Как-то в Москве меня пригласил на вечеринку один приятель, где я познакомился с коллегой Мишелем. Мишель, он же Мишка Казанский, археолог, когда-то окончивший ленинградский университет, а ныне живущий и работающий в Париже, предложил мне поучаствовать в выставке во Франции с громким названием «Золото князей варваров в V в. н.э. от Кавказа до Галлии». Кавказ, как и всю Россию, как потом выяснилось, представлял только Государственный музей искусства народов Востока (Москва), в котором я работаю. Всего в выставке участвовало более двадцати музеев из Австрии, Германии, Венгрии, России, Румынии, Франции, Чехии и Украины.
Комплекс вещей, который предложил привезти во Францию Мишель, был раскопан мной в 1989 г. у села Брут в Северной Осетии в ограбленном в древности кургане. Он принадлежал аланскому воину самого высокого ранга и содержал предметы вооружения – меч и кинжал, поясной гарнитур, элементы конского снаряжения и датировался V в. н.э. Все предметы были из золота или покрыты золотым листом и украшены вставками из граната. От разграбления этот комплекс спасло то, что он находился в тайнике, иначе его постигла бы участь большинства курганов той эпохи. Как мы в дальнейшем выяснили, все они грабились в золотоордынское время.
Договорившись с Мишелем обо всем, мы приступили к работе – я в России, Мишель во Франции.
Итак, конец сентября 2000 г. Перелет в Париж и первые два часа пребывания во Франции не были ознаменованы ничем интересным – аэропорт, грузовой склад, таможня, документы. Все буднично. Вспомнился приезд в Париж одного российского знакомого мне археолога. Он прилетел в аэропорт имени Шарля де Голя и отправился к автобусной остановке. Водитель автобуса на вопрос, сколько стоит проезд до метро, поинтересовался откуда мой друг и, узнав, что из Москвы, сказал, что если тот прокричит «Вив ля Франс», то проезд будет бесплатным. Мой друг во всю силу своих легких прокричал требуемое. Пассажиры зааплодировали. Усевшись на свое место, он обратил внимание, что никто за проезд так и не заплатил. Проезд был бесплатным.
До музея, расположенного в небольшом городке Сен Жармен ан Ле в 32 км от Парижа, с сопровождающим мы добрались довольно быстро. У ворот нас встречал директор Патрик Перен. Заключив меня в объятья, он сказал, что несказанно рад, что я все-таки приехал. Радость, видимо, была связана с тем, что при оформлении выставки нам пришлось пройти через массу бюрократической волокиты, как французской, так и русской. Несколько раз выставка «зависала», но победить чиновников нам все же удалось.
Расставаясь, Патрик сообщил, что машина довезет меня до отеля, и поинтересовался, как у меня дела с деньгами? Я ответил, что есть кое-какие доллары. Он сказал, что доллары – это замечательно, а завтра у Мишеля я получу еще и мои франки. Пока что в моем отеле живет известный мне археолог Игорь Гавритухин, который не даст мне до завтра пропасть, т.е. возможно, накормит, а уж напоит наверняка.
Дорогой водитель сообщил, что меня поселили в самом центре Парижа в квартале Маре, а отель находится на месте древнего кладбища тамплиеров. Здесь же до конца XVIII в. находилась башня главного штаба рыцарей этого ордена, в ней в 1793 г. провели последние дни перед казнью Людовик XVI и Мария Антуанета. Мы увидели Эйфелеву башню, Лувр, Сену и прочее. С некоторым пафосом водитель указал мне на место, где в конце XVIII века стояла гильотина. Позже мне еще раз показали, где она стояла, но почему-то это было совсем другое место. Вывод о том, что в Париже было две гильотины (хотя мне всегда казалось что одна), напрашивался сам собой. Видимо все же их было две, одна для совсем плохих, другая для почти хороших.
Игоря Гавритухина в отеле не оказалось. Ни в 7, ни в 8, ни в 10 часов вечера. Пришлось идти гулять в надежде чем-либо разжиться. В округе доллары никто не менял – все закрыто. Два раза заблудившись, я вернулся в отель злой и голодный. Гавритухина не было. В советское время я бы так не страдал. Командированные, если вспомнить, ездили с кипятильниками, колбасой, салом и варили суп из пакетиков в гостиничных вазах из-под цветов. У меня же ничего кроме гостиничной вазы не было. Вспомнив фразу Планше из «Трех мушкетеров», что кто спит, тот обедает, я решил последовать его совету. Однако уснуть не удалось. Явился Игорь и «пропасть» мне не дал.
