РАССКАЗЫ
СЕНОКОС
И что в том, что он старший брат? Сиди тут один на стоге, жди. Жаль, отца у нас нет. Подожди, вырасту, не буду больше слушаться. Буду делать, что захочу. Да ладно, уехал и слава Богу. Совсем замучил с этим сеном. И почему коровы столько едят? А сосед Гасыр, как назло, советовал брату еще заготавливать. Так и будем до зимы его собирать, а мне скоро в школу. Хотя и туда не особо хочется. Назвали меня сыном «кулака». Почему отец мой кулак? Спросил у мамы – молчит. И брат, и сестра. Ну, не хотят говорить, не надо. Сам узнаю. Мама рассказывала, что отец был высокий, красивый и сильный. А может «кулак» потому, что сильный? Братцу моему повезло – он его помнит, хотя уже и смутно. Куда он запропастился, мучитель? Ладно, пособираю еще это сено, а там, может, и появится.
Мама с утра пошла в церковь. Меня оставила. Говорит, сама будет ходить, а нам лучше там не показываться. А ведь там так красиво, тихо и пахнет. Как там пахнет! Иногда вообще не хочется уходить из церкви, особенно, когда заканчивается служба и люди расходятся. Зал пустеет, и в наступившей тишине забавно слушать треск свечей.
Да, брат мой обратно не торопится. Опять встретил своих друзей и совсем обо мне забыл, а еще, чего доброго, увидел ее, дочку Созыра. После этого неделю может сидеть и смотреть в одну точку. Дурачок. Что в ней он находит такое, что после встречи с ней не может есть? Вот я есть хочу всегда. И ничто мне аппетит не портит. Мама положила нам сыр и хлеб. Самый вкусный сыр – бабушкин. А вот такого хлеба, как мамин, нет нигде. И руки ее всегда пахнут хлебом. На днях надо ехать к мельнику Бибо. Сестра говорит, что у него на мельнице живет черт. А я черта у него не видел, хотя часто езжу с мамой и братом к Бибо. Наверное, она за черта приняла Хызыра, помощника Бибо, который никогда не бывает трезвым. Волосы у него всегда всклокочены, а борода торчит в разные стороны. Он вечно всем недоволен, постоянно ворчит. Не удивительно, что она приняла его за черта. А вот Бибо, наоборот, похож на святого. Весь белый от муки, и борода его седая, всегда аккуратно постриженная. На пасху он раздает детям яйца, которые сам раскрашивает. Своих детей у него нет, говорят, был один сын, не вернулся с войны. Вот с какой, не помню. Как эти два человека уживаются на одной мельнице?
Солнце устало светить, наработалось, как и я. Только вот оно скоро пойдет отдыхать, а я жду, когда кто-нибудь заберет меня с этого сенокоса. На речке, где стоит мельница Бибо, сейчас полно мальчишек. Ловят рыбу. С ними старик Шандр. Мы очень любим рыбачить с этим веселым дедом. Старики в селе смеются над ним, а он не обижается. Говорит: «Что толку в вашем ежедневном сидении на этом старом бревне? Какой мне интерес с вами болтать? Ведь за 80 лет, которые я вас знаю, мы переговорили обо всем, а детям со мной интересно, и мне не скучно, тем более, что семеро из них мои собственные внуки. А вы, своих, и не признаете, наверное». Пока мы ловим рыбу, Шандр рассказывает нам разные истории – и веселые, и грустные, и даже страшные. Но страшные сказки его в конце бывают настолько смешными, что мальчишки своим хохотом распугивают рыбу. Жалко, что он не мой дедушка.
Ну вот и первая звездочка засияла. Наконец-то, едем. Теперь я спокоен. Лежу в бричке, лошадка тихо везет нас в сторону села. Делаю вид, что сильно обиделся на него. Даже не спрашиваю, где он был, и так видно. Опять встретил ее, и просидел полдня, как пень. Хорошо, что приехал. А то на прошлой неделе наш сосед – дружок моего брата – забыл на сенокосе своего младшего, Заурбека. Уехал на свадьбу, а Заурбек всю ночь просидел на стоге. Вот такие они, старшие братья.
