РАССКАЗ
Вновь-таки случилась весна. И сразу прорва-стерва событий. Электрик Суворов в час утренний, в час между птицей и собакой брел на работу. Шаги тяжелы. Суворов шаркает. Снаружи тяжел – внутри тяжело. Философия позитивизма неведома электрику Суворову. Сонное лицо брезгливо. Глазами сурово поводит по сторонам, тщась преодолеть малость зазора между веками. Электрику Суворову двадцать семь, и он хочет молчать. Последние три недели неожиданно нагрянувшего отпуска он много пил. Мало спал. Успел раза три простудиться и выздороветь. А главное, он так много выговорил людям, подчас случайным и посторонним, что сейчас медленно бредущему и ловящему желтушной кожей жар утреннего солнца, ему было стыдно. На полный отказ от слов он по понятным причинам пойти не мог, но отныне Суворов решил лишь функционировать словами. Быть лаконичным и вполне определенным, как спартанцы. Он вообще за всю жизнь свою соскучился по определенности, так как, оглядываясь на прожитое, кажется сам себе каким-то прозрачным, как кусок полиэтилена, размазанный тонким малозначительным слоем по двадцати семи годам своим. Он более не хочет никаких выводов, хочет лишь наблюдать, выискивать.
Итак, шел электрик Суворов на работу и вдруг задержался мутноватым взглядом своим на девушке. Привлекла она его внимание. Выделилась из всего тривиального, что является начинкой утра будничного. Лет девушке шестнадцать, семнадцать. В руках поводочек изящный, узкий, кожаный. На поводке терьер тонколапый, маленький. У девушки черные волосы вьются. Лицо совсем девичье, с кожей тонкой, прозрачной. Под веснушками жилки голубенькие мерно пульсируют. У терьера шерстка вьется. На морде матерчатый в шотландскую клетку намордник. Суворов еще подумал, зачем на этакую малую псинку намордник напяливать. Сам Суворов собак знал, гордился своими знаниями и собственного зверюгу, полукровку весьма устрашающего вида, ни разу намордником не расстраивал. А потом он понял. Выделил из вяло ворочающихся мыслей экстракт причин и следствий. Родители у девушки, должно быть, из граждан интеллигентных, добропорядочных. Должно быть, терпимо относятся к миру несправедливости и сами в свою очередь чтут нормы человеческого общежития. Поэтому на пса намордник, на душу нравственность. У папы, наверное, эспаньолка. В аспирантуре протеже. Мочеиспускание подпорчено ранним простатитом. Мама завуч какого-нибудь ПТУ. На должность носит строгие жакеты, выгодно подчеркивающие пока еще высокую благородную грудь. А в пэтэушной столовой берет блюда сплошь диетические. И так вдруг электрику Суворову захотелось увязаться за этой девушкой и терьером ее воспитанным. Плестись рядом. Нашептывать пикантные анекдоты эпохи Ренессанса. Потом просто, без лишних слов кивнуть на приглашение зайти.
В прихожей придерживать собаку за холку, пока девушка влажной тряпкой будет вытирать ей лапы, и деловито приговаривать: «Не вертись хороший. Стой смирно, милый». Потом они пройдут в ее комнату, а электрик Суворов по пути будет нахваливать опрятность квартирной обстановки с картонными репродукциями передвижников на стенах и резными плинтусами. Девичья комната небольшая, но на солнечной стороне. В этой комнате она с рождения. Здесь она боялась незакрытого шкафа. Играла в куклы. Взрослела. Крепла грудью. Под потолком комнаты клубится розовый туманчик первых грез амурных. На книжных полках собрание сочинений Ремарка. Корешки делит едва заметная белесая черточка. Значит, читала. В магнитофоне фирмы Sony, привезенным отцом из заграничной командировки, кассета the Beatles. Тоже папина. С особенно отчетливым потрескиванием на заслушанной «Girl, Girl».
Электрик Суворов присядет на застеленную голубым атласом кровать. Девушка предложит чай и удалится на кухню. Суворов чутким движением выудит из-под матраса ее дневник. В нем Суворов обнаружит много сокровенно-девичьего, но ни в чем не усмотрит пошлости или скабрезности. А заслышав об ее возвращении, Суворов вернет дневник на место. Принимая из ее рук чашку и глянув в ее глаза, электрик Суворов порадуется и укрепится в своем счастье. Далее они будут пить чай, прикладываясь к чашкам с выверенными, взаимно условленными интервалами. Будут говорить об ее будущем. Обсуждать плюсы и минусы предполагаемой профессии. Соглашаться или отрицать родительские притязания на этот счет. Суворов, мечтательно подняв глаза к потолку, опишет девушке крыльцо того учреждения с пока еще неясной вывеской, у которого он будет под конец рабочего дня ее встречать. Потом электрик Суворов с магнетической медлительностью дон Жуана отставит чашку в сторону и поцелует девушку. Крепенько так поцелует, но прекрасно осознавая, что могут застать родители, и поэтому далеко не заходя. В прихожей сцена долгого прощания. Суворов тщательно проверяет шнуровку спецобуви, наводит лоск кремом. Девушка, облокотившись о стену, с задумчивостью и некоторой отстраненностью следит за движениями Суворова. Наслаждается его сноровистостью в обращении с обувной ложкой. Опытный. Пожил. Затем еще раз, с чувственностью, не переходящей в жадность, целуются, и электрик Суворов, напоследок озорно сверкнув глазами, ступит за порог. Лихими скачками он ринется по лестнице, а затем так же порывисто остановится и, облизнув губы, слегка улыбнется.