В считанные часы первого дня работы на выставке мы умудрились распаковать ящики и установить все находки в витрины. После чего мне и Мишелю, который принимал во всем самое деятельное участие, было предложено отправиться к директору Патрику Перену в кабинет подписать бумаги. Все формальности были завершены мгновенно и на столе появились бутылки. Как сообщил Мишель, Патрик, в прошлом лейтенант парашютистов, все дела старается решать быстро и приятно.
Кабинет Патрика, как и его квартира, располагается в апартаментах, где при Бурбонах была детская. А выпивали мы в зале, где Людовики XIII и XIV скакали на деревянных лошадках, шалили, за что им доставалось от воспитателей. Возведенный в XII и восстановленный в XVI веке дворец Сен Жармен ан Ле на протяжении 600 лет был загородной резиденцией французских королей, которые проживали здесь большую часть года. Так что действия мушкетерских романов, скорее всего, должны были разворачиваться именно здесь. В 1667 г. здесь принимали первое русское посольство во главе со стольником Потемкиным. В 1918 г. в этом дворце произошло подписание мирного договора с Австро-Венгрией, а во вторую мировую войну располагалась ставка фельдмаршала фон Манштейна.
Сознание исторической значимости этого места придавало особое очарование прогулке с Мишелем по закоулкам дворца, которую мы совершили в перерыве между тостами. Не хватало только факела, а громадная связка ключей была у Мишеля в руках. Обход завершился на крыше, откуда открывался замечательный вид на окрестности. Здесь мы оба пожалели, что ничего не прихватили с собой из-за стола.
Расставались поздно вечером совершенными друзьями. Патрик сообщил: завтра – выходной, послезавтра – пресс-конференция в музее, на следующий день – вернисаж, затем опять выходной, а затем три дня научной конференции, на которой я должен делать свой доклад.
Утро свободного дня выпало на субботу. Первое (после чашки кофе, в дальнейшем ставшей традиционной, в маленьком кафе на углу), с чем я столкнулся, была ярмарка гастрономических изысков на площади рядом с отелем. Здесь продавалось все. Овощи, многие из которых я видел впервые. Бутылки вина, от одного вида которых кружилась голова. Сыры и копчености, запах которых вызывал жгучее чувство голода. Морепродукты и, в первую очередь, устрицы – заветная мечта всей жизни.
Купив сыр, горячий багет, состоящий из одной хрустящей горбушки, и бутылку красного вина, я остановился у горы устриц в некотором замешательстве. Как и сколько их надо покупать, а главное, как их есть, я не знал. Выйти из положения было решено таким образом. Я сказал продавцу (мимикой, жестами и некоторыми английскими словами – французский я, увы, не знаю), что мне очень «этого», тут я ткнул пальцем в гору раковин, хочется попробовать, но я не знаю, как это сделать. Продавец так же мимикой и жестами объяснил, что устрицы берут дюжинами, а я создаю очередь. Я несколько растерялся от отсутствия знаменитой французской вежливости. Но покой в моей душе был восстановлен пожилой дамой, попросившей у продавца для меня одну вскрытую устрицу, при этом сказавшей, что она меня угощает. Продавец коротким ножом с толстым лезвием вскрыл раковину, надрезал содержимое и предложил мне это проглотить. Я проглотил. Мне понравилось.
Поблагодарив сердобольную даму и купив дюжину устриц, я отправился кормить Гавритухина завтраком. Игорь, оценив заботу, тут же побежал за бутылкой белого вина и лимоном, сказав, что с красным устрицы даже клошары (это французская разновидность наших бомжей) не потребляют.
Итак, стол накрыт. Его украсили вино, сыр, багет, устрицы и два ножа для их вскрытия. Ножи гнулись, а раковины не открывались. В дело пошли штопор, ножницы и консервный нож. Наконец удается взломать первую, затем вторую, а далее все просто. В великолепном настроении отправляюсь гулять. До Нотр Дам – 20 минут ходьбы, до Лувра – 30. Жизнь прекрасна.
