(«IR», №21-22)
ЛИКИ БЕДЫ
Мы не встревожились, не обеспокоились и не отрешились от повседневных забот, этой мышиной возни, когда судьба наша с пугающей настойчивостью явила нам один за другим три знака беды. Сначала – обрушение Татартупского минарета, этого фасадного знака Осетии и метки, оставленной на нашем национальном лике историей. Затем – сожжение Рекома, этой всеосетинской молельни, в древних стенах которой еще обитал дух прежде живших поколений. И, наконец, перестрелку в святой Роще Хетага, куда ежегодно, в дни полного торжества Солнца, спешат все нации Осетии, чтобы еще раз утвердиться во мнении: мы, невзирая на различия между нами – языковые, образовательные, имущественные, должностные – остаемся нераздельны в Общем доме нашем по имени Осетия, без определений Северная и Южная.
Каждый из нас, в полном соответствии со своими неурядицами, видит только один, обращенный к нему, лик этой беды. Поэтому одни настойчиво твердят об агонии национального языка и национальной культуры, другие – о коррупции, третьи – о параличе законов, четвертых беспокоит удорожание хлеба насущного, пятых – еще что-то в том же духе и так далее. И никто – ни философы, ни радетели нации – не составит из этого множества ликов беды общую мозаику, чтобы оценить как степень возможной опасности, так и соразмерность ей наших сил и нашей организованности. Дух стяжания, бациллы которого внедрились в наш организм и уже разъедают и нашу душу, уводит нас, точно средневековый дудочник детей несчастного города, с поля, на котором может развернуться осетинский Армагеддон.
Кое-кто из нас, полагавший недавнюю государственную идеологию девственно непорочной, сегодня все еще находится в положении влюбленного юноши, который, вдруг узнав, что его возлюбленная на поверку оказалась блудницей, никак не может смириться с грубой, но, тем не менее, явной же истиной: да, возлюбленная была блудницей, поэтому, осознав этот факт, как данность, а также и то, что здесь ничего не подлежит уже изменению, теперь надо отступиться от нее и строить жизнь без романтических иллюзий.
Хвала и честь тем, кто остался верен призраку непорочной девственницы и все еще размахивает красным свидетельством мнимого ее целомудрия – бывают в жизни однолюбы и ничего с этим не поделаешь. Куда, однако, важнее другое – то, что остальные, а это подавляющее большинство, потому что однолюбы – племя все-таки малое среди прочих, – подались к другому краю общественного поведения, метнулись от идеализма к цинизму, открыв себя всем порокам, которые в изобилии предложила жизнь после исторического разочарования. И, разумеется, при неразборчивости, с которой мы начали осваивать новые ценности или то, что только кажется ценностями, – чем, похоже, мстили себе за прежний романтизм, – мы приобрели некий иммунодефицит, этот своего рода мировоззренческий СПИД. Поэтому все, что предлагает дикий рынок, начиная с лежалых импортных товаров повседневного спроса, снабженных ослепительными этикетками, и кончая продукцией антикультуры, этим изделием дьявола, для нас соблазнительным прежним запретом на него, так легко разрушает в душе нашей и национальное основание, которое строилось в течение тысячелетий, и гуманные установки, которые школа по мере слабых сил своих внедряла в сознание каждого, кто получил обязательное среднее образование.
При этом даже наши самые лучшие люди все еще полагаются на самодостаточность одинокого человека с приличным набором мужественных качеств и преданностью маленькой Родине, чем на объединенные усилия общины, сплоченной единой идеей. Неизвестно, правда, чем объяснить такое положение – желанием ли славы, до которой наша национальная душа всегда была охочей и которая отвергает массу и благоволит лишь к бойцам-одиночкам, или неспособностью наций к этим объединенным усилиям общины. Нам, душой пребывающим в архаической части собственной истории, чуждо философское осмысление того, что случилось с нами после развала Советской державы. Именно по этой причине мы не усвоили ни одной идеи из тех, которые эпоха предложила народам бывшей империи. Мы пребываем в блаженном историческом покое, не волнуемом исторической тревогой и не располагающем к историческому творчеству. И это уже само по себе беда, ставшая для нас образом бытия, столь опасного и затянувшегося, что поневоле начинаешь думать о благоволении к нам судьбы, необъяснимой ее симпатии к нам, ибо явленные нам знаки есть предупреждение:
Встряхнитесь, будьте бдительны,
Что-то готовится,
Кто-то идет!..
ИСКУССТВО КАК НАЦИОНАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
Мы зациклились на нашем далеком прошлом, не придумав для подтверждения собственной состоятельности ничего, кроме похвальбы деяниями, – увы, не своими, а предков. Впрочем, об этом не скажешь лучше, чем сказал Коста в своем упреке нации, упреке, так и не усвоенном нами:
Тар хъёдмё бацыдтё, пыхсы ныдздзёгъёл дё, –
Стонг фосёй сонтдёр, зыддёр,
Иугёйттёй агурыс фароны хётёлтё…
Конечно, относительно несклонности нашей к философскому осмыслению положения, в котором мы пребываем, можно и даже нужно жалеть, но констатация этой унылой истины еще не значит, что мы не имеем других возможностей усвоить и принять к сведению подсказки эпохи, требующей от нас исторического творчества. В той особенности, которая кажется трагической, – имеется в виду пребывание духа нашего в архаике, а тела в современности, – наличествует и спасение, потому что взамен философскому осмыслению нашего исторического бытия, в том числе и сегодняшнего, мы можем положиться на иное исследование нашего исторического опыта – через искусство, которому национальная душа столь податлива, что явно видна подтвержденная историческими примерами предрасположенности душа наша к освоению сложностей жизни именно через искусство. Недаром ведь у нас столько художников, что их мастерству и неожиданно-высокой талантливости могла бы позавидовать и нация куда более крупная, чем осетинская. Ведь с наличием у нас множества людей, расположенных к литературному творчеству, так что участвуй мы деятельно в современном историческом процессе, с глубинным принятием нашего духа, литература Осетии была бы, вопреки малочисленности нации, одной из первейших. Даже при профессиональной нищете, на которую обречен у нас литератор.
