РАССКАЗ
1
Липкая ночь накрыла клокочущий и пульсирующий в руках диджея клуб. Кого-то накрыло прямо у входа. Кто-то ныкался в туалет.
Чей-то голос был сорван признаньем в любви, чья-то девственность спущена в унитаз. Было смиксовано все: хаус и трип-хоп, техно и синти-поп, экстази и гашиш. Танцпол кололся брызгами света и пота.
Лишь Дима один был не в тему трезв. Закинувшись всем, чем можно, но все еще не ощутив прихода, он неритмично брел по лесу вспышек и лихорадочных па, пока не нашел, наконец, дверь с нарисованным человечком и не вошел внутрь. Острый голубой свет царапнул по глазам. Попробуй хоть что-то забыть в комнате цвета незабудки. Дима подошел к умывальнику, открыл кран и зажал воронку ладонями. Когда раковина наполнилась до краев, он зажмурился и окунул голову. Пошли первые пузырьки, вода стала переливаться через борта и растекаться по кафельному полу. Было холодно в висках и за ушами. Скрипы винила смешались с шагами диггеров в канализации. Через минуту закололо в груди и затылке. Поняв, что задыхается, парень вынырнул. Он закрутил кран и дал набравшейся воде слиться в стояк.
– Попробую угадать, – прозвенел нежданный девичий голос, – это твой метод отрезвления. Я права?
Дима взглянул в зеркало и увидел отражение хозяйки голоса. Она стояла, прислонившись к стене и спрятав руки за спину. Очень худая и бледная в камуфляжной расцветки брюках и черной майке с конопляным листом. Из-под зеленой бейсболки выбивались сухие, почти острые каштановые пряди. Тень от козырька скрывала лицо до подбородка, но Диме показалось, что девушка улыбается. Ему часто чудились насмешки там, где их не было в самом деле.
– Нет, – ответил он, продолжая смотреть в зеркало, – это мой способ не наделать глупостей.
– Заменяя их другими? – на это раз улыбка была почти наверняка.
– Почем тебе знать, что я имею ввиду?
– Давай опять угадаю: тебя бросила девчонка?
– Ну, почти, – Дима разгладил свои мокрые волосы и повернулся к незнакомке лицом. – Я только что застал ее.
– С другим?
– С другой.
– И сразу сюда, мордой в умывальник. Эх, мужики. Вы и в биде нырнете, лишь бы никто не видел ваших слез.
– Я не плакал.
– Ладно, будем считать, что я поверила. Так что они делали?
– Целовались.
– И все?
– А разве этого мало?
– Был у меня один друг. Похожий на тебя. Однажды он увидел, как его девчонка целовалась со мной. И перестал общаться с нами обеими. Дурак.
– А как, по-твоему, он должен был поступить?
– Ну уж точно не так. Мог бы сказать что-нибудь в духе – «а че это вы без меня зажигаете?» Понимаешь? – она говорила не меняя ong{, глядя в сторону и немного вниз. – А та, другая, она, кстати, кто?
– Я ее не знаю.
– Ну и что ты намерен делать теперь, когда сердечная влага слита?
Диму начала смущать бесцеремонность девушки. Но оставаться сейчас одному ему не хотелось вовсе. Поэтому он решил отвечать на все ее вопросы.
– Пойду домой. Вернее, в общагу.
– Так ты студент. Да еще и не местный. Что изучаешь?
– Химию.
– Ух, ты! Моя любимая наука. Так ты покажешь мне ее?
– Кого? Химию?
– Нет, дурак. Ту, из-за которой нырял в умывальник.
– Покажу. Если скажешь, зачем зашла в мужской туалет.
– Вот тут-то ты, приятель, и прокололся. Туалет женский. Кто-то из нас ошибся дверью.
– Вот именно, кто-то из нас, – парень явно не поверил. – Ладно, пошли.
Они вышли из уборной в обклеенный лесистыми фотообоями коридор. Какой-то леший валялся в отрубе у порога. Пара дриад сидела в углу, светя одним косяком на двоих. Дима оглянулся на дверь. Рисованный человечек был в юбке.
2
Все программируемо. Нитрометил три-четыре, метилдиоксиамфетамин, и через двадцать минут помашите рукой с орбиты. Таблетки скачут с языка на язык. Деньги ползут из ладони в ладонь. Но этой ночью для Марины поцелуй больше, чем форма сделки. Она стоит в темном углу и не знает, что случилось с ней. Она не сводит глаз с девчонки, что только что продала ей розовую пилюлю.
Она сканирует каждое ее движение и ненавидит парней, нелепо дергающихся вокруг. Минералка гасит сухость во рту, но вкус губ с ароматом фруктовой жвачки не сходит никак. И Дима куда-то пропал. Да что ей Дима? Он был нужен только чтоб заплатить за вход. Чуваки вроде него не повод томиться одной. Любовь скатилась в пищевод и всосалась в кровь. Марину выносит на свет, выносит на запах и вкус.