На пресс-конференции я был одним из немногих, кто привез экспонаты на выставку. Французские чиновники очень бережливы и многие мои коллеги, доставив вещи, уже были отправлены домой. Знакомлюсь с учеными, участниками будущей конференции, женой Патрика и его собачкой – Пируэтом. Кроме того, меня познакомили с одной фрау, которая была против участия представителей России в выставке. Как потом выяснилось, своим участием мы были обязаны именно Патрику. Могу обрадовать всех россиян – фрау была наказана. У этой дамы был роскошный и очень длинный сарафан. И наказал ее во время обеда в кафе, на лужайке перед дворцом – Пируэт, так, как может наказывать только собака-мальчик.
Вечером в гостинице меня ожидал приятный сюрприз. Из Иерусалима приехала моя подруга Тамара Гаронайте – архитектор из Вильнюса, несколько лет назад уехавшая в Израиль. Оказывается, она звонила моей сестре в Москву и, узнав, что я собираюсь в Париж, решила приехать повидаться со мной и с двумя подругами из Вильнюса. С этого момента закончилась моя спокойная жизнь, т.к. Париж надо смотреть ногами, их не жалея. Совет новичкам – берите с собой обязательно старую стоптанную обувь.
На следующий день оставшихся на вернисаж хозяев экспонатов расставили около их витрин и сообщили, что сейчас прибудет главный музейщик Франции в ранге замминистра культуры. Важная дама появилась в назначенный срок с толпой сопровождавших ее чиновников. При знакомстве она держалась приветливо, задавала правильные вопросы, чем напомнила мне министра культуры Италии, с которым я познакомился в Риме в 1990 г. при аналогичных обстоятельствах. «Нас благодарили власти, жал руку прокурор…» – откуда-то всплыло в голове.
Выставка занимала огромный зал со сводчатыми потолками и многочисленными колонами. Экспозиция просто подавляла необыкновенной роскошью и богатством. Практически все предметы являлись произведениями ювелирного искусства, в России называемого “полихромным стилем гуннской эпохи”, а на Западе – стилем «клуазоне». Несмотря на недолгий период своего существования (в основном укладывается в V в. н.э.), произведения этого стиля встречаются на огромном пространстве от Алтая и Сибири до Испании. Происхождение этого стиля пока остается загадкой. В южнорусских степях он не имеет истоков ни в скифской, ни в сарматской ювелирных традициях. Его отличие заключается в полном отсутствии зооморфных мотивов и в произвольном нанесении на предмет гранатовых вставок, создающих геометрические композиции на золотом фоне. Если скифский «звериный» или сарматский (его чаще называют «золото-бирюзовый») стили имеют привязку к ираноязычным народам, то стиль «клуазоне», вне зависимости от места его формирования, становится характерным для самых разных этнических групп.
Первое место на выставке по праву занял блистательный комплекс из Апахиды в Румынии. Он был представлен несколькими десятками высокохудожественных предметов составлявшими конское снаряжение. Находки же из Брута по классу уступали только Апахиде и относились к вещам второго эшелона. Хотя я, кажется, немного скромничаю.
Вечер и весь следующий день был посвящен Парижу. Слава Богу, Тамару не тянуло в магазины. Все время мы любовались тем, чем и положено и не раз описано в литературе. Спустившись с Монмартра, мы добрели до знаменитой Пляс Пигаль. Там очень бойкая тетенька неопределенного возраста, подскочив ко мне (Тома немного отстала), стала что-то быстро говорить по-французски, а сообразив, что я иностранец, еще и по-английски. Из всего этого словесного потока разобрать удалось только английское слово enjoy (наслаждение). Я сообразил, что эта дама то, что во всем мире называется «мамочка» или «мадам», и предлагает она мне не каштаны и не круассаны. Завести разговор не удалось, поскольку «мамочка», увидев приближающуюся ко мне Тамару, разочаровано нас покинула.
Вспомнилась история, которую я тотчас рассказал Тамаре о моем первом визите на запад. Это было в городе Маннгейме (Германия), в январе 1989 г. Отправляясь туда с выставкой, я проходил очень строгий инструктаж у моей жены. Ознакомив меня со списком покупок, она посоветовала не очень налегать на темные сорта немецкого пива и строго настрого запретила просить политического убежища в супермаркете. Однако, подумав, что со строгостями для любимого мужа вышел перебор, она милостиво разрешила один раз (видимо, экономя мои командировочные для покупок) посетить бордель.
Признаюсь, ни один пункт (кроме супермаркета) из строгого напутствия не был выполнен. Пиво, благодаря переводчику Андрею, лилось как из бочки. Барахла было куплено много, но не все оно оказалось уместным. А про бордель я до поры, до времени даже не вспомнил. Но эта тема неожиданно всплыла в последний день пребывания в Германии.