Пусть не все так безнадежно: идеи, способные вывести нас из анабиоза, этого мертвого сезона собственного духа, к историческому творчеству, – а ими могут быть как национальная идея вообще, так и тезисы стратегического характера, связанные с непостоянством политической жизни России, неотъемлемой частью которой мы являемся, – мы должны усвоить, какими бы нелицеприятными они ни были, испить, как горькую пилюлю, на этот раз позолоченную красотами национального искусства. Впрочем, мы располагаем на этот счет примерами самой строгой убедительности, «Сказаниями о нартах», этой национальной исторической программой и историческим завещанием, с аккумулированным в ней опытом бесчисленных поколений предков, умом своим и мыслью поэтической осваивавших мир с его сложностями. И уж совсем доказательной иллюстрацией мысли об искусстве как способе усвоения нами велений истории является поэзия Коста, через которую разделенные хребтами, глубокими пропастями, обычаями, даже разным произношением глагола осетинского, мы осознали себя единым народом с едиными корнями и одной судьбой.
Неизбежный вывод, к которому приходишь после этого: наша национальная культура в той части, в которой ее воплощают профессиональное искусство и литература, должна быть ограждена от рыночных законов, ибо в ней и только в ней – в полном согласии с умонастроением нации – и через нее будет усвоена идея, соответствующая предлагаемой исторической эпохе, чреватой гибельными особенностями для этноса, вступающего в новейшую историю без предварительной разведки и без исторического опыта.
Ведь возможные опасности, которым история может научить нас, уже сейчас так или иначе отражены в национальном искусстве и национальном фольклоре, и нужно лишь внимательнее, с доверием, словно мы имеем дело с волшебным зеркалом Шатаны, вглядеться в эти отражения и увидеть потенциальные угрозы нашему национальному существованию, чтобы, оценив их размеры, озаботиться уже далее относительно принятия соответствующих мер.
Когда, однако, может нагрянуть беда, знаки которой нам даны в течение столь короткого времени и со столь упорной последовательностью?
Очевидно, первыми среди возможных напастей являются беды, связанные с агрессией извне или со смутой внутри нашей нации. И, безусловно, острейшей из них является предъявленная нам территориальная претензия. Она не только не теряет своей остроты, но, наоборот, приобретает еще большую бескомпромиссность. И отказ от нее, даже заверенный самой главной подписью со стороны предъявителя претензий, подписью, в искренности которой не приходится сомневаться, еще совершенно ничего не означает, потому что те, кто покушался на территориальную целостность Осетии, уже забыв о противоправности совершенного злодеяния, еще не скоро забудут о погибших, которые в массовом сознании, запутанном средствами массовой информации, трансформировались в героев и мучеников и, настоятельно, взывают к живым о мести. Кроме того, у нашего этнического оппонента территориальная претензия превратилась в национальную идею, с которой так просто, даже с подписанием самых торжественных документов, никто не расстается.
Что же касается нас самих, то и мы не более отходчивы: наша осетинская память пока тоже остается распятой на крестах мемориалов защитников Осетии. И потому было бы чистым безумием тревожить эту израненную память народов, какими бы благими намерениями не руководствовались участники переговоров.
Вероятно, на ближайшее десятилетие наличие у нас этнического оппонента останется нашим главнейшим бедствием среди прочих. С ним, как с проклятием обоих народов, мы вступим в ХХI век, отвлекая на него как наше национальное внимание, так и наши национальные ресурсы – интеллектуальные и экономические, с жертвоприношениями в виде человеческих жизней. А пока обратим слух к тысячелетней мудрости, гласящей: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом». То есть к истине о том, что не следует торопить время, которое может отбросить назад тех, кто его понукает. Пусть прежде заживут травмы, зарубцуются сердечные раны, укрепляя в нас, однако, надежду на то, что хотя сейчас еще «время уклоняться от объятий», но наступит и «время обнимать».
Конечно, было бы непростительным кощунством утверждать, что сейчас в этой области этнического отчуждения между двумя национальностями ничего невозможно сделать, кроме как вовремя, во избежание крови, выразить недоверие партнеру. Особенно если сама жизнь подсказывает возможное решение, обещающее хотя бы тот худой мир обоим народам, который лучше доброй ссоры, – в виде, к примеру, тех пограничных поселений со смешанным национальным составом, в которых совершенно ясно просматривается тяга сторон к отделению овец от козлищ. Как известно, совсем еще недавно это мы называли «компактным поселением», обещавшим принести добрый плод.
Отказ от идеи компактного у нас расселения части соседнего этноса ничем не обоснован, а приверженцы концепции возвращения беженцев и тех, кого по недоразумению все еще называют этим страдательным именем, в места прежнего проживания о ней даже не вспоминали. Возможно, это объясняется политической конъюнктурой, складывающейся в предвыборной России. Видимо, накануне выборов центральная власть озабочена желанием иметь ключ, открывающий двери в сокровищницу с голосами избирателей. И, кажется, кто-то, не знающий, что это такое – кавказское умонастроение, полагает, что Кавказская идиллия, с благоволением народов друг к другу и усмиренной Чечней, обернется волшебным, как у Али-Бабы, паролем, который отопрет заветную пещеру с алмазами в виде избирательских «да!».
Между тем восстановление статус-кво, то есть того, что было до трагических событий, обернется медвежьей услугой, оказанной политиками обоим народам, ибо в этом случае совершенно неизбежна страшной силы аннигиляция, в результате которой многократно увеличится количество жертв, что абсолютно недопустимо на фоне той демографической картины, которая складывается у нас – с отрицательным приростом народонаселения.
ИСТОРИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС И МЫ
Другой проблемой, возможно, наиважнейшей после территориальной – как по своей значимости, так и по растянутости во времени, поскольку она существует уже три четверти века, – является наша национальная разделенность, которая, кроме того что заставляет нас испытывать некое чувство ущербности, связанное с унизительным рассечением нации на две части, вдобавок распыляет наш духовный потенциал. Разные приоритеты у двух частей Осетии – это непроизводительная трата того бесценного капитала, который называется национальным интеллектом.
Надо помнить, что политика не оперирует такими понятиями, как нравственность, голос совести и пр. Поэтому еще долго Российская держава и Грузинская мини-империя в нескончаемых между собой политических торгах будут употреблять южную часть Осетии, как разменную политическую монету, духовной тягой своей к России, с одной стороны, и расположением за Кавказским хребтом, с другой, искушающую политиков отводить ей именно такую роль. Трудно сказать, сколько еще продлится подобное использование этой вполне живой половины Осетии, – если только Осетия сама не найдет достойного выхода из исторического тупика. Но завершится это не раньше, чем Организация Объединенных Наций начнет соответствовать своему названию, то есть перестанет быть Организацией Объединенных Государств или, еще точнее, Объединенных Держав, в которой бал правят отнюдь не нации. Тогда, наверное, к стыду всего человечества, народы увидят, что благополучие и мир в державах и даже, более того, на всей планете основаны на обделенности наций, которые в силу исторических случайностей пришли в ХХ век малочисленными. А что сообщество всечеловеческое придет к осознанию такого стыда, сомневаться не приходится. Сегодня, когда в беспокойном мире, обильном национальными разочарованиями, малочисленные, обманутые в своих исторических надеждах нации вынуждены искать опору в собственной истории и потому на высоком профессиональном уровне ведут исторические изыскания, подобное подкрепление собственного духа и подобное просвещение непременно породят у каждой из них историческую претензию. А это приведет к политическому движению, которое в ХХI веке, обещающем, если судить по тому, что мы наблюдаем сегодня в Евразии, стать веком защиты прав малочисленных народов, то есть логическим продолжением нынешнего века защиты прав личности, составит главный фактор нестабильности на планете.
Конечно, сегодня это может показаться невозможным и даже чрезмерно дерзким, но если вспомнить, то невозможным и даже совершенно невероятным казался в свое время и распад Римской державы, затем – Австро-Венгрии, а в наше время – Советского Союза. Возраст – около века или немного больше – оказался для этих империй роковым, так что долгожительство Грузии всего лишь отодвигает неизбежный финал, этот исторический приговор, на небольшой по историческим масштабам отрезок времени. Кроме того, искусственная второсортность малочисленных наций – это уже ясно обозначившийся тупик цивилизации, выход из которого пролегает через ослабление властных связей внутри имперских государственных образований, этих больших неразделенных семей с натянутыми между их членами отношениями. И только жалеть приходится, что выход из этого тупика политики ищут не разумением положения, а его усугублением с помощью пушек.
Но как бы там ни было, процесс автономизации народов идет, и успехи этого процесса – это успехи всего человечества, которое, возможно, таким образом приближается к началу тысячелетнего рая на земле, обещанного книгами Священного Писания.
Мы должны иметь крепкий дух и демонстрировать достаточные национальные усилия, чтобы не допустить оголения Южной Осетии, чтобы нация устояла против ползучей агрессии Грузии, этого способа растворения малочисленных наций, осуществляемого в данном случае через трудности бытового характера, в несколько раз более острые, чем в самой Грузии, через полную приостановку хозяйственной деятельности и, наконец, с помощью политической паутины, в которую Грузия запеленала Южную Осетию, чему мы так и не сумели помешать.
Не воспрепятствовав геополитическому разделению, случившемуся в 20-х годах текущего столетия, мы не должны позволить иное, уже гибельное разделение – духовное. Поэтому сохранение единства Осетии в ее этнических границах, с миром для каждого живущего в ее пределах, должно стать нашей национальной задачей в течение ближайших десятилетий. В этом – залог нашего национального возрождения, о котором так много говорят лучшие люди двух Осетий и для которого мы еще так мало сделали. И крепко помнить при этом, что наша разделенность – это боль общенациональная. Как, впрочем, и понимать, что припарки, которые предлагают люди с громкими голосами, но с глухо бьющимся национальным сердцем, в том числе и те, кто в мертвых глаголах нашего языка ищет отголоски Осетии древней и в то же время с легкостью необыкновенной перерезает живой нерв Осетии современной, эти припарки, не могут быть руководством к действию. В лучшем случае – это казус, который случается с людьми, не в свои сани садящимися. А в худшем… Впрочем, не о них речь, а о нас всех и о мере нашего участия в историческом процессе и возможных опасностях, связанных с этим.
В том числе и о том, что сегодня, в конце ХХ века, с явным брожением духа народов Евразии, наше существование на Северном Кавказе как индоевропейского и христианского анклава сопряжено если не с опасностью, то, по крайней мере, с осложнениями. Надо, по-видимому, со всей серьезностью отнестись к тому, что мы окружены народами с иной религией и иным умонастроением, формируемым под влиянием очевидных успехов нового политического феномена – исламского фундаментализма. Идейный вакуум, образовавшийся после распада Советского Союза, заполнили, с одной стороны, ислам, а с другой – американо-европейская демократическая концепция с шаткой в наших условиях основой из прав человека и сильной государственности. Не секрет, что успехи ислама более предпочтительны, а если принять во внимание, что ислам более чем убедительно доказал свою состоятельность в течение полутора тысячелетий и в качестве религии, и в качестве государственной идеи, то шансы ислама на победу над американо-европейской демократической концепцией выше, чем наоборот. И поражение России, военное и идейное, – в Чечне – доказательное тому свидетельство, ибо Россия там столкнулась не только с сопротивлением чеченского народа, в подавляющей массе удивительно единодушного в неприятии России как патрона, но и с силой куда более значительной. То есть с исламом, вдохновленным собственными успехами в Алжире, Тунисе, Иране, Афганистане, на всем Ближнем Востоке, в республиках Средней Азии, на Кавказе, с ценностями, едиными в своей основе, столь гибкими, что они годятся как прочная база и для экспансии, и для стабильной государственности в духе или постоянного покоя, или динамичного развития, в наше время демонстрируемого арабскими государствами с нефтедолларами.
