Привилегированные слои средневековой Осетии
не имели общего названия. Возможно это связано с особенностями социального развития у равнинных и горных алан. Иногда в литературе все привилегированные сословия обозначаются термином уаздан. В историко-этимологическом словаре В.И. Абаева слову wazdan дано несколько значений: «1. Человек благородного состояния, дворянин, уздень, Edelmann; 2. Благородный, воспитанный, учтивый, вежливый, изысканный, изящный». Согласно В.И. Абаеву, «в феодальной Осетии wazdan’ы занимали среднее положение между алдарами-князьями, с одной стороны, и простыми крестьянами с другой. В феодальной иерархии их положение соответствовало примерно армянским aznvak’an, грузинским aznauri, кабардинским work. После монгольских нашествий с их катастрофическими последствиями для Осетии (Алании) сословные различия утратили былое значение. Но вплоть до революции в каждом из ущелий Осетии было несколько фамилий, претендовавших на звание wazdan и пользовавшихся известными, признанными царской властью, привилегиями» (Абаев В.И. ИЭСОЯ. Л., 1989, т. IV, с. 103).
Внесем небольшую поправку в данную трактовку
социального термина: к позднему средневековью он приобрел иные оттенки, нежели в аланский период. Во всяком случае, он не применялся в отношении феодалов т.н. «аристократических обществ», более того – уазданлагами в отдельных случаях именовали представителей крестьянской верхушки. В целом же следует отметить, что социальная терминология, применяемая к высшим сословиям у алан-осетин, возникла в разное время.
Процесс оформления социальных различий между разными группами населения алан начался еще в раннее средневековье, которое в науке принято относить к V-X вв. н.э. Закавказские источники той поры к элите аланского общества помимо «царей», «дворцовых и военных чинов» причисляли и «нахараров». Последний термин иранского происхождения. Его этимологическое значение – «областной правитель». Как показал А.П. Новосельцев, в начале н.э. прежние армянские наместничества превратились в полусамостоятельные княжества, владельцы которых известны как нахарары. У них в ту пору были свои замки, военные дружины и определенная территория.
Судя по армянским источникам, военной аристократии принадлежало видное место в аланском обществе середины I-го тысячелетия. Вместе с тем, те же источники отделяют «военные чины» от «нахараров», т.е. военную аристократию названные источники отделяли от родовой знати. И те и другие далеко отстояли от рядового населения. Здесь же отметим, что в середине I-го тысячелетия военно-служилая знать была неоднородной. Дружины возглавляли вожди-полководцы, а сами дружинники подразделялись на отдельные социальные группы. Это деление нашло отражение в языке. Высший слой алано-овской военной аристократии назывался багатарами. Следующая прослойка служилой знати обозначалась одним из ранних аланских полувоенных-полусословных терминов – алдар. Он восходит к периоду военной демократии и первоначально обозначал не более как «военный предводитель». Интересно, что аналогичное венгерское слово, заимствованное от алан, означает «начальник охраны», «начальник сотни». Наконец, существовала прослойка конных воинов, живших, главным образом, крестьянским трудом и почти ничем не отличавшихся от рядовых общинников. По существу, это та «младшая» дружина, которая хорошо известна по Киевской Руси.
Примерно в это же время у алан оформляются две общности: западная («ас-дигор») и восточная (в местности Артаз – равнина у входа в Дарьяльское ущелье). К 60-м гг. VI в. границы страны алан расширились: на западе они достигли Большой Лабы, на востоке – верховьев Аргуна. Процесс консолидации западных алан завершился на рубеже 40-50-х гг. VI в. социальным переворотом, в результате которого родоплеменная знать («соцарствующие» архонты византийских источников) была отстранена от управления. Письменные памятники той поры вождя западных алан называют басилевсом страны, ведавшего внешними сношениями части аланских племен, вошедших в его конфедерацию. В источниках неоднократно упоминается независимый правитель («повелитель», «глава») Саросий. Впервые византийские авторы говорят о нем в 558 г., когда Юстиниан, сын Германария, константинопольский военачальник в Колхиде, получил от него письмо. Саросий выступил посредником «царя» аваров, пожелавшего установить отношения с империей. Последний раз его упоминает Феофан в описании событий 571-572 гг., когда аланы приняли участие в войне с персами. Все это подчеркивает правоту исследователей, которые видят в Саросии главу западной аланской конфедерации, носившего титул сар-и-ос («глава овсов»).
В социальных переменах внутри аланской конфедерации второй половины I-го тысячелетия важная роль принадлежала военной аристократии, что выразилось в возникновении дружинного культа. С VIII в. бытуют амулеты в виде коня и всадника. По предположению В.Б. Ковалевской, «они могут быть свидетельством принадлежности воинов, носивших амулеты, к царской дружине – аланской гвардии». Высший слой военной аристократии алан – багатары – составил элиту социума, представители которого в конце IX или в начале X в. захватили царский трон. Письменные источники неоднократно сообщают о крупных аланских полководцах и неизменно называют их багатарами; это, на наш взгляд, свидетельствует о том, что мы имеем дело с социальным титулом, а не личным именем.
Византийские и закавказские авторы упоминают о багатаре алан конца IX в. – активном участнике политических событий на Кавказе. Возможно, ему принадлежал перстень армянского царя Ашота, обнаруженный в аланском погребении под полом северного Зеленчукского храма. В тщательно сложенном каменном ящике выявлен богатый сопровождающий инвентарь из 242 предметов, 170 из них – золотые или позолоченные украшения. В числе драгоценных находок и перстень-печать с альмандиновой вставкой, на которой вырезано имя армянского царя «Ашота сына Снбата» (886-891 гг.). Аланы в это время выступали в качестве союзников Армении. Перстень Ашота I мог в качестве подарка союзника оказаться у представителя аланской аристократии. Интересно, что в древнегрузинской летописи в описании событий той же поры упоминается «князь овсов Багатар», а в другом месте тот же алан назван «мтаваром овсов». К нему же относится и титул эристав – буквально «глава войска».
В X (возможно еще в конце IX) в. процесс консолидации алан завершился возникновением раннеклассового общества. Во главе молодого государства стоял царь, тесно связанный с элитой военной аристократии.
В наставлениях сыну византийский император Константин Порфирородный упоминает «державца Алании», который «мог парализовать своими набегами в хазарские «климаты» всякие их военные предприятия и держать их в постоянном страхе». Царю Алании Византия посылала грамоты с золотой печатью достоинством в два солида, и он именовался «духовным сыном императора». Владыки авазгов, иберов, албанцев и других горских народов получали от императора приказы, и «только властитель Алании трактуется как самостоятельный государь» (М.В. Бибиков). Интересно признание источника X в., исходящего из двора кагана: «царство алан сильнее и крепче всех народов, которые вокруг нас». В письме патриарха Византии Николая Мистика архиепископу Алании Петру аланский владыка назван «князем». В книге Ибн-Рустэ, завершившего свою работу в 912 г., имеется текст «Записки» анонимного автора с описанием ряда народов Восточной Европы и Кавказа. В терминологии «Записки» нашло отражение различие в характере власти государей и племенных вождей: если владыки русов, алан, хазар, булгар, «владения ас-Сарир» названы в нем маликами, то в отношении мадьяр и славян употребляются два термина – ра-аис (глава, предводитель) и малик, а о буртасах говорится, что «у них нет главы, который управлял бы ими». Масуди (еще один автор X в., чей труд получил высокую оценку историков; дореволюционные исследователи сравнивали Масуди с Геродотом, удивляясь «его разносторонней эрудиции») изображает аланского царя как могущественного государя. «Царь аланов выставляет 30000 всадников. Это царь могущественный, сильный и пользующийся бульшим влиянием, чем остальные цари». Помимо столицы – Магаса – у алан «находятся еще крепости и угодья, расположенные вне этого города, куда царь время от времени переезжает». Интересное свидетельство об аланах содержится в персидской хронике того периода «Худуд-ал-Алам»: «Царь их христианин. Он владеет 1000 больших деревень. Среди них имеются как христиане, так и идолопоклонники. Часть населения – горцы, а часть – жители равнины… Хайлан, город, в котором находится царская дружина».
Верховная власть в аланском обществе
сосредоточилась в руках высшего слоя военной аристократии – багатаров. Согласно Ибн-Рустэ, «царь аланов называется Б.гайр, каковое (имя) прилагается к каждому из их царей». Титул багатар первоначально применялся по отношению к полководцам, но с развитием классовых отношений он получил новый оттенок и некоторое время применялся в отношении царей. Таким способом, как нам представляется, аланские цари указывали на свою связь с определенным типом знати – военной аристократией. Одновременно царь носил заимствованный у хазар титул «кэркундедж». Иными словами, он являлся носителем и военной и гражданской власти. Средний слой аланских дружинников периода военной демократии – алдары – к Х в. превратились в особое сословие знати; слово алдар стало переводиться как «князь».
Роль знати, вышедшей из военной аристократии,
у алан оставалась значимой и в дальнейшем. В византийских источниках аланские аристократы-полководцы известны под разными терминами. Так, согласно Анне Комниной, при дворе императора Алексея находился «алан, по сану магистр, который был близок к императору и принадлежал к числу его домашних». Магистр – до IX в. высший византийский титул, присваиваемый членам неимператорских фамилий. Но в X в. – начале XII в. он постепенно выходит из употребления. Алан, упомянутый Анной, последний магистр, известный по византийским источникам. Комнина назвала еще одного крупного аланского полководца по имени Рамсик, причем назван он «эксусиократором». Во всех известных случаях этим византийским социальным термином обозначался правитель Алании. Напомним также сообщение Константина Багрянородного, хорошо осведомленного о социальной структуре Алании начала X в., об «эксусиократере Алании» и «архонте Ассии», контролировавшем Дарьяльский проход. По мнению М.В. Бибикова, в данном случае архонт обозначает местного аланского владельца. Отношения эксусиократора Алании и архонта Ассии напоминали, очевидно, отношения великого князя и местных князей Киевской Руси X в.
Высшие сословия восточной Алании, тесно связанные с Арменией, заимствовали социальный титул тагиата. Именно под этим титулом известны в дальнейшем феодалы восточной Осетии. От этого же термина произошло название общества в целом – Тагаурское; в него входили населенные пункты Дарьяльского, Кобанского и Даргавского ущелий. В самой Армении словом таг называли одну из инсигний царей – корону. А одним из основных терминов для обозначения царского титула являлось слово тагавор. Этимология таговор прозрачна – термин происходит от таг – «венценосец», «корона». По мнению Н.Д. Миклухо-Маклая, армянский термин таговор (венценосец, царь) – «довольно обычное наименование у мусульманских авторов восточных христианских государей вплоть до византийских императоров включительно».
Как видно, существенным фактором формирования
господствующего класса у алан являлось исполнение функций (военного) лидерства, а военная аристократия к моменту образования государства смогла потеснить старую родоплеменную знать. Другой важной общественной функцией, служившей источником формирования господствующего класса, являлось исполнение культовых обрядов.
Судя по переписке (912-925 гг.) патриарха
Николая истика с князем Авазгии, аланы приняли христианство в начале X в. по мнению некоторых авторитетных историков, например – В. Минорского, Г. Вернадского, академика А.П. Новосельцева – это произошло еще раньше, в IX или даже в конце VIII в.. В первую очередь крестилась царская семья, его дружина и часть знати. В аланском обществе, в котором раннеклассовые отношения лишь только утвердились, нельзя было ожидать быстрых успехов новой религии. Но как раз то обстоятельство, что в первую очередь крестились господствующие слои, обусловило социальный статус христианских проповедников. Правда, христианство у алан в послемонгольский период не сыграло сколько-нибудь значительной роли. Но исполнение жреческих функций также прокладывало путь в знать. Так, по фамильным преданиям нарских феодалов Хетагуровых, «нет никакого намека на то, чтобы Хетаг отличался военными доблестями или участвовал в походах или сражениях». Все редакции генеалогических и исторических преданий связывают Хетага со священной рощей. В 1850 г. Н. Берзенов опубликовал вариант предания, записанный им в Алагирском ущелье. Информатор уверял этнографа в том, что Хетаг «чудный святой», мог считать звезды, знал их все наперечет, предвещал бедствия, предугадывал смерть не только людей, но и животных. «Одним словом, знал причину и конец вещей». Все вместе взятое склоняет нас к мысли, что в формировании привилегий этого рода существенную роль сыграли культовые обязанности.
