Одной из наиболее рельефных фигур в осетинской классике является И.В. Джанаев-Нигер, открывший принципиально новые пути в национальной литературе, которые, в свою очередь, определяли и продолжают во многом определять ее дальнейшее развитие. Немногие при его жизни осознавали всю масштабность сотворенного поэтом, но среди этих немногих были Александр Фадеев, Арсен Коцоев, Дабе Мамсуров, Леонид Семенов, Васо Абаев, Гриш Плиев и другие. Новое прочтение его произведений состоялось благодаря тому, что в 1968 году увидело свет трехтомное собрание сочинений (1). Приведенные в ней К.Ц. Гутиевым кропотливые изыскания творческого наследия и поэтической биографии Нигера, круга его общения, литературных вкусов и жизненных интересов – неоценимый и необходимый вклад в современное нигероведение.
Исследование поэтической, философской и гражданской биографий Ивана Васильевича Джанаева-Нигера – это особая задача. Гениальный поэт, критик, драматург и публицист. Одной из определяющих черт Джанаева-Нигера – как человека и как творца – было стремление к постоянному самосовершенствованию. Изучение его творческого наследия с такой позиции значительно дополняет наше представление об осетинском стихотворце и литераторе, расширяет понимание его личности и жизненного пути. Философское осмысление существующей действительности для И.В. Джанаева-Нигера – это обобщение личных взглядов на жизнь, символы веры и справедливость. Самобытный образ мышления, осознание сложности окружающего мира и места человека в нем – главные отправные точки его поэтического мира.
Следует отметить, что источник вдохновения И.В. Джанаева-Нигера исследователями его творчества легко усматривается в национальной духовной традиции. Могучие образы и герои устного народного творчества осетин становятся кумирами и воображаемыми собеседниками поэта. Личные переживания, символическое восприятие жизни, радость реального постижения мифа и бытия превращают творчество И.В. Джанаева-Нигера в “страсть души и сердца”. Здесь поэт выходит далеко за рамки индивидуального существования и ощущает свою сопричастность к великому творчеству народа. Яркое свидетельство тому – десятки сказаний, песен, легенд и мифов, собственноручно записанных им в различных уголках Северной и Южной Осетии. Гражданин, созидатель и вдохновитель, он обладал истинным, незамутненным видением многообразного мира творчества, где горизонты реальной жизни преломлялись в заманчивую красочно-образную мозаику воображения. Это феноменальное мировосприятие прослеживается во всем его творчестве, мощно подпитывает литературно-критические и философские размышления поэта-творца. Творчество его освящено с одной стороны – магическим сладкоголосьем нартовской эпопеи и поэтическим гением его духовного отца, Коста Хетагурова – с другой строны. Первая и коренная особенность нигеровского выплеска чувств, эмоций и образов – страшная, не опосредованная сила передачи личного восприятия, сила чарующая, демоническая.
Поэт рано познал этот демонический дух. Томительное и жестокое ожидание скорой смерти, словно амрановский сокол, терзало его душу:
Мрачна моя песня, печален мой стих…
Что делать?.. Я песен не знаю других.
Как сумрак могилы, та песня мрачна,
Как сердце поэта, угрюма она
И жгуча, как пламень, в его глубине…
Веселые песни неведомы мне (2).
Глубоки и искренни прорывы поэта к добру и свету. И на пути этом познал он все: и радость, и печаль, и трагедию, и вдохновение, и счастье будничного труда. Знакомить русскоязычного читателя с явлением такого масштаба и такого уровня таланта – занятие непростое. К сожалению, осетинская филологическая наука и литературно-критическая мысль чудовищно запоздали. Более того, смещена у нас и “внутренняя” перспектива понимания русскоязычного и переведенного Нигера. Для понимания каждого большого поэта нет мелочей, ибо сложнейшая система творчества передается лишь при условии максимальной полноты и точности.
