Перевод с осетинского Олега Хаблиева
Теплым октябрьским днем Казихан пошел в магазин за хлебом. В Зилгу хлеб возят из Хумалага, но не в определенный час: то в девять-десять утра, а то и в полдень.
Сегодня машина опять запаздывала. Казихан положил свою матерчатую сумку на одну из бетонных плит, непонятно для чего сваленных возле магазина, и сел на нее. Медленно тянется время; дома ждут дела, а хлебовозки все нет и нет.
Сидит Казихан, переговаривается с женщинами, тоже ожидающими хлеба. Вдруг неподалеку от них остановились старенькие вишневые “жигули”. Из машины вышли двое: черноусый парень в клетчатой сорочке, в коричневой фетровой шляпе набекрень и знакомый Казихану Мухарбек из Кантышево. Мухарбеку лет шестьдесят пять, ровесник Казихана.
Парень остался стоять возле машины, Мухарбек же подошел к сидящим:
– Салам-алейкум!
– Алейкум-салам! – Казихан поднялся и поздоровался с ним за руку.
– Как поживаешь, Казихан? – спросил Мухарбек.
Мухарбек работал учетчиком на Кантышевской молочной ферме, часто встречался по работе с зилгинским ветеринаром Николаем, а через него познакомился и с Казиханом.
– Слава Аллаху, жив-здоров, – ответил Казихан. – А у тебя как жизнь идет?
– Ингуша спрашивай не о жизни, а о том, где и чем можно разжиться, – улыбка Мухарбека обнажила два ряда золотых коронок. -Поговорить с тобой надо.
Мухарбек мягко взял Казихана под локоть и повел его в сторону машины. Казихан пошел как бы нехотя – женщины небось думают, интересно, что за секреты у него с ингушами? Водитель “жигулей” отошел от машины, встал на почтительном от старших расстоянии. Женщины молча наблюдали за ними, и на их лицах было написано: есть, есть в Зилге пособники ингушей, иначе откуда наши соседи знают, у кого можно украсть коня, а у кого корову?
– Я за Николаем приехал на ферму, но его там не оказалось, сказали, что он в Куртатинском ущелье, проверяет скот перед oepecnmnl.
– Да, знаю, – ответил Казихан.
– Вот к тебе и посоветовали обратиться, только Казихан, говорят, может помочь. Очень тебя хвалили, он, говорят, хороший человек, никогда никому не отказывает. Да меня в этом и не надо убеждать. Давно тебя знаю, никогда не обижался. Если человек хороший, не имеет значения – ингуш он или осетин.
Неплохо Мухарбек начинает.
А Казихан слушает и гадает про себя: что же все-таки нужно ему от меня? За так ингуш хвалить не станет.
– Говори прямо: что за дело?
– А дело такое: в Кантышево мор, понимаешь, нашел на кур, боюсь, что до моей птицы тоже доберется. Вот и прошу твоей помощи. На ферме мне посоветовали: только Казихан, говорят, может помочь.
– И ты отвел меня в сторону, чтобы попросить сделать курам уколы? – нарочито громко произнес Казихан, чтобы женщины у магазина слышали его. – А я удивляюсь: что, думаю, за секреты? Обязательно помогу. Сегодня же перед закатом жди меня.
Казихан много лет проработал подручным ветеринара и считался неплохим знатоком всяких скотских хворей. Соседи были благодарны ему за то, что птичья чума обходила их стороной. Даже с дальних улиц приходили к Казихану за помощью, и никогда он никому не отказал.
Когда солнце стало клониться к закату, Казихан сел на велосипед и минут через пятнадцать был в Кантышево. До села-то он доехал быстро, вот только дом Мухарбека пришлось искать долго.
Спрашивает одного встречного, другого:
– Где живет Мухарбек?
Кантышевцы чуют чужака и отвечают:
– Валлаги, не знаю. Какой Мухарбек?
– Дахгильдов. На ферме он работает.
– Дахгильгов… Дахгильгов… – морщит лоб кантышевец. -Валлаги, не знаю.
