Залина ХАДИКОВА. Некролог Феллини

Моим родителям

Что новенького готовите? Еще один

фильм, лишенный всякой надежды?

1. Шоссе в никуда

Меня опять разбудили.

Не сразу понимаю, где нахожусь. Не узнаю. Кажется, это моя квартира. Моя квартира. Что я здесь делаю? Живу? И как я здесь оказался? Какое это сейчас имеет значение? Я здесь. И кто-то долбится в мою дверь.

Смотрю на часы. Семь. Утра или вечера? Если утра, то я спал всего часа полтора. Стучат. Надо менять режим. Я говорю это вслух. Почти каждый день. Стучат.

– Меня нет дома! – кричу я в сторону двери. Голос срывается.

Стучат. Ненавижу. Встаю. Пытаюсь дойти до двери. Ноги подкашиваются. Что было вчера? Или сегодня? Что было? А позавчера? Что было до этой настойчивой долбежки в мою дверь? Всю ночь, или весь день, во сне ловил какую-то собаку. Кажется добермана, или питбуля, не помню. Эта собака меня измотала. Открываю дверь.

– Джим?

Кто это? Какой-то тип в костюме. Незнакомый тип.

– Что?

Джим это я. Вообще-то меня зовут не Джим, но это имя нравится мне больше, чем мое настоящее. Моя мамаша, пока была жива, имела только одну страсть – кинематограф. Может, благодаря ей я стал тем, кем я стал – режиссером. А зовут меня Паоло. Такое вот имя. Кто может носить такое имя? Не я. А мама уже в раю. Бесконечно смотрит фильмы. Или в аду.

– Поехали.

Вот тебе раз.

– Куда?

– Тебя ждут. Только переоденься. Ты что, в одежде спал?

Это слишком интимный вопрос, чтобы отвечать на него незнакомому человеку, даже если он в костюме.

– Простите, мы кажется, незнакомы.

– Райнер, – он протягивает мне свою лапу. Я подаю ему свою.

Получается довольно жеманно. Очень хочется сесть. А лучше лечь. Он проходит в квартиру. Я соответственно делаю несколько шагов, пятясь. Так мы проходим в комнату. Она у меня одна. Увы, теперь мои таланты чаще всего интересуют только меня.

– Что ты ищешь? – спрашивает Райнер.

Ведет он себя как-то очень свободно, я сам у себя не всегда так себя чувствую. Я ищу сигареты.

– У тебя нет сигареты? – спрашиваю я, хотя взглядом уже нащупал пачку сигарет. И в ней есть одна сигарета. Это хорошо. Это приободряет.

Пока я курю, Райнер деловито заглядывает в шкафы. У меня их два. Я пользуюсь этим, чтобы сбежать. Убежать удается совсем недалеко. Видимо, я переоценил свои спринтерские способности, или недооценил реакции Райнера, но в двух шагах от дивана, я наткнулся на его кулак. Он засунул его мне точно в солнечное сплетение.

Когда белое полотно перед глазами начало принимать очертания моей комнаты, оказалось, что я пытаюсь встать на колени перед Райнером. А он удерживает меня от этого, буквально за шкирку.

– Ты немец?

– Почему? Русский. Одевайся.

Кажется, я его обидел.

– Да я никуда не собираюсь.

– Шутник, да? Я же сказал, тебя хотят видеть.

Что-то я не пойму. Может, я еще не проснулся?

– Ну, очухался? Все, хватит тянуть резину.

Он рывком ставит меня на ноги, все так же держа меня за шкирку, как щенка.

В машине я забиваюсь в угол, тем более что Райнер занял почти все пространство заднего сиденья. Впереди только молодой парень – шофер.

– Куда мы едем?

Это спрашиваю я, когда мы выезжаем за город.

– В гости.

Райнер улыбается. Я отворачиваюсь к окну. Куда мы едем? Куда меня везут? Мелькающие в сетчатке глаза огни завораживают, успокаивают, усыпляют.

Шофер рассказывает анекдоты, над которыми смеется только он. Кажется, на пятом или шестом, я засыпаю.

2. Три шага в бреду

– Джим.

Это Райнер стоит перед открытой дверцей и довольно нежно трогает меня за плечо. Я выхожу из машины, которая стоит на гравийной дорожке перед грандиозным замком. Три этажа, но высотой как все пять. Настоящий готический замок в лесу. По углам башенки-бойницы. Не могу отделаться от ощущения, что все еще сплю. Встряхиваюсь и смотрю на Райнера.

– Пойдем, тебя ждут.

– Райнер, у тебя нет сигареты?

– Ты слишком много куришь, Джим.

Уже несколько минут я иду за ним по какому-то бесконечному коридору.

Наконец, мы подходим к двери. Райнер стучит, открывает дверь, пропуская меня внутрь. Я вхожу. Большая темная комната, скорее даже – зал. Камин. Неяркое освещение. Люди. Но первое, что я вижу – большой экран. Во всю стену, вместо ожидаемого панно – огромный экран. Сначала мне показалось, что это неожиданная белая стена, но это неожиданный белый экран.

Двое мужчин. Один стоит, курит, стряхивает пепел в камин. Второй смотрит на меня. Импозантный такой, похож на склонного к легкой полноте демона. Я его знаю. Видел по телевизору, он певец, поет какие-то незатейливые шансоны под именем Михаил Ангел. Пользуется популярностью у дам предбальзаковского и бальзаковского возраста. Я к ним не отношусь.

– Заходи, заходи, – говорит он.

Я захожу. Замечаю третьего. Он сидит в кресле в глубине комнаты. На вид старше всех, пишет или рисует что-то в большой тетради. Вид настолько добродушный, что кажется угрожающим.

– Садись. Выпьешь?

– Спасибо, я постою.

– Садись. Луис, налей ему, пожалуйста. Садись, Джим. Я могу так тебя называть?

Для похитителя он слишком вежлив. Это настораживает. Тип возле камина, которого зовут Луис, подает мне полный стакан виски. Не люблю виски, делаю глоток.

– А ты меня можешь называть Мишей. Это Луис. А тот занятой господин – это наш Старик.

Ну, что ж, ни именами, ни псевдонимами меня не удивишь.

– Ага, – говорю я.

– Нравится виски?

– Я бы выпил кофе.

– Сначала дела.

Интересная логика.

– Можно сказать, мне посоветовали обратиться к тебе. Я предлагаю тебе работу, хотя, в некотором смысле, ты уже работаешь на нас.

Я молчу. Я ничего не понимаю.

– Скажи мне, как звали твоего брата?

– Пьер. У нашей мамы, знаете ли, была страсть к нерусским именам. Романтичная была дама.

– А нам он представился Джимом, режиссером, то есть тобой. Так что, можно сказать, что ты на нас уже работаешь.

– А при чем здесь мой брат?

– При том. Тебе надо его найти, – негромко говорит Старик.

– Видишь ли, у нас были дела с твоим братом, – объясняет Ангел. – Мы здесь очень любим… искусство, в особенности кино, вкладываем в него деньги. А еще мы вкладывали деньги в твоего брата. Он писал эксклюзивные сценарии для нас. Не очень сложные тексты, на основе которых потом снимал кино. Ты понимаешь?

Меня удивляют две вещи. Талант моего брата, который никогда не мог толком сделать даже фотографию на паспорт. И прошедшее время.

– Ага, – поддерживаю я разговор.

– Вчера твой брат… скажем, исчез.

– Сбежал он просто! – Это Луис, глядя в камин.

– Исчез, с деньгами и последним материалом. Деньги, как и пленки, ему не принадлежат.

– Ага.

– Ты, может, убогий? – опять подает реплику Луис, он все так же курит и смотрит исподлобья в камин.

– Когда как, – не слишком блестяще отвечаю я.

– Это не главное, – говорит Луис. – Твой брат убил нашего компаньона. – Старик покашливает. – Друга. И убил его здесь. В его собственном доме.

– Мы предлагаем тебе сделку, Джим, – неторопливо перебивает его Ангел. – Ты, Джим, найдешь своего брата, найдешь материал, найдешь деньги. Если все сделаешь правильно, останешься жив.

Подозревал, что закончится чем-то в этом роде. Черт, как в плохом боевике.

– Мы не можем, да и не хотим тратить время на поиски твоего брата. Ведь это можешь сделать ты. Просто найди своего брата. А если не найдешь, тогда просто его заменишь. Он – Джим, режиссер и убийца. Ты – Джим, режиссер и … – Ангел делает многозначительную паузу. – Считай, что мы берем тебя на работу. И не надо упрямиться.

– Райнер – зовет Старик.

Дверь открывается. Я делаю три шага – выхожу. Райнер закрывает за мной дверь.

3. История куртизанки О’Хара

– Куда мы едем?

Это опять мы. Я, Райнер и безымянный шофер.

– К твоему брату.

– Ты знаешь, где он?

– Я знаю, где он жил последнее время.

– А….

У меня есть хоть какое-то время, чтобы подумать. Мой брат – режиссер, он же убийца и он же в бегах, есть о чем задуматься.

– А как его звали?

– Кого? – не понимает Райнер.

– Ну, этого, убитого.

– Ингмар.

– Хорошее имя. У него есть жена, дети?

– Да. И у него есть дочь.

Надо полагать, «да» относилось к жене.

– А Луис.

– А что Луис?

– Ну, кто он, чем занимается….

Райнер молчит.

– Он случайно не банкир? – предполагаю я.

– А ты догадливый. Приехали.

Странно, никогда не был у него. Да и не видел его давно. Он заходил иногда ко мне, но я у него не был ни разу.

Первое, что бросается в глаза – идеальный порядок. Видимо, Пьер, в отличие от меня, любил убираться. Нигде ни пылинки.

Голова раскалывается, и от голода меня уже мутит.

– Слушай, Райнер, свари кофе.

Он молча удаляется. Предположительно на кухню – варить кофе. А может, за топором. Нет, если бы захотел, он, как говорится, голыми руками бы меня задушил. Но я не особо отягощаю себя страхами на этот счет.

Я сажусь в кресло и спокойно оглядываюсь.

Огромная кровать, телевизор, стол, компьютер, книжные полки заставлены видеокассетами.

Включаю компьютер. На жестком диске всего два файла. Не устаю удивляться – мой фильм и мои же рабочие заметки к этому фильму. Все. Что еще?

Я заглядываю в шкафы – нигде нет даже катушки фотопленки. Ставлю CD. Музыка.

Музыка – это хорошо. Особенно хорошая музыка. Мне нравится.

Копаюсь в кассетах. Боевики. Боевики. В основном, гонконгские. Оп-па! Я понимаю, эта кассета в яркой обложке не может быть пресловутым материалом. Но что она здесь делает? «Унесенные ветром». Пьер продолжает удивлять. Его неожиданное пристрастие к классической голливудской мелодраме меня даже как-то умиляет.

Когда я вынимаю кассету, из чехла выпадает фотография. Куча людей на заднем плане. Жених и невеста. Жених – мой новый знакомый Луис. Выглядит роскошно. Как слегка потрепанная кинозвезда. Невеста – неизвестная красивая блондинка.

Что мы имеем? Один труп и одного потерявшегося брата. Говорят, он убийца. Говорят, я займу его место, если не найду его. Говорят.

– Спишь опять?

Это Райнер и кофе.

– Я думаю.

Я смотрю кино. «Унесенные ветром», из коллекции моего брата.

На экране молодая женщина занимается любовью с симпатичным парнем. Парень – мой брат. Домашнее порно, хотя и снято тремя камерами. Вид слева, справа, и еще хендикам, брат постоянно держит в руке. Ничего особенного, обычное траханье. Гениталии крупным планом. Но ее лицо. Кажется знакомым. Вспоминаю, когда вижу ее в следующем кадре. Сексапильная блондинка завернулась в белую фату. Я показываю свадебную фотографию Райнеру.

– Кто это?

– Катя.

Замечательный ответ, милое имя.

– Договорись с ней о встрече.

– Ок.

4. Бешеные псы

Ко мне мы уже не вернулись.

Это Райнер настоял на том, чтобы мы остались в квартире брата. Сказал, что нам незачем возвращаться ко мне, а зубную щетку он мне купил.

Думаю, он просто хотел устроить засаду. Лег спать в кресле, но выспался он явно лучше меня.

– Ну, что будем делать? – бодро спросил он меня утром.

– Ты договорился с Катей?

– Да. У тебя будет время после обеда, часа в два.

– И еще, стоит посмотреть съемочную площадку. Она ведь существует?

– Да. Я спрошу у Старика.

– Ну, пошли что ли.

Райнер так странно, пристально на меня смотрел, что будь я женщиной, наверняка подумал бы, что у меня макияж не в порядке.

– Что? – не выдержал я.

Нисколько не пощадив мое самолюбие, Райнер заявил, что отказывается работать со мной, а тем более, сопровождать меня, пока я в таком виде.

– В каком виде?

– В никаком, ты похож на бомжа.

С телефонного благословления Старика, меня красиво одели в одном из бутиков. Все время, пока я выбирал себе костюм, меня сверлила мысль о том, как бы не забыть сорвать ярлык после покупки и не явиться к Кате в костюме с ценником.

После завтрака в кафе, недалеко от магазина, Райнер опять позвонил, «мы скоро будем».

– Ты все? Пошли. – Райнер встал сразу после звонка.

Я бы посидел еще, но если Райнер говорит «пошли», значит надо идти. Работа.

– Куда едем?

Надо же о чем-то с ним разговаривать. Спросил просто так. На самом деле, не очень хотелось копаться в каких-то историях после такого приятного завтрака, вкусного кофе, нет, я не расположен к грязному белью.

– Посмотришь павильон.

Люди и интерьеры. Ладно. Сначала интерьеры, потом звезда порноэкрана после обеда. Ладно, я не против.

Только Райнер как-то напряжен.

– Ты хорошо ее знаешь? Катю.

– Да нет, не очень.

– Кто она?

– Она? Ну, она была женой Луиса.

Конечно, это не все, но Райнер молчит. Видимо, он считает, что мне хватит и этой информации. Ладно. После обеда я настроен более чем добродушно.

У подъезда замка штук шесть черных 140-ковых мерседесов, и возле каждого по мрачному водителю в черных очках.

Мы с Райнером идеально вписываемся в картинку. Выходим из машины, как еще одна пара бешеных псов. Даже я.

По рекомендации Старика и под надзором Райнера я теперь одет, как последний итальянский миллионер. Это не в моем стиле, но у меня такой стиль – джинсы, джинсы….

Райнер оставляет меня внизу, куда-то уходит.

– Что ты здесь делаешь?

– Рад тебя видеть, Луис.

– Да, да. Что ты здесь делаешь? Ты один?

– С Райнером. Он пошел за ключом. Я хочу осмотреть павильон.

– Зачем?

– Может быть, я что-нибудь найду.

– Райнер пошел за ключом? Куда?

– Ну, к Старику, наверное.

– Наверное. Ладно, мне сейчас надо идти. Но я хотел бы с тобой поговорить. – Луис замолкает.

Я тоже молчу, жду продолжения.

– Я бы хотел с тобой поговорить, но это… не здесь, как-нибудь с глазу на глаз.

– Без проблем.

– Нет. Вот, позвони мне. Часа через два я буду уже свободен. – Луис протягивает мне бумажку с номером. – Только… обязательно. И… Райнеру не говори. Пока не надо. Все, до встречи.

– Уже уходишь?

Луис уходит.

– Зачем это? Ты хочешь меня убить? – у Райнера в руках монтировка.

– Это не смешно, Джим.

Мы подходим к небольшому домику.

– Ты не нашел ключ?

Райнер не отвечает, молча взламывает дверь.

О том, что это съемочная площадка, говорит только обилие осветительных приборов.

Две комнаты. Одна большая, как зал, вторая в два раза меньше. Что– то вроде гостиной и спальни. Обе обставлены в бордельном стиле. Никогда не стал бы снимать порно в таких декорациях. Кровать, диван, стол и прочие рабочие плоскости. Зачем-то в центре зала торчит шест – вполне определенным фаллическим символом. Слишком определенным. Большая кухня, огромная ванная. Ничего необычного. Это тоже необычно. Свечи, красная шаль на диване. В прихожей железный шкаф для аппаратуры. Пустой. Пленки тоже нет.

– Райнер, а куда вы дели аппаратуру?

Райнер не знает.

Ни одной личной вещи, ни одной детали говорящей о том, кто здесь бывал и кто здесь работал. Шаль? Она слишком похожа на реквизит.

Не знаю, куда стряхнуть пепел, здесь слишком чисто.

– А кто здесь убирал?

– Что? Не знаю. Никто.

Ну, кто-то же выбрасывал пепельницы и презервативы.

Райнер впадает в столбняк.

– Ладно, не забивай себе голову, Райнер. Для этого здесь есть я. Все. Пойдем. Не знаешь, чья там шаль? Ни у кого такой не видел?

– Не знаю, может это Катина?

– Спасибо, Райнер, ты мне очень помог.

Пора мне уже познакомиться с пресловутой Катей, звездой порноэкрана.

5. Дневная красавица

Мы возвращаемся к дому.

– Мне нужно остаться, – говорит Райнер.

– Я могу взять такси, если нужно.

– Считай, что это и есть такси. Делай свои дела, потом сразу домой, – Райнер протягивает мне ключи, и я понимаю, что он имеет в виду квартиру брата. – Я буду через пару часов.

Вчерашний шофер стоит перед машиной. Я пожимаю его протянутую руку. На запястье татуировка.

– Отвези его к Кате.

Мы выруливаем на шоссе. Шофер внимательно смотрит на меня в зеркало заднего вида.

– У тебя татушка? Новая?

– Да. Новая. Болит еще немного.

Не знаю, что еще сказать. Он тоже. Диалог затухает.

Я думаю о Кате. Уже привык к ее имени. Какая она?

Если честно, она почти свела меня с ума. Можно сказать точно, что несколько секунд я был в нее влюблен. Она была – как отражение всех киномыслей прошедшего столетия. Она отвечала всем маскам и образам. Сводила с ума мгновенно. Та неотразимая смесь опыта, который оставил на ней след, фильмов, которые видела и в которых снялась эта женщина. Потом я понял, что нельзя любить персонаж фильма.

У нее был довольно милый домик. Такой чистенький белый особнячок. В таком могла бы жить какая-нибудь семья, мама-домохозяйка, папа-трудоголик, в меру вредные чилдрены. Но здесь живет красивая, если судить по кассете, одинокая женщина, любовница моего брата. Интересно, она уже встала? Хотя, раз уж Райнер с ней договорился…

Мне открыла сама красавица Катя. Интересно, как мне ее называть? У нее есть отчество?

– Привет. Джим? А я – Катя. Проходи.

Внутри дом оказался намного темнее, чем могло показаться снаружи. А хозяйка на самом деле красива. Настоящей качественной красотой, вызывающей в памяти образы гламурных красавиц послевоенного кино. Мы сидим друг против друга, она дает мне как следует себя рассмотреть. Длинные волнистые волосы, тонкие черты, горделивые скулы. На ней что-то вроде шелкового кимоно какого-то необъяснимого очень светлого лилового оттенка, ни намека на нижнее белье под ним. Очень красивая женщина.

– Нравится? Виски нравится?

– Нет. То есть, да. Я не очень люблю виски.

Она смеется и от этого смеха становится как-то ближе и понятнее. Но я все еще не знаю, как начать разговор. Я, вообще, смутно понимаю, что я здесь делаю, зачем я здесь.

– Хочешь, я налью тебе водки?

Она уже допила и свою, и мою дозу виски и наливает нам по водке. Я не успеваю вежливо отказаться, она уже протягивает мне рюмку. Это все же лучше, чем виски, который я не выношу. Интересно, почему они не пьют пива?

– Катя, я… вы….

– Лимон хочешь?

– Нет. Катя, вы , наверное знаете…

– Что ты брат Пьера? Вернее, Джима. Все-таки мы привыкли так его называть. Знаю. Это я посоветовала Мише обратиться к тебе. Вся эта история, она довольно специфическая, если ты еще не заметил, – я жестом отказываюсь, она наливает себе еще.

Почему так много выпивки? На несчастную алкоголичку она совсем не похожа.

– Ты удивлен?

