Предисловие Н.Джусойты
Перевод с осетинского А. Дзантиева
Гино Бараков… Имя этого видного осетинского поэта и прозаика, смелого революционера особенно хорошо известно людям старшего поколения. Основные произведения Гино были созданы в двадцатые годы, а его революционная деятельность широко развернулась в суровое время борьбы за установление и упрочение Советской власти на Северном Кавказе.
Художественное наследие Гино невелико по объему и не исключительно по значению даже в нашей сравнительно молодой литературе. Его революционные подвиги также могли бы затеряться в летописи эпохи массового героизма. Но в литературном мире, как и в мире гражданских подвигов и ищущей мысли, нет смерти. Народ памятлив, поэтому талант и подвиг не умирают, красота человеческих деяний непреходяща.
Странное дело, порой о человеке, с которым встречался долгие годы, нет у тебя никаких воспоминаний, а человек другой эпохи так прочно входит в твой духовный мир, что можешь о нем рассказывать, как о близком и давнем друге.
Осетинским писателем и читателям моего поколения не привелось видеть Гино и испытать его личное человеческое обаяние. Но каждый из нас силою воображения видит его человеческий и творческий образ в той очищенной красоте, в какой предки предстают перед потомками.
Образ Гино многогранен. В революционной борьбе народа за свободу он выступил с оружием в руках храбрым солдатом и умелым организатором. В культурном строительстве он был неутомимым тружеником, выступая то редактором периодических изданий и сборников художественных произведений, то автором стихотворений, рассказов, фельетонов, поэм, драматических сцен, популярных политических брошюр и книг, текстов песен и мелодий к ним. В жизни же неизменно оставался бодрым, остроумным, деятельным человеком, влюбленным в музыку слов и незримую живопись музыки.
И все-таки сквозь эти многообразные черты облика Гино – революционера, писателя и гражданина, ярко проступает одно качество, которое объединяет их в один целостный образ. Это – стихия песни, влюбленность в песню, песенная природа его поэтических произведений.
Творчество, жизнь, дела и помыслы Гино овеяны очарованием песни. Шел ли он в бой, создавал ли новое произведение или входил в тесный круг друзей – повсюду и неизменно его сопровождала песня. И это не только потому, что он отлично пел народные песни (осетинские, русские, украинские, грузинские) и виртуозно играл на нескольких музыкальных инструментах. Песенный склад его жизни и творчества объясняется свойствами его личного человеческого и творческого характера.
В осетинской народной и литературной поэзии тема солдатской судьбы имеет щедрую традицию. Но среди многочисленных песен и стихотворений в первом ряду по праву стоит «Утренняя заря» Гино. В осетинской солдатской лирике дореволюционных лет эту песню смело можно ставить в один ряд с такими первоклассными произведениями, как народная «Песня ходивших на Дунай», как хетагуровская «Солдат» и солдатская периода первой империалистической войны «Мне воды родного края больше не испить». Эти четыре песни отличает высокая человечность дум и настроений, добротность и изящество музыкальной и словесной фактуры, мужественная скорбь.
«Утренняя заря» создана накануне февральской революции, поэтому в ней, кроме скорби идущего на смертельный бой солдата, явственно слышится голос тоскующего по свободе человека («Нам было бы нетрудно на заре умирать, если бы смертью детям свободы добыть»). В то же время тоска не подавляет человека. Гино сумел легким «кавалерийским» ритмом, короткой, как вздох, строкой перевести скорбное настроение в план пушкинской «светлой печали».
Если бы от наследства Гино осталось только одно это стихотворение, и то бы он по праву был причислен к талантливым создателям нашей поэзии, а Гино сделал гораздо больше.
Гино Бараков был активным участником революционных боев не только в Северной, но и в Южной Осетии. Не все партизаны могли видеть друг друга в бою, не все знали о конкретной организаторской деятельности Гино, но его песню слышали все. До сих пор в Южной Осетии старые партизаны с любовью вспоминают о том, как пел Гино в ночь перед боем.
В теснине Дзауского ущелья, на правом берегу Лиахвы, у опушки леса собрались горцы-крестьяне, чтобы утром выступить против регулярных войск грузинских меньшевиков.
Повстанцы – не кадровые военные. Каждый оставил дома семью, привычный труд и мирные заботы. А утром предстоит тяжелый бой не на жизнь, а на смерть. Горят костры повстанцев, ночная жуть ложится камнем на озабоченные сердца, тоскливо думает каждый «о чем-то своем»…
Гино, опытный солдат, хорошо знал, о чем думает перед боем человек, впервые попавший на линию огня. Он не произносил речей, он запел. Люди потянулись к песне, подхватили ее. Тягучие, тоскливые мелодии сменялись то маршевыми, то беззаботно веселыми. Невысокий, но сильный, красивого тембра голос вновь и вновь запевал всем знакомые песни народа. Никто уже не думал «о чем-то своем», песня объединила всех. Мужественная скорбь героических песен и лукавая смешинка частушек дали всем общее настроение. Открылись сердца, посветлели души. И следа не осталось от ночного тоскующего молчания.
