Священник Соломон Жускаев – видный деятель осетинской национальной культуры второй половины ХIХ века: миссионер, первый этнограф – осетин, опубликовавший этнографические очерки в периодической печати Кавказа, переводчик церковной литературы на осетинский язык.
Сподвижник и современник о. Соломона Жускаева протоиерей Алексий Гатуев писал о нем в своей книге «Христианство в Осетии»: «Это был знаток осетинского языка и опытный переводчик. Проповеди, которые он произносил экспромтом, всегда отличались теплотою веры и богатством мыслей»1. Крупный этнограф-кавказовед М.О. Косвен в своем известном историографическом труде «Материалы по истории этнографического изучения Кавказа в русской науке» отмечал: «Пятидесятые годы (ХIХ в. – Л.Г.) знаменуются появлением первого осетинского этнографа. Таковым является Соломон Жускаев…»2.
Соломон Васильевич Жускаев (Тасо Биасланович Дзусов) родился в 1834 г. (дата рождения установлена впервые) в сел. Бад Алагирского ущелья3. 17 декабря 1842 г. в восьмилетнем возрасте он поступил во Владикавказ-ское духовное училище. Благочинный священник Георгий Берзенов, который, по предписанию экзарха Грузии, прилагал большие усилия для того, чтобы дети горцев получали духовное образование, убедил его отца, Биаслана Жускаева, дать письменное обязательство в том, что после окончания училища сын поступит в духовное звание (станет священником), и ходатайствовал о зачислении Соломона в училище на казенный счет. 3 февраля 1843 г., после появившейся вакансии, смотритель Владикавказского училища Григорий Соколов, по предписанию экзарха Грузии, архиепископа Евгения, распорядился принять Соломона Жускаева на казенное содержание4.
В духовном училище Соломон Жускаев учился с большим усердием. В начале первого года обучения его учитель – Симон Евгеньевич Копинов, выпускник Тифлисской духовной семинарии, характеризовал Соломона как воспитанника с хорошим поведением, хороших способностей, с «порядочными» успехами в чтении на русском языке, но имеющим проблемы в чистописании на русском и осетинском языках5. В конце учебного года Соломон получил хорошие оценки по данному предмету6.
Он также выдержал публичные испытания по чтению на русском и славянском языках, хотя ему и не удалось попасть в число награжденных учеников7.
В воскресные и праздничные дни наставники и ученики духовного училища совместно присутствовали на богослужении во владикавказской церкви Рождества Пресвятой Богородицы («Осетинская церковь»), некоторые ученики пели на клиросе8. В посты обязательно исповедовались и причащались. Сохранился список исповедовавшихся и причастившихся учеников за 1844 год, в число которых входил и С. Жускаев9.
В одном классе с Соломоном Жускаевым учились будущие священники Владикавказской епархии: Михаил Сухиев, Давид Маркозов, Егор Караев и др. На два класса выше учился будущий протоиерей Георгий Итониев, на три класса – Николай Берзенов, ставший известным публицистом.
В сентябре 1849 года Соломон Жускаев успешно окончил свое обучение во Владикавказском духовном училище и был переведен в Тифлисскую духовную семинарию, в которой также обучался за казенный счет10.
В 1855 г. на последнем курсе Тифлисской духовной семинарии Соломон Жускаев опубликовал на русском языке в газете «Закавказский вестник» свой первый этнографический очерк «Похороны у осетин олладжирцев»11.
В начале очерка Соломон Жускаев подчеркнул широкий общественный характер похоронных обрядов осетин, в которых принимали участие не только жители селения, в котором жил покойный, но и жители окрестных селений12. Указал на активное участие в похоронах «хъæргæнæг» – «печального вестника», которого верхом на самой лучшей лошади отправляли в ближайшие селения с целью оповещения родственников умершего. Соломон Жускаев привел и вариант оповещения в случае отсутствия лошади: нескольких «печальных вестников» направляли в разные селения пешком. По данным известного этнографа-кавказоведа Б.А.Калоева, «печальный вестник», знакомый еще ираноязычным предкам осетин, не встречался в похоронном цикле других народов Кавказа13.
Соломон Жускаев обратил внимание читателей на существовавший в середине ХIХ века в Алагирском ущелье обычай давать для обряжения покойного предметы одежды: «Все сверстники покойного жертвуют ему: кто черкеску, кто шапку, кто бешмет, кто ремень и прочее. Если покойник женского пола, то ее обязаны одеть родители и родственники, впрочем, обходятся и без них»14.
Автор очерка подробно описал ритуал оплакивания, особенностью которого было обрядовое самоистязание, в котором принимали участие как мужчины, так и женщины. Мужчины, приближаясь с громкими криками к дому покойного, били себя по голове сначала кулаками, потом – специальными плетьми, концы которых некоторые из них, для нанесения еще больших ран, натирали воском. Женщины, подходя к покойнику, били себя ладонями по лицу, по предплечьям (крестообразно), молодые родственницы царапали себе лицо. Затем наступал обряд оплакивания – хъарæг, в котором принимали участие искусные плакальщицы.
Соломон Жускаев отметил и устраивавшиеся в день похорон в честь покойного конные скачки, призом в которых был бык или баран, в зависимости от состоятельности семьи умершего. Автор очерка также кратко осветил один из древнейших похоронных обрядов осетин – стрельбу в цель «хъабахъ»: на конце длинных деревянных жердей, воткнутых в землю, рисовали порохом и углем мишень, в которую должен был попасть стрелок. В качестве награды победитель мог получить быка, корову или несколько баранов, в худшем случае – «только четвертую часть бычачьей шкуры»15.
