РАССКАЗ
Эдуарду Денисовичу Плетневу – эмигранту без определенного возраста, внешности, национальности, рода занятий и места жительства, короче – бомжу, в новогоднюю ночь решительно, некуда было пойти. Никто его не пригласил, а позвать к себе, увы, было некуда…
31 декабря он достал отложенную к праздникам заначку.
Купил водки, ржаного хлебца, ветчинки, баночку маринованных огурчиков. Сложил все это дело (плюс найденный им на улице бычок кубинской сигары) в холщовую торбочку. В полночь явился в забытый Богом и людьми скверик. Расстелил на заснеженной лавочке чистенькую простынку. Выложил скудную трапезу. Махнул соточку. В нутре полыхнуло. Эдуард Денисович затушил пожар огурчиком. Достал сигару.
– Вот беда! Неужели спички забыл!
Плетнев вывернул карманы, но, кроме газетного листа с новогодними уступками и статейкой «Как отмечают Новый Год в разных странах», ничего не нашел.
– Ну, если не покурю, так хоть почитаю, а там глядишь, кто и со спичками пройдет.
…в Италии, сообщал корреспондент, в новогоднюю ночь выбрасывают старую мебель.
…в Индии принято совершать омовение в священных водах Ганга.
…в Японии в новогодний праздник, если вам некуда идти, не отчаивайтесь. Смело стучите в любую дверь, и за ней вы найдете и стол и кров!
– Замечательная традиция. Почти как в писании. Стучите, и откроется вам… – Э.Д. Плетнев зажмурил глаза, представляя себе экзотически сервированный японский стол. – Тут постучи! Тебе бестолковку так в участке за посягательство на прайвеси отстучат… лучше всякого менингита! Ненасытное изобилие! Зеро духовности! Человек… ма тру ля ля… Новый Год на улице встречает!
Э.Д. Плетнев бросил взгляд на окружающий мир. Заснеженная аллея. Одинокий фонарь. Черный квадрат неба над головой. Вокруг ни души. Даже следов собачьих меток на снегу нет. Эдуард Денисович тяжко вздохнул и вернулся к прерванным размышлениям.
…в прошлом году в теплотрассе целый месяц миллионер жил. «Изучаю жизнь непреуспевших людей», – политкорректно ответил на во-прос журналиста. Ну не сволочь, а?!
Если я, скажем, пойду изучать, так меня даже к его дому не подпустят, не говоря уже о том, чтобы месяц в нем прожить! Почему бы собственно и не пойти!? А че… по принципу… ма тру ля ля… демократии! Не пустят, так хоть прикурить попрошу!
Эдуард Денисович встал со скамьи и направился в район дорогущих бунгало, вилл, замков…
Не успел он пройти и сотни метров, как за ним увязалась собачонка. С лаем бросилась она под ноги, точно, как говорят, костьми легла у него на дороге.
С ней и заявился Плетнев в фешенебельный район. В раздумье остановился на перекрестке.
Направо – стильное бунгало. Налево – роскошный замок. Впереди – фешенебельная вилла…
Наконец, взгляд Эдуарда Денисовича завис на двухэтажной постройке: балкончик, острая черепичная крыша, под козырьком Божья Матерь с протянутыми к Э.Д.Плетневу руками.
– Вот сюда и пойду! – решил Плетнев. Собака с громким лаем бросилась ему под ноги.
– А ну пошла, бестия! – Эдуард Денисович грубо пнул ее ногой. Жалобно скуля, собачонка отлетела в сугроб…
Вблизи дом оказался немного странноват и даже несколько мрачноват. Ни огоньков, ни рождественского венка, в общем, ни малейшего намека на новогодний праздник.
– Может, здесь одинокая дамочка живет. Глядишь, и подженюсь!– Подбодрил себя Э.Д. Плетнев.
Зы-зы, просверлил дом электрический звонок.
В ответ ни шарканья тапочек, ни шелеста платья…
Зы-зы. Еще раз надавил он на кнопку.
Ни души.
Непрошеный гость отошел от крыльца и посмотрел на окна. За ними ему почудились некие всполохи.
– Ма-тру-ля-ля! Может, там пожар! Может, смертоубийство!
Эдуард Денисович сильно толкнул дверь и влетел в прихожую.
На полу персидский ковер. В углу антикварная ваза. Зеркало в золотой оправе. Старинные часы с боем.
– Эй-ля! Эй-ля! – крикнул Плетнев.
– Я– я– я… – отозвался дом.
– У-у-у-у – завыла точно по покойнику собачонка.