– Не знал, что ты…

– Знаю о тебе? Знаю. Мы с твоим братом были близкими друзьями.

И опять прошедшее время.

– Хотя, нет, не стоит вводить тебя в заблуждение, мы не были друзьями, ни близкими, никакими. Мы были любовниками. Не скажу, что он много о тебе рассказывал, но о твоем существовании я знала. Кстати, вы похожи.

– Ты хорошо его знала?

– Не понимаю, что ты имеешь в виду. Я ничего о нем не знала, кроме того, что мне нравилась его манера заниматься любовью как бы между делом.

Ненадолго я задумываюсь. Честно говоря, я пытаюсь себе представить, как можно любить такую женщину между делом. Ее протянутая с рюмкой рука перебила течение моих мыслей.

– Скажи, у него были враги?

– Джимми, что ты…. Конечно, у него были враги, но не совсем настоящие.

Я представляю кукольного арлекина бегающего за моим братом по крохотной сцене. Хотя вряд ли это повод для шуток.

– Все враги, которые у него были, это ведь не его враги, а скорее общие, враги Ингмара, Миши или Луиса…. Не его собственные враги.

– Кто, например?

– Да я и не знаю, меня эти дела не касаются. А почему ты об этом спрашиваешь? Ты думаешь, что он мертв? Я, например, убеждена, что он не мог так просто сбежать. А тем более, зачем ему материал съемок?

– Что ты знаешь о съемках?

– Порно. Обычное, ничего особенного, порно. Иногда на заказ, но тоже ничего сверхъестественного.

– А что за материал, который пропал? Ты знаешь что-нибудь о нем? Может, это было что-то необычное?

– Не знаю, что для тебя есть необычное. Может, это последнее, что мы сделали? Но вряд ли это то, что ты ищешь. Там я, в разных позах и разных сочетаниях, занимаюсь любовью с тремя мужчинами и одной девушкой. Вот и все. Ничего особенного.

– А с кем именно?

– Не имеет значения, считай массовка.

Да, Катя должно быть хорошо смотрится не только на домашнем видео.

– Что еще тебя интересует?

Когда женщина задает такой вопрос с таким как у Кати выражением лица, при этом ее бедро плотно упирается в мой пах, у меня возникает только один ответ.

Она знала, чего именно она хочет и чего хочу от нее я. Беседа окончательно перестала быть содержательной, но стала более чем приятной.

С ней было удобно трахаться.

А ценник я снять не забыл.

6. Любовник

– Домой?– спросил шофер.

Я ответил после того, как закурил сигарету. Вернее, не ответил, а просто протянул ему клочок бумаги с адресом, который продиктовал мне Луис по телефону. Я позвонил ему от Кати, после того, как оделся. Те десять минут, которые мы ехали к Луису, я ни о чем не думал. Лень было.

– Подожди меня.

– Конечно.

Никогда не видел такого светлого подъезда. Солнце льется из огромных окон и, кажется, пронизывает стены и лестничные пролеты. Я звоню в нужную дверь.

– Заходи, – шепотом пригласил меня Луис.

После яркого солнца на улице, глаза ничего не видят в сумраке комнаты. В банкирском жилище, странно, только одна комната, большая и практически пустая. Унитаз и роскошная мраморная ванна в дальнем конце комнаты. Пахнет хорошими духами и сексом. И Луис в роскошном сутенерском халате.

– Ты один?

– Да.

– На чем ты приехал?

– На такси.

– Хорошо, это хорошо.

– Пить будешь? – Он явно пытается держать себя непринужденно и даже дружелюбно.

Интересно, что ему от меня нужно?

– Виски будешь?

– Да.

Ну что еще он мог предложить мне выпить? Все же интересно, почему у всех них пристрастие именно к виски? На диване кто-то лежит. Тонкая лодыжка виднеется из-под пледа. Поэтому Луис говорит шепотом? Или просто нагнетает дружескую атмосферу? Длинные черные волосы вьются по подушке.

– Пойдем на балкон.

Смена освещения опять долбит глаза.

– Ты же не сказал Райнеру?

– Нет.

– Хорошо. Я бы не хотел, чтобы он узнал о нашей встрече.

– Почему? – Может, не стоило так спрашивать? Кажется, я ставлю мачо в тупик.

– Почему, почему! Знаешь, ты ведь ничего не знаешь. Все непросто, очень непросто. Деньги там, материал – это ерунда. Да, … твой брат очень серьезно говорил об этом, но никто не знает, о чем там речь. Да и что он мог сделать? Так что, материал – это так, дело принципа, как и деньги. Не в них дело. Просто Ингмара убили. Да. Он убил Ингмара. Я уверен, я так думаю. Ты – не наш человек, ничего не знаешь, ну, я имею в виду, что ты не в курсе дел, – он делает несколько больших глотков, как будто его мучит жажда, и продолжает свою бессвязную, но многозначительную речь. – В какой-то момент ты можешь ошибиться. Вот. Да. Тебе может показаться, что что-то не так. Тебе может показаться что-то, чего на самом деле нет. А Старик, он такой человек… Он очень хороший человек. Но у него тяжелый характер, если он что-то решит… И он поверит тебе. И Миша. Не знаю, что там Катьке пришло в голову. Я, в общем-то, был против, чтобы кто-то лез в наши дела. Ну, ты же ни при чем. Но раз уж ты этим занимаешься, – он переводит дыхание. Все это он говорит таким смутным речитативом. – Все это ужасно. Ингмар. И Джим, твой брат… исчез. Да. Вот. Ну и… Старик тебе поверит. И просто, я бы не хотел, чтобы тебе что-то показалось. Что… Ты можешь ошибиться, и если вдруг ты что-то узнаешь, тебе может показаться, что ты что-то узнал. Просто, мой тебе совет – подумай хорошенько, перед тем, как что-то сказать, о каких-то своих подозрениях. Не ошибись. Вот, все, что я хотел тебе сказать. Пойдем, я провожу тебя.

Он закрывает за мной дверь.

Светлый подъезд. Никогда не видел таких светлых подъездов. После темной квартиры, солнце бьет по глазам, несколько секунд я опять mhwecn не вижу. Просто перманентная слепота какая-то. От встречи с Луисом не осталось ничего, кроме воспоминания о запахе духов. Приятный запах.

Через пару лестничных пролетов я останавливаюсь закурить. И что это значит? Весь этот шепот, драматические нотки и хорошо заметная ненависть в его глазах. Что же он хотел сказать? Он в этом замешан? В чем именно? Он знает, где Пьер? Почему он боится, что я что-то скажу Старику? Что я могу узнать? Что я могу сказать? Что он убил Ингмара? Он решил, что я что-то узнал. Что? Это значит, что я что-то упустил. Чему-то не придал значения. Я знаю что-то, но не знаю что. Вопросы без ответов. Замечательно. И Луис тоже сказал мне, что дело не в деньгах и не в материале. А в чем?

7. Сладкая жизнь

Я сижу дома, жду появления Райнера, жду недолго, но делаю вид, что давно.

Успел заглянуть в пустой холодильник. Полную окурков пепельницу выбрасывать не стал. Оставил для Райнера.

– И что ты узнал? – спросил Райнер, едва вошел.

Я обдумываю ответ.

– Трахались?

– Райнер, ну, ты как ребенок.

– Что она тебе сказала? Она, вообще, что-нибудь сказала или сразу раздвинула ноги?

– Она тебе не нравится? Почему? Может, ты голубой?

– Нет.

– А что ж тогда?

– Она спит слишком со многими.

– Например.

– С тобой, например.

– Спасибо, Райнер, но я – это не так уж много.

– С твоим братом.

– А еще?

– Она спит со всеми.

– А с тобой? Только не говори, что вы учились в одном классе.

Райнер слегка меняется в лице.

– О, Райнер! – это явные проблески романтизма в нем. – Не иначе как – первая любовь, Райнер?

– Нет, она, в принципе, не плохая, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Нет, не понимаю. Почему она тебе не нравится?

– Нравится. Я думаю, она не виновата, это Луис ее испортил.

– Научил ее трахаться?

– Это он заставил ее сниматься. Думаю, это он заставил ее сниматься. Думаю, это он виноват.

А я вот думаю, что Райнер идеализирует положение. Не думаю, что Катю заставляли. Ну да бог с ними.

– Ну ладно, сам разбирайся. Поехали.

– Райнер, а когда мы будет ужинать?

– Там и поужинаешь.

– Там, это где?

– На дне рождения.

– Я без подарка.

– Ничего. Просто веди себя хорошо.

Интересно, что значит «хорошо» в понимании этого милого мафиозного охранника?

– А кто именинник?

– Старик.

Райнер произносит это слово с такой неожиданной теплотой и уважением, что мне хочется взглянуть ему в глаза, кажется, у него слезы выступили. Конечно, это не так, но впечатление сохраняется на несколько секунд. Надо же. Такая самурайская растроганность.

– Он совсем не такой.

– Какой не такой?

Райнеру трудно говорить. Райнер вообще не слишком хорошо умеет выражать свои мысли, а сейчас, так ему словно на горло наступили.

– Все считают его старым маразматиком. Но это не так, – он колеблется. – Твой брат был не очень уважительным. Ты веди себя хорошо.

Ага. Вот, что значит «хорошо». Я должен быть скромным и уважительным. Без проблем. Тем более, что Старик мне вроде как даже понравился. Он совсем не похож на этих бесов, Ангела и Луиса. Он совсем не похож на их крестного отца. Хотя, кто знает, как выглядит крестный отец демонов. Как выглядит дьявол?

Замок весь в огне. Красиво. Мрачно, но красиво.

Играет несколько банд музыкантов. Пока мы проходим, я успеваю услышать с разных сторон звуки разных стилей, регги, румбу, рок-н-ролл и какие-то полублюзовые вариации. Видимо, смерть Ингмара не вызвала должного похоронного настроения.

Райнер сразу куда-то почти убегает.

Я вхожу. В моей голове возникает картинка библейского сюжета, схождение ко львам.

У всех напряженно-праздничные лица.

Когда я прохожу мимо стола с подарками, я слышу отчетливое тиканье. Наверное, половина подарков – часы. А может, там бомба? Глупости, вряд ли. Но отделаться от этой мысли нелегко.

Исполняю указание Райнера. Стою скромно, и уважительно потребляю виски. Наверное, я единственный из всех присутствующих, кто пьет его без удовольствия.

Райнер опять возникает рядом со мной. Материализовался из толпы.

– Райнер, ты не мог бы мне помочь?

– Что?

– Я никого здесь не знаю.

– Кто тебя интересует?

– Ну, например, кто та женщина, рядом со Стариком?

– Лили.

Чудо происходит второй раз. Голос Райнера становится не просто теплым, он прямо-таки кипит. И это – все, что Райнер выдавил из себя.

– Извини, Райнер, я наверное, слишком тупой, но мне это имя ни о чем не говорит. Кто это?

– Это Лили.

– Замечательно. Имя я уже запомнил.

– Это Лили, – повторяет Райнер, как неталантливый попугай, который знает только эту простую фразу. – Мне надо идти. Веди себя хорошо.

Попугай, который знает две фразы. Мне не повезло.

Я направляюсь к бару.

– Веселишься? – у Ангела, видимо, развито чувство юмора.

– Да, Миша, это же праздник.

– Ты прав, это праздник, но не надо забывать, почему ты здесь.

– Я не забываю.

– И что ты уже выяснил?

Вопрос, который ставит меня в тупик.

– Не много чего, Миша. Может быть потому, что я никого здесь не знаю. От Райнера толку мало. Кто эти люди, Миша?

– Родственники и друзья.

– А кто такая Лили?

– Вы знакомы?

– Пока нет. Кто она?

– Лили была женой Ингмара.

– Думаю, мне стоит поговорить с ней.

– Нет.

– Почему? Она так сильно переживает?

Я оглядываюсь на нее, она все так же стоит рядом со Стариком, все с таким же отсутствующим выражением лица. Если она и переживает, то хорошо скрывает это.

– Конечно, она переживает.

– Все же я хотел бы с ней поговорить.

– Нет, знаешь, это не очень удачная мысль.

– Почему?

– Она, Лили, очень переживает. В общем, она немного не в себе.

– Не в себе?

– Джим, почему ты не можешь просто принять тот факт, что вам не стоит разговаривать?

– Кажется, я здесь потому, что убили Ингмара, и к тому же вы все думаете, что сделал это мой брат. Так что и в ваших, и в моих интересах, чтобы я был достаточно настойчивым.

– Она сумасшедшая, Джим. Она просто сумасшедшая. Она воспринимает происходящее как-то очень специфически. По-своему. Так что, вряд ли ты вообще сможешь с ней нормально поговорить. Она разговаривает только со Стариком и с Райнером. Она просто не станет с тобой разговаривать. Она даже не увидит тебя.

– Смерть мужа так сильно ее потрясла?

– Нет. Смерть Ингмара совсем ее не потрясла. Она, кажется, не совсем понимает, что произошло. Лили не в себе уже лет десять. Забудь о ней. Пойдем, задуем свечи.

Ангел уходит. Я остаюсь с мыслью, что наличие сумасшедшей в доме, в котором совершено убийство, меняет картину. Почему бы ей не быть убийцей? Это так удобно.

– Наблюдаешь?

– Красивый галстук, Луис.

– Странно, что тебя пригласили.

– Ты очень любезен.

– Знаешь, ты…, я наблюдаю за тобой.

– Конечно, Луис.

Вокруг Старика и праздничного стола собралась куча народа. Я подхожу к Лили. Ангел, как и говорил, занят задуванием свечей.

– Добрый вечер, Лили.

Определенно, она меня увидела. Она так сильно бледнеет, серое лицо, синие губы. И все это, глядя на меня. Почему?

– Меня зовут, Джим.

Мне кажется, если я протяну ей руку, она просто закричит. Улыбаюсь как можно более добродушно. Она не дышит. У меня не много опыта применения добродушных улыбок. Она пытается отстраниться, но люди обступили нас довольно плотно.

– Вам плохо? Лили….

– Все вокруг черное. Так темно. В этой темноте черные кошки, которые пугают меня, – шепчет она быстрым напряженным шепотом. – Я устала от всей этой гадости, от этой мерзости Я хотела бы покончить с собой, но не сделаю им такой подарок. Конечно, все правильно, логично, потому что в этой семье женщинам положено кончать жизнь самоубийством. Но если бы я хотела совершить самоубийство, я не знаю, как это сделать. Проще всего было бы опять выброситься из окна, но я боюсь подходить к окну. И никто не может мне помочь. Они мечтают о моей смерти, мерзкие животные. Они что-то сделали со мной. Это она виновата. Но я не хочу умереть, как она. Я боюсь подходить к окну. Уходи. Что ты здесь делаешь? Нет, нет, тебя не должно быть здесь.

– Почему?

– Потому что я не должна тебя видеть.

– Но почему? Меня все могут видеть, а вы нет?

– Тебя никто не должен видеть.

– Но. Вот Райнер, например, и Ангел.

– Да, Ангел. Но почему Райнер? Ты пришел из-за Райнера?

– Ну, можно и так сказать.

– Оставь его. Он не нужен тебе.

8. Пола Икс

Строго и недовольно взглянув на меня, Ангел уводит Лили к Старику.

Я остаюсь один.

Да, меня не должно быть здесь.

Луис улыбается мне улыбкой голодного аллигатора.

Вокруг меня столпилось столько народа. Что мне с ними делать? Бросить все и уйти? А как же мой брат? Да и они так просто меня не отпустят.

Начинается дождь.

Не знаю, сколько уже я стою так возле окна. Вокруг меня словно образовался вакуум, он окружает меня. Со мной только этот дождь, я внимательно отслеживаю путь каждой капли, падающей на стекло. Откуда-то издалека до меня доносятся отголоски этого чуждого праздника. Я с трудом заставляю себя отвернуться от окна. В моей руке пустой стакан. Я не пьян, хотя очень хочется. Ясно ощущаю пустоту. Пустоту вокруг меня, пустоту моей жизни. Не знаю, зачем я здесь. Нет никакой причины. Это убеждает меня в логичности и обоснованности происходящего. Я здесь, в этой пустоте именно потому, что нет никаких причин. Я сам беспричинен. Я есть, это равнозначно – меня нет. Надо выпить. Но как заставить себя перешагнуть через эту пустоту, если эта пустота – моя жизнь, я сам.

Я оглянулся к дождю, и увидел в стекле ее профиль. Такие четкие чистые черты лица. Отзываются во мне эхом. Я понимаю, что она живая, только она живая. Нужно только оглянуться. Она стоит в шести шагах от меня, разговаривает с Мишей. Такая тонкая, хрупкая.

Я делаю шаг, я иду к ней. Я не могу не идти к ней. Она не видит меня, но зачем? Она есть, она существует, и этого достаточно для существования этого мира. Она одна является достаточным основанием для существования этой реальности. Шесть шагов. Кажется, я знаю ее лицо всю мою жизнь.

– Познакомься, Полина, это Джим.

Полина. Прервалось дыханье. Глаза холодные. Черные волосы, прозрачно-белая кожа. Такая равнодушная, скользнула взглядом, словно не увидела, но на секунду распахнулись ресницы. Отняла прохладные пальцы, и отошла.

Полина. Ей не идет это имя. Она не похожа на полнокровную крестьянку. Нет. Она похожа на совсем молоденькую неопытную гейшу. Сколько ей лет? Семнадцать? Восемнадцать? Лицо детское.

– Что вы пьете, Полина? – догоняю ее возле бара.

– Пола. Будет лучше, если вы будете звать меня Пола.

– Пола. Что вы пьете, Пола?

– Шампанское. А вы, конечно, пьете виски. – Почему-то ее насмешка вызывает желание оправдаться. Но что я могу ей сказать? Тем более, что она опять уходит.

– Постойте. Пола! Могу я с вами поговорить?

– Да. – Мой вопрос ее не остановил. Она растаяла, как ее nrp`femhe в залитом дождем окне. Пола.

– Кто это?

– Кто?

– Та девушка. Пола.

– Пола. – Райнер бьет рекорды. – Пойдем.

9. Холодные закуски

Мы опять в комнате с экраном. В кабинете. Все те же, все там же. И мне все так же нечего сказать. И комната немного преобразилась. Добавилась деталь – стол с закусками. И Катя. Но она не деталь.

– Что ты пьешь? Виски?– спрашивает Миша.

– Водку, – сообщает ему с улыбкой Катя.

Спасибо, Катя, но не имеет значения. Почему бы и нет? Все равно мне нечего сказать.

– Как он умер?

– Кто?

Сколько мертвецов было в этом доме?

– Ингмар.

– Его убили, – подает голос Луис.

– Да, Джим, его убили. Это самое главное. Его убили здесь, в его собственном доме. Здесь, в этой комнате. Его зарезали. Ножом. Множественные удары в область сердца.

– Его убили ножом?

– Да. Обыкновенным ножом. И еще…. – Миша колеблется.

– Ему выкололи глаза, – заканчивает Луис.

Сюр. Бритвой по глазу. Сбиваю, возникшую перед глазами, картинку вопросом.

– А кто его нашел?

– Я, – подходит ко мне Миша с очередным стаканом. Не знаю, насколько это его возбуждение соответствует его образу. – Я только приехал из аэропорта. Поднялся сюда и нашел Ингмара.

– А кто еще был с тобой?

– Ты подозреваешь меня? Это хорошо. Я был один. Когда я приехал, мне сказали, что Ингмар смотрит материал. Я поднялся к себе, умылся, переоделся. На это у меня ушло около получаса. Это важно, потому что когда я вошел с Ингмару, он был уже мертв, а когда приехал врач, он сказал, что Ингмар мертв около часа. Понимаешь?

– Это значит, что Ингмара убили, когда ты приехал.

– Да.

– А кто еще был в доме? И где?

– Старик был у себя. Лили тоже. Я, шофер, который привез меня из аэропорта, но он был в гараже. Катя ждала в столовой. Луис. Райнер. И Пола.

– Пола? А почему Пола?

– Что значит «почему»? Она дочь Ингмара. Приемная дочь.

Пола Икс совсем не Икс. Дочь убиенного хозяина дома.

– Значит, ты был у себя, Лили тоже, и Старик тоже. Катя в столовой. А где был Луис? Луис, где был ты?