Далее Соломон Жускаев перешел к описанию обряда посвящения коня, который состоял в том, что участники обряда «три раза обводят оседланную лошадь вокруг покойника, потом влагают ему в руки конец узды в той уверенности, что лошадь отныне будет при нем, в знак чего обрезывают у лошади кончик уха и кладут с умершим, потом дают пить из чашки, которую разбивают о копыто лошади»16. В конце обряда посвящения коня совершался древний обряд обрезания у вдовы косы, которую клали вместе с умершим.
Соломон Жускаев привел описание древнего обряда, на котором на груди покойного мужчины, прежде чем его класть в могилу или склеп, зажигали порох: «если дым поднимается вверх, то это значит, что принадлежит к числу блаженных, а если вниз или в сторону, то наоборот». Осетинский историк Г.И. Цибиров, отмечая этот факт, заметил, что «помимо других авторов, писавших на эту тему, С. Жускаев приводит весьма интересное в этнографическом отношении описание культа огня»17.
Соломон Жускаев упомянул также об обычае класть в могилу покойного вещи, которые он особенно любил при жизни: «огниво, кремень, трут, трубку, табак, иглу для вычищения трубки, а с младенцами – игрушки и т.д.»18.
С. Жускаев уделил в очерке внимание поминкам «мадани-хист», которые проходили обычно в день похорон, но иногда через три дня или через неделю. На этих поминках разговлялись родственники и соседи покойного, не евшие скоромного со дня его смерти, и если на них «не принудят их разговеться, то все они в течение года, будут соблюдать пост по умершем; исключение составляет только мать, жены и сестры умершего, которые по обычаю осетин в продолжение года не могут вкушать ничего скоромного и должны быть в трауре»19.
В том же 1855 г. Соломон Жускаев опубликовал в газете «Закавказский вестник» свой второй этнографический очерк «Атынаг» – праздник у осетин перед начатием сенокоса и жатвы»20.
Очерк С. Жускаева был первым специальным этнографическим описанием одного из главных календарных аграрных праздников осетин – «Атынæг» или «Цыргъисæн».
С. Жускаев подробно осветил процесс подготовки, основные моменты праздника начала осени, предварявшего наступление важнейших сельскохозяйственных работ. Он подчеркнул, что к празднику «Атынæг» был приурочен согласованный выход сельского общества на сенокос: «горские осетины не решаются начать сенокос ранее июля месяца или до совершения праздника атинаг, хотя бы трава уже поспела. Кто прежде этого времени возьмет в руку циргаг (острое), тот, по понятию осетин, будет причиною дурных погод. В гневе на такого человека за самовольное и безвременное начатие покоса святые насылают на все ущелье или частые дожди, или жгучие жары, от чего бывает дурной урожай травы и хлеба»21.
По данным Жускаева, человека, нарушившего обычай, обязывали к уплате штрафа в пользу сельского общества в размере «иногда до двух быков, которых приносят в жертву богам, испрашивая прощения нарушителю их воли и умоляя, да повелят земле произрасти обильную траву…»22.
С. Жускаев отметил, что в начале июля старейшины собирались на совет, на котором назначались праздник «Атинæг» и день начала сенокоса. Для объявления праздничной даты прибегали к помощи фидиуæг (глашатая), который проходил по всем улицам селения и громким голосом делал сообщение. Жускаев кратко изложил в очерке права и функции глашатая.
Готовясь к празднику, собирали пожертвования, на которые приобретали несколько баранов или быка, варили араку, пиво, брагу. На совместную трапезу, которая могла проходить в чьем-то сарае, доме или открытом поле под большими деревьями, каждая семья приносила ритуальные три пирога с сыром и напитки.
С. Жускаев подчеркнул, что перед закланием жертвенного животного один из старейшин совершал над ним определенный ритуал с молитвой о том, чтобы жертва была угодна святым. Он также уточнил, что перед тем как варить, мясо жертвенного животного разделывали, не сокрушая костей.
С. Жускаев упомянул о том, что на пиршестве подавали специальное блюдо «тураба» (турж – Л.Г.), которое готовилось из внутренностей жертвенного животного с добавлением «фиу» – копченого жира. Употребление жирной похлебки, наподобие хаша, должно было насытить пирующих, которым предстояли большие физические нагрузки в период сенокоса.
Жускаев описал традиционное праздничное застолье, на котором сидели по старшинству. Главным в ритуале была молитва старейшины: «сначала он призывает верховного бога словами: «Хуцау, табу дон <дын> хуцау (слава тебе боже, слава тебе), затем призывает порознь: «Сари зад <сæры зæд> (ангела головы), чтобы он хранил жизнь каждого человека от всех зол; «Вастырджи» (св. Георгия), чтобы он был помощником путников и избавлял их от врагов и опасностей; «Саниба» (Троица — от грузинского слова самеба), воле которой поручают себя; «Дони чизджита» (дев. воды), чтобы они хранили людей от потопления и прочих святых»23.
С. Жускаев отметил, что особенно усердно в праздник «Атынæг» молились Уацилла. «Елия, ты обладаешь громом, молнией и дождем, призри на людей твоих, усердно тебе молящихся, и пошли с неба столько дождя и света, сколько нужно, да не засохнут и не сгниют хлеба наши, да не потерпит народ твой голода и жажды, каждый да принесет тебе жертву от плодов своих… Вацилла, да будут тебе угодны наша жертва и молитвы; охраняй наши хлеба и поля от засухи и непогод, так как тебе от бога дана эта сила и благодать». Старейшина произносит эту молитву очень медленно, с расстановкой и громко, а народ за каждой фразой его повторяет: «Амен, хуцау» (аминь, боже). После молитвы он отдает предстоящим стакан с аракой или пивом и шашлык, а народ говорит ему: «Да будут с тобой милости как тех (святых), которых ты призвал, так и тех, о которых умолчал»24.