В связи с рассматриваемым вопросом представляет интерес социальный термин «царгасата»; специалисты справедливо выводят его из осетинского «царгас» («орел»). По редакции генеалогического предания, опубликованного В.Б. Пфафом, Царгас (фольклорный предок феодального сословия в западной Осетии), попав в Дигорию, долго скитался по Стырдигорскому ущелью. «Мучимый голодом, Царгас однажды, в отчаянии, лег отдохнуть. В это время пролетел над ним черный орел с горною индейкою (джумар) в когтях и как-то уронил свою добычу к ногам умирающего Царгаса… Поблагодарив бога, он устроился на этом месте и населил Стур-Дигорию выходцами из других аулов». В данном случае фольклорная традиция наделяет орла функциями посланника бога, спасителя Царгаса и патрона общества.
В 1808 г. Ю. Клапрот к западу от Донифарса осмотрел пещеру св. Николая. По наблюдению путешественника, многие жители часто приносили здесь жертвы; «они полагают, – писал он, – что святой является им в виде орла. Естественно, что орлы часто появляются в пещере, расположенной среди высоких гор, где они находят убитых животных. Когда жители Донифарса замечают орла, они рассматривают это явление как верный признак выигранного сражения». И в данном случае орел предстает в роли патрона, которому поклоняются и которого задабривают жертвами.
Другой путешественник – П.С. Паллас – оставил описание священной рощи царгасатов на горе «в верховьях Уруха, где он выходит из снежных гор». Каждое семейство занимало определенное место, на котором под деревом сооружался шалаш. «Здесь они раз в году празднуют в течение восьми дней праздник». В почитании орла этнографы видят отзвуки тотемического пласта верований. Приведенный материал позволяет предположить связь происхождения социального термина «царгасата» с религиозными представлениями алан-овсов, в частности, с верой в покровительство орла. Орел в индоевропейской традиции всегда находился на вершине «Мирового дерева» и часто выступал в качестве посланника богов.
В XIII-XIV вв. социальная структура алан претерпела существенные перемены. Вынужденное переселение равнинных алан в горы, где их соплеменники оседали и прежде, начиная с V в., сыграло существенную роль в развитии феодализма в ущельях Осетии. Всякого рода влияния, завоевания и т.д. нельзя не только преувеличивать, но и недооценивать. Часто именно внешние воздействия оказывались решающими для судеб народа. В горных районах Осетии XIII-XIV вв. можно выделить два типа синтеза: 1) столкновение общинных и феодальных структур с преобладающим, вероятно, значением первых; 2) взаимодействие раннеклассовых организмов и феодальной социально-экономической системы равнинных алан.
Первый тип синтеза характерен, например, для Уалладжира и Туалгома. Одним из главных условий сокращенного процесса развития является благоприятное соотношение социальных сил, что предполагает наличие класса или группы, которая становится движущей силой социально-экономических преобразований. Феодальная верхушка равнинных алан и стала тем социальным слоем, который ускорил политические преобразования в горах. Судя по фольклорным памятникам (историческим преданиям) и хронике ксанских эриставов, созданной между 1405-1410 гг., в Туалгоме в XIII в. феодальные отношения еще не утвердились. Попытки вытесненных с равнины аланских аристократов добиться здесь господствующего положения не увенчались успехом и они были изгнаны из Двалетии. Но в XIV в. источники отмечают в Туалгоме владельцев Сунгу и Амсаджана. Так, «Памятник эриставов» (ПЭ) описывает поход Виршела III в аул Мна Трусовского ущелья: «И была битва жестокая, ибо люди те были ловкими воинами, храбрыми и богатырями, и полностью в доспехах. И было /пущено/ множество стрел, подобно дождю частому, и /брошено/ множество камней, подобно граду, и скатываемых /камней/ в неисчислимом множестве. Тогда были убиты от большого числа стрел главы и богатыри их: Сунгу, Фареджан, Амсаджан, Багатар и многие другие».
Приведенное сообщение ПЭ относит к концу XIV в. Однако «овский царевич» Фареджан умер в конце XIII в., а его брат Багатар в 1304(6) г. Очевидно, создатель хроники объединил несколько разновременных событий. Следует отметить, что ПЭ прочно связывает Фареджана и Багатара с территорией Туалгома. Интересен и сюжет о «храбрых воинах», одетых «полностью в доспехи». Речь, по всей видимости, идет о княжеской дружине – военной аристократии. О Сунгу и Амсаджане ничего неизвестно. Правда, с именем Сунгу созвучно название реки и ущелья в Дигории – Сонгу(ти), возводимое к монг. сонг «дикий лук». Антропоним Амсаджан состоит из двух элементов. Длительный период составные имена выражали привилегированность социальной верхушки. В этом смысле, очевидно, за именами Амсаджан и Сунгу скрываются какие-то двальские владельцы, тем более, что хроника ставит их в один ряд с «овскими царевичами» Фареджаном и Багатаром. Сунгу и Амсаджан, вероятно, генетически связаны с аристократией равнинных алан, оттесненных в горы татаро-монголами.
Оседание в Уалладжире и Туалгоме части феодальной знати равнинных алан привело к взаимодействию разных укладов – общинных и феодальных структур. Взаимодействие целостных социально-экономических систем привело не к уничтожению одной из них под влиянием другой, а к трансформации каждой из них, которая положила начало новой ступени исторического развития. Иными словами, результатом синтеза в Уалладжире и Туалгоме стала не победа общинного строя, и не «экспорт» социальной структуры равнинных алан, а становление новых отношений в специфических условиях Туалгома и Наро-Мамисона, при которых темпы политогенеза ускорились, но сам процесс развивался иначе, чем в свое время на равнине.
Для остальных районов Осетии характерен второй тип синтеза – взаимодействие раннеклассовых и феодальных структур. В Дигории появление эмигрантов (равнинных алан) привело к столкновению двух социальных группировок: местной знати и пришлых феодалов. Это событие нашло отражение в «Песне об Айдаруке», возникшей на рубеже XV-XVI вв. Основная сюжетная линия фольклорного памятника – узурпация власти пришельцем Баделом (персонификация феодалов равнинных алан), оттеснением на второй план представителя местной знати Айдарука Кабанова. Подчеркивая автохтонное происхождение Айдарука, многие варианты предания о баделятах именуют его Дигор-Кабан, а от Дигора, по тем же вариантам, произошло все коренное население.
Утратив свои равнинные владения, аланские феодалы на новом месте добивались привилегий в яростной борьбе как между собой, так и с горскими старшинами. Противоборство завершалось полным истреблением одних аристократических кланов, лишением привилегий других, изгнанием из общества третьих.
К XVI в. формирование основного слоя феодалов в осетинских обществах, вероятно, завершилось, т.к. именно к этому времени относится оформление родословных алдаров и баделятов. Косвенно это подтверждается материалами российских посольств в Грузию, где упоминаются осетинские владельцы.
Через Осетию грузинские цари устанавливали связи с Россией, обращаясь к ней за помощью. Осетины оказывали послам России всемерную помощь. Например, владелец Ларса Салтан оказал большую помощь посольствам Родиона Биркина (1587 г.) и Семена Звенигородского (1589 г.). В статейном списке Звенигородского сохранились интересные сведения о Салтане. 25 сентября 1589 г. российское посольство прибыло в Ларс. «Салтан-мирза вышел к послам ко князю Семену да к dh`js Торху пеш, а с ним его человек з 10. А говорил: преж сего государевы посланники Родивон Биркин да Петр Пивов шли в Грузинские земли шли на мой же кабак, и яз государю служил, посланников его Родиона да Петра через свою землю провожал и дорогу им куда легче идти указывал и людей своих до Грузинские земли провожати их посылал; а которые были у государевых посланников люди и лошади больны, и тех людей и лошадей Родивон да Петр оставляли, в Грузию, идучи, у меня и яз тех людей и лошадей у себя кормил и лечил и за Родивоном и за Петром отпустил их здоровых. И Родивон и Петр, назад идучи из Грузии, реклис службу мою государю извести». Послы отвечали: «государь тебя пожалует под свою царскую руку и в оборону от всех твоих недругов примет и грамоту свою жалованную со своей печатью, как тебе под его царскою рукою вперед быти, и свое государево жалованье тебе пришлет». Салтан дал слово: «яз ныне хочу государю же служити по свою смерть…и на непослушников государевых воеводами и с кабардинскими князи ходити готов и на том государю правду даю, шертую, и вас провожаю до грузинские земли».
В августе 1604 г. Дарьяльским путем в Грузию воспользовалось посольство М.И. Татищева. Осетинский «старшина» высокогорного аула Джимара (в Трусовском ущелье) Берозов обеспечил членам посольства безопасный проезд, кров и пищу. Послы стали свидетелями междоусобиц между горскими феодалами: «Да сего ден, государь, лета приходили в Сонскую землю войною Солохов брат Ивак мурза с черкесы и повоевали село в украинном месте и в полон людей черных поймали». Покинув Ларс 3 августа 1604 г., члены посольства уже в первый же свой ночлег столкнулись с опасностью: «приходили, государь, на нас на первом стану в ночи горские люди с вогненным боем», т.е. с ружьями. Очевидно, имелся в виду какой-то отряд феодалов, ибо трудно себе представить крестьянина с ружьем в начале XVII в. Свидетельством слабости центральной власти в Грузии в указанное время является то обстоятельство, что царь не мог справиться с относительно небольшим отрядом своих противников. «И архиепископ и царевы ближние люди говорили.., что меж Черкасские и Юрьевы царевы земли есть горские люди, словут Осинцы (тагаурские феодалы – Ф.Г.) всего их человек з 200; и те люди Карталинским людем чинят тесноту, тайно приходя, побивают и грабят…»
Поздней осенью 1650 г. по пути в Грузию послы России Толочанов и Иевлев остановились в Анзоровой Кабарде. Сюда приходили «из гор два человека дигорцев смотреть государевых послов, а имена их Смаил да Чибирка. Им задали вопрос «отколе пришли, и каково владения, и для чево пришли». И они сказались дигорцы. Жилище их в горах, вверх по реке Урухе, а владелец у них Алкас мурза Карабугаев; а владенье его четыре кабака. А в кабаке, сказывали, жильцов дворов по двести и больше».
В конце XVII в. Грузия вновь стала ареной противоборства Турции и Ирана. Георгий ХI в своей борьбе с захватчиками опирался на осетин. По данным очевидца той поры капуцинского монаха Диониджо Карло, прибывшего в Тифлис в 1681 г., Георгий ХI «своего единственного сына женил на дочери осетинского мтавара. Осетины гордый народ, живут обособленно в лесах и охотятся на медведей и на прочую дичь. Благодаря этой женитьбе Георгий в нужное время найдет там убежище и окажет сопротивление персам». Примечательны и другие шаги Георгия, предпринятые им для укрепления связей с осетинами. В частности, он подарил известным осетинским святыням – Рекому и церкви в Дзвгисе – колокола.
Пытаясь установить связи с Россией, имеретинский царь Арчил осенью 1680 г. через Осетию отправил послов – архимандритов Макария и Гавриила – к царю Федору Алексеевичу с просьбой «об избавлении его от притеснений неверных турков и о позволении приехать в Россию». В письме царю Федору Арчил отмечал: «наше дело так пришло в бедность, у бусурман в подданстве находимся … и веру Христа и дедов держать мешают… турской султан войско прислал. И пришли и били, и нас они побили и с того места сбили и коли где буде помощь да и то с позволения Божия… при сем просим чтоб нужным и бедным православным христианам помочь».