Наконец, Казихан догадался, что они просто-напросто притворяются незнающими. Он прошел еще немного по центральной улице села, ведя велосипед рядом, и остановился возле первого же встречного:
– Подскажи, где живет Мухарбек Дахгильгов. У вас, говорят, в селе мор нашел на кур, вот он и попросил меня сделать его курам уколы. Я из Зилги приехал. Если человек попросил, как его не уважить? Подскажи, где он живет?
– Мухарбек? Валлаги, ты давно миновал его дом. Нужно пойти обратно вниз по улице, и когда дойдешь до третьего, нет, до четвертого перекрестка, то сверни направо и с правой же стороны улицы увидишь его дом, двухэтажный, крытый алюминиевым шифером, на зеленых воротах прибита подкова.
– Спасибо, теперь-то найду.
– Постой, постой, ирон. Так ты ветеринар? Валлаги, у меня тоже трехмесячные цыплята с утра что-то неважно выглядят. Хозяйка их напоила отваром перца, только не знаю, поможет ли. А у тебя что за снадобье, помогает?
– Казенное лекарство, – Казихан вытащил из кармана пару ампул с бесцветной жидкостью. – Все пользуются, и никто не жалуется.
– Валлаги, ирон, ты, наверное, неплохой человек, тебя попросили и ты не поленился из Зилги сюда приехать. Другой сказал бы – чего ради мне тащиться из одного села в другое? Куры – твои, и если хочешь, вези их на своей машине в Зилгу. Валлаги, Мухарбек старше меня, а то бы я повел тебя сначала к моим курам.
– Нельзя. Я Мухарбеку обещал, он ждет меня.
– Валлаги, ирон, ты прав – мужчина должен быть хозяином своему слову. Давай тогда договоримся так – сначала Мухарбека курам сделай уколы, а потом – моим.
– Посмотрим, – сказал Казихан. – Сам видишь, скоро закат, а сколько кур у Мухарбека – кто знает? Интересно, больше шестидесяти будет?
– Смешные вещи говоришь, ирон! Я не знаю, сколько кур у меня самого, так откуда же мне знать сколько их у Мухарбека.
– Ну, ладно. Если сегодня не успею, то завтра обязательно приеду к тебе. Только птицу из курятника не выпускай утром, а то трудно будет ловить. Где живешь-то?
– Вон тот дом видишь? Там и живу. Найти легко. На центральной улице только у моего дома два парадных входа – ступени одного еще прадед вытесал из камня, а у другого сделаны из бетона… Только не поленись, я тебе вдвое больше Мухарбека заплачу. По рукам, ирон!
Пока Казихан делал уколы курам Мухарбека, совсем стемнело. Когда Казихан управился с работой, хозяин дома сунул ему в нагрудный карман рубашки деньги. Гость не стал их считать. Он направился было к мраморному умывальнику, стоявшему в углу просторного двора, со всех сторон огражденного высоким кирпичным забором, но Мухарбек остановил его:
– У нас принято прислуживать гостю, когда он умывается. Или ты не мусульманин?
– Да как тебе сказать…
– Я тоже пять намазов не совершаю каждый день, но обычаи надо соблюдать.
К умывальнику подошла девушка лет двадцати. На плече у нее чистое махровое полотенце, в одной руке блестящий медный кувган и мыльница, в другой – медный же таз.
Казихан закатал рукава до самых локтей, намылил руки хорошенько и лицо ополоснул с удовольствием. Хозяин тоже помыл руки.
– Ну что ж, всего хорошего, я поехал домой, – Казихан направился к прислоненному у калитки велосипеду.
– Ты о чем это говоришь? – Мухарбек загородил ему дорогу. -Как так можно? Разве завтра в Зилге тебя никто не спросит -Казихан, ну как тебя приняли ингуши? И что ты им ответишь? У меня в Зилге много друзей-знакомых, и все они каждый раз ради меня устраивают застолья. Клянусь своей верой, ты меня сильно обижаешь. Или считаешь зазорным поужинать у нас?
