ОПЫТ ИССЛЕДОВАНИЯ ОПУБЛИКОВАННЫХ МАТЕРИАЛОВ
Правда есть только там, где ее скрывают.
Михаил Шишкин. «Венерин волос».
ДВА ДОКЛАДА
В декабре 2005 года были обнародованы два парламентских доклада о бесланской трагедии. Первый во Владикавказе (комиссия Кесаева, парламент Северной Осетии), второй в Москве (комиссия Торшина, Совет Федерации и Государственная Дума). Впрочем, доклад Торшина представлял собой не итоговый документ, а лишь «информацию по состоянию на 28 декабря», как заявил заместитель председателя комиссии Дятленко. Правильней, наверное, было бы назвать это декларацией о намерениях, точнее, о намерении стойко держаться в русле официального следствия (которое не вызывает, скажем мягко, одобрения в Беслане) и в основном повторять его версии и выводы.
К примеру, огнемет РПО-А, который применялся силовиками в Беслане, назван в «информации» (вслед за официозом) оружием не зажигательного действия. Невольно вспоминается (по аналогии), как гладкомордые «говорящие головы» с телевизионных экранов долго и настойчиво внушали народонаселению России, что использованный в «Норд-Осте» газ безвреден для здоровья и заложники, погибшие при штурме, были не отравлены заодно с террористами, а умерли от обострения хронических заболеваний в условиях обездвиженности и стресса. Здесь сам собой напрашивается вывод о том, что отравляющее вещество, не вредное для здоровья, и огнемет не зажигательного действия – это оружие из одного арсенала. (Следует, наверное, провести лингвистическую экспертизу, чтобы понять, наконец, почему оружие незажигательного действия названо огнеметом).
«Трудности в работе комиссии создавали, прежде всего, противоречивые показания пострадавших, – отметил вышеупомянутый Дятленко, – некоторые из них меняли их неоднократно» (region15.ru). Высокая комиссия полагала, видимо, что, пережив ад бесланского заложничества и штурма, чудом уцелев в этом кошмаре, люди постараются быстренько выйти из шокового состояния, чтобы создать для высоких гостей комфортные условия труда и без запинки отвечать на их вопросы.
Следует заметить, что деятельность комиссии Торшина, как рассказал корреспонденту «Новой газеты» (№04/1126) другой ее член, Юрий Иванов, изначально была ориентирована на «канализацию» бесланской трагедии. «Вы должны канализировать, канализировать и канализировать», – призывал комиссию глава Совета Федерации Сергей Миронов. «Канализировать», в переводе на русский язык, значит, направлять настроения людей в нужный канал, заговоривая их и успокаивая. Идея неплохая, конечно, только никто еще не придумал (даже чиновники, прости их Господи), как управлять настроением бесланских матерей, познавших такой ужас, какой и во сне не приснится. Может быть, следовало бы не «канализировать», а стремиться к правде как средству очищения?
Деятельность комиссии Кесаева столкнулась с трудностями иного рода: выводы ее не укладывались в прокрустово ложе официального следствия, что вызывало раздражение заместителей Генерального прокурора РФ Шепеля и Колесникова, озвучиваемое в СМИ, а раздражение столь крупных чинов, как известно, имеет свойство переходить в давление. Станислав Кесаев, представляя свой доклад парламентариям Осетии, не стал зачитывать его целиком, ограничившись лишь тезисами и комментариями и заявив два основополагающих принципа: «Главные вопросы, стоявшие перед комиссией, остались не проясненными» и «Мы не собираемся делать какие-то выводы, которые были бы направлены во вред нашей стране, республике и народу». Стало понятно, что речь Кесаева будет произнесена в унисон с положениями Генеральной прокуратуры; кроме того, доклад решили, не публикуя, передать комиссии Торшина.
На это немедленно отреагировала пресса, поскольку ранее в различных изданиях был обнародован проект того же доклада, выводы которого категорически не вписывались в официальную версию бесланских событий.
В газете «Коммерсантъ» №225(3309) появилась статья под выразительным названием «Бесланский доклад услышан не так, как написан», автор которой объяснил произошедшее следующим образом: «То, что прокуратура и парламент достигли согласия и на обсуждении итогового доклада фактически сгладили все острые углы, источники «Ъ» в правительстве и парламенте Северной Осетии объяснили «интересами республики». Якобы консенсус между сторонами был достигнут после вмешательства Главы Северной Осетии Таймураза Мамсурова и полпреда президента в Южном федеральном округе Дмитрия Козака». Так или иначе, но перетягивание каната, по-видимому, продолжалось и дальше, и «консенсус» получился не полный: 20 декабря 2005 года доклад Кесаева был опубликован в газете «Северная Осетия» именно с теми положениями, которые так не нравятся Генпрокуратуре.
А не нравится ей, прежде всего, вывод комиссии: «Все вышеизложенное с учетом катастрофических последствий произошедшего позволяет с большой долей вероятности утверждать, что захват средней школы №1 г. Беслана Республики Северная Осетия-Алания стал результатом неудовлетворительной деятельности силовых структур (ФСБ, МВД, МЧС)…» С еще большей долей вероятности можно предположить, что Генпрокуратура, а следом и комиссия Торшина, сочтут действия руководства силовых структур не только удовлетворительными – за исключением малозначимых недостатков – но и единственно возможными в сложившейся обстановке. То есть, мы имеем дело с коренным противоречием, когда одно и то же явление получает диаметрально противоположные оценки.
ЛАГЕРЬ В ИНГУШЕТИИ. НАПРАВЛЕНИЕ – БЕСЛАН
Из доклада Торшина: «Несмотря на неоднократные предупреждения со стороны федерального центра и правоохранительных ведомств усилить меры безопасности в связи с наличием террористической угрозы, местные власти, по сути, реально не предпринимали необходимых шагов». На своей пресс-конференции 20 октября 2005 года заместитель Генерального прокурора РФ Владимир Колесников называет даты получения УФСБ и МВД Северной Осетии оперативной информации – 2, 14, 16 и 18 августа 2004 года. При этом он не вспоминает о том, что 30 августа глава МВД РФ благодарит командование ВВ за «успешно выполненную задачу по проведению избирательной кампании президента Чеченской республики». Напрашивается предположение, что вся эта шумиха с усилением мер безопасности в Осетии, как, вероятно, и на всем Северном Кавказе, была связана с выборами президента в соседней Чечне и «благодарность» начальства прозвучала для служивых как отбой: дело сделано, ребята, президент ЧР избран, можно расслабиться.
Из доклада Кесаева: «Поразительно, но на этом фоне осталась никем не замеченной многодневная подготовка десятков вооруженных террористов, действовавших в густонаселенном равнинном районе Ингушетии и пользовавшихся при этом услугами местных жителей и советами приезжающих из Чечни сообщников». Лагерь террористов, как известно, посетил даже усиленно разыскиваемый Шамиль Басаев («The Guardian», 16.02.2005).
Из доклада Торшина: «Комиссия выяснила, что банда Хучбарова с 25 августа по 31 августа организовала сбор, причем лагерь бандитов располагался в 70 метрах от дороги и 500 метрах от окраины села (Пседах – Р.Т.). 31 августа план по захвату школы был готов». В ходе слушаний комиссия представила видеозапись подготовки теракта, из которой следует, что «бандиты в лагере не маскируются» (www.region15.ru). О том же самом рассказывает на пресс-конференции Колесников: «Вечером 31 августа 2004 года они выдвинулись на автомашине ГАЗ-66 к границе с РСО-А и заночевали у села Инарки. Рано утром 1 сентября банда пересекла административную границу Ингушетии и Северной Осетии».
То есть всю последнюю неделю августа банда Хучбарова совершенно открыто действовала на виду у населения двух ингушских сел, а значит, и их администрации и правоохранительных органов. Возникают закономерные вопросы: ПОЧЕМУ бандиты не боялись быть обнаруженными? ПОЧЕМУ они вели себя так, будто находились на контролируемой ими территории? ПОЧЕМУ лагерь крупного бандформирования, функционировавший в течение недели на виду у множества людей, не был замечен федеральными спецслужбами? Кто ответит на эти вопросы?
Пока нет внятного ответа, попробуем разобраться в логике этого не рядового, скажем так, случая. Я исключаю беспечность и недопонимание сельских жителей и наплевательское отношение милиционеров к своему долгу. Остаются два варианта:
1. Жители села Пседах, включая его администрацию и правоохранительные структуры, безусловно знали о лагере, но дружно хранили тайну сию, одобряя боевиков и позволяя им чувствовать себя в полной безопасности.
2. Боевикам покровительствовали, как выражаются политики, определенные силы, настолько могущественные, что обитателям лагеря не было никакой нужды маскироваться или беспокоиться о чем-то, а сотрудники районных структур МВД и ФСБ не смели даже взглянуть в их сторону. Что из себя представляют эти «силы», может быть, объяснят политики, они в этом разбираются.
Вопрос: а где находился лагерь боевиков, которые захватили «Норд-Ост»?
В «Заявлении комитета «Матери Беслана» («Пульс Осетии», №33/87) приводится интересный документ, направленный главе МВД Нургалиеву 8 сентября 2004 года: «…Отрабатывается информация о том, что 1 сентября 2004 г. в 5 часов утра в г. Шали был задержан гражданин Арсамиков. В ходе проведенной работы Арсамиков рассказал, что планируется захват школы в г. Беслан. Работа продолжается. Докладывается в порядке информации».
Акцент здесь следует ставить на слове «планируется» (глагол настоящего времени). Значит, сведения были получены, когда бандиты еще не успели добраться до Беслана. Допустим, что эмвэдэшники добились признания от Арсамикова за два часа. До 9 утра, когда будет захвачена школа, остается еще два часа. За это время бандитам можно было подготовить достойную встречу. Но бандитам, как и прежде, нечего волноваться, потому что информация о предстоящем захвате во Владикавказ не передается. ПОЧЕМУ? Передается ли она в Москву? Неизвестно. Судя по содержанию приведенного документа, 8 сентября 2004 г. она только «отрабатывается». Отработана ли до конца, мы, наверное, не узнаем.
Итак, «рано утром 1 сентября, – как повествует Колесников, – банда пересекла административную границу Ингушетии и Северной Осетии».
Вот как характеризует это «пересечение» известная журналистка Юлия Латынина: «Граница между Осетией и Ингушетией является границей между республикой, являющейся форпостом России на Северном Кавказе, и республикой, которая, по сути, является неконтролируемой территорией». И далее: «В 1999 году эту границу пыталось охранять вооруженное осетинское ополчение. В 2001 году этих людей разогнали, потому что, во-первых, они препятствовали трафику наркотиков, а во-вторых, насколько я понимаю, препятствовали воровству людей» («Эхо Москвы», 15.01.2006). К этому можно добавить контрабанду нефтепродуктов – тоже незаконный и весьма прибыльный бизнес, в котором могли быть заинтересованы и некоторые из власть имущих. Как известно из прессы, в Правобережном районе РСО-А функционировали в это время 12 подпольных нефтеперегонных заводов. Просто так, без отчислений наверх, они не продержались бы и недели.
