ОПУС №1
Утром встретила Игоря около МВД. Не виделись с прошлого года. Сказала все, что хотела. То есть Дора хочет, чтобы ее сняли. На камеру. Игорь при камере. Но я не при Доре. Непорядок. Временный.
Вечером, по дороге домой, я опять его увидела. Без камеры. Он шел клеить афиши на какой-то концерт.
– А ты знаешь, там Кертан играет. Прямо сейчас, на Тамаева. Пойдем. Я хочу услышать это.
Я и не знала, что Кертан играет, да еще и поет. Знала, что он “деточник”, танцует неплохо и умеет паять.
Игорь наскоряк берет свой ПВА, и мы с ним идем к музыкантам. Подвальчик Союза композиторов. Рекламное агенство “Нота”. Практически всех я знаю давно. Лица знакомые. Все худенькие, в узеньких штанишках и с бицепсиками здорового индюка. С продолговатым лицом и бородкой Федор, курчавый Маис, чуть менее курчавый Элик. Ну и Кертан. Элик так смешно прикусывает губы и выкатывает глаза, когда сидит за дробником. Вылитый Данила-мастер. Приколачивается много всякой публики. Сос иногда играет. Но все больше с бутылками. Влад стучит по коленям, забиваясь в экстазе. Петь Кертан не смог. Микрофона нет, а перекричать три гитары и бочку трудновато. Зато потом Федор кричал песню “Where is my mind?”. Потом я ушла домой, предварительно выпив с Черой по “толстяку”. Он не понимает, почему я опять не хочу целовать его. Ну не хочу и все. There is my mind. My point of view.
Назавтра. Иду опять домой. После трудов в научке. С хот-догом. Голодный студент дорвался. Опять вижу Игоря. С Владом.
– А ты чего не заходишь? Мы сейчас тоже зайдем. Вот только доклеим. Сегодня будет микрофон.
Они пошли зарабатывать по 2 р. с афиши, а я спустилась в подвальчик, обитый поролоном. Там очень душно и много публики. Рядом, в “Ноте”, Элик что-то паяет. И курит сигареты, явно не ему принадлежащие. Они рядом с сумочкой, черной такой. Это не кардановская ли вещица?
– Да, она здесь.
Очевидно, опять оккупировала местный санузел. Я расселась в кресле, покуривая Вирджинию, когда она обрисовалась в проеме.
– Привет.
Ребевка, как говорит Федор. А та все возмущалась, что она Ревека, а не суррогат какой-то.
Федор вспомнил о своей жене, завтра у них годовщина свадьбы. Надо сходить на кладбище. Она умерла в августе. Разбилась. Из четверых разбилась она одна. Все было бы правдиво сыграно, да Влад мешает. А Сосу надо сходить за дочкой в садик, чтобы она опять не осталась до восьми. Врут, не покладая рук, ног, глаз и прочих частей тела. Уходят в обман с головой.
Кто-то принес водку. Сос отлил себе и скрылся в неизвестном направлении. Догнались все остальные. Странно, Федор налил Кате, а мне нет. Потом извинялся.
– Я думал, ты не пьешь. Думал, ты хорошая девочка.
– Но я же курю?
– Это еще ни о чем не говорит.
Обычно бывает наоборот. Короче, это была моя первая водка после той гребаной “Балтики”. Закусывали хлебом. А я вообще ничем. Уговорили еще одну бутылку, потом еще одну. Потом пошли кто играть, кто петь, а кто слушать. Маис решил выйти со мной подышать, балкончик показать. Говорят, он возомнил себя местным гидом по Союзу. Плату предпочитает чисто символическую. Все больше натурой. Он поинтересовался, не нравится ли мне. Такой черный, смоляной. На цыгана похож.
– У тебя приятный цвет кожи. И пахнешь ты хорошо. Давай прямо здесь, а…
Такого со мной еще не было. Я доказывала ему, что не девственница, а он не верил. Все происходило на вербальном уровне, но тоже измотало.
– Да ты девственница, признайся. Ведь так?
– Да вроде нет.
Надо было доказать, что это так. Ни фига. Поверь мне на слово.
Водяра втопила педали, и я ушла к ней. Мысленно. Мне нравятся ее очертания и воспоминания о ней. Тебя, Маис, я не хочу. Я думаю о ней. Как, впрочем, и всегда. Но гораздо четче следы на сердце.
– А тебе какие девушки нравятся, Маис?
– Джулия Робертс.
– Да ты что, Маис. У нее же водоросли были под мышками на вручении “Оскара”. Там уже, наверное, ракушки завелись, живность всякая.
– Фу.
– То-то и оно.
А вот у моей девушки такого нет. У нее классное тело. Жаль, что раньше я этого не видела. Тогда мне не нравились ни вкус, ни запах этого тела. Оно казалось мне слишком мягким. Теперь я склеила себе стереотип. Наверняка он не похож на реал. Но я уже не хочу ломать его. Пусть он останется таким, недосягаемым. Дотронувшись до него, мне вряд ли будет приятно. Но все равно. Не отпускай меня.
– Так вот, Маис, пойдем вниз.
Потух свет. Все бегают, как тараканы. Я ушла домой. Не хочу, чтобы кто-то провожал. Катя спрашивала о ней. Я сказала, что приедет в субботу. Хочу и не хочу ее видеть. Люблю и не люблю. На улице холодно. Слезы или дождь на глазах. Я кричу ее имя. Или это мне только кажется, что кричу, а на самом деле шепчу? Хорошо, что мало людей на улицах. Поздно и холодно. Хочу обнять ее, согреться. Я держу слово, что никто меня не тронет. И я никого. И мучительно пытаюсь представить, кто обнимает ее. Министервство просыпается во мне. Я люблю ее. “Поимей терпение”. Через пару часов, во сне, я опять увижу ее. Это такое наслаждение – чувствовать, что могу доставить ей удовольствие, нажимать REW на лбу и просматривать все заново. Но что это я разглагольствую… Писать про любовь – все равно что танцевать про архитектуру. Непонятный трепет приносит вид ее почерка. Почему?