“Поздно уже совсем, – подумал Казихан, – но раз хозяин настаивает, надо уважить его”.
В аккуратно убранном зале стол уже был накрыт – дымящаяся, только что из кастрюли курица, отварная говядина, помидоры, магазинный хлеб, чеснок, несколько бутылок водки и серноводской минеральной воды.
Перед тем как сесть, Казихан оглядел комнату. Пол блестит темно-желтой или светло-коричневой краской так, что жалко на него ступать, тем более, в пыльных кирзовых сапогах; на окнах – тяжелые зеленые шторы, с потолка свешивается дорогая хрустальная люстра, вдоль двух стен стоят мягкие диваны и такие же кресла, третья стена от пола до потолка уставлена застекленными книжными полками. Казихан подошел к полкам. Каких только переплетов здесь не было -яркие и приглушенных тонов, темные и светлые с золотым или серебряным тиснением на корешках: “Голсуорси”, “Материалы XXV съезда КПСС”, “Гоголь”, “Л.И. Брежнев. Ленинским путем”. Иностранные надписи – попробуй разобраться в них. “Лев Толстой”, “Советский энциклопедический словарь”. Снова – “Л.И. Брежнев. Ленинским путем”. “Иван Бунин”, “В.И. Ленин. Полное собрание сочинений”. Опять иностранные надписи.
– Присаживайся к столу, – раздался за спиной голос Мухарбека. – Все равно за один вечер их не прочитаешь.
– Ей-богу, не то что у кого-то дома, но даже в зилгинской библиотеке не будет столько книг.
– Пусть стоят себе, – махнул рукой Мухарбек. – Они нам ни к чему, я их назло Самсадину купил. Самсадина не знаешь? Хотя не qrnhr он того, чтобы его знать. Его дети даже учебники никогда не открывают, а послушать Самсадина, так их хлебом не корми, только не отрывай от книги. Одну кособокую этажерку уставил книгами, а сам хвастается на все Кантышево. Будто я его не знаю. Я назло ему поехал в Назрань и там в книжном магазине купил все книги в твердом переплете. Продавщица даже спросила меня – зачем, говорит, по нескольку одних и тех же берешь? Это, говорю, не твое дело, возьми, вот, деньги и давай книги, а то если разбираться, где одинаковые, а где разные, то мои полки когда заполнятся? Пусть теперь Самсадин лопнет от зависти.
Посидели, выпили за все хорошее, наговорились обо всем на свете.
Ночью хозяин не отпустил Казихана домой:
– Зачем тебе в темноте ехать из одного села в другое? Кругом полно хулиганья, вдруг напорешься на них в открытом поле. Я же опозорюсь на всю Ингушетию. Люди скажут – почему он ночью отпустил гостя? К тому же, тебе завтра опять сюда надо ехать.
Казихан остался ночевать. Из-за его отсутствия никто не станет поднимать тревогу – жены у него нет, сын приходит домой заполночь и в комнату отца не заглядывает; а утром, пораньше Казихан часто уходит порыбачить на реке, и сын и в этот раз подумает, что он сидит на берегу Камбилеевки с удочкой.
Постелили ему в соседней комнате, такой же просторной, как и зал. В комнате у стен стояли четыре кровати, а возле них стулья -для одежды. Когда Мухарбек с Казиханом зашли в комнату, кровати уже были постелены. На окнах – те же зеленые шторы.
Девушка, которая сливала ему на руки, зашла в комнату с тазом, кумганом, мылом, полотенцем и стала возле двери.
– Вот твоя постель.
Казихан подошел к кровати, указанной Мухарбеком, сел на стул и снял сапоги. Хорошо, что сегодня поменял портянки и они не воняют. Девушка полила ему на ноги теплую воду, и Казихан с удовольствием их вымыл.
– Да ниспошлет тебе Аллах лучшего из женихов, – поблагодарил он девушку.