Латынина называет эту границу взрывоопасной. Кто-то скажет: мало ли чего наговорит журналистка. Однако вольготное пребывание подразделения боевиков на виду у ингушских сел в какой-то мере подтверждает ее слова. Да и Шамиль Басаев дает свои интервью тоже не где-нибудь, а на территории Ингушетии. (Кстати, вскоре после Беслана президент Ингушетии Зязиков был награжден российским орденом. За особые заслуги, наверное).
Приходится признать, что и на территории Осетии бандиты не очень-то беспокоились о своей безопасности. По версии Генпрокуратуры они, 32 боевика, погрузили в автомашину ГАЗ-66 оружие и боеприпасы, которых им хватило потом на несколько часов ожесточенного боя, взрывчатку для минирования помещения, где содержались заложники, противогазы и прочую амуницию (а также, наверное, и продовольствие), после чего загрузились сами, набившись в тентованный кузов небольшого грузовика под самую завязку. Как утверждают очевидцы эксперимента, повторяющего загрузку автомашины ГАЗ-66, «в кузове было теснее, чем в вагоне московского метро в утренний час пик» («Новая газета», №76/1101).
Если бы по пути в Беслан они встретили сопротивление, в такой тесноте им даже оружие не удалось бы взять в руки, их расстреляли бы на месте. Следовательно, эти обученные, обстрелянные, многоопытные боевики не предполагали каких-либо неприятностей по дороге. Впрочем, некоторые из бывших заложников утверждают, что бандитов было гораздо больше 32-х (об этом позже), значит, и продвигались они к Беслану иначе, поскольку и 32 человека могут поместиться в кузове ГАЗ-66 скорее теоретически, чем на деле. Однако следствие (как и во многом другом) утвердилось в своем выводе, похоже, раз и навсегда – 32 боевика, ГАЗ-66.
ШТАБ ФОРМАЛЬНЫЙ И ШТАБ ТЕНЕВОЙ
Бандиты ехали не вслепую. Они знали (от кого?), что 1 сентября 2004 года торжественная линейка, посвященная Дню Знаний, будет проводиться в бесланской школе №1 не в 10 часов утра, как многие годы до этого, а в 9.
Они прибывают вовремя. В 9.03 начинается захват, в 9.20 детей, учителей и родителей загоняют в помещение школы. Обратите внимание, боевики, которых официоз потом усиленно выдавал за наркоманов, уложились в 17 минут, включая перестрелку с милиционерами, дежурившими в школе. 2 человека убито, 7 – ранено. 1127 заложников загнаны в спортзал школы. Начинается минирование здания. В 10.30 создан республиканский штаб под управлением А.С. Дзасохова. Ключевое слово в последнем предложении – республиканский, которое можно трактовать как не федеральный, то есть ограниченный в возможностях и полномочиях. В 11.40 состоялся первый разговор Дзасохова с президентом РФ Путиным. В 12.00 по указанию Путина распоряжением Председателя правительства РФ начальник УФСБ РФ по РСО-А генерал-майор В.А. Андреев назначен руководителем оперативного штаба по освобождению заложников. (Все эти сведения и цифры взяты из доклада Кесаева).
А вот цитата из интервью Торшина, опровергающая эту информацию: «Чем объяснить, что в течение первых полутора суток у контртеррористической операции не было единого командования (выделено мной – Р.Т.)? Не было приказа конкретному человеку: ты отвечаешь за все и можешь действовать по своему усмотрению… В конце концов, приказ все-таки поступил – около 2 часов дня 2 сентября» («МК», 22.12.2004). О том же самом сообщали едва ли не все известные российские и зарубежные СМИ.
Из протокола допроса А.С. Дзасохова: «На второй день, 02.09.04, примерно в 12 часов, я узнал о том, в том числе из текста, который мне показал Проничев, что руководителем оперативного штаба по проведению контртеррористической операции назначен Андреев В.А. Распоряжение правительства РФ об этом подписал Фрадков М.Е.» (все выделено мной – Р.Т.).
Из протокола допроса В.А. Андреева: «В 14 часов 45 минут 02.09.04 года я был назначен руководителем оперативного штаба по руководству контртеррористической операцией на основании указания, изложенного ШТ НР 629 от 02.09.2004 года (все выделено мной – Р.Т.), поступившего из ФСБ России» («Новая газета», 14.04.2005).
Я не знаю, что такое «ШТ НР» и не знаю, почему А.С. Дзасохов указывает на распоряжение Фрадкова, а В.А. Андреев ссылается на указание, поступившее из ФСБ России. Еще труднее понять, почему между распоряжением Фрадкова и этим самым «ШТ НР» прошло почти три часа, в течение которых оперативным штабом по-прежнему никто не руководил (?).
Какая безумная разноголосица! Свидетельствуя на процессе Кулаева, Дзасохов вопреки своим предыдущим показаниям заявил, что ОШ с 1 сентября возглавлял Андреев. Что касается Андреева, то он говорил об этом и раньше, на слушаниях в республиканском парламенте 8 сентября 2004 года, но потом, на предварительном следствии, назвал другую дату своего назначения – 2 сентября, 14 часов 45 минут, а еще позже, на процессе по делу Кулаева, вернулся к прежней – 1 сентября. На том же процессе министр РСО-А по чрезвычайным ситуациям показал, что до 2 сентября штабом руководил А.С. Дзасохов («Новая газета», №95/1120).
Как же было на самом деле? Штаб вроде бы имел место быть, но никто не может с уверенностью сказать, кто и когда им руководил.
Когда во время беседы с президентом РФ В. Путиным Азамат Сабанов спросил, кто же все-таки руководил штабом в первый день, Путин ответил: «Формально – Дзасохов» («Новая газета», №69/1094). Что означает понятие формально в данном контексте? Казалось бы, оно вообще неприемлемо, когда дело касается руководства оперативным штабом по освобождению заложников. На самом же деле, именно оно, это слово, наиболее полно проясняет ситуацию: кто и когда возглавлял ОШ, Дзасохов или Андреев, с первого сентября или со второго, не имеет ровным счетом никакого значения, потому что само это руководство было формальным.
Вы помните, конечно, что распоряжение о назначении Андреева, подписанное Фрадковым, «показал» А.С. Дзасохову Проничев. Почему именно он и какова его роль в бесланских событиях? Обращаемся к докладу Кесаева, к хронологии 1 сентября: «14.27. Появляется информация о пребывании в Беслане В. Проничева и В. Анисимова – заместителей директора ФСБ РФ…» Далее из доклада Кесаева следует, что оперативных штабов в Беслане было несколько – каждое ведомство расстаралось, – но «самой закрытой и загадочной была структура, тщательно хранившая детали своей работы даже от членов вышеупомянутых штабов. Там находились так и не вошедшие ни в одну официальную штабную структуру заместители Патрушева – В. Проничев и В. Анисимов, а также М. Паньков, Т. Калоев и другие».
Интересно, что в протоколе допроса В.А. Андреева нет ни слова о Проничеве и Анисимове, в то время как в протоколе допроса А.С. Дзасохова нет ни слова об Андрееве. Странно, не правда ли, что президент республики никак не взаимодействует с руководителем ОШ. Информацию о том, что прилетает Аушев, Дзасохов также получает от Проничева. «Сразу же по прибытии Аушева, – рассказывает Александр Сергеевич, – я, Проничев и Анисимов встретились с ним. Тот подтвердил готовность войти в школу». Решение о том, что Аушев войдет в захваченную террористами школу, принималось, как видите, без участия руководителя ОШ В.А. Андреева. Его мнение, попросту говоря, никого не интересовало.
Но и сам А.С. Дзасохов не был персоной для чиновных фээсбэшников. В отличие от других, он имел право доступа в штаб Проничева, но как только он входил туда, «все разговоры немедленно прерывались» («Новая газета», 14.04.05). Мне рассказали: один высокопоставленный (в прошлом) федеральный чиновник, прочитав это, воскликнул: «Молодец, Дзасохов, здорово им врезал!» Я тоже читал показания А.С. Дзасохова, но, сознаюсь, не понял, что могло вызвать такую реакцию. Мне объяснили: в переводе с политкорректного на русский эта фраза – «все разговоры немедленно прерывались» – означает, что вся полнота власти по управлению и проведению антитеррористической операции была сосредоточена в «загадочной структуре» Проничева-Анисимова.
На допросе Андреев назвал состав своего штаба, почти полностью сформированного из республиканских чиновников. Наиболее точную характеристику этого штаба дала на судебном заседании по делу Кулаева бывший министр образования РСО-А Левитская, заявившая, что ни на одно из заседаний ОШ ее не вызывали, а о том, что была включена в состав штаба, она узнала спустя несколько дней после трагической развязки бесланских событий («Северная Осетия», 14.01.2006). Завершает характеристику доклад Кесаева: «О формальном (выделено мной – Р.Т.) характере назначения В.А. Андреева руководителем ОШ можно судить по общеизвестным фактам. Глава УФСБ по РСО-А покидал штаб и терял, таким образом, нити управления операцией десятки раз: выступал перед жителями Беслана вдали от ОШ, встречался с журналистами… и т. д.»
Сегодня можно с полной уверенностью заключить, что 1-3 сентября 2004 года в Беслане располагались два оперативных штаба: формальный – Андреева и теневой – Проничева. Действовал теневой, а отвечать за содеянное было предписано руководителю формального. (Не зря же после трагедии Беслана Андреев был не разжалован, как ожидалось многими, а повышен в звании). Нормальный же штаб, способный мыслить, находить точные решения и сознавать свою ответственность перед обществом, так и не был создан. Не потому ли по первому и, как принято считать, самому верному впечатлению, Р. Аушев охарактеризовал то, что происходило в Беслане, как хаос.
ТРИСТА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ
Еще одна – неофициальная, вроде бы – структура располагалась в том же здании АМС.
Из доклада Кесаева: «Это был своего рода идеологический штаб, где, как теперь становится ясно, готовилась (редактировалась, цензурировалась и т.д.) информация перед ее обнародованием. Именно здесь, скорее всего, родилась пресловутая цифра о числе заложников – 354… Именно туда вызывали 2 сентября 2004 года “на проработку” С. Кесаева… где один господин, представившийся членом штаба, пытался внушить ему, что называть следует цифру заложников, установленную в штабе».
Эта цифра так же недоступна для понимания, как непонятно и то, почему за нее так упорно, до конца держались представители вышеупомянутых штабов. Думаю, что даже тот поразительно «светлый ум», который придумал и ввел ее в оборот, сегодня не сможет объяснить, зачем он это сделал и в чем смысл содеянного. Пытаясь задним числом оправдать эту цифру, нам рассказывают, нимало не смущаясь, что она отражала то число заложников, которое было официально заявлено в штабе их родственниками и родителями. Но это, мягко говоря, неправда. Уже 1 сентября 2004 года Асланбек Аслаханов знал, что захвачено «не 350 человек, как сообщалось, а более 1200, и более 70% из них дети» («Channel 4», 14.10.04). Он сообщил корреспонденту «Channel 4», что информировал о количестве заложников главу президентской администрации. Не знаю, как «формальный штаб», но «теневой» не мог не иметь связи с администрацией президента РФ. Однако с упорством, достойным лучшего применения, продолжал озвучивать все ту же цифру – 354.