– Вот же будь ты неладна, – ругнул собаку Плетнев. Он хотел было крикнуть еще раз, но вдруг услышал, как где-то наверху заскрипел паркет. Эдуард Денисович обернулся и увидел стоящего на площадке второго этажа ангельской наружности мальчугана.
– Здрав…
Мальчик приложил к губам палец и жестом позвал его наверх.
Эдуард Денисович осторожно поставил ногу на ступени.
Скрип-кряк… скрип-кряк, – чудной мелодией запели они у него под ногами. Скрип-ля-ля. Скрип-кря-кря, точно шел он не по лестнице, а по клавишам некоего волшебного инструмента.
Лестница привела его в роскошную залу. В глаза бросились роскошь и изящество. Хрусталь, мрамор, кожа, золото, картины. Не лишенный эстетического вкуса, Эдуард Денисович сфокусировался на «прекрасном».
– Спаситель. Богоматерь. Святые какие-то? Кто с крестом, кто с посохом, а этот чего держит? Кажись, скальп. Ну-ка, ну-ка…
Эдуард Денисович присмотрел. В правой руке святой держал содранную кожу с лицом Э.Д. Плетнева.
– Итить твою направо! – вскрикнул Плетнев и отскочил от картины. Зад его уперся во что– то твердое. Эдуард Денисович осторожно повернул голову. Кресло. В нем спящий дедушка.
– Эддбард… это… Денво.. ич. С Новгод… этсамое… по объявлению, – нечленораздельно залепетал Плетнев.
Веки у старичка дернулись. Глаза открылись.
– Да, да, да. Конечно, конечно. Я ведь, милый вы мой, давно вас поджидаю. Так давно, что даже и задремать успел. Рад! Весьма! Плетнев, говорите? Эдуард Денисович? Ну, а я в свою очередь – Гавриил Христофорович Богославский.
– Так вы иммигрант? Первой волны!? – услышав родную речь, обрадовался Эдуард Денисович.
– В некотором роде. Да вы присаживайтесь, Эдуард Денисович. Присаживайтесь. В ногах, как утверждает пословица, правды нет. Милости прошу.
Старичок щелкнул пальцами. Тотчас же рядом с креслом затеялся мягкий стул.
– Ах! – Плетнев недоуменно глянул на старичка.
– Не волнуйтесь – в некотором роде ловкость рук. Я, видите ли, что-то вроде фокусника! Так что за объявление?
– Да вот… тут… короче, случайно нашел в кармане. – Э.Д. Плетнев предъявил хозяину газетный лист и добавил: – Мне это… понравился… японский вариант.
– Так, так, так. – Гавриил Христофорович достал очки. – Ну, что сказать, отличная традиция. Только почему же случайно? Раз нашли, значит, на то есть воля. – Г.И. Богославский указал пальцем вверх. – Ну, вы понимаете?
Э.Д. Плетнев кивнул головой. Хотя на самом деле ничегошеньки не понимал, а про себя думал: «Надо срочно делать отсюда ноги! Паленая хата! Ни елки, ни сосенки и даже намека на Новый Год! Может, сатанисты!? А я губу раскатал – поджениться! Как бы меня здесь с «пером» не повенчали!
– Не беспокойтесь! – видимо уловил плетневское настроение Богославский. – Вы не к Синей бороде в гости пришли. Никто вас здесь не обидит.
– Нет, я, пожалуй, пойду. Вы, я вижу, особо-то и не празднуете… потом… мне бы… короче, прикурить.
– Почему не празднуем? – удивился хозяин. – Еще как! И чашу изопьем, и хлеб преломим, и песней душу тронем. Вы петь любите?
– Да и вид у меня, сами видите, не праздничный, – ушел от ответа Плетнев. – В таком виде только что в свинарник, а не на Новый Год…
– Так это мы в два счета поправим.
Гавриил Христофорович щелкнул пальцами, и в воздухе закачались токсидо, сорочка, бабочка и лакированные туфли.
Эдуард Денисович прибегнул к новым аргументам.
– Но у меня педикулез, чесотка, анализ ВИЧ не в порядке. Вы мне только, если можно… спичек.
– Ну, что вы, Эдуард Денисович! Какой педикулез! Какой ВИЧ! – Богославский дважды щелкнул. – Считайте, что родились заново. У вас не то, что педикулез, у вас теперь, милый мой, ни одной бациллы не найдут. Одевайтесь!
Эдуард Денисович нехотя влез в гардероб.
– Батюшки! – изумился Богославский. – Совсем другой человек!