Как и прежде в отражении агрессии извне Грузия опиралась на помощь горцев, включая осетин. В конце XVII в. нарские осетины во главе с Гоци – военачальником из рода Хетага – вновь пришли на выручку грузинским воинам. Гоци в единоборстве сразил персидского великана и получил в дар от грузинского царя серебряную чашу с надписью. В этнографическом очерке «Особа» (1902 г.) К. Хетагуров писал: : «Чаша цела и до сих пор переходит от отца к старшему сыну».
В позднем средневековье общества Осетии четко делились на два типа: 1) т.н. аристократические (Тагаурия, Дигория) с достаточно развитыми феодальными отношениями, 2) т.н. демократические (Куртатинское и Алагирское общества), в значительной степени сохранившие архаические элементы организации жизни социума. Общественный уклад отдельных общин демократических социумов скорее следует квалифицировать как военно-аристократический, нежели раннефеодальный.
Феодальная знать Северной Осетии подразделялась на несколько сословий. В Куртатинском и Алагирском ущельях высшее сословие носило название уазданлаг «благородный человек» или тыхджын мыггаг «сильная фамилия».
Сведения о численности привилегированных фамилий неопределенны. Например, из куртатинских феодалов по документам середины XVIII в. нам известно имя только одного старшины – «Патермирза Давидов сын прозванием Кутат», после крещения в Петербурге – Егор Куртаулов. Но таких фамилий в то время в Осетии не было. К сожалению, источники не сообщают о нем ничего существенного. В настоящее время трудно установить фамилию Патера (Батыра) Куртаулова. Известно лишь, что он жил в с. Дзвгис.
В Дзвгисе до сих пор рассказывают предание в котором говорится, что Патермирза Кутатский – это старшина аула Батыр Абациев (Абациса). Он «был известен не только в Куртатинском ущелье, но и во всей Осетии», три года провел в Петербурге, где выучился русскому языку и грамоте, приобрел много друзей и знакомых. Позднее послал в Петербург сыновей, там «они учились и стали офицерами и генералами». Как повествует предание, во время отправки осетинского посольства в Россию Батыр Абациев не мог назвать своего имени и фамилии из-за того, что его родственник убил кабардинского князя и Батыр опасался кровной мести. Предание есть предание и в нем много неясного. Например, непонятно, почему в ней Абациев назван старшиной аула Дзвгис? По архивным документам XVIII в. и литературным свидетельствам XIX в. в Дзвгисе старшинами были Фарниевы.
Архимандрит Пахомий летом 1750 г. сообщил в сенат, что «междо Кутатским народом» кроме Патермирзы еще имеются старшины «человек до седьми, кои де тем народом правят все общим согласием». Архимандрит не назвал имен и фамилий этих уазданлагов. В «Именном списке осетинских старшин», составленном А. Батыревым в 1774 г., значатся Гуци Гуриев, Жангирей Соков, Солта Фарниев, Бата Томаев, Нафи Сузаков, Гоги и Федор Цопановы, Бахтигирей Есиев, Фома Быдаев. В Алагирском ущелье «других лутчее и надежнее» были Нафи Занзиев, Чомак Сохиев, Георги Агнаев.
Привилегированное положение куртатинской знати выявляется при помощи документов сословно-поземельных комитетов. Один из них, во главе с Кодзоковым, с 1858 г. собирал сведения по данному вопросу при помощи депутатских групп от соседних обществ. Интересны письменные показания депутатов от Куртатинского общества, данные чиновникам комитета 28 января 1860 г. «Выбранные народом из всех сословий Куртатинского общества, почетные и заслуживающие доверия депутаты, в присутствии комитета, относительно своего сословия, ищущего преимущества пред другими сословиями этого общества, показали следующее: в обществе нашем, как теперь, так и при предках наших, пользовались некоторою предпочтительностию (не только между своим обществом), но и в других соседних народах, следующие фамилии: Арисхановы, Боговы, Борсиевы, Гумецаевы, Гуговы, Гуриевы, Габисовы, Гайтовы, Есиевы, Сокаевы, Томаевы, Тезиевы, Цаликовы, Худзиевы и Цопановы, а также Цимитинские: Елоевы, Карджиевы, Гутиевы и Таучеловы; но особого наименования по происхождению все вышеназванные фамилии не имели, кроме общего Куртат». Знатность происхождения подчеркивалась равноправными браками с соседними феодалами – фактор в средние века весьма показательный, действительно подтверждавший равное положение сторон. Другим показателем особого статуса являлась «кровная плата», у высших сословий превосходившая размер платы за кровь у рядовых крестьян. Не случайно депутаты отметили: «По кровомщению с баделятами и алдарами были равны». Симптоматична информация о зависимом населении. «Подвластных людей (т.е. целыми деревнями, как в Кабарде) мы у себя не имели, а имели только кавдасардов и холопов, точно в той же зависимости, в какой находятся таковые у баделят и алдаров».
17 мая 1860 г. показания по этому же вопросу давали депутаты от кабардинского народа: «в Куртатинском обществе, сколько мы слышали, есть высшее и низшее сословие, но из каких именно состоит это общество и в каких отношениях между собою – нам не известно. Мы слыхали только, что там есть почетные фамилии». Согласно показаниям депутатов от Джераховского общества, «благородные» фамилии куртатинцев «пользовались равным уважением и значением с тагаурскими алдарами и дигорскими баделятами, как по родственным связям, так и по кровомщению; но имели-ли в своем обществе особую власть или влияние на других, называемых низшими сословиями, мы не знаем».
Еще раньше, 18 августа 1859 г. показания дали депутаты от Дигорского общества: «сколько можем припомнить с детства нашего, сколько слышали мы от отцов наших…, что в Куртатинском обществе известны были 9 фамилий: Гайтовы, Томаевы, Тезиевы, Есиевы, Цаликовы, Борсиевы, Цопановы, Гуриевы и Фарниевы. Они носили общее название Куртат. Пользовались в своем народе одинаковыми правами с кабардинскими узденями 2-ой степени, т.е. подвластных имели одних кавдасардов и холопов, которых имеют и в настоящее время… из упомянутых выше фамилий некоторые женились на дочерях тагаурских алдар и отдавали своих дочерей за алдар при одинаковых условиях».
Депутаты от Алагирского общества «указали на те же 9 фамилий из высшего сословия, но с присовокуплением к ним еще 2-х – Арисхановых и Худиевых. Эти 11 фамилий пользовались особым уважением не только в своем обществе, но и от всех соседних народов и именовались куртатинскими узденями, так что они имели равное по женитьбе родство, как с тагаурскими алдарами, так и с дигорскими баделятами. Особых вольных людей в зависимости не имеют, а есть у них… кавдасарды и холопы».
23 января 1860 г. показания по данному вопросу давали депутаты от Тагаурского общества. Отметив те же 11 фамилий, «носивших название Куртат», депутаты подчеркнули, что «по бракам фамилии эти имели обоюдное родство с баделятами, алдарами и кабардинскими узденями…Подвластных людей в зависимости не имели, а есть только у них, как мы слышали, свои кавдасарды и холопы; над первыми из них они не имели тех прав, как алдары и баделята, т.е. податей им не платили, а за право пользования их землями куртатинцы брали с них условленную плату».
Таким образом, согласно показаниям депутатов от горских обществ Центрального Кавказа, в Куртатинском ущелье имелось сословие уазданлагов «благородных людей», которые имели своих кавдасардов и холопов. Интересно, что нормы обычного права горцев Северного Кавказа фиксирует право владения названными категориями зависимого населения только за благородными сословиями.
Представители привилегированных сословий Куртатинского и Алагирского обществ за военную помощь царям Грузии получали от последних грамоты об азнаурском (дворянском) достоинстве, «награды красными товарами», земельные участки и т.д. Так, 3 августа 1859 г. во Владикавказе житель куртатинского аула Кора Аузби Томаев подал прошение в комитет для разбора сословно-поземельных прав жителей Военно-Осетинского округа. В нем претензии на дворянское достоинство обосновывалось многочисленными грамотами грузинских царей, даровавших Томаевым «дворянское (азнаурское) достоинство». По заверению Аузби, 15 (!) «таких грамот» 12 января 1846 г. были «поданы в Тифлис в Комиссию, учрежденную по распоряжению наместника Кавказа для разбора взаимных жалоб князей Мачабели на своих крестьян в Осетинском округе». Далее А. Томаев подчеркнул, что « в горах, в ауле Кора /имеет/ собственные хлебопашные и сенокосные земли и несколько домов крестьян».
К прошению прилагалось «Свидетельство», выданное Георгию Вахтанговичу Томаеву, согласно которому он признавался выходцем из аула Кора Куртатинского ущелья. Родственники Вахтанга – Василий и Баграт – подтверждали, что за ним в Кора закреплена его доля (хотя в этот момент он с сыном Георгием уже являлся жителем Тифлиса) – часть земли и крестьян. В этом же «Свидетельстве» князь Мачабели подтвердил наличие зависимых крестьян у Вахтанга и Георгия Томаевых и в Грузии. Справедливость приведенных показаний подтвердили также азнаур Кайхосро Марзов, князья Сулхан Тактаков, Эриставов, Гордзим Мачабелов, полковник Шанше Эриставов, дворяне Иосиф Амираджабов, Максим Эмозидзе.
Куртатинские таубии использовали труд крестьян. Примером могут служить те же Томаевы. Им принадлежал аул Верхний Кора; его угодья обрабатывались не только кавдасардами (зависимой категорией населения), но и фарсаглагами (крестьянами-общинниками). Очевидно, фарсаглаги пользовались собственными землями Томаевых и за это несли им определенные повинности.
В 1860 г. Томаевы из Кора обратились в сословно-поземельный комитет с прошением, в котором обосновывали свое право на «дворянское звание» тем, что их предки издавна «пользовались этим достоинством», имели «своих крестьян и кавдасардов». Грамоты грузинских царей XVIII в., документы XVIII-XIX вв. российской администрации на Кавказе однозначно говорят о Томаевых, как о «дворянах» (азнаурах), «старшинах» из аула Кора, владевших большими участками земель, имевших зависимых крестьян, в том числе кавдасардов; их собственность состояла не только из большого числа земельных угодий, скота, но и из значительного числа наличных денег. Где бы Томаевы ни находились, всюду они выступали как крупные, крепкие хозяева. Приведем в качестве примера один из архивных документов.
Список Рокским участкам земли,
принадлежащих Григорию и Харитону Томаевым:
| пахотные участки | от кого и за что получили |
| 1) Кугай-хуым | у Цицка и Коте Томаевых по неизвестной причине |
| 2) ”Фаллаг фарсы хуым (Муриты хуым) | у Дзахо и Дахчико (ныне у сына Дахчико – Ягора) Плиевых в залог за 1 корову |
| 3) Уалдзаджы хуым | у Дахчико, ныне у Ягора Плиева за 30 рублей |
| 4) Масыгкомы хуым | у Нико Плиева за корову и теленка |
| 5) Этой бонган | у Науи Плиева за 7 рублей |
| 6) – // – | у Теба Томаева за быка и козла |
| 7) Алардыйы быны хуым | у Теба Томаева за быка и козла |
| 8) Царды хуым | у Козоновых за 120 рублей |
| 9) Змисы хуым | у Бега Томаева за 5 рублей |
| сенокосные участки | |
| 1) Дзадзийы уыгардан | не известно у кого |
| 2) Сбайы фазаны уыгардан | у Дави Сырхаева за 10 рублей |
| 3) Цыфджи уыгардан | у Дави Плиева за 50 или 60 рублей |
| 4) Тозлари уыгардан | не известно у кого |
| 5) Кадысары уыгардан | у Дзанхота Џлиева (не известно за сколько) |
| 6) Уаллаг фазы уыгардан | – // – |
Помимо кавдасардов, Томаевы имели в зависимости и крестьян, пользовавшихся их земельными участками. Были у них и наемные работники. Сохранилось «Условие», регулировавшее отношения между наемными работниками и их хозяином Дохцико Томаевым: «1855 года генваря 12 дня даю сие Условие в присутствии пристава господина подполковника кавалера Гайтова, Ардонского аула старшине юнкеру Дохцико Томаеву в том, что я и сын мой Алексей Филиевы обязуемся жить посмерть нашу в доме Томаевых совместно с ними, и делать им услугу согласно данного условия покойным отцом моим, но с тем только условием, что я и сын мой в крестьянстве им не принадлежим и они не имеют никаких прав продать нас кому-либо на сторону… Пицы и Алексей Флиевы. При сделании сего Условия свидетелями были: Дохцо Демуров, Бибо Малихов, Дар Калагов, Дохце Цогоев. Подписи их заверяю: пристав Алагирских и Куртатинских народов, по кавалерии подполковник Гайтов».