Ложь как универсальное средство сопровождала, а то и предваряла едва ли не каждый акт бесланской трагедии. Из первых сообщений мы узнали, что террористы не выходят на связь, не предъявляют никаких требований, а кассета, которую они передали в оперативный штаб, пустая. Однако утром 1 сентября журналистка Анна Политковская связывается с боевиками, насколько я понимаю, без особых проблем («Новая газета», №90/1115). В тот же день с ними дважды связывается Асланбек Аслаханов («Channel 4», 14.10. 2004). Как помощник президента РФ он не мог не поинтересоваться и не доложить по инстанции об их требованиях. Что касается кассеты, то ее наверняка просмотрели в ОШ (теневом, вероятнее всего), а затем, «пустая», она попала на зарубежные телеканалы и позже – на отечественное телевидение. Кстати, просмотрев ее, можно было без труда определить реальное количество заложников. Так что цифра 354 – это преднамеренная ложь.
В докладе Кесаева говорится о том, какую зловещую роль эта цифра сыграла или могла сыграть в дальнейшем. При планировании операции по освобождению заложников их плотность, то есть количество людей на единицу площади, является одним из определяющих факторов. Если плотность неожиданно оказывается значительно больше предполагаемой, спецоперация может сорваться, превратившись в армейскую. Тем не менее, руководитель центра «Защита» С.Ф. Гончаров получил в ОШ, как исходную, именно эту злополучную цифру – 354, отталкиваясь от которой начал планирование, отдавая соответствующие распоряжения. То ли в штабе сами уже поверили в свою ложь, то ли назвали эту цифру по привычке, но лишь после возвращения Р. Аушева из школы Гончаров узнал о реальном количестве заложников и вынужден был спешно перестраиваться, корректируя ранее принятые решения. И далее из доклада: «Кто теперь возьмется утверждать, что нехватка на решающем этапе операции спасателей, врачей, карет скорой помощи, смертность от несвоевременного оказания медицинской помощи и т.д. не есть результат обозначенного действия (выдачи для планирования исходной цифры 354 – Р.Т.), правильная квалификация которого влечет за собой непростые правовые решения».
Цифра 354 может служить символом чиновного скудоумия и безответственности.
РАССТРЕЛ ЗАЛОЖНИКОВ
Есть одна важная частность, которая все время остается как бы в тени общей бесланской трагедии.
Из доклада Кесаева: «(1 сентября, 16.30). После радиовыпуска новостей расстреляны и выброшены из окна второго этажа 7 мужчин». Заместитель Генпрокурора РФ Колесников тоже называет количество расстрелянных – «не менее 16» («Владикавказ», №80/344). В прессе встречались и другие числа – 20 и 21. У меня нет сведений, позволяющих уточнить эти сообщения, но вопрос сейчас в другом: ПОЧЕМУ они были расстреляны? Мелькали сообщения о том, что кто-то из них отказался помогать террористам монтировать взрывные устройства, кто-то оказал сопротивление. Я не сомневаюсь в мужестве бесланских заложников, но речь-то идет не об одном-двух, а о 16, 20 или 21-ом. Действия такого количества мужчин – это уже не просто сопротивление, а восстание, которое в принципе было невозможно: один из бандитов, как известно, сидел в зале и держал ногу на педали, замыкавшей детонаторы целого арсенала взрывчатки. Любое его движение повлекло бы за собой гибель сотен детей. Следовательно, массового сопротивления быть не могло по определению, причина крылась в чем-то другом.
На языке террористов демонстративный расстрел заложников означает, как правило, протест против действий властей – отключение электричества, воды, телефона и т.д., либо принуждение к переговорам, если власти отказываются их вести или ведут не на том уровне, которого добиваются террористы, и, наконец, расстрел заложников может быть средством давления на власть, чтобы заставить ее выполнить предъявленные требования. Косвенно ответ на этот вопрос прочитывается в докладе Кесаева: семеро мужчин были расстреляны «после радиовыпуска новостей». Каких новостей и что в них говорилось? Может быть, по радио еще раз повторили, что террористы не выходят на связь, не выдвигают никаких требований, а заложников всего лишь 354? Так или иначе, но следуя своим правилам, выработанным историей терроризма, боевики должны были сообщать в оперативный штаб о причине демонстративных расстрелов, либо предупреждать о них заранее.
Из доклада Кесаева: «(1 сентября, 11.05). Через заложницу Л. Мамитову боевики потребовали вызвать на переговоры президента Северной Осетии А. Дзасохова, главу Ингушетии М. Зязикова, помощника президента РФ А. Аслаханова и доктора Л. Рошаля… На уточняющий вопрос Л. Мамитовой об их требованиях, боевики заявили ей, что требования хорошо всем известны (выделено мной – Р.Т.), а главное из них – вывод войск из Чечни… Также был передан номер контактного телефона».
Я не знаю, зачем понадобились террористам четверо поименованных здесь должностных лиц, поскольку никто из них не обладал полномочиями по ведению переговоров о Чечне. Но об этом позже. Из доклада же следует, что во время разговора с захватчиками «у Мамитовой сложилось впечатление, что боевики поддерживают связь с окружающими школу людьми, в том числе не только с сообщниками». То же самое рассказывает и бывшая заложница Тамара Цкаева, которая в первые часы захвата «в самом спортзале насчитала 7 боевиков, один их которых постоянно разговаривал по сотовому телефону. Он говорил о выводе войск из Чечни, об освобождении из тюрьмы каких-то людей и о том, чтобы в школу пришли Дзасохов, Аслаханов, Зязиков и Рошаль» («Северная Осетия», 19.10.05). Здесь все как будто бы сходится.
Однако штатный переговорщик, офицер ФСБ Виталий Зангионов, в своих показаниях на процессе по делу Кулаева рисует иную картину: «Мы обращались к ним через громкоговорители… но в ответ захватчики только стреляли. Во второй половине дня из школы вышла женщина (это был повторный выход Мамитовой, в 16.05 – Р.Т.) и передала записку с номером телефона». В записке сообщалось: «Наше терпение на пределе, если не свяжетесь с нами, мы расстреляем 20 человек». Только после этого Зангионову, по его словам, удалось связаться с боевиками, которые заявили, что расстреляют 20 человек, если через полчаса к ним не придут все те же Дзасохов, Зязиков, Аслаханов и Рошаль. «Боевики угрожали расправой над заложниками и вечером 1 сентября, когда из-за сильной грозы в школе выключился свет» («Коммерсантъ», 27.01.06).
Зангионов подтвердил тем самым, что террористы действовали по своим изуверским, но правилам: они предупредили о предстоящем расстреле – это известно. Чем же ответил Оперативный штаб или штабы? Они объявили террористов наркоманами и отморозками, не желающими выходить на связь, и сняв, таким образом, с себя ответственность, безучастно наблюдали за происходящим. 20 человек стали первыми жертвами бесланской трагедии.
ПЕРЕГОВОРЫ И ПЕРЕГОВОРЩИКИ
Говорить о жестокости террористов не имеет смысла. Террор по определению не бывает гуманным. Но то, что сделали явившиеся в Беслан чудовища, не случалось еще нигде и никогда: они подвергли пытке детей, лишив их пищи и воды и заявляя с цинизмом садистов, что дети объявили сухую голодовку. В докладе Кесаева эта акция прямо связывается с качеством переговорного процесса: «К исходу второго дня на переговоры с террористами не вышел ни один из значимых федеральных чиновников, в компетенцию которого хотя бы отчасти входило обсуждение выдвинутых боевиками требований». И так же прямо говорится, что именно это стало причиной «ужесточения режима содержания заложников». Кто-то из иностранных журналистов спросил президента Путина, имея в виду Беслан: «Почему не велись переговоры?» Путин ответил: «А разве вы ведете переговоры с Бен Ладеном?»
Принцип неведения переговоров с террористами, как и любой другой принцип, хорош лишь до тех пор, пока не становится догмой. Когда дело касается жизни людей, а детей особенно, действовать следует в соответствии с обстоятельствами, а не подгонять обстоятельства под окаменевшую схему. Сегодня известно, что переговоры с террористами вели офицер ФСБ Зангионов, бизнесмен Гуцериев и доктор Рошаль. При всем моем уважении к этим людям, я не понимаю, о чем они могли говорить с террористами. Пытаться усовестить их? Просить разрешения передать детям питание, воду и лекарства? Предлагать боевикам возможность покинуть Беслан, если они согласятся освободить заложников? Но они ведь не для того захватили школу, чтобы тут же убраться восвояси по предложенному им коридору или улететь на самолете, обещанном Гуцериевым.
Виталий Зангионов рассказал на процессе по делу Кулаева, что ему удалось убедить боевиков пообщаться с Рошалем, что были попытки найти с ними контакт через журналистов. И только? Гуцериев и Аушев самостоятельно связывались с боевиками, и Зангионов, например, не знал, что Аушев пошел в школу. То есть, Зангионова даже не уведомили об этом, что, в свою очередь, может означать лишь одно – руководство ОШ изначально не считало переговоры значимым элементом своей деятельности.
В «Новой газете» (06/1128) представлен широкий перечень того, чего, судя по его показаниям, не знал основной (!) переговорщик Виталий Зангионов: «Он не знал, что переговоры с террористами ведет Михаил Гуцериев; не знал, что в школу должен был пойти Руслан Аушев; не знал, что с террористами связался Аслаханов; не знал, что Гуцериев договорился о вывозе расстрелянных заложников на машине МЧС; не знал, что Дзасохов договаривается с Закаевым об участии Масхадова в переговорном процессе; не знал о точном количестве заложников в школе; не знал о требованиях террористов вывести войска из Чечни; не знал о вынесенной из спортзала видеокассете; не знал о записке, адресованной президенту Путину; не знал, каким образом попал телефон боевиков к криминальным авторитетам из Чечни и Ингушетии, которые самостоятельно вышли на связь с террористами и пытались заставить их отпустить заложников». О чем же мог говорить с боевиками переговорщик, не знающий, что происходит рядом с ним, не участвующий в заседаниях ОШ и не имеющий представления о его планах? Все это приводит к единственно возможному выводу: роль штатного переговорщика была сведена руководством ОШ к формальному обозначению его присутствия.
На этот, с позволения сказать, переговорный процесс террористы отреагировали по-своему: поняв, что расстрел заложников-мужчин не произвел на Оперативный штаб никакого впечатления и никто не собирается говорить с ними, боевиками, от имени федеральной власти, они применили другое, изуверское средство – лишили детей воды. Спортивный зал бесланской школы №1 окончательно превратился в ад.
Изучая хронику бесланских событий, расписанную в докладе Кесаева чуть ли не по минутам, приходишь к печальному выводу: штабами и их членами ничего не было сделано для облегчения участи заложников. Наоборот, положение их ухудшалось с каждым часом. Они надеялись на помощь, но те, кому по долгу службы положено было попытаться перехватить инициативу и сделать ситуацию хотя бы отчасти управляемой, продолжали пребывать в ступоре ожидания. Исключение составляет лишь экс-президент Ингушетии Р. Аушев, которому удалось вывести из школы матерей с грудными детьми и тем самым спасти их от верной гибели, но действовал он скорее в индивидуальном, чем в плановом порядке.