– Я гулял.

– Гулял?

– Да. Прогуливался вокруг дома.

– А где был Райнер?

– Спроси у него, но, по-моему, он был у Старика.

– А ты, Катя?

Я прикуриваю сигарету звезде этого экрана, с трудом удержав себя, чтобы не поправить локон, скользнувший по ее лицу, когда она наклонилась к спичке. Смотрит в глаза, тонкая улыбка напоминает о сегодняшнем полуденном сексе.

– Я зашла к Ингмару. Мы поболтали недолго, он был занят, сказал, что ждет… твоего брата. И я спустилась вниз. Я проголодалась и пошла в столовую.

– А кто-нибудь видел его, моего брата?

Молчание.

– Что еще тебя интересует?

– Ну, пока все.

– Что ж, значит, пора вернуться к гостям.

Катя берет Ангела под руку, и они выходят. За ними выходит Луис.

– Ты идешь? – заглядывает в дверь Райнер.

– Где ты был, когда убили Ингмара?

– Я? Я был у Старика, по делам. Ты идешь? – еще раз спрашивает он и исчезает.

Я остаюсь один.

Что он смотрел на этом огромном белом экране? Что видел Ингмар перед смертью? Или все это вранье, и ничего он не смотрел? Вопросы. Куча мелочных вопросов. Почему Луис гулял? Почему у Райнера поменялся голос, когда он сказал, что заходил к Старику обсудить дела? Какие дела? И почему Катя не заметила, как выходил Пьер, если она все время сидела в гостиной? Почему они все так испуганы? Потому что каждого из них можно заподозрить в убийстве?

И еще одно. Где сейчас Пола?

10. Любовное настроение

Я спустился вниз и опять попал в атмосферу праздника. Гости уже откровенно пьяны, и в зале стоит невыносимый гомон. Вся эта толпа постоянно двигается. Я выхожу на улицу – глотнуть воздуха.

Вокруг замка та же толпа людей, такая же бессмысленная и танцующая, но воздуха все же больше. Я присаживаюсь покурить на какую-то каменную тумбу. Похожа на пьедестал без памятника. Я вижу Полу в глубине холла. Она в стороне от толпы слушает какого-то парня. Ее лицо все такое же равнодушное, оно не отражает ничего определенного, но его не назовешь невыразительным. Совсем наоборот, какие-то легкие тени постоянно меняют ее лицо, но определенно только равнодушие. Я неотрывно, насколько позволяют мельтешащие между нами люди, смотрю на нее. Я представляю себя телепатом, гипнотизером. Я внушаю ей влечение, которое растет во мне. Посмотри на меня.

– Посмотри на меня, – повторяю я вслух. – Посмотри на меня.

Вот она берет у своего собеседника сигарету, прикуривает, поднимает глаза, смотрит на меня. Я понимаю, она не может меня видеть, я в полумраке, за границей света, но она смотрит на меня. Отводит взгляд, и вдруг равнодушие, словно волной соскальзывает с ее лица. Вся она становится мягче, нежнее, она бросает взгляд в мою сторону и уходит. Я иду за ней. Мне кажется, она зовет меня, она хочет, чтобы я нашел ее. Мне кажется, если я сейчас не найду ее, не подойду к ней, то потеряю что-то очень важное. Я начинаю слегка паниковать, не хочу остаться без нее.

Чем быстрее я иду, тем труднее мне пересечь этот зал. Пола. Мелькает среди гостей, как между деревьев. Я постоянно теряю ее из вида. Она постоянно перемещается, она не стоит на месте. Вот только что она слушала Луиса, вот она уже стоит с Лили. Трагическая маска страдания и страха на лице Лили. А Пола опять куда-то делась. Но я уже не могу остановиться, я иду по ее следу.

– Лили, вам весело?

– Это ты опять? Ты не хочешь уходить?

– Но почему я должен уходить? Здесь так весело. Вам весело, Лили?

– Да, – говорит она таким болезненным голосом.

– А где Пола?

– Пола? Почему ты спрашиваешь про Полу?

– Наверное, она очень переживает?

– Пола? Почему она должна переживать?

– Потому что у нее умер отец. Даже если это приемный отец. Смерть отца… Думаю, она очень переживает.

– А кто приемный отец?

– Ингмар. Пола же ваша приемная дочь.

– Да? Да. Ну, да. Он ее принял. Их заставили. Старик думал, что так будет лучше. Было бы лучше, если бы она осталась жить с матерью. Но Старик все сделал по-своему. Он думал, так будет лучше. Старик думал, что Ингмар полюбит меня, если мы возьмем Полу.

– А где вы были, Лили, когда случилось несчастье?

– Какое несчастье?

– Ну, когда убили Ингмара.

– А… Я была здесь.

– Одна?

– Сначала одна, потом она зашла. Потом я опять была одна, я смотрела в окно. Я не люблю смотреть в окно.

– Почему?

– Нельзя.

– Почему?

– Они сказали, что если я буду долго смотреть в окно, я могу умереть.

– Они? Кто?

– Они. Дети. Дети дьявола.

Конечно. Я мог бы сам догадаться.

Я потерял столько времени. Пока я стоял с Лили, я каким-то внутренним радаром пытался обнаружить месторасположение Полы. Кажется, я потерял ее.

Я машинально взял стакан, хотя больше всего мне хотелось исчезнуть, или чтобы исчезло все вокруг.

Я быстро выпил стакан, второй. Игнорируя взгляд бармена, потянулся за третьим.

– Вас мучает жажда или тоска? – Пола спрашивает очень серьезно.

Поднимает руки, медленно развязывает узел галстука, снимает его с меня, кладет на стол.

– У вас пятно на галстуке. – Неубедительно объясняет она.

Она задумывается на секунду, потом расстегивает воротник моей рубашки.

– Я уезжаю, вы можете поехать со мной.

Она забирает мой стакан, вместо него вкладывает свои пальцы в мою ладонь. Конечно, я еду с ней.

Всю дорогу в город она молчит. Я тоже. Попытался что-то сказать, но она перебила меня, обращаясь к водителю.

– Здесь лучше направо, там дорога перерыта.

Она не приглашает меня зайти в гости, выпить чашку кофе, просто идет к дому, а я иду за ней. В темном подъезде мы поднимаемся на третий этаж. Входим в квартиру, она проходит по коридору, не включая свет, не останавливаясь, роняет сумочку. Я неуверенно двигаюсь за ней, стараясь не потерять ее силуэт в лунном свете. Звон шпильки, потом еще одной. Серебристый шелк ее спины гаснет укрытый волосами. Так мы проходим через несколько комнат, кажется, мы движемся по кругу, оставляя за собой фотографии в рамках, стены и дверные проемы. Несколько раз я спотыкаюсь о какие-то предметы, стулья, диваны. Между нами расстояние в несколько шагов, и оно не сокращается. Двигаясь за Полой, я захожу в очередную комнату и сразу понимаю, что это ее спальня. Мягкий ковер под ногами. Пола стоит прямо передо мной, и между нами нет никакого расстояния.

– Обними меня, – говорит она.

И только позже, намного позже, после того, как я все же справился с ее платьем, и после того, как мы все же нашли ее кровать, и я опять сказал, что люблю ее, и потом мы долго лежали молча, и только потом она протянула руку и включила красный светильник возле кровати.

– Я хочу видеть твое лицо.

– Поцелуй меня, – ответил я, и ее лицо опять стало единственным, что имеет смысл.

А потом, позже, я нашел все же сигареты, потому что хотелось курить и потому что мне так хотелось сказать в ее нежное равнодушное лицо, что я люблю ее. Она сидела, обняв свои колени, и смотрела на меня. Ее красота стала еще острее, неоднозначнее. Она тревожила, возбуждала. Я курил, старался успокоиться, не мог, она все смотрела и смотрела на меня. И я все яснее понимал, что она меня не видит. Потом она встала, демонстрируя мне гибкую спину, которую еще недавно я внимательно целовал, но она, кажется, уже забыла об этом.

– Я иду в ванну. Ты хочешь?

Сдержался, чтобы не вскочить за ней.

– Потом, – ответил я, и закурил еще одну сигарету.

Она вышла.

Я подошел к окну, выглянул, рассветало.

Серый свет резанул по глазам, я быстрее отпустил синюю, как глаза Полы, штору, ночь вернулась, стало слышно, как шумит вода в ванной. Меня мучила жажда, но я понимал, что самостоятельно никогда не найду в этой запутанной квартире кухню. На столике увидел начатую бутылку шампанского. Вино немного выдохлось, но вкус приятный.

– Ванна свободна. Иди.

Сказала, как соседу по общежитию.

Я хотел обнять ее, но она уже вышла.

Я недолго разглядывал свое несчастное лицо в потускневшем зеркале в ванной, потом бросил и напился воды. Быстро умылся, оглянулся в поисках полотенца и нашел только махровый халат на крючке. Мужской. Слишком большой, слишком мужской для маленькой Полы.

– Хочешь еще вина? – Она опять сидит на кровати, но уже с бутылкой вина.

– Тебе нравятся мужские вещи?

– Мне нравятся ревнивые мужчины. Ведь ты уже ревнуешь меня, Джим?

– В этом нет смысла. С какой это стати я должен тебя ревновать?

Она смотрит на меня, такая неуязвимая в своей наготе и равнодушии, и палит в меня из всех своих орудий.

– Ты не должен. Но ревнуешь. Ведь ты не должен, но любишь меня, Джим.

Глоток вина из бутылки, и беглый огонь ее взгляда. Несколько капель проливается на ее колено, она слизывает вино со своей кожи, добивая меня этим контрольным выстрелом в голову. В голову, в сердце, между ног. Бутылка упала на кровать, потом на пол, но я узнаю об этом позже, потому что я уже в кольце рук и ног этого странного незнакомого существа по имени Пола, которое совсем не щадит меня. Без остатка впитывает в себя мои чувства, мою кожу, мои пальцы, мое тело, и только стоном повторяет мое имя.

– Джим, тебе лучше уйти сейчас.

Я открыл глаза, не понимая, посмотрел на нее.

– Уже поздно, или рано, но, в общем, я хочу, чтобы ты сейчас ушел.

– Да, конечно, – поднялся я. Одеваюсь.

– Понимаешь, – объясняет она, кажется, она уже не хочет меня обидеть. – Если ты останешься, мы проснемся вместе.

– Это плохо?

– Понимаешь, если мы проснемся вместе, потом будем завтракать, и только потом ты уйдешь, тогда между нами останется только этот завтрак. А если ты уйдешь сейчас, между нами останется эта ночь.

Я улыбаюсь. Милая.

– Хорошо. Ты права.

Она проводила меня до входной двери, и мне показалось, что мы проходим комнаты в каком-то другом порядке, нежели когда шли к ее спальне.

Я прошел несколько кварталов, прежде чем смог поймать такси. Она не спросила, когда я позвоню. Да я и телефона ее не знаю.

Я вышел из такси, и только тогда понял, что дал таксисту адрес брата. Значит, я все-таки живу здесь. Райнер спал на матрасе в углу. Значит, я живу здесь не один. Я упал на диван и, наверное, тут же бы заснул, но Райнер…

– И где ты шлялся?

– Райнер. Давай завтра.

– Нет, я спрашиваю, где ты шлялся?!

Я открываю глаза и вижу нависающего надо мной Райнера. У него очень строгое лицо. Он меня умиляет.

– Райнер, тебе пора завести детей, – я закрываю глаза. – Будешь их воспитывать.

– Ладно, – пробурчал он. – Спи.

11. Заводной апельсин

Я проспал до вечера.

Райнер несколько раз пытался меня поднять, мол, нужно работать, но я сказал ему, что для этого нужна моя ясная голова, и он оставил меня в покое.

Ругая Райнера за то, что он бросил меня одного голодного, как черт, я принял душ. На кухне мне пришлось, хоть и мысленно, но взять свои слова обратно – Райнер не только забил холодильник под завязку, но даже оставил мне кофе в термосе. Определенно, ему пора заводить детей.

Я поел, попил, покурил и начал соображать, что же делать дальше. Делать надо. Но что? Где? С кем? Наблюдателя Райнера нет.

Оборвал мысли о Поле.

Сытая расслабленность активно сменялась раздражением. Мне надо найти убийцу. Мне надо найти брата, если он еще жив. Я многого не знаю о нем, но мне все же не верится, что он убийца. А если так, значит, его подставляют. И меня.

Я чувствовал, как во мне поднимается жажда действий, жажда крови, желание докопаться до истины. Но как? Где? Я понимал, что стою на месте. Время идет, а я все так же ничего не знаю, не понимаю и приблизился только к тому, что меня объявят убийцей. Пока он сдержан, но Ангел достаточно ясно дал мне понять, что ничего не помешает ему похоронить меня. Кстати, а сколько вообще у меня времени? Он не сказал об этом ни слова. Надо ли это понимать так, что у меня неограниченный срок действий? Или это значит только то, что я буду жить ровно столько, сколько захочет Ангел? Как бы он меня еще раз не удивил. Смертельно.

Мне надо искать выход. Я разговариваю, что-то слушаю, но мне еще ни разу не показалось, что я что-то понял, что я что-то нащупал, направление в котором нужно копать. Инстинкты отказали? Я снова и снова прокручивал в голове то немногое, что услышал и увидел, но ни за что не мог зацепиться. Что приводит людей к убийству? Обычные мотивы. Деньги. Страх. Ревность или любовь. Так? Власть еще. Деньги и страх.

Нет. Я не с того конца начал. Что у меня есть? Факт убийства. И небольшая кучка людей, каждый из которых мог бы это убийство совершить, если до конца следовать логике жанра. Значит, под подозрением все без исключения. Но мотивы?

Мотивы, мать их. И все же, я подозреваю, прямо кожей чувствую, что все они не невинны, у каждого найдется мотив.

Убийца? Кто? Катя, которая воспользовалась своим телом, чтобы ни о чем не говорить? Луис, испуганно угрожающий мне в своей пропитанной сексом квартире? Пуленепробиваемый заботливый Райнер? Ненормальная Лили? Нормальный, даже слишком, Ангел? Кто из них похоронил Ингмара, возможно, похоронил моего брата и теперь хоронит меня?

Я так завелся, что не сразу понял, что в дверь стучат.

Кто? Я открыл дверь.

На пороге стояло нечто. Парень лет двадцати, с ярко оранжевым ежиком на голове.

– Привет! – говорит мне человек-апельсин. – А ты Джим?

Быстро понимаю, кого он имеет в виду.

– Нет.

– Но сегодня среда. Сегодня же среда?

– Да. Сегодня среда. А ты кто?

– Я? Алекс. А Джим где?

– Он вышел.

– Ну, ладно. Это. Слушай, мое дело привезти, я же его ждать не обязан.

– Да, конечно. А что у тебя?

– Да, как обычно. Слушай, а ты кто? Я тебя раньше не видел? Новый член?

– Да, что-то в этом роде.

– Не, не понимаю я, как вы это делаете за деньги. Ладно, за деньги, но перед камерой, перед кучей народа, не, я бы не смог. Хотя, я знаешь, не просто так. Ну, телки красивые, ладно, это я понимаю, но с другими мужиками… Не понимаю я вас.

– Я его брат.

– О, прости, брат. Извини, ладно? Не хотел тебя обидеть. Короче. Вот. Мне бежать надо. У меня еще дел куча, ну ты меня понимаешь.

Человек-апельсин исчезает так же легко, как и возник, оставив после себя лежащий на столе плотно завернутый пакетик. Да. Это не простая бандероль. И на почтальона Алекс не похож. Он похож на drugдилера. Новый штрих в биографии моего брата. Не самый неожиданный. Кокаин? Героин? Думаю, кокаин. И я знаю способ это выяснить.

Пальцы быстро вспоминают забытые навыки построения дорог. Две дивные белые дорожки для моего усталого мозга. Наркотик сладко принимает меня в свои объятия. Кокаин. Я угадал. Бонус – третья дорожка. Мне надо выйти.

Звонит телефон.

– Проснулся?

Это Райнер.

– Да, Райнер. Я очень проснулся. Мне надо выйти.

– Куда?

– Подумать, – я не стал ему говорить, что это уже пробивает кокаин. – Погуляю, подумаю.

– Ладно. Я тебе внизу машину оставил, на всякий случай. И денег немного.

– Спасибо, Райнер, – восторженно благодарю я, – спасибо. А там музыка есть?

– Там все есть. Ну, ладно, давай, думай. Только недолго. Я скоро приеду, – добавляет он внушительно.

Я верю тебе, Райнер, верю. Кокаин и сигареты в один карман, ключи в другой. Город заждался.

У порога останавливаюсь, решаю не брать кокаин с собой. Еще употребляю, присев на дорожку, и налегке спускаюсь вниз. Блистательный город истосковался по мне.

Внизу меня ждет вчерашний шофер, и я понимаю, что имел в виду Райнер, когда говорил, что оставил мне машину. Что ж, так даже лучше.

Я здороваюсь, сажусь вперед.

– Там деньги для тебя, в бардачке.

Я открываю. В руки падает бумажник. И пистолет.

– Это тоже мне?

– Нет, нет, это мой.

– Хорошо.

– Куда едем?

– Прямо, – отвечаю я. – Сделай, пожалуйста, музыку.

Громче. Ярче.

– Я давно нигде не был, не подскажешь что-нибудь? Клуб какой-нибудь, новый, может.

Мы проезжаем несколько ресторанов и баров.

Я пользуюсь деньгами, которые передал мне Райнер, в одном баре, потом в другом, кокаин не дает покоя.

Вот уж не думал, что в городе развилась такая бурная ночная жизнь.

Молодые девчонки с голыми ногами. Выпиваем по текиле, и я быстро употребляю одну из них в туалете бара. Пора двигаться дальше.

Катя была рада меня видеть. Кажется, я даже соскучился по ней. Все-таки мне очень нравится спать с ней.

Но после секса я не ушел, как она ожидала.

– Расскажи мне о Луисе.

– Что тебе рассказать?

– Какие у них с Ингмаром были отношения?

– Деловые. Дружеские.

– Независимые?

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– Я, дорогая, клоню к тому, что Луису была выгодна смерть Ингмара.

– В каком смысле?

– В финансовом. Со смертью Ингмара Луис получил полную свободу и большую власть, чем у него была раньше. Так?

– Ну, им и вместе было неплохо. Миша, например, получил еще больше.

– К Мише мы еще вернемся. А Луис перестал быть банковским придатком. Так?

– Это не повод для убийства. Все не так.

– Откуда ты знаешь, что для Луиса повод, а что нет?

– Он мой бывший муж.

– Но ведь бывший. Почему вы развелись?

– Он мне изменял.

Вот это да.

– Он предпочитает девушек помладше.

– А мальчиков?

– Нет, только девочек.

– Он имел какое-нибудь отношение к тому самому материалу?

– Спроси у него.

Кажется, Катя уже не так рада меня видеть.

– Я лучше у тебя спрошу.

– Я не знаю.

– А может, просто не хочешь говорить?

– Иногда это одно и тоже.

Катю напрягает наш диалог. Она встает, наливает себе выпить, потом вспоминает и протягивает стакан мне.

– А мой брат?

– Что?

– Как он на вас вышел?

– Не знаю. Просто пришел и сказал, что хочет делать кино.

– Так просто?

– Да.

– И вы согласились?

– Да.

– И не было никаких проблем?

– Не понимаю. Он делал хорошее, в определенном смысле, кино, вот и все.

– Так что же он сделал? Этот последний материал, он был недоделан, так, что ли?

– Я не знаю. Никто не знает. Кроме Ингмара, наверное. Но он мертв.

– Ты мне говорила, что там ты занимаешься любовью с разными людьми. Так?

– Ты что-то путаешь, Джим. То, о чем ты говоришь, не материал. То, что твой брат принес Ингмару, не видел никто. Верее, я не знаю, что на нем, и был ли вообще, какой-то материал. А то, о чем ты говоришь, это просто последнее, что сделал твой брат.

– Значит, это что-то другое?

– Да.

– И не имеет никакого отношения к смерти Ингмара?

– Ты можешь найти это в любом прокате. Называется «Одна на всех».

– Дурацкое название.

