ОСЕТИЯ
В гибкости этих плясок –
Скученность скудных сел,
Легкость, с какой подпасок
Стадо по склонам вел.
Землю клинком делили,
Горская речь крепка,
В этой голодной силе
Слышится звон клинка.
И желобов свирели
Жалобный голос крут –
Плача о безземельи,
Злую любовь клянут.
Словно в забытом склепе,
Скрыт воскрешенья клад,
Стоны о скифской степи
К солнцу сквозь смерть летят.
27 апреля 2005
ТОСКА
Армянская песня «Тоска»,
Любимая песня Чаренца,
И можно не знать языка
И слушать, как лепет младенца,
Как шелест мерцающих нив,
Как ветер косматых ущелий,
Как этой тоски перелив
По руслам ключей и свирелей.
И грусть разлучившихся гор,
И скука в глуши деревенской,
И гомон, и ропщущий хор,
И голос единственный женский.
Костры и стенанья в ночи,
Безмолвия гул заунывный…
Так плачь, откликайся, кричи
О горести дикой и дивной!
По склонам ручьи растеклись,
И этой печали напевность –
Такая туманная высь,
Такая глубокая древность!
И, может быть, думал Помпей,
Палатки откинувший полог,
Как много пустынь и степей,
Как путь возвращения долог.
2003
* * *
Я вхожу в нестерпимо-шумливую глушь,
С ней одним существом становясь.
Здесь нередки переселения душ,
Неразрывна незримая связь,
И нетленные лица в немеркнущий свет
Вылетают из множества лет,
Позабытые призраки роем летят
В день, когда умирает брат.
5 мая 2003 г.
ТАРКОВСКИЙ
Тарковский. Все не усвою,
Что будет черта предела.
Его деревьев листвою
Юность прошелестела.
Под ветром цветы качались
На подмосковных дачах,
Плеча моего касались
Кончики пальцев зрячих.
Всегда обреченно-вяло
Звучал этот голос пылкий.
О, как бы мне не хватало
Косой малоросской ухмылки!
Его мастерства и страха,
Суровости и сиротства,
Усталости и размаха,
Склероза и благородства.
АТЛАНТИДА
Реченьям пустосвята, свистопляса
Внимаю я с отчаяньем стыда.
В энергию здесь превратилась масса,
Разрушиться готовы города.
Устала плоть, переродилась раса,
С тяжелым гулом хлынула вода,
Но голос утопающего класса
Торжественно-бездушен, как всегда.
Чертоги, храмы, тюрьмы Атлантиды,
Ее ударных строек пирамиды
Уйдут на дно, и где найти слова,
Чтобы сказать, как сладостна нирвана,
Как веществу отжившему желанно
Прикосновенье антивещества!
1988
ПЕНАТЫ
Я был в Куоккале и посещеньем сыт.
Там Репин репу ел, закусывая сеном.
А живопись его… Ужель того прельстит,
Кто в детстве был пленен Лорреном и Пруссеном?
Вот все, что сожжено, вернуло прежний вид,
Чаруя простаков порядком неизменным…
Как тот в довольстве нищ и временем убит,
Кто жалобы свои кремлевским слал бушменам!
Нет жалости во мне и любопытства нет,
И все-таки всегда один его сюжет
Преследует меня тяжелым волжским валом.
Единственный пейзаж, он каждому знаком,
Где барку я тащу последним бурлаком
И на руки валюсь товарищам усталым.
СОБАКИ
Воют собаки в овраге.
Может быть, встретив бомжа,
Темной страшась передряги,
Но по закону визжа.
Или дворняга-певунья
Всех завела, и сама
От белизны полнолунья
Медленно сходит с ума.
Или бродячая стая,
В дальний поход уходя,
Воет, еще обсуждая
Кандидатуру вождя.
* * *
Молодой раввин с бородкой русой,
Что ты молвишь, отстранясь от книг?
Как же ты похож на Иисуса!
Но себя над миром не воздвиг.
Прелесть притч не противопоставил
Горечи и ветхой седине…
Ну, а в чем же Тот превыше правил,
Кто прошел по водам, как во сне?
Кто обмолвкой нас лишил развода,
Слабость духа мощно превознес,
Чья в дыму дурного перевода
Речь горит и трогает до слез.
ТЕНЬ
М.В.
Свиданий наших тень легла
На эти старые ступени,
Где жизнь прошла, как тень сквозь тени,
И ожиданьем веет мгла.
И за мелькнувший миг свободы,
За все, что сожжено дотла,
Уже на будущие годы
Свиданий наших тень легла.
На голубые вечера,
На дальние моря и горы,
Гостиничные номера
И похоронные конторы.
ПОПЫТКА ОТКРОВЕННОСТИ
Своих пороков и достоинств,
В конце концов, не утаю,
И длится бой небесных воинств
За душу грешную мою.
Что до стихов, то оком строгим
Я вижу: жизнь свое взяла,
Не слишком нужные немногим,
Они белеют, как зола.
А чтоб остаться струйкой дыма
(Уж если это есть успех),
Себя поджечь необходимо
И вспыхнуть на глазах у всех.