ДЕВУШКА ПО ИМЕНИ МЕРЛО
Представьте себе глухое село с наглухо пробитыми жителями в самой глухомани. Здесь когда-то жила девочка, радуясь всему: деревьям, цветочкам, кошечкам и собачкам. Она думала, что так будет всегда. Что в мире нет зла. Что всегда рядом будут родители.
Девочка выросла. Пришла пора поступать куда-нибудь учиться. Поступила. Более-менее солидное заведение. Столичная жизнь, подозрительные и не очень знакомые, пьяные будни. Нет, она не испортилась. Она до сих пор ни с кем даже не целовалась. И прозвище ей дали странное в университете — Мерло.
Жизнь нельзя продумать до конца. Случилось так, что умерла ее мама. Это был страшный удар. Никакие слова не отразят ее состояние. Для любого человека мать — самый близкий человек. Для нее — тем более. Она — единственный ребенок в семье. Избалованный. В какой-то мере. Условиями, позволительными в деревне.
Матери не стало. Читать легко, писать легко. Думать о таком нелегко. Видеть страдания близкого человека и бесчеловечное отношение к ней горе-врачей. Психика любого человека как-нибудь да реагирует. Одни становятся злыми на весь мир, другие — пофигистами. Бывают и специфические варианты.
Наша Мерло забросила учебу. Стала общаться неизвестно с кем. Она всегда улыбается. Но эта улыбка вымученная, выжатая, как последние капельки зубной пасты. Довольно-таки неглупая по своей натуре, она делает глупые вещи. Ей параллельно абсолютно все. Лишь бы сегодня было хорошо, а завтра видно будет. Все воздушные замки вмиг обрушились. Через какое-то время на нее сваливается другой поток информации, не менее сокрушительный. Злые языки, каких немало везде, тем более в деревне, сообщили бедной девочке, что она не родная, приемная. Что мама, которая умерла, ей вовсе не была мамой. Окажитесь на секунду на ее месте!
И пошло битье стекол, резание пальцев, метание подручных материалов. Но зачем, кому это поможет?
Она не хочет приезжать домой. Ей там все чужое. Чужой дом, чужой человек, чужие вещи. И самое главное — никогда не найдется свой дом, свои люди. Ведь ее бросили, как кукушонка. Насколько человек, бросивший ребенка, может именоваться “своим”? Можно поспорить. Сколько в нашей жизни своих и чужих? И кто ты среди них? Никто не разберет и никому это не надо.
Прошло какое-то время. “Мерло, тебе еще один подарочек судьбы”,— кричит жизнь. Ее отца женили. Теперь в их доме чужая женщина. И все стало абсолютно чужим.
Да, конечно, у каждого своя жизнь. И нельзя подчинять ее чужим мнениям. Но как быть этой девушке, которой давно пора превращаться в женщину? Если она переживет все неприятности и сделает соответствующие выводы, то в будущем ей будет легче, чем остальным. Кто знает, что ждет этих остальных и как они отреагируют…
29.4.2000 г.
МОСКВА-80
1 сентября. Ты еще маленькая девочка, хотя и на втором курсе. Тебе сказали, что твой парень сегодня был в парке. И ты идешь в парк. Ты устала, но не нашла. Какой-то парень, весь в белом, попросил купить ему билет на дискотеку. За его деньги, естественно. Ему, мол, уже не продают. Ты не против. Это не составляет особого труда — подойти к кассе, дать деньги, взять билет.
Но билетов уже нет. Извини. Он не отстает. Хочет познакомиться поближе. А ты, наивная дура, почему-то соглашаешься. И только тут замечаешь, что он пьяноват. Его друзья тут же исчезают, вы остаетесь одни. В парке, конечно. У него сегодня особенный день, ему нельзя оставаться одному. Просто пообщайся с ним. В этот день умер его отец.
Ты уверена, что в случае чего легко справишься с ним. Но об этом не хочется думать. Ты же всем веришь. Он очень любезный. Вошел в доверие.
О, дура из дур, куда ты едешь с ним? Мало ли, что он сказал. Как ты выберешься отсюда, из-за города? Нет, ведет он себя прилично. Но тут появляются его друзья, грузины. Что-то переговорили на своем языке. Вроде бы ушли. Но недалеко. Потом они появляются опять, а он говорит тебе, что любит, украдет и вообще хочет жениться. Ты говоришь, что тебе пора домой.
Он, совсем уже в стельку, отбирает твою сумку и уходит в сторону леса. То, что он тебе наливал, ты благоразумно выплескивала (конечно, чтобы он не видел).
Ты просишь его друзей взять у него сумку. Уже поздно. Такси больше не будет. Один из них объявляет, что хочет тебя. Это уже слишком. Он подумал, что тебе понравился его друг. Он злится. Безуспешные попытки поймать мотор. Черт с ней, с этой сумкой, оставь ее себе. Начинается дождь. На тебе только тонкая рубашка и брюки. Но тебе уже все равно. Идешь домой пешком. Он идет за тобой. С сумкой наперевес. Он плачет. Обещает золотые горы. “Люблю, куплю, полетели”. Как от него отвязаться? Он снимает рубашку, надевает на тебя. Уже согласен отпустить с условием проводить и получить телефон. Ты убалтываешь его, что провожать не надо, и даешь телефон своей преподавательницы по экономтеории. Где-то достает тебе зонт, но он уже не поможет. Ты вся мокрая. Как же ты пойдешь одна по дикому городу?