– Джим придумал.

– Ну, просто мастер на все руки.

– Он был очень талантлив. В определенном смысле.

– А я?

– Ты тоже.

– Спасибо.

Следующие минут тридцать я с энтузиазмом доказываю Кате, что она не зря назвала меня талантливым. В определенном смысле.

Но потом возвращаюсь к разговору.

– Расскажи мне о Мише. Ты сказала, что он получает больше Луиса. А что именно?

– Все. Весь бизнес.

Ей кажется, что это исчерпывающий ответ.

– Ты давно его знаешь?

– Почти всю жизнь.

– А Ингмара?

– Тоже.

– А Лили?

– И Лили.

– Это она убила Ингмара?

– Не знаю. Это слишком простое решение. Нет, Джим, это не выход.

Я знаю. Но думать, как они, что мой брат – убийца, сейчас все равно, что думать, что убийца я. Это тоже не выход.

Что делать? Если не считать секса, встреча с Катей ничего не дала.

– Я знаю, куда вас отвезти, – говорит водила, когда я сажусь в машину. – Новый кабак. «Ворота Расемон» называется.

– Японский?

– Я не понял толком. Но там делают лучшие тату в городе. Я себе там делал.

Водила явно хочет подробнее рассказать о своей татушке, но я перебиваю его.

– Давай. Вези. Посмотрим на эти ворота.

12. Ворота Расемон

Единственное, что было японского в этом заведении, но очень приятное для глаз, это то, что все официантки были более или менее раскосы и одеты, как японские школьницы – белые блузки, коротенькие юбки, гольфы. Некоторые действительно были похожи на школьниц. Администрация клуба явно не заботилась проблемой эксплуатации труда несовершеннолетних. Когда я вошел, две такие девочки показывали стриптиз в небольшой нише на уровне второго этажа.

Я поднялся наверх. Спросил у очень милой официантки, не согласится ли она со мной выпить. Она ответила, что у нее другая работа, но она может прислать мне девушку, которая с радостью составит мне компанию. Но я уже передумал. И девочки из ниши уже исчезли. Пора танцевать.

Я остановился, когда почувствовал, что кокаин отпускает. Жаль, что не взял его с собой. И чего это я стал таким осторожным? Пошарил взглядом по залу в поисках обычного для таких мест драгдиллера, но не увидел никого похожего. Может, у них пересменка? В состоянии надвигающейся тоски я вернулся за столик догоняться текилой. Но не успел.

Внизу с барменом разговаривала Пола. Что она здесь делает? Она одна?

Пока я спускался, Пола вышла в боковую дверь. Я вышел за ней.

В коридоре было удивительно тихо. Музыка, только что оглушавшая, сейчас доносилась так издалека, что не верилось, что ее отделяет только одна дверь. Я заметил эту особенность, еще когда входил в клуб. Уже стоя перед обычной с виду деревянной дверью, я еще не слышал музыки, которая обрушилась на меня, едва я вошел. Волшебные двери?

Я огляделся, соображая, куда могла пойти Пола. В коридоре три двери. Одна – в которую я вошел, две другие заперты. Я пошел дальше по коридору, ведущему за угол и как-то неуловимо вниз. Стояла поразительная тишина, даже звук моих шагов заглушался серым ковровым покрытием.

В конце коридора только одна дверь, в которую я и вошел. Полы там не было. Помещение, в которое я попал, чем-то напоминает приемную в кабинете врача. Журналы на столике, на диванчике сидит персонаж, очень похожий на Райнера взглядом и комплекцией. Брат по разуму?

– Что? – Поднялся он мне навстречу, всем своим видом показывая, что свобода моих действий теперь ограничена.

– Девушка. Черные волосы, очень красивая.

Едва заметно поколебавшись, он сказал:

– Сейчас. – И вышел в предполагаемый кабинет. Вернулся почти сразу же. –Проходите. Вас ждут.

Кто?

В глубине неярко освещенной комнаты за письменным столом сидел Старик. Надо же.

Что-то пишет. Он тут же повернул ко мне голову и улыбнулся шире, чем я мог бы ожидать.

– Проходите. Я сейчас, – поставил какую-то закорючку в своих бумагах и встал мне навстречу с протянутой рукой. Мы пожали друг другу руки.

– Присаживайтесь, – махнул он рукой на пару низких диванчиков, разделенных таким же низким деревянным столиком.

– Ну, что же вы, не теряйтесь.

Я сел. Он сел напротив. Улыбается.

– Вам удобно?

– Да, спасибо.

– Может быть, чаю?

– Да, пожалуй.

Он нажал какую-то кнопочку. В комнату тут же вошел тот же охранник с чайным подносом в руках. Быстро разложил предметы на столике и исчез.

– Сахар?

– Два кусочка. Спасибо.

Я делаю глоток.

– Очень вкусно.

Это на самом деле так. Старик смотрит на меня почти влюбленными глазами.

– Вы знаете, а я признаться ждал вас с нетерпением. Я даже был заинтригован, чего давно со мной не было. Я, можно сказать, жаждал с вами получше познакомиться. Ну, вы личность любопытнейшая, очень сложная. Вот, например, ваша профессия, вы режиссер?

– Да. А вы смотрели мой фильм?

– Нет, каюсь, не смотрел. Но я без этого прекрасно понимаю, какой вы интересный человек. Как вас зовут, например?

– Джим.

– Джим? – смотрит он на меня с укоризной. – Ну, ладно, пусть будет Джим. Но ведь вы будете со мной откровенны? Ведь вам нет причины что-то скрывать. Я очень надеюсь на вашу искренность. Общение с интересным человеком доставляет величайшее наслаждение, вы согласны?

– Согласен.

– Вы согласны, что вы интересный человек? Я бы даже сказал – неординарный…

– Ну, если вы так считаете…

– Еще чаю?

– Нет, спасибо. Попозже.

– Вижу, вы хотите курить. Не стесняйтесь, закуривайте.

Я закуриваю и непроизвольно морщусь.

– Вы принимали наркотики, – брезгливо говорит он.

– Нет, вам показалось.

Флер на самом деле уже на исходе, и начинает болеть голова.

– У вас нет чего-нибудь от головы?

– У вас болит голова?

– Да, немного.

Каким-то незаметным движением он оказывается рядом со мной, мягко берет мою ладонь. Нажимает туда, сюда. Несколько прикосновений.

– Все. – Он отпускает мою руку.

И вот он опять сидит на своем диванчике, разливает чай. Я прислушиваюсь, но голова и правда перестала болеть.

– Спасибо. Это прямо волшебство.

– Вам спасибо. И не надо никаких лекарств. Я, знаете ли, несколько старомоден, испытываю отвращение к лекарствам. И к наркотикам, – добавляет он с нажимом.

Я продолжаю вежливо и скромно смотреть в свою чашку чая. – Я предпочитаю… более естественные способы общения с окружающим миром и с самим собой.

Мне кажется, я засыпаю.

Тихо и последовательно я начинаю рассказывать ему о своих соображениях.

Я говорю ему о том, что мой брат не может быть убийцей. Потому что не может. И что каждый из моих новых знакомых мог сам так жестоко убить Ингмара.

– Скажите, как вы считаете, что это может значить? – слышу я свой голос, как бы издалека, но все четче.

– А вы сами как думаете?

– Ну, я не психоаналитик.

В ответ короткий извиняющий смешок.

– А вы попробуйте.

– Может быть, это намек на то, что убитый знал или видел что-то, чего, по мнению убийцы, он видеть не должен был.

– Замечательно. Просто браво! Вы знаете, я убежден, наше общение принесет не только решение проблемы, но и доставит нам обоим удовольствие. Я весьма доволен. Весьма.

Он нажимает кнопку, встает, я тоже. Мы опять обмениваемся рукопожатиями.

– Проводите, пожалуйста, нашего гостя, – говорит он охраннику, и мы выходим.

Я возвращаюсь на дискотеку, но оставаться там нет никакого желания, и я ухожу. Пытаюсь понять произошедшее, но не могу. Просто не могу.

– Поехали домой.

Дома я сразу же засыпаю.

Просыпаюсь.

Райнера все еще нет. Смотрю на часы. Семь. Семь утра или вчера? Чувствую себя очень странно. Это ощущение усиливается, когда я пытаюсь вспомнить предыдущую ночь. Старик. О чем мы говорили? И говорили ли? Может, из-за долгого перерыва, с непривычки кокаин дает неожиданные эффекты? Не знаю. Из всего, чего не знаю, одно не оставляет сомнений: я точно знаю, почему кровь Ингмара вытерли о его глаза. Он что-то видел. Что? Материал. Что же это был за материал и почему все говорят мне о его неважности, а я теперь точно убежден, что все дело именно в этом материале. Звонок телефона отвлекает меня от размышлений.

– Джим. Тебе надо приехать.

– Что случилось, Катя?

– Лили покончила с собой.

13. Черные кошки в зарослях бамбука

Таксист попался дурацкий. Чуть не заблудились, пришлось пальцами объяснять ему дорогу к замку.

У подъезда несколько машин и «скорая».

В холле скучающий санитар. Он не успел шевельнуться, я уже поднялся в кабинет Ингмара. Последнее время вселенная вертится вокруг этого места. В одном углу Миша и Луис разговаривают с врачом. В другом углу бледная Катя держит за руку Старика. Она делает мне знак подождать. Говорит что-то Старику, он ее не слышит. Сейчас он похож на каменный барельеф. Жуткое лицо. Я с трудом отрываю от него взгляд, когда Катя подходит ко мне.

– Что случилось?

– Она покончила с собой.

– Как?

– Она выбросилась из окна.

Лили боялась подходить к окну.

– Когда это случилось?

– Ночью, ее нашли только сегодня. Сейчас, под вечер.

Кажется, Катя едва держится на ногах.

– А где Райнер?

– Он внизу. В столовой.

– Я пойду к нему. Поговорю с ним, пока они заняты.

– Хорошо.

Райнер сидит, тупо уставившись на свои ботинки. Похоже, ему вкололи какой-то наркотик, он совсем на себя не похож. Нет, поговорить с ним не получится.

Я разворачиваюсь выходить из столовой.

– Она не могла этого сделать, – догоняет меня монотонный голос Райнера. – Ее убили.

– Кто? – возвращаюсь я.

– Они говорят, что смерть Ингмара ее доконала. Это же неправда. Она ненавидела его. Она ненавидела его. Всю свою жизнь.

– Знаешь, я любил ее, – продолжает он так же монотонно, словно читает себе под нос газету. – Да. Я очень любил ее. И жалел очень. Ингмар лишил ее жизни. Он сломал ей жизнь. Конечно, это Старик виноват, но он хотел, как лучше. А Ингмар… он не любил ее ни минуты. Она любила меня. Думаю, она все же любила меня. Она не могла покончить с собой из-за смерти Ингмара. Они это знают. Но врут. Они врут, сами себе врут. И мне. Они не разговаривали лет двадцать. Да. Такая скотина. Жестокая скотина. Безумная. Он ненавидел ее. Он считал, что это она во всем виновата. Он винил ее в том, что Ингрид его бросила, что Старик заставил Ингрид уехать, а когда она вернулась, она знать его не желала. Хотя сама была хуже него. Совсем ненормальная. Я видел ее несколько раз, когда она была жива. Они были очень похожи. Жуткая она была, страшная. Красивая, но страшная. Бедная, бедная Лили. Она была такой несчастной. Она думала, что ты мертвец. Она сказала мне вчера, что не выйдет за меня замуж, потому что видит призраков.

– Кто такая Ингрид?

Молчит. Разглядывает свои ботинки. Я постоял еще немного и вышел в холл. Санитара уже нет. В кабинете Ангел первым делом протянул мне стакан виски.

– Не знаю, Джим, насколько это связано с твоим делом, но врач не уверен, что это самоубийство. Мы не смогли его переубедить.

– Уже сделали вскрытие? – удивляюсь я.

– Конечно, такое возможно было бы и при самоубийстве, но характер травмы такой, что самоубийство врач ставит под сомнение.

– Ты думаешь, это связано с убийством Ингмара?

Спросил просто так, ответ же очевиден.

– А ты как думаешь? – Ангел наливает мне еще выпить. Так я стану алкашом.

– Я думаю, что это не мог сделать мой брат. И я думаю, что Лили могли убить именно потому, что она знала правду.

– Какую правду, Джим?

Весь этот диалог чем-то напоминает мне анкетирование. Ангел опять берет меня на работу?

– О том, кто убил Ингмара.

– Знала, кто убийца, и не сказала?

– Мне показалось, у них были не очень хорошие отношения…

– Они были мужем и женой, – довольно жестко перебивает меня Старик. – Вот какие были у них отношения.

Кажется, только такую версию реальности Старик признает. Не первый раз мне приходит в голову, что Старик не такой, каким хочет показаться.

Ясно, что взаимоотношения Ингмара и Лили больше обсуждаться не будут. Они не скажут ни слова.

– Катя, проводи меня, – командует Старик.

– Кто ее нашел? – спрашиваю я, когда они выходят.

– Я, – говорит Ангел.

Кажется, такой диалог между нами уже имел место быть.

– Когда это случилось?

– Ночью, на рассвете, – отвечает Ангел. – Врач так сказал, – поспешно добавляет он. – Я нашел ее недавно.

Ему не совсем уютно от роли постоянного обнаруживателя трупов.

– Кто был в доме?

– Никого. Лили и Старик.

Интересно, а где был сам Ангел?

– Я был в городе. А где был ты, Джим?

– Я тоже был в городе. Это намек, что я убил Лили? Зачем? Это бессмысленно.

– Ты сам сказал, что ее могли убить, потому что она знала правду. Твой брат убил Ингмара. Ты убил Лили. В этом есть логика.

– Нет. Тогда мне нужно убить всех вас, потому что вы все убеждены, что Ингмара убил мой брат.

В воздухе висит пауза, которая ясно звучит как «вот именно».

– Джим, мы это уже обсуждали. Либо ты найдешь убийцу, либо сам становишься им.

Кажется, разговор закончен. Я выхожу. Спрашивать о чем-либо бесполезно, а развивать версию своей виновности я не намерен. В этом доме полно сумасшедших, они все тут параноики.

Я спускаюсь вниз. Катя.

– Пойдем, покурим, – предлагаю я.

Катя выглядит усталой.

– Ты тоже считаешь меня убийцей? Меня и моего брата?

Она молчит. Довольно долго.

– Все мы убийцы, Джим. В той или иной степени.

– И ты?

– И я. И ты.

– Но почему?

– Разве ты можешь сказать, что никого никогда не убил, и никогда никого не убьешь? Ты просто не знаешь этого. Но это ведь не значит, что ты не убийца. Может быть, каждый из нас рожден для того, чтобы кого-то убить.

– А кого убил Ингмар?

– О! Это был жестокий, хладнокровный убийца. Глупый вопрос, Джим.

– А Лили? Кого убила Лили?

– Она была его женой.

– А Ингрид. Кто это?

– Кто тебе о ней сказал?

– Неважно.

– Важно. Кем была Ингрид, зависит от того, кто тебе о ней сказал.

– Как это?

– Ну… Например, я. Для тебя я в первую очередь актриса. Для Райнера я бывшая одноклассница. Для Луиса – бывшая жена. Понимаешь?

– Да. Так кто такая Ингрид? Ладно. Кто она для Лили? И Ингмара.

– Тебе Райнер о ней сказал? Она была сестрой Ингмара.

– Была?

– И любовницей.

Преодолевая растерянность, чтобы не растерять расползающиеся мысли, я пытаюсь понять, какая польза мне от этой информации. Никакой.

– Она умерла?

– Лет десять назад. Покончила с собой.

– Это тогда Лили сошла с ума, – вспоминаю я.

– Может быть. Лили не убивала ее. Не физически. Скорее наоборот. Насколько я знаю, от всей этой истории страдала только Лили. Ингмар страстно любил свою сестру. И не менее страстно ненавидел свою жену. Поначалу она постоянно пыталась покончить с собой, если бы не Старик, Ингмар давно уже был бы вдовцом. Но дело в том, что сестра его не любила. Он ненавидел Лили и за это тоже. Страшная жизнь. Ее жизнь была похожа на маленькую комнату ужасов без окон и дверей.

– После смерти мужа ей должно было стать лучше, но мне не показалось, что ей хорошо.

– Может, она не поняла, что он умер. Не знаю. Райнер знал Лили лучше. Поговори с ним. Если сможешь… Он хочет остаться здесь на ночь. А я поеду. А ты?

– Я пока останусь. Мне нужно подумать.

– Хорошо.

Я проводил ее к машине. Вернулся в дом. Ангел и Луис заперлись в кабинете, я могу спокойно поговорить с Райнером. Если он в состоянии говорить.

Я не сразу понял, что он в спальне Лили. Поднялся на третий этаж и начал заглядывать во все комнаты, выходящие окнами в сад. Третья и оказалась спальней Лили.

Райнер в кресле у двери, бутылка джина в одной руке, пистолет в другой.

– Где ты был вчера, Джим? – неожиданно трезвым и ясным голосом спрашивает он и наставляет на меня пистолет.

– Я не убивал ее, Райнер.

– Где ты был, Джим?

– Спал. А ты?

– Я тоже не убивал ее. Я, правда, любил ее. В тот вечер, когда убили Ингмара, я разговаривал с ним. Я сказал, что если он позволит, если он даст ей развод, мы поженились бы. Ты бы слышал, как он смеялся. Он сказал, что мечтает об этом со свадьбы. Что он убил бы ее, если бы мог. Он убил бы ее, если бы не Старик. Он говорил, что она монстр. Но… это он монстр. Это он во всем виноват. Она не могла покончить с собой. Она любила меня.

– Отдай мне пистолет, Райнер.

– Ты боишься? Не бойся, я не буду тебя убивать. Ладно-ладно, не трясись. Так тебе лучше?

Он отдает мне пистолет. Еле поместился, ручка торчит, неудобно. Но мне спокойнее оттого, что пистолет теперь в моем кармане, а не в руке Райнера, который кажется уже не таким вялым, но еще не очень адекватным.

Райнер еще долго рассказывал мне о своей любви к Лили. Я почти не слушал его. Мне не давали покоя слова Лили. Она боялась окон. Она боялась смотреть в окно. Что же заставило ее подойти к нему?

Темная комната ужасов. Значит, в этой комнате есть черная кошка. Или нет? «Они пугают меня», сказала Лили. Кто? Они.

Не верю, не могу объяснить, но все мои инстинкты говорят мне, что врач прав, она не могла выброситься из окна.

Я взял у Райнера бутылку и допил остатки джина.

– Я принесу еще, – сказал Райнер и вышел.

Я сел на его место, но окно притягивало меня. Я подошел к окну и оглядел сад.

Не замечаю ничего, что могло бы напугать Лили. Что показывало ей ее воображение? За окном большая лужайка, дальше начало окружающего замок сада. Из окна виден также павильон; может быть, ей был неприятен его вид, потому что она знала, что там снимают? Порно. Простое такое порно, если снимали такое же, как я видел у брата. Или что-то еще? Думаю, Лили и это было неприятно. Вернулся Райнер с бутылкой.

– Зачем ты туда смотришь?

– Фиговый у вас садовник.

– Его машина сбила несколько дней назад.

– Да? А что, там недавно копали?

– Где?

– Там, – показываю я.

– Не знаю. А что?

– Лужайка какая-то кривая, бугристая. Может, там раньше клумба была?

– Не знаю. Не было там никакой клумбы. Копали вроде там и здесь, ближе, Лили хотела розы посадить, потом вдруг передумала. Последнее время она была очень тревожной. Такая была взвинченная. Знаешь, она тебя боялась.

– А чего она боялась?

– Не знаю. Ей было плохо. Она была очень несчастной. Она и разговаривала-то только со мной и со Стариком.

– Расскажи мне про Ингмара. Какой он был?