Итак, Маннгейм, глубокая ночь, кафе «Одеон». Нас четверо: моя коллега – Маленькая Леночка, два наших переводчика – Андрей (шалопай, несколько лет назад переехавший в Германию из Фрунзе), Евгений – потомок русских эмигрантов (человек на вид солидный, хотя в шалопайстве Андрею ничем не уступающий) и я. Устали смертельно – это пятое или шестое место после банкета за этот вечер.
Вялотекущий разговор заканчивается традиционным вопросом – как нам понравилось на Западе. Леночка, сказав – «более чем», задремала. Я же, вспомнив, про напутствие жены, сообщил, что так и не побывал в борделе. Наши друзья оживились. А Евгений тотчас же предложил всем нам поехать в заведение, где мы и завершим вечер.
Леночка заявила протест, но из любопытства поинтересовалась, wrn же она там будет делать. Ее успокоили, сказав, что если она не хочет в специализированное заведение для дам, то там, куда мы поедем, она будет делать то же, что и здесь, т.е. выпивать, но сидя на мягком диванчике. Делать же что-то предстоит тому, кто не выполняет наказы своей жены. Тут уж протестовать стал я. Никакие мои аргументы не действовали, кроме последнего: «Я не могу рисковать честью моей Родины». Не понимая о чем это, от меня отстали. Позже в самолете, поспав и отдохнув, я стал сомневаться в правильности принятого решения.
Выслушав мой рассказ, Томка сказала, что мы еще не так далеко от Пляс Пигаль и мне просто необходимо наверстать упущенное. Но я все-таки отказался.
С ноющими ногами мы добрели до отеля и, расходясь по своим номерам, договорились никуда больше сегодня не ходить. Устали. Какое наслаждение, скинув башмаки, развалиться на кровати и вспоминать правильно прожитый день. Однако не каждый человек может довольствоваться имеющимся. Через 40 минут я отправился к Тамаре и встретил ее в коридоре, направляющейся ко мне. Ситуацию оценили так – сейчас только 10 часов вечера, мы в Париже, погода прекрасная и валяться в гостинице нельзя.
Поужинав сыром с бутылкой вина, мы, прихватив еще одну, отправились гулять. Я, как старожил, все-таки на 72 часа дольше ее нахожусь в Париже, предложил себя в качестве гида. Это значит, что мы не будем заглядывать в карту, а ориентироваться я буду по Сене. Если знать, где она находится, и при каждом повороте корректировать направление, то заблудиться просто невозможно. Томка согласилась, но карту предложила все-таки взять. На всякий случай.
Гулять с Гаронайте одно удовольствие, и не только по Парижу. Она, как архитектор-реставратор, выискивала «вкусные» архитектурные «штучки», за которые тотчас же произносился тост. Бутылка пустела, градус эмоционального подъема возрастал, я ни разу не сбился с заданного курса.
Все было прекрасно до момента, пока мы не вышли на круглую площадь, от которой отходило 6 или 7 улиц. На площади (не помню, как она называлась) мы бросились к небольшому готическому собору, совершенно забыв о том, что надо держать направление на Сену. Спохватившись, я все-таки решил не пользоваться картой, а узнать направление у немногочисленных прохожих.
На вопрос «Do you speak English» африканского вида парижанка ответила что-то, видимо, по-французски и удалилась. Следующим был средних лет француз, напомнивший мне немного постаревшего младшего научного сотрудника нашего академического института.
– Do you speak English? – бойко спросил я его, на что получил уверенный ответ, – Yes.
В этот момент я напрочь забыл, как называется единственная в Париже и главная во Франции река. Поэтому мой следующий вопрос, видимо, показался собеседнику несколько странным.
– Where is water? (Где вода?)
– What water? (Какая вода?) – последовал удивленный ответ.
Все еще не вспомнив нужное название и начиная сердиться, я задал наводящий вопрос: «Where is the river? (Где река?)», понимая, что мой предыдущий вопрос был не очень конкретен.
– What river? (Какая река?) – последовал еще более удивленный ответ. Несколько ошарашенный этим ответом, и подумав, что мой собеседник, хотя и француз, но провинциал, только что первый раз приехавший в Париж, я наконец вспомнил название реки и с восторгом спросил:
– Where is the Thames? (Где Темза?)
