ПУБЛИКАЦИЯ Ст. НИКОНЕНКО
После мытарств, которые мне пришлось претерпеть при белых (от прошлой осени до февраля м-ца), я, наконец, добрался до Владикавказа, где прожил уже около года. Когда-нибудь я подробно расскажу об этом – сейчас же должен сообщить вам, что делается на далекой окраине, и только мимоходом коснусь того, что приключилось со мною.
Чернигов, где я заведывал подотделом искусств, был занят белыми в сентябре прошлого года. До этого там шла лихорадочная и весьма успешная работа по созданию театра, студий, музеев.
Пошла полоса скитаний…
В Харькове, куда мне пришлось уехать, я работал в кабаре вместе с Ю.Л. Ракитиным, композитором Яновским, после – с Н.Н. Ходотовым, о котором в Петербурге говорили как о давно умершем. Я его застал относительно здоровым и бодрым. Сейчас он в Тифлисе.
Из писателей в Харькове я встретил поэта Эренбурга, Агнивцева, журналиста Фрида и неунывающего Николая Брешко-Брешковского. Но жизни литературной не было – все работали по кафе и театрам. Журналы не выходили, книги не печатались. Поражало после Советской России обилие спиртных напитков, злачных мест, шансонеток и скандалов. Ростов по части литературы был счастливее: там выходило несколько литературных журналов, печатались книги. Проездом я застал там Евг. Чирикова, Ив. Билибина, Лазаревского, Ал. Дроздова. О Петербурге, о жизни Советской России у них у всех были самые фантастические представления.
Во Владикавказе, куда я, наконец, после кошмарного месячного пути в теплушках добрался, я застал Гр. Петрова, читавшего свои лекции. Через десять дней по приезде я заболел сыпным тифом и, когда встал на ноги, увидел, что добровольцы грузили арбы и уходили в горы. Вслед за ними пришли советские войска, и я принялся за работу по подотделу искусств.
В каждом городе есть свои знаменитости. Теперь, когда людей развеяло во все стороны, когда передвижение стало почти невозможным, литературная жизнь децентрализовалась и пошла, как в весенний разлив, малыми кругами, почти не касающимися друг друга.
Если в Чернигове поэты отмечены знаком Блока и Брюсова, то во Владикавказе нераздельно царит Маяковский. Вообще, как это ни странно, Владикавказ весьма «футуристичен» во всех областях своей жизни. То, что давно уже пережила Советская Россия, сейчас здесь тема дня.
Устраиваются диспуты, где поносится Пушкин как «буржуазный», «контрреволюционный» писатель; цех пролетарских поэтов демонстрирует своих сочленов с произведениями, похожими на битый щебень; Мольер и Гоголь в театре – на большом подозрении…
Меня интересовала прежде всего литература народностей. Но она представлена донельзя жалко. Только несколько Аварских (в Дагестане) легенд, рассказанных мне талантливым (и единственным у этого народа) художником Халил-Беком Мусаевым, стоят того, чтобы их записать и напечатать.
Русские поэты (их здесь пять) печатаются в журнале «Творчество», издающемся Кавростой. Это единственное учреждение, имеющее бумагу. Месяца два тому назад это же издательство выпустило сборник «Костер» со стихами Георгия Евангулова, Рюрика Ивнева и Константина Юста.
Рюрик Ивнев задержался во Владикавказе проездом из Тифлиса в Москву. Прочел две лекции «О любви и смерти», напечатал стих, продал пьесу «Глаза, которые не видят» и укатил дальше. За ним последовали в Россию Н.Н. Евреинов, Осип Мандельштам и Эренбург. Затем вышла отдельной книжкой повесть Евангулова (молодого тифлисского поэта) «Ноев Ковчег», но тотчас же была опечатана за одно краткое и выразительное слово, смелою рукою помещенное автором на ее страницы. Совсем недавно получена из Баку книга «Алая нефть», где опять фигурируют переехавшие туда те же Астахов и Юст, а с ними Крученых и Сергей Городецкий с ультрапролетарскими стихами.
Вся эта литература весьма сомнительного достоинства и отнюдь не открывает новых горизонтов, несмотря на нарочитую грубость. Подлинной широты, силы и дерзновения, подлинной пролетарской идеологии вы в них не найдете при всем добром желании.
Приезжал во Владикавказ из Москвы Серафимович. Ставил новую свою пьесу «Марианна». Пьеса написана на злобу дня – изображены в ней крестьяне-середняки, красноармейцы и священник = контрреволюционер…
Как характерный штрих местных литературных нравов, приведу оригинальное «приглашение», полученное мною:
«Цех пролетарских поэтов и литераторов приглашает вас записаться оппонентом на прения о творчестве Пушкина, имеющие быть в программе 4 вечера поэтов.
Несогласие ваше цехом поэтов будет сочтено за отсутствие гражданского мужества, о чем будет объявлено на вечере».
Почему нужно обладать гражданским мужеством для того, чтобы выступить на диспуте в «защиту» Пушкина, мне и доныне неизвестно. Как бы то ни было, вечер состоялся, и Пушкина «разнесли в пух и прах». Молодой беллетрист М. Булгаков «имел гражданское мужество» выступить оппонентом, но за это на другой день в «Коммунисте» его обвиняли чуть ли не в контрреволюционности. Видные «пролетарские поэты» (среди которых, кстати, нет ни одного рабочего), если бы они знали, что теперь в самом центре Советской России о Пушкине и говорят, и пишут, но отнюдь не с такою резвостью мыслей.
Вот, собственно, все, что я могу рассказать своим петербургским друзьям.
Это, конечно, далеко не все то, что стоило бы написать, но на этот раз я лишь – литературный хроникер.
1920 г.