По информации Жускаева, во второй половине дня на празднике происходили разные игры, которые «состоят в пляске на оконечностях пальцев ног, в прыгании, в разных кривляниях, в борьбе, которая начинается с мальчиков и доходит до взрослых. Особенно любимая игра осетин — беганье на ногах взапуски до назначенного места. Под вечер оканчиваются праздничные игры, и народ расходится по домам, озабоченный предстоящим сенокосом и жатвой»25.
Описанные Соломоном Жускаевым обрядовые игры, имевшие целью выявить силу, ловкость и мужество мужской половины общины, не противоречат мнению исследователя возрастных классов в традиционном осетинском обществе А.Р. Чочиева о том, что «общее празднование совершеннолетия юношей приходилось у осетин на осень, было приурочено к началу сенокошения и называлось Цыргъисжн (букв. – «взятие острия»)26.
Этнограф В.С. Уарзиати в своей книге «Народные игры и развлечения осетин» предложил несколько иную трактовку характера спортивных игр, описанных С. Жускаевым, которая «вытекает из содержания последующих трудовых дней сенокоса, считающегося наиболее трудоемкой в физическом отношении работой. Такая оценка не противоречит общей идее подвергнуть юношей, переходящих в следующий возрастной класс, испытаниям в тяжелом физическом труде именно в эти дни сельскохозяйственного календаря»27.
С. Жускаев в своей статье также привел важные сведения о трудовых и праздничных днях осетин: «Дней рабочих у осетин только три: вторник, среда, и четверг. В пятницу не работают, потому что считают этот день днем Марии — Богоматери, как видно из названия пятницы: майрам-бон (день Марии), в воскресенье — потому что это день божий; в понедельник также не занимаются, потому что это первый день или начальный день недели. В субботу разрешается только на зиу»28.
Данные, приведенные С. Жускаевым, подтвердили тот факт, что календарные праздники у осетин справлялись не в любой день недели и позволили уточнить разноречивые мнения исследователей первой половины ХIХ века (А. Яновский и Ю. Клапрот) о том, какие из дней у осетин считались праздничными. В достоверности сведений С. Жускаева не сомневается и исследователь народного земледельческого календаря осетин профессор Л.А. Чибиров: «То, что праздничными днями у осетин считались понедельник, пятница, суббота и воскресенье, подтверждается полевыми материалами и является наиболее правильным, хотя в исключительных случаях календарные праздники приходились и на другие дни недели (вторник, четверг)»29.
Представляются важными и приведенные С. Жускаевым названия некоторых праздничных дней, свидетельствовавшие об их христианской основе: пятницы (Майрæм бон) в честь Богородицы, воскресенья – в честь Христа.
По поводу субботы, которая также считалась не рабочей, автор очерка отметил, что в этот день разрешалось только участвовать в «зиу» – обычае коллективной трудовой взаимопомощи. При описании «зиу» Соломон Жускаев впервые в этнографической литературе обратил внимание на трансформацию этого обычая в классовом обществе, который стал использоваться для эксплуатации крестьян. По его сведениям, в сер. ХIХ в. в зажиточных хозяйствах все чаще прибегали к этому старинному обычаю: «Зиу состоит в том, что осетины зажиточные, имеющие много работ, приглашают к себе без платы женщин на жатву, а мужчин на покос… Хозяин с хитростью умоляет не изнурять себя чрезмерной работой, а в сердце своем радуется, потому что он в один день может покончить всю работу при помощи безмездных работников; но зато должен накормить их хорошо… К вечеру труды усиливаются так, что работники приходят домой совсем изнуренные от усиленной и напряженной работы.
Хозяин обильно потчует их водкой и приготовляет ужин, гораздо раньше, чем обыкновенно ужинают дома, для этого закалывает хорошего барана, а если число работников большое, то двух или трех. Наконец хозяин от души благодарит целую субботу трудившихся и отпускает их на отдых, а остатки ужина рассылает им по домам. Так оканчивают состоятельные хозяева свои работы в непродолжительное время, а потом почивают, не заботясь ни о чем»30.
Г.И. Цибиров в своей историографической работе «Осетия в русской науке (ХVIII в – первая половина ХIХ в.) отметил, что «раскрытие эволюции родовых институтов в классовом осетинском обществе – серьезное достоинство этнографических работ С. Жускаева»31.
На наш взгляд, большой заслугой Соломона Жускаева явилось то, что он оценил научную значимость этнографических материалов и ввел их в научный оборот.
По мнению осетинских исследователей, этнографические очерки Соломона Жускаева в «Закавказском вестнике» во многом состоялись благодаря Николаю Георгиевичу Берзенову (1831-1874) – к тому времени известному на Кавказе публицисту, опубликовавшему на страницах кавказской периодической печати многочисленные очерки по этнографии осетин.
Этнограф А.Х. Магометов в своей статье «Николай Георгиевич Берзенов – этнограф-литератор» писал: «Еще в бытность Н. Берзенова редактором газеты «Закавказский вестник», на страницах последней выступил как этнограф Соломон Жускаев. Он был первым из среды осетин, который дал этнографическое описание некоторых бытовых картин из жизни осетин. Судя по тому, что С. Жускаев тогда еще был учеником Тифлисской духовной семинарии и не имел до этого литературных навыков, участие Н. Берзенова в этнографических начинаниях С. Жускаева бесспорно»32. Г.И. Цибиров также отметил, что «активную помощь и поддержку оказывал Берзенов и Соломону Жускаеву, первому осетину, выступившему в печати с этнографическими очерками»33.
Николай Берзенов был сыном благочинного священника Георгия Берзенова (грузина по происхождению), который уговорил отца Соломона Жускаева отдать сына во Владикавказское духовное училище. Интерес к истории и культуре Осетии пробудился у Николая Берзенова еще в детстве и юности, когда ему приходилось вместе с отцом, который занимался вопросами восстановления православия, подолгу бывать в разных селениях Осетии. Личные наблюдения об общественном устройстве, нравах и обычаях, устном народном творчестве осетин легли в основу этно-графических работ Н. Берзенова.