В этих условиях анклавная Осетия, оставаясь Россией на Кавказе и Кавказом в России, и вместе с тем являясь частью Европы в Азии и частью Азии в Европе, уникальная именно по этому свойству, просто обречена на роль буфера между Россией и Северным Кавказом, на просторах которого волна национальных движений может прокатиться девятым валом, способным смести с лица земли как целые народы, так и предлагаемую Россией архитектуру политических построений, совсем не учитывающую своеобразия Северного Кавказа.
ВРЕМЯ ТРЕБУЕТ
Вписаться в роль буфера между Россией и Северным Кавказом – задача очень непростая, требующая большого искусства и большого трудолюбия с постоянной демонстрацией нашей обеспокоенности (разумеется, в пределах суверенных возможностей Северной Осетии) обстановкой на Северном Кавказе, с одной стороны, и трудностями России, с другой. Кажется, впрочем, что руководители республики это понимают. Во всяком случае тягу к посреднической роли Северной Осетии, роли, связанной с положением в Чечне и сложностями на Северном Кавказе, руководители республики обнаруживают постоянно.
Цель, в конечном счете, состоит в том, чтобы нам избежать участи Южной Осетии в отношениях между Россией и Грузией: Северная Осетия не должна стать предметом политического торга между Россией и Северным Кавказом, который обнаруживает пусть не очень выраженную, но тенденцию, тем не менее, к объединению под зеленым знаменем в некое подобие Северо-Кавказской Федерации, что в принципе вполне возможно. Как бы там ни было, опасность такого положения – стать политической разменной монетой – для Северной Осетии существует, и с этим следует считаться…
ИНОГО РОДА ОПАСНОСТЬ
Опасности, о которых мы рассказали, так или иначе связаны с политикой, но есть иного рода опасность, которая, подобно джину из бутылки, по неразумению хозяйственников выпущенная на волю, обрела такую самостоятельность, что только общими усилиями власти и народа, каждого из нас, кем бы ты ни был – богатым или бедным, верующим или безбожником, мафиози или тружеником, бизнесменом или рэкетиром, вором или членом правительства – можно справиться с ней. Мы имеем в виду наше экологическое неблагополучие, которое уже обрело силу Божьего гнева. В охоте за ложными приоритетами, в гордыне своей и жажде приобретений, мы уже не считаемся с тем, что отравили воздух, начинили наш хлеб ядом и, наконец, испортили токсинами наши воды, так что железу от них причиняется ржа, а всему живому – смерть.
Речь идет об опасности, которая висит над нами, как дамоклов меч. Сегодня природа североосетинская уже отторгает человека, обнаруживая аллергию на «человека мыслящего» в его директорско-хозяйственной разновидности, которая на поверку оказывается не такой уж и мыслящей. Урегулирование наших с природой отношений – это уже условие нашего выживания и, следовательно, первейшая из задач республиканского масштаба. И хотя мы исповедуем разные религии, разделены имущественно, между нами существует неприязнь личного или партийного свойства, хотя мы можем, в конце-концов, по многим причинам не любить один другого, это, однако, нисколько не меняет сути дела, то есть того, что нам не избежать единства перед опасностью, которая постоянно с нами. Перед катастрофическим состоянием нашей экологии. И чем раньше мы это сделаем, тем больше будет шансов на успех.
Мы уже не рождаем детей без отклонений от нормы, наши школьники за малым исключением больны. Замедленное мышление стало чертой характера подрастающих поколений. И это в то время, когда жизнь с каждым днем убыстряется и, следовательно, требует от человека мгновенной реакции.
То есть пришла пора мужественно посмотреть правде в глаза и признаться самим себе: мы больны. И среди прочего – алкоголизацией и наркоманизацией народа и, особенно, наших наследников, психозами и дебилизацией, снижением нашего иммунитета, так что следует ожидать появления болезней, которых медицина прежде не знала. У нас 30-35 тыс. хронических алкоголиков, и каждый третий молодой человек регулярно пробует наркотики. А если сделать поправку на недостатки учета, то эти показатели придется удвоить, а там: если учесть, что количество этих потерянных для общества людей стремительно растет, что болезни, причиненные нашей экологией, то есть такими крематориями, как «Электроцинк», НПО «Полимер», заводом «Победит», нашим диким автотранспортом, этим предприятием душегубок на колесах, то получается, что мы стремительно, со скоростью курьерского поезда, приближаемся к показателю, принятому среди демографов как катастрофический – к 18% дебилов, то есть к такой величине Божьего гнева на нас, после которой вырождение становится неотвратимым.
И это – при крайней запущенности медицины, которая сама нуждается в лечении, и не в последнюю очередь средствами, далекими от фармакологии. Ведь сегодня только ленивые не знают, а счастливые не ведают, что наша северо-осетинская больница отличается от ветеринарного учреждения лишь этажностью зданий, что она хуже человеческих, в которых, как известно, сидельцы спали с больными, что это по существу первый круг ада, в который запускается больной для хождения по мукам. Там, в обиталище милосердия, вы столкнетесь с грязью, неприличной даже в хлеву, обнаружите много страданий и мало медицины, обилие черствости и полное отсутствие сердоболия. Поклоняясь золотому тельцу, там уже не помнят Христа, так что белые халаты все чаще подходят к больному с категоричностью, отработанной еще на больших дорогах: «Кошелек или жизнь!»