ДЗАСОХОВ, ЗЯЗИКОВ, АСЛАХАНОВ, РОШАЛЬ
Возвращаясь к предыдущему, попробуем все же понять, зачем террористам понадобились А. Дзасохов, М. Зязиков, А. Аслаханов и Л. Рошаль. Как уже было сказано, ни один из них не обладал полномочиями по переговорам о Чечне. Попробуем разобраться по персоналиям. Еще до бесланских событий на сайте чеченских сепаратистов kavkazcenter Л. Рошаль, очевидно в память о «Норд-Осте», был объявлен фээсбэшником. Можно не сомневаться, что во время подготовки террористы получили о нем ту же самую информацию. А. Аслаханов также не мог пользоваться особыми симпатиями сепаратистов, делая карьеру в федеральных структурах. О Зязикове и говорить нечего, достаточно открыть оппозиционные ингушские сайты или сосчитать попытки покушений на него. Что касается А.С. Дзасохова, то отношение к нему боевиков трудно себе представить, учитывая, с одной стороны, его сдержанную отстраненность от чеченской войны, а с другой – преимущественно ингушский (учитывая известное отношение ингушей к осетинам) состав банды.
Что же дельного могли извлечь для себя террористы, если бы эти четверо явились по их вызову в школу? Во-первых, они могли надеяться через них – двух президентов соседних республик, помощника президента РФ и широко известного доктора – заявить, наконец, свои требования на федеральном уровне. Во-вторых, удерживая их, они могли на какое-то время отсрочить неизбежный штурм, ведя затяжные переговоры теперь уже об условиях освобождения сановных заложников. В-третьих, их можно было использовать как надежное прикрытие при отходе. И, в конце концов, не получив ожидаемого результата от предыдущих позиций и озлобившись, террористы могли сделать то, чего никому из их собратьев еще не удавалось – демонстративно расстрелять президентов двух республик и помощника президента РФ, опустив тем самым государственную власть, как теперь принято говорить, ниже плинтуса.
Однако Зязиков в Беслане не появился вообще, получив, видимо, указание держаться как можно дальше от захваченной школы. Аслаханов прибыл в Беслан лишь после начала штурма. Доктор Рошаль, насколько известно из прессы, заявил о своей готовности пойти в школу, но террористы пообещали открыть огонь на поражение, если он покажется в пределах видимости. Таким образом, из четырех персоналий оставался один А.С. Дзасохов. Готовы ли были террористы принять одного Дзасохова и на каких условиях? В прессе мелькали ссылки на интервью Басаева (телеканал ABC), в котором он говорит, что за визит четверых боевики готовы были отпустить всех детей до десяти лет. Но интервью это Басаев дал гораздо позже бесланских событий, а раньше (на сайте kavkazсenter) он резко осудил народ Осетии, «привычная покорность которого не позволила ему помешать федералам начать штурм». О детях до десяти лет на сайте нет ни слова.
В газете «Пульс Осетии» (№2-3/96-97) приведен интересный диалог с судебного заседания по делу Кулаева: «На вопрос представителя потерпевших Таймураза Чеджемова о том, мог ли лидер террористов Хучбаров отпустить заложников, если бы в школу пришел А. Дзасохов, Нурпаши Кулаев ответил:
– Полковник (т.е. Хучбаров – Р.Т.) обещал отпустить по 150 заложников за Дзасохова, Зязикова, Рошаля и Аслаханова.
– А боевики могли их расстрелять?
– Нет. Полковник обещал им жизнь.
– А если бы Дзасохов пришел один?
– Убить бы не убили. Скорее всего, в школу бы просто не пустили».
Нам остается лишь гадать: действительно ли условием визита четырех было освобождение шестисот заложников, выдвигали ли боевики предложения такого рода и как на это реагировали руководители антитеррористической операции. Мы не знаем также, велись ли переговоры о визите одного Дзасохова, или, как показал на судебном заседании Нурпаши Кулаев, его «просто не пустили бы в школу». Все это тайна за семью печатями, к которой – по крайней мере, сегодня – нет доступа. Сам же Дзасохов утверждает, что уже 1 сентября был готов идти в школу, но «ко мне тогда подошел генерал Паньков (руководитель Южного управления МВД РФ) и сказал, что если я попытаюсь это сделать, меня арестуют» («Северная Осетия», №5/24556). Скорее всего, это правда: спецслужбам ни к чему были лишние осложнения.
Я не собираюсь здесь оправдывать или осуждать А.С. Дзасохова. (Вина его, прежде всего, в том, что в республике, которой он руководил, стало возможным случившееся в Беслане). В данном контексте интерес вызывает другая фигура – генерал Паньков. Почему именно он остановил Дзасохова? Решение о том, что президент республики войдет в школу, могло и должно было планироваться и приниматься только официальным штабом, а Паньков, как известно, в нем не значился. Зато состоял в «теневом» – при Проничеве и Анисимове. Таким образом, остановив Дзасохова, Паньков совершенно недвусмысленно подтвердил властный статус именно «теневого» штаба, для которого решения официального (если они имели место быть) ровным счетом ничего не значили.
САНОВНЫЕ СОВЕТНИКИ
Представ перед комиссией Торшина, Проничев и Анисимов заявили: «Нас послал Патрушев для оказания помощи в качестве советников». Это из интервью члена комиссии Юрия Иванова («Новая газета», №04/1126). И далее: «По закону о борьбе с терроризмом никаких советников быть не должно: есть штаб, у него вся полнота ответственности за принимаемые решения… Если у руководителя контртеррористической операции Андреева в качестве советников два его начальника, то как он будет принимать решения?» И, наконец, вывод: «Советники от Патрушева – главные фигуры (в бесланской штабной иерархии – Р.Т.), но без всякой ответственности».
Насколько известно, ни у Дзасохова, ни у Андреева не было опыта проведения контртеррористических операций (если принять версию, что они оба – вначале первый, затем второй – являлись не формальными руководителями ОШ). Имя же Проничева мелькало в прессе в связи с операцией по освобождению заложников в театре на Дубровке. Там, при штурме, был применен газ фентанил, но при этом врачам забыли выдать антидот, что стало причиной гибели множества заложников. В Беслане же наоборот: «Работники районной больницы могут засвидетельствовать, что неизвестные сотрудники ФСБ РФ проводили инструктаж для местных врачей. В частности, еще 1 сентября они приказали в случае штурма всем освобожденным заложникам вкалывать… антидот фентанила» («Новая газета», 14.0405). Однако террористы учли опыт «Норд-Оста», запаслись противогазами и повыбивали где надо стекла, исключив таким образом возможность газовой атаки, но антидот все же кололи, потому что забыли отменить предыдущий приказ. Эти два случая поразительной «забывчивости» можно рассматривать как тест на профессионализм руководителей спецслужб и – одновременно – на их отношение к заложникам.
А вот как оценивает деятельность руководства спецслужб в Беслане ветеран подразделения «Альфа» генерал Гончаров: «Они являются пешками и, судя по всему, ждут указания своих руководителей, по которым будут принимать какие-то решения». Гончаров полагает, что с ситуацией мог бы справиться КГБ в его советском виде: «Раньше КГБ был единым центром, в котором были собраны все подразделения под единым руководством. После прихода демократа Ельцина у нас КГБ претерпело, если я не ошибаюсь, 11 пертурбаций, и говорить о том, что в этих пертурбациях мы ничего не потеряли, нельзя. Уровень наших спецслужб и уровень, который был в КГБ – это несравнимые вещи» (BBC, 02.09.04). Гончаров говорит об этом 2 сентября, за день до штурма, следовательно, сложившаяся обстановка не дает ему, боевому генералу, никаких надежд на хотя бы относительно благоприятный исход.
С первого же дня захвата руководители Оперативного штаба (или штабов) начали и продолжали озвучивать для российских и зарубежных журналистов и далее – для всего мира – успокоительные сообщения о том, что они не готовятся к штурму. Эта дезинформация предназначалась, видимо, для террористов, но и не только для них. Обстановка в Беслане коренным образом отличалась от той, что сложилась при захвате заложников в Москве, в театре на Дубровке. Там все было оцеплено, да и людей за оцеплением было не так уж много. Здесь же, в маленьком городе, едва ли не все население вышло на улицу, все рвались к школе, многие были вооружены – в московских СМИ из называли ополченцами. Кроме того, из всех уголков Осетии в Беслан устремились люди, надеясь хоть как-то помочь бесланцам, попавшим в беду.
Из доклада Кесаева: «(1 сентября, 22.20). Достаточно многочисленная группа людей, в том числе и не жителей Беслана, двинулась маршем к зданию Администрации местного самоуправления Правобережного района с требованием предпринять более решительные действия по освобождению заложников, угрожая в противном случае предпринять соответствующие действия самостоятельно. Встретившийся с ними председатель Парламента РСО-А Т.Д. Мамсуров убедил людей успокоиться и разойтись». «Решительные действия», конечно же, не означали – немедленный штурм. Скорее это была реакция на неадекватные заявления руководителей Оперативного штаба о том, что боевики не выдвигают никаких требований и не выходят на связь. После разговора с Мамсуровым люди разошлись, но вовсе не по домам, продолжая ждать и надеяться.
Отвергнув, по сути, переговоры как метод, руководители антитеррористической операции оказались в тупике, поскольку методов освобождения заложников существует только два – переговоры и силовая акция, против которой население Беслана, знающее о печальном опыте «Норд-Оста», и люди, прибывшие им на помощь, встали бы стеной, чтобы не допустить массовую гибель детей. Оказавшись в сложном положении, руководство спецслужб, если следовать логике вещей, должно было озаботиться поисками и разработкой, скажем так, асимметричного решения. Поэтому, наверное, и «прерывались все разговоры», когда в штаб Проничева-Анисимова входил Дзасохов.
В ОЖИДАНИИ МАСХАДОВА
Понимая трагичность сложившейся ситуации и то, к чему может привести даже самый асимметричный, но силовой вариант, А.С. Дзасохов вынужден был искать свой ответ, естественно, в рамках изначально отвергнутого переговорного процесса. Поскольку требования террористов относились к федеральному уровню (вывод войск из Чечни и так далее), но никто из высших федеральных чиновников переговорной инициативы не проявлял, а Зязиков и Аслаханов в Беслане не появлялись, Дзасохов решил привлечь Масхадова, тем более, что как можно судить по некоторым публикациям, террористы приняли это предложение. Не протестовали и руководители антитеррористической операции.