Знакомство С. Жускаева с Николаем Берзеновым началось еще во Владикавказском духовном училище. В 1842 г., когда восьмилетний Соломон Жускаев поступил в 1 класс духовного училища, 12 летний Н.Берзенов учился в последнем четвертом классе34. Знакомство Соломона Жускаева с Н. Берзеновым продолжилось в Тифлисской духовной семинарии, в которой они какое-то время одновременно обучались.
В 1855 г. Николай Берзенов стал редактором газеты «Закавказский вестник», в которой были опубликованы статьи С. Жускаева. «Закавказский вестник», как и газета «Кавказ», которой Н. Берзенов фактически руководил, хотя и занимал в ней должность помощника редактора, уделяла значительное внимание этнографическому материалу35.
Привлекая Соломона Жускаева, учившегося тогда на последнем курсе Тифлисской духовной семинарии, опубликовать свои очерки в газете, Н. Берзенов исходил из того, что «для правильного освещения жизни кавказских народов в «русских и европейских научных органах» работы местных историков, этнографов и литераторов могут сыграть первостепенную роль»36. Поэтому Н. Берзенов сам часто выступал со своими содержательными этнографическими статьями, в том числе и об осетинах, в газетах «Закавказский вестник», «Кавказ» и других периодических изданиях, выходивших в Тифлисе, и старался привлечь к этой работе местную интеллигенцию.
М.О. Косвен в разделе «Пятидесятые годы» I тома указанного выше историографического труда в числе авторов, писавших по этнографии Осетии, выделял и Соломона Жускаева: «Бакрадзе, Переваленко, Берзенов, В.С. Толстой, С. Жускаев, М.А. Кундухов»37. В этом же томе он отмечал, что «в качестве весьма отрадного факта следует еще раз отметить появление нового ряда национальных этнографов: грузин – Д.З. Бакрадзе и Н.Г. Берзенова, далее, первого осетинского этнографа С. Жускаева и первого абхазкого этнографа С.Т.Званба»38.
В III томе своего труда М.О. Косвен подчеркнул, что 40–60 годы ХIХ в. отличаются тем, что «появляются в качестве авторов-этнографов врачи и учителя, и принимают участие в этнографии Кавказа ученые и писатели. Указанный период особо характеризуется тем, что на поприще этнографии Кавказа вступают авторы из местных национальностей»39.
В июне 1855 года С. Жускаев успешно окончил Тифлисскую духовную семинарию по первому (высшему) разряду. Сохранилась копия аттестата С. Жускаева об окончании Тифлисской духовной семинарии, в котором оценены его знания по изученным предметам. Из 29 учебных предметов знания Жускаева по осетинскому языку оценены на «отлично», 13 предметов – на «очень хорошо», 13 предметов – на «весьма хорошо», 2 предмета – на «хорошо»40.
Аттестат С. Жускаева был затребован из Правления Тифлисской духовной семинарии Владикавказским духовным училищем, когда его принимали туда на работу. Вакантное место в духовном училище появилось после того, как в июне 1855 г. был уволен в связи с болезнью инспектор и учитель низшего отделения Георгий Кантемиров41.
3 сентября 1855 г. Правление Тифлисской духовной семинарии, с утверждения экзарха Грузии, определило Соломона Жускаева на должность учителя 2-го класса «с поручением ему исправления инспекторской должности до усмотрения»42. Училище выделило учителю 15 руб. на первоначальное обзаведение хозяйством и 10 руб. 83 коп. серебром на дорожные расходы (прогон двух лошадей от Тифлиса до Владикавказа)43.
Во 2-м приходском классе Соломон Жускаев вел предметы по русской грамматике, арифметике, краткому катехизису, краткой священной истории, осетинскому языку. В конспекте уроков за сентябрьскую треть 1855 года он отмечал, что по осетинскому языку ученики заучивали русско-осетинские слова, по нотному пению – изучали азбуку и разучивали Царю Небесный, Отче наш и Достойно есть44. Кроме этого, С. Жускаеву поручили в училище некоторое время проводить занятия по русскому и осетинскому языкам с учениками 1 класса45.
В 1855 г. учениками Соломона Жускаева были будущие священники Александр Цаликов, Михаил Хетагуров и др., а также будущий переводчик Владикавказской крепости Петр Жукаев.
В 1856 г. Соломон Жускаев был перемещен из Владикавказ-ского духовного училища в Телавское духовное училище (Грузия), где стал учителем во втором классе. В 1857 г. он уволился с училищной службы и вернулся в Северную Осетию46.
В первой половине сентября 1857 г. по распоряжению экзарха Грузии, митрополита Исидора, С. Жускаев получил назначение на должность учителя в школу для детей горцев, которую ему предстояло открыть, в зависимости от местных возможностей, в Стыр-Дигорском или Галиатском приходах Дигории. Жители Стыр-Дигории и Махческа, с которыми беседовал Соломон Жускаев, категорически отказались открывать школы в своих приходах до тех пор, пока не будут созданы такие же школы у дигорцев высшего сословия и построены здания школ. Одним из условий открытия школ было также требование, чтобы их дети в период обучения находились на полном казенном обеспечении.
Соломон Жускаев вполне осознавал, что поставленные жителями условия открытия школы носили надуманный характер. В рапорте благочинному священнику Роману Мревлову от 15 октября 1857 г. С. Жускаев указал истинную причину отказа жителей открыть школу, состоящую во влиянии мусульманского духовенства Кабарды на жителей Стыр-Дигории: «все молодые люди из христиан совратились в магометанство. Некий старик Ноог (Нох – Л.Г.) Гобеев с большим прискорбием объяснил мне тайно: в ауле этом уже мало христиан. …Причиною сему служат 7 магометанских мулл, которые снуют по Стирдигорскому (Стыр-Дигорскому – Л.Г.) ущелью, развращают молодежь своею проповедью»47.