ГАБОЛА
– В сотый раз вам повторяю, я – Габола! Бестолковые вы, что ли? Иду с мельницы. Целый день работал. А вы со своими вопросами. Не надо меня искушать, вижу, что арака ваша хороша, мясо шипит на огне и сводит с ума ароматом. Но свой мешок муки я не выпущу из рук. И не надейтесь. Зря тратите время на уговоры, не пью я это зелье. Что за люди? Вам одно толкуешь, а вы все свое гнете, а может, вы и не люди вовсе? Как же я сразу не догадался? Еще мать, покойница, мир ее праху, говорила: «Увидишь, сынок, на дороге костер и людей, сидящих вокруг, обходи стороной». Мудрая была женщина. Жаль, не слушал ее. Теперь не знаю, как от вас избавиться. Оставьте свои уговоры, мешок я вам не отдам. Слишком дорого он мне достался. Да и зачем чертям мука? Что вы с ней делать будете? Хотя знаю, вы из вредности ее выкрадете. Уговорили, присяду ненадолго. Чтобы не обижать вас, но мешок из рук не выпущу. Ответьте на один вопрос – что вы все людям жить мешаете? Молчите? Тогда я скажу. Это от безделья. Целыми днями ничего не делаете, вот и лезут в ваши рогатые головы пакостные мысли. А поработали бы, как я сегодня, у нашего мельника, вообще бы мыслей не осталось, ни-ка-ких. Мельник присесть не дает. Правда и стол накрывает хороший. Сегодняшний день не исключение. Но это мелочи по сравнению с тем, сколько я работаю. Да-а. Таких работников, как я, мало. Мешки принеси, унеси, мельницу убери, жернова замени. За день так набегаешься, а тут еще вы со своими гадостями. Норовите человеку жизнь попортить. Вот прилипли. Сказал же, не пью я. Одно успокаивает в нашей встрече, если есть вы, значит, есть и ангелы. Ну, ладно. Мир вашему застолью, пойду тихонько домой.
– Габола, ты еще в пути? Садись на бричку, подвезем.
– Смотри, Тотыр, только присел и уже спит. Видно сегодня изрядно приложился. Как такого бездельника наш мельник терпит, не понимаю.
– Что делать? Родня он ему. Не пью, говорит, сам целый час с пнями беседует, а завтра полдня будет рассказывать, как повстречал чертей и уму разуму их учил.
– Да, если вспомнит.
ЖЕМЧУЖИНА
– Почему так поздно? С утра опять на покос, а ты бродишь неизвестно где и, как всегда, без оружия, или забыл, какое время сейчас? Хотя оно никогда и не было другим.
– Что ты, отец. В наших горах я и черта не боюсь.
– Его можешь и не бояться, а вот недобрых людей опасайся. Это куда большее зло. Еда еще не остыла, садись и подбрось дров в очаг.
Погасший было огонь снова начал набирать силу.
– И все же, где ты был?
– Выкосил весь левый склон до камней. Решил отдохнуть и уснул.
– Удивительно. Еще ребенком, когда мы брали тебя на сенокос, ты всегда засыпал у этих камней.
– Увидел странный сон. Меня окружила ночь. Луна выхватила холодным светом камни, у которых я уснул. Казалось, это не простые булыжники, а самоцветы, переливающиеся такими цветами, которых я не смогу описать словами. Нет таких слов. Из щелей между двумя большими камнями выползли две змейки.
– Одна из них золотая, другая серебряная?
– Да. Как ты узнал?
– Рассказывай дальше.
