцали звезды – и даже ковш какой-то медведицы, то ли Большой, то ли Малой, и какие-то другие созвездия…
Закрываю глаза и вижу, как вчера: младшие и старшие, мы сидим тесным кругом, попеременно выставляем вперед руки. От костра тепло. Нас окружает тишина и ночь, в пяти метрах за нашими спинами стоит в пояс трава. Мы сидим, обнявшись, задрав голову вверх, загадываем желание на падающую звезду и поем песню:
Разговоры еле слышны,
А над нами ночная тень.
В круговерти забот не заметили мы,
Как был прожит еще один день…
Я обвожу глазами вокруг и говорю себе, что этот день надо запомнить; кто-то притих, кто-то ковыряет палкой под ногами, кто-то шепчется, кто-то дальше поет:
Согревая единство теплом,
Все теснее орлятский круг.
Если надо помочь, если вдруг тяжело,
Помни – каждый твой верный друг…
У нас остается еще один такой костер – в честь закрытия потока. Всего один, через несколько дней. Но пока это далеко, еще есть время. Сережка еще предложит убрать мой стакан и тарелку в столовой после обеда, и я гордо скажу ему «нет», мы дважды вечером посмотрим «Человека-амфибию», и каждый раз с девчонками долго не сможем уснуть, Димка сбежит домой через лес, и его будут искать, Светка махнется курткой и сумкой с подружкой из детдомовского отряда и в родительский день получит нагоняй, мы поедем в планетарий, и в цирк, и в парк в Пятигорске.
И только потом будем размазывать слезы и вырывать из блокнота листки с адресами.
– Анжела Юрьевна, а вы дадите ваш адрес? Можно я и вам напишу?..
…Ты да я, да мы с тобой, ты да я, да мы с тобой!
Здорово, когда на свете есть друзья-а-а!
Даже если мы расстаемся,
Дружба все равно остается,
Дружба остается с нами навсегда.
Даже если мы расстаемся,
Дружба все равно остается,
Дружба остается с нами навсегда…
Почему-то я все еще помню и эти песни, и костры, и особенно Сережку. Детскую преданность, бескорыстие, веру в чудо, веру в добро. И чем больше проходит лет, тем сильнее я чувствую, что где-то там, далеко-далеко, я не сделала что-то очень важное: обидела хорошего, искреннего десятилетнего человечка, который так хотел просто дружить… Воистину, все познается в сравнении. Тогда мы не знали, что самое главное, редкое у нас уже было!
1 июня 2007