После отказа жителей открыть школы в Стыр-Дигории и Махческе Соломон Жускаев отправился в Галиатский приход, где был с радушием принят жителями, поскольку в селении у него обнаружилось много родственников и знакомых. Однако вследствие того, что назначение открыть школу в селении ранее уже получил другой учитель, С. Жускаев не смог осуществить задуманное.
Таким образом, потратив свои собственные средства для поездки в Дигорию, он оказался в долгах и без жалованья учителя. С. Жускаев просил в указанном рапорте благочинного священника Романа Мревлова и ходатайстве перед епархиальным начальством для предоставления ему вакантного места учителя в сел. Зарамаг или г. Владикавказе, либо возможности открыть школу в Алагирском ущелье48.
С конца 50-х годов ХIХ в. началась церковно-переводческая деятельность Соломона Жускаева. Он оказался среди той первой плеяды осетинской национальной интеллигенции, которую привлек к делу христианского просвещения осетин выдающийся деятель христианской миссии и просвещения Осетии архимандрит (впоследствии епископ) Иосиф (Иван Иванович Чепиговский) (1821-1880).
С 1857 г. в сане архимандрита он стал управляющим осетинскими приходами, причтами и духовно-учебными заведениями во Владикавказском Военно-Осетинском округе. Изучив осетинский язык, архимандрит Иосиф развернул активную миссионерскую и издательско-переводческую деятельность. В 1859 г. архимандрит Иосиф составил букварь осетинского языка. В 1862 г. им был издан в Тифлисе «Осетино-русский букварь», в котором параллельно осетин-скому тексту давался текст на русском языке.
Архимандрит Иосиф нашел сподвижников из числа осетинского духовенства и деятелей просвещения, которые по своему образованию и способностям могли принять участие в переводах на осетинский язык богослужебной литературы. Одним из наиболее деятельных переводчиков стал Соломон Жускаев, который изучал осетинский язык в Тифлисской духовной семинарии, в которой ему уделялось большое внимание. С. Жускаев имел только отличные оценки по этому предмету, о чем свидетельствует итоговая оценка по осетинскому языку в его аттестате об окончании Тифлисской духовной семинарии49.
По распоряжению экзарха Грузии, архиепископа Евсевия от 26 апреля 1859 г. (№496), архимандрит Иосиф составил комиссию для перевода церковно-богослужебных книг на осетинский язык, в которую вошел и С. Жускаев, поручив ему перевести на осетинский язык «а) службу на Рождество Пресвятые Владычицы нашия Богородицы и Приснодевы Марии б) На Благовещение Пресвятые Богородицы и в) на успение»50.
22 февраля 1860 г. в письме князю Святополк-Мирскому о мерах распространения среди осетин грамотности на их родном языке, архимандрит Иосиф писал о том, что «есть между осетинами и лица, получившие достаточное образование и знающие грамматически как свой, так и русский язык, готовые потрудиться на пользу своих соотечественников в деле распространения между ними национальной грамотности. Таковы из духовных лиц: священник Колиев, священник Сухиев, диакон Аладжиков, учитель Жускаев, учитель Караев, учитель Кантемиров, секретарь грузино-имеретинской синодальной конторы Мжедлов, учитель Тифлисской семинарии Чонкадзе и некоторые другие. Из сих лиц некоторые и теперь уже занимаются переводами церковно-богослужебных книг на осетинском языке: есть в готовности перевод евангелий, части служебника, требника, часослова, священ. истории. Таким образом, и в отношении числа деятелей есть полная возможность скоро и правильно двинуть национальное осетин образование и, прежде всего, религиозное, как и у всех народов первое образование начиналось от церкви»51.
Архимандрит Иосиф указывал в письме на необходимость приобретения для типографии осетинских литер и учреждения местного цензурного комитета для печатания осетинских книг. Ввиду отсутствия в Москве и Петербурге лиц, знающих осетинский язык, архимандрит Иосиф предлагал образовать цензурный комитет непосредственно под своим надзором и редакцией, с тем, чтобы сочинения или переводы, для большей точности, просматривались членами комитета в его присутствии.
В состав цензурного комитета архимандрит Иосиф предлагал включить, наряду со священниками А. Колиевым, М. Сухиевым, диаконом А. Аладжиковым, учителями Е. Караевым, Г. Кантемировым, и учителя Соломона Жускаева52.
В 1861 г. в Тифлисе был издан на осетинском языке перевод Литургии Иоанна Златоуста, над которым трудился, вместе с архимандритом Иосифом и священниками А. Колиевым, М. Сухиевым, А. Аладжиковым, и Соломон Жускаев. «Отпечатанные книги были разосланы по осетинским приходам, а местному духовенству вменено было в обязанность совершать богослужение на осетинском языке»53.
Переводчики, в число которых входил и Соломон Жускаев, (А. Колиев, М. Сухиев, А. Аладжиков, С. Жускаев, В. Цораев) приложили большие усилия к исправлению неудачного перевода Евангелия, опубликованного в 1860 г. в Тифлисе. В 1864 г. исправленный текст Евангелия, отдельно для церквей и школ, был отпечатан в Тифлисе.
В 1865 г., по данным А. Гатуева, «священником Жускаевым переведена пасхальная служба и молитвы к св. причащению и по причащении»54.
В 1865 г. Соломон Жускаев, по данным М.О. Косвена, был рукоположен в священники и назначен в Дигорский приход, а с 1867 г. стал благочинным Дигорского округа55. Эти сведения, как и некоторые другие биографические данные о С. Жускаеве, М.О. Косвен получил от ассистента Медицинского института г. Орджоникидзе Л.Д. Габолаева, собирая во второй половине 1950-х годов ХХ века материал для своей книги.