– На самом деле, одна из них была золотая. Я затаил дыхание, боясь спугнуть их. Но они и так не собирались меня замечать. И вот почему. Змеи играли, подбрасывая вверх над собою горошину, пытались поймать ее. В какое-то время я выдал себя. Серебряная змейка, поймав горошину, упала в траву и поползла прочь. Золотая устремилась за ней. Околдованный, я старался не упустить их из виду. Не разбирая дороги, ноги сами несли меня в сторону Старого Села. Выбежав на окраину, я увидел, как змейки юркнули под двери хадзара1, стоящего особняком от села. Собаки переполошились, почуяв чужого. Я стою перед дверью и не знаю, убежать или дождаться, пока на пороге появится кто-нибудь. Ждать пришлось недолго. Дверь вздрогнула и заскрипела. Навстречу мне вышла женщина. Высокая, с крупными, даже грубыми чертами лица. Ее руки обвивали браслеты в виде змеек. Не знаю почему, я протянул правую руку, и женщина положила в нее горошину, сказав только два слова «Цыкуырайы фардыг»2. После этого все исчезло, а я очнулся от сна и побрел домой.
Юноша замолчал. Тишину нарушил отец. Встав и пройдя в темный угол комнаты, он вынес и поставил на стол чашу с еще не застывшим топленым маслом, в котором плавала жемчужина. Она то погружалась, то всплывала вновь. Юноша смотрел, не отрывая глаз.
– Это ее ты видел во сне?
– Да, отец. Я слышал ее можно просить о чем пожелаешь, и она все выполнит. Но как она оказалась здесь? Чудеса!
– Все, что ты видел во сне, не сказка, а быль. И случилась она со мной. Много лет назад. Женщина эта – сестра моего деда. Теперь ты знаешь о жемчужине и береги ее. Да, ее можно просить один раз в год о чем-то заветном. Многие годы просьба моя звучала так – «Детям моим дай здоровья и помоги нам набраться сил и терпения, завершить начатое в этом году». Иначе где ты видел достаток без пота и мозолей? А женщину эту надо помянуть. Завтра Майрам бон3.
КУЫРИСДЗАУ
– Проходите в дом, чего стоите в дверях? Какое дело привело вас, ведь просто так лишний раз и не заглянете? Если живу на краю села, это не значит, что я перебрался в другое ущелье. Уже и на праздники не зовете. Только и вижу вас на поминках.
– Ты сам виноват, Саукудз! Отдалил от себя людей. Живешь один, как бирюк.
– Ну, с кем жить, решать мне, а люди, люди видят во мне лишь мой дар, но не человека. И вы и ваши жены вспоминаете обо мне только тогда, когда нужно навести порчу на соседский скот, или вылечить кого-нибудь, или предсказать вам благодать.
– Мы пришли к тебе за помощью. Если не поможешь, так хотя бы дашь совет.
– Тебола, ты, видимо, меня не понял. Я больше не навожу порчу, не ворожу и почти не лечу.
– Мы боимся, что в этом году не будет урожая.
– А я что, Господь Бог?
– Село будет голодать. Многие не перенесут второй такой зимы. Детей пожалей.
– А вы, почему вы их не жалеете, когда на поминках съедаете все до последней курицы, выгребаете из закромов последние зерна. Почему нельзя хотя бы раз нарушить агдау4, чтобы сохранить жизнь детям. Чего вы от меня хотите?
– Нам нужен куырисдзау5!
– Тебола, Хато, Садула, вы с ума сошли просить меня об этом. Или вы забыли, как погиб мой дед, или вы забыли, что мой отец даже не видел моего рождения? А ведь у меня в мои тридцать лет нет еще жены. Я гляжу, решили весь наш род извести только лишь из-за того, что не хотите работать, как следует и менять обычаи. Мой ответ – нет, и закончим на этом. Я ходил один раз курисдзау и знаю – второй раз Бог не убережет меня.
– Ну что же, воля твоя, Саукудз. Прости, не хотели тебя обидеть, не подумали. Пришли от безысходности. А о людях плохо ты зря думаешь, неправильно это.
