Руслану Тавасовичу Тавасиеву,
прекрасному скульптору и педагогу,
от имени всех студентов Института им. Сурикова
посвящаю
Профессионалы знали об этом давно. На протяжении двух последних десятилетий обретение нового пластического языка в осетинской станковой скульптуре было явлено столь весомо и убедительно, что не заметить этого было невозможно. Широкой публике осетинская пластика “новой волны” была представлена музеем им. М. Туганова в выставке “Образ. Пространство. Форма”, давшей и профессионалам, и зрителям возможность увидеть общую картину.
Станковая скульптура Осетии одно из самых интересных и ярких явлений современной визуальной культуры на всем постсоветском пространстве. В рамках же художественной культуры Осетии – это бесспорный феномен, аналогов которому нет. Никогда за всю историю развития художественной национальной традиции мы не знали творческих объединений художников, исповедующих общие принципы в искусстве. Нет их и сейчас. Но налицо уникальное явление: никем не организованные, более того, абсолютно независимые творческие индивидуальности, работающие в рамках единого стилевого потока. И это свободный и осмысленный выбор двадцати (!) прекрасных скульпторов на протяжении, по крайней мере, 15 лет. Т.е. явление это системно, симптоматично и никаким стечением обстоятельств, счастливыми случайностями объяснено быть не может. Высокий уровень профессионального мышления, стилистическое единство, а также масштаб – определяют природу этого феномена.
ПОЧЕМУ СКУЛЬПТУРА? ПОЧЕМУ СТАНКОВАЯ?
Развитие видов искусства не всегда идет параллельно. В определенные периоды выбор времени обозначает вид искусства способный стать генератором новых идей и новых форм. Ни архитектура, ни наиболее близкая ей по духу монументальная скульптура в наши дни не способны выполнить свою историческую миссию стилеобразующей доминанты. Слишком зависимы эти виды искусства от экономических реалий, идеологии и т.д. Удивительно, но и живопись, переживающая синхронные процессы, не дала столь масштабного явления. Поясню. Масштаб здесь не количественная категория. Национальная живопись – явление не менее интересное, но известная пятерка лидеров представляет, по меньшей мере, три стилевых направления. Под масштабом тут понимается стилевое единство целой группы ярких творческих индивидуальностей. В живописи же мы видим созвездие блистательных, но совершенно не схожих художников, т.е. стилистически это явление не однородно. Помимо сказанного есть еще один существенный момент. Живопись наиболее популярный и коммерчески востребованный вид искусства, и это отрадно. Но существует и оборотная сторона этой медали – подверженность коньюктуре, тиражность, смысловая облегченность и т.д. Станковая скульптура в силу своей специфики более отстраненная и погруженная в себя вещь. Забытая официальными структурами, мало востребованная рынком, она осталась наедине с собой (драматичная для скульпторов, как и для всех остальных художников, ситуация скульптуре пошла на пользу).
Уже в первом приближении к теме обнаруживается органичность, естественность, соответствие языка и формы национальной ментальности. Все рассуждающие об этом неизменно повторяют верную, в общем-то, мысль о том, что чувство формы “генетически” свойственно осетинам, оно у них в крови, а, родившись в Осетии, не стать скульптором невозможно. Наталья Нестерова, замечательный современный художник, сказала об этом так: “Осетия – сама источник произведений. Гора – стол, или двугорбый Казбек, Терек несущейся среди города, одинокие всадники, пасущие библейские стада, парящие орлы”… Не спешите считать это лишь поэтическим образом. Морфология пейзажа действительно важна для данной темы.