В каждой национальной литературе рано или поздно появляется свой патриарх и покровитель – итог десятилетних поисков и испытаний, сбывшаяся надежда и, вместе с тем, залог будущих побед. Их историческая миссия заключается в том, чтобы ввести свой язык (читай – народ) в тесный круг “исторических” наций. Для Осетии в XIX веке таким патриархом был Коста, в ХХ – такой фигурой является И.В. Джанаев-Нигер. В первую очередь, это образ национального характера, своеобразный знак между архаикой и горизонтами будущего. Данному феномену в осетинской литературе была посвящена книга С.Т. Марзоева “Проблема положительного героя в поэзии Нигера” (3) и его отдельные статьи: “Слово о Нигере” (4), “Его певучий голос” (5). О природе его поэтического слова, призвании и роли поэта в мире писал в своих статьях, очерках, заметках и обзорах Х.Н. Ардасенов (6). Сюжетные основы поэм Нигера нашли свое обоснование в работе Х.М. Дзуццати “Из истории осетинской поэмы” (7). Поэтизации фольклорных сюжетов посвящено исследование Ш.Ф. Джикаева “Творчество Нигера и традиции народной поэзии” (8). И, наконец, попытка комплексного анализа всего творчества Нигера, в целом, успешно решена в монографии Н.Г. Джусойты “Нигер: очерк творчества” (9).
Как было отмечено в вышеперечисленных исследованиях, поэтическое мышление Нигера не уравнивает предметы, а вскрывает в них существенное: только в соприкосновении с иным они приобретают реальность и выпуклость. Поэзия Нигера – всегда диалог поэта с самим собой, поиск и открытие конкретного, вещного и, вместе с тем, обретение нового и абстрактного. Эта формула определяет его понимание природы, жизни и поэзии. Характерна в этом отношении роль других важнейших понятий нигеровской поэтики. Ключ к его поэзии – ритмика. Она и исходная метафора, за которой уже следует весь остальной образный мир, и воплощенное желание, и сопряжение несоединимого. Сведением этих “принципов” в нигеровской поэзии стала его книга “Думы Осетии” (10).
И.В. Джанаев-Нигер – сложная фигура. Произведения поэта, тесно связанные с его личной судьбой, кажутся нам особенно примечательными в этом отношении. В осетинской поэзии И.В. Джанаев-Нигер является прямым родоначальником и того направления чувств и мыслей, а отчасти, и действий, которое можно назвать “исповедальным”.
Сегодня мы с полным правом можем утверждать, что без имени И.В. Джанаева-Нигера облик современной осетинской поэзии был бы совсем иным. Его творчество, свидетельствующее о разрыве с традиционной формой и содержанием, было встречено с оттенком досады h враждебности. Выдающийся осетинский ученый Н.Г. Джусойты выделяет в творчестве Нигера несколько периодов: первый (1913–1917), второй (1917–1920), третий (1920–1927), четвертый (1927–1934), пятый (1934–1935), шестой (1936–1946). Первый, “ардонский”, характеризуется формированием основной черты его творчества, выразившейся в отказе от литературных стереотипов и моделей, в отмежевании от литературных школ и группировок. Нигер сразу же заявил о независимости своей творческой позиции. Язык первых его стихов говорит о неприятии любых направлений, существовавших тогда в осетинской поэзии, будь то романтизм, реализм, декадентство или символизм. Своеобразная поэтика привела критиков в недоумение: поэт ломал литературные каноны.
Бесспорно, творческая манера Нигера не имеет аналогов в осетинской поэзии: ни у кого из поэтов-современников невозможно найти такого слияния глубоко личного и социального, контрастного сочетания поэтических парадоксов и вечных тем – веры и неверия, ненависти и любви, жизни и смерти:
Ветер чуть слышным своим дуновеньем
Людям приносит тепло, благодать.
В мире под призрачным лунным свеченьем
Жизнь закипает опять и опять.
У человека рыдания в горле,
В темном углу на солому он лег.
Цепи холодные кожу натерли,
Жаром объят он, вконец изнемог (11).
