ПРЕДИСЛОВИЕ И ПУБЛИКАЦИЯ ВЯЧЕСЛАВА НЕЧАЕВА
«ДАРОВАНИЕ ТВОРЧЕСКИ ПОДЛИННОЕ…»
«Э. Чегринцева занимает в эмигрантской поэзии особое место, дающее ей право на внимание критики. Она сочетает в себе индивидуально-лирическое начало со стремлением как-то глубже осмыслить и осознать личное. В ней чувствуется большое лирическое напряжение, но она умеет придать своему личному обобщающее значение, приподнимающее и осмысливающее ее творчество», – писал в мае 1938 года известный литературовед, историк русской литературы Альфред Людвигович Бем. (А.Л.Бем. Письма о литературе. Praha. 1996. С. 323).
Эмилия Кирилловна Чегринцева была одним из заметных и талантливых поэтов в творческом содружестве «Скит», яркой представительницей «пражской ноты». Она была настолько природным поэтом, вне любых объединений, что прежде чем говорить о «пражской ноте» и о «Ските», пожалуй, надо рассказать о Эмилии Чегринцевой.
Эмилия Кирилловна родилась в Екатеринбурге 24 февраля (по н. ст.) 1905 года. Ее отец, Кирилл Куцукович Цегоев, происходил из православной ветви осетинского рода Цегоевых. Он был женат дважды, и в семье Цегоевых было много детей: двое сыновей – Кирилл и Евгений, и три дочери – Лариса, Эмилия, Нина.
Вскоре после рождения Эмилии семья переехала с Урала в Бессарабию. Детство и юность Эмилии прошли в Кишиневе.
В апреле 1918 года правительством королевской Румынии была осуществлена аннексия Бессарабии, что было закреплено Бессарабским протоколом 1920 года, в результате чего Кишинев отошел к Румынии.
Здесь в 1922 году Эмилия окончила женскую русскую классическую гимназию баронессы фон Ю.П. Гейкинг и практически сразу же вошла в литературную жизнь.
История ее духовного развития, по ее собственному признанию, началась рано и прошла под огромным влиянием русской литературы, под путеводными знаками Пушкина и Лермонтова.
Уже в 1923-1926 годах литературные опыты Эмилии появляются в кишиневской газете «Бессарабия» и бухарестской «Наша речь». Ее стихи и проза останавливают внимание читателя свежей тонкой нотой таланта. Она подписывается «Э. Милль», «Э. Цегоева» или просто «Ц».
Волею эмигрантских судеб члены ее семьи постепенно собирались в Праге. В ноябре 1921 года в Прагу из Константинополя приехал учиться сводный брат Эмилии – Кирилл Кириллович Цегоев, а через год из Кишинева приехала ее старшая сестра Лариса.
Определенно, она из талантливого гнезда, и у нее творческая наследственность. Сестра Лариса поступила в Карлов университет. Брат учился на гуманитарном юридическом факультете, но одновременно вел литературную, редакторскую и издательскую деятельность, он был одним из основателей и главным редактором журнала «Студенческие годы» (1922), а впоследствии редактором-издателем пражской газеты «Новости». Кроме того, Кирилл Цегоев был известен как поэт-сатирик, беллетрист, театральный критик, актер, драматург. И помимо всего – он импресарио хора донских казаков «Платов».
Так что, приехав в Прагу в 1927 году, Эмилия Кирилловна, вероятно, не так остро ощущала встречавшее большинство эмигрантов одиночество. Вступая в самостоятельную жизнь в чужой стране, она, прирожденный поэт, испытывала молодую жадную потребность в поэтическом постижении обобщенной картины нового, иного для нее мира, в творческом осознании всего происходящего и произошедшего. Путь к этому, как ей казалось, лежал через философию и поэзию. И она становится студенткой философского факультета Карлова университета, где слушает лекции по русской, польской, немецкой литературе, по истории славянских литератур, по греческому и латинскому языкам, по истории Чехословакии и по русской истории.