Горы, воспитавшие поколения осетин, – особая среда обитания. По отношению к человеку она агрессивна и непредсказуема. Горы и равнина не только определяют два разных типа функционирования культуры (об этом написано достаточно много), но и два различных типа зрения, обусловленных особенностями пейзажа. Равнинный пейзаж с низким горизонтом, широтой необъятных пространств несет с собой тему простора и свободного, плавного движения по плоскости – все, что стоит на равнине, стоит обособленно, глаз не смешивает вещей – это всегда один холм, одно дерево, один человек. Это “не оформленное” пространство, “текущий материал”, находящийся в поисках своей формы, где несколько типичных комбинаций варьируются до бесконечности.
ГОРЦЫ – ОСОБЕННОСТИ ЗРЕНИЯ – СПЕЦИФИКА ВИДЕНИЯ
В противоположность равнинному пейзажу горный – “чистая форма”. Это динамичное взаимодействие трехмерных объектов в пространстве. Динамика пейзажа возникает не только в результате естественных перемещений, но и за счет частой смены освещения. Привычные и очевидные на равнине категории “далеко–близко”, “большое–маленькое” и т.д. в горах действует иначе. Горы дают и иное динамическое взаимодействие предмета и фона. Взгляд скользит по пологим холмам, “карабкается” по отвесным скалам, взлетает к облакам или камнем летит на дно ущелья. В этом естественном музее форм богатейший арсенал пластических находок. Глаз горца натренирован на прекрасных образцах “стиля”. Все создаваемое он, так или иначе, соотносит с архитектоникой окружающего пейзажа. Пребывание в пластически насыщенном пейзаже определяет то, что горец находится в постоянном наблюдении, осмыслении и переживании формы. Эта способность необходима скульптору как никакая другая. Именно это пространственное чувство формы развивает академическая школа, требуя от скульптуры трехмерности, кругового обхода, выразительного силуэта с любой точки зрения.
“Необходимо, чтобы соразмерность частей в произведении искусства соответствовала гармонии мира. Это – вечный закон”, – говорил Бурдель. Идея соразмерности культурного рукотворного начала природному близка осетинской душе, сохранившей далекую веру древних в одушевленность окружающего мира. Веру, и по сей день отмечающую пестрыми лентами и изображениями незримое присутствие божества в святых камнях и деревьях. Возможно, этим объясняется сакральное осмысление целостности материала. Форма всегда создается из целого куска материала.
При всей важности перечисленные особенности видения горцев и морфология пейзажа создают лишь предпосылки для развития скульптуры. Справедливости ради стоит отметить, что осетины в отличие от других народов Кавказа в наименьшей степени ощутили влияние ислама, сдерживающее развитие изобразительности и жизнеподобия.
БРОНЗОВАЯ ДРЕВНОСТЬ КАВКАЗА
Бронзовая древность Кавказа – наследие кобанской культуры – генетическая основа современной осетинской пластики. Принципы формообразования, выработанные безымянными виртуозами эпохи поздней бронзы (II-I тыс. до н.э.) вошли в сегодняшний день как непрерывная художественная традиция. Общность кобанского искусства и художественного ремесла нового времени отмечалась не однажды. Даже когда вопрос об этнической принадлежности кобанцев историками и этнографами высказывался лишь предположительно, доверяющие языку форм искусствоведы безошибочно определяли их генетическую родственность. В учебниках по истории изобразительного искусства раздел о кобанской культуре заканчивался упоминанием, что народное творчество осетин продолжает традиции древних кобанцев. Более детально и развернуто этот вопрос долгое время не рассматривался. Малая пластика кобанцев, аланские амулеты, зооморфная и антропоморфная пластика деревянных осетинских чаш в сравнительном анализе обнаруживают общность стилевых приемов не только на различных исторических этапах, но и в совершенно разных материалах. Так, например, сравнивая бронзу и резьбу по дереву нельзя не учитывать, что это два различных способа получения форм – пластика (бронза отливается по модели вылепленной из мягкого воска) и ваяние-вырезание из твердого материала, дерева. Но в обоих случаях проявляется стремление к обобщенной, остро стилизованной форме с изысканно-утонченным силуэтом, наличием пространственных пауз или сквозных структур. Лаконичность формы и никакого украшательства, поразительная сдержанность декора. Не будучи скульптурой по назначению, по характеру формы предметы эти скульптурны. Что может быть совершеннее упругого изгиба кобанского топорика, его замкнутого отточенного силуэта и обостренной линейной выразительности. Сколько достоинства и торжественности в форме ритуальной пивной чаши. Наполненный, словно пульсирующий объем основного тела сосуда, монументальная целостность которого оттеняется тонкой, почти ажурной пластикой ручек.