Дошла до “Ласточки”. На углу таксофон. Яростно набираешь номер. Там все спят. У выхода ждет мужчина. Ему надо позвонить. Ты выходишь под дождь. Через минуту мужчина догоняет тебя. Он на машине. Сотрудник органов внутренних дел, показывает корочку. Предлагает подвезти. Ты еще не оправилась от шока. Тебе холодно и быстрее хочется под душ. Водитель, вполне интеллигентный, задает обычные вопросы. Ты выдумываешь историю про вечеринку с однокурсниками. Уже 2 часа ночи! Тебя уже не пустят в студенческое общежитие. Домой, за 40 км, не имеет смысла. Родители тебя же и обвинят. К родственникам тоже не поедешь. Нормальные люди уже спят. Да и не хочется рассказывать всем о своей глупости. Ментам обычно доверяют. Но они на самом деле “мусора”. Вместо того, чтобы ехать по названному адресу, он везет тебя на южную окраину города, где ты не бывала прежде. Прыгать страшно. Дождь, холод и много километров до дома. А он начинает издалека. Есть ли у меня парень? Чем вы с ним занимаетесь? Он не верит, что в 18 лет ты все еще девушка. Говорит, что для своих лет ты слишком взросло рассуждаешь.
Он уже почти раздет. Ты отворачиваешься и плачешь. Он насмотрелся эротики и требует сделать неизвестные тебе вещи: минет, мастурбацию, анальный секс, между грудей, обычный вариант. На него не действуют байки о том, что твой папа — шишка на большом заводе, брат — скинхэд и парень очень ревнивый и на качанный. Он волнуется только о себе. Как бы там у него чего не опухло. Чтобы на работе над ним не смеялись. Говорит очевидные тупости с серьезным видом. Ты сжалась в комок с твердым решением не отступать. Как он ни старался, не добился желаемого. Пришлось помочь себе самому. Хоть и говорил, что не умеет. И презерватив зря потратил. Он везет тебя домой, наконец-то. По дороге подсаживает продрогшую девочку лет 15, даунского вида. Что она делает без денег на трассе в 4 часа ночи? Но ему-то нужно что-то, куда можно вылить сперму. Она даже не сказала, куда ей надо. А ты выходишь за квартал до общаги. Чтобы он не узнал, где ты живешь. Он вылезает из машины, хочет проводить, пытается извиниться. А не пошел бы ты?
Наконец-то ты на своей сторонке. Знакомые подъезды и переулки. До ужаса хочется спать, но главное — смыть с себя всю грязь. А негде. Ты ждешь до утра, когда откроют ворота. Мокрая одежда липнет. Чужой зонт остался в чужом подъезде. В 7 утра ты, наконец, в своей комнате. После горячего душа ложишься спать. Видишь во сне пустоту. Не спится. А в 9.00 ты уже на парах. Никто ничего не знает. В тебе что-то сломалось.
Почему всегда с тобой? Ты вспоминаешь детство. Далекое. Тебе 8 лет. Санаторий. Там работала твоя мама. А ты бегала по санаторию в белых узких джинсах. Ты до сих пор помнишь его белую рубашку с надписью “Москва-80” и его седую мохнатую голову типа Будулая. Но даже в 8 лет ты не была дурой. Он был около двери в вашу комнату, у тебя был ключ, но ты сказала, что живешь не здесь. Он пытался тебя раздеть. Ты помнишь эти грубые пальцы. Ты тогда не осознавала, что конкретно он мог тебе сделать. Ты просто боялась. Как и всех мужчин. Ведь у тебя никогда не было отца. Ты всегда жила с мамой и бабушкой. Сработал инстинкт самосохранения. Ты убежала к маме. Ты не сразу смогла объяснить ей, что произошло. Какой-то дядя лез туда, куда не надо лезть. Потом то же самое объясняешь (кошмар!) незнакомому милиционеру. В памяти остались только его слова: “Не стесняйся, у меня тоже есть маленькая дочка”.
И седая голова того типа. Потом тебе целый день все покупали мороженое, пирожное, соки и все такое. Катали на машине. Но тебе ничего не надо было. Тебе было стыдно.
15.5.2000 г.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Вот и он, город снобов, сосущих пиво, одетых в лохмотья, но не расстающихся с макулатурой в электричках, в метро, маршрутках, на улицах, мостах и, возможно, в ванне. При условии, что они ее вообще посещают. Это оно, Петра творенье. Мрачное, негостеприимное, отчужденное, очень красивое и, вероятно, закомплексованное. Из-за огромных своих размеров. С пятью миллионами крысок, шаркающих с неимоверной скоростью.
В первый раз оно встретило меня солнцем, зато потом полетели белые мухи. Сели на землю и растаяли только к следующему утру. Вернуться без предварительной записи на прием им ничего не стоит. Раз плюнуть. Тысячу, миллион раз плюнуть на эту мертвую землю. Впервые ощутила и очень четко представила расположение каждой из своих двухсот пятидесяти косточек. Ветер помог.
На этой неделе я прекратила свое звездное существование. Теперь езжу в метро. Звезды, как правило, не ездят в метро. Поделилась соображениями со сфинксом на Университетской набережной. Льву, что пониже, с крылышками, доверила свое желание. Сунула ему записку за ухо. Он не стал возражать.