Помимо земельных угодий, большого количества крупного и мелкого рогатого скота, табунов лошадей Томаевы располагали и немалыми наличными суммами. Об этом можно судить, например, по следующему документу: «1856 года 7 марта я, ниже сего подписавшийся из дворян, Моисей Касаевич Томаев, даю сию подписку дворянам Гавриилу Мамукичу, Михаилу Парсадановичу и Дохчико Иваковичу Томаевым в том, что я занял у вас двести пятьдесят рублей серебром сроком впредь до востребования; так чтобы по истребовании ваших упомянутых денег 250 рублей беспрекословно уплачивать мне вам, в чем и подписываюсь».
На рубеже XVII-XVIII вв. влиятельной фамилией в Наро-Мамисонской котловине являлись Елихановы. В последней трети XVII в. они поддерживали дружеские отношения с карталинским царем Георгием ХI и его братом Арчилом. Георгий и Арчил неоднократно бывали в горах Осетии: Зарамаге, Цее, Тагаурии и Дигории. Отсюда Арчил добивался возвращения утраченного имеретинского престола и устанавливал связи с Россией. Где-то здесь Арчил написал свою поэму «Спор между Таймуразом и Руставели».
В 1688 г. в Картли воцарился Ираклий I. Сыновья Арчила – Александр (впоследствии соратник Петра I и первый фельдцехмейстер русской артиллерии) и Мамука скрывались в осетинском ауле Зарамаге. Когда же Ираклий по требованию проиранских кругов послал чиновника Бардзима с войском для захвата детей Арчила, осетины во главе с Елихановым вынудили вернуться их ни с чем. Детей Арчила Елиханов отправил в Дигорию. В 1703-1724 гг. в Картли правил Вахтанг VI, хорошо знавший Осетию, ибо с дядей Арчилом не раз находил убежище в Зарамаге и Дигории.
В 1719 г. часть «осетинских дворян» Елихановых переселилась в Грузию. В течение XVIII в. туда же прибыли «осетинские дворяне Годобрелидзе… Шалмеликисшвили, осетинские дворяне из Двалети».
Один из Елихановых – Зураб – воспитывался при грузинском царском доме. Являясь видным политическим деятелем, он при Вахтанге VI играл большую роль. Архимандрит Пахомий в донесении Синоду от 12 апреля 1745 г. сообщал о З. Елиханове: в Касарском ущелье «между ими знатной фамилии есть один .. и оному главному имя Зураб Елиханов. У грузинского царя в доме воспитан и диалект грузинский хорошо знает, тако же и божественное писание знает же и как в сих местах, так и во всей Осетии он знатный человек и знают ево от самых горских черкасов по тракту до внутри Осетии. Главные люди все ему родственники и свойственники и сей Елиханов и в России бывал».
По свидетельству иеромонаха Ефрема, З. Елиханов был казначеем Вахтанга; вместе с ним отправился в Россию, жил в Москве и Санкт-Петербурге, в Осетию выехал в 1734 г. По данным синодальной канцелярии, З. Елиханов «послушных имеет около 3-х тысяч человек».
Мощным импульсом для развития феодальных отношений стало переселение на плодородную равнину в начале XIX в. Например, в 20-х гг. XIX в. Цаликовы переселились в Кадгарон, Есиевы, Тезиевы и Борсиевы – в Саудаг. На новом месте феодалы значительно увеличили эксплуатацию крестьян.
В восточных районах Северной Осетии класс феодалов составляли уазданлаги. В литературе и документах первой половине XIX в. их очень часто называли тагиатами или тагаурцами – производное от имени мнимого предка местных феодалов Тага. А. Гактгаузен, например, писал: «В Северной Осетии существует особенное дворянство, состоящее из 12 родов, названных тагаорцами. Они будто бы происходят от армянского князя Тагаора (Венценосец). Все они в северных странах занимают наследственную должность сельских старшин (эльдер)». В 1847 г. уазданлаги получили официальное наименование алдар (термин «алдар» («эльдар», «эльдер») встречается в работах путешественников конца XVIII – начала XIX вв.); в западных районах Северной Осетии высшие сословия носили названия баделята, царгасата, гагуата. В 1859 г. тагаурских алдаров было 115 семей. В 1864 г. в 115 алдарских дворах проживало 551 человек обоего пола. В то же время все население Тагаурского общества исчислялось примерно 2000 дворами и до 10000 душ обоего пола. Иными словами, алдарское сословие составляло 5,5% всего населения. По данным «Очерка сословного строя в горских обществах Терской и Кубанской областей», составленного чиновниками Терско-Кубанской сословной комиссии, баделята в Дигории пользовались бульшим влиянием и властью над народом, чем алдары в Тагаурии. Баделята «могут быть сравнимы только с первостепенными ворками Кабарды (их «власть подобна княжеской в Кабарде», отмечал в 1812 г. Д. Буцковский). Нет ни одного сословия в Дигории, которое не находилось бы в зависимости от них». Как писали путешественники, дигорские крестьяне «зависят от Бадиллов или Бадиллатов, рыцарского сословия, живущего в горах». В 1845 г. баделятов было 45 семейств (169 д.об.п.). Кроме баделятов в Дигории к высшему сословию относились гагуата в Донифарсе и царгасата в Стыр-Дигории. В 1864 г. в горах и на равнине проживало 32 двора царгасатов (118 д.об.п.) и 13 дворов гагуатов (147 д.об.п.). Из всего населения Дигории (1350 дворов) сословия царгасатов, гагуатов и баделятов составляли соответственно 2,3%, 0,9%, 3,39%.
Привилегированные сословия, отмечали чиновники сословно-поземельных комитетов, «владели на правах помещиков другими группами, носившими разные местные названия». Самую тяжелую работу в доме и хозяйстве алдаров и баделятов выполняли кавдасарды. Кроме них феодалы эксплуатировали и часть основной массы крестьян – фарсаглагов, не имевших собственных наделов и сидевших на земле знати. Согласно адатам, во время сева, жатвы и покоса кормов для скота по одному фарсаглагу с каждого двора «на хозяйском корму» должны были отработать на земле алдара по одному дню; во время праздника доставляли съестного и бузу. В течение года фарсаглаг платил феодалу: весной ягненка, осенью барана, овечий сыр, 10 фунтов масла или четверть пшеницы, мешок хлеба, в случае убоя скота – часть туши. Некоторые алдарские фамилии за позволение селиться в своем ауле брали по корове со двора.
Единицей обложения был двор. Феодалы именно на двор распределяли повинности. Не учитывалось количество рабочих рук в крестьянских дворах, обеспеченность инвентарем и скотом. Равномерное распределение ренты между дворами позволяет предположить, что земельные наделы крестьян внутри вотчины были примерно одинаковыми.
Распределение ренты между феодалами в различных владениях осуществлялось по-разному. Если землевладелец был один, то все повинности крестьяне несли ему. Если их было два и более, то предварительно земля делилась между ними, а затем каждый получал повинности с тех жителей, которые пользовались его участком. Если вотчина находилась во владении неразделенных родственников, то рентой пользовались сообща. Например, крестьяне Балты платили подати «Девлет-Мирзе Дударову, а после его смерти двум его сыновьям Джена и Казбеку, которые земли не делили». Земли аула Нижний Кобан были поделены между Тулатовыми на три части, аула Верхний Кобан – между тремя братьями Кануковыми, селения Нижний Карца – между братьями Есеновыми и т.д., соответственно крестьяне несли повинности каждый своему феодалу.
Кроме ренты крестьяне несли многие непоземельные повинности в пользу хозяев аулов. Если кому-нибудь из феодалов приходилось платить за кровь, то крестьяне должны были вносить в уплату «кто вола, кто корову, кто медный котел и т.п.». В стычках между привилегированными фамилиями подвластные выступали на стороне своих алдаров.
Существовали нормы, «нравственно выражавшие превосходство благородного происхождения» феодалов «над черным народом». Эти нормы заключались в «оказании почета» феодалу при встрече, сопровождении его в поездке и т.д.
Важной прерогативой феодалов был сбор пошлин с проезжающих через их владения. По свидетельству путешественников, «каждый отдельный вождь взимал большую сумму за право перехода по своей территории. Платили и другие сборы в виде одежды, материи, кожи и пр.»
В 1799 г. тагаурские феодалы не пропустили в Грузию отряд из 60 новобранцев для армии Ираклия II. Поводом послужило то, что «те тагаурцы напредь сего от грузинских царей награждение получали, а ныне того нет. А когда де оное по-прежнему им тагаурцам давано будет, тогда де и пропущены они черкесы быть могут».
Астраханский губернатор Н. Бекетов в рапорте в коллегию иностранных дел от 18 декабря 1769 г. писал: «осетинцы за пропуск через мосты и их места в один конец берут с каждого человека по восьми рубах, а с возвратом сделает по 16, в рубаху же получается у них по осьми аршин каждой ценой по 6 по крайней мере и до 5 копеек».
Другой информатор сообщает, что до устройства Военно-грузинской дороги купцы и крестьяне, везущие свои товары на рынок, находились во власти местных феодалов, у которых они испрашивали разрешения на проезд, проводников и людей для переноски товаров. «К огромным расходам приходилось, кроме того, присовокуплять подарки в виде сукна, полотна, кож, денег по выбору вождей»; это было единственной возможностью «сохранить бедным купцам хоть часть своей собственности…»
К. Кох в дневнике своего путешествия повествует о том, что «тагаурские князья» в XVIII в. за проезд по дороге «снимали определенную дань даже с грузинского царя», а с путешественников требовали «значительные суммы».
Иногда пошлина «увеличивалась до размеров, которые указывались личным вдохновением» владельцев. Академик И.А. Гюльденштедт, возглавлявший экспедицию (1770-1773 гг.) по обследованию южных областей России, из-за высоких пошлин вынужден был отказаться от попытки попасть в Грузию из Дигории. Баделята требовали «в качестве пошлины… 5 рубашек или 40 локтей полотна за каждого человека» из свиты Гюльденштедта и 2 рубашки за каждую лошадь; помимо этого они хотели получить еще по 5 рубашек за каждого помощника, в которых «он нуждался бы для переноски вещей».
Желающий проехать из Чми в Степанцминду (30 миль) должен был упаковать вещи и товары. «Тюки не должны превышать 200-240 фунтов»; к каждому тюку прикреплялись три человека, чтобы нести грузы попеременно и «помогать несущему при прохождении по столь ужасным и полным опасности скалам». Переноска каждого тюка оплачивалась шестью рубашками из грубого полотна длиной в 9 локтей, что «на деньги равно 4 рублям». В Чми купцу приходилось платить собравшимся там алдарам еще 6 кусков полотна в качестве мостового сбора, «во избежание опасности он должен был удовлетворить все остальные попрошайничества». Сверх этого особо платили Дударовым – 6 кусков полотна. И, наконец, на небольшой заставе по дороге в Грузию приходилось «оставлять два куска полотна».