Пройдя мимо девушки с маленьким терьером в наморднике, электрик Суворов еще раз оглянулся на нее. Он вспомнил, кто он и что он, и с неприятным холодком, пробежавшим по покрытой прыщами спине, осознал, что больше никогда не окажется в девичьей комнате. Двадцатисемилетний, ушлый, с рано обозначившимся брюшком. Для хозяек этих комнат Суворов уже давно гость незваный и нежелательный. Бурая щетина его щек напоминает волчью. Ему двадцать семь. Он кашляет от сигарет не своей марки. Он электрик. В рюкзаке мотки проводки, отвертки, пассатижи, бутерброд с яйцом и вареной колбасой. К середине дня ноги в тяжелых спецботинках совсем упревают, и непроходящие мозоли начинают саднить. И то, что ему когда-то предполагалось любовью, вышло гадостью какой-то неказистой.
Теперь электрик Суворов частый гость в однокомнатной квартире старого, под снос, двухэтажного дома. В этом доме ежедневно выбивает пробки, еженедельно горит проводка. Суворов, идя туда, всегда захватывает свой рабочий рюкзак. Еще в этом доме дважды на дню можно быть допрошенным по поводу трупа очередного бедолаги-пьяницы. Пропуском в этот дом является огненная вода. Да и когда у Суворова нет денег на бутылку, у него и мысли не возникает стать гостем этого дома.
Квартира, и так сама по себе маленькая, набита каким-то хламом. Ржавый велосипед, трофейная Zinger, напоминающая громоздкую дрезину, советские игрушки, какой-то строительный мусор. Все это, безуспешно прикрытое ветошью, путается под ногами, отовсюду топорщится и норовит нанести телесные повреждения. Под низким, испещренным трещинами потолком натянуты бельевые веревки, на которых развешано детское белье и женское исподнее. Кажется, будто какой гигантский паук понатащил причудливую добычу в свою паутину.
Леди электрика Суворова около тридцати. Дочке леди около трех. Излюбленное место дочки под кухонным столом, в то время как на самом столе бутылка водки, бледное варенье, разбавленное водопроводной водой, и совсем нехитрая закуска. Пока леди и Суворов муторно выпивают, ребенок вскарабкивается по правой (почему-то любимой) ноге электрика и вытягивает из-под стола бледную тонкую ручку-антеннку. Леди улавливает сигнал и, ополовинив горбушку хлеба, мажет ее маргарином и подает электрику. Тот, в свою очередь, вкладывает кусок в ручку. Антеннка исчезает, а из-под стола слышится неторопливое, вкрадчивое чавканье.
Леди работает в игорном клубе официанткой. Она недорого одета, но все еще хороша собой и все еще нравится мужчинам. Не раз, когда электрик Суворов опрометчиво заявлялся без звонка, заставал ее не одну. Все выглядело примерно так же. Кухня, стол, бутылка. Справа, боком к окну, на табуретке леди с осоловелыми глазами, на второй, о трех ногах табуретке «некий». Из-под стола антеннка. Никто не тушевался. Все все понимали. Просто взрослые усталые звери. Суворов молча брал из комнаты стул и подсаживался. Ребенок под столом некоторое время озадаченно шуршал, но затем как-то распознавал любимую правую ногу электрика и затихал. Пили. Беседовали. Давая прикурить или передавая банку с разбавленным вареньем, проявляли друг о друге заботу. Затем, ближе к ночи, «некий» вспоминал, что он «некий». Он подолгу тепло и дружелюбно прощался и, забыв на кухне сигареты, ретировался. Электрик Суворов запирал рассохшуюся дверь и, оборачиваясь к ожидающей позади леди, продолжительно смотрел ей в глаза. Он словно высматривал в ней что-то, выискивал. Порой этот продолжительный взгляд кончался ничем. Порой пощечиной. В любом случае, лениво почистив зубы, они отправлялись в постель. Там, какое-то время тихо, без сладострастных вздохов ерзали друг на друге и засыпали. Сон часто пьющего человека похож на сон ребенка. Сон тревожен и недоверчив. Леди часто ворочается, лицо ее напряжено и озабочено. Суворов чуток. Часто открывает воспаленные красные глаза, а просыпается обычно с дребезжанием гимна из кухонного приемника. Одевается он быстро. По утрам ему обычно стыдно. К тому же напоследок он всегда делает одну вещь, которой потом стыдится особенно. Одевшись, он смотрит на леди тем же долгим, выискивающим взглядом, а затем, склонившись осторожно, чтобы не разбудить, целует ее в лоб. Она ему в этот момент чудится той же, что когда-то. Когда любую комнату, в которой она находилась, можно было назвать всамделишно девичьей.
А после этого стыдного электрик Суворов выходит в прихожую и натыкается на свое отражение в зеркале. Небритое одутловатое лицо. Рано наметившееся брюшко. Ссутулившиеся плечи. Обречено вздохнув, он берет на кухне забытые «неким» сигареты и, накинув на плечи погремушку-рюкзак, вступает за порог. Принюхавшись к воздуху подъезда и не выявив в нем запаха горелой проводки, электрик Суворов закуривает и, покашливая, бредет на работу.
18.05.06