Познакомилась с Русланом Бекуровым. Разглядывая содержимое кафедры зарубежной журналистики СпбГУ и заметив пачку GITANE, сразу подумала, что это его аксессуар. Так и оказалось. Это была полочка Бекурова. Работает еще моя память. Правда, с перебоями в энергоснабжении. Помню изыски на страницах “Дарьяла”. Его и Алана Цхурбаева.
Сердце мое никогда так не прыгало, когда я набирала этот номер во Владикавказе. Конечно, в планах не было разговора. Хотела услышать голос. Как в день отъезда: “Если хочешь попрощаться — скажи нормально”. Трубку взял другой человек.
В этой черствоте мое либидо даже не пытается шевельнуться. И еще. При встрече с людьми приемлемее пожелание здоровья или констатация доброго дня или вечера? В принципе, неважно. Главное — здесь всем до всех параллельно. Вот я и отучилась писать матерщину. И говорить. Не с кем. Прошлой жизни — волшебный пендель.
Надоело искать ее в толпах самовлюбленных оборванцев Питера. Не выдержала, позвонила. “Не хочешь приехать сюда?” Куда? “В Питер”. Позвони мне попозже. Не дозвонилась. И звонка тоже не дождалась. Неужели я больше не увижу даже ее корявый почерк? И проведу 22 весну в двух с полтиной тысячах км от нее? Не позвонила — значит не приедет. Значит, приеду я. Очень нужно ее лицо. Важен ее цвет. Жизнь одна, жаль тратить ее на обиды. Пусть и обидные. Разум говорит, что не надо. Чувства говорят, что не надо разума. Чувствуешь, что бог навсегда связал тебя с человеком. А его с тобой связать то ли забыл, то ли не успел. Знаешь, что этого не изменить. Стараешься просто быть рядом. Гори оно все ярким пламенем, только бы она была…
Казалось бы, огромное расстояние, я должна забыть, она далеко. И в то же время близко. Ближе ее нет никого. Хочется ощутить ее запах. И вот я здесь…
Мою любовь не опошляй согласьем…
Апрель 2002 г.
ВЫ МОЛОДЫ? ВЫ СВОБОДНЫ? ВЫ ПОЛНЫ ИДЕЙ?
ВОТ ВАМ ЕЩЁ ОДНА: ИДИТЕ-КА СЛУЖИТЬ В АРМИЮ…
Вечер. Ты больше не можешь молчать о своих чувствах. Или это не чувства, а просто зов плоти. Короче, ты заявляешь о себе. Идет неадекватная реакция. А может и адекватная. Короче, тебя ненавязчиво отшивают. Тем временем приходит подруга — ночь. Тебя клинит. Конкретно. Еще бы, 2 литра вина на троих плюс бутылка трудной воды. Ты уходишь в ночь. Одиннадцать. Весна. Прохладно. Пиджак, и тот забываешь надеть. Но тебе не холодно. Ты на автопилоте. Мысли танцуют в дикой пляске. Они, как и ты, любят танцевать. Брейк-данс. Ты на стадионе доблестной “Алании”. Сигареты. Третья. Десятая. Но кому это надо?
Потом на очереди универ. Наш родной. Но теперь он почему-то чужой. Везде закрыто. Везде темно. Где все? Куда они ушли? Но здесь только сторож с собакой. Он боится. Боится, что он тебя увидит. Боится, что ты его увидишь. Но ты его видишь, и он тебя видит. Вы делаете вид, что не видите друг друга. Путь обратно через забор. Становится холодно. Руки исцарапаны. Но ты не хочешь возвращаться туда. Ступеньки какого-то ателье. Тебе ужасно холодно. Лязг зубов прерывает мысли. Но ты продолжаешь сидеть. Гордость. Мать ее. Холодно и хочется спать.
Свет не горит. Почему? Зачем? Жестоко. Ты бы никогда так не сделал. Это уже слишком. Жалеть некого. Ты берешь булыжник и запускаешь в окно. Дребезг стекла. И все. Ты кидаешь все, что есть — картошку, яблоко, камни. От окна практически ничего не осталось. Наконец кто-то соизволил выглянуть. Ты входишь. Льется бесконечный поток обвинений. Но ты ничего не слышишь. Зеленый сидит в тебе и предлагает уснуть. Не раздеваясь и не умываясь, с кучей грязи на руках ты засыпаешь без задних ног. А потом уходишь уже не ты. Ты остаешься и думаешь. Что за пидерсия? Ради кого, что и почему? Теперь ты никого не сможешь любить. И не надо. Ты любишь себя.
24-25.3.2000 г.
АНДЕГРАУНД. ЗАКОУЛКИ ВЛАДИКАВКАЗА – 1
место действия: старый добрый проспект.
время действия: 2000 г.
цель: встреча.
действующие лица: обыкновенная студентка и просто прохожие.
примечание: по сути это не андеграунд. Это простая обыденность вечернего Владикавказа.
Ей надо было встретить старую подружку на проспекте. На старом добром проспекте. Как раз в то воскресенье страна выбирала президента и начинала жить по новому времени.
Они должны были увидеться в 9.00. Первой пришла она. На бортовых часах проспекта — 8.00. Они ходят еще по-старому. Может, она тоже живет по-старому? Она не смотрит ТИВИ. Что ж, она подождет до девяти по-старому.
На одном месте стоять чревато. Не так поймут. Придется пройтись. Но это, оказывается, еще хуже.
— Девушка, это бандана у вас?
— А что означает повязка на голове?
— Какая вы неразговорчивая…
— А вы из какой группировки?
Да отстаньте. Ни из какой она не группировки. И вообще…
Идет дальше. Надо поискать автомат. Позвонить этой дуре и сказать все, что она о ней думает.
— Девушка, можно с вами познакомиться?
— Я просто пройдусь рядом. Я мешаю?
