Творчество талантливого осетинского писателя Батырбека Туганова не перестает удивлять своей актуальностью. Журнал «Дарьял» в 1992 году опубликовал повесть Б.Туганова «Батаноко Тембот» (Туганов Б. Батаноко Тембот//Дарьял.-1992.-№1;далее как «Б.Т.»). Изображенные в ней события, происходившие в Кабарде первой четверти ХІХ века, невольно заставляют переосмысливать современную отечественную историю, состоящую из драматических событий, конфликтов и полномасштабных войн, являющихся прямым следствием ошибок и упущений сегодняшней национальной политики, проводимой Россией на Северном Кавказе…
«Аул Абженей горел. Густой, черный дым, смешавшись с туманом, едкой мглой окутал не только аул, но и окрестности. В багровом мраке раздавались частые выстрелы, как треск сухих поленьев в гигантском костре. Грохот пушек умолк, но ружейная трескотня усилилась. Противники сошлись ближе и уже видели друг друга. С одной стороны неотвратимо наползали отряды русских, а с другой залегли жители аула, уверенные в своей гибели» («Б.Т.»,с.70). Этот и другие эпизоды повести «Батаноко Тембот», такие как захват и обмен заложников, гибель русских солдат, читателю печально знакомы и сопоставимы с сегодняшними социально-политическими реалиями жизни на Северном Кавказе. Хотя повесть Туганова является неоконченной и мы можем только догадываться о целостной идейной задумке автора, в том материале, что опубликован, обращает на себя внимание антироссийский пафос произведения.
Итак, неоконченная повесть Б.Туганова состоит из коротких динамичных сюжетов, которые автор мастерски объеденяет в логически стройное повествование. Это эпизод, связанный со сватовством дочери Инала Шатлиноко, раскрывающий национальное своеобразие кабардинского народа, его обычаи и уклад; уже в этой сцене Туганов знакомит нас с членами семьи Шатлиноко, особое внимание акцентируется на доблестном сыне Инала Хаджи-Паго, снискавшем себе славу героя в набегах на казачьи станицы; следующий яркий ключевой эпизод – это сцена примирения кровников Батаноко и Шатлиноко, далее следуют сцены похищения и спасения невесты Жилля-Гуаши и, пожалуй, динамика произведения резко обрывается… Повесть «Батаноко Тембот» производит впечатление своеобразной саги о гордых красивых людях, для которых основанием пирамиды духовных ценностей человека является морально-этический кодекс мужчины-воина, горца, для которых честь и свобода превыше жизни. Перед нами предстают достаточно образованные, умные люди, такие, как князья Инал и Хаджи-Паго Шатлиноко, князь Мисост, княгиня Аминет и доблестный кабардинский дворянин Батаноко Тембот. Мы буквально физически ощущаем внутреннюю свободу и раскованность этих героев, независимость и взвешенность их рассуждений.
Фактически в повести нет отрицательных персонажей (за исключением абстрактных «русских»), есть просто, по-нашему мнению, намеренная идеализация образов феодалов, князей, воинов-джигитов, детей, даже слуг и рабов. Весь этот неоднородный социально-классовый спектр кабардинского общества показан в гармонии и сотрудничестве.
Единственный случай насилия в повести со стороны «правящего класса» – это порка плетью одного раба за то, что он избивал свою жену. Поэтому мы позволим себе не согласиться с мнением исследователя творчества Туганова З.Н. Суменовой, которая писала, что «множество рабов в доме князя Шатлиноко – мужчин и женщин, все они ведут работы по хозяйству. Предельно приниженные, покорно и безропотно принимают они свое рабское положение: рабство было узаконено шариатом и освящено кораном» (Суменова З.Н. Критико-биографический очерк.– В кн.: Туганов Б. Произведения.-Орджоникидзе ИР,1985.-с.32; далее как «Очерк Суменовой»).
Туганов не акцентирует внимание читателя на тяжелом положении слуг и рабов повести. Скорее он воспринимает и показывает их положение как устоявшийся порядок вещей, как объективную для того времени реальность.*
Как уже было сказано выше, повесть носила бы характер увлекательной, приключенческой саги из жизни кабардинского общества первой четверти XIX века, написанной автором с неподдельной любовью и знанием национально-бытовых, религиозных особенностей кабардинцев того времени, если бы не антироссийская тематика почти всех диалогов и размышлений персонажей, которая из увлекательной исторической повести превращает ее в произведение, написанное почти что в жанре острого социально-политического памфлета.