– Ну, прямо уж, – засмущался Плетнев. – Скажете тоже…
– Да вы сами посмотрите.
В руках у Гавриила Христофоровича засверкало громадное зеркало.
Эдуард Денисович взглянул и не поверил своим глазам. Из зазеркалья на него смотрел одетый, как говорят французы, «quatre epingler» гражданин.
– Я же говорю – фокусник, – подмигнул ему Богославский. – Сделайте одолжение…
Они вышли из залы и долго шли лабиринтами темных коридоров и сумрачных комнат. Плетнев слышал приглушенные голоса и ощущал на своей щеке чье-то холодное дыхание. Сатанисты. Гадом буду – они! Наконец, Богославский толкнул массивную дверь, и они вошли в огромную сверкающую огнями залу. В центре ее стояла ярко наряженная елка. На хорах оркестр. Волнующее шуршание женских туалетов. Пробочные хлопки. Звон хрусталя.
– Кажется, ошибся, – облегченно вздохнул Плетнев.
– Ну, вы пока осматривайтесь, знакомьтесь с гостями, а я побежал отдавать распоряжения.
Эдуард Денисович огляделся, инстинктивно вычислил буфет…
– Плесни-ка, любезный.
Хранитель стойки тотчас же наполнил рюмку чем-то многообещающим. Рядом поставил блюдце с ласкающей взор закуской…
Эдуард Денисович достал сигару и щелкнул пальцами. Бармен виновато развел руками.
«Надо же, как они тут свое здоровье берегут. Духовность надо беречь, а не здоровье…
Где ж огонька-то раздобыть? – Плетнев огляделся и увидел неподалеку бледно горящий камин. – А вот и огниво!» – радостно потер ладони Эдуард Денисович. Однако стоило ему сунуть руку за угольком, как огонь полыхнул, что в твоей преисподней. В зале резко запахло жженым волосом и паленой синтетикой.
– Ой, ё-ё-ё-й. Караул! – завизжали, закричали гости.
– Эдуард Денисович! – всплеснул руками, прибежавший на крики Богославский. – Ну, что вы, в самом деле!
– Я это… того… огонька. Плетнев указал на сигарный бычок. Курить этсамое… страсть как охота.
– Огонька! Ну, право, как ребенок! Да вы посмотрите! Посмотрите! На что вы стали похожи с вашим огоньком.
Вновь в руках Богославского сверкнуло зеркало.
Плетнев взглянул на свое отражение. Ма тру ля– ля! На рукаве токсидо дыра. Волосы в подпалинах.
Прямо не я, а какой– то «отважный спасатель» из заметки в городской газете.
– Вот беда… уж вы того… Как же я теперь… в таком виде… я уж, пожалуй, пойду, а за костюм… того… уж будьте уверены… – Эдуард Денисович рубанул воздух рукой. – Возмещу!
– Никуда я вас, на ночь глядя, не отпущу, а костюм…
Хозяин щелкнул, и от следов пожарища не осталось и малейшего намека.
– Ну, а теперь к столу, а то вы чего доброго еще и дом подожжете. Прошу!
Плетнев обернулся. Ни оркестра, ни гостей, точно их корова языком слизала, а на месте новогодней елки огромный стол. За ним ни души, только человек во всем черном: туфли, носки, смокинг, галстук, перчатки, цилиндр.
– Роланд Вольдемарович Апокалипсисов, – представил его Богославский.
Апокалипсисов снисходительно приподнял цилиндр.
– А это, в свою очередь, Эдуард Денисович Плетнев. Попал к нам по объявлению.
– Вот как! Интересненькое дельце. – Апокалипсисов принялся раскуривать напоминающую мефистофелевскую голову трубку. – Интересненькое.
– Позвольте, – Эдуард Денисович потянулся со своим бычком к господину.
– И что за объявление? – не отреагировал на жест Апокалипсисов.
Гость спрятал окурок и изложил суть.
– Ну что ж, господа, сдвинем бокалы за сблизивший нас «японский вариант», – предложил Богославский.
Ни Эдуард Денисович, ни Роланд Вольдемарович не заставили просить себя дважды.
– Теперь вкусим хлеба насущного и споем во здравие! Запевайте, Эдуард Денисович, – Богославский дружески толкнул в бок Плетнева.
– Да, я… как бы… этсамое… и не пою!
– Ой, хитрите, милейший, по глазам вижу, что лукавите. Спойте! Здесь же все свои.
– Так мне бы аккомпанемент, – уступил Плетнев. – Типа гитару…
Раздался щелчок. Не успел еще затихнуть его звук, как в руках у Плетнева смастерилась гитара.