И, конечно, необычайно разнообразная в те годы литературная жизнь Праги становится частью ее жизни. Она посещает заседания кружка «Далиборка», основанного писателями-эмигрантами В.А. Амфитеатровым-Кадашевым и П.А. Кожевниковым, поэтами Д.Н. Крачковским и С.К. Маковским. Здесь, в кафе «Далиборка» (название которого перешло к литературному кружку), собиралась литературная Прага – пообщаться, обсудить последние книжные и литературные новости, поспорить, почитать друг другу только что родившиеся стихи, или рассказы, или пьесы… Творческая натура Эмилии Цегоевой ищет, просит реализации, и в ее жизни закономерно появляется «Скит», объединение, сложившееся в феврале 1922 года в Праге, руководимое А.Л. Бемом. Сочетание культа поэзии Пушкина с широким и активным интересом к советской поэзии и литературе было, пожалуй, характерной особенностью «Скита». Членами объединения были уже знакомые Эмилии по «Далиборке» поэты В.М. Лебедев, В.Ф. Мансветов, Т.Д. Ратгауз, А.В. Эйснер.
Бем, говоря о двух направлениях в поэзии русского зарубежья, об основных тенденциях «пражской» и «парижской», сравнивал два стихотворения на тему одиночества – парижанина Георгия Раевского («Из распахнувшегося яркого окна») и пражанки Эмилии Чегринцевой («Стихи о Гулливере»), отмечал: «…тема у Г. Раевского никак не объектирована в художественные образы. Она всплывает на фоне ряда зрительных впечатлений природы <...> Ясно чувствуешь, что «одиночество» больше факт внутренней жизни поэта, чем поэтически оформленное переживание». «…У Э.Чегринцевой, – продолжал Бем, – образ Гулливера, с которым уже связан ряд чисто образно-поэтических ассоциаций, умело и тонко сплетается с мотивами субъективно-поэтическими. Тема одиночества органически связана со всей суммой образов и убедительно вытекает из них…». (А.Л. Бем. Письма о литературе. Praha. 1996. С. 198-199). И общий вывод таков творчество «пражан», в целом, шире, многообразнее, ярче и оптимистичнее утонченно-надмирного творчества «парижан».
Документы свидетельствуют, что 14 марта 1927 года Эмилия Кирилловна впервые присутствовала на собрании «скитников» и читала свои стихи, а 7 октября этого же года была принята в кружок «под №20». Именно с этого момента началась многолетняя литературная жизнь поэтессы в ее творческом доме. Она оставалась верна своему «Скиту» до самого дня его роспуска в сентябре 1940 года. (Кстати, после ее замужества собрания «Скита» часто проходили на квартире четы Чегринцевых в Виноградском районе Праги).
Итак, в 1930 году Эмилия Кирилловна выходит замуж за инженера Сергея Валерьяновича Чегринцева (1904-1977), который, к тому же, был серьезным филателистом и даже держал филателистический магазин. В том же году у них родилась дочь Марина.
Отныне Эмилия Кирилловна выступает и печатается под фамилией мужа – Чегринцева. Ее стихи публикуются в газетах «Возрождение», «Русь», «Меч», «Сегодня», «Последние новости»; в журналах «Русские записки», «Современные записки», «Журнал содружества», «Очаг»; в сборниках «Новь», «Скит»; в антологии «Якорь». (Она же редактор второго, третьего и четвертого выпусков сборника «Скит»).
На ее поэзию обращали внимание В.Ф. Ходасевич, А.Л. Бем, П.М. Пильский, Н.Е. Андреев, Л.Н. Гомолицкий, Н.Н. Новаков-ская и др. Даже критически настроенный к «пражанам» Георгий Адамович вынужден был признать, что у Чегринцевой «дарование творчески подлинное».
В 1934 году Чегринцеву принимают в Союз русских писателей и журналистов Чехословакии.
2 марта 1936 года состоялся вечер Э.К. Чегринцевой, устроенный Союзом русских писателей и журналистов совместно со «Скитом». Сохранилась программа этого вечера и «вступительное слово» А.Л. Бема.
На вечере читала свои стихи сама Эмилия Кирилловна, а также В.В. Морковин, А.Л. Бем, К.П. Макеева.
Чегринцева – поэт внутреннего чувства, романтик. На первый взгляд, ее поэзия камерна. Но камерность эта распахнута вверх, темы поэзии Ченгринцевой находятся в высоких философских пределах: жизнь, смерть, смысл человеческого существования… Но все это – на фоне обыкновенного городского пейзажа. Она идет от мира всем видимого, общезнаемого, внешнего – к миру внутреннему, особенному, в котором обыкновенное незначительное и частное, переплавляется ее талантом в чистую поэзию, а глубокие, порой, смутные личные переживания очищаются ее творческим горением до прозрачной ясности вечно повторяющихся знаков общечеловеческой судьбы. Яркий пример тому – стихотворение «Шахматы» и «Стихи о Гулливере».