Смысловая идейная нагрузка повести лежит на Батаноко Темботе, который, рискуя быть убитым, смело едет в дом своего кровного врага Инала Шатлиноко. Очарованный красотой дочери Инала Жилля-Гуаши, одержимый, как и князь Мисост, идеей объединения всех кабардинцев для борьбы с «русскими», он ищет мира с Шатлиноко.
«Нет, Тембот, – сказал я себе, – так нельзя. Ты должен помогать Хаджи-Паго, а не убивать его. Ты должен сражаться не с ним, а с русскими, которые хотят отнять у тебя все. Я вспомнил, что недавно русские сожгли два аула, а два других подчинили себе. Этого не случилось бы, если бы все кабардинцы заступились за эти аулы. Когда идет дождь, – продолжал он, – всем приходит голову одна и та же мысль: надеть бурки. Когда случается общее дело, у всех являются одинаковые мысли. Так случилось и теперь, Инал! То, что сказал сейчас ты, пришло и мне в голову: надо всем кабардинцам собраться и обсудить, как воевать с русскими. Конечно, сейчас так же думают многие, может быть, все. Но как это сделать? Как собраться, когда многие фамилии князей и благородных узденей враждуют между собой?
А кто не враждует, те соперничают: каждый из них считает себя лучше другого, и они не слушают друг друга. И вот я решил подать пример.
Пусть это будет унизительно для меня, пусть прогневается на меня вся фамилия Батаноко… я решил ехать к тебе, Инал, и просить мира у тебя и у других Шатлиноко. Один из ваших убил моего дядю, я убил твоего брата. Я убил последний; вы можете отомстить. И я прошу мира… » («Б.Т.»,с.25).
Туганов этим монологом Тембота сразу обозначил политические акценты повести, задал произведению напряженную тональность. Мы тревожно наблюдаем за нарастанием конфликта. Бытовые, личностные аспекты повести отходят на второй план. Отчетливо прорисовывается неизбежность военных действий не где-то там, за Кубанью, а уже на порогах собственных домов. Уже горят аулы, льется кровь… высказывания и поступки героев все более категоричны, решительны и опасны.
Князь Мисост на сходке влиятельных представителей кабардинской знати говорит о том, что «если есть возможность умереть за что-нибудь и для чего-нибудь, а не как старая собака, которая издыхает, когда, наконец, доживет отпущенный ей срок. У нас еще есть за что умереть. Мы будем защищать все, что нам дорого. А ты, Хасан-Бий, (князь-ренегат – С.Р.) и себя и все свое отдал русским. У тебя не осталось ничего такого, ради чего нужно бороться и умирать. Так живи же! Твои хозяева-русские из милости позволят тебе жить, но не так, как ты хотел бы, а как они пожелают. Мы же предпочитаем такой собачьей жизни – смерть» (князь Мисост – «Б.Т.» с.37).
Сосед Инала Шатлиноко, престарелый Мирзабек, завидует молодым воинам, «которые сейчас, быть может, рубят гяуров». Грозно сверкая глазами, в каком-то яростном, злобном экстазе, стуча палкой по земле, он восклицает: «Завидую их коням, которые крепкими копытами топчут отрубленные головы врагов. О, бить их надо, бить гяуров!.. Зачем они к нам пришли?.. Что им нужно от нас? Мы бедны, они богаты. Но им хочется и последнее у нас отнять. Так бить же их, бить!» («Б.Т.»,с.74). Батаноко Тембот «напал… на русских, перебил солдат. А их начальника взял в плен. Теперь он предлагает русским обменять своего пленника на Хаджи-Паго… Если не обменяют, убьет пленника» («Б.Т.»,с.41). Даже понимая бесполезность сопротивления регулярным частям кавказского корпуса, кабардинская знать решает присягнуть России только формально, чтобы иметь время для сбора новых сил.
«Воевать надо, – вмешался в разговор Хаджи-Паго. – Пока живы, не пустим русских в аул. Чего ты головой крутишь! – накинулся он на Жанбота. – сидел бы дома, коли боишься смерти.
– Не горячись, Хаджи-Паго ,– ответил тот. – Речь идет не о нашей смерти. Надо подумать о тех, кто остался в ауле. Ну, мы будем сражаться. Нас перебьют. Что же, нашим женщинам и старикам будет легче оттого, что русские явятся к ним после смерти воинов?
