Книгу историка и художника Николая Бессонова «Суды над колдовством»* (*Бессонов Н.В. Суды над колдовством. Иллюстрированная история. М. РИПОЛ КЛАССИК, 2002, 384 стр.) было бы правильнее назвать «Молот для судей» по аналогии с печально знаменитым трактатом «Молот ведьм». Автор уже в предисловии оговаривается, что не верит в виновность жертв судебных дел по колдовству, а сами процессы в таком контексте воспринимаются как юридически, так и нравственно неправомочными.
Исследователь подробно рассматривает средневековую историю охоты на ведьм, ее создателей и противников. Отдельно подробно представлен сам процесс судопроизводства (арест, испытание, допрос, казнь). Бессонов специально анализирует эволюцию представлений о шабаше от ранних описаний XIII века как о сходке еретиков (с. 101) до более поздних, относящихся к XVII веку, когда окончательно сложилось учение о черной мессе (с.103).
Книга насыщена богатым фактологическим материалом – источниками и исследовательскими монографиями. Она рисует хронологию и географию охоты на ведьм. По мнению современных историков, число жертв превысило двести тысяч человек, коснувшись представительниц всех классов и сословий (с. 13). Наибольшее количество казней приходится на Германию и ряд областей Франции (Лотарингия, Нормандия, Бургундия и Па-де-Лабур), значительной жатва скорби была в Шотландии, Швейцарии, где имели место самые невыносимые условия содержания арестованных, и на севере Италии. В то же время Ирландия и Англия избежали столь широких масштабов террора (с. 68). По времени ранние процессы и казни относятся к началу XIV века. В 1316 году произошла первая казнь за колдовство в Италии. С этим же веком связан и первый светский суд над колдуньей (1390 год, Париж). 1487 год (публикация «Молота ведьм») знаменует начало массовых репрессий, пик которых приходится на два последующих столетия (XVI – XVII века). При этом следует учитывать, что собственно широкое участие инквизиции приходится на первую половину XVI века (с. 66-67).
Автор несколько раз подчеркивает, что обвиненные в колдовстве женщины нередко выдерживали допросы, продолжавшиеся зачастую по несколько дней. «Даже привычные ко всему судьи порой дивились, что ведьмам хватает сил терпеть такие зверские пытки» (с.222). Здесь совершенно верно отмечается, что ситуация была гораздо трагичнее, чем просто противостояние палача, имеющего практически абсолютную власть, и жертвы, чьи шансы избежать пыток были математическими. Дело в том, что не только судьи, но и жертвы были христианами. Следствие велось или гражданскими судьями, но с привлечением священнослужителей, или же монахами-доминиканцами (данный орден с 1233 г. вел инквизиционные процессы). Оговор себя под пытками обвиняемые считали грехом (ложью) перед Богом. «Погибель души страшила обреченных больше смерти». Ведьмы боялись «проявить слабость на этом свете, чтобы расплачиваться вечными муками на том, вот чего от них требовали на допросе» (с. 313). При этом Бессонов справедливо признает, что и «судьи были детьми своей эпохи», со всеми ее заблуждениями и стереотипами (с. 159).
Парадоксально, но в зеркальной ситуации оказались советские партийцы в годы «большого террора». Правда, в отличие от значительного числа ведьм лишь единицы из них, так же не считавших следователей своими врагами, нашли мужество держаться до конца (как, например, генерал Александр Горбатов). Большинство из них шли на сотрудничество с наркоматом госбезопасности.
Исследователь разрушает ряд устоявшихся мифов, связанных с процессами над колдовством.
Во-первых, о том, что охота на ведьм была связана со средневековьем. Статистика и факты говорят об обратном. «Пик охоты на ведьм пришелся на просвещенную эпоху Возрождения и более поздние времена – вплоть до конца XVII века. Современниками сожжений были Рафаэль и Кеплер, Магеллан и Спиноза» (с. 13).
Во-вторых, что именно инквизиция вела дела колдуний, а наиболее широкий размах они получили в Испании. Однако «особый размах репрессии приняли в XVI и XVII веках, когда инквизиция… редко вмешивалась в дела о колдовстве. Массовый террор вместо нее провели гражданские власти: светские суды, городские советы и королевские уполномоченные. Что же касается испанских инквизиторов, то в Европе трудно было найти людей, менее подверженных дикой вере в чародейство… В результате общее число женщин, сожженных за колдовство, оказалось в Испании по европейским меркам ничтожным» (с. 13).