Из протокола допроса А.С. Дзасохова: «В нашей среде никто не оспаривал важности установления контактов с Масхадовым для использования его возможностей по освобождению заложников. При мне Аушев, раздобыв телефон Закаева, позвонил ему в Лондон. Нашел он его быстро, где – я не знаю. С Закаевым Аушев говорил по-русски. Затем я забрал трубку и говорил с Закаевым решительно, можно сказать, потребовал что-то сделать для разрешения ситуации с заложниками. Закаев сказал, что связь с Масхадовым односторонняя, но он, как только Масхадов на него выйдет, даст нам знать. У меня был и второй разговор с Закаевым, который сообщил, что у него состоялся разговор с Масхадовым. Закаев потребовал гарантии неприкосновенности ему или Масхадову, если они прибудут в Беслан, на что я ответил, что наш разговор и есть приглашение к разговору об этом».
По прошествии времени нетрудно прийти к пониманию того, что переговоры с Закаевым были вызваны отчаянием, а результат их изначально выглядел иллюзорным: прибытие Масхадова и его участие в разрешении бесланского кризиса не только не укладывалось, но и противоречило федеральной доктрине о борьбе с терроризмом. Во-первых, появление Масхадова в Беслане стало бы его своеобразной легализацией, чего спецслужбы, руководствуясь той же доктриной, допустить никак не могли. Во-вторых, в случае успеха, которого не сумели достичь руководители антитеррористической операцией, фигура Масхадова вырастала в глазах международного сообщества едва не до эпических высот. Таким образом, судьба заложников и политическая составляющая оказались на разных чашах весов. А.С. Дзасохов не зря, словно оправдываясь, подчеркнул на допросе: «В нашей среде никто не оспаривал важности установления контактов с Масхадовым»… Интересно было бы узнать, из кого состояла эта «наша среда»? Если это были республиканские чиновники, то они наверняка не были «против». Федеральные же на словах могли быть не «против», но и «за» они, конечно, не были.
ТАНКИ ВЫДВИГАЮТСЯ НА БОЕВЫЕ ПОЗИЦИИ
Далее последовала цепь совпадений, количество которых вряд ли могло быть вызвано только случайностью.
В 16.00 (2 сентября) состоялся разговор Дзасохова с Закаевым.
В 18.15, то есть через полтора часа, из Владикавказа в Беслан прибыла бронетехника – танки и БТР.
В 19.50 был развернут полевой госпиталь – 16 медицинских бригад. При этом телеканалы продолжали рассказывать, что Оперативный штаб не готовится к штурму.
В 22.00 А.С. Дзасохов, встретившись с жителями Беслана, говорит «о новых фигурантах в переговорном процессе, с которыми связываются определенные надежды».
В 22.15 Ахмед Закаев заявляет в интервью AFP, что Аслан Масхадов готов «без предварительных условий» содействовать мирному разрешению кризиса (вся хронология из доклада Кесаева).
Подходит к концу второй день бесланской трагедии.
В ночь со второго на третье сентября, в 00.43, на сайте kavkazcenter появилась статья «Готовится штурм школы в Беслане», автор которой сообщал: «Перед штурмом здания школы может быть объявлено, что… невменяемые террористы привели в действие взрывное устройство». (Нам остается только гадать, был ли автор ясновидцем, выдающимся аналитиком, или просто воспользовался утечкой из спецслужб. Ясно другое: статья была замечена спецслужбами – не зря же к утру 3 сентября сайт был взломан и заблокирован). В 11.11 в ответ на просьбы Аушева и Гуцериева террористы соглашаются на эвакуацию тел убитых заложников. Акция малопонятная, если учесть, что обстановка и без того накалена до предела. Грузовик с двадцатью трупами в открытом кузове вызвал бы взрыв негодования не только в Беслане, но и во всей Осетии, и обращено бы оно было на власть и руководителей оперативным штабом… А может быть, кто-то знал, что тела расстрелянных не будут вывезены?
В 12.00 Закаев сообщает Дзасохову о готовности Масхадова при определенных условиях (организация коридора для его проезда. – Р.Т.) прибыть в Беслан. Российские и зарубежные телеканалы озвучивают заявление Дзасохова о том, что на подготовку коридора для Масхадова понадобится два-три часа. Следовательно, прибытие Масхадова в Беслан можно ожидать во второй половине дня или к вечеру 3 сентября.
В 12.30 танки выдвигаются на боевые позиции, на расстояние 200 м до школы («Новая газета», 31.01.05).
В 12.55 к зданию школы направляются (на грузовике) четыре сотрудника МЧС, чтобы забрать тела погибших.
В 13.05 в здании слышны два мощных взрыва. Отдан приказ спецназу начать операцию по освобождению заложников (вся хронология, кроме «НГ», из доклада Кесаева).
Из протокола допроса А.С. Дзасохова: «Что произошло 3 сентября в 13 часов, почему начались взрывы в школе – для меня остается загадкой. Могу подтвердить, что штурм школы не планировался». Представ перед Советом федерации, глава ФСБ Патрушев заявил: «Мы планировали штурм, но в другой день. Из-за неблагоприятного стечения обстоятельств нам пришлось действовать спонтанно» («Die Press», 24.09.2004). Он не говорит «мы планировали продолжать переговоры (с участием Масхадова)», а сообщает о штурме, но «в другой день». Итак, штурм планируется через сутки или двое, а танки, демаскировав себя, выдвигаются на боевые позиции именно 3 сентября, за 35 минут до первого взрыва в школе. Случайное совпадение?
ПЕРВЫЙ ВЗРЫВ
В 12.55 к зданию школы подъезжают на грузовике четыре сотрудника МЧС. У них налажена телефонная связь с главарем террористов. Он сказал: «Чтоб ни одного урода рядом с вами не было». Один из двух оставшихся в живых сотрудников МЧС рассказал: «Мы подъехали, открыли дверцы, открыли борта, показали, что пустые, перенесли один труп боевика на крыльцо – они сами боялись забрать его с открытого места. А потом доктор пошел с ними за угол, а мы остались стоять у забора с поднятыми вверх руками, и тут началась какая-то стрельба. Если бы не начали стрелять, все было бы нормально. С боевиками у нас была нормальная договоренность. Мы абсолютно были уверены, что вернемся. Это была просто подстава – забрать трупы» («МК», 14.09.2005). Так же думали, возможно, и террористы: почему-то они не убили спасателя, который был в непосредственном контакте с ними.
Сотрудник МЧС утверждает, что сначала была стрельба и только потом взрывы. О том же самом рассказывает корреспондент «Московского комсомольца» Вадим Речкалов: «Я в те минуты шел с фотографом к больнице. И мы тоже сначала услышали стрельбу, еще забоялись переходить через железнодорожное полотно, потому что место открытое и есть вероятность схватить шальную пулю. Стояли, слушали стрельбу и думали, куда бежать. К больнице, куда сейчас эмчеэсовцы привезут трупы, или обратно к школе на эту непонятную пока стрельбу… И только когда прогремел взрыв, мы, не сговариваясь, побежали обратно к школе» («МК», 14.09.2005).
В эти трагические дни в Беслане стреляли не раз и не два, террористы били даже из подствольников, и потому, наверное, на эту стрельбу никто из бесланцев не обратил особого внимания, и она никак не зафиксирована в известных мне документах… Итак, сотрудники МЧС подъехали к школе, чтобы забрать тела расстрелянных заложников. В это время началась стрельба – простое совпадение?.. А потом раздался первый взрыв. Следом второй… Третий взрыв, как предполагается в докладе Кесаева, это бандитский заряд, сработавший позже (приблизительно в 13.30) «под воздействием разгоравшегося пожара».
Все помнят, конечно, официальное объяснение причины первого взрыва: от духоты в спортивном зале, где содержались заложники, расклеился скотч, которым террористы прикрепили бомбу к баскетбольному кольцу, бомба упала и взорвалась. Эта версия была выдана сразу же, и сразу же в нее невозможно было поверить. Об этом уже много сказано, но я повторю еще раз: бомба была снабжена электрическим детонатором и от падения на пол взорваться не могла. Если бы замкнулась электрическая цепь, то взорвались бы все бомбы, находившиеся в цепи, но этого не произошло. И, наконец, чтобы расклеился (или оплавился) скотч нужна температура гораздо более высокая, чем та, которая могла быть в зале.
ШТУРМ. СПОНТАННЫЙ ИЛИ СПРОВОЦИРОВАННЫЙ?
Из доклада Кесаева: «Ключевым в событиях 1-3 сентября 2004 года в Беслане был и остается вопрос о первом взрыве. Точнее, о двух первых взрывах, прозвучавших с интервалом в полторы-две минуты и положивших начало массовой гибели заложников… Первый взрыв произошел в северной части чердачного помещения спортзала, что подтверждается находившимися в зале заложниками: “Над нами в потолке открылась дыра, через которую мы увидели небо”; одновременно над крышей взметнулось дымное облако грибовидной формы». Находившаяся в зале А. Дзгоева утверждает, «что перед взрывом обернулась и увидела огненный шар, летящий в зал» («Коммерсантъ», 16.05.2006). Грибовидное облако, поднявшееся на 13-15 метров над крышей школы, является характерным свойством огнеметов «Шмель», которых у террористов не было («Новая газета», №79/1104). Кроме того, известно, что террористы не минировали чердак, а бомба, упавшая на пол, не могла пробить потолок, находившийся на шестиметровой высоте.
В докладе Кесаева вполне доказательно (как и во многих российских и зарубежных публикациях) утверждается, что первые два взрыва были вызваны выстрелами по школе. Второй взрыв, как следует из доклада, «произошел под ближайшим к основному зданию окном, образовав в полуметровой стене пролом, бегством через который спасалась часть заложников. Как и в первом случае разорвалась не бандитская мина, так как пол рядом с проемом не пострадал… Имеющаяся видеозапись запечатлела не только дымное облако от первого взрыва, но и звуки обоих взрывов, позволяющие предположить, что стреляли из гранатометов или огнемета».
Вернувшись к свидетельствам оставшегося в живых сотрудника МЧС и корреспондента «Московского комсомольца» Вадима Речкалова, я позволю себе высказать предположение, что стрельба, предшествовавшая взрывам, была организована для того, чтобы заглушить звуки выстрелов – из огнемета «Шмель» по чердаку спортзала и, возможно, из гранатомета по стене под оконным проемом. Именно в этом случае последовавшие за выстрелами взрывы можно было объявить как неожиданно сработавшие в зале бандитские бомбы и как бы вынужденно и неожиданно для самих себя отдать приказ о начале штурма.
Еще одним фактом, который мог бы, казалось, свидетельствовать о спонтанном начале штурма, было отсутствие в Беслане спецназа ФСБ, который где-то в другом месте отрабатывал тактику будущей операции по освобождению заложников. Однако и это обстоятельство вызывает сомнения. Спецназ прибыл в Беслан через полчаса после первого взрыва и с хода вступил в бой, проявив мужество и героизм. Судя по потерям, которые понесли спецназовцы, штурм для них был полной неожиданностью. Был ли он неожиданностью для руководителей антитеррористической операцией? Вспомним о сообщении, появившемся на сайте kavkazcenter в ночь на 3 сентября, в котором с абсолютной точностью был представлен сценарий как бы спонтанного штурма: происходит неожиданный взрыв в спортзале, и оперативный штаб вынужден отдать приказ начать операцию по освобождению заложников. Если это была утечка из спецслужб, то все становится на свои места.