В этот же период М.О. Косвен обнаружил в г. Махачкале в отделе рукописей Института истории, языка и литературы Дагестанского филиала АН СССР (ныне Институт истории, археологии и этно-графии Дагестанского научного центра РАН) рукопись: «Опись делам, относящимся к истории горских народов и хранящимся в архивах бывшего Терского областного правления, ныне Центральном архиве», где под обозначением: «Опись 13 дела Канцелярии начальника Терской области по 2 отделению 2 стола с 1846 по 1871 г., дело 1870 г., № связки 14», значилось дело «Об удалении б. (бывшего – Л.Г.) Дигорского благочинного священника Соломона Жускаева из пределов Терской области»56.
Обращение М.О. Косвена к научным работникам Северной Осетии с просьбой о розыске этого архивного дела, к сожалению, не привело к каким-либо положительным результатам.
Спустя полвека это архивное дело под одноименным названием было найдено нами в фонде Канцелярии Начальника Терской области Центрального государственного архива РСО – Алания. В деле содержится 5 документов, датированных январем – мартом 1870 г.: «копия отзыва священника Соломона Жускаева, заведывающего Дигорским участком Генерал-майору Воронову (20 января 1870 г.); копия рапорта Начальника Алагиро Наро-Мамисонского осетинского Округа майора Воронова (21 января 1870 г. №91); рапорт Начальника Осетинского округа полковника Эглау (3 февраля 1870 г. №135) начальнику Терской области М.Т. Лорис-Меликову; от начальника Терской области М.Т. Лорис-Меликова Его Высочеству Архиепископу Евсевию Экзарху Грузии (февраль1870 г.); от Архиепископа Евсевия, Экзарха Грузии начальнику Терской области М.Т. Лорис-Меликову (март 1870 г.), от канцелярии (26 марта 1870 г.)57.
Согласно этим документам, о. Соломон Жускаев в начале 1869 г. по распоряжению экзарха Грузии, архиепископа Евсевия был освобожден от должностей благочинного Дигорского округа и настоятеля храма Рождества Богородицы в сел. Вольно-Христиановское (ныне г. Дигора).
На наш взгляд, одной из причин увольнения о. Соломона Жускаева могла стать его деятельность как дигорского благочинного. Дигорский участок, ответственность за который нес о. Соломон, больше других районов Осетии подвергался пропаганде мусульманских мулл из Кабарды, что, в свою очередь, приводило к упадку православия. В 1868 г. по распоряжению Начальника Осетинского округа полковника Эглау было произведение следствие о ренегатах в Дигорском участке, которое после обследования горских и плоскостных дигорских приходов выявило упадок православия и большое количество бывших христиан, принявших мусульманскую веру58.
Вероятно, ответственность за создавшееся положение с православием в Дигории была возложена на одного о. Соломона Жускаева, в то время как благочинный неоднократно бил тревогу по этому поводу и сообщал начальнику Осетинского округа о необходимости принятия мер. Протоиерей А. Гатуев в своей книге «Христианство в Осетии» отмечал, что «из дел благочинного о. Соломона Жускаева видно, что совратившиеся переселяются целыми семействами в магометанские селения (отзыв его от 22 февраля 1867 г. за № 34). Также А. Гатуев привел переписку о. С. Жускаева по поводу обращения дигорцев в православие (19 марта 1867 г. за №43), которая характеризует ситуацию с православием в Осетии: «Какой-то священник Джануев просит архимандрита Иосифа о выдаче ему за каждую крещеную душу в Стыр-Дигории по 2 руб.10 коп., так как он, Джануев, окрестил 7 дворов ренегатов. Но благочинный Жускаев говорит: «сии 7 дворов обращены гражданским начальством следующим образом: главные из гуларцев в прошлом году, в марте месяце, были арестованы за вероотступничество и содержались во Владикавказской гаупвахте около 2,5 месяцев, т.е. до тех пор, пока они сами, все гуларцы, не изъявили согласие исповедывать православие»59.
После освобождения от должностей, священник временно остался жить в селении в собственном доме, предварительно заручившись согласием сельского общества, и дожидался нового назначения. С жителями селения у о. Соломона сохранились прекрасные отношения, именно они оказали поддержку в трудную минуту уважаемому и любимому ими пастырю, когда семья последнего осталась без средств к существованию. Священник с благодарностью писал о них: «бывшие мои прихожане, питая ко мне уважение и, сострадая мне с бедным семейством, очень много облегчают положение моего семейства своим подаянием или приношением»60.
Вследствие увольнения у о. Соломона Жускаева сложились сложные отношения с руководством и администрацией Осетинского округа – начальником Дигорского участка майором Ницыком (к 1870 г. уже бывшим) и начальником Осетинского округа полковником Эглау. В 1870 г. по распоряжению полковника Эглау, который характеризовал о. Соломона Жускаева, «как человека самого кляузного и дерзкого характера, не признающего никаких распоряжений начальства…»61, начальник Алагиро-Мамисонского участка Осетин-ского округа майор Воронов в письменной и устной формах, сопровождаемых угрозами, предложил священнику покинуть пределы Терской области в десятидневный срок.
В ответе майору Воронову, который выдает в о. Соломоне Жускаеве человека с независимым характером и чувством собственного достоинства, священник писал: «Ответ на отношение Ваше от 16 декабря за №2251 я дал Вашему Высокоблагородию лично в ст. Алагир, на канун Богоявления, когда Вы лично, на улице, между двух духанов и в виду проходящего народа громогласно угрожали мне, что вы употребите свою полицейскую силу на меня, ответ мой состоял в том, что я священник, не учинивший никакого уголовного преступления, и потому не лишенный прав состояния, звания и сана священнического, отчего и полицейской власти не подлежу или отдан в руки, но как священник пользующийся всеми правами, ожидаю себе нового назначения с каждым днем.