Подобные принципы композиционного и пластического формообразования оказались наиболее созвучны скульпторам нашего времени. Не касаясь подробно темы связи формы культового предмета с его смысловым, сакральным содержанием и ритуально-магическим назначением, отметим лишь, что наличие этой связи несомненна.
Кроме того, изучение традиционной национальной пластики в ее формах, безусловно, проявляет особенности художественного мышления, единые для всех форм творчества. Сдержанность, лаконичность, пренебрежение чистой декоративностью, поиск эстетики в среде функционального и символичного, качества одинаково присущие всем формам традиционной культуры, в современной скульптуре особенно глубоко прочувствованны и воплощены.
НЕОАРХАИКА
Необходимо отметить, что интерес к традиционной осетинской архаике – доминирующая тенденция в национальной скульптуре. А. Корнаев и Б. Царикаев, Ю. Кцоев и А. Кучиев, О. Цхурбаев, В. Джиоев, Г. Сабеев, А. Плиев, А. Баликоев, отчасти А. Дзбоев – дают множество острых, ярких и индивидуальных вариаций этой темы.
Архаизация формы как способ обострения стилистики современного художественного языка явление, надо сказать, общеевропейское, но в интерпретации названных скульпторов выглядит особенно органично. Кроме того, закономерный интерес к собственным традициям, к осмыслению кобанского, скифо-сарматского и аланского наследия сочетается с более общей направленностью на изучение и переосмысление многих произведений бронзового, железного и даже каменного века. Этрурия, Киклады, Крит, Микены, греческая архаика и множество других культур в срезе дореалистического искусства. “Архаика враг всякой лжи и иллюзионизма в искусстве”, – говорил Роден. С предельной непосредственностью и искренность фиксирует она иногда наивное и почти детское, иногда эпическое ощущение жизни в лаконичной форме.
Пожалуй, кроме О. Баскаева и Н. Дзукоева, тяготеющих скорее к символической образности реалистически трактованой формы, скульпторы, представленные на выставке, единодушны в своем тяготении к знаковости. При видимой экономии изобразительных средств знаковая скульптура в своих лучших образцах не лишена ни содержательной, ни эмоциональной насыщенности. Прекрасным примером скульптуры такого рода является произведение Ю. Кцоева “Мой отец”. Это далеко не портрет, как можно заключить из названия. Это композиция из двух крайне стилизованных фигур отца и сына, их руки соединены в круг вечнодлящегося объятия – символ их кровной и духовной связи. При всей скупости выразительных средств, использованных художником, эмоциональное воздействие этой скульптуры поразительно. “Мой отец”, – говорит скульптор зрителю, “Мой отец” – эхом отзывается в сердце, и портретная конкретика не останавливает движение образа к вам, к вашему переживанию и личному опыту. Мой отец – лучший из людей, создатель моего мира, до конца своих дней мы дети в кольце родительской любви, нежности и заботы. Неумолимое течение времени безжалостно разомкнет этот круг, но в пространстве нашей памяти, в глубине сердца разорвать эту связь невозможно.