— А можно телефон. Я буду изредка звонить…
“Извини, мне не надо звонить вообще”.
— Какая вы злая, однако.
И так далее и тому подобное. А тем временем телефон говорит ей, что подруга уже вышла. Но до проспекта еще не дошла. Ну что ж, надо опять возвращаться на проспект. И снова та же история.
— Девушка, что с вами?
“Ничего, все нормально”.
— Можно вас проводить?
“Нет”.
— Ну тогда счастливо.
“Вам тоже”.
И он продолжает стоять, смотреть, как она звонит. Жетона больше нет. И мобильника нет. Парень угостил ее жетоном. Какое благородство души! Но на том конце занято. Тем временем уже 9.40. По новому.
— Что-то случилось? Помощь милиции не нужна?
“Нет, я просто кого-то жду”.
— Если что — мы здесь.
Это наша доблестная мусоровка. Она заботится о себе.
Надо еще подождать. Может, пройтись теперь в другую сторону? Может, пока зайти к родичам через улицу. У ворот ей становится плоховато от того, что делает за воротами некто, сидя на кортофанах. Туалетов, наверное, мало в городе.
Желание зайти моментально исчезло. Тем временем подружка все не появляется. Для приличия надо подождать еще минут 15. О, наконец-то тихая улочка на сельхозе… Можно постоять здесь и понаблюдать за местом встречи. А что там блеснуло в темноте? Господи, и тут кто-то. Это ремень блестит. Просто парень вырабатывает самообладание. Дома, наверное, негде…
Девушка догоняет, что пора ей рисовать ноги отсюда.
03.2000 г.
АНДЕГРАУНД. ЗАКОУЛКИ ВЛАДИКАВКАЗА – 2
место действия: Владикавказ.
время действия: 1999 г.
образ действия: подпольный
цель: разведка.
объект: стрип-притон.
Приходилось ли вам читать когда-либо жесткие детективы. Чейза, Чандлера, Хэммета? Примерно то же самое, но менее жестокое, без перестрелок и погонь, вы сможете увидеть в ближайшие 5-10 минут (зависит от скорости чтения) на вот этой страничке. Конечно, до Сидни Шелдона далеко, больше похоже на записки дрянной девчонки Дарьи Асламовой. Но с местным колоритом.
Девушка 19 лет по имени Провинция подписалась все разнюхать про некую леди, занимающуюся стрип-хореографией. Некие люди стригли ее до того, что она резко сменила место обитания и стала предельно осторожной. Требовалось: первое — разнюхать о ней все; второе — втереться в доверие; третье — узнать подробности о сделках и суммах. На известные цели.
За несколько дней до этого она опять засветилась в средствах массовой информации. Процесс происходит следующим образом. Дается объявление о том, что набираются девушки. Танцевать в ресторане. Подготовка — бесплатно. Как сыр в мышеловке. Телефон — прежний. Он-то ее и засветил.
Провинции объяснили, что собираются девушки, у коих забираются документы якобы для регистрации трудоустройства, и начинается подготовка. Сюда входит “классическая” хореография (точнее, хероография типа: два прихлопа — три притопа). Потом оказывается, что с рестораном пока накладки, но через месяц при хорошем поведении обещают устроить. При этом желательно иметь среднее, можно среднее специальное образование. Но никак не высшее. Это может насторожить добрую тетю-хореографа.
Сначала подобное предложение насторожило саму Провинцию. Позднее те же самые некие люди объяснили, что она подошла по каким-то там, одним им известным, параметрам. Короче, доверить дело можно только ей, этакий десант в стан врага. Цель — потрясти “золотого” теленка. И нигде не распространяться.
Провинция позвонила вечером, но тетеньки дома не было. Была ее мама, которая сказала, что доченька учит девочек танцевать где-то за городом. На второй день тетенька все-таки оторвалась от серьезных занятий и была дома. Репертуар уже известен.
Да, они уже занимаются. Желательно приехать завтра на такой-то комбинат, куда-то в тьмутаракань. Да-да, конечно, nm` помнит разговор по телефону недельной давности. Которого, собственно, не было. Но такт предполагает хорошую память. А чтобы иметь клиентов, нужен такт.
На следующий день Провинция отправилась знакомиться с изнанкой города. Главное — не забыть свою роль. Сами мы не местные, учимся в училище, стипендию не получаем, паспорт еще не получили, но очень хотим танцевать. Конечно, в самом лучшем ресторане. И все время усиленно косить под Регину Дубовицкую.
Хорошо, таксист попался нормальный. Знающий город. Не то пришлось бы девушке пройтись от конечной остановки до нужного места еще километра три. Точнее, проплыть, как по каналам Венеции. Не прошло и двух часов, как Провинция добралась до места назначения. Какое-то действующее производство, в закоулках которого пряталась не то сауна, не то бордель. Вышел мужчина и попросил подождать. Девушки переодеваются. Переодевание затягивалось на добрых полчаса. Вышла женщина лет 45, в очках. Это и есть наша тетенька. Тут ее заинтересовало хореографическое прошлое Провинции (для тетеньки — Марины). “А разве вы не помните? В прошлом году приехала с Воронежа, куда ездила поступать, да так и не поступила, год проплясала в кабаре”. Ну конечно, она просто забыла. Столько девушек звонит!.. Да, восемнадцать Марине уже есть. Да, она разбирается в танцах. У нее были свои костюмы и свои танцы. В Воронеже. Прямо находка для тетеньки. Схавала.
Ну и дальше по программе. “Получилось так, что пока мы вынуждены зарабатывать здесь. Два часа — репетиции, потом — работа. За помещение тоже надо платить. Хорошо, хоть знакомые люди сдают”. Тут она решается впустить Провинцию. Холодно все-таки во дворе.