Гино умел не только любить, исполнять и искусно создавать песни. Он сумел и воспеть песню. Кто читал его новеллу «Краса ненаглядная», тот знает об этом.
В нашей литературе часто изображается столкновение бедного жениха и богатого просителя руки невесты. Как правило, бедняк побеждает и в верховой езде, и в труде, преданностью и богатырской силой. Эта же ситуация и в новелле Гино. Но бедняк Афако побеждает молодого княжича и гордыню красавицы силой песни. Он, бедный и некрасивый, ни на что ни рассчитывал. Он заиграл на фандыре и запел, чтобы скоротать время. Но песня покорила и победила.
В этой новелле Гино описывает и характеризует песню с таким подлинным знанием и тонким пониманием, какое дается только безумно влюбленному.
Действительно, Гино был влюблен в песню. Вероятно, потому что ни в чем так ярко, искренне и глубоко не раскрывается душа народа, как в песне. И эта влюбленность, это очарование песни, покоряющей человеческое сердце, разлито по всем его произведениям.
Гино до конца своих дней ни разу не изменил своей незримой возлюбленной – песне, и ушел он из жизни, очарованный песней…
Два всадника, два молодых спесивых всадника держали путь где-то между селами Салыгардан и Ардон. Один из них, лихо прогарцевав вокруг своего спутника, с гордостью объявил:
– Здесь парень что надо! Таких еще поискать! Второй всадник в ответ ухмыльнулся и сказал:
– Вот уж и в самом деле, парень что надо! Тебе только вокруг небесной красавицы и гарцевать. Я слышал, она тебя ждет не дождется. Ни о ком другом слышать не хочет. Ха-ха-ха!..
Тут первый попридержал коня, остановился рядом с товарищем и с задумчивым видом почесал в затылке. Потом тяжело вздохнул и сказал:
– Не вижу здесь ничего смешного. Если бы даже эта красавица согласилась стать моей, я бы еще подумал… На кой мне какое-нибудь костлявое создание…
– Ну, еще бы, говорят, ты такими пренебрегаешь. Ха-ха-ха!.. – Его спутник вновь залился веселым смехом.
А между тем небесная красавица и впрямь объявилась, и молва о ней шла такая: мой суженый, говорит, не обязательно должен быть из знатного и богатого рода, в спутники жизни я хочу выбрать парня благородного, честного и отважного.
Много известных, достойных женихов домогались руки Бастырасугъд, Небесной красавицы – так звали эту девушку, но не было среди них такого, кто во всем пришелся бы по нраву как ей самой, так и ее роду. По слухам, значился среди женихов и сын знатного кабардин ского князя. Семья Бастырасугъд готова была выдать свою дочь за княжьего сына, да тот все никак не объявлялся. Далеко разнесла молва по белу свету и желание самой Бастырасугъд. Дошла эта молва до слуха и славных женихов из ущелья Уалладжырыком.
* * *
Весна была в самом разгаре. В яркую шелковистую зелень оделись леса, поля и предгорья Осетии. Весело перекликалась, пересвистывалась меж собой всякая живность, какая только есть на земле. Порхая разноцветными крыльями, в теплом воздухе проплывали диковинные бабочки.
Вот в один из таких прекрасных весенних дней и случилось это происшествие.
К дому Бастырасугъд подъехал на удалом скакуне и спешился некий юноша из ущелья Уалладжырыком, жених по имени Канаты Афако. Хозяевам тотчас доложили о госте, а вскоре они уже знали о нем все: кто он, откуда и с какой целью пожаловал.
Только никакого восторга они по этому случаю не выказали. Коня у гостя принял прислужник, он и отвел юношу в кунацкую. После этого к гостю выглянули хозяева, наскоро поздоровались с ним и тут же снова скрылись за плотно закрытыми дверями. С приезжим оставался только самый младший из прислужников.
Сидит в кунацкой с понурым видом жених из ущелья Уалладжырыком, нескладный, невзрачный юноша Канаты Афако… О чем мог говорить Афако с юнцом-прислужником? Тем более не пристало расспрашивать такого малыша о хозяйской дочери Бастырасугъд.
Еще неуютнее почувствовал себя Афако, когда узнал, что к дому подъехал новый гость, да не один, а в сопровождении пятерых всадников. А был этот новый гость сыном кабардинского князя, желанным для всех женихом Исламовым Рашидом.
«Ну вот, – решили про себя хозяева, – наконец-то мы видим достойного нас человека! Вот о ком надо, как следует, позаботиться».