А если, Ваше Высокоблагородие, даны теперь особые права надо мною, то затевать со мною переписку излишне; делайте на деле то, что приказано вам и меня снабдите копией с данного Вам лично приказа чрез нарочного. Если же вам такого приказа нет и прав надо мною Вам не дано особым распоряжением, а только поручение произвести дознание или следствие по моему делу, то прошу, Ваше Высокоблагородие, не утаивать от меня этого и приступить к делу заданным порядком.
Буде же Вашему Высокоблагородию не поручено ни производить дознание или следствие, ни приказа, или не даны вам права употребить на меня вашу полицейскую силу, а только Вы сами от себя или по наущению другого моего недоброжелателя преследуете меня, в таком (случае – Л.Г) и переписку со мною прекратить»62.
В феврале 1870 г. начальник Терской области М.Т. Лорис-Меликов направил письмо экзарху Грузии архиепископу Евсевию, в котором высказал просьбу решить вопрос о новом назначении о. С. Жускаева. В марте 1870 г. экзарх Грузии архиепископ Евсевий уведомил начальника Терской области: «священника Соломона Жускаева я назначил на службу в Згубирский приход Джавского благочиния и что для объявления о сем Жускаеву и отправления в Згубирский приход, вместе с сим предписано благочинному священнику Харитону Иниеву»63. Таким образом, о. Соломон Жускаев вынужден был покинуть пределы Терской области и начал свое трехлетнее служение в Южной Осетии.
15-го сентября 1873 г. по распоряжению епископа Кавказского и Екатеринодарского Германа, о. Соломон Жускаев, согласно его прошению, был переведен из Згубирского Осетинского прихода Грузинской епархии в Николаевскую церковь ст. Черноярской Пятигорского округа Терской области, Кавказской епархии64.
Церковь святителя Николая ст. Черноярской, в которой стал служить о. Соломон Жускаев была построена в 1872 г., за год до начала его служения в ней. Жители станицы, истратив большие денежные средства на строительство храма и дома для причта, не имели средств, чтобы приобрести для церковных нужд даже богослужебные книги и церковные облачения (в храме было лишь одно церковное облачение и минимум богослужебных книг).
Только через три года появилась возможность как-то исправить это тяжелое положение. В 1875 г. в Кавказских епархиальных ведомостях был опубликован документ, в котором епископ Кавказ-ский и Екатеринодарский Герман предложил обращаться к нему причтам церквей, нуждающихся в богослужебных книгах65.
Настоятель храма св. Николая о. Соломон Жускаев немедленно воспользовался этим предложением и 15 марта 1875 г. обратился к епископу с рапортом, в котором конкретно перечислил 9 основных богослужебных книг, которых недоставало в храме до полного богослужебного комплекта. В своем рапорте о. Соломон также описал крайнюю нужду храма в священнических, напрестольных и жертвенных облачениях и обратился к епископу с просьбой опубликовать в епархиальной печати приглашение пожертвовать в пользу храма книги и средства на приобретение книг и облачений66.
23 марта 1875 г. епископ Кавказский и Екатеринодарский Герман предложил на рапорт о. Соломона Жускаева резолюцию, в которой позволял напечатать в епархиальных ведомостях данное приглашение к пожертвованию. Кроме этого, епископ сам непосредственно пожертвовал для храма более десяти богослужебных и назидательных, список которых был опубликован в Кавказских епархиальных ведомостях67.
В ст. Черноярской о. Соломон Жускаев служил примерно до конца весны 1877 г. 1 июня 1877 г. в «Кавказских епархиальных ведомостях» в разделе «Некролог» было опубликовано краткое сообщение о кончине священника станицы Черноярской Соломона Жускаева (дата смерти установлена впервые)68.
43-летний осетинский иерей обрел свое последнее упокоение на станичном кладбище, могила его не сохранилась. Судьба была не очень благосклонна к о. Соломону Жускаеву, но он никогда не сгибался под ее ударами и оставался цельной, независимой личностью даже в самых тяжелых жизненных ситуациях.
У Соломона Жускаева осталась семья: жена Наталья и дети Александр и Иоанн. Сыновья, получившие духовное образование, также как и отец стали священниками и служили во многих приходах Владикавказской епархии, в том числе и в ст. Черноярской. В 1905-1906 гг. о. Иоанн Жускаев был благочинным 1 округа Владикавказской епархии, позже – ключарем Владикавказского кафедрального собора и членом Владикавказской духовной консистории. Многие годы о. Иоанн Жускаев служил в Николаевской церкви г. Моздока.
К настоящему времени не все этапы и факты биографии о. Соломона Жускаева в достаточной степени документированы, осталось еще немало лакун. Эта статья лишь первый шаг к научному жизнеописанию первопроходца и подвижника осетинской национальной культуры священника Соломона Жускаева, заложившего основы этнографического осетиноведения и навсегда вписавшего себя в летопись этнографии и культуры Осетии.
ПРИМЕЧАНИЯ
1Гатуев А. Христианство в Осетии. Исторический очерк. Владикавказ, 1901. С.104.
2Косвен М.О. Материалы по истории этнографического изучения Кавказа в русской науке // Кавказский этнографический сборник – (далее КЭС). М.-Л., 1955. Ч. I. С.355.
3ЦГА РСО-А. Ф.149.Оп.1.Д.148. Л.17об; ЦГА РСО-А. Ф.149.Оп.1.Д.363. Л.4.
4ЦГА РСО-А. Ф.149.Оп.1.Д.147. Л.2.
5ЦГА РСО-А. Ф.149.Оп.1.Д.148. Л.17об.
6ЦГА РСО-А. Ф.149.Оп.1.Д.160.Л.11 об.