Поэт из маленького горного аула Синдзисар И.В. Джанаев-Нигер позже не без основания скажет, что в сборнике “Стихи” (1936) взорвал язык национальной поэзии, чтобы достичь наибольшей выразительности, высветил основные проблемы современности и свел счеты с эстетикой модернизма. Быть может, он рано понял, как необходима поэту общественная позиция: речь не идет об участии в политической борьбе (Нигер был к ней довольно-таки равнодушным) или принадлежности к той или иной партии, а о том, чтобы знать свое место в поворотные моменты истории. Еще студентом Саратовского университета он понял, что политика и поэзия несовместимы (возможно, поэтому он и “дезертировал” с военной службы).
В 1918 году И.В. Джанаев-Нигер возвращается на Родину и после девяти лет просветительства (1918–1927) в возрасте 31 года становится студентом Горского пединститута, а затем и аспирантом ОСНИИ. С напряжением следил он за бурными событиями в литературной жизни. До насильственного сгона писателей в единый союз и репрессий еще далеко, хотя уже чувствуется напряжение. Нигер полностью поглощен “благообразием” поэтического восприятия, декларируя идею красоты как святости и святости как красоты – красоты строгой, подвижнической. Красота и подвижничество очень тесно связаны в осетинской народной психологии. Национальный фольклор предлагает множество “духовных сюжетов”, которыми сполна воспользовался в своем поэтическом творчестве И.В. Джанаев-Нигер (“Сын Уархтанага удалой Гуйман”, “Пир у Баделят”, “Сатай-хан” и др.).
Кажется, в осетинской поэзии двадцатых-сороковых годов теме красоты природы ни у кого не отведено столько места, сколько в его пронзительных стихах. Джанаев-Нигер мог быть лириком в традиционном для тридцатых годов духе, ведь поэтическая палитра у него была богатейшей. Он мог бы написать объяснение в любви даме сердца и оглушить лавиной метафор, и тихо-тихо прошептать нежнейшие слова. Но в его поэтическом арсенале не было места легковесной атрибутике повседневности. Его строка – голос непокоренной, несломленной поэзии тридцатых-сороковых годов. А сам И.В. Джанаев-Нигер – поэт-свидетель своей эпохи, что уже само по себе, как факт, заслуживает сегодняшнего внимания и признания.
И.В. Джанаеву-Нигеру при жизни удалось опубликовать всего четыре сборника стихов – три на осетинском (12) и один на русском языке (13). По сравнению с десятками книг постперестроечных поэтов – это может показаться мизерным. Однако количество не всегда переходит в качество, а трехгранная стрела нигеровской поэзии всегда была нацелена в Небо. Иван Васильевич, будучи человеком независимого и гордого характера, в своей жизненной ипостаси упрямо держался бескомпромиссной линии поведения. И всегда был верен себе. Всю жизнь писал, и лирика его отличалась той же несгибаемостью, что и он сам. Лирическая строка И.В. Джанаева-Нигера накалена до предела. Привыкнуть к такому страстному слогу было не так-то просто, поэтому многие его современники так и не смогли понять неповторимую огненную пластику речи поэта:
Что молвить? Как молвить? Внезапно немею,
Язык мой не в силах сказать ничего…
Да что там! Витийствовать я не умею,
Шторм в сердце, а слово, как камень, мертво.
Огонь наших душ – для народа пылает,
И чужды досужие вымыслы нам.
Поем мы, не в праздники слух услаждая,
Но песнь обращая скорбящим сердцам…
Мы слезы осушим тому, кто обижен,
И ношу возьмем у того, кто устал.
Мы с теми, кто голоден, бос и унижен.
Служить обездоленным – наш идеал (14).
Другой важнейшей составляющей, которая бурлит в его поэтическом творчестве, была концепция “художественного восприятия” в философской лирике. Дело в том, что в начале первой половины ХХ века в истории осетинской поэзии появилась новая форма национального типа философствования. Одним из первых на это обратил внимание Ш.Ф. Джикаев. Представляя поэта всесоюзному читателю, он писал: “Нигер глубоко чувствовал движение и обновление жизни в борьбе противоборствующих сил природы и общества. Он философски осмысливает явления жизни, конкретные изменения в характере горца… ломку его психологии, его духовную эволюцию. Поэтому его стихи… – это яркие картины острой драматической борьбы света и тьмы, ветра и туч, добра и зла… Эта борьба достигает высокого напряжения, в ней всегда побеждает солнечное начало…” (15).