Более категоричен Вадим Речкалов в своей статье «Только так мы победим…» («МК», 14.09.2005): «Спецназа ФСБ 3 сентября 2004 года в Беслане, говорят, не было. Он тренировался в Фарне, отрабатывал штурм на похожем здании. И как после этого не поверить представителям власти, которые говорят: “Мы штурм не планировали, даже спецназ в это время был на тренировке”. В школу к боевикам заходят четверо спасателей, ситуация может измениться в любую минуту – а спецназ ФСБ на тренировке. Все это очень похоже на имитацию неподготовленности. И я допускаю, что даже рядовые бойцы не знали о запланированном штурме. Их использовали втемную, как и спасателей. Может, потому они и понесли такие небывалые потери – десять бойцов».
Я уже говорил о цепи совпадений в бесланских событиях. Заметка о штурме на сайте kavkazcenter появилась через два с половиной часа после сообщения APF о том, что Масхадов готов без предварительных условий содействовать разрешению кризиса, а штурм начался через час после того, как Закаев сообщил Дзасохову о готовности Масхадова прибыть в Беслан. По всем расчетам появление мятежного президента Чечни ожидалось – самое позднее – к вечеру 3 сентября. Вот этого-то люди во власти допустить никак не могли – легализация Масхадова была (для них) невозможна по определению. Кто и где принимал решение – в Москве или Беслане – мы не узнаем никогда, но прогремели два первых взрыва, и весь мир получил возможность содрогнуться от ужаса, увидев в прямом эфире кровавую бесланскую катастрофу.
Журналисты, расследовавшие финал бесланских событий, задавались вопросом: что это было – операция по освобождению заложников или войсковая операция по уничтожению террористов? Вместо ответа на этот вопрос можно привести объявленный (не считая гранатометов и стрелкового вооружения) расход боеприпасов – 9 огнеметных снарядов и 7 танковых на одно школьное здание. (Объемный взрыв капсулы РПО-А по фугасному действию не уступает 122-мм гаубичному снаряду, 125-мм танковый снаряд весит 23 кг). «Поскольку боевики продолжали оказывать ожесточенное огневое противодействие, артподготовка для подавления огневых точек проводилась вновь и вновь. Понятно, что в кровавой каше войскового штурма живые и раненые дети-заложники были лишь пушечным мясом, что вполне объясняет чудовищный уровень потерь» («Новая газета», 79/1104).
Я назову несколько цифр, для верности пользуясь таблицей из доклада Кесаева, и одну, которая, насколько мне известно, ни разу не озвучивалась и не приводилась в печати. Итак, число людей, оказавшихся в заложниках – 1127. Число освобожденных Р. Аушевым – 26. Число погибших – 331. Число получивших ранения – 728. Производим несложные арифметические действия и получаем результат: без физических повреждений, травм и ранений из школы выбрались всего лишь 42 человека.
Из показаний Зарины Туаевой: «Когда раздался первый взрыв, я упала и увидела потолок. Он стал гореть и обваливаться… Я увидела боевиков, которые стояли у раздевалки… Их лица были растерянными. Они сказали, я услышала: «Вас ваши взорвали». Пока я приходила в себя после взрыва, крышу спортзала все время сильно бомбило. Мы и несколько детей перебирались перебежками сначала из спортзала в раздевалку, потом во вторую раздевалку. Везде прятались и кричали от страха дети, которых мы на ходу подбирали. Все время сильно бомбило зал и крыши раздевалок, казалось, мы переходим из одного помещения в другое, и это помещение сразу же начинают бомбить. Но ведь боевиков в зале не было. Зачем бомбили?» («Новая газета», №55/1080).
Можно ли говорить после этого об операции по освобождению заложников? Разрабатывалась ли она вообще? Или задача изначально была другая: «Уничтожить всех террористов, невзирая на жертвы ни среди заложников, ни среди спецназа, ни среди сотрудников МЧС. А всю вину за срыв переговоров и, как следствие, гибель заложников свалить на террористов. Провести такой штурм, чтобы он казался спонтанным и неподготовленным. И тогда будущему Хучбарову уже трудно будет собрать группу добровольцев для нападения на следующую школу. Кто ж пойдет на верную смерть?» («МК», 14.09.2005). Вряд ли можно согласиться с последней фразой: фанатиков, готовых пойти на смерть, акции устрашения никогда еще не останавливали.
Долгое время факт использования танков и огнеметов при штурме бесланской школы вообще отрицался. Нетрудно вспомнить, что вещественные доказательства – тубусы от использованных огнеметов – были едва ли не силой, под расписку переданы вовсе не следствию, которое к тому времени уже окончательно потеряло доверие пострадавших, а комиссии Торшина. Что касается танков, то признав, наконец, их участие в штурме, военные на процессе по делу Кулаева дружно отрапортовали, что использовались они после 21 часа, когда живых заложников в школе не оставалось. Понятно, что показания заложников категорически отрицают версию военных, а уж кому, как не заложникам, знать, из чего и когда по ним стреляли. Но их показания далеко не всегда принимаются следствием.
Из доклада Кесаева: «14.00 – 14.30. Из-за железнодорожного полотна танк №328 произвел первые несколько выстрелов «болванками» по столовой и кухне. 15.10. В здании школы и окрестностях идет бой, слышны взрывы и выстрелы из танковых пушек. 16.30. Танк №325 подъезжает к школе со стороны домовладения Кадиева по ул. Коминтерна и практически в упор расстреливает помещение столовой, находящееся над входом в подвал. Местные жители, в частности Х. Едзиев – руководитель Правобережного отдела ТКВ, тщетно пытаются этому противодействовать». Можно было бы в дополнение к этому привести показания многих заложников и очевидцев, но и без того все ясно до конкретности – в докладе даже номера танков указаны.
После первых взрывов террористы вывели способных передвигаться заложников из спортзала и рассредоточили их в помещениях основного здания школы – в столовой, актовом зале, коридорах и классных комнатах. Заложники были практически везде, на обоих этажах здания, следовательно, огонь невозможно было вести точечно, только по террористам, под огонь попадали все, кто находились в школе. Из показаний (на процессе по делу Кулаева) министра по чрезвычайным ситуациям РСО-А Б. Дзгоева следует, что после штурма из школы было вынесено 323 погибших заложника, в том числе 186 детей: из спортзала – 112 человек, из других помещений – 211 (все цифры – «НГ», №95/1120). То есть практически все погибшие заложники были убиты в здании школы. Вопрос о причине их гибели не нуждается в других доказательствах, поскольку никто из выживших не дал показаний о том, что после начала штурма террористы расстреливали кого-либо в школе. Сомнений, таким образом, не остается: в Беслане была проведена операция по уничтожению боевиков.
БЕСЛАНСКИЕ МАТЕРИ
Не все, конечно, но многое прояснилось в ходе процесса по делу Кулаева. Продвижение к правде, до которой – не зря говорится – далеко, как до Бога, во все времена было делом трудным и зачастую рискованным. И то, что белых пятен в истории пережитой нами трагедии становится все меньше – это в первую очередь заслуга бесланских матерей. Понятно, что есть люди, которым не нравится их деятельность и, в особенности, активность их организаций. Наверное, далеко не все понимают, что эти женщины борются не просто за правду, но и за нашу безопасность, честь и достоинство, за наше будущее. Наверное, для некоторых их деятельность создает определенные неудобства, вызывая чиновное раздражение, и тогда бесланских матерей обвиняют в том, что они занимаются политикой. Но терроризм – это политическое оружие, и бороться с ним и его последствиями вне политики невозможно.
Прикрывая свою никчемность, кто-то штампует привычное: за ними стоят известные (!) силы, они говорят с чужого голоса. Бесланские женщины уже ответили однажды: «За нами никто не стоит. За нами лежат наши убитые дети». Но кому-то все неймется, и вот уже, ссылаясь на обычаи, их учат, как должна себя вести осетинская женщина, потерявшая ребенка. Но откуда можно знать, как должны вести себя матери после массового убиения их детей? Обычаи складываются из подобия прецедентов, а сколько случаев подобных Беслану знает человечество? И, наконец, находится тот, кто объясняет бесланским матерям, что их дело не расследованием заниматься, не в судопроизводство вмешиваться, а молчать и плакать по ночам в подушку. А ведь женщины эти делают то, в чем заключается долг того самого гражданского общества, о котором так любят поговорить на центральных телеканалах, но которого нет ни в Осетии в частности, ни в России в целом.
Если бы мы были гражданами, а не населением, если бы в большинстве своем мы не думали лишь о сохранности своей шкуры и собственной корысти, никто не посмел бы на следующий день после штурма сгрести все, что осталось в школе от погибших, и отвезти на свалку, заставив несчастных матерей еще и копаться в мусоре, выискивая дорогие их памяти детские вещи. Никто не посмел бы лгать – с телеэкрана и в прессе – с единственной целью увернуться от ответа за свои деяния или бездействие.
Мы должны поклониться бесланским женщинам, которые вместо нас, в одиночку, как могут, ведут борьбу с порочной системой лжи, коррупции и безответственности.
Мы живем в стране, в которой в прошлом, 2005 году, совершено 30000 умышленных убийств. 18000 умерло от тяжких телесных повреждений. 45000 трупов обнаружено, но не опознано, и причину смерти этих граждан точно установить не удалось. 14000 человек погибло от пожаров. 10000 человек ушли из дома и пропали без вести. По количеству умышленных убийств Россия находится на первом месте в мире – 21,5 на 100000 населения. Для сравнения: в США этот показатель 5,7, во Франции 3,6, в Германии 3,1 (»МК», 19.04.2006). Мы живем в стране, где чуть ли не поговоркой стала расхожая фраза: «В России дорого все, кроме человеческой жизни».
ПРОКУРАТУРА И ФУТБОЛ. ПЕРВЫЙ ТАЙМ
2 сентября 2005 года на встрече с президентом Российской Федерации В.В. Путиным бесланцы высказали свое принципиальное несогласие с той позицией, которую заняло следствие по делу о захвате школы. Речь шла об известной методике, когда исходные данные отбираются по принципу их соответствия заранее определенному результату: «Прокуратура сделала выводы и подобрала под эти выводы доказательства… Прокуратура со следствием объединились против пострадавших» («Новая газета», №69/1094). Путин пообещал разобраться. Далее события развивались следующим образом: во Владикавказ прибыл с проверкой первый замгенпрокурора РФ В.И. Колесников. Очень быстро, если учесть объем материала – 1300 потерпевших, он разобрался во всем, заявил, что следствие ведется правильно, и обратил свой гневный взор на футбольный клуб «Алания» и правительственных чиновников, так или иначе причастных к его деятельности.
