Перевод с осетинского
А. Наймана, И. Лиснянской, В. Гордеева
* * *
Припав к вершине, солнце угасало.
Не всадник ли Осетии с коня
Серебряное снял седло? Устало
Гора дышала на закате дня.
К подножью поползла тумана пена.
Не всадник ли Осетии принес
Для своего коня охапку сена,
Чуть-чуть разворошив ненастья воз?
Гора во мрак закуталась послушно,
Под буркой длинной стала не видна.
Не всадник ли Осетии в конюшне
Дремать оставил на ночь скакуна?
И две звезды над пиком замерцали,
Словно далекий прояснился взгляд.
То не стреноженного жеребца ли
Глаза полузакрытые глядят?
А на заре порозовеют кручи,
И, вновь явив неукротимый нрав,
Копытом звонко стукнет конь могучий,
Под всадником Осетии взыграв.
* * *
Не кардиолог я, но знаю твердо:
С кулак размером сердце и – безмерно,
В нем горы, степи, тропики и фьорды,
В ней купол звездный и луга люцерны;
В нем тонкие сейсмические щупы,
Ведущие во времени разведку;
Года и миги мелющая ступа,
Бьет, как боксер, оно в грудную клетку;
Словно птенец, что вылупиться хочет,
Иль мечущаяся в загоне серна,
Без устали оно стучит, грохочет:
«Мне тесно, грудь, стань, как и я, безмерна!»
ТОЧКА
С благоговеньем отношусь к тебе,
Хоть ты едва-едва заметна,
Точка:
Ведь без тебя мятущаяся мысль,
Словно олень, гонимый волчьей стаей,
В бездонную могла б сорваться пропасть,
И обижаюсь на тебя порой,
И злость глаза мне застит пеленою,
Когда бегущим в жаркую атаку
Безудержным шеренгам строк моих
Ты на пути встаешь,
Как баррикада.
И никогда о том не забываю,
Что станешь ты в конце судьбы моей,
Всей жизни подведя итоги,
Точка.
Перевод Анатолия Наймана
ПЕСНЯ МАТЕРИ
Прохладная ночь. Небо чистое в звездочках мелких.
Луна, словно красное сито, а свет, как мука.
И кто-то качает, качает в дому колыбельку,
И песнь колыбельная движется издалека…
Семь чудных сестер – семь Плеяд над моей головою
Светло улыбаются, рады они, как всегда,
Когда освященная первою песней живою,
Во мне закипает раздумий живая вода.
Луна, словно сито, и белого света крупица
Меня вопрошает: Зачем в полуночную тишь
Не спишь, и зачем тебе в доме твоем не сидится,
Зачем в незнакомые окна глядишь и грустишь?
Я взрослый мужчина, и все-таки сердце дуреет,
Когда колыбельная песня пускается в путь.
Луна, словно красное сито, и сеет и сеет…
В корыто моя превратилась широкая грудь.
Ах, как хорошо, что та женщина в доме соседнем
Поет и не знает, что я у нее во дворе
Сейчас притаился, как будто воришка последний,
Хоть вся моя кража – лишь память о детской поре.
Конечно ж, мне стало бы совестно, если могли бы
Заметить меня и что чувств не держу я в узде,
Что два моих глаза, как две васильковые рыбы,
Тихонько купаются в теплой соленой воде.
Я сладостно плачу – смешно говорить о причине, –
Моя колыбель мне мерещится в светлом окне,
Порой материнская ласка нужна и мужчине, –
Ах , мама, мне сладко, мне холодно, голодно мне!
Но вот уже песня погасла и свет погасили,
Ребенок заснул, и очнулся от памяти я.
Украденный час положу без особых усилий
Чужому ребенку на новый порог бытия.
КОЛЫБЕЛЬ
Давным-давно ты снесена в чулан
И сохнешь от обиды и кручины…
Какой-то неразумный мальчуган
Тебя ножом изранил перочинным…
Тебя с годами видеть все больней, –
И вот стою перед тобою кротко:
Ах, здесь, на перекладине твоей,
Песнь матери заснула, как сиротка, –
Ее запеленал в свои шелка
Паук медлительный и желтобрюхий.
И ты скрипишь, и слышится тоска,
Как в голосе покинутой старухи:
«Меня качает только ветерок,
Когда зиме в младенчестве не спится,
А ты уже женился, мой сынок,
И пустовать мне дольше не годится!»
Родимая, печаль свою развей,
Надеюсь, что по-твоему все будет, –
И песнь на перекладине твоей
Невестка обязательно разбудит.
* * *
Плачут деревья надрывно и глухо,
Как беспризорные дети:
Осень трясет их, как злая старуха, –
Больно стегает их ветер
Неумолимою плетью.
Бедные, бедные! Что за глумленье!
Разве на горном отроге
Не ублажали они своей сенью,
Не охлаждали они своей тенью
Путников в летней дороге?
Разве они, словно старшие братья,
С нежностью не заключали в объятья,
Птичьи жилища в апреле
И не качали птенцов в колыбели
И колыбельные песни не пели,
Тихие, словно заклятья?
Плачут деревья, как будто бы сами
Стали птенцами без оперенья,
Желтыми плачут слезами.
Плачут, вымаливая утешенье
И содрогаясь нагими телами.
Так приходи же, зима, поскорее, –
В белом крахмальном халате врачиха, –
Теплою мягкою ласкою вея,
Ветви обвей безболезненно-тихо
Снежным бинтом!
Перевод Инны Лиснянской
* * *
Сдержусь и замолчу. И крепко зубы стисну.
Порой так спрятан гром за облачком в тиши…
Молчание мое. Оно подобно гипсу –
за гипсовой броней скрываю крик души.
Перевод с осетинского Владимира Гордеева