– Умный. Злой, как черт. Весь город его боялся. Ну, те, кто знал. Лили он ненавидел. Он вообще, всех ненавидел. Даже Ингрид. За то, что она его бросила, разлюбила его и уехала. Может, не надо тебе этого говорить, только мне теперь все равно. Ингрид была его сестрой. Он спал со своей сестрой. Ингмар спал со своей родной сестрой. Чуть ли не всю жизнь, пока она не умерла. Это Старик нашел ему Лили, женил его на Лили, когда узнал. Но это не помогло. А когда Ингрид забеременела, Лили хотела уйти, но Старик опять ее вернул. Он тоже виноват, но он хотел, чтобы все было хорошо, нормально. Он заставил Ингрид уехать. Да она и сама хотела. И когда он забрал у нее ребенка, она только обрадовалась.

Мне совсем не нравится то, что я, кажется, понимаю.

– Пола их дочь.

– Да. Его и Ингрид. Пола очень похожа на нее. Ингрид была очень красивая. Никогда не встречал никого красивее нее. И злая. Хотя, наверное, она тоже была очень несчастной женщиной.

– Ингмар спал со своей сестрой.

– Он очень ее любил, хоть это и противно было. Никогда такого не видел. Просто с ума от нее сходил. Просто от имени ее. А она была совсем ненормальная. Полу вообще не выносила. Я возил Полу к ней, когда она еще была жива. Привезу, уеду часа на два, приезжаю, а Пола так и стоит в прихожей.

– И она знает, кто ее родители?

– Нет, ей не говорили, что они брат и сестра. Да и вообще, после того, как родилась Пола, у Старика вроде как не стало дочери. Он никогда больше о ней не говорил. Она сюда не приезжала. А Старик даже на ее похороны не ходил.

– Она ведь тоже покончила с собой? Мне Катя так сказала.

– Тоже? Хоть ты не говори мне, что Лили сама себя убила! Не могла она этого сделать! Не могла, слышишь! Они все врут.

Хорошо все-таки, что его пистолет у меня. Немного помолчав, Райнер продолжает.

– А Ингрид покончила с собой. Из окна выпрыгнула. Там такая квартира, что ли? Уж не знаю, может все дело в этой квартире? Мать Ингрид тоже там покончила с собой. Правда, она повесилась.

Все дамы этой семьи катастрофически постоянно кончают жизнь самоубийством.

– А Ингрид выпрыгнула из окна, – все это Райнер говорит спокойно, так, словно просто пользуется возможностью поговорить. – Она не сразу умерла. Через два дня. Ужас, что тогда с Ингмаром было. Я думал, он всех поубивает. Лили. И Полу тоже. Это он тогда услал Полу туда жить. Ты бы видел эту квартиру! Склеп какой-то. И всегда так было. Эта квартира всегда как склеп была. Темная, страшная, мебель старая, все какое-то древнее, и как будто там не живет никто. Ты бы видел.

Я видел. Даже ночью там ясно чувствовалось… вернее, не чувствовалось, что там кто-то живет.

– Ты думаешь, она там тоже может покончить с собой?

– Пола? Не знаю, да нет, она не такая. Она может, и странная, и на Ингрид похожа, внешне и вообще, но она… нет, она не самоубийца.

– Она чем-нибудь занимается?

– Да ничем. Собой. Зачем ей работать? Живет в свое удовольствие. Она тебе понравилась, да? Зря ты это.

– Почему?

– А ты не понимаешь? Тебе с ней нельзя. И ей с тобой тоже нельзя. Она же не может просто так. У нее каждую неделю кто-то новый. Да нет, ты не вскакивай, это все знают. Но никто ей никогда и слова не скажет. Она поиграется, и бросит, она же ребенок, ничего не понимает. У нее же родителей считай, что не было, никто ею толком не занимался, она не понимает даже, что хорошо, что плохо, просто живет, как получится, и все. Надо ей нормального мужа, а то и правда с собой покончит, лет через десять. Как раз, как мать, в тридцать пять лет.

– Поле сейчас двадцать пять?

– И не скажешь, правда? Я же говорю, ребенок. Хотя, красавица, конечно. Не такая, как Ингрид, но очень похожа.

– А ты женись на ней.

– Я? Да ты что? Да я ей и не нравлюсь. Я для нее до сих пор шофер, который отвозил ее в школу.

– Ты возил ее в школу?

– Ага. Даже когда ее Ингмар поселил в той квартире. Скотина он, конечно. Был. Ей тогда было лет пятнадцать, девочка совсем. А он ее одну там бросил. Но она уже привыкла, что никому не нужна, и не переживала совсем.

– Почему он ее выгнал?

– Не знаю. Думаю, он тогда помешался немного оттого, что Ингрид умерла. А Пола и тогда уже была на нее похожа, такая красивая. Он на нее прямо смотреть не мог. Потом они как-то помирились. Но она с тех пор там и живет, сама по себе.

– А Лили.

– Что Лили?

– Ингмар хотел ее убить?

– Ее в первую очередь. Он ее чуть не задушил. Старик сам его чуть не убил, когда увидел, как он Лили душит. Я очень люблю Старика. Тяжело ему, с таким-то потомством. А Лили после этого совсем изменилась. Знаешь, она ведь не в себе была.

– Я заметил.

– Это она тогда… сломалась. Мне тогда ее так жалко стало, когда я увидел, что с ней сделалось. Я бы ее увез, но Старик не позволил. Она его жена, сказал он. И мне не разрешил уехать. Я ведь давно уже хочу их бросить. Только из-за Лили оставался. А теперь вот Старика жалко одного оставлять в этом дурдоме. Как он тут один жить будет?

– Ты добрый.

– Я знаю. А насчет Полы ты брось, даже не начинай.

Поздно, Райнер, я уже начал.

– Я схожу еще за выпивкой. Тебе что принести?

– Все равно.

Райнер опять уходит. От выпивки он становится только трезвее и бодрее. А мне вот что-то не очень. Я чувствую себя постаревшим. А еще очень глупым. Ничего не понимаю. Райнер всю ночь рассказывает мне замечательные истории, а я ничего, абсолютно ничего не понимаю. А ведь где-то в этих историях скрыты крупицы истины, причины, почему все это случилось. С ними. Со мной. С моим братом.

Черные кошки, говорила Лили. Я понимаю ее. Жить так, как жила она…. Зная все это…. Но выброситься из окна она не могла. С собой покончить могла, почти должна была, но никак не выбросившись из окна.

Я не могу себе этого представить. Напротив, в моей голове легко возникает другая картинка. Я вижу, как медленно Лили пятиться от кого-то, кто пугает ее. Кто-то, кто смеется и говорит ей какие-то ужасные слова. И подходит – подходит к ней. Она оглядывается на окно, но этого человека она боится сильнее, чем открытого окна. И она отступает, отступает, ближе, ближе к окну. Вот она упирается в подоконник и опять оглядывается. В этот момент он выталкивает ее вниз. Кто он? Убийца. Последнее, что она видит – его улыбающееся лицо.

Так все и было. Я посмотрел вниз. Под окном бетонная площадка, шириной в полтора метра, тянется вдоль всего дома. На нее и упала Лили.

Лили выбросили из окна. Ингрид выбросилась из окна. А Пола? Ее тоже ждет окно? Надо найти ей хорошего мужа.

– Джина больше не было, взял виски. – Райнер вернулся.

– Ты спал с ней? – спрашиваю я у него.

– С кем?

– С Полой.

– Урод ты. Точно как твой брат.

– Ты тоже думаешь, что он убил Ингмара?

– Не знаю. Да мне, если честно, положить. Старик что-то завелся, ну, его понять можно. А мне все равно. Если кто его и мог убить, так это Луис.

– Почему именно Луис?

– Он боялся Ингмара. Ингмара все боялись, но у Луиса причина была.

– Какая?

– Он спит с Полой. Если бы Ингмар об этом узнал, он бы Луиса точно на куски порезал. Ингмар так к Поле относился, он ее видеть не мог спокойно, но убить мог каждого, кто с ней спит. Она трахалась направо и налево, а он кого находил – уродовал. Я точно знаю, сам видел. Если бы он узнал, Луису бы точно конец настал, он бы без яиц остался.

– Ты сам это придумал?

– Что?

– Что Пола спит с Луисом.

– Ты думаешь, я вру? Да я сам ее к нему возил. Она же до сих пор мне звонит, если ей куда-то надо ехать. Не так, как раньше, но довольно часто. Денег у нее почти никогда нет, на такси, конечно, тоже. Вот она и звонит мне. Когда я поблизости, я всегда ее отвожу, куда ей надо. Позавчера, когда ты с Катей знакомился, я ее опять возил к Луису. Да и раньше. Она же знала, что Ингмару я не скажу, потому что… Потому.

Значит, это Пола лежала на диване, когда Луис вел со мной тот душевный разговор. Пола спит с Луисом. С этим мерзким сатиром. Пола спит с Луисом.

– Он тебе не нравится? – продолжаю я разговор.

– Луис? Извращенец. Даром, что банкир. Встречал я сутенеров честнее его. Такая подлая тварь. И как с ним Катя жила?!

– Наверное, трахается хорошо.

– Ну, что ты за тип?! Ну, точно, как твой брат. Он тоже так говорил.

– Как?

– Он ведь тоже с Полой спал. А потом даже глазом не моргнул, когда узнал, что она с Луисом. Так и сказал «наверное, он хорошо трахается». Как будто… да ему просто положить было.

Я чувствую, что моя голова болит все настойчивее. Слишком много информации. Эта информация не просто неприятна, она мне не нужна.

– Знаешь, я пойду.

– Ладно, иди. Я еще тут посижу. Ты домой?

– Да, домой.

Голова тяжелая. Пола сверлит мозг. Я не в состоянии сейчас ни о чем думать. Я не могу.

14. Лабиринт страсти

Так я и уснул – не думая о Поле.

Когда проснулся, было уже темно. Окончательно перешел на ночной образ жизни. Никаких признаков Райнера, видимо, он не появлялся. Может, он меня бросил? Хорошо бы они все обо мне забыли. И жить как раньше. А как я жил раньше? Мама умерла, я снял один фильм, шедевр, как все говорили, и все. Так я жил раньше?

Интересно, это завтрак или все-таки ужин? Запиваю бутерброд остатками кофе из термоса, который оставил мне Райнер. Два или три дня назад? Кажется, это было давно.

Мне надо думать. Я не хочу, но надо. Я на самом деле заставляю себя сесть и начать думать.

Пола. Луис. Лили. Все складывается. Луис убийца.

Или не складывается?

Мерзкий тип. Пола с ним спит. Не могу этого понять. Как я могу хоть что-то в ней понять, я о ней ничего не знаю. Или знаю? Она дочь своих родителей. Я их не знал, но моя жизнь увязана с ними.

И все так просто? Луис убийца? Но где же мой брат? Луис, может, и убийца, но…. Этого мало. Как это доказать? Деньги и материал, сказали они. Твой брат убийца. И ты. И я. Нет. Луис убийца. Доказать. Как? Взять его на испуг? Как?

Я вспоминаю о пистолете, который взял у Райнера. Торчит из кармана пиджака. Вспоминаю виденные боевики – проверяю обойму. Она полная. У меня теперь есть замечательный пистолет. Большой и черный. Интересно, умею ли я стрелять? Никогда не стрелял, даже в тире, даже из рогатки. Это должно быть не сложно, нажимаешь на курок, и все дела. Думаю, до этого не дойдет. Нужно просто помахать пистолетом перед его носом, и Луис расколется. Почему он убил Ингмара, где мой брат, и почему он убил Лили. Я уверен, Лили убили. Луис – убийца.

Чего-то не хватает. Он убил Ингмара из страха. Лили он убил, потому что она знала правду. Но при чем здесь мой брат? И почему я не называю его по имени? По теории Кати? Кто для кого кем является? Для них он был Джимом. Для меня он мой брат. При чем здесь он?

Чего-то не хватает.

Двух дорожек кокаина.

Почти сразу я продолжаю еще двумя. Кокаина никогда не бывает слишком много, у меня его не много, у меня он просто есть. Мгновение, и он раскрашивает картинку фильтрами разных тонов.

Мир полон спецэффектов. А здесь слишком тесно, надо выйти.

Звонок телефона догоняет меня у порога.

– Я хочу тебя видеть, приезжай. Мне нужно тебе что-то сказать.

– Ты где?

– Дома.

– Хорошо, я скоро приеду.

У подъезда опять стоит машина. Райнер меня не бросил.

– Куда едем? – спрашивает шофер, которого я с самого начала про себя называю таксистом, потому что постоянно забываю узнать его имя. И сейчас мне опять не до этого. Я выбросил из головы все мысли, я слушаю музыку.

Через десять минут я входил в этот склеп, который Пола назвала домом. Она выскользнула из одной из бесконечных темных плоскостей этой странной квартиры, выскользнула, как привидение из стены. Здесь, где самоубийства стали традицией, в этой квартире, полной сладковатых запахов, Пола меня удивляла, тем сильнее хотелось любить ее, хоть и было жутковато от ее любви, от светлого взгляда и темных волос, казалось, живших какой-то своей отдельной жизнью вокруг ее лица. Такая светлая кожа, тени вокруг глаз, оставляли ощущение постоянной страстной утомленности.

– Пойдем, – сказала она шипящим шепотом, потянула меня холодными пальцами за запястье.

Я двигался за ней, ничего не видя, не помня расположения стен и дверей в этом могильном лабиринте, ощущая только слабый запах ее духов. Дело нечисто. Эта квартира слишком велика. Я узнал ее спальню, только когда мы оказались в ней, и она заперла дверь. И тут же – ее губы, ее голое тело, и нет времени на поиски кровати, только потом, когда смог оглянуться по сторонам.

Глядя на ее лицо, я забывал о привычке окидывать взглядом тело, а когда смотрел на ее тело, забывал, что оно знакомо мне. Я не узнаю ее. Смотрел, как впервые. Мне нравится долго-долго смотреть в ее лицо, замечая, как меняются черты ее лица.

Она смотрит на меня своим непрозрачным взглядом, я понимаю, что она не видит меня. Она думает о чем-то, хочет что-то мне сказать, но думает не обо мне. Я не хочу. Не знаю, чего я боюсь, вернуть ли ее отлетевшее сознание или услышать то, что она может мне сказать?

– Что ты хотела сказать?

– Надо что-то делать с Луисом.

Значит, все складывается.

– Ты с ним спишь?

– Нет. Нет. Я не хотела говорить тебе. Я просто была пьяная. Он меня заставил. Ты думаешь, он меня любит? Я никому не нужна. Совсем никому не нужна. Он заставил меня. А Джиму, твоему брату, было все равно. Ему лишь бы снимать. Вот он меня и снял. Это Луис так хотел. Он всегда меня хотел, еще давно. И Ингмара всегда боялся. Наверное, это он его убил.

Все складывается.

– У тебя есть что-нибудь выпить?

– Выпить? Там, в шкафу.

В шкафу только бутылка шампанского. Ладно, сойдет и шипучка.

– Налей мне тоже.

Пола берет у меня стакан, слизывает вино с моих пальцев, пролилось, когда открывал бутылку, и продолжает объяснять.

– Луис ужасно боялся, что Ингмар все узнает. Что он спит со мной. И Джим, твой брат, издевался над ним, говорил, что все расскажет и покажет. Ту пленку, на которой я. Может, Луис так испугался, что убил Ингмара. И Джима убил. То есть твоего брата.

– Он снимал тебя? С Луисом?

– С Луисом, и … Я не хочу об этом говорить.

– Говори, раз уж начала.

– Ты не поймешь.

– Говори.

– Сам он тоже там был, твой брат. И еще Лео.

– Кто такой Лео? Я его не знаю.

– Знаешь. Ты с ним ездишь постоянно.

Так вот, значит, как зовут моего таксиста.

– Это все Луис. А потом он испугался. Он если чего-то хочет, то не может сдержаться, просто сходит с ума. А потом он испугался. Он мог его убить. Ингмара. И твоего брата тоже.

– А Лили?

– А что Лили?

– Ее тоже он убил?

– Не знаю. Может быть. Разве она не с собой покончила? Да какая разница? При чем здесь Лили?

– Ты ее не любила?

– Она меня тоже. За что мне ее любить? Она всю жизнь мне говорила, что я такая же, как мать. Что я развратная. Шлюха. Это они развратные. Они все. Все хотят меня иметь. И Луис, и твой брат, и Лео, и даже Ингмар. Я не сразу поняла. Потом матери рассказала. Ей тоже было все равно. А потом он меня сюда выгнал. Только я рада была.

Спросить? Не станет ли еще хуже?

– Ингмар с тобой спал?

– Нет. Не успел. Я матери рассказала. Она так над ним смеялась. И он испугался, что она совсем его бросит. А потом она умерла, и он меня сюда отправил. Да и Лили все узнала. Только она считала, что я сама отца соблазняю. Представляешь?!

Сумасшедший дом.

– Ты все знала? Про мать, про отца?

– Мне Лили рассказала, когда мне лет тринадцать было. Да какая разница? Не было у меня родителей. Зачем мне родители? Да кому они bnnaye, нужны?

– Тебе бы мужа хорошего.

– Зачем ты так? Вот и Ингмар тоже. Ты знаешь, что он придумал? Он в завещании написал, что мне полагается опекунство, пока я не выйду замуж. И что помолвка должна длится не менее пяти лет. Там еще куча подробностей. Это он специально. Он мстит, что у него ничего со мной не получилось. Ни со мной, ни с мамой. А Луис теперь собирается на мне жениться. Если он уболтает Мишу, а он уболтает, они меня за Луиса и выдадут.

– Ангел – твой опекун?

– Да. Сволочи они все. И брат твой был сволочью. Хоть он и твой брат. И Катя. Я, значит, развратная, а Катя святая. Почему так? Объясни мне. Ну, почему они так со мной? Что я им сделала?! Разве я виновата, что у меня такие родители, что я так выгляжу?! – У нее дрожит голос, у нее дрожат руки, она плачет.

– Ты красивая.

– Ты издеваешься надо мной!

Нет, я не издеваюсь. Я занимаюсь с ней любовью. Впервые делаю это с такой красивой и такой рыдающей женщиной.

Я занимаюсь с ней любовью, потому что хочу высушить ее слезы, потому что мне нечего ей сказать, я люблю ее.

– Джим, что ты будешь делать? Ты ведь меня не бросишь?

– Нет. Выходи за меня замуж.

– Ты с ума сошел. Я серьезно. Поедешь к нему сейчас?

– Надо поговорить.

– Что с ним разговаривать?!

– С Катей. Мне надо поговорить с Катей.

– Зачем? Ты мне не веришь?

– Верю.

– Ты убьешь его?

– Посмотрим. Может, есть другой вариант.

– Нет. Другого варианта нет.

На улице понимаю, что надо было взять с собой кокаин.

Лео. Думать о нем и Поле нет никакого желания. Да и чего о нем думать? Ну, водитель. Ну, спала с ним Пола, и что? Нет, лишний персонаж.

– Тебя зовут Лео?

– Да.

– Слушай, ты наверное, устал, поезжай домой. А у меня еще дела есть.

– Да я тебя отвезу.

– Не надо. Я такси возьму. Поезжай.

– Ладно, как хочешь.

В моих дальнейших планах его нет. Он мне не нужен, может только помешать.

15. Смерть негодяя

Я ловлю такси, но, уже подъезжая к дому Кати, понимаю, что это было лишнее движение. Я ищу лазейку? Да, можно с ней поговорить, можно, но на самом деле нужно только увидеть Луиса. Говорить нужно с ним. Есть вариант или нет?

Ночью в светлом подъезде Луиса темно. Никаких лампочек. Видимо, здесь предпочитают естественные источники освещения. Луиса нет дома или он просто не хочет открывать. Ладно, потом еще заеду. Думаю, часа через два он уже освободится и откроет дверь.

Может, все же поболтать с Катей?

На площадке второго этажа меня останавливает девушка.

– Простите, у вас нет сигареты?

Она стоит у окна, на ней коротенький халатик, босая, влажные волосы. Девушка, выскочившая из душа. Даю ей прикурить. Она вся светится светом уличного фонаря.

– Вы простудитесь.

– Хотите чаю?

– Конечно, – отвечаю я.

Я трахаю ее на кухонном столе. Немного теряюсь, когда заходит какой-то тип, но не успеваю остановиться, он берет спички и выходит. Кажется, он нас даже не заметил.

– Может, останешься? – говорит она позже.

– Нет, извини, мне идти надо.

Кати нет дома. Или она не хочет открывать.