Вряд ли этот выбор был случаен. Финансовая непрозрачность российского футбола общеизвестна, об этом было много публикаций в прессе и, надо полагать, едва ли не каждый клуб уязвим в этом смысле по определению. Причина здесь кроется в том, что футбол в России есть, а условия для его финансовой деятельности – по подобию западных клубов – еще не сложились и, надо думать, не скоро сложатся. Таким образом, если со всей принципиальностью противопоставить футболу букву закона, количество команд в России – во всех трех профессиональных лигах – может значительно сократиться, если не сойти на нет. Так что заинтересоваться футболом можно было и не выезжая из Москвы. Однако выбор пал на «Аланию», и пресса сразу же отметила заведенное дело как ответ на противостояние жителей Беслана и Генпрокуратуры, как наказание правительственных чиновников РСО-А за то, что они не «канализируют» настроения бесланцев в обусловленное русло.
Позднее это косвенно подтвердил и сам Колесников, заявив, что «не может простить руководителю администрации Главы республики факт, когда в его машине на суд приезжал адвокат, представляющий интересы жителей Беслана» (выделено мной – Р.Т.) («Северная Осетия, 23.05.2006). Поразительная мотивация! К этому следует добавить, что руководитель администрации Главы республики С.К. Такоев одновременно являлся и президентом ФК «Алания». И хотя сенатор В. Кадохов попытался объяснить Колесникову, что «Осетия не родина коррупции», удар все же нанесен, но что-то не слышится ни общественного одобрения, ни аплодисментов в адрес Генпрокуратуры. На слуху другое, то, что сказала Анета Гадиева на встрече с президентом В.В. Путиным: «Я знаю, что жернова государственной машины перемелют нас, но мы все-таки будем добиваться правды» («Новая газета», №69/1094).
БОЕВИКИ. ЖИВЫЕ, МЕРТВЫЕ… ИЛИ ЖИВЫЕ?
«Канализировать» настроения бесланцев так же трудно, как убедить людей, своими глазами видевших, как танки стреляли по школе №1 среди бела дня, сначала в том, что танков не было вовсе, а потом, признав все же их участие в штурме, что стреляли они после 21.00, «когда живых заложников в школе уже не было». Можно ли убедить кого-либо в том, что боевик И. Горчханов, по сообщению замгенпрокурора Н. Шепеля участвовавший в захвате бесланской школы и уничтоженный, мог затем организовать нападение на здание наркоконтроля в Нальчике; в этом же городе его еще раз убивают, но позже, 13 октября 2005 года. Дважды был убит И. Кодзоев, с которым разговаривала по телефону его жена, привезенная в Беслан. Сначала он был убит 3 сентября 2004 года в Беслане, а потом, в апреле 2005 года, в Ингушетии.
Столь же фантастической представляется история смертницы Розы Нагаевой. Сначала она подрывается в Москве, у метро «Рижская». Потом, прихватив с собой подругу, Мариам Табурову, в составе бандитской группы участвует в захвате бесланской школы, где обе погибают. Окончательно? Наверное, нет, потому что в своем «промежуточном докладе» А. Торшин назвал другие имена шахидок – Габарова и Натаева («МК», 29.12.2005). Значит, Нагаеву и Табурову можно вычеркнуть из списка захватчиков бесланской школы? Но остается Али Тазиев по кличке «Магас», который был убит сначала в Ингушетии (телевидение даже его труп показывало), затем еще раз убит в Беслане, а совсем недавно «на сайте боевиков появилось его интервью» («МК», 19.05.2006). Кто ответит теперь, был или не был «Магас» в Беслане? А может, был и ушел? Ведь говорят же некоторые заложники, что некий Али ушел из школы 2 сентября.
На процессе по делу Кулаева бывшие заложники дали показания, что среди террористов была группа боевиков славянской внешности, без акцента говоривших по-русски. Среди них выделялась «русская женщина со светлыми волосами, завязанными в конский хвостик, в черном камуфляжном комбинезоне, со снайперской винтовкой. Она не скрывала своего лица, не была шахидкой, курила». Особо запомнился высокий рыжий мужчина с красным лицом, также без акцента говоривший по-русски. Ему беспрекословно подчинялся Полковник (Хучбаров). «Очевиден “незамеченный” официальным следствием вопрос: что это за особая русскоязычная группа снайперов и диверсантов, которая и руководила, по сути, террористической операцией?» («Новая газета», 55/1080). Среди убитых боевиков этих людей не оказалось. Когда и как они ушли из школы?
Так сколько же террористов участвовало в захвате? Вот что говорит об этом в интервью газете «Frankfurter Allgemeine Zeitung» А. Торшин: «Число боевиков, захвативших школу в Беслане, по нашим данным, было почти в два раза больше, чем утверждает прокуратура». На вопрос о том, слышал ли он, что в ночь с 3 на 4 сентября сотрудники российских спецподразделений, чтобы восполнить количество недостающих террористов, привезли откуда-то в бесланский морг 18 трупов, Торшин, утвердительно кивнув, отвечает: «Мне самому показалось странным, что многие тела неестественно обезображены и не поддаются опознанию. Но как это доказать?» («Пульс Осетии», №26/80). О том, что боевиков было гораздо больше 32 «узаконенных», говорят и многие из заложников. И вот уже Колесников заявляет (по словам главного редактора газеты «Жизнь Правобережья» Э. Тедтова): «Боевиков было 32, танки стреляли только вечером, кто скажет другое, к тому мы применим санкции» (region15.ru, 26.05.2006).
Суть этой цифры (32) проста до прозрачности: если в захвате бесланской школы участвовали 32 боевика, 31 убит и 1 (Кулаев) пойман и взят под стражу, значит боевую задачу по уничтожению ВСЕХ террористов спецслужбы выполнили. Входило ли в их задачу освобождение заложников? Или работал девиз – «спасайся кто как может»?
Э. Тедтов, который был очевидцем бесланских событий и проводит собственное расследование, весьма нелестно отзывается об экспертах, привлеченных следствием, и самих экспертизах: «Их написали совершенно безграмотные люди. Такие экспертизы – пожаротехническую, взрывотехническую и ситуационную – любой десятиклассник напишет… В спортзале не было таких зарядов, которые могли бы разнести потолок на высоте 6 метров. Самые тяжелые – 600 граммов вместе с поражающими элементами». И далее: «Есть видеокассета, на которой записано, как Аушев уходит из школы. 4 сентября 2004 года транснациональное агентство эту запись показало. Значит, тот, у кого была кассета, покинул школу?..» Запись действительно была показана по телевидению. В последних кадрах этой пленки видны три боевика. Тедтов утверждает, что они ушли из школы. Как и четвертый, который вынес кассету. «Его имя и фамилию я назвать не могу, потому что не знаю. Остальных троих знаю» (region15/ru, 26.05.2006). Он четырежды давал показания, называл конкретные фамилии, но все как в воду кануло.
Не разобравшись еще с террористами-соотечественниками (как не разобрались и до сих пор), представители официальных органов поспешили сразу же заявить, что в захвате бесланской школы принимали участие десять арабов и один негр. Это была попытка уйти от внутренних проблем и представить произошедшее в Беслане как схватку с несметными силами Мирового Зла. Именно так, наверное, был проинформирован и президент В.В. Путин, который 4 сентября 2004 года заявил в своем обращении: «На нас совершено нападение». Однако очень быстро легенда об арабах и негре увяла, оказавшись очередной ложью и вернув российский официоз из заоблачных международных высей на ниву отечественных проблем. Впрочем, и сейчас еще в списке неопознанных останков террористов предполагаются два араба. Кто знает, может и пригодятся для чего-нибудь.
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ПЕРВОМУ ВЗРЫВУ
Зачитывая приговор по делу Кулаева, судья Агузаров назвал еще одну и тоже весьма сомнительную причину первого взрыва в спортзале: террорист, сидевший на педали, замыкающей цепь взрывных устройств, раскрыл коран, почитал его, закрыл, убрал с педали ногу – прогремел взрыв. Хотелось бы знать, владеет ли свидетель, рассказавший об этом, арабским языком и умеет ли читать по-арабски? Если нет, то как он определил, что это коран? Если да, то с какого расстояния сумел прочитать его название? Коран считается священной книгой только на языке пророка, переведенный на другие языки он теряет это свойство. Перед смертью террорист мог читать только священную книгу, если, конечно, он сам знал арабский. Впрочем, правоверный мусульманин может обойтись в подобном случае и без чтения корана, потому что знает: пожертвовав жизнью в борьбе с кафирами, он сразу же попадет в райские кущи. Так что чтение святого писания перед взрывом – это образ, навеянный скорее не мусульманским, а православным стереотипом мышления.
А теперь обратим внимание на ситуацию, которая предшествовала взрыву. К школе подъезжают (на грузовике) сотрудники МЧС, чтобы забрать – по соглашению с террористами – тела убитых заложников. Если боевики готовили провокацию, им незачем было разговаривать с эмчеэсовцами. Их сразу бы расстреляли, после чего взорвали не одну бомбу, а всю цепь, чтобы по максимуму вызвать хаос и панику, и попытаться вырваться из школы, уйти из Беслана. И произошло бы это не днем, а в более удобное для этой цели ночное время. В предлагаемой же версии почему-то была взорвана лишь одна бомба, а цепь не сработала, и боевики, не пытаясь покинуть школу, занимают оборону, результат которой – и они не могли не понимать этого – был предопределен. То есть, взорвав бомбу, они сами подписывают себе смертный приговор.
И второе. Через несколько часов предполагалось прибытие в Беслан А. Масхадова, и террористы об этом знали. Появление Масхадова могло качественно изменить ситуацию, в том числе и в пользу боевиков, у которых появлялся шанс – в случае бескровного разрешения кризиса – остаться не только в живых, но уйти с победой, как это удалось Басаеву в Буденновске. Во всяком случае, они могли на это надеяться, и им не было никакого резона опережать события. Напрашивается однозначный вывод: приказ о взрыве главарь банды отдать не мог, не имело смысла, и набожный, вернее, невменяемый боевик принял решение самостоятельно. В этом случае все возвращается к сообщению на сайте kavkazcenter: «Перед штурмом может быть объявлено, что невменяемые террористы привели в действие взрывное устройство». Но кто же поверит, что многоопытные боевики могут доверить невменяемому педаль (если это не макет), замыкающую взрывную цепь, когда каждое неловкое движение может обернуться катастрофой не только для заложников, но и для них самих. Так что история с кораном звучит ничуть не убедительнее расклеившегося скотча.
Причина первого взрыва – это ответ на вопрос о проведенной в Беслане операции: спонтанной она была или спровоцированной? Руководители спецслужб и следствие вслед за ними, а теперь уже и суд ссылаются на взрыв бандитской бомбы. Однако официально приводимые доводы – вначале скотч, позднее коран – вряд ли возможно подкрепить настолько вескими доказательствами, чтобы убедить в этом бывших заложников и очевидцев. В противовес версии спецслужб и следствия Парламентская комиссия Кесаева не менее официально и в то же время доказательно определила первый взрыв как результат выстрела из огнемета по чердаку захваченной школы. Кстати, в докладе Кесаева сообщается о видеозаписи, подтверждающей этот вывод. Почему бы Генпрокуратуре не ознакомиться с ней? Если, конечно, результат следствия не был определен заранее.