По замечанию Штедера, отсутствие мостов по дороге в Грузию являлось в значительной степени выгодным для феодалов, т.к. вынуждало купцов переносить товары «с помощью людей», за каждого из них приходилось давать 4-5 рубашек, половина попадала крестьянам. Штедер встретил моздокский караван, «который 5 дней уже как был занят переноской своих грузов через скалу».
Все работы, связанные с эксплуатацией дороги, выполнялись зависимыми сословиями. Я. Рейнеггс писал, что «мужчины из низших классов занимаются переноской иностранных товаров до тех пор, пока имеют для этого силы».
С последней трети XVIII в. контроль над дорогой стал приносить феодалам еще большие выгоды, чем прежде. Изменилась форма оплаты за проезд в Закавказье. «Прежде сего горцы плату за мосты охотно брали холстом, а денег не разумели (на это же указывал примерно в это же время М. Чулков: «там в горах, где можно хлеба доставать, никакие деньги не ходят»), – отмечал в 1770 г. капитан Языков, – ныне же от много проходивших мимо их наших команд, начали деньги разуметь».
По сообщению Д. Лаврова, алдары брали с проезжающих в Грузию и из Грузии торговцев «за пропуск через ущелье Тагаурское платою не менее как 10 рублей с каждого купца и 35 коп. с поселянина».
Если еще во второй половине XVIII в. фарсаглагам перепадала какая-то часть пошлин, то с начала XIX в. она полностью оседала в руках алдаров. Пошлины с проезжающих по Военно-грузинской дороге брали и соседние с тагаурцами ингуши Джераховского общества. Но «между ингушским население деньгами пользовались все», а у осетин их получали только алдары.
Ряд договоров осетинских феодалов с царскими властями на Кавказе регламентировал размер сбора пошлин. В марте 1802 г. по распоряжению Кнорринга с алдарами заключили контракт «касательно дороги». Десять фамилий феодалов обязывались содержать «в совершенной исправности и прочности» 13 мостов и дорогу от Балты до Дарьяла, «включая три летних месяца, когда, вследствие сильного наводнения, мосты» разбирались. Алдары обязывались также держать на дороге караул для охраны «проезжающих от нападений хищников. За все это условлено было платить тагаурцам 525 р. в год монетою золотою или серебряной». Кроме того «содержатели дороги» с провозимых товаров могли брать пошлины, которые в начале XIX в. резко возросли. Князь Цицианов в письме императору от 22 марта 1803 г. жаловался, что пошлины с купцов и военных транспортов алдарами взимаются «по их произволу, которые иногда восходят до семидесяти рублей с человека», тогда как при графе Потемкине с пешего брали 30 коп., а с конного – 70. В приказе от 26 октября 1804 г. Цицианов сообщал тагаурским старшинам, чтобы они от Ларса до Казбека, «доколе дорога новая еще не сделана», за вьючную лошадь и вьюк от 9 dn 11 пудов брали по 2 рубля серебром, с человека без поклажи по 1 руб. «От Ларса до Владикавказа ту же цену полагаю». Но для феодалов размеры пошлин показались слишком малыми. На дороге начались грабежи и беспорядки. Местная администрация вынуждена была пересмотреть вопрос о пошлинах.
По предписанию графа Гудовича от 11 марта 1809 г., каждый купец с товаром или без него платил 10 руб. серебром, «с простолюдинов» брали 35 коп. серебром, с пеших – 20 коп. В случае надобности транспортировки товаров от Владикавказа до Ларса феодалы обязаны были «высылать хотя бы до 100 лошадей с заплатою за каждый вьюк от 9 до 11 пудов до 2 руб. серебром, а за арбу по 4 руб. …» Для сбора пошлин доверенные от всех алдаров должны были находиться «в Казбеке и Владикавказе по крайней мере по три человека».
Весьма прибыльной для феодалов была постройка и охрана мостов; за каждый построенный мост они брали значительные суммы. В августе 1769 г. «платежом холста и денег построены были осетинцами через реку Терек, по добровольному их воизволению и увещеванию графа Тотлебена, шесть мостов». Как только отряд Тотлебена ушел в глубь гор, мосты были сломаны. Князь Моуравов в рапорте от 12 декабря 1769 г. сообщал графу Панину, что мостов от «Чми до Анаури» (70 верст) нет.
При подходе следующей воинской команды мосты вновь строились, разумеется, за деньги, а затем опять разбирались. Астраханский губернатор Н. Бекетов в конце 1769 г. доносил в коллегию иностранных дел, что несмотря на обещание тагаурцев Тотлебену «те мосты содержать в целости и случае проезжим и для проходимого войска, причем всякое вспоможение чинить… мосты сломаны, и следующий де с эскадроном порутчик Соловьев принужден был за те мосты вторительную плату производить, а как скоро переправился, то мосты те осетинцами разломаны».
Армейским чинам приходилось платить не только за постройку, но и за содержание мостов. В 1770 г. Дударовы и Шанаевы обязались построить на дороге 5 мостов, требуя уплаты «250 рубах из холста… или мерою 2000 аршин холста». После того, как Шанаевы от «содержания мостов отказались», эта обязанность, а, следовательно, и доходы, целиком легли на Дударовых.
В летние месяцы продолжительные проливные дожди поднимали уровень воды в Тереке, «сим наводнением» разрушались мосты, портилась дорога, которая летом была «чрезмерно грязной», а путь от Балты и дальше в горы – «совершенно гибельный». Состояние дороги в XVIII в. было весьма плачевным; по свидетельству очевидцев, она «так худа, что арбами проезжать нельзя…, а зимним временем иногда за препятствием глубоких снегов и верхом ездить не можно». Для воинских команд переход в Грузию был особенно опасным: «сей трудности и страха я описать не могу», – такое впечатление произвел на капитана Языкова переход в Закавказье.
В начале XIX в. местная администрация всерьез задумалась о «первейшей необходимости» – прокладке удобного пути через перевал. Граф Мусин-Пушкин, «имея по горной части людей искусных для обозрения и для подорвания каменных мест», обещал Цицианову помочь в этом деле. На строительство дороги по предварительным расчетам требовалось 200 тысяч рублей. Князь Цицианов полагал, что расходы на строительство дороги очень быстро окупятся, т.к. «за одно доставление из Моздока в Грузию… амуниции и снарядов для артиллерии, издерживаемо бывает ежегодно до пятидесяти тысяч рублей». Однако Александр I отложил строительство дороги, ссылаясь на «чрезвычайные издержки».
Работа на дороге в Грузию в конце XVIII – начале XIX вв. стала основной формой отработочной ренты зависимого населения Тагаурии (видимо, главным образом кавдасардов). Эксплуатация дороги приносила алдарам большие доходы. Средняя прибыль с пошлин составляла 15 тысяч рублей серебром в год.
М. Энгельгардт и Ф. Паррот так объясняли источник богатства одного из горских владельцев: «Зажиточность Казбека не может быть… отнесена за счет земледелия, так же как и за счет доходов, приносимых ему многочисленными отарами овец, которые отлично процветают на альпийских лугах… Казбек должен иметь другие ресурсы»; он получал за перевоз от Дарьяла до границ Высоких гор больших транспортов хлеба и амуниции, за содержание рабочего скота и т.д.
Такое же значение имела дорога для многих тагаурских феодалов. «Фамилия Дударук (переселившаяся из Южной Осетии) – указывается в сборнике адатов осетин – стала наравне с прочими охранять и исправлять горную дорогу, пролегающую в их ущелье, и получать 10-ю часть сбора, взимаемого с купцов и товаров, следовавших этою дорогою». Только алдары Дзантиевы, «переселившиеся к тагаурцам в недавнее время», не принимали участия в эксплуатации Военно-грузинской дороги и были лишены права участия «в дележе пошлин».
Существенной статьей доходов феодалов был сбор различного рода штрафов за оскорбление личности феодала, нарушение его постановлений, неподчинение его приказам и т.д. Даже «за обиду дворовых людей» феодала крестьяне платили штраф – быка. Быка получал феодал и в случае раздела имущества крестьянина, и в случае выдачи дочери замуж и т.д.
Алдары выполняли в своих владениях и судебные функции, за что также получали «вознаграждение». Как отмечал Г. Лиахвели, медиаторами в Осетии «избирались определенные авторитетные лица непременно из алдарского сословия». Источниками поступления доходов феодалов, а в еще большей степени развлечением, были набеги («балцы»). Высшие сословия, «обладая множеством крестьян, возлагали на последних все работы, а само разъезжало на балц»; алдары и баделята не тратили время на «черную работу», считая ее для себя позорной. Часто набеги совершались господствующими сословиями Северного Кавказа сообща. И. Кануков вспоминал, как его отец возвращался с балца «в сопровождении целой кавалькады: тут были и кабардинские, и кумыкские князья, и все они гостили более или менее продолжительное время». Набеги составляли характерную черту жизни горской знати. А страдало от них все трудовое население независимо от национальной принадлежности; «плоды дружбы горских феодалов, – писал по этому поводу В.К. Гарданов, – были весьма горьки для их подчиненных».
Иногда несколько группировок объединялись в один феодальный блок. Так, в декабре 1766 г. майор Татаров доносил полковнику Копыловскому «о собрании как Большой Кабарды, так и Малой владельцами и узденями и прочими горскими народами, яко то Карачай, Чегем, Балкар, Дугор, Каражау, Кубатием, находется на общем собрании и согласии». Состав феодальных блоков не отличался постоянством. Даже при жизни одного поколения он мог радикально перемениться, как могла измениться его внешнеполитическая ориентация. Например, по свидетельству М. Татищева (1604 г.), тагаурцы «бывали за Айтек-мурзою Черкесским, да от него отложились». В XVIII в. осетинские владельцы в большинстве своем входили в группировки малокабардинских феодалов, и лишь немногие ориентировались на князей Большой Кабарды. Во второй половине XVIII в. часть баделятов изменила прежнему сюзерену Таусултанову. Причину этого со слов «старшин Кантемирских» в 1802 г. выяснил А.Е. Соколов: «владельцы Большой Кабарды, приметя ослабление потомков Тав-Султана, от разделения между ними происшедшего, употребили случай тот в свою пользу, начав господствовать не только над самими Тав-Султанами, но и над всеми прочими селениями, на их земле находящимися: Кубатиевым, Тугановым, Каражаевым, Шегемовым и Кабановым… преклонив к себе старшин сих селений, так и всех Дигорских, избыточными подарками; и таким образом владельцы Большой Кабарды распростерли власть свою до самых подошв Снеговых гор». Причина переориентации баделятов коренится в ослаблении позиций князей Малой Кабарды. В 1752 г. умер наиболее могущественный из них – Адильгирей Гиляксанов. Его наследники Батай и Али-Арсланбек Таусултановы не пользовались тем политическим весом, каковой имел дядя; чем незамедлительно воспользовались их противники: «некоторые Большой Кабарды владельцы призывают их осетинцов под свою власть обнадеживая при этом их защищением». В конце концов часть осетинских феодалов заключила союз с князьями Большой Кабарды. Отношения с новыми сюзеренами закреплялись «избыточными подарками» – практика, характерная для средневекового Кавказа. Каждый владелец, вступая в связь с князем, получал от него т.н. «уорк-тын», в русских источниках известный под названием «узденьской дани». По обычному праву получение уорк-тына было единственным, что связывало феодала с сюзереном, которому служили по своему выбору и добровольному соглашению. Отношения между партнерами по феодальному блоку тогда считались закрепленными, когда «узденьская дань» выплачивалась сполна.
Несмотря на противоборство отдельных группировок, блок феодалов представлял собой классовый союз, направленный против непосредственных производителей.