Все программируемо. Та девчонка задумано отстает от ритма и остается единственной четкой картинкой танцпола. И вот она уже танцует только с Мариной. Внешний мир смазывается, превращаясь в набор разноцветных штрихов. Они вдвоем – замедленный кадр посреди перемотки. Они – радиоволны в космической мгле. Зацикленная фраза «без сожалений» – их электрический гимн. Скоро руки одной под чешуйчатой майкой другой. В невидимых лучах спектра светятся швы на одежде и обуви, светятся шрамы на сердце.
Пальцы-крючки цепляют друг друга. Одна уводит другую прочь от толпы. Совесть и память отшелушиваются. Мужчины больше ничто.
Бог круто ошибся, изобретя пол. Называть имена – не больше, чем глупость. Спрашивать возраст – оставьте ментам. Все люди – сестры. Любовь – сестринское дело. В чем-то это инцест, в чем-то – каннибализм. Движенья просты, как матриархат. Губы отрываются от кожи, лишь чтобы сделать вдох и сказать короткую фразу.
– А что это за тип был с тобой?
– Дима. Мой парень.
– Он нас видел и убежал.
– Похнычет и уймется.
Она нужна ей. Это все. Без имен. Без оправданья. Чувство ритма вместо чувства вины. Так будет с каждой первой.
Так было с самой первой. В летнем лагере, лет в 13.
Ту самую первую дразнили ведьмой. За ее вечно черный наряд и кило амулетов на шее. За странные книги в обложке из кожи, что пугали ребят, за музыку в ее плэере, что была далека от привычных им песен. Девочки с ней не водились. Мальчишки пакостили, подкладывая в койку то жаб, то ужей, которых она им назло не боялась. Она вообще ничего не боялась и на все оскорбления отвечала не по-девичьи грубыми фразами и жестами. Лезла в драку, и хоть каждый раз была бита, все же успевала расцарапать лицо хотя бы одной из обидчиц. Все ненавидели Ведьму. Только Марина здоровалась с ней. Только она не смеялась, когда однокашники швыряли вслед своей жертве колючки каштана и куски мокрой глины. Когда Ведьме был объявлен бойкот, Марина одна не включилась в него, за что тоже стала изгоем. Клей в волосах и дерьмо в компоте предназначались уже двоим. Вскоре ночевать в корпусе стало невозможно, и они вдвоем поселились в палатке в лесу. В первую ночь Ведьма, привыкшая казаться сильной, разревелась на плече своей единственной подруги.
– Они все терпеть меня не могут. Почему ты остаешься со мной?
– Они все дураки. А я… – фраза оборвалась.
Марина утерла рукавом ведьмины слезы, затем утерла свои. Глаза стали суше, губы влажней. Брезент палатки стал небом двоих.
Теперь на небе были звезды – прожекторы светомузыки. Теперь не было слез. Одна и другая, эта и та упали на пьяный диван чилаута в объятья дыма кальяна. Качественно новый микс.
3
– Ну и где они? – недовольно спросила девушка в кепке.
– Не знаю, – ответил Дима, – только что были здесь.
– Видимо, решили уединиться и свалили прочь. Одними поцелуями дело здесь не ограничится.
Ставим иголку на выбранный трек и задаем число оборотов.
– Заткнись, хорошо?
– Ой! Да не реагируй ты так. Здесь легко потеряться. Даже если сам того не хочешь. Раз уж мы их не нашли, может, скажешь какие у вас были отношения.
– Что значит были?
– То и значит, что после сегодняшнего вы уже не будете вместе. Или как?
– Не будем, – парень замолчал на несколько секунд, потом продолжил: – Я на ней жениться хотел.
Шесть полос эквалайзера тянутся вниз.
– Во, блин. На хрена тебе жениться-то? Вот же динозавр. Небось, и честь до свадьбы берегли. Да?
– Берегли. А что?
– Да то что измены здесь и нет.
– Что значит «нет измены»? – Дима начал чувствовать себя ослино. – О чем ты говоришь?
– О том, что корень в слове измена – «мен», это значит – менять что-то или кого-то. В отношениях, говоря об измене, мы имеем в виду предпочтение иного партнера постоянному. Это я тебе как филолог говорю. А раз между вами ничего не было, то какой, на хрен, верности ты требуешь?
Смена ритма и тона.
– Ну как? Мы ведь встречались?
– Встречались, – гнусаво протянула девушка-филолог. – Каждый день ты встречаешься с кем-то. С какой-нибудь однокурсницей, чтобы сделать лабораторную работу. С приятелем, чтобы вместе сходить на футбол, например, или попить пива. В чем разница?
Только в том, что ты говоришь ей «я люблю тебя». Тормоз ты, вот кто. Посмотреть хотя бы, как ты двигаешься.
– А как?
– Да никак. Ты вообще стоишь, как дерево. Если тысячи ватт не могут до тебя достучаться, то как ты можешь думать, что слышишь свое сердце?
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что она не нужна тебе. Ты не высохнешь, как земля пустыни, если больше не увидишь ее.
Реверс, откат – меняем пластинку.