В первой комнате, в углу, притомилась компания пьяненьких мужчин. Комнатка отделана деревом, как в сауне. Мужчины лениво оглядели вновь вошедшую и вернули взгляды девице, что покачивала крупными бедрами под несуразную музыку и в несуразной одежде. Как в дешевеньком порно-фильме. Уолт Дисней мог бы получше нарисовать. За перегородкой переодевались две или три такие же.
Тетенька отвела “Марину” за перегородку, чтобы обговорить условия. Там продолжали быстро одеваться и раздеваться, нервно покуривать, причесываться и краситься. Полуобнаженные расплывчатые малолетки, возомнившие из себя show-girls.
“Это наши сотрудники. У кого-то день рождения. Это своя вечеринка”.
“Ничего себе вечеринка”,— думала про себя Провинция. Для одной “танцовщицы” вечер стоит от 50 до 100 рублей. Смотря сколько натанцуешь. Самое дорогое, по ее словам, — топлесс. Кроме того — чаевые, которые надо отдавать тетеньке, а уж потом она поделит. Провинция задумалась. “Надо с мамой посоветоваться. Работать же придется в вечернее время”…
“Да, да, конечно, посоветуйся”.
Ноябрь, 1999
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ МАДЛЕН
День рождения – это не праздник. Это головомойка и мозговыбиваловка. Не только для новорожденного. Для всех, кто с ним более или менее знаком. Во-первых, никогда не знаешь, что подарить, чтобы не получить тем же концом по тому же месту. Например, я уже побаиваюсь, что кое-кто выльет мне на голову очередной флакон ароматной жидкости с градусами. Не водки. Во-вторых, непереносимое застолье малознакомых друг другу друзей вышеозначенного именинника с никому не понятными анекдотами, вызывающими истерический смех с интенсивной жестикуляцией. После такого денька сам эпицентр действа (то бишь новорожденный) чувствует себя весьма опустошенным. Во всех смыслах, включая и душу, и холодильник.
Сие есть пример одного такого денька.
Мадлен сегодня исполняется 21 год. Она не собирается отмечать это событие. Но это – пока не набежала толпа голодных почитателей.
Анастасия – двоюродная тетка Мадлен, приехавшая из другого города на период празднования. Автор и исполнитель меню. “Покорила” гвоздем сезона – салатом из редиски, яблок, корольков, лука. И все это в уксусе. Заслуживает внимания фраза одного из дегустаторов этого салата: “А лук разве чистить не надо было?” Но это были корольки.
Хахел. На самом деле его зовут чуть-чуть иначе. А это имя характеризует его по отношению к Мадлен. Комментарии излишни. Явился уже поддатым. Верноподданным. С похорон. В сопровождении двух лиц.
Макс. Один из провожатых. Недавно остепенился сам и остепенил любимую девушку путем бракосочетания.
Василиса. Соседка и фаворитка Мадлен. Девушка с фигурой царевны-лягушки. После поцелуя Ивана-дурака.
Дунетхан. Девушка со взглядом волчицы. Очень привязана к Мадлен. Чувствует себя на этом мероприятия как не пришей козе баян.
Гоша. Второй провожатый Хахела. Состоит с ним в родственных отношениях. Носит в кармане пару колец. Одно – для себя, другое – для нее. Пока еще счастливой невесты.
Гордон. Друг Мадлен. Молчаливый, скромный товарищ, с трудом оторвавшийся от своего одноглазого друга-компьютера (в простонародье – РСюка).
Вроде все. Начинается представление. С утра Мадлен переругалась с кем только можно. Поэтому настроение никакое. Она побежала на очередные разборки. Анастасия пошла делать shopping. Ключи от квартиры у Дунетхан. Ее послали посидеть в квартире до их возвращения. Время 15.00. Дунетхан не сидится дома. Она пошла заниматься фандрейзингом (“искусство собирать деньги” в экономической терминологии). Надо же что-нибудь купить все-таки. Деньги, какие-никакие, нашлись. Помогли старые знакомства. Но домой что-то не получается вовремя. Транспорт переполнен. Даже моторы. Суббота. И уже 17.00. В марафонском темпе она добегает до подъезда. Там с авоськами стоит Анастасия. Мадлен еще не вернулась. Наверное, бить Дунетхан не будут. Может, только стукнут авоськой по голове. И правильно, сама виновата. Нечего заставлять людей ждать. Тем более, знает она Анастасию второй день. Да нет, не стукнули. Запрягли картошку чистить, мусор выносить, банки открывать. И все. Дешево отделалась.
Через десять минут появляется она. Та, кому предназначается коробка. Вооружившись ножницами, долотом и молотком, она принялась вскрывать. Повизжала малость. Для приличия. Но все равно приятно.
19.00. Звонит Хахел. Зачесало у него в душе что-то после недельного перерыва. Сказал, чтобы открывали двери пошире. Он едет со свитой.
Мадлен ушла в себя. Думает. Может, Гордона тоже позвать? Все равно уже не отвяжешься от остальных. Пировать – так всем миром. Появляется Гордон. Тоже рядом живет. С обычным набором. Вручает и удаляется с журнальчиком. Гордон гордый.
20.00. Анастасия все еще возится с хавчиком. Последние штрихи. Хахел с кентами успел сбегать в магазин и обратно.
Мадлен ходит с потерянным видом. Целует кого-то, кто-то целует ее с дежурными фразами. Расставляет что-то на столе, выцеживает улыбку. Но глаза выдают ее с головой. “Ну чего вам от меня надо, че вы здесь собрались? Оставьте мне моего Хахела и канайте”.