Нередко феодалы нападали на купеческие караваны. Грабежами «занимались не только прямо враждебные русским осетины…, но и те, которые имели русские чины и на шее медали. Особенно выделялся этим тагаурский старшина Дударуко @ulernb;.
В марте 1784 г. тифлисский житель Бежан Петров и его товарищи жаловались П.С. Потемкину на Ахмета Дударова, который ограбил их у аула Чми, «отняв ружья, сабли и что было… деньги и платье без остатку». В этом же году П.С. Потемкин в письме С.Д. Бурнашеву от 31 октября отмечал, что «некоторые осетинцы на дороге шалят, посылать войско их наказывать – по чрезмерно дурному времени не можно, так до времени потерплю». Но власти вынуждены были держать во Владикавказе «многочисленный гарнизон для конвоя едущим из России в Грузию и обратно»
На рубеже XVIII-XIX вв. своими набегами «прославился» Девлет-Мирза Дударов. Он имел обыкновение награбленное делить с комендантом Владикавказа графом Ивеличем, за что последний оставлял без наказания все его «шалости». Вероятно, о Девлет-Мирзе сообщает и Гамба: «Селение Балта принадлежит одному из князей дома Дондаровых. Их отец был знаменит среди горцев своими разбойничьими набегами и жестокостью». В 1806 г. Ивелич в рапорте вышестоящим инстанциям писал, что Мирзабек Есенов «делал и делает воровством своим и с подданными своими часто на дороге нарушения».
Царские власти на Кавказе пытались бороться с грабежами. Например, когда в 1800 г. партия из 300 горцев разграбила дигорский аул Каражаево, генерал Кнорринг приказал все награбленное вернуть и пригрозил, что при повторном набеге «не найдут они никакой пощады». Но в рассматриваемый период меры кавказской администрации не принесли желаемого результата. Число набегов было столь велико, что заседание кабинета министров России от 5 января 1810 г. было специально посвящено разбоям в Терской области. На заседании присутствовали М.М. Сперанский, князь Куракин, государственный канцлер Н.П. Румянцев и граф А.А. Аракчеев. Слушалось донесение гражданского губернатора Кавказа, в котором, в частности, сообщалось о набеге партии горцев из 500 человек на окрестности Моздока; при этом было убито 4, ранено 6, взято в плен 8 человек. Угнано 107 лошадей, 426 голов крупного рогатого скота и 300 овец. Набеги продолжали оставаться существенной статьей доходов привилегированных сословий.
Интересен вопрос о значении отдельных феодалов в жизни общества. Формально, по нормам обычного права, все алдары и баделята были равны между собой, т.к. происходили от одного предка. Однако они различались по размерам владений и числу подданных. Если судить по этим признакам, то самой крупной фамилией среди тагаурских феодалов следует признать Дударовых. Им принадлежало все пространство от Балты до Чми. Этими землями они владели «в то время, когда Грузия еще не была присоединена под скипетр России». Владения Дударовых еще более возросли в первой трети XIX в. – 11 аулов составляли их собственность. Несколько сот зависимых крестьян проживало на их земле. Только в деревне Иналово, принадлежавшей наследникам Инала Дударова, в середине XIX в. проживало 67 дворов фарсаглагов. Для сравнения приведем статистические сведения, почерпнутые из рапорта Ивелича графу Гудовичу от 28 ноября 1806 г. о количестве зависимых крестьян у других алдаров. У всей фамилии Шанаевых подданных насчитывалось 140 дворов, у Кануковых – 90 дворов, у Тугановых – 80 дворов, Кундуховых – 60 дворов.
Фамилия Дударовых пользовалась большим влиянием за пределами общества. В 1771 г. один из Дударовых «князь Ахмет доставил грузинскому царю Ираклию несколько сот взятых на службу осетин». В начале XIX в. Д. Буцковский писал, что «состояние терекских (Дударовых – Ф.Г.) гораздо превосходнее кобанцев, поелико имеет случай продавать за весьма высокие цены всякие съестные избытки, подряжаясь также к перевозке через занимаемый ими участок… транспортов». По свидетельству очевидцев, Дударовы во второй половине XVIII в. с проезжающих в Грузию и из Грузии торговцев получали пошлину бульшую, чем другие алдары: сначала купцы платили всем уазданлагам, принимавшим участие в эксплуатации Военно-грузинской дороги, а затем отдельно – Дударовым. А. Андреев Дударовых считал «полными господами движения, шедшего вдоль Терека… В силу этого никто не мог пройти без их ведома, и каждый платил за право прохода все, что они требовали». Ежегодно доход пошлин, по заявлению Дударовых, «простирался до 30 т. руб. сер.».
В Дигории по своему значению и влиянию выделялись баделята Тугановы и Кубатиевы, которым впоследствии «в вознаграждение за потерею их сословных прав на холопов были дарованы значительные земельные богатства». Архимандрит Пахомий в донесении святейшему Синоду (1745 г.) среди «главных людей» Дигории назвал «Кубатовых детей, коих ныне девять братьев, имеют под владением деревни… все тамошние народы за главного ныне имеют того Кубатова детей дядю, и ему послушны. И никакой противности оному Кубатову… ежели кто-либо из тамошнего народа учинит какую продерзость, то оный Кубатовых дом за то… берет некоторую подать скотом, а телесного наказания по обычаю учинить не может». В начале XIX в. Тугановы получили на равнине участок в 20000 дес. Позднее часть его выкупила казна. В 1837 г. «по особой монаршей милости» за генерал-майором Тугановым закрепилось 12954 дес. 149 сажен. В середине XIX в. у Тугановых только в равнинных аулах проживало 149 зависимых крестьян, у Кубатиевых – 205, Абисаловых – 158, Каражаевых – 47, Чегемовых – 7, Кабановых – 26, Бутаевых – 43.
Таким образом, значение каждого феодала определялось размерами его хозяйства и числом подданных. Чем больше у феодала было подданных, чем обширнее владения, тем больше было его влияние и выше авторитет среди соседних владельцев.
К позднему средневековью из среды крестьян выделилась группа весьма богатых семей, по размерам своей собственности не уступавших и даже превосходивших размеры богатства феодалов.
Зажиточные фарсаглаги владели табунами лошадей, крупного рогатого скота, овец. У Кусовых и Дзгоевых, живших на урочище Кардиусар, в одном из набегов «угнали целый табун лошадей», в другом случае у Кусовых было «угнано до ста штук рогатого скота и лошадей». Всего же за первые 15 лет жизни на урочище (1818 – 1832 гг.) крестьяне потеряли до 3000 голов скота, более 6000 стогов сена. В распоряжении крестьянской верхушки находились и крупные наличные суммы. Например, на имя Пшенахо и Заурбека Кусовых (сыновей погибшего в 1836 г. прапорщика Берда Кусова, служившего под началом генерала Фази) в Сохранную казну в Москве было положено 3165 руб.
В хозяйстве богатых фарсаглагов использовался труд кавдасардов и рабов. По адату только привилегированные сословия могли владеть кавдасардами. Но жизнь ломала вековые традиции и вносила коррективы в нормы обычного права, нарушать которые зажиточных крестьян заставляла острая нужда в рабочих руках. В рассматриваемый период зажиточные фарсаглаги имели кавдасардов. А. Цериков, например, владел двумя семействами кавдасардов; имели кавдасардов предки Н. Хаматова, сам он получил «по наследству несколько женщин», составивших его домашнюю прислугу; у Томаевых было 36 кавдасардов мужского пола. Некоторые крестьяне нанимали работников. Известно, что в 1775 г. казак С. Киреев отдал младшего брата куртатинцу К. Кабулову «в работники для пасьбы баранов, с тем уговором, чтоб каждый год с заплатою по пяти баранов». В середине XIX в. Б. Боцоев «по собственному бедному состоянию… поступил в работники к тагаурскому жителю деревни Кобань Саг Накусову», у которого «по найме» отработал 2 года. За тем «по найме» же пошел в работники к З. Дидарову из Ардона.
Используя традиционные институты, зажиточные крестьяне получали возможность эксплуатировать и фарсаглагов. Внимание исследователей привлекла передача скота на выпас неимущим крестьянам. Недостаток рабочего скота у горской бедноты способствовал возникновению еще одного способа эксплуатации. На Кавказе плуги требовали при работе от пары до восьми волов. Но многие крестьяне не могли воспользоваться даже ралом, ибо далеко не все имели для этого тягловую силу. Поэтому неимущие объединялись с соседями. У осетин такое объединение называлось цадис (союз, объединение) или галамбал (товарищ по объединению скота). Вступившие в цадис получали количество рабочих дней пропорционально участию в нем рабочей силой, скотом, инвентарем. Появившись в свое время как разновидность взаимопомощи, этот институт превратился в дальнейшем в одну из форм эксплуатации бедноты зажиточными слоями. Т.к. имущие предоставляли бульшее количество скота и инвентаря, то им выделялось и большее количество рабочих дней на обработку их участков.
Таким образом, рассматриваемая группа крестьян вела довольно обширное хозяйство, используя труд не только кавдасардов и рабов, но и фарсаглагов. Определение социального облика зажиточных крестьян зависит от того, чьими силами велось их хозяйство. Советские медиевисты различали вотчину крестьянского типа, предполагавшей личный труд собственника наряду с трудом зависимых и несвободных, и собственно феодальную вотчину, основанную исключительно на взимании ренты. К сожалению, мы не можем со всей определенностью ответить на вопрос: участвовали члены семьи владельца (без учета труда кавдасардов) в ведении хозяйства или нет. Однако достоверно известно, что на Кавказе высшие сословия образовывали замкнутые сословные группы. После присоединения к России крестьянская верхушка длительное время пыталась выделиться из общей массы общинников и юридически закрепить имущественное неравенство в сословных различиях.
В показаниях комитету под председательством барона Вревского в 1851 г. Кусовы, Козровы и Дзгоевы подчеркивали свое благородное происхождение, якобы ничего общего не имевшего с возникновением крестьянских сословий, т.к. в их трактовке слово «фарсалак означает постороннее лицо, в том, что не имеет преимущества на владение землею». Другим доказательством знатного происхождения, по их мнению, являлись взаимные браки членов вышеупомянутых трех фамилий с алдарами. Деда Кусов был женат на дочери Эдика Дударова, Куцы Кусов женился на Кундуховой, Адильгирей Кусов – на Тугановой, Карасей Кусов – на Шанаевой; «брали также у кабардинских первой степени узденей. Кавдин Кусов женился на Астемировой, Идрис Кусов – на Исламовой, Берд Кусов – на Джамбаховой». Данное обстоятельство показывает, что Кусовы, Козровы и Дзгоевы пользовались «уважением» у алдаров и кабардинских узденей. Другие «фарсалаки такого уважения не имели, и примера не было, чтобы какой-нибудь из фарсалаков женился на дочерях» алдаров или кабардинских узденей.
Некоторые зажиточные крестьяне даже получали письменные документы от тагаурских алдаров, подтверждавших «чистоту крови». 30 января 1809 г. Алексей и Ефрем Бугуловы получили от тагаурских алдаров свидетельство, в котором признавались «осетинскими дворянами». В другом документе Козровы и Дзгоевы признавались равными привилегированным слоям Тагаурского общества. Позднее Козровы получили свидетельство, что издавна имели свои земли и относились к алдарам, как уздени первой степени к своим князьям.
Приведенные материалы интересны в том отношении, что показывают сословные притязания зажиточных фарсаглагов (см. ниже); стремясь выделиться из общей массы крестьян, большинство из них не пыталось встать на одну ступень сословной лестницы с алдарами. Они могли называть себя дворянами, старшинами, узденями, но не алдарами.