Вместе с тем исследование Николая Бессонова вызывает и ряд возражений.
Автор дает оценку инквизиционному судопроизводству с позиций современного права, с точки зрения Всемирной декларации прав человека. В то время как многие положения нынешней юриспруденции (презумпция невиновности, состязательность сторон) возникли в результате эволюции древнего Римского права, через варварские средневековые правды, британскую Хартию вольностей, документы периода великой французской революции и американской войны за независимость, то есть через ту же систему права, которая судила ведьм. Естественно, развитость судопроизводства воздействовала на террор, корректируя его масштабы и методы. «В Англии при мягкой следственной процедуре за сто лет была казнена тысяча чародеек. По меркам континента это немного. Но английская практика доказала принципиальную возможность уничтожать ведьм без пыток» (с. 350).
Также необходимо учитывать исторический и культурный контекст эпохи. Если отвлечься от стереотипов, то, например, дикость и жестокость Ивана Грозного (тоже время охот на ведьм) не должны никого смущать. Ведь его европейские современники и их деяния (шведский король Эрик XIV со своим «Скуратовым» – Персоном, анлийский государь Генрих VIII, понтифики из клана Борджиа, события Варфоломеевской ночи) вполне соотносимы с обликом русского царя.
Другой стороной рассматриваемого контекста выступает роль инквизиции в европейской культуре. Наряду с «невинными» теологическими ересями (не представлявшими угрозу общественным институтам и самому государственному устройству), как, например, связанные с вопросами об иконопочитании, существовал целый ряд религиозных и одновременно социальных концепций, имевших в своей основе мощный заряд деструктивного начала. Исповедуя эгалитаризм не как равенство стартовых возможностей (смыслообразующий принцип современного западноевропейского и американского общества), а как обязательное равенство в бедности, они, в случае прихода к власти, пролили не меньшее количество крови и поставили бы крест на перспективе исторического прогресса. Вспомним бегарда Дольчина из романа историка медеевиста Умберто Эко «Имя розы». В принципе это признает и сам Бессонов – «победи другая сторона, и все повторилось бы с зеркальной точностью» – правда, выводя репрессии против ведьм за рамки рассматриваемого процесса (с. 344).
Важен и мифологический аспект – сторонники секуляризма эпохи Просвещения стремились всячески очернить клерикальное государство, представить практически всю предшествовавшую историю как некую совокупность мрачного невежества и разгула реакции. Парадоксально, но деяния французской революции, с ее якобинским террором, пожалуй, затмевают по масштабу самые мрачные периоды охоты на ведьм. Ведь даже таким одиозным лицам, как Торквемада или Пьер де Ланкр, и в голову не приходило топить суда с осужденными за колдовство и иные религиозные преступления на реке Эбро или Сене только лишь потому, что команды экзекутеров не справляются с резко увеличившимся объемом работы (таким образом, уничтожили, в частности, 90 священников в Нанте). Да и к помощи уголовников (резня в тюрьмах Парижа) кураторы инквизиции не прибегали. А названия (и методы) пыток и казней, их степень изощренности и циничности мало чем отличались друг от друга. «Республиканские свадьбы», в ходе которых женщин и мужчин связывали вместе и топили, вполне соотносимы, например, с инквизиторской «канатной постелью» (вид горизонтальной дыбы). «Роты Марата» убивали грудных младенцев арестованных («все равно врагами вырастут»), а инквизиторы и светские судьи не мучились угрызениями совести, отправляя на костер детей, многим из которых зачастую было всего два года, а также заставляли родственников осужденных присутствовать на казни.
Представляется и определенное лукавство со стороны не столько историка, сколько художника Николая Бессонова. Его чрезвычайно интересные иллюстрации к собственной монографии в одинаковой степени эстетизируют как описания шабашей, о чем сам живописец признается (с.225), так и допросы подозреваемых (см. его сайт с «говорящим» названием «Инквизиция-арт»). Тем самым, через алголангическую проблематику он невольно художественно оправдывает не столько жертв, сколько палачей.
Однако несмотря на указанные замечания книга Николая Бессонова представляется серьезным исследованием, представляющим интерес как для всех, кто интересуется эпохой средних веков и возрождения, так и просто для любителей истории.