Я опять ловлю такси. Мне надо убить время. Пока только время.

Когда я захожу в «Ворота Расемон», те же, можно сказать, знакомые девочки опять показывают в нише стриптиз. Приятное зрелище. И официантка улыбнулась мне, как старому знакомому. Я заказал виски, я к нему уже почти привык. Интересно, Старик здесь?

– Вас зовут, – говорит мне официантка.

– Кто?

Она показывает на боковую дверь.

В коридоре одна из двух дверей оказывается открыта. Девушка делает укол парню. Они испуганно оборачиваются, я делаю им знак не останавливаться, закрываю дверь. Значит, я был прав, наркотики в клубе принимаю не только я. Было бы странно, если бы я был один.

Охранник без слов машет рукой на дверь. Похоже, меня здесь действительно ждут. Потом останавливает.

– Стой.

Вытаскивает из моего кармана пистолет, как-то укоризненно поморщившись.

– Теперь иди.

Старик сидит на диванчике.

– Очень, правда, очень рад вас опять видеть, Джим. Все-таки Джим? Не передумали?

Я улыбаюсь. Он мне нравится. Не знаю, почему он так рад меня видеть, но я верю ему. Я тоже рад его видеть. Охранник с чаем.

– Ну, что скажете? – участливо спрашивает Старик, когда охранник выходит.

– Не знаю.

– Ну, как же… Вам наверняка есть, что мне рассказать, ведь так?

– Кажется, все прояснилось.

– Очень хорошо. Рад за вас. Ну, рассказывайте.

– Я много думал, но дело не в этом. Все как-то само собой получается. История, конечно, противная. Простите меня, я не должен так говорить. Вы с этим всю жизнь живете. Но если честно, это просто дурдом какой-то.

– Да. Я знал, что вы так скажете. Дурдом, – задумчиво повторяет он мое слово, – пожалуй, что так. Так как же ваша история? Вы разобрались, кажется. Может, поделитесь соображениями?

– Я не до конца еще уверен.

– Если вы подробно мне все расскажете, возможно, это поможет. Вам станет понятнее.

– Луис убийца.

Как только я это сказал, все мои сомнения исчезли. Я почувствовал облегчение. Все именно так. Луис убийца.

И я начал рассказывать. Старик внимательно слушал, не спрашивал, не кивал, не возражал, только слушал мою версию событий.

Как Луис домогался Полы. Как добился своего, снял ее в групповом сексе ради собственной прихоти, а потом начал паниковать. Возможно, мой брат даже шантажировал его, и, возможно, в тот вечер он пришел к Ингмару, чтобы все рассказать и показать. За деньги, конечно. И Луис убил Ингмара. И видимо, моего брата тоже.

Когда я закончил излагать, у Старика был довольно удрученный вид. Ему кажется, совсем не понравилась картина, которую я ему обрисовал. А чего он хотел?

– Да. Жаль. Все это печально. Значит, Луис? И что вы намерены делать дальше?

– А вы?

– Ну, что вы? Я за вас вашу работу делать не могу.

– Ну, хотя бы, что вы посоветуете?

– Все очень сложно, запутано. Мне кажется, вы все упрощаете. Конечно, в чем-то вы правы, Луису никогда ваш брат не нравился. Но Луису, вообще, мало кто нравится.

– А вам?

– Ну, что вы…, я люблю человека.

– Нет, я не это имел в виду. Вам мой брат нравился?

– Да. Мне не очень нравилось то, что он делал. А Ингмар вот считал, что в этом что-то.

– Но Луис….

– Я понимаю, вы хотите, чтобы было все просто и четко. Вы нашли себе какой-то выход. Вам кажется, что это все объясняет. Этой простотой вы как бы хотите облагородить, очистить реальность от скверны. Как человек, который вешает картину на стену, чтобы закрыть пятно на обоях. Но все гораздо сложнее. Мне кажется, вы поторопились насчет Луиса. Это не выход. Мне кажется, вы поторопились. Вам стоит все обдумать, все детали. Не торопитесь, чтобы вы ни решили, торопиться не стоит. Хорошенько все обдумайте. И ничего не бойтесь. Я вам помогу.

Значит, убийца не Луис?

Мы прощаемся. Торопиться не стоит. На чем основываются мои выводы?

Я думал об этом всю дорогу домой.

Если отбросить все лишнее, получается, что мои выводы основаны на моей уверенности в невиновности брата, и на моей неприязни к Луису. Ревность? Нет, просто неприязнь.

Надо с ним поговорить. Завтра. Нет, сегодня, уже почти утро. Надо выспаться. Убийца Луис или нет, никуда он не денется.

Выспаться мне не дали. Райнер разбудил меня в десять утра.

– Вставай. Луиса убили.

16. Из жизни марионеток

Луиса убили.

Звучит, как фраза из сериала.

Только сейчас заметил, какое странное у него имя. Было. И кто его так назвал?

Луиса убили. Поговорить с ним не получится ни сегодня, ни завтра. По причине полного и окончательного его отсутствия.

Луиса убили. Кто? Кто убил моего убийцу?

– Где ты был ночью?

Все движется по кругу. Когда закончится завод у этой кладбищенской карусели?

– Райнер, я его не убивал.

– Конечно. Он сам себе в затылок выстрелил. А пистолет потом ангелы утащили.

Ангел. Уверен, что и Луиса нашел опять он.

Мертвый Луис лежит на полу в нелепой позе, раскинув руки. Его замечательный халат бесстыдно распахнулся, Луис уже не так сексапилен, но все еще источает запах дорогих духов. Он лежит на спине, на своем отсутствующем затылке. Интересно, какими презервативами он пользовался? Пока был жив. Пока его мертвое тело не обнаружил Ангел.

Интересно, а какая у этого Ангела настоящая фамилия?

– Райнер, а как Мишу зовут? По-настоящему.

– Михаил.

– Да нет, фамилия.

– Ангел.

– Это не псевдоним?

– Нет, это его настоящая фамилия.

Значит, он настоящий. Ангел.

– Ты придумал, где был ночью?

– Я его не убивал.

– А может, это правда? Ты как твой брат? Он – Джим, режиссер и убийца. Ты тоже. Что скажешь?

– Нет мотива. Дохлый номер.

– Вот именно.

– Райнер, хоть ты из меня убийцу не делай.

– Ты сам из себя делаешь убийцу. А мне скажут – помогай ему, я помогу, скажут – закопай его, я закопаю. Я ничего не могу. Ну, скажи мне, какая от тебя польза? Ты хоть до чего-нибудь додумался?

– Да.

– До чего?

Как ему сказать? Глупо же.

– Я думал, что это Луис убийца. Ты сам сказал, что у него была причина.

– Да у всех найдется причина, Джим!

Они точно учились с Катей вместе.

– Что ты будешь делать? Джим, что ты будешь делать?

– Почему я обязательно должен что-то делать?

– Потому. У тебя другого выхода нет. Или ты найдешь убийцу, или конец, тебя закопают.

– Слушай, убей меня прямо сейчас, а? Не мучай.

– Я не могу.

– Почему? Приказа такого не было?

– Я же тебе помочь хочу, – почти жалобно говорит Райнер.

– А может, это ты всех убил?

– Опять двадцать пять!

– А что? Ингмара убил, потому что хотел жениться на Лили. Лили убил, потому что она тебя, убийцу, не любила…

– Я тебя сейчас убью, детектив херов! Понял? Ты куда мой пистолет спрятал? Я всю квартиру перерыл.

– Зачем тебе пистолет?

– Тебе башку прострелить. Мозги твои проветрить. Может, соображать начнешь.

– А Луиса ты чем застрелил? Силой мысли?

– Джим, я тебе последний раз говорю, прекрати этот балаган. Мы тут не в игры играем. Ты точно. Тебе могилка светит, неизвестного солдата.

– Как моему брату? Где ты его закопал?

– На том свете узнаешь.

Мы молчим. Райнер прав. Мне нечего возразить. Приехали.

– Выходи, солдат оловянный.

– Райнер, подожди. Я его, правда, не убивал.

– Да знаю я. Ты же не убийца. Жаль, конечно, так было бы проще.

– А кто убийца?

– Ну, это ты сам придумай.

Кажется, интерьер кабинета я знаю уже наизусть. Экран, камин, Ангел. Не хватает Луиса возле камина. Да уж. Отсутствие этой детали грозит мне самому вполне основательной смертью.

Ангел ведет себя спокойно, как и всегда. Только выпить не предлагает.

– Что скажешь, Джим?

– Насчет чего?

– Может, ты действительно идиот, как заметил однажды Луис?

– Я просто не знаю, что сказать.

– Придумай. Только быстро. Пока еще кто-нибудь не умер.

– Миша, не надо.

Катя берет его за руку, ну, просто, как заботливая мать или жена. Надо же, как я раньше не заметил, что эти двое любовники?

– С твоим появлением, Джим, у нас каждый день потеря. Как ты думаешь, что это значит?

Ты появился вместе со мной, Ангел. Но говорю я другое.

– Миша. Ты все-таки хочешь смастерить убийцу из меня?

– А почему нет?

– Это ничего не даст.

– Почему?

– У меня не было мотива.

– Ты мог это сделать.

– Ты мог это сделать.

– А может, ты псих, маньяк?

– С самого начала мы говорили о мотиве. Ты сам утверждал, что мой брат убийца, потому что у него был мотив. Потом ты сказал, что у меня тоже был мотив убить Лили – прикрывая брата. Я убил ее, потому что она знала правду. Так ты сказал.

Круги на воде имеют больше смысле, чем мои слова сейчас.

– Джим, ты же сам добавил, что в этом случае тебе нужно убить нас всех, потому что мы все знаем эту правду. И что происходит? Ты начал с Луиса? Почему именно с него?

– Я не убивал его.

– Тогда кто? Твой брат? Ты ведь до сих пор его не нашел. Или не искал? Чем ты занимался все это время?

Промолчать не получится.

– Я думал.

– И что ты придумал? Пока ты думаешь, умерла Лили, теперь вот Луис. А твоего брата нет и следа.

– Ну, подумай, Джим, – умоляет меня Катя.

Надо собраться. Поспать бы сейчас.

– Ладно.

Игнорируя взгляд Ангела, я сажусь на диван, стоять больше не могу. Думаю изо всех сил.

– Ладно, – повторяю я. – Если подумать. Если Лили убили из-за того, что она знала правду. Предположим, в тот вечер она видела кто или даже как убивают Ингмара. И если предположить….

– Джим, так не пойдет, – перебивает меня Катя. – Слишком много «если», эти варианты разветвляются, тебе нужно определиться.

Катя старается мне помочь. Нужно с ней поговорить. Как можно скорее. Если я отсюда выйду.

– Хорошо. На самом деле я думаю, что мой брат никого не убивал.

– Ну, конечно, – ехидничает Ангел.

– Мой брат никого не убивал. Думаю, его тоже убили. Тогда же, или сразу после того, как убили Ингмара. И просто спрятали тело, чтобы все на него свалить, мол, он убил и сбежал. А Лили знала, кто настоящий убийца. Поэтому ее тоже убили.

– Дальше.

Что же дальше? Нелегко думать, когда на голову ставят надгробие. В глазах Ангела я читаю надпись, которую он сделает на нем.

Здесь лежит Джим, режиссер, который не хотел быть убийцей.

– Луис тоже знал, кто убийца, – долблюсь я в гранит.

– И не сказал?

– Не знаю. Мало ли? Может, у него были на то причины? Я не знаю, почему он не сказал, кто убийца.

А зачем говорить тебе кто убийца, если это ты сам, Ангел?

– Думаю, он знал, кто убийца, поэтому его тоже убили.

– Замечательно! И к чему мы пришли? Ты пришел. Кто же их убил?

– Убийца.

Вырвалось как-то само собой.

– Браво! Ты мне нравишься. Нет, правда. Катя, он великолепен. Кто убил? Убийца. Железная логика. Ну, все, хватит.

– Миша, прошу тебя. Дай ему шанс.

Все-таки Катя его остановила.

– Хорошо, Катя. Сутки. У тебя есть сутки, Джим, чтобы не стать убийцей и не стать трупом, кстати, тоже. Сутки. Либо ты сделаешь то, что должен, найдешь мне убийцу, либо я тебя сам похороню. Договорились? Можешь не отвечать. Время пошло.

Как же я устал. Как же я хочу спать.

Катя догоняет меня на лестнице.

– Тебе нужно постараться. Джим, ты же можешь. Подумай хорошенько, я уверена, ты все сделаешь правильно, ты найдешь выход. Он убежден, что с твоей смертью, не важно, убийца ты или нет, все прекратится.

– Ну, конечно.

– Джим, я же стараюсь тебе помочь.

Она проводит ладонями по моему лицу.

– Ты ужасно выглядишь. Тебе надо поспать хотя бы пару часов.

– Какая роскошь. У меня же всего сутки.

– Но в таком состоянии ты все равно, что труп. Ой, прости.

– Да ладно, чего уж там.

– Послушай меня…

– Катя, поедем сейчас со мной, мне надо поговорить с тобой.

– Нет, не сейчас. Послушай меня. Поезжай домой. Поспи. Поешь что-нибудь. А потом поговорим. Хорошо?

– Хорошо.

Райнер отвез меня домой. Я хочу спать. Я больше ничего не хочу.

У Райнера озабоченное лицо. Он настроен серьезно.

– Джим, что ты будешь делать?

– Спать.

Я пытаюсь обойти Райнера и дойти все-таки до кровати.

– Джим, я серьезно. Я всего лишь подчиненный, но я тебя не брошу.

– Брось меня, Райнер, брось. Мне надо побыть одному.

– Я… – мучается Райнер, – ты не вздумай… Ты же не станешь…

Это просто смешно.

– Райнер, не бойся, я не буду ничего с собой делать, без вас. Ты забыл? Я убийца, а не самоубийца.

– Никто не говорит, что ты убийца.

Это очень смешно.

– Все. Иди. Мне надо подумать. У тебя наверняка куча дел. У меня тоже. Мне надо подумать. И вообще, у меня от тебя клаустрофобия.

Он все-таки ушел. Я все-таки добрался до кровати и умер.

17. Прирожденные убийцы

Я проснулся от ужаса. С мыслью, что проспал сутки. Медленно пришел в себя.

Темно. Вечер, судя по всему. Надеюсь, вечер. Столько времени потрачено впустую. Но чувствую я себя лучше. Теперь все нужно делать очень быстро. У меня осталась только одна ночь. Как сказала Катя? Поспать. Поесть. Потом поговорим. Я поспал. Надо еще поесть. Не мешало бы и умыться. Под душем пытаюсь привести мысли в порядок. Надо подумать. Надо остаться в живых.

Почему убили Ингмара? Почему вообще кто-то кого-то убивает? Деньги. Власть. Страх. Надо на чем-то остановиться. По порядку. Деньги.

Деньги. Власть. Ангел. Ангел. Он так настойчиво меня обвиняет. Нет, он меня не обвиняет, он меня хоронит. Но почему меня? Это, кажется, была Катина идея. Это она их на меня навела. Спасибо, Катя. Надо с ней поговорить. Нашли стрелочника. Вот в чем дело. Все очень просто. Деньги и власть. Катя сама сказала мне, что он получает все. И даже Полу. Надо с ней поговорить. А Катя, значит, просто помогает своему любовнику. Заморочила мою бдительность своим телом. И что делать? Надо поговорить со Стариком. Он обещал мне помочь.

Они дали мне сутки, зная, что я никуда не денусь. Или я еще нужен им? Кого еще они хотят убить? Кто им мешает? Пола? Райнер? Нет. Старик? Нет, тоже не то. Стоп.

Стоп.

Это все не то.

Катя не может быть такой. Это не она. Даже если Ангел убийца, она об этом не знает. Она же действительно старалась мне помочь. Все не так. Деньги и власть – не то. Что-то не вписывается.

Сама смерть Ингмара не вписывается в сцену расчетливого убийства. Тупик.

Должно быть хоть что-то. Не может быть все так идеально. Убийство Ингмара не было идеальным, иначе не пришлось бы потом убивать Лили и Луиса. А если это маньяк? Черт, я ведь тоже маньяк. Надо подумать. Должно быть хоть что-то. На чем это все держится? В чем причина?

С самого начала.

Перед смертью Ингмар что-то смотрел. Что-то, чего не должен был видеть, поэтому ему выкололи глаза. Бред какой-то. Ни один нормальный убийца не станет выкалывать глаза у трупа. Значит, все-таки псих? Значит, Ингмар все-таки что-то смотрел. И если Пола сказала правду про ту съемку для Луиса… Стоп. Тогда почему убили Луиса? Ах да, он знал, кто убийца. Черт знает что! Опять круг замкнулся. Мой брат. Опять получается, что всех убил мой брат.

Он пришел за деньгами к Ингмару и убил его, зная, что тот не оставит его в живых. Ладно. Но как ему удалось убить Лили? Впрочем…, если подумать, это возможно.

Пробраться в почти пустой дом нетрудно. Там довольно символическая ограда и охрана такая же. Спрятаться в огромном доме, а ночью вытолкнуть Лили из окна. Просто.

Но где он прятался все это время? Хотя какое время, всего несколько дней. Но гостиницы не в счет. Если захотеть, жить он мог где угодно. У Кати, например. Катя. Опять Катя. Она просто помогает своему любовнику. Моему брату.

Значит, Миша прав? Это Джим всех убил, тьфу ты, мой брат. Он убил их всех, а теперь из-за него хотят убить меня. Но меня-то за что? Разве я в ответе за брата? Миша считает, что в ответе. Но почему? Потому что я его брат и меня зовут Джим, и я режиссер. И убийца. Ненормальная логика. Но ее активно применяют ко мне.

Мысли опять приводят меня к кокаину. За него я тоже должен быть благодарен брату. Спасибо, совершенно искреннее спасибо.

Пора действовать. Надо поговорить с Катей. И с Полой тоже. Но главное – поговорить со Стариком.

На коробке от CD я быстро протягиваю белые дорожки, и еще быстрее втягиваю их в себя. Хорошо. Пора действовать.

Я звоню Кате. Она отвечает заботливым голосом.

– Ты поспал?

– Да, – отвечаю я, и чуть не добавляю «а мой брат у тебя?».

– Ты еще хочешь поговорить? Приезжай.

Это ловушка? Что ждет меня у Кати? Убийца? Мой брат? Ангел, который, как Бог решает, сколько мне еще жить? Может, он передумал и решил сократить продолжительность моей жизни еще на одну ночь?

– Хорошо. Я скоро приеду.

Интересно, а где Райнер? Он же обещал меня не бросать. Или он мысленно со мной? А сам подыскивает удобное место для моей могилки?

Несколько секунд я смотрю на телефон, соображая, кто же это звонит? Может, у нас с Райнером действительно мысленный контакт?

После шестого звонка все-таки беру трубку. Пола.

– Джим, я все знаю, я говорила с Мишей. Приезжай, я знаю, что делать.

– Хорошо. Я скоро буду.

Она говорила с Ангелом. И что он ей сказал? Назвал дату моей смерти? Кстати, а какое завтра число?

Я спрашиваю это у Лео. Конечно, глупо было бы сейчас оставлять меня без присмотра.

– Восемнадцатое, – отвечает он, – а что?

– Да так, ничего.

Он говорит со мной своим обычным тоном, но смотрит на меня так, словно до минуты вычислил время моей смерти. Пора уже впадать в отчаяние от всего этого. Но сначала Катя.

Она целует меня так встревожено. А в доме, кажется, никого нет, кроме нее.

– Зачем ты так часто, постоянно, принимаешь наркотики, Джим? Не надо этого делать.

– Почему? Это сокращает продолжительность жизни?

Не умею я шутить. Катя, вот, даже не улыбнулась.

– Почему ты такой? Неужели тебе все равно?

– Нет. Только что я могу сделать? Это твой любовник хочет моей смерти.

– Мы собираемся пожениться.

Интересно, кого она имеет в виду?

– Рад за вас. Как думаешь, он пригласит меня на свадьбу? Или нет? Мертвец может испортить вам праздник?

Я целую ее медленно, настойчиво. Она не сопротивляется, только в ее глазах совсем нет желания.