В своей статье “Что представляет из себя художественная литература и краткое слово к нашим критикам” Нигер (16) дает следующее определение творчеству как таковому: “Художественная литература является такой же частью искусства, как и архитектура, музыка и т.д. Для каждой разновидности есть свой собственный материал. Скажем, для архитектуры – это камни, глина и т. д., для музыки – это звуки. А для художественной литературы – это слова. Каждый из этих материалов обладает своей особенностью: камни, глина, звуки и т.д. не одинаковы – одни красивее, лучше, другие хуже, менее впечатляющи. Не является исключением и судьба слов. Художественная литература предпочитает самые красивые слова” (17).
И.В. Джанаев-Нигер относится к той категории поэтов-философов, которые на собственном жизненном опыте проверяли свои идеи и выводы. Это было естественным состоянием души, непосредственным способом самовыражения в жизни. Философские воззрения в поэтическом творчестве И.В. Джанаева-Нигера далеко не случайное явление. Союз философии с поэзией – следствие определенного типа “художественного восприятия”, свойственного почти всем поколениям осетинских просветителей, что было обусловлено той эпохой, в которую пришлось им жить и творить. Можно сказать, что поэт вобрал в себя, благодаря своему “художественному восприятию”, национальный тип философского мышления.
Творческий путь поэта-философа невероятно сложен. Он ознаменован, как исходом, возвращением к себе (но уже новому Нигеру), собиранием самого себя, вхождением в новый поэтический мир. “Человек рожден для жизни, /Утверждайте свет!” (18). Этот закон гармонии человека и природы, по мнению поэта, и составляет бытие человека на земле. Воплощение этого закона становится краеугольным камнем его поэтической эстетики.
В стихотворении “Ложе Прометея” (19) автор ставит проблемы мифологической направленности. Стихотворение начинается с тезиса: “Мы гор сыны! – /Разрушив стены, /Мы вышли из тюремной тьмы… /Стремленья наши неизменны – /Одной свободы ждали мы!” Далее перечисляются: былых столетий тяжкий след, прах, пепел, мир проклятый, обломки века, поиски, пути, мир и труд святого права. Из всего этого поэт выводит сущность происходящих явлений и событий и ставит перед собой задачу их поэтического постижения, рисует мироощущение человека ХХ столетия, перед которым жизнь предстает как столпотворение образов вокруг духовной оси его души.
Ассоциативная цепь образов, совмещение, казалось бы, несовместимого, поиски новых связей между субъектом и объектом исследования знаменуют собой основу философской направленности лирики поэта. Постижение жизни и творчества требует от автора вещего труда, безупречного стремления к самому ядру земной жизни.
В художественных образах стихотворения “Условия – залог всего!..” отображены основные тенденции, близкие философским воззрениям И.В. Джанаева-Нигера. Это и вещее понятие пути, и понимание “Условия – залога всего!..” Поэту никогда не изменяло чувство историзма (20), ни в поздний, ни в ранний период его творчества. Истинность жизни и искусства он проверяет способностью того или иного явления внушить сильные переживания, ощущения. Так, душевно-чувственный спектр человеческой личности становится для него еще и этической, и эстетической мерой совершенства. Жизнь воспринимается им не только в границах видимой, земной реальности, но и в ее духовных проявлениях. Эти отличительные признаки его лирики были замечены исследователями его творчества (А.Х. Ардасеновым, С.Т. Марзоевым, Н.Г. Джусойты, Ш.Ф. джикаевым).
Философская лирика И.В. Джанаева-Нигера при кажущейся простоте предельно наэлектризована страстью жизни, глубоко фактурна, благодаря цельному взгляду художника на расстилающееся перед ним жизненное полотно. Отсюда лирическое “Я” поэта находит прямой выход на просторы мирозданья. Где он стремится и добивается евангельской простоты и библейской многозности слова. Нигер, как никто другой, вскрывает тайники человеческого сознания и подсознания, сложность взаимоотношений личности с окружающим его противоречивым миром. В его поэзии много общечеловеческой, земной и пронзительной правды.