– Оставшихся в ауле надо сейчас же отослать в надежное убежище. А мы должны сражаться. Это еще вопрос – кто кого перебьет.
– Лучше помолчи да послушай, что старшие скажут…
– Почему же? – перебил его князь. – Нет, пусть каждый выскажется. Если младший скажет умно, почему не последовать его совету? Пусть каждый выскажется. Ты вот, Тембот, как думаешь, что qkedser предпринять?
Тембот, до сих пор угрюмо молчавший, взглянул исподлобья на князя и потупился.
– По-моему, – помолчав несколько секунд, сказал он, – надо обмануть врага.
– Как обмануть?
– Подчиниться русским.
Окружающие переглянулись, а князь улыбнулся.
– Олляи-азим, правильно! – воскликнул он, положив руку на плечо Тембота.
– Как! – возмутился Хаджи-Паго. – Присягнуть в верности русскому царю?
– Да, – ответил князь, – если потребуют, присягнем. Это нас ни к чему не обязывает: они наши враги, а что может быть лучше, как обмануть врага? Тут нас мало, а русских много. Мы с ними не справимся. И аул ваш будет разорен. Побережем себя до того времени, когда встанет вся Кабарда. Тогда сразимся, и, я уверен, мы победим. А теперь – едем в аул» («Б.Т.»,с.73).
Чтобы понять, почему Батырбек Туганов обратился к «кабардинской теме», почему герои повести так единодушны в своих антироссийских настроениях, обратимся к элементам биографии писателя и к исторической основе произведения.
Обращение писателя к историческому прошлому кабардинского народа не случайно. Задумана повесть еще в конце 90-х годов XIX в. Дочь писателя, В.В. Туганова, вспоминала: «Работая над «Батаноко Темботом», отец пользовался не только историческими источниками, но и рассказами стариков… Для встреч с этими столетними свидетелями былого отец часто выезжал в аулы. Помогло отцу в работе над повестью хорошее знание истории Кабарды, близкое знакомство с ее бытом и людьми. У нас ведь много родственников-кабардинцев. Отец часто бывал в Кабарде, живал там» («Очерк Суменовой», с.32).
Что касается антирусского пафоса произведения, то Туганов не «передергивает» исторические факты. Повесть, как было замечено выше, не завершена. Вполне возможно, автор считал, что сближение с Россией – это историческая необходимость, и хотел эту идею развить в своем произведении, но нам этого уже не суждено знать. Зато мы можем уверено считать, что политика Императорской России на Северном Кавказе в рассматриваемый автором повести исторический период – первая четверть ХІХ века – носила характер военной колонизации. В развитии колонизации Северного Кавказа, на втором этапе ее развития огромное значение имели такие события первой половины XIX века, как присоединение Восточной Грузии в 1801 году к Российской империи, войны России с Ираном и Тур-цией, завершившиеся укреплением позиции русского царизма на Кавказе. Бухарестский договор 1812 года и Андрианопольский мирный договор 1829 г. значительно расширяют территорию России по побережью Черного моря и в бассейне р. Кубани. Разгромом иранских войск в 1813 и 1828 гг. завершилось окончательное присоединение Закавказья к России. В этих новых условиях Северный Кавказ приобретает еще большее значение, как важнейшая база в деле закрепления за империей вновь присоединенных и завоеванных территорий. Отсюда и усиленное строительство Военно-Грузинской дороги, завершенной вчерне в 1814 году. Однако значительная часть горского населения Северного Кавказа только номинально числилась в российском подданстве, фактически же его нужно было еще «замирить», т. е. установить колониальный режим в крае. Начинается усиленная подготовка к войне с горцами. План генерала Ермолова – стремительным наступлением на горцев оттеснить их в глубь гор, отнять их плодородные земли и пастбища и заселить их казачьими станицами – рассчитан был на предотвращение вооруженного выступления горцев против России. В рамках этого плана увеличиваются гарнизоны войск и всячески поощряется казачья колонизация. Создаются крепости Преградный Стан, Злобный Окоп, Бурная и Грозная. Для укрепления внутреннего положения в Кабарде Ермолов провел целый ряд военно-административных мер. В 1818 году были заложены Нальчикская крепость и Кармово (Каменномостское). Нальчик возник как одна из военных крепостей Кавказской линии. И. Дебу, исследователь истории присоединения Кавказа к России, писал, что «р. Сунжа с 1817 по 1820 г. занята разными укреплениями… Кавказская линия распространена до самого Дагестана. Брод сухой черты кордона от Баталпашинской переправы до р. Малки отвращен посредством новоучрежденных укреплений» (И.