В доме поднялся настоящий переполох. Прислужники сломя голову носились взад-вперед. Гостям во главе с Рашидом Исламовым следовало оказать самое большое гостеприимство. А тут как раз вспомнили, что кунацкую занимает Канаты Афако. Не с руки было вести туда сына кабардинского князя и усаживать его рядом с простолюдином, глядишь, княжий сын может и обидеться. Тогда решили столы знатному гостю и пятерым его сопровождающим накрыть в другой части дома.
Каждому хотелось во что бы то ни стало воочию увидеть княжеского отпрыска. Соседские женщины подглядывали за ним в щелки и безумно завидовали счастью Бастырасугъд. Еще бы, жених что надо, красивый, статный, видный, одним словом – княжий сын!
Между тем в кунацкой продолжал сидеть в полном одиночестве всеми позабытый Канаты Афако. Единственный до этого собеседник Афако, юный прислужник, давно уже покинул его и теперь прислуживал новым гостям. Такое неуважение никак не располагало к тому, чтобы продолжать оставаться в гостях, Афако и рад бы покинуть гостеприимный дом, да как это сделать? Выйти во двор и открыто показать свою обиду? Но кто знает, где стоит его конь, где все его снаряжение? Или взять и во весь голос прокричать, ну-ка, подайте мне немедленно моего коня, а заодно и снаряжение несите? Нет, этого делать нельзя. С другой стороны, не оставаться же в четырех стенах кунацкой до самого рассвета?
И вспомнил тут Афако о фандыре. В такой тихий, безмятежный час, когда человек один и никто не нарушает его покой, фандыр становится настоящим бальзамом для души. Играл же Афако на фандыре так ловко, так искусно, что поневоле заслушаешься, и при этом весь отдавался игре, забывал обо всем на свете.
Поднялся тут Афако с места, потянул свои онемевшие члены и прогулялся по комнате. Смотрит, а на стене висит фандыр. Недолго думая, снял Афако фандыр со стены, присел на скамью и прошелся смычком по струнам – запел-заиграл фандыр на разные лады, А самым лучшим, самым прекрасным сопровождением для фандыра стал голос самого Афако.
Чудесная это была мелодия. Казалось, будто тысячи различных голосов рассыпаются окрест звонкой серебристой россыпью, а потом вдруг разом сливаются в один могучий и сильный звук, и уносится этот звук куда-то вдаль, к полям и лесам, к высоким вершинам гор, а потом вдруг снова приближается, словно несет его на крыльях ветра, и вот он уже совсем рядом, едва слышимый, почти как шепот.
В целой слободе не осталось ни одного человека, будь то стар или млад, мужчина или женщина, кто не бросил бы свои дела и не прибежал послушать этот дивный фандыр и это дивное пение. Кто открыто, а кто исподтишка наблюдали за виртуозной игрой Афако.
Что же до княжеского сына Рашида Исламова, то он остался в комнате совсем один, даже прислужники отпросились под разными предлогами и, замерев у дверей кунацкой, вместе со всеми внимали игре и пению гостя. Была среди этих слушателей и сама красавица Бастырасугъд, которая также не смогла устоять перед дивной игрой Афако и открыто появилась на людях.
И не было ничего удивительного в том, что завороженные игрой сельчане даже не заметили, как княжеский сын вскочил на коня и вместе с пятью сопровождающими покинул село. Видно, не понравилось знатному гостю, что хозяева дома напрочь забыли о нем.
Между тем краешком глаза увидел Афако красавицу Бастырасугъд, только краешком глаза! Но ничто не изменилось в лице юноши, ничем не выдал он своего волнения. Вот только совсем по-другому заиграл его фандыр, более мягко и нежно и вместе с тем более призывно, страстно. Потемнело в глазах у Бастырасугьд, щеки ее запылали, по телу пробежала легкая дрожь. Какие-то неведомые силы сковали девушку с головы до ног. А фандыр – о чудо! – будто ожил и вполне человеческим голосом завел с Бастырасугъд сердечную беседу. Вот о чем поведал фандыр Бастырасугъд:
«Ну же, Бастырасугъд, прошу, не отвергай меня! Я и мои предки всегда жили честным трудом. Я чист перед тобой, и помыслы мои чисты. Мое сердце очаровано тобой, так наполни же его любовью. Надежда и любовь – вот что придает мне силы. Если в жизни ты будешь рядом со мной, нам не страшны никакие преграды. Коса моя остра, без устали рубит мой топор. Ноги мои не боятся острых камней. Погляди, как радуются жизни птицы! Как нежно ласкает нас ветерок, как ярко сверкает на горных кручах солнце! Ну же, Бастырасугъд! Ответь на мои чувства, ведь я хочу взять тебя в спутники жизни. Пусть твое сердце сжалится надо мной. Возьми и сохрани мою жизнь, мою надежду и мой покой».
Совсем околдовал фандыр Бастырасугъд. И велела она передать юноше, Канаты Афако из ущелья Уалладжырыком, о своем согласии.