– Я тебе не нравлюсь сегодня?

– Ну что ты, Джим. Ты очень мне нравишься. В этом все дело. Я правда очень хочу тебе помочь. Но ты ничего не понимаешь.

– Объясни мне, – раздвигаю я ее колени.

Она объясняет. Интересно, именно это называется исполнением последнего желания приговоренного к смерти?

– Ты совсем ненормальный. Ты неправильно расставляешь акценты. Ты постоянно находишь не те выходы.

– Так убийца все-таки мой брат? А кстати, где он?

– Я не знаю. Ты мне не веришь?

Я не знаю.

– Все очень запутано. Мы все запутались. Я думала, что ты можешь нам помочь. Ты посмотришь и увидишь все как бы свежим взглядом. И все поймешь. То, чего мы не понимаем. Но ты тоже запутался.

– И ты не знаешь, где он?

– Нет, не знаю.

– Ты любила его?

– Я и сейчас его люблю.

– Так может, ты знаешь, где он?

– Нет, не знаю. Ты должен его найти.

– Это он всех убил?

– Я не уверена.

– А кто же тогда?

– Не знаю. Мне кажется, ты можешь найти убийцу. Считай, это моя женская интуиция мне подсказывает. Только ты очень запутался. Может, даже слишком. Ты, так же, как и мы, неправильно все воспринимаешь. Тебе нужно все это забыть. Понимаешь? Совершенно обо всем забыть. И тогда ты увидишь все так, как есть. Увидишь то, чего мы не видим, потому что… не знаем, или не замечаем, привыкли, и это стало нормой для нас. Я же говорю, мы запутались. И ты вот тоже. Тебе надо распутаться.

– У меня очень мало времени, Катя.

– Достаточно. Просто подумай.

– Хорошо. Давай подумаем. Райнер?

– Нет. Он никогда не убил бы Лили.

– Ангел?

– Миша? Нет. Думаю, он сделал бы это как-то иначе.

– Он очень правильный, да? Он всегда знает, что и как надо делать. У него хорошо получается делать все правильно, лучше всех. Так?

– Зря ты злишься. Он тут ни при чем. Да, он действительно такой. Зря ты злишься. Твой брат тоже злился.

– На кого?

– Он хотел быть лучше всех. Теперь я понимаю, все дело в тебе. Все-таки это ты режиссер.

– Не отвлекайся, Катя, мы говорили об Ангеле. Он получает все.

– Ну и что?

– Абсолютно все. И Райнера, и Старика. Он получает даже тебя. Даже Полу.

– При чем здесь Пола? Она же ему как дочь.

О, еще один родитель.

– Как и Ингмару.

– Что это значит?

Неужели она не знает?

– Значит, убийца все-таки Джим? Мой брат.

Они меня с ума сведут.

– Но зачем ему это?

– Не знаю. Он мог это сделать. Я не знаю. Это похоже на тупик. И ты в этот тупик попал, вместе с нами. Это безнадежно. Так мы никогда не узнаем правду.

– А ты? Мы забыли о тебе.

– Что?

– А что если это ты всех убила?

– Джим, прекращай употреблять наркотики.

– Я не знаю, какой у тебя был мотив убить Ингмара, но если я о нем не знаю, это не значит, что его не было. Как сказал Райнер, причина найдется у всех. И какая причина была у тебя? Не скажешь? Ладно, пойдем от обратного.

– Джим, ты запутался.

– Да, пойдем от обратного. Если у тебя был мотив убить хоть одного из них – Ингмара, Луиса или Лили, или даже моего брата, ведь мы не знаем, жив ли он, да, значит, у тебя был мотив убить всех их.

– Джим, я же не убийца. Я никого не убивала.

– А как же твоя теория о том, что все мы становимся убийцами, это лишь вопрос времени. Так кажется?

– Я же сказала, мы запутались.

– Ингмара и Лили опустим. Можно придумать, конечно, но есть еще двое. Мой брат. Любовь–ненависть, это мотив?

Катя молчит.

– А Луис? Это ты была у него прошлой ночью?

– Нет.

– Как ты относилась к Луису? Ты его ненавидела. Так?

– За что?

– Ну… он тебе изменял, раз. Он развелся с тобой, два. Это, конечно, не повод, но кто тебя знает? Он заставил тебя сниматься, это все-таки порно, а не кино.

– Глупости. Никто меня не заставлял. Это тебе Райнер сказал? Он очень милый, этот Райнер. Нет, Луис подал мне идею, я согласилась, никто никого не заставлял. Уж тем более не Луис.

– Никто. Никогда. Ничего.

– Что это значит?

– Это эпитафия. Что, Катя, о мертвых или хорошо, или ничего?

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Луис не был ангелом.

– Не смешно.

– Не смешно. Скажу по другому. Луис не был святым.

– Не был.

– Он был мерзким сатиром.

– Что ты несешь? Что это значит? Мерзкий сатир, это что такое? Он что, над тобой надругался и не женился?

– Угадала. Все угадала.

– Луис никогда не любил мужчин.

– Да, я помню, он любил молодых девушек. Так любил, так любил. Да еще и не один он, а так чтобы сразу несколько ее тоже любили. И чтобы обязательно запечатлеть это на пленку.

– Я вообще не понимаю, что ты пытаешься мне сказать. Луис не любил смотреть порно, если ты об этом.

– Любил. И смотреть, и снимать, себя, и особенно других.

– Ничего подобного. Чушь какая, ты сам это придумал?

– И, тем не менее, думаю, именно этот материал смотрел Ингмар oeped смертью. Хотя это уже не важно.

– Да какой материал?!

– Домашнее видео. Луис, мой брат, Лео и Пола.

– При чем здесь Пола? Бред какой-то.

– Именно так.

– Джим, мне кажется, это тебя от наркотиков ведет. Я не знаю, что делать. Надо поговорить с Мишей.

– Что это даст? Убийца мой брат. Или ты. Или Ангел. В любом случае это тупик. Время идет. Мне тоже надо идти. Катя, мне надо идти.

Катя не слышит. Катя думает. О чем? Не имеет значения. Мне нужно держать ее рядом. Она еще пригодится.

– Катя, мы можем встретится часа через полтора?

Как мало времени.

– Хорошо. Куда ты?

– Ты знаешь клуб «Расемон»? «Ворота Расемон»?

– Знаю. Ты хочешь встретиться там? Хорошо. Я приеду.

Катя явно недоумевает, почему я выбрал это место.

Мне надо поговорить со Стариком.

18. Этот смутный объект желания

Я еду к Поле. Она ждет.

Из-за этой лавины страха, мыслей, путаницы слов я как-то забыл о ней. Вспоминал механически, как о персонаже истории, о детали мозаики. А сейчас, подъезжая к ее дому, я вспомнил ее, так сильно ее захотел.

Никогда, никого не хотел так сильно.

Я вспомнил ее так сразу. Всю целиком. Не какие-то детали или черты, или жесты, слова, движения, нет, я вспомнил все, что знал о ней, все, что чувствовал с ней.

Я вспомнил и почувствовал все это каким-то одним ощущением. Вся она, Пола, возникла внутри меня цельным куском тоски по ней. Я осознал не ее, а нехватку ее. Вдруг сразу я почувствовал пустоты, которые может заполнить только она.

И она заполнила.

Обрушилась на меня ураганом прикосновений, лихорадочными руками, губами, отсутствием одежды, ускользающими плоскостями стен и мебели.

Я прикурил две сигареты и передал одну Поле.

Мы в ее спальне. Как мы сюда попали понять невозможно.

Пола смотрит на меня.

Эти волны, исходящие от нее, почти радиоактивны. Я и раньше замечал ее внутреннее возбуждение, ее активность, она материальна, она физически ощутима. Это то, чего никогда не было у меня, появилось, наверное, только несколько часов назад. Жажда жизни.

– Что ты придумала?

– Тебе надо убить.

Я смеюсь. Мне смешно.

Все движется по кругу. А круг – понятие замкнутое.

– Кого на этот раз, дорогая?

– Ну, вообще-то Мишу.

– Что он тебе сказал?

– Он собирался тебя убить. Он сказал, что дело в тебе и когда тебя не станет, это все закончится.

– Понятно.

– Надо тебя спасти. Надо убить. Это же самозащита.

– Да. Ну, тогда еще и Райнера?

– Да. И Райнера. И Катю.

– А Катю зачем?

– Она тебе нравится, да? Она же с ними заодно. Если ты ее оставишь, она станет главной, она же с ними.

– А Старик? Его тоже надо убить?

– Джим, я же только хочу тебе помочь.

Круг. Это круг.

– Пола, а давай уедем.

– Куда?

– Какая разница? Просто бросим все это и уедем.

– Как мы уедем? Куда? У нас нет денег, и они тебя не отпустят.

– А мы сбежим.

– Но у нас нет денег. Это дурацкая идея, Джим. Это ничего не даст. Они тебя так просто не отпустят, их надо убить.

– А зачем тебе это?

– Как зачем? Из-за тебя. Я тебя люблю.

Неубедительно.

– Скажи мне правду, Пола. Просто скажи мне правду. Скажи, что Луис тебя заставил.

– Да, он меня заставил. Я говорила тебе.

– А почему? Зачем ему это нужно было?

– Он меня хотел.

– Ну и трахались бы спокойно.

– Ты! Ты такой же, как Джим.

– Я и есть Джим. Ты забыла?

– Тебе тоже все равно.

Пола, у меня нет на это времени.

Интересно, будет она опять плакать или нет?

Я ощущаю себя жестоким, равнодушным и старым. Потому что я скоро умру или потому что я ей не верю?

– Перестань врать. Пола! Скажи мне правду. Просто скажи правду. Мы все исправим. Мы выкарабкаемся, мы сможем. И все опять будет хорошо.

– Они заставили меня. Они всегда делали то, что хотели.

Уже они. Катя права, они все запутались. А я запутался в них.

– Луис так захотел.

– Он не любил порнуху.

– Нет. Любил. Ты же его не спрашивал.

Она знает точно, что я его не спрашивал.

– Я Катю спрашивал.

– Ты им рассказал? Джим!

Она смотрит на меня. Она ненавидит меня.

– Они же считают меня шлюхой, больной нимфоманкой!

– Пола, перестань.

– Ты такой же, как они! Я думала, ты меня любишь. Я думала, ты поможешь мне. Я думала, на тебя можно положиться. А ты! Тебе все равно. Они запрут меня в психушке и будут лечить!

– Прекрати.

– Ты не понимаешь. Ничего не понимаешь.

Пола, у меня нет на это времени.

– Я ухожу, Пола.

Я говорю это в закрытую дверь ванной. Пола не отвечает. Она плачет.

Я ухожу, Пола.

Это эгоизм или здравый смысл? У меня нет на это времени. Я разберусь со своей истеричной любовью потом. Если останусь жив. Я ухожу.

В клубе весело и многолюдно. Первым делом я иду в ту боковую дверь. Она заперта.

Она заперта.

Они заодно.

Никто не поможет.

Что мне осталось? Несколько часов. Через несколько часов Ангел меня убьет.

Я запутался. Я все понял. Я все знаю.

Убийца не один.

Конечно.

Постоянно какие-то тупики, это потому, что убийца не один.

Все сходится.

Я среди убийц.

Мой брат убил Ингмара. Луис убил моего брата. Райнер убил Лили. Возможны варианты, нет существенной разницы, они все убийцы. А Ангел убьет меня. Я среди убийц.

Я спокоен. Такое тихое фатальное понимание того, что конец близок, он неизбежен, ничего не поможет.

Не знаю, чего хочу больше. Пойти танцевать с Катей или вернутся к Поле? Напиться или умереть?

Я пью.

Катя танцует. Возбуждающая, тягучая музыка предлагает увезти ее в более удобное для секса место.

Катя танцует, более блистательная, чем настоящая кинозвезда. Красивая. Слишком красивая для тугих мужчин, окруживших ее.

Надо увезти ее домой.

Что мне еще остается? И трахать ее всю оставшуюся ночь. Всю оставшуюся жизнь.

С перерывом на кофе.

И может, Катя забеременеет и родит Ангелу ребенка от меня. Да, я хотел бы иметь ребенка.

19. Бойцовский клуб

Виски. Может, если я нажрусь напитком, который они употребляют, я пойму, почему они меня убьют. Меня. Кто я? Джим. Режиссер. Убийца. Пьющий и танцующий кусок дерьма. Мертвого дерьма.

Забыть бы обо всем.

Возвращается официантка с моим кофе и со словами «вас зовут», показывает она на боковую дверь.

Едва сдерживаюсь, чтобы не расцеловать ее милое азиатское личико.

Может, я все же увижу своего ребенка.

– Вы очень возбуждены, – говорит Старик.

– Да, – сажусь я напротив него.

Обстановка этой комнаты меня успокаивает. Мне и правда здесь хорошо. Кажется, здесь меня точно никто не убьет.

Старик разливает чай по чашкам. Мне приятна его неторопливость.

– Что случилось?

– Ангел хочет меня убить. Мне нужна ваша помощь.

– Чем я могу помочь? – с готовностью отзывается он.

– Поговорите с ним. Объясните ему, что я не виноват.

– В чем?

– Я никого не убивал. И моя смерть ничего не даст. Он уверен, что если меня убить, то все сразу закончится.

– В чем-то он прав.

Это не может быть правдой.

– Ну, для вас все это точно закончится. Вам страшно?

– Нет. Да. Да, мне страшно.

– Чего вы боитесь?

Он что издевается надо мной?

– Я не хочу умереть.

– Ну, так в чем дело? Не умирайте. Подождите, – останавливает он мое возмущение, – не торопитесь. Расскажите мне все.

Я рассказываю.

Ангел, Райнер, Катя, Пола, мой брат, Ингмар, Луис.

Убийцы вокруг меня. Чем больше я говорю, тем путанее становится мой рассказ. Я понимаю, что путаюсь, но ничего не могу с этим поделать. Но Старик, кажется, все понимает.

– Понятно. Вам должно быть тяжело. И страшно. Вокруг вас такая путаница. Вас окружают убийцы. Кажется, я понимаю, что вы хотите сказать. Они мучают вас. Но подумайте, чего вы боитесь? Я понимаю, вам тяжело, но вы сами пришли к этому. Они ваши враги. От врагов нужно избавиться, пока они не избавились от вас, и продолжать жить. Не удивляйтесь, что я вам такое говорю. Я же говорил, что помогу вам.

– Да.

– Они источник ваших неприятностей, ваших страхов, всей вашей боли.

– Да.

– Ну, так избавьтесь от них.

– Как?

– Вы же убийца, Джим.

Когда я ухожу, меня останавливает охранник.

– Ты кое-что забыл, – он протягивает мне пистолет, который забрал у меня в прошлый раз.

Действительно, кое-что забыл.

В ближайшее время пистолет мне понадобиться. Я теперь убийца, Ангел, можешь испугаться.

После двух недлинных дорожек, которые я соорудил себе в коридоре, в пакетике остается еще немного порошка. Оставляю на потом. Еще пригодится.

Я возвращаюсь на дискотеку, полный решимости.

Катя все еще танцует. Я беру ее сумочку, и иду к ней. Прокатимся, Катя. Ангел ждет своего убийцу.

Атмосфера меняется. Катя перестает танцевать и быстро, насколько позволяет толпа, как-то не очень сексуально движется в сторону выхода. Делает мне знаки. Я улыбаюсь, потому что еще ничего не понимаю. Я опаздываю. Ситуация меняется быстрее, чем я это понимаю. Последнее время со мной постоянно это происходит.

Когда я понимаю, что что-то неладно, это неладное происходит. Только когда все они начинают стрелять, в толпе все еще танцующих людей, я замечаю обилие сосредоточенных лиц, они множатся, как дробится отражение в разбитых зеркалах. И они все стреляют. Кажется, что все они стреляют в меня.

Я не просто переоцениваю свои способности, нет, это другое, это как невозможность движения в воде, во сне, постоянное опаздывание тела за мыслью, это какое-то постоянное абсентное опьянение. И конечно, я успеваю только подумать о пистолете, на бегу успеваю его достать, но не успеваю им воспользоваться. Катя, за которой я все это время двигаюсь, вдруг как-то спотыкается, в тот же момент мою правую ногу пронзает боль. Брызги, я на полу и на мне что-то. Что-то живое и тяжелое. Катя. Ползком, не смея приподнять голову, обхватив Катю под мышками, я ползу туда, где должен быть выход. Катя такая тяжелая. Доползаю до выхода. Останавливаюсь, встаю, чтобы посмотреть, что с Катей. Она вся в крови.

– Катя, все в порядке. Все хорошо. Катя, ты меня слышишь?

– Да. Джим, пожалуйста.

– Я отвезу тебя к Мише. Все будет хорошо, Катя. Слышишь меня?

Она не слышит, она потеряла сознание.

Я плотнее обхватываю ее, и выбираюсь на улицу, сбивая четкий ритм перестрелки, которая окружает меня страхом и грохотом, только я уже ничего не слышу, потому что Катя умирает.

Ничего. Ничего. Все правильно. Нужно просто убраться отсюда подальше.

Лео нет. Катя, где ты оставила свою машину?

Бегом, каким-то регги-движением наконец-то добираюсь до Катиной машины. Кажется, я ранен, правая штанина в крови. Катя умирает. Поехали отсюда к черту.

20. Аптечный ковбой

Отъехав километров на миллион от «стильного японского кабака» я, наконец, опять смотрю на Катю. Она вся в крови, все, все, что может быть, все в крови. Сползла с сидения, кажется, спит, только в очень неудобной позе, свесив голову на колени, чулок порвался, длинные пряди в крови. Я останавливаю машину.

– Катя…. Катя, прошу тебя.

А она такая бледная. Ни черта в этом не понимаю, кажется, она ранена в живот. Мерзкие голливудские боевики. В последний момент отдергиваю руку от Катиной сонной артерии. Беру ее запястье. Пульс. Ничего не чувствую. Где вообще щупают пульс? И для чего? Я приподнимаю веки, зрачки закатились. Что делать?! Я приподнимаю ее, стараюсь усадить ее на сиденье, она упрямо сползает, я пристегиваю ее ремнем безопасности. Врач! Надо отвезти ее к Ангелу, он поможет своей красавице. Надо перевязать ее. Если в этом теле еще осталась хоть капля крови, надо ее сохранить.

Только сейчас я понимаю, что мы действительно уехали далеко и совсем не в ту сторону.

Мы стоим в каком-то неидентифицируемом переулке, кажется, в южной части города. До Ангела минут сорок сверхзвуковой езды. Надо что-то сделать, перевязать ее. Аптека! Нужна аптека. Поехали.

Следуя какой-то своей интуиции, я пытаюсь найти аптеку. Где найти работающую аптеку в четыре часа ночи в самой глухой части города? Ага! Как можно более скоординировано, в ботинке хлюпает, я подхожу к освещенной двери небольшой аптеки. Машинально тянусь к бумажнику. Нет. Бумажника нет. Особо не задумываясь, я разворачиваюсь, беру с сиденья пистолет и иду опять к аптеке. Гепатитными глазами из-за решетки на меня смотрит сонный наркот. Не очень удачно.

– Привет.

Надо как-то начать разговор. Он так очарован моим пистолетом, что ничего не может сказать в ответ. Ладно, продолжим.

– Мне нужна вата и бинты. Перевязочные пакеты.

– Что?

Нет, беседа не складывается. Катя умирает.

– Слушай! Бинты и вата.

Да, это на самом деле нелегко, разговаривать с обдолбленным, да еще и испуганным типом. К тому же, я вдруг понимаю, что могу сколько угодно махать перед ним пистолетом, он за запертой решеткой, и без него я не получу то, что мне нужно. Чтобы как-то расслабить его, я убираю ствол за спину.

– Послушай, я очень тороплюсь, очень, и мне очень нужны перевязочные материалы, понимаешь? Вата, бинт. Спирт, – неуверенно добавляю я. – Понял? У меня нет денег, поэтому ты отдашь мне все это бесплатно, а я не сделаю тебе ничего плохого. Хорошо? Там, – неопределенно машу я в сторону улицы, – умирает очень хороший человек. Помоги мне.