Дебу. О Кавказской линии. – СПБ,1829. -с.393-395). К числу этих новоучрежденных укреплений Дебу относит и Нальчикское: «Через год прибавлены таковые посты: 1-й, в недальнем расстоянии от Кисловодского укрепления, под названием Кабардинского, а 2-й при Малке, у так называемого Каменного моста. Связь их посредством укреплений по Нальчику и разным другим рекам, соединенным с Сунжею, составила новый кордон линии, простирающийся до самого Дагестана» (там же, с.395). Ермолов, вместе с тем, в широких масштабах раздавал богатым казакам, их старшинам, а также чиновникам земли на Северном Кавказе. Казаки получали от 30 до 80 десятин на душу, старшины от 60 до 100 десятин, офицеры от 360 до 400 десятин. Вводились русские законы… В сложившейся обстановке горцы вынуждены были включиться в длительную вооруженную борьбу, затянувшуюся до начала 60-х годов (Подробнее см. в кн.:Гальцев В.С.Из истории колонизации Северного Кавказа.-Орджоникидзе: СОНИИ,1957.-т.19.-С.101-114 и Бушуев С.К. Из истории русско-кабардинских отношений. – Нальчик:1956.-С.111-112). Данные события хорошо отражены в следующем эпизоде повести.
Молодой воин Сафарби сквозь слезы и рыданья произносит полные горя и боли слова: «Я оплакиваю моих Гурмашуковых и весь наш аул. Погибли они, позорно сдались русским. Теперь недалеко от нашего аула, там, где мы постоянно косили сено, где я привык каждое лето ставить шатер для своих косарей, где зимой мы дружно и весело гонялись за лисицами, там теперь строится русская станица и раздаются визгливые песни русских женщин и глупый солдатский раттаттай… Табуны казачьих лошадей оттеснили наши табуны к плетням аула. К нам уже ездит пристуф (пристав – С.Р.) и кричит и топает ногами на нас, а мы, как бараны, топчемся перед ним и не знаем, чего он от нас требует… Нет, нет, князь! Я больше туда не поеду и не передам твоих слов Хасан-Бию. Пошли кого хочешь туда, а я останусь с тобой. Умру там, где ты будешь умирать.
Князь Мисост вскочил с места, подошел к Сафарби и крепко обнял его» («Б.Т.»,с.37).
Казачья экспансия, произвол чиновников, их нескрываемое презрение к туземному населению – все это Туганов сумел выразить в этом монологе. Блистательный царский генерал-лейтенант Мусса Кундухов в своих мемуарах также обращает внимание на уродливые формы правления России на Северном Кавказе. Известный кабардинский князь Атажукин жалуется ему: «Когда я бываю… у высшего начальства, то чувствую, что я хан и генерал-лейтенант, когда же я здесь, в своем доме, то теряюсь в догадках: кто я? Эти подлые приставы и станичные начальники кричат на меня, как и на всякого ногайца. На справедливую же жалобу мою начальство молчит. Право, я завидую последнему горцу, живущему не под гнетом этих негодяев…» ( Дарьял.-1995.-№5, с.190).Известно, что даже отец писателя, генерал-майор Асламбек (Игнатий) Магометович Туганов, при молчаливом согласии властей подвергался притеснению со стороны духовенства, заставлявшего его отказаться от мусульманской веры и окрестить всех своих детей. И эти унижения терпел человек, о котором наказной атаман генерал-адъютант Лорис-Меликов писал: «Туганов принес очень много пользы правительству как в прежнее военное время, так и впоследствии при водворении в крае существующего после порядка и особенно при проведении в области реформ, как то: при освобождении холопов, обложении податью горцев, введении новых судебных уставов, разрешении поземельного дела и проч.» (Дзагурова Г.Т. Осетины в войнах России. – Владикавказ, «Алания», 1995. – с.148; далее как Дзагурова).