Особенно много «дворян» было в Алагирском обществе. Жители Наро-Мамисонской котловины через меновую торговлю поддерживали сношения с Грузией, но главной формой контактов была военная служба грузинским царям. Из поколения в поколение алагирские крестьяне поступали на службу к монархам Грузии, получая за это азнаурское достоинство.
В восстании против персов в войске эристава Шанше насчитывалось значительное число осетин. В грамоте 1746 г. эристава Шанше, данной Дохчико Томаеву, написано: «во время войн, (нам), арагвским эриставам много и честно служили… много сделали, чем только сможем, всегда будем к вам милостивы и желать всего доброго». В феврале 1750 г. Таймураз и Ираклий с 12-тысячным отрядом, в состав которого входили, грузины, осетины, ингуши и кабардинцы, выступили к владетелям Еревана и Ганджи для защиты от набега врагов. Победу праздновали в Тбилиси. Как пишет Папуна Орбелиани, «отпустил государь черкесского князя, одарив щедро его и войско, войско потусторонних осетин, наполнил их всех дарами и отправил в свои страны». В 1753 г. для сражения с Аджи-Челебом Ираклий воспользовался формированиями черкесов, осетин и других горцев. В 1754 г. во время нашествия Нурсал-бека на Грузию царь Таймураз обратился за помощью к народам Северного Кавказа. В Анаури «приехали воины черкесов, калмыков, джиков, киштов, глигвов, ногайцев и осетин со своими предводителями».
Совместные выступления против захватчиков были весьма частым явлением. По свидетельству С.Д. Бурнашева, находившегося в Грузии с 1783 по 1787 гг., «Кабардинцы и Осетинцы служат на войне царя за жалованье, также некоторые роды Лезгинские… Осетинцы и Кабардинцы всегда дружны с Грузией».
В русско-турецкой войне 1768-1774 гг. представители всех обществ Осетии приняли участие в боевых операциях Ираклия II. В 1768 г. С. Вонявин видел «в одном местечке, называемом Хуртатом, в доме новокрещенного осетинца Андрея Цалеукова, присланного от грузинского владельца Ираклия, посланца для найму людей в военную показанному владельцу службу». В 1771 г. А. Батырев «получил справедливое известие, что все осетинские и куртатинские старшины с подвластными по требованию его светлости грузинского царя Ираклия отправились к нему на помощь противу турок». В «Записке митрополита Кутатского», датированной 14 марта 1769 г., сообщается: «доставать можно всегда военных людей лезгинцев и осетинцев до сорока тысяч и более. Пред сим Соломон нанимал несколько лезгинцев и каждый из них по двадцати рублев становился».
Из поколения в поколение на службу к монархам Грузии поступали алагирские крестьяне и уазданлаги. В 20-х гг. XVIII в. царь Кахетии Константин продлил действие «дарственной книги» Зидахана Хетагурова, выданной ему отцом Константина «за службу». Еще в XIX в. Хетагуровы хранили грамоту карталинского царя Арчила (1730-1736 гг.), пожалованную в знак «милости нарскому дворянину Хетагури-Зидахани (Зиди) и потомкам» его.
Многие Хетагуровы «служили грузинским царям верою и правдою, получали от них за это дворянское достоинство». Сын Арчила Александр пожаловал грамоту «нарскому дворянину» Аса Амиранову, в которой, кроме прочего, значилось: «отцы и деды Ваши служили отцам и дедам нашим с таким тщением, что дом наш и по сей день находится вне опасности». Им же дана грамота «царскому князю Махамату Зидаханову в том, что отец и деды ваши служили отцам и дедам нашим самопожертвованием, отчего наш дом был всегда невредим». Аналогичную грамоту Александр, внук царя Вахтанга, пожаловал в 1780 г. Чибиру и Куба Бигуловым, Козаевым из Зрукского ущелья. Грамоты, датированные 28 апреля 1701 г. и 22 мая 1702 г., хранились у Черджиевых.
За службу в ополчении крестьяне получали своего рода плату. Те же Черджиевы за усердную службу награждались «красными товарами». Нарские «дворяне» Джаналд Хурумов, Канибат Пареев, Вахтанг Эладиев, Гако Батаев, Ладо Гисаев, Джаша Епхиев, Кайхо Салваев, Джагка Джанаев, Болатико Туаев и др. получали по 50 марчилей ( 1 марчили = 60 коп. в ценах того времени) в год; Басил Шикоев – 130, а Тавкан Хелпомаев и Габис Самураев – по 150 марчилей в год. В 1780 г. сын царя Бакара «назначил нарским дворянам» ежегодное жалованье: Петру Мимиствали – 70 марчилей, Канча Зарашвили и «нарскому князю Махмуду Джида-швили по 50 марчилей».
Царь Таймураз в 1752 г. «чрез грузинского князя Есама Чебелева да осетинского владельца Елисея Ильина» набрал ополчение; «от осетинского народа из некоторых деревень поехали к нему со двора по 2, по 3 и по 4 человека, с жалованьем по 30 рублей каждому». В ополчение входили и представители других ущелий Осетии, за что они также получали награды. В частности, грамотой от 22 октября 1785 г. Ираклий II назначил ежегодное жалованье тагаурскому жителю Беса Адлишвили – парчу на 12 марчилей в год. Помимо наград «красными товарами» и деньгами отдельные крестьяне специальными грамотами возводились в азнауры. Однако сам по себе такой акт не превращал их в феодалов. По обычному праву грузин, дворяне подразделялись на три категории: первую («кровь» – 20 тысяч тетри), среднюю («кровь» – 12 тысяч тетри) и низшую («кровь» – 6 тысяч тетри). Азнауры последней категории редко имели зависимое население, а их главная обязанность – «служба и воинская повинность».
Совершенно иные «милости» оказывались осетинским феодалам. В конце XVIII в. Туджий Кундухов с частью крестьян переселился в Грузию. Ираклий II «возвел его в дворянство» и дал «тарханство от всех повинностей, за исключением военных и охотничьих».
17 июля 1786 г. Ираклий II подарил Дохчико Хетагурову имение в Цхинвали: «жалуем тебе… нарскому осетину Хетагури, сыну Мамия Дохчико, сыновьям твоим Караджу и Долету, внуку твоему – сыну Болатико Натгери и потомкам дома вашего, за то, что сын твой Болатико был с нами в Аспиндзе, где мы победили турок и лезгин, он храбро сражался и был убит».
С разрешения царевича Вахтанга алдар Фома Кундухов купил землю в Ачхоте. «Мы, царевич, владетель Арагви Вахтанг, дали тебе, нашему преданному служаке, крестнику царя (Ираклия II)… тагаурскому дворянину Кундухашвили Фоме, сыну твоему, нашему крестнику Иоанну и будущим дома твоего эту книгу в том, что Кобиашвили, сын Лазаря Кайкубат в Ачхоте два с половиной сакомло (сакомло – земельный надел со всеми угодьями – Ф.Г.) собственно принадлежащего имения» продал.
Приказом Ираклия II от 4 января 1799 г. Ивану Елканову (Елиханову?) из Зарамага в Ачабети отдали в собственность «оброчное имение».
По «аристократическим» вариантам предания о Царгасе, стырдигорские феодалы пользовались «дружбой царей карталинских и имеретинских». Некоторые редакции предания укрепление связей с Грузией относят ко времени правления Баграта II, даже указывается, будто с 1622 г. царгасата стали «союзниками имеретинского дома Багратидов». За то были «щедро награждаемы и признавались владетелями с правами наследия верхне-рачинских деревень: Геби, Чиори и Глали» и т.п. Соколов, побывавший в Грузии в 1802 г., указывал на стремление имеретинского царя Соломона сохранить добрососедские отношения с Западной Осетией, особенно Стыр-Дигорией. С этой целью царь «отдал право старшинам оных, что когда они будут проезжать в Имеретию, чтобы жители Геби без платы давали им угощение, и к сим же старшинам относились на расправу в случающихся между ними распрях, что и до ныне существует».
Участие в боевых операциях в Закавказье осетины (видимо, и другие народы Кавказа) рассматривали не только как помощь соседям, но и как защиту собственного суверенитета. В рапорте коменданта Кизляра от 24 марта 1747 г. поручик осетинской комиссии писал: «Приходили ко мне из горских жилищ осетинского из уездов, называемых Кутатцкого и Чирамского (Цимитинского – Ф.Г.), которые имеются в недальнем от Малой Кабарды расстоянии, дворяне и объявили мне: присланы де они реченных уездов от осетинских людей объявить от них, что прежде… надлежали к России, а как до сего, так и ныне ни под чьим владением яко шаха персидского и султана турецкого и протчих владеющих князей не состоят и живут собою».
Акты XVIII – середины XIX вв. о «дворянском» достоинстве крестьянской верхушки, подписанные представителями господствующих слоев Осетии и грузинскими царями, в глазах остальных крестьян не имели юридической силы. Поэтому зажиточные фарсаглаги обращались к российской администрации на Кавказе с просьбами об утверждении в узденьском достоинстве. Поток такого рода прошений стал особенно интенсивным в 40-х гг. XIX в. В начале 1848 г. фарсаглаги Кусовы, Козровы и Дзгоевы подали начальнику Владикавказского военного округа Нестерову прошение о присвоении им «названия более почетного от других горцев». Поводом для прошения послужило закрепление за тагаурскими уазданлагами звания алдаров по приказу главнокомандующего Кавказским корпусом князя Воронцова от 13 декабря 1847 г.
Зажиточные крестьяне писали Нестерову о своих заслугах и непоколебимой преданности престолу, о «народном уважении своих единоплеменников», равенстве в правах с тагаурскими старшинами. Особый упор делался на заслуги перед правительством. Они испрашивали звания, «равняющееся русскому дворянскому достоинству, и если невозможно будет назвать также алдарами, – говорится в прошении, – то присвоить название горских дворян или первой степени узденей». Нестеров выступил за признание тагаурскими узденями фамилий Кусовых, Козровых и Дзгоевых, «как сильнейших в обществе фарсаглагов и более других заслуживающих уважения». Он предложил также всем фарсаглагам, «кои дослужат до офицерского чина (в конце XVIII – первой четверти XIX вв. награждение любым орденом давало его кавалеру потомственное дворянство), предоставлять звание тагаурских узденей».
Петиция упомянутых трех фамилий вызвала беспокойство у фарсаглагского сословия. Была избрана депутация к князю Воронцову, в которую вошли подполковник Гак Кусов, поручик Жукаев, прапорщики Егор Тарханов, Бади Кадиев, Хамурза Албегов и старшина Габа Барукаев. Они просили утвердить все сословие в узденьском звании первой и второй степени.
Вероятно, такая реакция подействовала на князя Воронцова, т.к. он нашел «неудобным принимать какие-либо начальственные меры в отношении предоставления горцам народных прав и званий» и во избежание «всяких недоразумений» предложил передать решение вопроса в сословный комитет под председательством нового начальника Владикавказского военного округа генерал-лейтенанта Ильинского. Комитет после двухлетнего разбирательства ходатайствовал перед высшим начальством о присвоении звания горских узденей Кусовым, Козровым и Дзгоевым.
В начале 1852 г. командующий войсками на Кавказе и Черномории Н.С. Заводовский принял решение о предоставлении званий узденей, «не называя степеней», 13 лицам из семи фарсаглагских фамилий: штабс-капитанам Идрису Козрову, Петру Жукаеву, поручикам Гаки и Даю Кусовым, Бада Кадиеву, подпоручикам Цке Козрову, Касею Кусову, Хамурзе Албегову, Гаго Тарханову, Темурко Бзарову, прапорщикам Симону, Карасею и Заурбеку Кусовым.