Интересно свидетельство Бема, который писал Эмилии Кирилловне: «И из каких душевных тайников это берется, и откуда это накоплено, и когда это пережито и прочувствовано? Это для меня всегда было загадкой и почти чудом». («Вокруг «Скита». Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1994 год. СПБ, 1998. С. 188).
В 1936 году в Праге, в серии изданий «Скита», увидела свет первая книга стихотворений Чегринцевой «Посещения», отпечатанная в Таллине. За ней последовала вторая – «Строфы», изданная «Священной лирой» в Варшаве в 1938 году. В 1939 году, в шестьдесят девятой книге «Современных записок», появляется последняя публикация её стихов.
В 1941-1945-е военные годы Чегринцевы живут в Праге. Эмилия Кирилловна продолжает писать стихи, посещает собрания Семинара по изучению современной русской литературы. После войны она преподает русский язык в чешских гимназиях и институтах, в том числе, в Пражской Театральной академии. Пишет стихи.
В 60-е и 70-е годы Чегринцева неоднократно приезжала к родным в Советский Союз, посетила Москву, Ленинград, Киев, Кишинев. И, несмотря на ее уверения в письмах ко мне, что с поэзией она распростилась, продолжает писать стихи На события, происходившие в России, в мире, в семье, она, настоящий поэт, не откликнуться не могла.
Когда мне посчастливилось навестить Эмилию Кирилловну в Праге, меня поразило обилие в ее доме русских книг. На книжных полках рядом с любимыми А.С. Пушкиным, М.Ю. Лермонтовым, Л.Н. Толстым, А.П. Чеховым стояли поэтические сборники А.А. Ахматовой, Б.Л. Пастернака, Э.Г. Багрицкого, О.Ф. Берггольц, Е.А. Евтушенко, А.А. Вознесенского, однотомники В.Г. Распутина, Ю.В. Трифонова, Ю.П. Казакова и др. Из поэтов молодого поколения Чегринцева особо выделяла Беллу Ахмадулину, чей талант ставила очень высоко.
К сожалению, все написанное ею в последние годы, осталось в ее архиве, в черновиках, незавершенным. И только за несколько месяцев до своей кончины Эмилия Кирилловна Чегринцева смогла увидеть первую в России и последнюю прижизненную публикацию своих стихов. («Московский комсомолец» 17 мая 1989 года).
16 ноября 1989 года Э.К. Чегринцева скончалась в маленьком городке Наход на севере Чехии, где жила в последние годы вместе с дочерью.
Вячеслав Нечаев
Публикуемые ниже ее стихи взяты из ее книг «Посещения» и «Строфы» и из ее архива.
* * *
Рисует белые узоры
на окнах тонкая игла,
и стынут стекла, как озера,
и, как озера, зеркала.
А электрические звезды
в витринах искрятся, как лед,
и брошен прямо в синий воздух
твоих сонетов перевод.
Из тьмы пустого магазина
обложки пламенная вязь
зовет, как голос муэдзина,
сквозь копоть улицы и грязь.
Но смотрит ночь темно и хмуро
и, каблучками простучав,
уйдет с другим твоя Лаура,
и вот – оплывшая свеча –
твоя бессмертная надежда
погаснет медленно у глаз,
между страницами и между
листами, людям напоказ.
И будут снова стыть в витринах
сухие лавры на висках
и, как широкая равнина,
заиндевевшая тоска.
ПРАГА
Растянув тишину по аллеям,
приколов к темноте фонари,
теплый вечер мундиром алеет
на посту у сентябрьской зари.
Каменеет дворцовая стража,
каменеют химеры и храм.
Смерть на ратуше время покажет:
– Горожане, пора по домам! –
И тогда из-под арок в извивы
узких улиц, сквозь копоть и пыль,
золотистым играющим пивом
малостранская вспенится быль.
Газ больными глазами моргает,
и туман вырастает стеной,
и, бунтарские песни слагая,
бродят души в угрюмой пивной.
Хмель их горек, и хмельно их горе,
потрясает кружками цех;
а в молчании обсерваторий
ищет Брагэ счастья для всех.