Эдуард Денисович от неожиданности затряс головой. Правда, тут же успокоился. Крутанул настроечные колки. Нежно тронул струны.
– Степь да степь кругом… – запел он сочным тенором. – В той степи глухой замерзал ямщик…
– Браво! Брависсимо! – зааплодировал Богославский. – Не правда ли, замечательно, Роланд Вольдемарович?
– Ну, что сказать. Конечно, усматривается прямое влияние Вертинского, но в целом недурственно. Несомненный талант. Вы что же, профессиональный певец?
– Да нет! Я как-то… в общем пошел по другой линии…
– Выходит, что вы похоронили свой талант! – недовольно повел бровью Апокалипсисов. – Большой грех, между прочим, талант в землю зарывать! Провидение вам его дало для служения тварям Божьим, а вы на что его потратили?! По воробьям стрелять, да на социальное пособие пробавляться.
– Позвольте! Позвольте! Но я ведь, собственно, еще как бы и не умер. – Плетнев недоуменно посмотрел на Роланда Вольдемаровича. – Я еще послужу. Наверстаю! А воробьи… ну, было дело – грешен! Прошу покорнейше извинить, а вот насчет велфера… это вы напрасно… я в чужой карман не залез! Мне…
– Вот этого не надо! В смысле, оправдываться. Это, родной вы мой, не трамвай, а я не общественный контролер. На весах истинного правосудия ваши отговорочки, милейший, не прокатят. Загремите как миленький в тартарары…
– А я и не оправдываюсь, – обиделся Э.Д. Плетнев. – И за тартарары ваши не беспокоюсь. Я в них не попаду…
– Это почему же?
– Да потому что их нет…
– Что вы говорите? А мне, например, доподлинно известно, что есть…
– Допустим, – согласился Плетнев. – Но и в этом случае я туда не попаду, ибо всякий живущий на Земле заслуживает если не рая, то уж успокоения точно! Поскольку нет выше мучений, чем муки жизни!
– О! Да вы, я вижу, философ! – Роланд Вольдемарович скривил красивый рот в ироничной усмешке. – Умеете навести тень на плетень, а как же тезис – по делам воздастся каждому, закон кармы…
– Какой кармы? – возмутился Плетнев. – О каких делах речь? Минус детство. Плюс старость. Остается каких-то максимум тридцать лет, какие за эти годы можно сделать дела?! …Меня, между прочим, даже не спросили, хочу ли я рождаться. Ну, на худой конец, где? Родись я здесь… Впрочем, и здесь не лучше! Зеро милосердия. Квант сострадания! Живете в хоромах. Залов не перечесть, а люди Новый Год на улице встречают. Да что говорить – вам даже спичек жалко!
Плетнев в сердцах оттолкнул кресло и направился к выходу…
– Скажите, Эдуард Денисович, а что, вы и впрямь хотели бы здесь родиться?
Э.Д. Плетнев обернулся и увидел молодую даму из разряда тех, чья красота и обаяние заставляют художников ломать свои кисти и мольберты от невозможности не то что сотворить нечто подобное, но даже и передать, то, что до них уже было создано – природой ли, Богом…
– А… мы-ы-ы… вы… ы-ы-ы позвольте… э-э-э… кто… – забормотал сраженный красотой незнакомки Эдуард Денисович.
– Это не столь важно. Так хотите или нет?
– Чего м-м-м? Не понял м-м… я?!
– Родиться здесь, или я ослышалась?
– Да как вам сказать, – пришел, наконец, в себя Плетнев. – По мне, так рождение, как акт, вообще нужно запретить. Да, да, да. Стоит посмотреть вокруг, как сразу обнаружится, что жизнь – лишние для мироздания хлопоты. Воздух дай! Воду организуй! Нефть предоставь! Уж лучше бы в мире царили покой и тишина.
– Ну, как вы понимаете, законы мироздания мы с вами отменить не можем, но кое– что поправить в силах. Так, что мой вопрос остается в силе. Да или нет?
– Хм… ну, если так категорично. Тогда конечно! Однозначно! Потом, желательно, здешним королем! Уж я – то знаю, как управлять. Лиха в жизни хлебнул – по самые не хочу! Я бы тут и духовность поднял, и милосердие восстановил. Правда, языка я здешнего не знаю…
– Ну, это дело поправимое.
– А вы что ж, учительница иностранных языков? – игриво поинтересовался Эдуард Денисович.
– Возможно. Поехали со мной… узнаете, – красавица многозначительно улыбнулась. – Поедете?