– Все дело в приметах. Ты суеверный?
– В смысле?
– В разбитые зеркала веришь?
– В то, что они к беде, – в паузе Дима думал соврать, но все же наплевал на вариант показаться глупым. – Пожалуй, верю, – ответил он.
– А никогда не думал, что этот блестящий шар над нами тоже разбитое зеркало? Причем, очень разбитое. Вот ты и попал. Что называется, накликал беду.
– Тогда, значит, мы все попали. А в чем твоя беда?
– Я называю это комплекс двери. Знаешь, бывают такие праздники, где ты должен быть. Ты приглашен, но никому не нужен. С такого праздника хочется удрать. Причем, не вызвать такси и поехать домой, а долго идти по темным улицам, пусть даже в непогоду. Ты стоишь где-нибудь в конце зала, как стенной цветок и пялишься на дверь. Думаешь, что за ней кто-то ждет тебя. Кто-то, кто так же удрал со своего праздника в другом конце города, потом долго шел по улицам и добрел сюда. Но чаще всего ты боишься, что никого на самом деле там нет. Поэтому не открываешь дверь и остаешься подпирать стену.
– Или опускаешь голову в умывальник.
Пауза. Тушим свет. Раз-два. Новый цикл. И ее уже нет рядом.
– Эй! Ты где? – спросил Дима, оставшись один. Никто не отозвался. Никто не заметил. Утекла, испарилась, сбежала. И нет имени, по которому можно позвать. Чувство не было досадой. Злость не заставила сжать кулаки. Кинут дважды за ночь. Кинут иначе.
Теперь некого упрекать. Не на что сетовать. Это не девушка, относительно которой строишь планы. Ты не можешь быть ей полезен.
И тактичность – не ее фишка. Она не отравит, а выстрелит в лоб. Она пропадает и, кажется, ты пропал.
– Чувак! – закричал Дима в ухо парня, топтавшегося рядом. – Ты не видел такую, в камуфляжных штанах и бейсболке?
Чувак, будто глухой, продолжал плясать, совершенно забив на вопрос.
Дальше, в центр танцпола.
– Девушки, тут не пробегала такая, с листом анаши на груди?
Снова пролет с ответом. Никакой реакции. Девушки танцуют друг с дружкой и даже не расступятся, чтоб пропустить.
– D.J. Простите. Может вам из вашей будки виднее? Я ищу одну девчонку.
В уши диджея вшиты динамики, в глазах стробоскопы – от него не дождешься ответа. Теперь бежать. Вниз, к выходу. Мимо немых фэйсконтрольщиков, сквозь узкие ворота на улицу. Дима остановился. Мало что видно, кроме тумана.
– Эээй! Если ты где-то недалеко, откликнись! Эй! – туман превратил его слова в воду. Отчаянье будто подрезало сухожилия, и парень опустился на корточки. – Я открыл дверь! Мы должны удрать вместе! – крикнул он слезным гроулингом и, поднявшись на ноги, вернулся в клуб.
Снова бегом. Все диваны и стойки. Все углы. Нет нигде. Снова дверь с нарисованным человечком. Обои с ветвями. В коридоре уже никто не курит. Дима толкнул дверь.
4
Это похоже на включение в сеть. Сначала белые волны, потом скачущая картинка, звук приглушен.
– Рефлексы отсутствуют, – сказал врач скорой помощи, выключая фонарик.
– Привычно дело, – добавил напарник, и Дима снова провалился в темноту. Кто-то сильно ударил его в грудь, и он почувствовал, что из носа и рта выплескивается вода. Над головой появился желтый потолок кареты. Что-то острое вошло в руку, и по венам будто потекло кипящее масло. Невыносимо гремели колеса за спиной. Кто-то натянул ему на лицо прозрачную маску, и кислород зашипел в ушах. В глазах появились черные точки. Они роились, как осы, пока не заполнили все. Масло в венах остыло, и шум колес отъехал на второй план.
– Это реанимация, юноша, – произнес сердитый лысый врач, когда Дима полностью очнулся. – Тебе еще повезло, что ты здесь, а не в морге. Это ж надо было перебрать, да еще и утонуть в раковине. Для сведения, тебя нашли под умывальником в полной отключке.
Пару минут твое сердце не билось вообще… Такое оно, ваше поколение, сплошные наркоманы и алкоголики. Мы взяли у тебя кровь на анализ, думаю, ты знаешь лучше меня, что он покажет. Что ты там глотал? Ладно, расскажешь ментам. И что глотал, и где достал. Мы свое дело сделали, поправляйся и можешь проваливать.
Речь врача показалась Диме крайне забавной, но сил засмеяться он не нашел. Сил едва хватило на то, чтобы спросить:
– Доктор, скажите, а кроме меня из клуба никого не привезли?
– Девицу одну привезли, на другой машине. Симптомы те же, что у тебя, только без воды в легких. У нее даже на майке анаша нарисована. Так вы, значит, вместе колесами баловались? То-то она, как в себя пришла, первым делом за тебя спросила. Ох, уж эти наркоши…