– Я все понимаю, но я сказал – нет.
Дверь плавно стала на свое место, и лишь петли издали легкий стон, провожая гостей. Звук шагов смолк, и наступила тишина, которую так боится нарушить этот молодой мужчина. А огонек лампады пытается разогнать тяжелые мысли и заставить хотя бы раз улыбнуться. Но нет. Мысли увели его далеко…
– Мальчик мой, я слышала ваш разговор. Случайно. Знаю, что не должна вмешиваться, только помни, ты у меня один.
– И у них я тоже один. Они правы, кто сможет это сделать? У кого хватит сил, и кто знает, как вернуться оттуда, откуда никто не возвращается, кроме курисдзау?
– Думай, думай сынок. Тебе решать. А люди – они просто побаиваются тебя. Люди всегда боятся того, чего не могут понять и объяснить. Не злись на них, не держи обиды.
– Я не обижен, я просто боюсь. Первый раз в жизни говорю об этом. Понял вдруг, что некому передать свой дар. Оглядываюсь, а за мной нет никого и уже вряд ли будет.
– Только Бог все ведает, мальчик мой. Мне очень тяжело говорить тебе это, но людям надо помочь.
– Помогу, мама, помогу. Ложись, отдохни.
На рассвете самое лучшее время. Когда солнце только-только готовится к пробуждению, когда легкий ветерок сдувает туманное покрывало с гор, а звездочка Бонварнон6 упрямо не хочет уходить с небосвода – лучшее время, чтобы идти за колосками.
– Тебола, скорее, скорее выходи!
– Что стряслось, Хато?
– Он все-таки пошел за ними и вернулся. Идем, скорей, зови людей, ему, кажется, очень плохо.
– Саукудз, очнись, что с тобой, скажи, как тебе помочь?
– Хато, прости за грубость, даже не предложил вам присесть. Мне плохо, я оказался не так расторопен. Они успели зацепить меня своими деревянными стрелами. Вот колоски, возьмите. Теперь хлеба будет вдоволь.
– Все будет хорошо, Саукудз.
– Не успокаивайте, ведь вы в этом ничего не смыслите. Oepemeqhre меня домой. На севере родился мальчик, через семнадцать лет поселится в нашем селе, он буден новый курисдзау, а до тех пор вам придется обходиться без помощи колосков.
БАРАНЬЯ ЛОПАТКА
– Кола, брат, видишь вон того барана? К вечеру приготовь его. Воздайте Богу должное и сварите. Я скоро приеду. Буду гадать на лопатке.
– Ох, и любишь ты это дело. Да только и веришь, к сожалению, сам, один. И чего там высматривать? Закрома ломятся, скота за месяц не сосчитать, коней ко двору царя отправляем. Полный дом детей. И что неймется человеку? Чего ты вечно опасаешься?
– Нашей сытости. Хоть и достается она своим трудом. Ладно, не ворчи, делай, как сказал. Что-то зима в этом году рано началась.
Вода кипела, то показывая, то скрывая куски мяса и кости, по которой они пытались прочесть свое будущее.
– Вот она! Посмотрим.
Прозрачный костяной треугольник. В каком его углу заключена радость, в каком горе – знает лишь посвященный. Вся плоскость испещрена прожилками, напоминающими дороги, по которым предстоит пойти. Велик соблазн знать, куда ведут эти «дороги», но велик и страх.
– Что ты там разглядел? На тебе лица нет.
– Кола, хорошо, что ты со мной один. Всем это знать незачем.
– Да что там такое?
– Нет меня, нет скота, нет земель, вокруг все смешалось. Огонь и земля, вода и воздух – их не разобрать. Дай слово, что не оставите моих детей.
– Гетагаз, ты устал, пошли спать. Скоро кончится этот тяжелый 16 год, а новый принесет новые радости и дела.
– Дай Бог, дай Бог.