На лице прохожего отразилось неподдельное и несколько опасливое недоумение.
– What? What do you want? (Что? Что Вы хотите?) – переспросил он меня.
Решив, что он не расслышал вопроса, я терпеливо, четко произнося каждое слово, повторил «Where is the river Thames? (Где река Темза?)»
Глаза собеседника заметно округлились, и я подумал, что он не только провинциал, но еще и умалишенный, а я попал на период обострения, вызванного нынешним полнолунием.
В последний раз спросив «Where is the river Thames?», я полез в карман, достал карту и показал собеседнику утерянную реку со словами «I want river Thames (Я хочу реку Темзу)».
Палец мой, как оказалось, уперся не в нужную нам водную артерию, а в Лионский вокзал. Это мое движение вызвало радость на лице, как я догадался, все-таки парижанина. Он наконец понял, что от него хотят, и стал объяснять, что нам незачем ехать на Лионский вокзал. Нам нужен Гар дю норд т.е. Северный вокзал, и уже оттуда мы без каких либо проблем доберемся до своей, так необходимой нам Темзы. Решив, что мой собеседник хотя и парижанин, но все-таки умалишенный, я спешно поблагодарил его и повернулся к Гаронайте.
Тамара слышала наш разговор от первого до последнего слова. Такого выражения на лице моей подруги я не видел никогда. Это была смесь легкого ужаса, недоумения и жалости. Тихим голосом, видимо, чтобы не сильно меня волновать, она спросила: «Друг мой, какую Темзу ты искал в Париже?»
Невозможно передать всех охвативших меня чувств. В течение нескольких минут я не мог вымолвить ни слова, меня душил смех. Заметив, что выражение лица Томки начинает приобретать как и у моего недавнего собеседника опасливое выражение, я, давясь словами, сказал, что забыл слово Сена. Дальше успокаивать Тамару пришлось уже мне. Остатки вина были немедленно допиты, и мы отправились на поиски следующей бутылки, искренне сочувствуя нашему ночному прохожему.
Появившись в музее к середине следующего дня, я понял, что ничего не потерял. Мой доклад был поставлен только на третий день работы конференции. Все доклады первого и второго дня были отданы химикам, физикам и геологам, которые выясняли вопросы о происхождении гранатовых вставок на золотых предметах (месторождения и пр.). По неопытности я стал изображать живейшее внимание, пока не посмотрел на сидящего за мной Ярослава Тейрала, очень крупного ученного из Чехии. Определив мой интерес к докладам равным своему, Ярослав предложил мне пойти в фойе выпить кофе.
На столике, рядом с гигантскими кофейными термосами, стояла внушительных размеров и почти нетронутая бутылка виски. Возблагодарив Патрика за заботу о своих коллегах-археологах, а так же химиков с физиками, Ярослав предложил мне выпить кофе пополам с виски, сказав, что это национальный чешский напиток и называется он «скотска кава». Зная о похождениях бравого солдата Швейка почти все, я ничему не удивился. После третьей чашки мы отправились бродить по залам музея.
Экспозиция содержала блестящие находки, хотя и расставленные в старомодные витрины. Но это нисколько не диссонировало с интерьерами старинных залов дворца. К своему великому изумлению и радости в залах бронзового века я обнаружил витрины с кобанской бронзой. Коллекции эти попали во Францию в 19 веке благодаря раскопкам Шантра в Осетии, первым неграбительским раскопкам памятников кобанской культуры.
На следующий день на конференцию я не поехал. Это был последний день пребывания Тамары в Париже. Его мы с ее подругами решили посвятить музеям.
На последнее заседание конференции был назначен мой доклад. Волновался ли я? Еще бы, ведь оно проходило в Лувре. Мишель, знавший мой доклад и согласившись быть переводчиком, посоветовал мне не волноваться и говорить все, что придет в голову. Например, если я помню, почитать «Евгения Онегина», а уж он то все переведет как надо. Прослушав доклад Биаслана Атабиева, моего товарища и коллеги из Нальчика, я успокоился и не стал обращаться за помощью к Александру Сергеевичу. Конференция завершилась экскурсией, но не по залам Лувра, а, что важнее, по их реставрационным лабораториям. Нам продемонстрировали ядерный агрегат для проведения всевозможных анализов, сказав, что он стоит столько, сколько Франция тратит в год на всю культуру. Пришлось позавидовать.