Поэтический мир И.В. Джанаева-Нигера – это борьба, столкновения, противостояния, конфликты. Поэт-философ наблюдает их повсюду: и в природе, и в быту, и в душе… Неразрывность бытия красной нитью проходит через все творчество. И как тут не вспомнить пророческие слова Адама Мицкевича о том, что живое и цельное чувство – “До слуха и сердец достигнуть не успеет – /Уже гаснет на устах и в воздухе хладеет” (21). Ту же мысль высказывает один из героев Федора Достоевского Версилов, обращаясь к Аркадию: “А! и ты иногда страдаешь, что мысль не пошла в слова! Это благородное страдание, мой друг, и дается лишь избранным” (22).
И.В. Джанаев-Нигер был одним из самых ярких поэтов смутной эпохи тридцатых годов. В его поэзии с редкой искренностью отразились и разочарования, и радости, и иллюзии времени. Любовь и дружба, совесть и честь были для поэта не просто понятиями, а программой действий. Его поэтическая душа жила в постоянной тревоге за семью, за тех, кто служил Музе и Осетии, за тех, кто был несправедливо репрессирован. Облаченный в черную одежду, он больше походил на проповедника, чем на поэта. С уцелевших фотографий на нас смотрит не пятидесятилетний поэт, а озабоченный думой и тревогой старик. Если бы не его горящие глаза…
И.В. Джанаев-Нигер по натуре был борцом. Не случайно его лучшая поэма “Мулдар” содержит в себе героический пафос. Поиски героем социальной справедливости сопровождаются непрерывными конфликтами с апологетами вульгарного социологизма. Энергичный и убедительный в отстаивании своих взглядов, поэт получал немало ударов со стороны рабселькоровских активистов, литературной и партийной номенклатуры. Чем была вызвана их неприязнь? Несомненно, завистью к поэту, ставшему духовным лидером народа. Время порождало своих монстров, в которых “воедино” соединялись псевдолитератор, псевдореволюционер и псевдостроитель коммунизма. Пользуясь неразберихой, они писали клеветнические доносы на лучших представителей народа.
Идя против течения, поэт последовательно отстаивал право человека на нравственное самосовершенствование, постоянно удерживая свои интересы художника в орбите народного духа. Появление такого поэта, как Нигер, было знамением времени, времени, через которое он пронес “Думы Осетии”, ее тревоги и надежды…
Когда умирает поэт, в мире становится пусто, но его творчество открывает новые горизонты света, добра и справедливости. И.В. Джанаев-Нигер скончался 3 мая 1947 года. Поэт ушел в свою вечную обитель с чувством выполненного долга – он сполна развил тот дар, который получил от Всевышнего. Поэт был призван показать нам, своим потомкам, пример могучего движения ввысь, к истинному пониманию жизни и диалектики. Стихотворцы далекие от модных тем и постановочных триумфов зачастую являются побудительной силой глубинных исторических процессов. И.В. Джанаев-Нигер оттачивал осетинский литературный язык с молчаливым упорством скифского ювелира. Он создал новый стиль, позволяющий придавать обычным словам загадочность и многозначительность, свойственную устной поэтической традиции, с ее мудростью и обаянием. А лейтмотивом к жизни поэта могла бы стать библейская мудрость: “Путь праведных – уклонение от зла: тот бережет душу свою, кто хранит путь свой”.
ЛИТЕРАТУРА
1. Нигер. Уацмысты æххæст æмбырдгонд æртæ томæй: Фыццаг том: æмдзæвгæтæ. – Орджоникидзе: ЦИЧР.– 1966.– 683 ф.; Дыккаг том. Кадджытæ, драмон уацмыстæ. – Орджоникидзе: ЦИЧР.– 1968.– 590 ф.; æртыккаг том. Литературон-критикон статьятæ, нывæфтыд прозæ, арвистон.– Орджоникидзе: Ир.– 1968.– 668 ф.