7ЦГА РСО-А. Ф.149.Оп.1.Д.160.Л.23.
8Отдел рукописных фондов Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований (далее ОРФ СОИГСИ). Ф.10. Оп.1. Д.55. Л.10.
9ОРФ СОИГСИ. Ф.10. Оп.1. Д.55. Л.22.
10ЦГА РСО-А. Ф.149. Оп.1 .Д.363. Л.4.
11Жускаев С. Похороны у осетин олладжирцев // Закавказский вестник. 1855. №9 // Периодическая печать Кавказа об Осетии и осетинах (далее ППКОО) / Сост. Чибиров Л.А. Цхинвали, 1981. Т. I. С.133-136.
12Там же. С. Л.134.
13Калоев Б.А. Похоронные обычаи и обряды осетин в ХVIII – начале ХХ в. // КЭС. М.,1984. Т.VIII. С.74.
14Жускаев С. Указ. раб. С.133.
15Там же. С.135.
16Там же. С.135.
17Цибиров Г.И. Осетия в русской науке (ХVIII в – первая половина ХIХ в.). Орджоникидзе, 1981. С.100-101.
18Жускаев С. Указ. раб. С.135.
19Там же. С.135.
20Жускаев С. «Атинаг» праздник у осетин перед начатием сенокоса и жатвы» // Закавказский вестник. 1855. №32 // ППКОО / Сост. Чибиров Л.А. Цхинвали, 1981. Т. I. С.136-139.
21Там же. С.136.
22Там же. С.136.
23Там же. С.137.
24Там же. С.137-138.
25Там же. С.138.
26Чочиев А.Р. Очерки истории социальной культуры осетин. Цхинвали, 1985. С. 67.
27Уарзиати В.С. Народные игры и развлечения осетин. Орджоникидзе, 1987. С.26.
28Жускаев С. Указ. раб. С.138.
29Чибиров Л.А. Народный земледельческий календарь осетин. Цхинвали, 1976.С.42.
30Жускаев С. Указ. раб. С.138– 139.
31Цибиров Г.И. Указ. раб. С.101.
32Магометов А.Х. Николай Гергиевич Берзенов – этнограф-литератор // Известия Северо-Осетинского НИИ. Т.ХХI. Вып. I (История). Орджоникидзе, 1958 г. С.192-193.
33Цибиров Г.И. Указ. раб. С.100.
34ЦГА РСО-А. Ф.149.Оп.1.Д.148. Л.1,17об.
35 «Закавказский вестник» издавался в Тифлисе с 1837 г. и до 1844 г. имел только официальную часть. С 1845 г. стала издаваться (отдельно) и неофициальная часть, до 1847 г. выходившая 2 раза в месяц. С 1848 официальная и неофициальная части объединились и выходили еженедельно. Редактором ее неофициальной части, в которой печатались и этнографические очерки, был грузинский историк и этнограф П.И. Иосселиани. Н.Г. Берзенов был редактором газеты в 1855 – 1856 гг. С 1856 г. «Закавказский вестник» стал «Казенным прибавлением» к газете «Кавказ».
36А.Х.Магометов Указ. раб. С.180.
37Косвен М.О. Указ. раб. С.351.
38Там же. С.372.
39Косвен М.О. Материалы по истории этнографического изучения Кавказа в русской науке. //КЭС. М.-Л., 1962. Ч.III. С.277.
40ЦГА РСО-А. Ф.149. Оп.1. Д.363. Л.Л.4 – 4об.
41ЦГА РСО-А. Ф.149. Оп.1. Д.363. Л.1, 1об.
42ЦГА РСО-А. Ф.149. Оп.1. Д.363. Л.3-3об.
43ЦГА РСО-А. Ф.149. Оп.1. Д.359. Л.3об.
44ЦГА РСО-А. Ф.149. Оп.1. Д.365. Л. Л.17, 23.
45ЦГА РСО-А. Ф.149. Оп.1. Д.359. Л.7.
46ОРФ СОИГСИ. Ф.10. Оп.1. Д.59. Л.27.
47 ОРФ СОИГСИ. Ф.10. Оп.1. Д.59. Л..4.
48 ОРФ СОИГСИ. Ф.10. Оп.1. Д.59. Л.4.
49ЦГА РСО-А. Ф.149. Оп.1. Д.363. Л.Л.4 – 4об.
50ОРФ СОИГСИ. Ф.10. Оп.1. Д.62. Л.12.
51Скитский Б.В. Хрестоматия по истории Осетии. Орджоникидзе, 1956. Ч.1. С.257
52 Там же. С.257.
53Обзор деятельности Общества восстановления православного христианства на Кавказе за 1860-1910 гг. Тифлис, 1910. С.159.
54Гатуев А. Указ. раб. С. 71.
55Косвен М.О. Материалы по истории этнографического изучения Кавказа в русской науке. //КЭС. 1958. Ч.II. С.218.
56Там же. С.218.
57ЦГА РСО-А. Ф.12. Оп.6. Д.1002. Л.2-9.
58Материалы по истории осетинского народа. Т.II. Орджоникидзе, 1942. С.260-268.
59Гатуев А. Указ. раб. С.81.
60ЦГА РСО-А. Ф.12. Оп.6. Д.1002. Л.6.
61ЦГА РСО-А. Ф.12. Оп.6. Д.1002. Л.2.
62ЦГА РСО-А. Ф.12. Оп.6. Д.1002. Л.5-5об.
63ЦГА РСО-А. Ф.12. Оп.6. Д.1002. Л.8.
64Кавказские епархиальные ведомости (далее КЕВ) 1873. №19. С.614.
65 КЕВ 1875. №4. С.123.
66 КЕВ 1875. №8. С.256
67 КЕВ 1875. №8. С.257.
68 КЕВ.1877. №11. С.371.