Знак, лаконичное выражение смысла и его смысловое и образное наполнение порой значительно превышают его изобразительную конкретность. Чрезмерная иллюстративность, повествовательность, литературность вредит искусству вообще, особенно неуместно это в скульптуре. Натурализм и описательность в пластике – дурной тон, излишество и чрезмерность. Кроме того, это арсенал, исторически безнадежно оставшийся в 19 веке. Настоящая скульптура обращается к зрителя языком формы. Мимические гримасы, патетические жесты, как бы профессионально они не были выполнены, обесценивают образ. Отрицательный пример в этом случае – скульптурная группа “Погорельцы” 19 века. Критический реализм – крестьянин с ребенком на руинах сгоревшего дома. Есть все, чтобы выразить горе: ссутулившаяся фигура, скорбное выражение лица и у крестьянина, и у ребенка, очевидная трагичность сюжета. Материал – шлифовальный мрамор (?!), т.е. все – и угли, и доски, и лапти, и лохмотья – добросовестно реалистично изображено в мраморе. И вместо ожидаемого автором эффекта – почти карикатурное несоответствие сюжета и его пластического решения.
Подобного несоответствия в рассматриваемом нами направлении осетинской скульптуры нет вовсе. Чувство меры и вкуса практически не изменяет авторам ни в одной из работ. А понимание и художественное проникновение в природу фундаментальных материалов скульптуры может быть названо одной из особенностей национальной скульптурной школы. Особенно ценно, когда один мастер проявляет это качество в разных техниках. Таков Казбек Наскидаев, по-разному выразительный в разных техниках. И бронза, и камень у него особенно органичны. И если бронза его близка к архаизирующему направлению, то камень у него предстает в уникальном сочетании наивной пластики и сложности профессиональных приемов. Его каменные формы наполнены, одухотворенны, силуэты музыкально очерчены, а мягкие певучие линии фигур, как ангельское многоголосье, льются по форме. В камне Наскидаев достигает почти Праксителевской легкости свето-тени. Скульптура “Ручей” – мотив воды с ее текучестью и подвижностью заключен в пластике, а не в изображении воды, в изгибах рук и ног, в плавных линиях волос. Очень сложное многоплановое и пластически разработанное, далеко не лобовое решение темы.
Совершенно в другом качестве представлен камень у Б. Дзобаева. Его скульптуры как бы часть геологической породы кавказских гор, их фактурной поверхности. З. Дзанагов и В. Дзанагов, Б. Дзобаев, да и многие другие центральной темой своего творчества объединяются вокруг великого мастера Осетии Сосланбека Едзиева. На мой взгляд, преемственность, понятая как развитие особенностей пластики, не требует тут развернутых доказательств.
В качестве особых точек притяжения для всего поколения новой осетинской скульптуры привычно называют двух ситуативно навсегда связанных, но совершенно не схожих по внутреннему содержанию скульпторов – В. Соскиева и Л. Гадаева. трудно написать о них между делом и через запятую, потому что они – предтечи современного взлета станковой осетинской скульптуры. Каждый из них отдельная глава национального искусства, и время писать о них большие монографии и организовывать ретроперспективные выставки, подобные той, что прошла недавно у В. Соскиева в АХРФ. это время давно настало не только для Москвы, но и для Осетии. Дух этих скульпторов незримо присутствует в произведениях молодых художников. Подтверждением тому “Портрет В. Соскиева” – работа А. Корнаева. Скульптор, художник, творец – колдун и сновидец, прорицатель, идол. Соединение полярных начал природы: “Чтобы быть художником, надо одновременно быть и святым, и бешенной собакой” (Бурдель).
В наше время мало признается значение скульптуры советского периода в Осетии – это большая ошибка. В поисках и развитии, пусть иногда и тупиковых направлений, подготавливается база для дальнейшего развития. Поколение отцов и детей, М. Дзбоев и Ч. Дзанагов, и их сыновья – прекрасные скульпторы, которые продолжают дело отцов, но делают все совершенно иначе.
Невозможно в рамках одной работы уделить внимание всем участникам этой масштабной выставки. Еще более усугубляет это положение то, что выделить явного лидера тут невозможно. Это созвездие удивительно ярких индивидуальностей со своим неповторимым лицом, уникальным авторским почерком.