Грудь боевого генерала украшали ордена Святой Анны 3 степени с бантом, 2 степени, 1 степени; Святого Станислава 3 и 2 степеней; Святого Владимира 1 и 4 степеней; Знак Отличия Польского ордена и многие другие. Неоднократно получал Высочайшее благоволение, а точнее – пятьдесят три раза, неоднократно его служба была отмечена денежными премиями – одновременно по 100 руб. серебром, был пожалован земельным участком в 19000 десятин. Несмотря на все свои заслуги, генерал Туганов вынужден был просить защиты у Главнокомандующего Кавказской армией генерал-фельдмаршала князя А.М. Барятинского: «Нынешний экзарх Грузии требует, чтобы я детей своих принудил силою принять христианскую религию и угрожает, что в противном случае после смерти моей они не могут пользоваться и моим именем, принадлежащим им по прямому наследству, и землями, дарованными мне за службу Государем императором.
Доводя об этом до сведения Вашего Сиятельства, покорнейше прошу принять меня под покровительство свое и защитить от нападок духовенства.
Что же касается до детей моих, рожденных от жены-магометанки, то имею честь покорнейше просить дозволения Вашего Сиятельства дочерям выходить в замужество за магометан, ибо другого средства нет, потому что никто из дворян не исповедует христианскую веру. Кроме того осмеливаюсь покорнейше просить защиты Вашей от гласного преследования меня духовенством, что, имея честь быть генералом русской армии и происходя из первых степеней горских дворян, всякое явное преследование духовенства в глазах народа подает повод к различным невыгодным толкам, что правительство принимает насильственные меры к обращению магометан в христианство, чего допустить можно только мерами кротости и уважения» (Дзагурова, с.149).
После смерти Асламбека Туганова духовенство вновь подняло «дело за 1859 год о понуждении ген.-майора Туганова к исполнению христианского долга». И началась долгая тяжба между церковью и семьей генерала, закончившаяся тем, что 23 апреля 1880 года его жена Кенжехан сообщила начальнику Терской области, что три ее сына окрещены и получили новые имена: Афай – Александр, Батырбек – Владимир, Хадзимурза – Николай (крестил священник Владикавказской осетинской церкви Михаил Сухиев) (подробнее см. у Дзагуровой, с.150-151).
Данные события и обстоятельства не могли не повлиять на формирование в сознании 14 летнего Батырбека негативного отношения к Имперским властям, т.к. затрагивалась честь фамилии Тугановых, честь его старших…
Уместны следующие слова генерал-лейтенанта Муссы Кундухова, рассуждавшего о «близорукой политике» России: «Англичане и французы имеют под властью своей много мусульман и пользуются от них большими выгодами, но между тем никто из них не заботится о том, что душа мусульманина будет страдать в аду за то, что он не католик или не лютеранин.
Русское же правительство, напротив того, усердно хлопочет, не гнушаясь никакими мерами, обратить мусульман в православие (для блаженства их душ).
Я убежден, что всякий благомыслящий русский согласится, что меры эти противны здравому рассудку и справедливости, требующим религию и спасение душ предоставить милосердному Богу, делать только то, что может быть полезно поданным на этом свете и что может их чистосердечно привязать к России. Например: признать веками освещен ные права их личные и собственности, не жалеть средств для развития в народе полезных элементов общечеловеческой жизни, иметь их наравне с русскими под покровительством законов, не создавая им произвольных, ничем не обоснованных и ничем не оправданных, не наказывать за вину одного многих невинных.
Заслужившим царских чинов и орденов предоставлять право пользоваться по закону им присвоенными правами, иметь терпение и благосклонное внимание к недостаткам в народных обычаях: время и благоразумие их понемногу исправят, а хорошие поощрят» (Дарьял.-1995.-№3,с.194).
Как известно, Батырбек Туганов принадлежал к аристократическому фамильному клану Тугановых, сыгравшему определенную роль в истории становления осетино-русских отношениях.
Тугановы* упоминаются в «Осетинских и Кабардинских делах» – сборниках документов, посвященных русско-осетинским и русско-кабардинским отношениям. Всегда имели тесные связи с кабардинскими князьями.