– Поеду, – согласился Плетнев. – А чего не поехать, мне бы вот только огонька… так, право, курить хочется, аж уши пухнут. У вас зажигалки не найдется?
Дама не ответив, открыла перед Плетневым дверь.
На улице стояла холодная, беззвездная ночь. Однако холода Эдуард Денисович не почувствовал. Он завертел головой в поисках огня. Возле гаража увидел он чудной формы авто, а на заснеженной лавочке одиноко сидящего человека. Рядом с ним пристроилась давешняя собачонка. Стоило Эдуарду Денисовичу подойти к лавке, как шерсть на собачонке встала дыбом, и она, испуганно заскулив, бросилась в кусты.
– Простите, милейший, у вас огонька не найдется? – учтиво поинтересовался Эдуард Денисович.
Человек не ответил.
– Простите. – Эдуард Денисович толкнул его в плечо. Человек грузно завалился на бок. Плетнев наклонился и чуть, что называется, не упал замертво.
На скамейке сидел никто иной, как сам Э.Д. Плетнев. В руках газета со статейкой «Как отмечают Новый Год в разных странах». Простынка с нехитрой снедью. Початая бутылка водки. Окурок гавайской сигары…
– Ма… да… м! Там. Этсамое, – догнав красавицу, забормотал Плетнев, – там… вроде… как бы… я…
– Как вы? – Красавица удивленно дернула бровью. – Вот же вы!
– Я… и сам-ммм… ниче е-ее гоше е-е ньки не по о-о нимаю. Да вы посмотрите.
Плетнев потащил даму к скамейке.
– Вот!
– Но разве ж это вы? – криво улыбнулась красавица.
– Ну, как же не я! Куртка моя. Ботинки. Опять же усы, бородка, газета… Я!
– Нет, не вы. Вы вот! – прекрасная незнакомка фривольно толкнула Плетнева в грудь. – А это (она указала на скамью)… Это некоторым образом шелуха…
– Что значит шелуха?!
– Ну, труп, если хотите. – Красавица поправила розу в петлице плетневского токсидо. – Навскидку приблизительно час, как окоченел.
– Кто окоченел…этсамое, я? Как же я мог! Я же в теплом доме водку… с этим… Гаврил… как его… Христо… ну, короче, эмигрантом первой волны – кушал!
– Вы да, не стану отрицать, а вот он… – Красавица указала на труп. – Он в это время замерзал, как ямщик из вашего романса.
– Если я того… то что ж выходит?! Вырисовывается, что я…
Плетнев испуганно, закрыл ладонью рот. А вы кто? А! Ясно! Нет! Я никуда с вами не поеду. Я лучше в скорую позвоню. Может, еще не поздно!
– К сожалению, время свободного выбора истекло, уважаемый Эдуард Денисович.
И в ту же минуту чьи-то цепкие сильные руки схватили Плетнева и бросили в салон машины.
Автомобиль в доли секунды набрал бешеную скорость и, оторвавшись от Земли, растворился в черном квадрате неба. Поднятый им снежный вихрь вырвал из рук того, что осталось от Э.Д. Плетнева, газету с «японским вариантом» и понес ее по пустынным аллеям забытого Богом и людьми скверика.
With very bright lights in the clean nursery room, a new babe is born lying next to his mother – Queen Anna. The little baby – King Edward – was lying so still and quiet your majesty started getting frantic.
– Edward! Edward! The mother cried and still the baby lied motionless
The Queen Anna screamed out
– Nurse! Nurse! Please come help my baby.
– What wrong Your majesty why are you so frantic?
– I’m scared, my baby is not moving or breathing please help my babe!
The nurse picks the little baby up and slaps him on the bum and suddenly King Edward started to cry and move.
Right at this moment Edward Denisovich Pletnev forgot everything…*
*(Освещенный очень ярким светом, в чистой больничной палате, рядом со своей матерью – королевой Анной – лежит новорожденное дитя. Это крошечное создание – король Эдуард – лежит настолько тихо и спокойно, что ее величество начинает паниковать:
– Эдуард! Эдуард! – мать рыдает, но ребенок по-прежнему неподвижен.
Королева Анна громко кричит:
– Сестра! Сестра! Скорее помогите моему ребенку!
– Что случилось, Ваше Высочество? Почему Вы так взволнованы?
– Я боюсь!!! Мой ребенок не шевелится и не дышит!!! Помогите ему, пожалуйста!
Сестра проворно поднимает малыша, шлепает его по попке и король Эдуард внезапно плачет и начинает двигаться.
В этот самый момент Эдуард Денисович Плетнев все забыл…)