Решение Заводовского вызвало бурные протесты со стороны алдаров и фарсаглагов. В докладной записке «избранных поверенных фарсаглагов Владикавказского округа» предоставление узденьского «титула» крестьянам объявлялось неправомочным «ни заслугами», «ни происхождением». Едва ли не в ультимативной форме крестьяне предлагали «или уничтожить степень узденей единоплеменников» или же дать всем «одно название» по заслугам перед правительством. В прошении «поверенных от всего фарсаглагского общества» князю Воронцову от 22 августа 1852 г. «возведение на степень» названных выше фамилий признавалось «совершенно противным», во-первых, потому, что все фарсаглаги «имеют одинаковое происхождение и пользуются равными правами». А во-вторых, фамилии, получившие узденьское достоинство, «между прочими никаких преимуществ» не имели. Мысль о сословном равенстве всех фарсаглагов представлялась крестьянам настолько важной, что в тексте прошения они повторили ее несколько раз.
Решение Заводовского дало повод не только к протестам, но и «к притязаниям со стороны прочих фарсаглагов, считающих себя равными с теми фамилиями и обиженными оказанным им предпочтением». Утверждения в степени узденей требовали как отдельные лица, так и целые общества. Поэтому председатель комитета по разбору сословных прав жителей Владикавказского округа барон Вревский «приостановил с объявлением решения… о присвоении поименованным фамилиям узденьского звания». Затем это решение было вовсе аннулировано.
Князь Воронцов, правда, попытался предоставить крестьянской верхушке кое-какие привилегии. С этой целью у вышестоящих инстанций он просил дозволения «отправлять в кадетские корпуса, в виде исключения, детей» некоторых фарсаглагов. Его просьбу поддержал наследник российского престола. Но император Николай I не согласился с их мнением, изволил признать невозможным предоставить фарсаглагам
преимущества, коими не пользуются русские среднего сословия». Царизм не мог пойти на нарушение как сословной градации в государстве, так и привилегий феодалов. Было решено давать только алдарские почетные звания, причем, «по происхождению, а не по заслугам перед правительством».
Из всего изложенного можно констатировать, что крестьянская верхушка в осетинских обществах в рассматриваемый период не превратилась в новую прослойку феодалов.
В заключение остановимся еще на одном обстоятельстве. Долгие годы в отечественной науке на высшие слои средневековых обществ смотрели только как на эксплуататоров. Между тем, роль этих групп населения не ограничивались лишь эксплуатацией рядового населения. В отдельные исторические эпохи экономически и политически господствующий класс играл важную роль, способствуя, например, утверждению более прогрессивного способа производства. Напомним, что в раннем средневековье именно военная аристократия сыграла ключевую роль в формировании аланского государства; она же стояла на страже его границ, защищая тем самым интересы всех алан. Устная традиция осетин сохранила память о последнем из аланских царей – Багатаре. Отдавая должное его таланту, народная память подчеркивает его роль в сохранении алан как этноса. Далеко не случайно во многих преданиях Багатар предстает как этнарх, от которого произошли аланы-осетины. В такой образной форме народная традиция воздает должное герою, который в тяжелейший период сделал все возможное для сохранения народа.
Из среды «эксплуататоров» вышли многие представители интеллигенции, которые принесли славу и уважение всему осетинскому народу. Например, первым осетинским поэтом по праву считается алдар Темирбулат Мамсуров (1843-1899 гг.). Немалую роль в его жизни сыграл дядя по матери генерал-лейтенант Мусса Кундухов – инициатор и организатор переселения значительной части горцев Северного Кавказа в Турцию. Поддавшись на уговоры дяди, Темирбулат в 1865 г. отправился в Турцию. Молодой офицер мог сделать прекрасную военную курьеру, учитывая влияния Муссы Кундухова в военных кругах Турции. Однако Темирбулат отказался идти на службу в чуждую ему армию. Более того, он призывал своих земляков «не променять свое осетинское сердце на турецкое».
Пока еще очень плохо изучены жизнь и творчество поэта. С его стихами нашим согражданам помог познакомиться случай. В 1920 г. глава турецкой дипломатической миссии в России Бикербей Сами (сын Муссы Кундухова) проездом из Москвы заехал во Владикавказ и передал осетинскому Историко-филологическому обществу 10 стихотворений Темирбулата, напечатанных по-осетински, но французскими буквами. На титульном листе значилось: «Осетинские песни. Написал Темирбулат Мамсуров. Турция, Батманташ. 1868-1898 гг.»
К куртатинским таубиям относился генерал-майор Данилбек (Джена) Цаликов. Его далекие предки – Хамирза и его сын Алегук в документах второй половины XVIII в. проходят как активные участники русско-осетинских отношений. Об их политическом весе свидетельствует указание одного из источников на то, что теснимый персами грузинский царь Ираклий II «просил помощи у осетин… Алегука Цаликова», возглавлявшего дружину. В архиве внешней политики России сохранилось свидетельство ротмистра Киреева о том, что Ираклий II «призывал к себе осетинских старшин и Малой Кабарды владельцев якобы для уговору с ними о проложении из Грузии для всякой проезжающим караванам и другим людям новой безопасной к хуртатам (куртатинцам – Ф.Г.) дороги». Необходимость прокладки новой дороги послы грузинского царя объясняли тем, что на Военно-грузинской дороге «от многих горских народов чинятся грабежи и люди попадают в плен». Приезд грузинских послов иначе объяснил Алегука Цаликов; он «секретно поведал ротмистру Кирееву о том, что у них (куртатинских старшин – Ф.Г.) есть известие, что персидский векиль Керим-Хан и с ним высланный грузинский князь Александр Бакаров приближаются с войском к Тифлису», намереваясь свергнуть с престола Ираклия II и провозгласить царем Александра. Алегука (в крещении Андрей) Цаликов высказал Кирееву предположение, что Ираклию новая дорога понадобилась на случай поражения от персов, чтобы он мог отступить по ней и «укрыться в осетинских пределах». Возглавлявший геологическую экспедицию в Осетию Степан Вонявин останавливался в доме Андрея Цаликова, и тот сообщил о намерении «посланца» Ираклия вербовать людей для войска грузинского царя: «для найму людей на военную показанному владельцу службу». Ванявин сам стал свидетелем того, как посол Ираклия «обольщал осетинцев и старался истребовать свободный пропуск чрез места осетинских гор для того, чтобы в случае нужных военных крайностей владельцу Ираклию… иметь можно было убежище».
В 1845 году осетины Куртатинского общества обратились к наместнику Кавказа Воронцову с просьбой разрешить им отправить небольшую делегацию в Санкт-Петербург для встречи с императором. В качестве депутатов выбрали «самых почетнейших в обществе» войскового старшину Петра Гайтова и прапорщика Ахмета Цаликова. Среди просьб наше внимание привлек 4-й пункт: «Детей нашего общества ныне назначаемых Лейб гвардии в Кавказский горский полуэскадрон назначать также и в учебные заведения по числу наших семейств из одних только старшинских детей, дабы сим назначением… они могли служить пользой российскому престолу».
В поданном 28 января 1874 года прошении в комиссию для разбора сословных прав горцев Терской и Кубанской областей Данилбек обосновывал принадлежность своей фамилии «к высшему сословию осетинского племени Куртатинского общества». К прошению прилагалась «Краткая записка» из личного дела майора Джена (Данилбека) Цаликова по состоянию на 13 июня 1872 года. Согласно «Записке», Джена родился в 1838 году; из горцев, сын первостатейного узденя. Вероисповедания магометанского. Окончил Константиновский кадетский корпус. По службе продвигался достаточно быстро – в 24 года был штаб-ротмистром, в 34 – майором. «Имущества родового и благопробретенного не имеет». Между тем, в другом документе отмечены «2 деревянных дома со слугами и усадьбами» в Ногкау, принадлежавшие Данилбеку. Помимо этого отмечены 6 десятин в Ногкау, 5 участков пахотной и 1 участок сенокосной «родовой земли в Даллагкау».
В русско-турецкой войне 1877-78 гг. он, командуя гвардейским полком, провел ряд блестящих операций на Дунае и под Шипкой. Генералы Столетов, Радецкий и Скобелев отдавали должное таланту Цаликова и поручали ему самые трудные операции. Отмеченный многими наградами, включая Георгиевские кресты, ордена святых Владимира, Анны и Станислава, Данилбек по воле императора получил в награду имение в Житомирской губернии. Так и ни разу не побывав в нем, он передал его в дар своим односельчанам. Жителям Ногкау он завещал также 500 рублей (далеко не малая по тем временам сумма), проценты с коих должны были идти на постройку ограды и содержание мусульманского кладбища. Еще 500 рублей Цаликов оставил сельской школе. Проценты с еще 500 рублей находились в распоряжении администрации Ногкау и Даллагкау и шли на уплату повинностей за беднейших членов этих общин. Стоит напомнить, что Данилбек приложил много усилий и средств, помогая получить образование многим родственникам и односельчанам.
Интересным представителем Цаликовых был Ахмет, имя которого в советское время если и вспоминалось, то лишь для огульной критики. А. Цаликов – один из лидеров фракции меньшевиков в РСДРП. Как теоретик он вел в меньшевистской прессе активную работу против большевиков. Автор ряда робот по истории Кавказа.
В развитии культуры народов Северного Кавказа Ахмет большое значение придавал религии. Поэтому он ратовал за открытие учебных заведений по подготовке кадров духовенства для мусульманского населения, образование северокавказского муфтиата и т.д. В мае 1917 г. А. Цаликов стал членом оргкомитета Всероссийского съезда и выступил на нем с докладом. Он призвал единоверцев поддержать Февральскую революцию, по его определению – «очистительную грозу и начало возрождения Европы». Другая идея доклада – культурная автономия мусульман в составе единого государства.
Ахмет написал ряд статей краеведческого характера. Дореволюционные критики особенно выделили статью «Страничка прошлого», посвященную характерным чертам правительственной политики на Кавказе.
В годы первой русской революции А. Цаликов выступил с заявлением о неэксплуататорской сущности алдаров и баделятов, отрицал антагонистическую борьбу между ними и крестьянами. Это не означает, что он не видел классовых противоречий. В разгар первой революции Ахмет отмечал: «Освободительное движение в Осетии выразилось в борьбе за лес, в борьбе против духовенства, против осетинских феодалов-помещиков». Обращаясь к более ранним периодам, он подчеркнул, что и в первой половине XIX века в горах Кавказа происходила классовая борьба. В то время царизм поддерживал высшее сословие, «чтобы при его поддержке управлять народом». В свою очередь, благородные слои горцев, «борясь opnrhb демократических стремлений своих соплеменников… весьма часто опирались на силу русского оружия».
Признавая наличие классовой борьбы в Осетии, А. Цаликов выступал против борьбы народа с феодалами. Хорошо вооруженные, «осетинские помещики представляют внушительную силу и борьба с этими феодалами должна была бы принять характер гражданской войны, если бы даже правительство сохраняло нейтралитет», – предостерегал он. Ахмет отрицал необходимость борьбы осетинских крестьян против своих феодалов, ибо они, в отличие от русских помещиков, не связаны «органически с существующим строем», против которого, по мнению А. Цаликова, и нужно было бороться. «Осетинский помещик-феодал совершенно не похож на русского помещика, за исключением того разве, что и тот и другой являются владетелями больших латифундий». Различия между ними Ахмет объяснял недавним появлением алдаров и баделятов и существованием «до самого последнего времени родового быта и сплоченности у осетин». Социалистическую революцию А. Цаликов не принял и эмигрировал из России.
Военная интеллигенция осетин XIX в. отличалась не только на полях сражений, но и в сугубо мирных делах. Это и открытие новых школ и больниц, помощь одаренным детям (независимо от сословной принадлежности) в обучении в столице России, помощь представителям местной интеллигенции. То же самое можно сказать и об имущих представителях населения Осетии. Примеров такого рода можно привести множество. Достаточное их количество привела Г.Т. Дзагурова в книге «Под российскими знаменами». Эти примеры дают нам право говорить о привилегированных сословиях средневековой Осетии не только как об «эксплуататорах», но и как патриотах своей родины, меценатах, покровителях талантов.
