Предисловие З.А. Мардановой.
Перевод с немецкого А. Золоева
Писать стихи Ильзе Тильш, тогда еще Ильзе Фельцман, начала, по собственному признанию, лет в восемь, чему способствовала атмосфера родительского дома, где нередко гостили поэты, художники и музыканты – друзья отца, практикующего врача с явно удожественными наклонностями. Первый сборник стихов появился – благодаря настойчивости издателя серии «Новая поэзия Австрии», буквально выманивавшего у Ильзе тексты – в 1964 году, когда авторессе было уже 35, а позади – изгнание из родной Моравии в 1945 году, учеба и защита диссертации в Венском университете, раннее замужество,рождение четверых детей и смерть двоих из них, бытовые заботы и поиски приработков. Из всего этого «выросли» стихи – далекие от праздника неоавангардистского раскрепощения духа и плоти, привычного для 60-х годов прошлого века, но легко вписывающиеся в более обширную парадигму «современной поэзии» (в противовес, так сказать, «классической»). Ее узнаваемые приметы – склонность к прозаизации стиха,отказ – полный или частичный – от строфы, рифмы,разложение или деформация предложения, этой смысловой единицы текста, до такой степени, что носителем смысла становится слово, отдельные слова, уже не связанные или же ослаблено связанные в предложение, замена каузальной связности текста монтажем, символа – шифром, раскрывающимся лишь в соотнесении с мотивным полем,но не с лирическим «Я», утратившим свой статус смыслового и смыслопорождающего центра, словом, все то, что должно сигнализировать об иной картине мира, где нет больше автономного цельного субъекта, живущего в доверии к миру,сложному и временами непонятному, но где все еще существуют причины и следствия,связь времени и пространства.
ФОТОГРАФИЯ С АЛЬФРЕДОМ
И ИОХАННОЙ ГЕССВАЙН
Семь раз улыбки застывали
на садовых креслах
семь раз за сто секунд
в свободном падении
жизнь застывала
в одном положении
уцепившись за глянец
цветной бумаги.
Под кустами сирени
среди изумруда травы
и желтых как воск
ноготков
мы спасались от веснушек
хотя чуть позже
их стало в два раза больше.
Мы беззаботно
братались со временем
его мимолетным мгновением
но все же
оно упорхнуло
ФЕВРАЛЬ
Слаще лишь дыхание гиацинтов
тех
что на моем подоконнике
белых розовых голубых
мать поставила их в вазу
на дворе снег
взрывается разрывами гранат
под копытами славной лошадки.
Бубенцы на санях
будто из сказки о Сивке Бурке
которая перемахнула
через хрустальную горку.
А гиацинты
белые розовые голубые
на моем подоконнике
благоухают
снег за окнами
источает
шорохи шелесты улицы.
Так кто еще полагает
что была у меня в сказке
белая одна лишь лошадка
и хрустальная горка
на моем пути
такая коварная
и такая гладкая.
НОЯБРЬ
Моя соседкаАдельхайд
уроженка Рудольфгнаде
что в Банате
прислала мне айвы
два огромных плода
цвета яичного желтка
из своего сада
что в Вене.
Они лежат за стеклянной панелью вентилятора
в небольшой корзинке
из рисовой соломки
отполированной детскими руками
на острове Тайвань.
туда же положила я и яблоко
привезенное мною из Польши
и кисть рябины
которую сорвала я
с ноябрьского дерева
которое было похоже на полыхающий костер
когда была в Моравии
недалеко от деревни Ченковиц.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ СЕГОДНЯ
Стань же серым ласковый
белым стань ребеночек
мы с тобою спрячемся
в трещине стены
среди мхов лишайников
под холодной льдиною
нежный мой мой маленький
горе переждем.
Детка стань же крошечным
или очень маленьким
скоро мяту с клевером
солнышко сожжет
и оно прибежища в травах не оставит нам
и тогда убежища
мы уж не найдем.
разве под булыжником
в скальной острой трещине
мы сумеем выстоять
выжить переждать!
Ох уж эти жалкие
огоньки надежды
ведь они не гаснут
на ветру дрожат!
Разве что на шепот
я теперь отважусь
ночью в снах ужасных
испугаюсь страшно
над землей сгоревшей
вижу пламя страшное
облака пожарищ надо мной кружат…
ОКОНЧАНИЕ ЗАСУХИ
В дни великой суши
зачахло и увяло слово
губы словно поизносившись
в беспомощном молчании
радости и страдания
друг на друге
утомленно затихли.
Окончание засухи
пришло вместе с едким
колючим словом
которым в сердце
артиллерия крови выстрелила.
Сердце взорвалось
затем медленно кровоточа
расцвело пышным цветом.
КОШКА
Время
с которого ты начинаешь
серьезно считаться
с собственной смертью
это когда ты решаешь для себя
не брать больше в дом кошек
потому что боишься
что она бы почувствовала
твое отсутствие
и страдала бы
когда бы тебя не стало.
* * *
Зачем останавливать часы
к чему придерживать бег времени
ведь то
сколько раз они уже пробили
ты уже знаешь давно
и так
ВСПОМИНАЯ СВОЮ ДОЧУРКУ ИРИС
Какой легонькой ты стала
мое дитя
гораздо легче чем тогда
когда на руках
тебя носила я
легче крылышка мотылька
легче летнего ветерка.
какой огромной и страшной
была моя боль
какой жестокой и бессмысленной
показалась мне твоя смерть
казалось еще немного и сердце
мое она разорвет.
Как перышко легкое
ты упорхнула мое дитя
и теперь
после долгих лет
знаю я
ты была солнышком моим.
Горе мое
стало тихим и сладостным
пальцы мои
становятся нежными и осторожными
когда к нему прикасаюсь я.
ВОПРОС
Когда проходя
по склону холма
мимо мельницы
ты увидишь как на летнем ветру
раскачивается алый цветок
на тоненьком стебле
Когда в горах
между хижинами
крытых железом
ты увидишь ребенка
весело отплясывающего
заливаясь смехом
или в метро
среди людей
с рыбьими безучастными
лицами
приметишь парочку
источающую саму нежность
Когда среди зимы
Тебе на лист бумаги
испещренный
гадостями о мире
сядет мотылек
что ты скажешь
когда в это мгновение
тебя спросят о чем-нибудь
и что ты
при этом
почувствуешь
СЧИТАЛОЧКА ДЛЯ ДЕТЕЙ ВОЙНЫ
Раз и два и три четыре
человек сидит у двери
солнышка не видит раз
нету у бедняги глаз
Три четыре пять шесть семь
отец остался на войне
смотрит он на травку снизу
сверху больше не увидит
Три четыре пять и семь
отец остался на войне
у братца лишь одна рука
вторая в поле у врага
Пять и шесть и семь и девять
война мимо не проедет
братец с фронта не придет
и домой уж не зайдет
маму больше не обнимет
и тебя не позовет