2. Нигер. Исповедь // Литературная Осетия.– 1988. – № 71. – С. 119.
3. Марзоев С.Т. Проблема положительного героя в поэзии Нигера.– Орджоникидзе: СОКИ.– 1956.– 153 с.
4. Марзоев С. Слово о Нигере // Социалистическая Осетия.– 1966.– 22 ноября.
5. Марзоев С. Его певучий голос // Литературная газета.– 1976.– 1 декабря.
6. См: Ардасенты Х. Ирон адæмы зарæггæнæг // Мах дуг.– 1948.– № 5.– С. 21-24.; Ардасенты Х. Дзанайты Иваны (Нигеры) цард æмæ сфæлдыстад. Пред. к кн.: Нигер. Уацмыстæ.– Дзæуджыхъæу: ЦИЧР.– 1949.– С. 7-54.; Ардасенты Хадзыбатыр. Курдиатджын стыр поэт. // Цард æмæ сфæлдыстад. Критикон статьятæ.– Орджоникидзе: ЦИЧР.– 1962.– С. 93-128.; Ардасенов Х. Нигер. // Очерк истории осетинской советской литературы. – Орджоникидзе: СОКИ.– 1967.– С. 165-176.; Хадзыбатыр Ардасенов. Вперед, только вперед! (Литературный портрет). // Литературная Осетия.– 1967.– № 30.– С. 96-103.
7. Дзуццаты Х.-М. Ирон поэмæйы историйæ // Известия ЮОНИИ АН ГССР.– Цхинвали.– 1965 г. – Вып. XI. – С. 35-49.
8. Джикаев Ш.Ф. Творчество Нигера и традиции народной поэзии. // Фольклор и осетинская советская поэзия 1917-1841 гг. – Орджоникидзе: Ир, 1972. – С. 113-155.
9. Нафи. Нигер: Сфæлдыстадон очерк. – Орджоникидзе: Ир, 1990. – 279 с.
10. Нигер (Джанаев И. В.). Думы Осетии: Стихи и поэмы. Пер. с осет. // Сост. А. Кодзати. – М.: Сов. Россия. – 1981. – 192 с.
11. Нигер (Джанаев И. В.). Узник // Думы Осетии: Стихи и поэмы. М.: Сов. Россия. – 1981. – С. 13.
12. См.: Нигер (Дзанайты И.) æмдзæвгæтæ.– Орджоникидзе: ЦИЧР.– 1936. – 193 с.; Нигер. Уацмыстæ. – Орджоникидзе ЦИЧР. – 1941. – 120 с.; Нигер (Дзанайты И.). Кадджытæ.– Дзæуджыхъæу: ЦИЧР.– 1946.– 102 с.
13. Нигер (Джанаев И. В.). Избранное. – М.: Художественная литература.– 1935.
14. Нигер (Джанаев И. В.). “Что молвить?” // Думы Осетии: Стихи и поэмы. М.– Сов. Россия.– 1081.– С. 45-46.
15. Джикаев Ш. Поэзия борьбы и света. Пред. к кн.: Нигер (Джанаев И. В.). Думы Осетии: Стихи и поэмы.– М.: Сов. Россия.– 1981.– С .9.
16. Нигер. Цы у, цавæр у аив литературæ æмæ хæрз цыбыр ныхас критиктæм // Уацмысты æххæст æмбырдгонд æртæ томæй. 3 том. Литературон-критикон статьятæ, нывæфтыд прозæ, арвистон. – Орджоникидзе: Ир. – 1968. – С. 714.
17. Там же. С. 9-10.
18. Нигер (Джанаев И. В.). Мой фандыр // Думы Осетии: Стихи и поэмы.— М.: Сов. Россия.– 1981.– С. 49.
19. Там же. С. 93.
20. Джикаев Ш. Указ. статья. С. 11.
21. Мицкевич Адам. Стихотворения. – М.,1956. – С. 85.
22. Достоевский Ф. М. Подросток // Полн. собр. соч. В 30-ти томах. – Л., 1975. – Т 13. С. 102.