А ведь вдобавок наблюдается скачкообразный рост детского алкоголизма и детской наркомании, причины которых связаны не только с великой экономической депрессией, но и с ежедневным потреблением инфицированных вирусом ненависти отходов западной культуры. Прибавьте сюда неуклонный рост безработицы, которая стала не только социальной, но и медицинской бедой, ибо безработный обнаруживает симптомы болезни, медикам еще не известной, поскольку не изучается ни в каких медицинских вузах.
Сегодня, когда возможность катастрофы с вырождением целой нации и поражением промышленными недугами большей части населения республики (во Владикавказе с площадью в 220 кв. км, до начала великой депрессии наличествовало 230 промышленных предприятий!) стала явной, задача нашего выживания должна вырасти до степени всеобщей, до степени задачи каждого гражданина республики.
Надо, наконец-то, усвоить простую мысль, особенно на правительственном уровне, что экология в отличие от имущества, неразделима, и потому нам, всему обществу, или суждено жить, как в Ноевом ковчеге, или повторить печальную судьбу нартов, погибших в катастрофе, которую они называли Божьим гневом и которую, если выражаться терминами нашего безвременья, следует называть тупиком национального духа и экологическим крушением…
МЫ САМИ УЖЕ ОПАСНЫ
Опасности, которые мы попытались обозначить в первой части нашего разговора, относятся к разряду объективных, то есть от нас мало зависящих. Единственное, что мы можем сделать, это встретить их соразмерной силой, чтобы ущерб от них свести к минимуму. И в этом случае следить за их эволюцией является не только нашим долгом, но и общественной мерой для определения степени национальных усилий, которых обстоятельства потребуют от нас при покушении на наш главный приоритет – сохранение Осетии в ее этнических границах с миром для каждого, живущего в ней.
Но существуют опасности и совершенно другого характера, не менее угрожающие нашему главному приоритету. И они связаны уже с нами самими. Или иначе – это опасности субъективного порядка, размер которых зависит прежде всего от состояния нашего духа, от нашей гражданской зрелости и чувства ответственности перед грядущими поколениями. То есть качеств личности и массы, тех признаков, которые являются производными от культуры, а точнее, от двух ее видов: национальных традиций или традиционной культуры и, с другой стороны, уровня просвещенности народа, состоящего не только из тех, кто в поте лица своего добывает хлеб насущный – пашет и сеет, работает на производстве, молится Богу и не имеет ничего сверх праведным трудом приобретенного, но и из политиков, из ученых, из деятелей литературы и искусства, бизнесменов и даже из тех, кого в народе называют мафией.
Что касается национальных традиций, то сегодня с более чем достаточной обоснованностью следует сказать, что они оставляют желать лучшего, ибо характеризуются прежде всего признаками упадка и вырождения. Особенно в части отношения к труду, хотя тут, пожалуй, существует и извиняющее такой грех обстоятельство. Ведь еще не было в нашей новейшей истории – а это время жизни пяти или шести поколений – периода, когда бы труд кормил человека, доставляя ему нечто сверх нужного для воспроизводства его физических сил, то есть для употребления человека в качестве рабочего скота. И это породило своеобразную месть работника обществу – воровство, так что сегодня мстит город и мстит село, а закон даже поощряет эту месть, ибо не является обязательным к исполнению, напоминая этим известный хрущевский посул, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», тоже необязательный к исполнению.
На этом фоне нет опасности более страшной и унизительной, чем национальное нахлебничество как способ существования, особенно если оно становится условием государственного бытия народа, потому что в этом случае нация не может позволить себе ни одного исторического движения. Она, лишенная прочной основы для деяний, заботится лишь о том, чтобы шаткая под ней опора не стала еще более шаткой. Такой нации некогда творить – рука, протянутая за подаянием, не может одновременно держать молот или управляться с плугом. Песня такой нации, если, конечно, она еще может петь, должна быть хвалебной, и не о собственной доблести и национальных деяниях она слагается, а о щедрости руки дающей. О труде как способе существования и исторического самоутверждения не вспоминают вовсе, это становится просто неприлично, как разговор о веревке в доме повешенного.
Историческое у нас дискредитирование труда как блага породило, кроме прочего, еще и громадное разочарование в принципах нашего государственного устройства, что всегда чревато социальными потрясениями – бунтами и революциями. И вполне логично, что прочность такому неустойчивому государственному устройству, дискредитирующему труд, может обеспечить лишь гражданская масса, сама непрочно стоящая на ногах и поколебленная в разуме своем. То есть народу была предложена водка, так что сегодня не трудно встретить на селе пьяного уже с утра крестьянина, которого уже не исправить в ближайших поколениях, ибо постоянное опьянение стало образом жизни земледельца и труженика вообще. Наша государственная власть, полагаясь в своем обращении с народом на качества законодателя Угрюм-Бурчеева и исполнителя Держиморды, уже селекционировала постоянно нетрезвого и тем послушного работника, а сама даже не подумала эволюционировать, подтянуться к европейскому стандарту.
Между тем, мрачная в наших условиях перспектива с деградацией личности, а затем и целого народа все еще мало тревожит нас. Мы, в утешение себе, усугубляя деградацию, говорим – смотрите-ка, вон, какие у нас спортсмены, указывая при этом почему-то на борцов, вон какие за ними победы! Да что спортсмены – вон, каких ученых и деятелей культуры мы рождаем: один в Британии возглавляет «Департамент по аэронавтике и космическим исследованиям», другой руководит лучшим оперным театром России, третий подвизается в Москве и т.д., и т.п. Мы опасно запамятовали, что так утешались и в Спарте, изгонявшей за собственные рубежи философов, поэтов, скульпторов, подпитывая ими интеллект и без того более сильных народов. Чем это кончилось, не знают только невежды.