Он вдруг вскакивает и убегает куда-то, ну, ясно – звонить. Я тут же разворачиваюсь уходить и слышу за спиной тихий голос.

– Вот.

Через прутья он протягивает мне упаковки бинтов, ваты и склянку со спиртом.

– Спасибо, – я, кажется, даже растерялся. – У меня, правда, нет денег. Спасибо.

Стою, и не знаю, что еще сказать. Он сам выводит меня из ступора.

– У тебя там друг… – напоминает он мне. – Я не буду звонить ментам.

– Спасибо.

Я выскакиваю на улицу. Катя все так же вяло пристегнута ремнем к креслу. Только теперь у нее из груди торчит нож. Из груди торчит нож. Нож.

Нет, нет, это неправда, этого не может быть. Она не должна была умереть. Что-то тут не так. Где неправда? Где это, мать его, вранье?! Кто эта сука, которая поставляет мне ночные кошмары?! Катя, Катя, веселая, задумчивая, такая нежная. Катя умерла.

Нахлынула усталость. Какая-то смертельная усталость. Что делать?

Сажусь на бордюр. Выпиваю спирт из склянки. Какой должен быть вкус у спирта? Никакого. Я не чувствую никакого вкуса. Встаю. В ботинке хлюпает. Сажусь. Задираю штанину. Я и правда ранен. Чепуха. Да, чепуха, а не ранение, сквозное. Что делать? Что мне остается? Я стреляю в убийцу.

Я стреляю в воздух, в ночное небо, скрывающее спящего Бога.

21. Гибель богов

Когда я пришел в себя, я уже лежал дома на кровати, с перевязанной ногой и внимательно смотрящим на меня из кресла Райнером. Оказывается, я потерял сознание, сидя там на бордюре. А добрый наркоман из аптеки догадался позвонить Райнеру. Почему Райнеру?

– Он знает меня.

Как будто это что-то объясняет. Это ничего не объясняет, Райнер. Или в этом городе ничего не делается без их ведома?

– Он знает?

– Что?

– Ты сказал Мише, что Катю убили?

– Нет.

– Катю убили.

– Я знаю. Ты не волнуйся насчет ментов.

А я не волнуюсь. С тех пор, как я познакомился с Райнером, в городе перестали существовать правоохранительные органы.

– Надо сказать Мише, что Катю убили.

– Да. Кстати, а где ты был ночью?

– Что?

– Где ты был ночью?

Что я должен ответить? Что я искал, придумывал убийцу? Или что был у Полы? Или что я был у Кати? Что я должен ответить? Что я спал с любовницей босса? Что я занимался любовью с любимой женщиной работодателя? Он и так меня убьет. Что я должен ответить? Что трахался с покойной Катериной? Катя.

– Ну, так… где?

– А что? Что случилось? Ты скучал без меня? Не знал кому сварить кофе?

– Ты бредишь опять.

Что значит это «опять»?

– Я бредил?

– Так, болтал что-то.

– Что именно?

– Да я не понял. Что-то про бога. Так, где ты был?

– Слушай, что ты ко мне прицепился?! Трахался я. Только не спрашивай с кем.

– Ясно.

– А что?

– Мишу убили.

– Что?

– Кто-то порезал его на куски. Пятнадцать ножевых ранений.

Нет. Стоп. Это бред. Эта кровь, этот бред. Лихорадка. Тупик. Все не так. Все опять не так. Бред. Бред. Все слишком не реально. Невозможно. Так не бывает. Я опять что-то упустил. Что-то, что совсем рядом. Но почему? И когда к черту это прекратится?! Сколько трупов должно скопиться вокруг меня, чтобы моя карма посчитала, наконец, что с меня довольно?

Ангел мертв. Значит, я свободен?

Я пытаюсь встать. Слабость и боль, плохо стою на ногах.

– Ты куда-то собрался, Джим? – подозрительно спрашивает Райнер.

Значит, это не конец.

– Мне надо привести себя в порядок. Я бы хотел умыться.

– Это все, что ты хочешь?

– Кофе хочу.

Все-таки хорошо, что Райнер такой сдержанный.

– И ты ничего не хочешь мне сказать?

– О чем?

– Ты так и не нашел убийцу.

– Думаю, это мой брат.

– А может, это все-таки ты?

– Думаю, он живет у меня.

– У тебя? Хорошо. Ладно. Сиди здесь, я скоро вернусь. Никуда не выходи. Не создавай проблем, ладно?

Как скажешь, Райнер.

Значит, это не конец. Ангел мертв, он уже не убьет меня, он нашел своего убийцу. Но это не конец.

Надо привести себя в порядок. Или уже поздно начинать чувствовать себя как дома? Нет, я не дома.

В этой ненормальной реальности я чувствую себя, как герой мультфильма. Кто рисует эти кровавые картинки?

Райнер? Мой брат, за которым он поехал? Пола?

Реальность рушится.

Все правильно, я среди убийц. Но их осталось не так много, половина из них мертва.

Никуда не выходи, сказал Райнер. Да. Сиди тихо, жди смерти.

Извини, Райнер, мне надо идти, придется все же создать тебе проблемы.

Он забрал с собой и пистолет, и ключи от квартиры. Ничего. В кармане завалялся пакетик. Кокаина осталось немного, я употребляю его весь.

Конечно, Лео ждет меня у подъезда. Или сторожит, чтобы я не сбежал. Все равно.

– Ты не мог бы отвезти меня в клуб? Мне очень надо.

– Ладно, – соглашается он.

– Слушай, а Лео – это уменьшительное от чего? Леонид? Или Леопольд? А может, это Леонардо?

– Да нет, просто Лео.

Просто, так просто.

Клуб закрыт. Ну, конечно, после вчерашнего. Надо же, это было только вчера. Время растянулось, как целая жизнь. У кого-то она короче, у кого-то немного длиннее, но все умирают.

Зачем я вообще сюда приехал? Не знаю. Сделал это почти машинально.

Клуб закрыт.

Я постоял немного и решил обойти его, зайти с черного входа.

Еле двигаясь, хромая, но кокаин придает сил, я свернул в первый переулок и увидел чудо.

Картину. Странно. И картина, и ее сюжет, и ее месторасположение. Кому понадобилось наносить на стену классический японский пейзаж? Серая голубизна неба, тонкие сосны в дымке на склонах суровых гор. Все выполнено с такой безупречной точностью стиля, нет ни одной лишней линии, ни одного лишнего оттенка. Почему? Такая неожиданная чистая красота на стене заброшенной стройки, давно уже приспособленной под свалку. Мог ли Старик таким образом утвердить свой принцип облагораживания реальности? Это в его стиле. Я сделал шаг навстречу, и тут наступила ясность. Со всей кристальной четкостью зрения я увидел, что на самом деле эта картина не что иное, как старая отштукатуренная голубой известью стена, от времени и дождя штукатурка местами обвалилась и потекла, так прорисовались горы и сосны Японии. Да уж, Но я решил не расстраиваться. В конце концов, Старик оказался более чем прав – реальность облагородила сама себя. Я стал губкой, впитавшей в себя неожиданную, но постоянную красоту реальности.

Мои убийцы поубивали друг друга.

Что мне осталось? Кто у меня остался? Райнер и Старик.

Никогда не был у Полы днем.

22. Прощай, моя наложница

Я вхожу в незапертую дверь без стука.

Пола ни от кого не закрывается, ей некого бояться, она убила всех.

Пыльный желтый воздух ее квартиры двигается вместе со мной, пока я иду к ее спальне.

Пола сидит на постели. Ждет меня. Стойкое чувство, что когда-то это со мной уже происходило.

Изящество линий – ее лицо, ее тело. Ее лицо тревожит, ее красота неуловима. Это изменчивость зеркала, воды. Пугает ли она меня? Не знаю. Что может со мной сделать нежная голая женщина? Убить?

– Почему ты так на меня смотришь, Джим?

– Как я на тебя смотрю?

– Как ревнивый любовник.

У меня опускаются руки.

– Почему ты совсем меня не любишь, Пола?

– Не называй меня так. Подай мне халат.

Я иду в ванную, беру мужской махровый халат, подаю ей. Она заворачивается в него мгновенно. Сейчас Пола выглядит старше, но даже более притягательно. В ней появилась какая-то законченность.

– Не смотри на меня так.

– Давай все бросим.

– Что бросим?

– Все. Всю эту жизнь. Давай все забудем, давай уедем.

На секунду я представляю себе жизнь без всех этих уродов, без убийств. Полную любви и согласия.

– Она никуда не поедет. Ты тоже.

Я не был уверен, что это будет именно Лео.

Выглядит немного придурковато, как и всегда. В руке у него пистолет. Из него он застрелил Луиса и застрелит меня.

Все верно. Законы жанра. Я среди убийц.

– Лео, что ты здесь делаешь? Почему у тебя пистолет?

Пола изо всех сил делает вид, что ничего не понимает.

– Не бойся, я спасу тебя, – говорит Лео, как персонаж бездарного сценария. – Отойди от нее.

Я сажусь на кровать, нога болит и не держит мое тело, да и Лео не стоит провоцировать. Но и у него уже опустились руки. Он стоит перед Полой, как провинившийся ребенок, почти плачет.

– Не прогоняй меня.

– Да, Пола, не прогоняй его. Он столько для тебя сделал. Ведь правда, Лео, ты много для нее сделал.

– Заткнись.

Он опять наставляет на меня пистолет.

– Прекратите этот бред. Оба!

– Не кричи, Пола. Тебе это не идет. Почему ты злишься? И перестань делать вид, что ничего не понимаешь. Твой замечательный любовник всех поубивал, скоро он и меня пристрелит, не стоит переживать. Или меня ты зарежешь, Лео? Как Мишу. Как Ингмара. Скажи, а зачем ты выколол ему глаза? Из-за той пленки?

Лео молчит. Прицеливается, наверное.

– Лео, отдай мне пистолет, – говорит Пола тихо.

И он отдает. Мне не становится от этого легче. Из рук одного убийцы пистолет перешел в руки другого. Как это называется? Перемена мест? Математика начальных классов. Пола плюс Лео равно мертвец. В данном случае это я.

– Пола, у тебя нет чего-нибудь выпить?

Она молчит. Живым отсюда не выйдет никто.

– Жаль, я бы чего-нибудь выпил. Ну, что будем делать? Или разойдемся по-простому?

Пола поднимает руку. Дуло пистолета смотрит не на меня. И Лео это понимает не хуже меня.

– Пола, зачем? Ты же обещала. Ты сказала, что нужно подождать, и все будет хорошо, мы будем вместе.

– И ты ей поверил? – подаю я реплику. Пола все так же молчит.

– Пола, зачем ты так? Ты на меня пистолетом смотришь, ты хочешь убить меня из этого пистолета, а могла бы сделать это просто так. Они пусть умирают, не жалко, так даже лучше. Теперь у нас все будет хорошо. Все эти мерзкие уроды, контролировали. И этот тоже. Они нам больше не помешают. Я знаю, ты меня ненавидишь, но я не виноват. Как ты не понимаешь. Просто скажи, что любишь меня. Мне больше ничего не нужно.

– Надоел, – стреляет Пола.

С мягким стуком, медленно пистолет падает на ковер рядом с мертвым телом Лео. А может, это не Лео? У него теперь нет лица.

– Прикури мне сигарету, Джим.

Паузы между ее словами звучат в моей голове оглушительной тишиной. Вот и все.

Все не так, я ошибался, тот смертельно-холодный блеск в ее глазах, который я принимал за жажду жизни, был кровавым отблеском жажды смерти, убийства. Вечно голодная жадность, с которой она принимала мою и не только мою любовь, жадность, которую я принял за любовь к жизни, и даже ко мне, нет, это было лишь ее способом насыщения, граничащим с каннибализмом.

Я подхожу к Поле, стараясь не видеть труп у нее за спиной.

Она смотрит на меня немного испуганно, немного вопросительно, она ищет во мне поддержки.

– Все будет хорошо, Джим. Обними меня.

Я обнимаю, это уже было. Холодными пальцами сжимаю ее шею. Она не понимает, даже не пугается. Я тоже. Я сжимаю пальцы сильнее, сильнее, я зажмуриваю глаза от усилий, я вкладываюсь весь в движение своих пальцев. До конца.

Я опускаю руки. Разжимаю пальцы. Открываю глаза.

Пола лежит у моих ног. Она не дышит.

Она не дышит.

Как такое случилось? Что я наделал?

Что я наделал?!

Я опускаюсь рядом с ней, обнимаю ее мягкое тело.

Полина.

Дыши.

Пожалуйста.

Есть только твое лицо.

Ты моя последняя надежда.

Зацепиться за эту реальность.

Тебе нельзя умирать.

– Вот и все, Джим. Теперь ты все понял. Ты больше не сможешь сказать, что никого не убивал.

23. Неглубокая могила

Я убил ее.

Зачем? Как же так?

Я убил ее. Нельзя. Этого нельзя было делать. Зачем я убил ее?

Я убийца.

– Райнер, это она убила их всех.

– Нет.

– Вместе с Лео.

– Нет, Джим. Ты опять что-то придумываешь. Не надо. Хватит. Ты убийца. Подумай.

Я не могу думать. Я устал думать.

Мы в кабинете, экрана больше нет, словно и не было никогда. Все. Кина не будет. По причине внезапной, но предвиденной смерти режиссера.

– О чем ты думаешь, Джим?

Я ни о чем не думаю, я смотрю в окно. Собираю осколки реальности. У меня еще есть шанс?

Я спускаюсь вниз почти бегом. Райнер за мной. Он ничего не понимает, я тоже, но остановиться не могу. Я боюсь остановиться и поймать ту окончательную мысль, которая мелькает в моей голове. Я тороплюсь, надеюсь, что моя торопливость отпугнет правду. Я не хочу ничего знать.

– Где у вас инструменты?

– Какие инструменты?

– Копать. Лопата.

Может, еще можно все исправить?

– Я знаю, где мой брат.

Нужно все сделать правильно.

– Джим.

Он должен быть здесь.

– Джим! – Старик протягивает мне книгу. Библия. Зачем? Я и так знаю, что мне конец.

Евангелие от Матфея заложено несколькими листами бумаги, исписанной знакомым почерком. Я легко разбираю слова.

Странное ощущение. Словно я надеваю чью-то маску. Твою? Я пишу тебе, я делаю то, чего никогда не делал, я пишу. Я чувствую каждое слово, которое я пишу. Я осознаю каждую букву, как написанный текст, думаю, ты можешь меня понять, поэтому я говорю – я пишу. Я не просто пишу какую-то записочку, нет, слова, которые я пишу значимы. Да, черт тебя возьми, и не смей усмехаться, не смей употреблять эти твои высокомерные штучки. Ты догадался, что я обращаюсь именно к тебе не случайно. Ну, ты самый близкий мне человек. Не смейся. И мне больше некому доверять. Не смейся. Мы же с тобой заодно. Здесь и поговорить не с кем. Не спрашивай где. Просто здесь. Там, где я есть. Они меня ненавидят. Или я ненавижу их. Не имеет значения.

Надо собраться с силами. Надо все сделать правильно. Нам это нужно. Так надо, если уж все так получилось.

Может быть, у меня раздвоение личности, и моя вторая или первая, если хочешь, личность – это ты, не знаю, есть ли ты на самом деле. Я безумен? Но я разговариваю с тобой. А ты? С кем разговариваешь ты? С ними? Я не могу. Я их ненавижу. Я разговариваю с тобой. Давно тебя не видел, но каждый раз, когда я смотрю в зеркало, я думаю о тебе. Я думаю о том, могу ли убить кого-нибудь. Это ведь ты ее убил. Или я. Я уже не помню.

Я думаю, это просто. Убить нетрудно. Просто совершаешь определенный набор действий. Когда хочешь выпить чая, набираешь воду в чайник, нагреваешь ее, ну, принцип понятен. Так и с убийством. Мне интересно, я сошел с ума или нет? А ты? Ты изменился после… этого. А я? Нахожусь ли я в здравом уме, если так спокойно рассуждаю об их убийстве? Я стараюсь быть логичным, последовательным, это не так просто. Я постоянно отвлекаюсь на всякие мелочи. Хотя в нашем деле мелочи очень важны. Надо же все сделать правильно. Нет, я в здравом уме. Мне не кажется, что убийство не такое уж большое дело. Да, возможно, это было ошибкой, может, и не надо было этого делать. Но если уж так получилось… Надо думать, как все сделать правильно. Объект, способ убийства, способ исполнения. Всякая фигня, такая, как алиби, не имеют значения. Это упрощает наше дело.

Но, черт возьми, сошел я с ума или нет? Вот это постоянно меня беспокоит.

Но убить не трудно. А ты как считаешь? Ты же имеешь в этом опыт? Или я? Стану ли я богом, если решу, кому жить, а кому умирать? Может быть. Но мне это не нужно. А ада я не боюсь, ты же знаешь.

Я понимаю, это звучит глупо, но все дело в стиле. Такие правила игры. Если уж так получилось с ней, надо же как-то жить дальше. Или мы, или они. Ты ведь тоже их ненавидишь. Ты помнишь ее лицо?

Надо все сделать правильно. Тогда все будут думать, что это просто кино, просто история, которую мы выдумали, которой никогда не было. Надо это сделать, чтобы мы были свободны. Надо сделать это кино, надо убить их и похоронить их вместе. Так надо сделать. Тебе, наверное, даже нравятся эти монстры. Ты всегда был странным. Особенно после этого. Мне интересно. Всегда хотел знать. Эти твои духи, с которыми ты все время общаешься, что они думают обо мне?

Ну, хватит. Я только хотел предупредить тебя. Помни, кино никогда не было интеллектуальным искусством. Надо об этом помнить. Ты помнишь? Что нам надо сделать? Кино. Собрать к чертям все, что есть в их долбаном кинематографе, сделать все правильно и выплюнуть им это кино, как некролог, как некролог Феллини. С маленькой буквы, как мы хотели. Убить их всех.

Медленно я начинаю раскидывать дерн, землю. Тяжело. Тяжело так, словно я копаю себе могилу.

Сначала я увидел лицо. Потом потерял сознание.

Я так и стоял на коленях, в беспамятстве глядя на нее, когда они пришли ко мне.

24. Мертвец

Райнер. Что с ним?

Старик. Шок.

Пола. Дурацкая история.

Лео. Ты-то что в этом понимаешь! Нет, скорее это темная история.

Старик. Знаю, кому бы она понравилась.

Луис. Слишком много крови.

Ингмар. Где легче спрятать убийство? В куче других убийств.

Ангел. Мне в целом понравилось. Если подумать, получится неплохая история.

Пьер Паоло. Не понимаю, при чем здесь я?

Старик. Мы все здесь потому, что он нас выбрал.

Ингмар. Мне кажется, он не забыл об остальных.

Луис. Не следовало ему вплетать нас в свои истории.

Старик. Мы часть его истории. Он делал то, что мог. Что еще он мог?

Луис. Насчет неинтеллектуального искусства, я не согласен.

Старик. Это не он придумал.

Катя. А мне понравилось.

Пола. Тебе всегда все нравится.

Лили. Что она здесь делает?

Пола. То же, что и вы, дорогая.

Ингмар. Мне жаль его. Все-таки в нем что-то было. Это его желание всех нас уничтожить. Такое категоричное, страстное.

Райнер. Жаль, что мы не смогли ему помочь.

Пьер Паоло. Помочь убийце?

Райнер. Думаю, он ошибся, ему надо было выбрать других.

Пола. От меня вы не отделаетесь.

Лео. Не о тебе речь.

Старик. Именно о ней.

Я убил ее.

Это конец.

Они стоят над моей могилой, такие спокойные и разумные. Они не обращают на меня внимания, ведь я уже мертв.

А если начать все сначала? Может, попробовать еще раз? Может, все же удастся их обхитрить и все исправить? Усыпить их бдительность, успеть убить их раньше, чем они убьют меня.

И никто не узнает, что я убил Полину. Никто никогда ничего не узнает.

И никому не верить. Особенно Старику.

Они одели меня в саван, похоронили меня здесь, навсегда.

Осталось еще только одно в этой истории, последний кадр, крупным планом. Буквы, написанные на табличке, заменяющей мое надгробие.

Здесь лежит Джим, убийца и мертвец.