Завидовать приходилось многому. Спокойной доброжелательности парижан. Обилию и качеству вина и закуски. Ну а раз мы опять вернулись к вину, то скажу – для новичка выбор его, все равно, что для меня решение математических задач из учебника моего старшего сына. Счастье, что он отличник, а младший еще дошкольник.
Так вот, выбор вина даже в близлежащем, относительно небольшом супермаркете просто фантастический. Ни красота и нарядность этикеток, ни даже место, откуда вино, ничего не скажут новичку о качестве. Можно ориентироваться на цену – чем дороже, тем лучше, но этот путь для археолога по определению порочен, он антинаучен.
Итак, сначала надо определиться какое вино ты любишь: белое, красное или розовое. Белое, я с некоторых пор не очень люблю, оно не создает нужного настроения. Розовое не советую – очень примитивно. Хотя для утоления жажды – пожалуй можно.
Остановимся на красном бордо. Понятно, что пить в Париже очень дешевое бордо, даже если на нем написано Шато, нельзя. Пробовал. А как его выбрать за умеренную цену, но хорошего качества? Так вот, беспроигрышное бордо за приемлемые деньги (чему меня научила Эмануэль, подруга моей второй жены) происходит из района Graves. Цены на него начинаются от 5 $. Есть неплохое бордо и за 3 $, но можно попасть впросак. За эти деньги лучше покупать вина с берегов рек Роны и Луары. Они легкие и приятные. А вполне приличное анжуйское, которым чуть не отравила Д’Артаньяна миледи, можно – и за 2– 2,5 $. В бургундском разбираться не стал. Оставил для лучших времен.
На шампанское и коньяк лучше внимания не обращать. Высокого качества эти напитки стоят дорого, а настоящих ценителей, что бы о себе не думал читатель, не так уж и много.
Кальвадос, ну, очень на большого любителя. Хотя можно устроить себе «нормандскую дыру». Для этого надо в середине застолья отложить на время потребление любимых напитков и заполнить паузу пятью-шестью рюмками кальвадоса, затем опять вернуться к любимым напиткам. Утренний эффект будет как от бутылки хорошей водки (0,7 л), настоянной на лимонных корочках и на бутылке азербайджанского портвейна «Агдам». Кто любит спецэффекты – на здоровье.
Французское пиво? Не советую, невкусно. Как-то ночью в кафе выпил кружку. Жажду утолил. Но когда пришлось за нее выложить еще и 45 франков (6$), очень опечалился. Ах, какую бутылку «Graves» за эти деньги можно было бы купить. Так что пейте во Франции вино, а пиво к востоку, в крайнем случае к северу от нее. Ну а водку… сами знаете где.
Увы, к хорошему привыкаешь очень быстро. В самолете, увозившим меня в Москву, мне были предложены напитки, и конечно я выбрал красненькое. Но, будучи уже избалованным, не испытал никакого удовольствия. Оставалась надежда, что время до февраля, когда выставку нужно будет перевозить в Германию, пролетит быстро.
Время и правда пролетело быстрее, чем я предполагал. Патрик прислал приглашение на демонтаж выставки немного раньше намеченного срока.
Поселившись в недорогом отеле рядом с площадью Италии (не Марэ, но тоже неплохо), я сэкономил кучу денег, чем на несколько дней (до демонтажа) продлил свое пребывание в Париже. Дело в том, что нам платили фиксированную сумму, а как мы ею распорядимся, зависело от нас. Живи хоть под мостом. Посетив все намеченные музеи, и хорошо знакомые и уже ставшие любимыми места, вместе с Мишелем отправился в музей к Патрику.
Все было как всегда. Поработали очень оперативно, умудрившись к 3 часам дня все закончить. Но традиционный поход в директорский кабинет имел необычное завершение.
Подписав бумаги и пропустив по стаканчику, Патрик предложил отправиться на день рождения главного казначея их музея. Сказав, что если там нам не понравится, то вернуться мы всегда сможем. Но нам понравилось. Дама-бухгалтер была очень мила. Вино, хотя и белое, было превосходного качества, а то, что я раньше думал о его влиянии на мое настроение… Важными факторами еще могут быть и его количество, и настроение окружающих. А этого всего было в избытке.
Увидев, что гости начинают расходиться, я загрустил. Заметив это, Патрик с Мишелем поинтересовались причиной грусти. Пришлось сознаться, что я испытываю зависть, например, к королю Генриху IV, который, и наверняка не один раз, поднимал бокалы на крыше своего дворца, а я, несчастный король Габудани, этого уже сделать не смогу.