СОСТОЯНИЕ ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЫ
В сущности же положение таково, что нынешнее время, с постоянно меняющейся политической обстановкой, предъявляет малочисленным народам жесткий по сути ультиматум – быть или не быть. Никто, разумеется, не согласится не быть, но при другом выборе – выборе быть – нации нужно иметь собственную путеводную звезду, на которую и следует держать свой исторический курс. Называйте это как хотите: историческим ориентиром, путеводителем в дебрях современной политики, историческим гидом, национальной идеей, национальным курсом, ирон ёгъдау, наконец, – все годится, лишь бы это уберегло нас от соблазнов легкого житья в мире, который трудно назвать нормальным.
Функционирование традиционной культуры на приемлемом нравственном уровне определяет и готовность к движению в направлении путеводной звезды. Поэтому, если мы не удовлетворяемся движением вспять или, в лучшем случае, топтанием на месте с дегенерацией нашего духа, то святое это дело следует начинать с национальных усилий государственного характера, прилагаемых к черновой пока работе, с разборкой духовного мусора в блестящих этикетках, завалы которого давно уже заглушают чистые родники традиционной культуры, живая вода которых вобрала бодрящий вкус пластов нашей удивительной истории, так что способна, если только мы хлебнем из нее, оживить нашу волю.
И, естественно, с учетом нашей особенности в отношении усвоения судьбоносных истин через, главным образом, искусство, нельзя без взаимодействия с культурой донести до национального сознания важность как упомянутых выше государственных усилий, так и спасительную необходимость самого движения в направлении путеводной звезды.
Но что такое культура, рассматриваемая под этим углом зрения?
Безусловно, это, во-первых, высокая степень исторической просвещенности нации, определяемая глубиной усвоения собственной истории – как урока. И, во-вторых, это достаточно высокий уровень воспитания и современного образования. Грустно констатировать это, но ни по первому пункту, ни по второму мы не имеем ни малейшего повода для оптимизма.
Но с кого спрашивать?
ОДИН УЧИТЕЛЬ В ПОЛЕ НЕ ВОИН
Обращая взгляд на поле, где разворачивается война за человека, востребованного нынешними национальными задачами, мы видим там лишь одного бойца – учителя, униженного постоянной нуждой, только что не христорадничающего, и так запуганного обилием чиновников над собой и отсутствием элементарных прав в школе, что, скажем, даже самый бестолковый ученик, задавшийся целью изгнать нелюбимого учителя, может этого добиться без особенных усилий. Да и как же может быть иначе, если на иерархической лестнице, на которой располагается каждое общество, учитель нами поставлен на самую низшую ступень. Давайте устыдимся: педагог, по-гречески домашний раб, который сопровождал ежедневно хозяйского сына в школу и следил за ним и дома, остался в нашем обществе тем же рабом, с которого взыскивают и за поведение ученика в школе, и за неуспеваемость природного оболтуса, и за состояние школьного задания, ремонт которого государство постепенно переложило на натертые плечи учителя, и за проведение в жизнь самых диких замыслов чиновников от образования, и за многое другое. Вывод, к которому приходишь при исследовании бытия нашего учителя и нашей школы, прост: школа в том виде, в каком мы ее имеем сегодня, по существу отделена от государства, ибо подаяние, которое государство бросает в протянутую руку учителя, невозможно назвать зарплатой, а суммы, которые государство перечисляет школьной администрации на ремонт и приобретение инвентаря и наглядных пособий, могут удовлетворить разве что какое-нибудь богоугодное заведение. Судите, впрочем, сами. По расходам на нужды образования Северо-Осетинская республика в прошлом году занимала 84 место среди 88 субъектов Российской Федерации (я здесь пользуюсь данными директора школы №38 В.М. Дегоева) – таково положение в этой важнейшей области, в которой будущий гражданин и хозяин земли нашей должен приобрести не только начатки образования, но и навыки труда и подготовиться к приобщению к культуре. Для сравнения – соседняя Ингушетия по этому показателю занимает 38 место. Нелишне, наверно, при этом напомнить, что все успехи Осетии, начиная с XVIII века, объясняются прежде всего уровнем национальной просвещенности и национальной культуры, которым мы превосходили наших северо-кавказских соседей.
Но можно ли, однако, при таких условиях решить благороднейшую, почти божественную задачу, стоящую перед школой вообще, – вылепить из сырого материала, называемого ребенок, полноценного гражданина, «человека мыслящего» не только по внешним данным? Нельзя положительно ответить на этот вопрос, не взяв на душу непростительного греха, потому что нынешняя школа, с нищим запуганным учителем, этим изгоем нашего общества, может плодить только или жалких инфантилов, или буйных гладиаторов, что, впрочем, жизнь постоянно и демонстрирует нам. Но такая школа безнравственна. И потому, если мы дерзаем иметь общенациональные задачи, более долговременные, чем промежуток между выборами обитателей коридоров власти, общество должно превратить школу, во-первых, в приоритетное учреждение, вернув при этом учителю достоинство самое высокое, и, во-вторых, поставить перед школой четко очерченную цель – воспитать гражданина, способного к усвоению современного образования, связав последнее с усвоением собственной истории как урока и с наметившейся компьютеризацией всех областей человеческой деятельности. И все это – для работы на наш главный приоритет: сохранение Осетии в ее этнических границах с миром для каждого в ней живущего.