Сам Батырбек рос в богатой феодальной семье. Детство Батырбека Туганова прошло в живописном ауле Дур-Дур, в двухэтажном красивом доме с балконами, террасами с колоннадой, который был полон слуг, среди них были даже два близнеца-негра, подаренные отцу будущего писателя русским посланником в Турции.** Размеренный патриархальный уклад жизни большой семьи Тугановых, насчитывающей пятерых сыновей и столько же дочерей, нашел потом свое отражение и в бытовых зарисовках жизни семьи князя Инала Шатлиноко повести «Батаноко Тембот». Например, старший брат писателя Батырбека Туганова Хамби принуждал спать младших на бурках или медвежьих шкурах с седлом под головой. Если мальчики не просыпались в назначенный им ранний час, он их будил ударами плетки. В «Батаноко Тембот» герой произведения Инал Шатлиноко вспоминает, как в детстве пленный русский солдат, спавший на мягкой постели, удивлялся, «что мы спим на твердых воловьих или оленьих шкурах. Я объяснил ему, что у нас молодым людям нельзя на мягком. Если, говорю, князь Магомет увидит меня на постели, он мне задаст» («Б.Т.»,с.32).
Итак, исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что написание Батырбеком Тугановым повести «Батаноко Тембот» не случайно. Сквозь социально-политическую структуру произведения, сквозь его историческую основу «просвечивают» личные переживания писателя. Он сублимирует свои детские воспоминания в историю родового гнезда Шатлиноко…Его внутренний протест против жесткой, нетерпимой к религиозному, культурному укладу жизни горцев политики царизма на Северном Кавказе находит свои формы выражения в диалогах главных героев книги. Пытаясь быть предельно объективным, осторожно соотнося реальные исторические события с художественным вымыслом, Туганов задействовал в своем произведении конкретное историческое лицо – царского полковника, командовавшего штурмом аула Абженей. Обратим внимание на следующие детали в последней, третьей части повести: «На берегу, на той стороне речки показались несколько верховых в блестящих офицерских погонах…
– А, князь! Это ты? Да покарает тебя Аллах! – крикнул какой-то кабардинец и выстрелил в офицеров.
Офицеры на другом берегу всполошились.
– Полковник, вы ранены? – тревожно спрашивали они, окружив своего командира.
– Нет, нет, – отвечал тот,– не ранен…– Полковник говорил с заметным кавказским акцентом. – Пуля так вот прошла… А ведь он меня узнал. Но откуда, черт побери?
– Вероятно, видел вас…
– Может быть. Но кто это? А впрочем, черт с ним. Кто это приехал?» («Б.Т.»,с.70).
Мы видим, что повстанец-кабардинец «высмотрел» именно этого полковника. Опознав в нем некоего князя, сразу стреляет в него, осыпает его проклятиями.
Обратив внимание на то, что полковник – «князь» и говорит с «заметным кавказским акцентом», мы можем предположить, что это соотечественник горцев, воюющий против своих земляков, за что его и проклинают.
По нашему мнению, в образе «полковника» Туганов хотел показать кабардинского князя Федора Александровича Бековича-Черкасского, который начал свою службу на Кавказе. О нем еще известно, что он участвовал в русско-персидской войне 1804–1813 гг. В 1812 году вел борьбу с турецкими агентами в Закавказье. Сопровождал Милорадовича в Варшаву в 1816 году, был хорошо знаком с аристократическим Oerepaspcnl. Кроме русского и черкесского, знал турецкий, персидский, кумыкский и татарский языки. При Ермолове дослужился до чина полковника. За преданность России мюриды в 1825 году хотели истребить всю семью Бековичей (выделено нами – С.Р.). Туганов объективно показывает, что кабардинское общество полностью не охватила антироссийская истерия. Многие феодалы и князья, простой народ, понимая неизбежность и закономерность колонизации Кавказа Россией, переходили на службу к имперским властям, принимали участие в военных кампаниях… Герой повести – царский полковник Федор Александрович Бекович-Черкасский, чьи предки служили верой и правдой еще Петру Первому, наглядный тому пример. Остается сожалеть, что данная сюжетная линия повести не получила своего развития. Она явно выигрышна и перспективна в плане «раскручивания трагедийной интриги» произведения.
Повесть Б.Туганова «Батаноко Тембот» – повесть-предостережение от необдуманных силовых решений «кавказских» межнациональных проблем. Туганов «просит уважения» к религии, культуре и быту горских народов.
Безусловно, произведение «Батаноко Тембот» требует нового прочтения и анализа.
Со времен событий, описываемых в этой незаконченной повести, прошло больше ста семидесяти лет, но все так же горят на Кавказе аулы, как когда-то горел аул Абженей. Война не закончена…