Макс внимательно смотрит на Дунетхан.
– Где-то я тебя уже видел! А… м… Я больше не кусаюсь… – краснеет до корней обильной шерсти.
Они виделись месяцев пять назад, выпили хорошенько под памятником Бэтмену в большой компании, в т.ч. Мадлен, Хахел, Гоша и еще несколько типов.
Потом развозили всех по хатам. Дунетхан досталось место на коленях Макса, где он ее и искусал. В ухе даже дырочка была после этого. Теперь он не кусается. Детство прошло.
Где-то около 21.00 всем нашлось по месту, где припухнуть. Пили водку и запивали тоже водкой. Все окосели. Некоторые поехали домой. А некоторые остались.
Мысли участников по ходу действия:
Мадлен: “Ну что ж, сидите, раз пришли. Хоть бы подарили что-нибудь серьезное. Дубленку, например”…
“Как вы мне надоели, вам не пора еще?”
Анастасия: “Что за странные люди! Столько пьют. И спать не дают”…
Гордон: “Мне бы доесть содержимое тарелки, а потом – домой, к компьютеру!!!” (Правда, он почитал вслух для Дунетхан статейку об искусстве раздевания девушки, но, в основном, молчал).
Гоша: “Какая на фиг невеста, Василиса блатнее. Смотри, какие ноги, какие глаза. Может, колечко примерить?”
Василиса: “Мамая сейчас будет пилить, вечеринка какая-то чахлая, еще этот прыщавый Гоша с голосом ящера. Неужели ему никто никогда зеркало не показывал?”
Дунетхан: “Какая беспонтовая компания. Что я здесь делаю? Надо что-то делать. Надоели эти бестолковые улыбочки и пресные шуточки”.
Хахел: “Интересно, Мадлен еще любит меня?”
Макс: “Интересно, эта рыба костлявая или нет? А то ел я в детстве сырую рыбу с костями и потрохами”…
Потом закончились сигареты. Дунетхан сбегала за очередной порцией никотина. Кто-то захотел чайку-кофейку.
Василиса упорхнула от Гоши. Он остался любоваться своими колечками.
Макс вызвал мотор и покатил в свое гнездышко.
Гордон вернулся к другу. Циклопу на интегральной схеме.
Анастасия прилегла и отправилась в сонное царство.
Дунетхан сделала то же самое, только в одежде и на стиральной машине в ванной.
Извлек ее оттуда Гоша, выбив дверь. С двумя волосочками на хилой груди, с Дунетхан наперевес Гоша выглядел весьма романтично.
Мадлен закрылась в ванной, а Хахел стал уговаривать Дунетхан раздеться. Спать пора.
Дунетхан хочет уйти, но ключи спрятали. Уже 2 часа ночи.
Гоша вроде спит, но его опять будят.
Дунетхан, не найдя ключей, устроилась на пороге. Хахел лег рядом, голова на тапочках. Теперь уже Дунетхан уговаривает его лечь нормально, на кровать. Хахел стал учить ее гавкать, как кударская собака. “Гау-гау”. Соседи наверняка были в восторге.
Наконец, оба уговорились спать как полагается. Как бы. Дунетхан через две минуты появляется в коридоре. Хотела незаметно пройти на кухню. Но ее увидел Хахел из другой комнаты. Натянул джинсы и пошел босиком. Холодно, блин.
– Ну пожалуйста, ложись спать.
– Нет, отдайте мне ключи.
– Я не знаю, где они.
– Тогда я здесь посижу. (На балконе.)
– Я тоже посижу. Я не могу тебя оставить.
– Я хочу спать в своей кровати.
– Понимаю, что твоя голова должна быть направлена точно на восток, но ты поспи пока, а завтра утром мы привезем твою кровать…
Тут появляется Мадлен в полотенце.
– Освободи мне балкон.
Ее игнорируют.
Мадлен берет Хахела под руку: “Пойдем”. Он поломался малость, потом пошел. Дверь за ними закрылась.
Дунетхан ищет ключ. В конце концов, она, как ребенок, она хочет уйти. Она не ночует где попало. На пол летит содержимое вазочек, коробочек, летят куртки, подушки. Ключа нет.
Мадлен, наверное, надоели звуки падающих вещей. Она выходит уже без полотенца.
– Что я тебе сделала, зачем ты поганишь мой день рождения?
В ответ – непереводимая лексика. Дунетхан не любит, когда ей кидают подушки у порога, уговаривают, как дауна, и когда на нее кричат. Пусть даже именинники.
Наконец ключ обнаруживается. У Мадлен. Дунетхан уходит. В три часа утра. Вслед ей летят два слова: “Чао, Барсик!”
Это чтобы подразнить.
Дунетхан уходит. На улице хоть не достают с предложениями лечь спать, не теребят чувство собственничества. Желание разбить окно не сработало. Зачем? Она не даун. (Хотя очень похожа.)
Она устраивается на каменной плите у въезда в гараж, голова на сумке. Спустя какое-то время холод прошел сквозь ребра. Дунетхан зашла в какой-то подъезд. Подремала между этажами подбородком на подоконнике. Со звуками первых трамваев она поняла, что можно уходить, стали зажигаться окна, поехали моторы.
Дома она не могла привыкнуть к теплу. Мама в непонятках. Почему так рано? Она думала, что Дунетхан осталась у Мадлен. Пусть думает. Зато самолюбие осталось целым.
Вот такой вот день рождения. Теперь Мадлен уверена, что легенды про ее днюху включат ну если не в “Нартские сказания”, то в устное народное творчество точно.