НАШИ ПАРТИЙНЫЕ РАСПРИ
Но опасность может исходить и из распри, которой, кажется, не видно конца, из войны между северо-осетинскими партиями, объединениями, союзами, обществами, ассоциациями, блоками, отделениями, группами и т. д., которых, по некоторым данным, в Северной Осетии свыше пятисот. При этом в программных целях этих организаций обязательно фигурирует благо Осетии как высшая цель. Но это, однако, еще и свидетельствует о том, что имеется более полутысячи представлений о совершенно ясном предмете, каким является это благо, то есть о нашем достоинстве, как национальной республики, о приемлемом уровне жизни и духовности. В принципе наличие пятисот с лишком у нас организаций прежде всего говорит о нашей гибельной разобщенности и о том, что цели этих организаций не так уж нравственны, поскольку святая, в сущности, задача, связанная с благом Осетии, ими употребляется как фиговый листок – для прикрытия истинных намерений, направленных к получению доходных должностей.
Трагично, что такая разобщенность увеличивает нашу и без того чудовищную незащищенность – что в социальной сфере, что в правовой. А незащищенность наша столь вопиюща, что заставляет вспоминать охоту американских плантаторов на беглых негров. Закон ведь мы употребляем как плевательницу, в которую можно харкать, но которой можно и убить, если, конечно, положение позволяет. Вполне естественно, что столь вольное обращение с законом вызывает у большинства населения брезгливость и страх, то есть на наших глазах создаются условия, при которых может появиться партия, способная взорвать стабильность в республике. Например, партия обманутых вкладчиков многочисленных акционерных обществ, которые открывались с позволения властей, то есть партия людей, которых власти отдали на разграбление подобно тому, как античный деспот отдавал взятый штурмом город солдатам-победителям. Недопустимый ни в каком случае правовой произвол, который власти не попытались остановить, ужасает своим цинизмом, ибо впади, скажем, кто-нибудь из этих ограбленных в праведный гнев и разбей он кирпичом окно какого-нибудь АО, то можно быть уверенным, что такой обнаруживший достоинство человек непременно окажется за решеткой и будет судим. И это на фоне отеческого благодушия, демонстрируемого властями в отношении к самим грабителям, организаторам АО, ни к одному из которых закон так и не предъявил сколько-нибудь серьезного обвинения с громким судебным процессом.
Власти совершили грубейшую стратегическую ошибку относительно судьбы этих пятидесяти тысяч обманутых вкладчиков АО. Ведь многое на будущих выборах будет зависеть от них, от их близких и знакомых, то есть фактически от всего правоспособного населения республики. Ни одному человеку, имеющему намерение баллотироваться на высшие должности, не поздоровится, если его имя с помощью партии обманутых вкладчиков застрянет в злобной памяти обобранных на виду у закона людей…
Но нам мало, оказывается, этих опасностей и, видимо, потому мы сами увеличиваем их. Натянутыми, например, отношениями, которые складываются между разными частями осетинского общества, в котором к ущельной ревности, этому постыдному приобретению последних 20-25 лет, на наших глазах добавляется рознь между беженцами из Грузии, с одной стороны, уже, кажется, освоившими собственную нишу в экономической жизни Северной Осетии, и с другой – коренным населением нашей республики. Если принять во внимание, что Грузия, страдающая всеми пороками, свойственными империи, и сильно нуждающаяся в ослаблении любой центробежной силы, – а проблема Южной Осетии является именно такой силой, – непременно учитывает и использует это благоприятное для себя обстоятельство, усугубляя его через возможности, имеющиеся у каждого государства, тем более у империи, а также помнить о социальных трудностях внутри нашей республики, то неприязнь, на базарном уровне сейчас существующая, может мутировать до гражданской вражды и выплеснуться на улицы.
При этом слово «кударец», которым мы скопом обозначаем и беженца из Внутренней Грузии, и беженца из Южной Осетии, пре вратится в термин, обозначающий наихудшее зло, так что может последовать клич: «Бей злодеев!»
Совершенно ясно, что проблема беженцев нуждается в страте гических коррективах, с обязательным и самым тщательным поиском золотого сечения в этом вопросе – чтобы Северная Осетия максимально облегчила участь каждого, кто действительно ищет у нас приюта себе и своим детям, а Южная не обезлюдела, не оголилась, превратившись таким образом в легкую добычу грузинской этнической экспансии. При этом ориентиром во всех наших действиях должен оставаться исходный приоритет нашей национальной политики – сохранение Осетии в ее этнических границах с миром для каждого живущего в ней.
Это сегодня – тот пробный камень, на котором проверяется состоятельность нашего правительства и нашего парламента. Задачи, вставшие перед этими двумя коридорами власти, настолько судьбоносны и настолько касаются каждого из нас, что, в сущности, как избранникам народа, так и министрам следовало бы написать над дверями собственных кабинетов и зала заседаний – «Оставь корыстность всяк сюда входящий» вместо другой надписи, которая всегда подразумевалась, но ни разу не была написана у входа во власть: «Зёй уё фёласа, мё тёрхоны лёгтё».
В этом случае мы имели бы все основания для оптимизма. Как тот древний грек, не последний, между прочим, среди афинских граждан, который, имея надежду в соответствии с немалыми достоинствами своими быть избранным в царскую свиту, но вопреки ожиданиям отвергнутый афинянами, все ж вернулся домой ликуя. Как же не радоваться, объяснял он, если в государстве столько людей, более его достойных сопровождать царя. То есть убедите нас, что все, кто пришел в парламент, действительно являются лучшими из нас, для чего в эти дни национального безвременья нашим парламентариям следует демонстрировать прежде всего самоотверженность. Это качество должно составить столь неотъемлемое свойство властей продержавших, чтобы компенсировать им неизбежный недостаток профессионализма. Но для этого необходимо проникнуться чувством величайшей ответственности, осознав себя в двоякой роли – в роли наследников, пока плохо выполнявших свои обязанности перед предками, и в роли завещателей, еще даже не пытавшихся сформулировать свои заветы потомкам…
ГРУСТНЫЕ ИТОГИ
Не лучшие дни переживает сегодня наш национальный дом. Фасадный знак его, Татартупский минарет, обрушился, молельный угол, Реком, был сожжен, а гостиная – святая Роща Хетага – была осквернена перестрелкой между сыновьями одной матери по имени Осетия. Мы на нашем семейном совете уже перестали понимать друг друга. Да и может ли быть иначе, если старшие все еще разговаривают согласно партийным инструкциям, уже отжившим свой век, а младшие отвечают им на лавочном английском. При этом, увы, ни те, ни другие не замечают, что потолок нашего национального дома уже обвис, а стены пошли трещинами.