Сергей Цахилов – зримое воплощение полярных полюсов современной осетинсой скульптуры. Мастер, понимающий особый докультурный язык вещей, читающий форму предмета и орудия как продолжение человеческого жеста. Острота ума и зоркость глаза, доброта сердца и радости жизни – этим переполнены его работы. “Железо” современной цивилизации: ключи, замки и гвозди он с волшебством Курдалагона преображает в образы природной гармонии. Такой вот патриархальный быт в функции постмодернизма.
ДИАЛОГИ С ПУСТОТОЙ
Ирония, пространственность формы и сложная игра, которую ведет форма и пространство, еще одно определяющее направление в скульптуре. Пространственная активность формы ее главная типологическая черта. Скульптура в постоянном диалоге с пустотой. Она может активизироваться до внешней агрессии или, наоборот, мягко взаимодействовать с воздухом, но всегда эта сложная драматургия отношений предмета и фона, формы и пустоты. Излюбленный прием, используемый скульпторами, сочетание фронтальности и плоскостности. Или совмещение в одном объеме двух различных точек зрения, например, профиль и фас без пространственных переходов. В рамках этих приемов найдено неповторимое разнообразие острых и неожиданных решений.
Вот несколько работ, иллюстрирующих эту тенденцию. “Горянка” С. Тавасиева выполнена из листового металла. “Механика” создания образа тут намерено обнажена. Фронтальная и профильная точки зрения гротескно сопоставлены под прямым углом. Места стыков пугающе тонки: “не оборвались бы”. Юмористическая интерпретация горского идеала женщины: “стройна, скромна, застенчива” как осторожная отступающе-выступающая пластика всей фигуры.
Мастером подобных решений является А. Корнаев. Его скульптура “Вождь” представляет архаичного воина с головой кобанского идола, его острый профиль, как клинок, врезается в пространство, геометрия пластики еще более активизирует и направляет энергию движения вперед. Копье с острым наконечником указывает прямо на зрителя. Фронтальная плоскость работы, обозначенная щитом воина, неожиданно концентрирует агрессию воина на вас, ведь именно свое отражение вы видите в зеркальном щите. Предельное напряжение, агрессивная активность формы в момент наивысшего напряжения оборачивается иронией. Каково это – ощутить себя врагом “такого” воина.
Счастливым итогом выставки, столь удачно созданной сотрудниками музея, безусловно являются три месяца экспозиции, за которые публика города Владикавказа смогла увидеть и оценить феномен новой осетинской скульптуры.
По смелости, свежести и сложности пластических приемов можно судить о зрелости этого явления. В пространстве осетинской скульптуры органично сочетается искреннее, тонкое и глубокое понимание национальных традиций и равнозначный интерес к мировому культурному опыту. Библейские и евангельские сюжеты, античная и осетинская мифология, Шекспир, Коста. Полное отсутствие пафоса и провинциализма. И вместе с тем ни с чем не сравнимое пространство живого духа национальной культуры.
Произведения, представленные на выставке, не запятнаны конъюнктурой. Но ситуация тут далеко не радужна. Это скорее произведения, которые отстояли свое право на жизнь в жестком единоборстве жизни и искусства. Каждый из современных художников в жесточайших экономических реалиях ведет тяжелую борьбу с искушающими демонами коммерции. Выживать в таких условиях все сложней и сложней. Своеобразной метафорой творческого пути художника и жизненного пути мужчины является работа В. Джиоева “Воины облаков”. Всадник, воин, путник – он один на выбранном пути. Он открыт, легок и уязвим – в противоположность ему враги сосредоточены, собраны и спрятаны. Они отделены друг от друга. Граница между ними тонка, как грань между да и нет, мужеством и трусостью, верностью и предательством. Выбор подобного пути всегда труден, как горная тропа, как мост толщиной с волосинку или лезвие ножа. Но только этим путем идут воины облаков.