19.11.2000
ПАРАДИЗ
В своей трофейной красной шапочке я познакомилась с “Парадизом”. Сначала присматриваюсь. Какого сорта здесь публика. Из разговоров официанток можно сделать вывод, что компания сегодня собралась своя. Все знакомы между собой.
Колонки дрожат под потолком. Можно представить, что творится на втором этаже, где живут симпатичные мальчики. Бесплатная музыка и ежевечерняя качка должны убаюкивать их.
Спиртное сделало свое гнусное дело. И мне уже не удержать рук и ног, струящихся в разные стороны. Выбираю себе на СD-роме музычку пошустрее. Eifell65, DJ Alania. Вот только Prodigy у них нет. И ничего кислотного тоже. Есть Scooter сезона “весна-лето 1938 года”. Вот бы сейчас Fat Boy Slim!
Мои нестандартные извороты и перегибы в тазобедренном суставе вдохновляют почти всех на хореографические подвиги. Скользкое покрытие и балансирующие корочки высотой 9,5 см почти не мешают. Все выдохлись и пошли покурить. Слышу вопросы: “Моторчик, ты еще не устала?”
Мне надо позвонить. Где наши путешественники, что поехали в Минводы? Однако никого еще нет.
Зато есть маленький толстенький мужичок ростом до моего подбородка (заметьте, ростом я не Шакил О’Нил). Мне надо наклоняться, чтобы разобрать его слова. “Нет, не подумай, что я выпил. Я только вчера из Москвы, решил отдохнуть. Даже в Москве я не видел такого”… Какого? Вполне обычного. “Да нет, я поклонник вашего таланта. Проси, что хочешь, но потанцуй еще!” Ты завтра протрезвеешь, а я могу ведь и на машину развести. “Обижаешь, я не пьяный”. Дает все раскладки о себе, о работе (явно не хилой). “Хочешь квартиру в Москве?” Да, где жена с тремя детьми? “Ну что ты?” А, трое жен и один ребенок? “Ну что ты издеваешься надо мной?” Снимает с запястья золотые часы чуть меньше курантов и пытается сунуть мне. “На память”. Оставь себе, братан. У меня есть часы. Они падают. Он не замечает этого. Я поднимаю их и протягиваю ему. “Что это?” Часы.
Потанцевала еще малость. Он везде ходил за мной, успел пригласить на медляк, после коего я успела уйти через черный ход.
Хороший фестиваль, нечего сказать!
Помню, он просил завтра зайти около семи. Завтра около семи я была на другом фестивале. Потом мне передали, что он сидел на ступеньках “Парадиза” и чуть не плакал. Узнал где-то мои реквизиты. “Ну где она, пустите меня к ней”. Говорят, даже цепь голдовую приготовил, презентовать хотел. А я, редиска нехорошая, кинула.
…Мы, как птицы, садимся на разные ветки и засыпаем в метро.
2000
ДА, Я ТАКАЯ…
Почему на меня так странно реагируют? Вроде ничем особым не выделяюсь. Ну хорошо, горбоватый нос рассекает воздух издалека. Ну, иногда бандану нацеплю, ну и недавно появились штаны, ставшие уже трофейными. Зато пяти колец в ухе уже нет. Как нет ни одного дня на моей памяти, когда бы не оглядели с головы до ног и не откомментировали как-нибудь. Самый первый комментатор с утра — мама. Опустим все эпитеты, которые так ярко характеризуют меня. И не будем уточнять, что я безответственная босячка, без совести и всего остального! И вообще, как можно опаздывать каждый день в столь солидное учреждение, как СОГУ? В общественном транспорте со всех сторон тянутся указательные пальцы, которые, стоит мне их узреть, быстро прячутся и сменяются перешептыванием на неизвестные, недосягающие моего уха темы. Бабульки и дедульки долго вглядываются и провожают взглядом, зажав пенсне в прищуренные глазницы. Недавно одна бабулька повела себя весьма странным образом. Я, как это часто происходит, стояла на проспекте и пыталась дозвониться к некой особе по имени Дора. Никто не слышал моих звонков. Раздумывая о дальнейшем ходе событий, я повернулась как-то полубоком, опершись об звонительный аппарат. При этом верхняя пуговица рубашки расстегнута. Жарко. Я думаю о чем-то своем. Тут идет старушка и, не глядя на меня, выдавливает сквозь зубы (скорее, протезы): “Проститутка!” Я оглядываюсь. Просто из любопытства. Кого же она так любовно окрестила? но никого нет на три мили вокруг. Значит, это она обо мне? Но за что? Слышь, тебе чай, кофе или по зубам?
Ну, эта еще хоть сказала нормально, словами. Некоторые показывают неизвестные мне до этого телодвижения, о смысле которых я смею лишь догадываться. Но весьма смутно…
Утро. Я спешу на пары. Прямо по курсу — три пацанчика. Младше меня. Естественно, никаких лиц я не помню. Не вглядываюсь. От серьезных мыслей меня отвлек гортанный хрип, свойственный зоопарковым обитателям. Мельком брошенным взглядом вижу, что один из пацанчиков сложился вдвое и дико орет. Двое других тоже в восторге. Но поменьше децибелов. Это они так в школу ходят. Они прошли. С моего лица ушла серьезная мина. Я улыбаюсь во весь рот, во все оставшиеся 31,5 зуба. Еще приходилось слышать за собой, что ко мне приставать небезопасно, что я качок и штангистка, панк и рокер-брейкер, хорошо танцую и учусь, кажется, в Академии государственного сельскохозяйственного управления. А сегодня мне еще и спели “Как бы тебе повезло, моей невесте…” — хор им. Пятницкого местного состава. Станцевали посреди трассы. Риверданс. А слабо сыграть Эрика Клэптона с крыши Дома Быта?
9.2000 г.