Уже беспокойный сосед с востока, углядевшей разлад в нашем семействе, намеревается оттягать через суд или отобрать войной дополнительную себе жилплощадь – часть нашего национального дома. Другой сосед, с юга, три четверти века не по праву владеющий частью нашего национального очага, возведенного нашими отцами по обе стороны гор, перестраивает ее на наших глазах и уже называет другим именем.
Но это еще не все, потому что трудно и даже опасно стало дышать в нашем национальном доме. Ядовитая сажа заводов закоптила потолок и стены его, отравила наш хлеб и воду и уже портит национальное семя, из которого в материнской утробе формируется хилый, с медицинскими отклонениями национальный наследник. Впрочем, наши парни уже не женятся, они стареют, в охоте за ложными соблазнами истощая силу, а девушки не выходят замуж. Нас уже умирает больше, чем рождается.
Мы забыли, что над нами Бог. И потому дерзко, как нарты в последнем акте своей трагической истории, чересчур высоко занесли наши нравственные притолоки, так что уже не кланяемся ни когда удостаиваемся милости Бога, ни когда становимся объектом гнева Божьего.
И, конечно, уже не подаем милостыни голодному. Лишь шумно, на быстрых колесницах, японских и американских, проносимся мимо собственной нации неизвестно куда, однако оттесняя слабых, в том числе и наших стариков, отцов и матерей наших, к обочине жизни. Мы разучились сострадать. Наша черствость нам представляется атрибутом рынка и признаком супермена, так что мы уже не вздрагиваем, услышав про очередное самоубийство старого или безработного, которое теперь, с целью поберечь нервы, называем ничего сердцу не говорящим словом – суицид.
Мы отреклись от милосердия, так что стон больного уже не достигает ушей врача, в свою очередь отрекшегося от клятвы Гиппократа. Уже состоятельность кошелька больного, а не симптомы болезни в первую очередь устанавливает наша медицина.
Мы унизили учителя, низвели до положения раба того, в руки которого отдаем наше будущее – детей своих. Вместо школы мы сегодня имеем бурсу, учебное заведение XVIII века, одинаково калечащее как учеников, так и учителей.
Мы дискредитировали труд, образователя человека, так что уже с младых лет наших начинаем обнаруживать тягу к воровству. Мы огрубели настолько, что уже в святилищах наших раздается похабное слово. Мы уже забываем печального Коста, горевавшего о том, что «Рухс кувёндёттёй хынджылёг кёнынц». Мы слишком много едим, слишком много пьем и слишком много курим, так что наследники наши, уже отравленные нами самими в утробе материнской, вступают в жизнь, предрасположенные к порокам и вдобавок с замедленным мышлением и замедленной реакцией на требования скоростного века. Мы оглушаем наш разум наркотиками, предпочитая реальной жизни с ее чудесами галлюцинации, здоровым удовольствиям – болезненные наслаждения.
Мы вместо пяти чувств научились полагаться на четыре ариф метических действия, высчитывая в каждом нашем шаге материальную выгоду, и разучились молиться. Мы, не боясь смертного греха, берем взятки и воруем и потом обращаемся к Богу с анти-молитвой, приглашая Господа к соучастию в наших грехах. Мужеству мы предпочли удачу лавочника, так что уже Маммона, божество богатства, привязывает золотого тельца к коновязи, у которой раньше стоял конь, ёфсургъ светлого Уастырджи. Святилища наши мы превращаем в трактиры под открытым небом, испрашивая в них благословения в делах, которых следовало бы стыдиться.
Нам нечего сказать нашим потомкам, нечего положить – как итог нашей жизни – в историческую копилку. Но где тот философ, который пытался указать нам на наши ориентиры. Кто из нас самих старался отыскать на небе нашу путеводную звезду?
А если этого не было, то не грешен ли каждый из нас в отдель ности и уже не складываются ли наши индивидуальные грехи в один общенациональный, такой громадный, что может потребовать от нас исторического искупления с разорительной расплатой.
Но что мы можем сделать сегодня? Увы, это не известно никому, потому что задача, вставшая перед нами, слишком сложна: она задевает существеннейшие стороны нашей жизни, так что к ее решению следует приступать с учетом великого множества обстоятельств.
Для начала же пока нам следует согласиться, что плохо в нашем национальном доме. Решительно осознать эту невдохновляющую данность. Для этого, к счастью, требуется лишь мужество, в котором у нас никогда не было недостатка. Хотя, правда, не было и того, что мы имеем сейчас – победы вещного, грубо материального над идеальным, возвышенным…
Найдем в себе достаточно мужества, значит, Бог еще благоволит к нам. Дает шанс возродиться, для чего еще потребуется вспомнить, что мы уже переживали сходные исторические депрессии. Правда, в другие времена, когда соблазнов к отречению от самих себя было куда меньше. А это еще обязывает нас употребить собственную историю уже по назначению – как урок и, значит, как средство. Ведь именно в этом смысл истории.
Господи, спаси и помилуй Осетию!