И, пугаясь полночного крика,
по подвалам алхимики ждут
золотую удачу, и дико
над ретортами ночи плывут.
И в предчувствии бед и бездолья,
одинокий и злой, как скопцы,
серым пальцем глиняный Голем
королевские метит дворцы.
СТИХИ О ГУЛЛИВЕРЕ
1
Тишина, как глухая пещера,
крепко спит лилипутья страна;
только душная ночь Гулливера
вновь с пустыми руками – без сна.
Гулливер, на листах иллюстраций
ты на бодрого янки похож,
ты раскатисто должен смеяться,
чтоб спасти эту детскую ложь.
Но бессильная горечь по-крысьи
гложет сердце все глубже и злей,
головой ты в заоблачной выси,
а ногами – на этой земле.
И над сердцем твоим без опаски
лилипуты ведут хоровод,
и твою простодушную маску
букинист на прилавок кладет.
Гневной рифмой хмелей на рассвете!
Чахнет муза с тобою в плену,
и завидуют малые дети,
что нашел ты такую страну.
Задыхаешься, плачешь и стонешь,
окружил мелюзгой тебя Свифт,
и широкие эти ладони
подымают их к солнцу, как лифт.
И сквозь строй заколдованных суток
по игрушечным верстам равнин
гонят душу твою лилипуты,
заклейменную словом – «один».
2
Томясь в тисках обложки серой,
еще не предано земле,
лежит бессмертье Гулливера
огромной книгой на столе.
Спеша взволнованно пробраться
сквозь сон библиотечных лет,
над темным пленом иллюстраций
растет и крепнет силуэт.
И вот, круша ногой булыжник
миниатюрной мостовой,
вновь Гулливер из ночи книжной
выходит в город неживой.
Опять напрасно ожидала
душа увидеть в этот раз
дома размеров небывалых
и над собой фонарный глаз.
Как надоело Гулливеру
на гномов сверху вниз смотреть!
Где души равных по размеру?
Где все смиряющая смерть?
Склонись – торопят лилипуты
резвиться с ними в чехарду, –
вот так пустеют склянки суток
двенадцать месяцев в году!
Зачем придумал сочинитель
улыбку бодрую тебе?
Ты гневно рвешь гнилые нити,
и крошки воют, оробев.
И, сняв со всех границ запреты –
как безграничен строк простор!
у самого плеча поэта
душа сгорает, как костер.
И, гранки заслоняя тенью
густых ресниц, ты видишь тут –
венок чудесных приключений
кладет у гроба лилипут.
* * *
Проклятый город Кишинев
А.С. Пушкин
Лошадям и извозчикам снятся
хруст овса и прохладный трактир.
Небо:– мелко, кистями акаций
разрисованный кашемир.
На базаре под градом наречий
помидоров краснеют ряды,
и в пыли – потерявшие плечи,
желтоватые головы дынь.
Духота наступает на город,
стороной кукурузных полей,
вечер рдеет над старым собором,
над молчаньем зачахших аллей.
И поэт покидает свой цоколь;
не касаясь земли башмаком,
он идет, как всегда, одинокий,
горевать в губернаторский дом.
И в змеином, зеленом объятье
виноградников и садов
от бессильных и давних проклятий
задыхается Кишинев.
ГАДАНЬЕ
Разложены черные пики
над сердцем твоим венцом,
налево король двуликий
с дорогой в трефовый дом.
Любовь твою радость погубит,
смотри – под сияньем корон
уже улыбаются губы,
уже розовеет картон.
И снова горячие руки,
как голуби на плечах.
Цыганка гадает разлуку,
и медленно тает свеча.
У троек недобрые вести,
девятка обиды сулит,
и с пиковой дамою вместе
злосчастье и горе спешит.
Что было? – За мастью червонной
улыбка, как спрятанный клад.
Что было? – Темно и бессонно
январская ночь протекла.
Что будет? – Нежданная встреча,
но снова сжимается грудь,
крестами трефово отмечен
на вечер предсказанный путь.
Зовет дружелюбная дама,
торопит вернуться назад,
но ты выбираешь упрямо
дорогу, ведущую в ад.
Вся жизнь под колодою клейкой,
и нож над червонным тузом –
четыре руки злодейки
сметают карточный дом.