ПРОКУРАТУРА И ФУТБОЛ. ВТОРОЙ ТАЙМ
На встрече полпреда Президента РФ в ЮФО Дмитрия Козака с комитетом «Матери Беслана» Глава Республики Северная Осетия-Алания Таймураз Мамсуров дал свою оценку работе следствия: «Я недавно подсчитал, сколько человек привлечено к расследованию бесланского дела, и сколько человек привлечено к тому, чтобы всех нас пересажать за то, что мы футболом занимались. Судя по командировочным удостоверениям, которые отмечаются в прокуратуре, соотношение получилось один к сорока. На одного человека, занимающегося Бесланом, приходится 40 каких-то Халаповых (занимающихся футболом – Р.Т.)… И всем моим подчиненным, моим коллегам – а пока суд их не признает преступниками, они таковыми являются – им всем говорят: признай что-нибудь, и мы от тебя отстанем».
Не менее определенно высказались (на той же встрече с Д. Козаком) бесланцы, заявив, что следственная группа Генеральной прокуратуры действует по заранее разработанному плану который был приведен в действие сразу после встречи матерей Беслана с президентом Путиным. «Этот прессинг в республике начался тогда, когда женщины Беслана показали свою явную силу», – сказал Э. Тедтов. «После поездки к Путину, с началом командировок сюда Колесникова началась дискредитация Осетии, – продолжили тему представительницы Комитета «Матери Беслана». – Факты, о которых рассказывают люди, он не рассматривает. У него для нас одно слово: свободны! За все это время расследование теракта ни на грамм не сдвинулось». «Я знаю, идут закулисные разговоры, – продолжил Э. Тедтов, – вроде как торг ведется: вы (правительство Осетии – Р.Т.) возьмите на себя это, успокойте женщин, и тогда все у вас будет хорошо. Получается, если замгенпрокурора приехал по заданию Президента, значит Путину так было нужно?.. После теракта был принят закон, призванный укрепить вертикаль власти. А как укрепить, если федеральная прокуратура компрометирует саму власть?!» (region15.ru, 26.05.2006).
Правда о первом взрыве, надо полагать, в обозримом будущем так и не откроется. Несмотря на показания свидетелей, на доказательства, приведенные в докладе Кесаева, на имеющуюся видеозапись и, наконец, на расследования журналистов, прокуратура и следствие будут стойко держаться принятой ими версии – первый взрыв произведен террористами. Эта версия освобождает руководителей спецслужб от ответственности и позволяет считать их действия законными согласно ст. 39 УК РФ. Другое дело, что никто и никогда не поверит ни в расклеившийся скотч, ни в боевика, который почитав коран, привел в действие взрывное устройство. Что касается адекватности применения тяжелого вооружения, то несмотря на свидетельства очевидцев и потерпевших – если что-то кардинально не изменится – к делу будут подшиты показания военных: танки и огнеметы применялись после 21 часа, «когда живых заложников в школе уже не было».
На встрече с Д. Козаком было заявлено и о том, что на свидетелей оказывается давление. Была попытка физического воздействия на атамана Терского казачьего войска Харитона Едзиева, которого пытались захватить не представившиеся силовики в масках. А все потому, что по его показаниям «танки стреляли в четыре часа дня, а не после девяти вечера, как утверждает следствие».
«Первые два взрыва – это были выстрелы из огнеметов, у меня есть доказательства, – сказал Дмитрию Козаку Эльбрус Тедтов. – Я был возле танка, в 30 метрах, когда он стрелял в районе 4-5 часов. Я давал показания, а мне сейчас заявляют: «Нет ваших показаний!» Мы говорим об этом, и тут же в отношении нас применяют методы силового воздействия, как против атамана Харитона Едзиева, который танкиста, стрелявшего по школе в четыре часа прямой наводкой, чуть не прибил… Куда его пытались вывезти люди в масках?» Действительно, куда? Едзиева отбили бесланцы, об этом писала пресса. Было ли заведено уголовное дело, выяснилось ли, чей приказ выполняли люди в масках? Неизвестно. Может быть, в России появились «Эскадроны смерти»?
Если представители Генпрокуратуры и следствия полагают, что они защищают в Осетии интересы государства российского, то они сильно ошибаются. Вот подзаголовок одной из газетных публикаций: «Спецслужбы провели большую работу: пострадавших поссорили между собой, остальных запугали» («Новая газета», 39/1161). И далее: «Сейчас в Беслане, кажется, напуганы все, начиная от высшего руководства республики и заканчивая адвокатами, представляющими интересы потерпевших. В давлении на мнения бесланцев объединились, пожалуй, все силовые структуры… Бесланцы уже открыто заявляют о силовом давлении: о допросах, обысках и ночных налетах ОМОНа на дома мирных граждан». И наконец: «Бесланцы уже осознают: обращаться за защитой нужно уже не только к российскому, но и к мировому сообществу». Если дело дойдет до Европейского суда – где людей не считают быдлом, а потерпевших имеют обыкновение выслушивать – вряд ли это добавит престижа России.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Тотальное недоверие к следствию и прокуратуре привело к явно неожиданному для официоза результату: на процессах по делу террориста Кулаева и трех милиционеров Правобережного РОВД потерпевшие начали и продолжают публичное расследование бесланской трагедии. Суд над Кулаевым привел к кардинальному расхождению интересов прокуратуры и потерпевших. Вряд ли в сентябре 2004 года кто-либо мог представить себе, что бывшие заложники подадут кассационную жалобу на приговор Верховного суда РСО-А, определившего террористу (при моратории на смертную казнь) высшую меру наказания – пожизненное заключение. Однако это произошло – абсурд судопроизводства, объединивший (в известной мере) интересы террориста и жертв теракта. Суть жалобы состоит в том, что суд, не учитывая показания потерпевших, «абсолютно проигнорировал все обстоятельства гибели большинства заложников, не совпадающие с официальной (прокурорской) версией теракта» («Новая газета», №40/1162). Кассационную жалобу подал и адвокат Кулаева, который считает приговор необоснованным и во многом бездоказательным.
На параллельно идущем процессе в Ингушетии, где обвиняемыми являются милиционеры Малгобекского РОВД, то ли не заметившие лагерь боевиков рядом с селом Пседах, то ли опекавшие их, вдруг всплыла из небытия вторая автомашина террористов – «газель». О ней в октябре 2004 года упоминал прокурор Шепель, потом она была забыта, а теперь возродилась вместе с предположением в некоторых публикациях, что террористы действовали двумя группами, одной из которых командовал Хучбаров (Полковник), второй – Тазиев, он же Евлоев, он же «Магас», дважды убитый и снова объявленный в розыск. (Есть еще третья группа – террористы славянской внешности, «не замеченные» следствием). Однако прокуратура продолжает стоять на своем – одна автомашина ГАЗ-66, 32 боевика, кто скажет иное, к тому, как обещал Колесников, будут применены санкции. Впрочем, другой замгенпрокурора, Шепель, уже дал слабину, заявив, что никогда не настаивал на цифре 32, а называл ее, эту цифру, как известное ему количество террористов.
Сенсационные показания, иначе не скажешь, дала на процессе по делу бесланских милиционеров бывшая заложница, инспектор по делам несовершеннолетних Правобережного РОВД, Фатима Дудиева. Получив приказ начальства, в 8.55 она пришла в школу, осмотрела все помещения на первом этаже и, выйдя на улицу, услышала подозрительный шум со стороны железной дороги. Она побежала на второй этаж в учительскую, чтобы позвонить в отделение. Как только сняла трубку, ее ударили сзади по голове, и она потеряла сознание. Затем ее вместе с первыми заложниками повели в спортзал. Потом начали сгонять основную массу заложников, и боевики, заходившие с улицы, здоровались с теми, кто спускался со второго этажа, так, словно они не виделись какое-то время. (Об этом говорили и другие заложники, но, насколько мне известно, их показания не были приняты во внимание). «Я никогда не забуду лица тех, кто лично меня захватывал, и тех, кто минировал школу, – сказала Фатима Дудиева. – Но этих людей потом среди террористов не было. И среди убитых их тоже не оказалось» («Пульс Осетии», 13/107).
Показания Фатимы Дудиевой можно условно разбить на две части – захват и организация захвата. Так вот, во второй части она заявила, «что располагает достаточным количеством фактов, чтобы доказать, что акция в Беслане была спланирована и осуществлена с участием сотрудников МВД и ФСБ». Она сообщила, что располагает документом, согласно которому один из террористов, В. Ходов, являлся сотрудником отдела по борьбе с организованной преступностью МВД Северной Осетии. По ее словам, в октябре 2004 года ей подбросили записку, в которой говорилось, что люди, захватившие ее в учительской, были сотрудниками ФСБ. Все необходимые доказательства Фатима Дудиева обещала представить в суд. Оставляя эти показания без комментариев, хочу лишь напомнить, что свидетельница и сама является сотрудником МВД и, следовательно, понимает значения слов «факт» и «доказательство».
Каждый осуществленный теракт – это поражение государства и его спецслужб, тем более, если спецслужбы эти могущественны или выдают себя за таковые. Поражение всегда неприятно, и в оправдание – вне всякой логики – политики уже привыкли ссылаться на международный терроризм. Получается, что с ним невозможно бороться именно потому, что он международный. К тому же он служит неплохой ширмой для прикрытия своего, доморощенного. Второе поражение государство терпит, когда расследуя совершенный теракт, прокуратура и следствие запутываются в собственных хитросплетениях, стараясь вывести из-под удара бездарно, топорно сработавших руководителей спецслужб и возложить всю вину за произошедшее на какого-нибудь Кулаева и каких-нибудь милиционеров. Тогда-то и начинаются разговоры (и публикации) о том, что крупномасштабные теракты планируются и осуществляются при участии самих спецслужб. Так было после взрывов жилых домов в Москве, Буйнакске и Волгодонске (публикации об этом были в российской и зарубежной прессе) и, наконец, после кровавой катастрофы Беслана.
В особый ряд следует поставить Александра Проханова с его романом «Политолог», глава из которого под названием «Год Беслана. Избиение младенцев» была опубликована в газете «Завтра» №35/615 к годовщине бесланской трагедии. Глава написала в жанре fiction, который предполагает свободное толкование действительных событий. Те, кто читали, помнят, что по Проханову бесланский теракт «замыслил, подготовил и реализовал с помощью чеченских и ингушских боевиков шеф ФСБ Потрошков» – с целью свержения действующего президента России. Можно осуждать Проханова за столь «не политкорректную» авторскую фантазию, но и нельзя не задаться вопросом – а не из жанра ли fiction расклеившийся скотч и коран, который проштудировал боевик, перед тем как привести в действие взрывное устройство?
Если Генпрокуратура дорабатывает за спецслужбы, игнорируя показания свидетелей, то не следует забывать, что именно они, российские спецслужбы, не сумели предотвратить самый жестокий террористический акт в истории человечества. Результат его заставил ужаснуться весь мир, убедившийся в том, что и в XXI веке, как во времена царя Ирода, возможно массовое убиение детей.
P.S.
Люди, пережившие самое страшное – муки и гибель своих детей,
не требуют чего-то невозможного. Они хотят знать правду о том, что случилось в Беслане, хотят знать, почему погибли их
дети и кто в этом виноват.