Патрик, заверив меня, что для реализации моего желания есть и время и возможности, поинтересовался, чего же это королем я являюсь. Пришлось посвятить моих друзей в семейные тайны.
Лет пять назад, штудируя китайские династийные истории VII в. н.э., я обнаружил владение, название которого – Габудань привлекло мое внимание. Созвучие с моей фамилией, наверняка, указывало на мое непростое происхождение. Локализовав владение между Самаркандом и Бухарой, а также определив, что это земли государства Кан, ранее называемого Кангюй, я принялся рассуждать. Если это Кангюй, то значит это родина алан (кто не верит, читайте мою книгу). Аланы, в свою очередь, предки осетин, а поскольку я осетин, то нахождение названия владения с моей фамилией на землях прародины не может быть случайным.
Звоню с работы своему одиннадцатилетнему сыну Александру. Говорю, что преподношу ему в подарок целое королевство. Находясь на стадии изучения рыцарских романов, юноша обрадовался и велел незамедлительно тащить источник. Прихватив книгу, мчусь к нему. Весь вечер ушел на обсуждение деталей возвращения нашим подданным их законных монархов.
Через несколько дней Сашка показывает мне тетрадь, в которой было прописано все, что необходимо для процветающего королевства: конституция, герб, гимн, финансы, религия, церемониал двора и пр.
Монархия абсолютная, что-либо другое – игрушки. Есть двухпалатный парламент. Верхняя палата назначается монархом, нижняя избирается. Все, как и сейчас в России, и приблизительно с такой же степенью политической беспомощности этого органа. Над парламентом возвышается Государственный совет, состоящий из близких родственников и друзей. Кажется, это тоже что-то напоминает. Вернее так. Мой сын вскоре, как наследник престола, выступил по радио, где в своей речи изложил основы Габуданьского государственного устройства. А поскольку выступал он по первой программе, то слышали его и извлекали уроки все заинтересованные лица. Написанный принцем гимн Габудани на мотив песни «Дорогая моя Москва» звучит не менее торжественно, чем старый или новый российский. Вот кусочек:
Я люблю Габуданьские горы,
Перевал над Ардоном рекой,
Хлопок, золото, нефть, помидоры
И еще политический строй.
Габуданьский народ мной гордится.
Биллу Клинтону крикнул я: «глянь»,
Дорогая моя столица
Золотая моя Габудань.
Денежная купюра с портретом монарха – габуданьский франк, монета с профилем наследника-габуша. Чтобы не отстать в государственном строительстве от сына, я придумал название детского журнала – «Габука» т.е. «Габуданьские картинки». Запись в подданные началась незамедлительно. Титулы и чины жаловались друзьям и близким в зависимости от их близости к трону и личных заслуг перед Династией. А уж после радиовыступления наследника от желающих не было отбоя.
Выслушав историю, Патрик попросил мужа именинницы с бутылками сопровождать нас, а Мишеля прихватить банан. На крыше, увы, не моего дворца Патрик предложил тост за возрождение и процветание Габуданьского королевства. Я же посетовал, что привезенный на выставку золотой меч уже упакован, а то я бы посвятил присутствующих в габуданьские рыцари.
Отсутствие меча нас не остановило. Посвящать мне было предложено нераспечатанной бутылкой белого вина. Встав с колен, граф Патрик, маркиз Мишель и шевалье…(мужу именинницы большего титула я предложить не мог, хотя бутылки были его, но титул, например, барона подразумевал более длительное знакомство, хотя и этим он был очень доволен) предложили выпить за своего монарха, я же за новое габуданьское дворянство.
Закрыв габуданьскую тему и попрощавшись с шевалье, мы в близлежащем ресторане начали строить планы на будущее. Оно, как известно, светло и прекрасно, но приближать его можно только трудом и прилежанием. Патрик предложил выставочный проект, в котором аланам будет отведено одно из главных мест. Тема выставки увлекла нас с Мишелем настолько, что, расставшись с Патриком, мы продолжили ее обсуждение в поезде, доставившим нас в центр Парижа, где, раздобыв еще вина, мы поминали как невинно убиенных гугенотов, так и несчастного Квазимодо. К полуночи эмоциональный подъем достиг своей высшей фазы. Хорошо, что не отказал «автопилот»… А выставку, несмотря на финансовые трудности, мы сделаем.