Та вынесла таз, выплеснула во дворе, возвратилась и отцу тоже полила на ноги. Потом вытерла брызги на полу тряпкой и выключила свет.
Мужчины легли.
– Мухарбек, а сына у тебя нет, что ли, наследника? – спросил Казихан.
– Почему это нет? Целых четыре. От первой жены. Я их всех женил, и они живут каждый в своем доме. Дети старшего сына – почти ровесники моих дочерей. А младший – тот, который сегодня был за рулем. Ей-богу, зла на него не хватает! В прошлом году в это же время женил я его, а ребенка нет до сих пор.
– Постой, постой, ты с первой женой давно развелся?
– Почему это – развелся? Я ждал, ждал, но когда она перестала рожать, женился второй раз. Вторая тоже оказалась неудачной -родила двух дочерей и на этом остановилась. Сыновьям на калым, на свадьбы, на строительство домов – я сильно потратился. Большие расходы мне уже не по карману, а то надо бы жениться третий раз.
– Ты это о себе? – не понял Казихан.
– А то о ком еще? Конечно, о себе!
– Это в твоем-то возрасте?
– В каком таком возрасте? – обиделся Мухарбек. – Тебе сколько лет?
– Шестьдесят шесть.
– Вот видишь! А мне неполных шестьдесят два, на целых четыре года моложе тебя. А ты ночью сколько раз будишь супругу?
Казихан решил, что хозяин подтрунивает над ним и шутливо ответил:
– Когда как – то два раза, а то и три.
Мухарбек некоторое время помолчал, соображая – верить гостю или нет? – и удивленно произнес:
– Вот это да – три раза!.. Боишься, что она описается, что ли?
Оба засмеялись.
– Постой, а когда ты второй раз женился, то первая жена как к этому отнеслась? Она согласно была? – Казихан задал давно интересовавший его вопрос о многоженстве.
– Откуда!? Сначала взбуркнула было, но потом смирилась -мусульманские законы она не хуже нас с тобой знает.
– А сыновья?
– Что – сыновья?
– Не поддержали мамашу?
– Сыновья оказались умнее. “Мама, – сказали они матери, – если отец так желает, то не мешай ему, не бери грех на душу. Если ты не согласна, пусть молоко, которым ты нас вскормила, станет нам ядом!” Думаешь, обо мне они заботились? Себе дорогу расчищали заранее. Недавно я слышал, что старший вроде бы вторую семью собирается завести. Пусть делает, как хочет, если в состоянии. А я посмотрю, как пойдут дела у дочерей, а там видно будет. Сваты приходили уже, но насчет калыма не смогли договориться. А я рассчитываю на хороший калым. Беда с этим калымом, ей-богу! У ndmncn возьми, другому отдай – попробуй воду в сите удержать.
Казихан хотел еще послушать Мухарбека, расспросить кое о чем, но дверь со слабым скрипом открылась и в комнату бесшумно вошли женщины. Они легли спать не раздеваясь, мать – на отдельную кровать, а девушки – на ту, что стояла между окнами.
В зашторенные окна едва проникал со двора свет от лампы. Некоторое время было тихо, а потом послышался размеренный храп Мухарбека.
А Казихан все никак не мог заснуть и не мог понять, почему вся семья спит в одной комнате? Ладно, пусть сами спят здесь, но почему гостю, постороннему человеку, тоже здесь постелили? По его расчетам в доме, по крайней мере, восемь комнат. Так неужели одну из них нельзя было выделить гостю? Ей-богу, в делах этого народа трудно разобраться, если в них вообще можно разобраться.
Где-то вдали перелаивались собаки, по улице – не то вниз, в сторону Долакова, не то наверх, в сторону Моздокской трассы -проехала грузовая машина.
Видимо неспроста ему постелили в одной комнате со всеми… Пусть Мухарбек спит здесь, но женщинам-то что тут делать? Допустим, в других комнатах нет кроватей. Ну и что с того? Ничего страшного не произойдет, если женщина возьмет одеяло и матрас и постелит прямо на полу. Хотя, почему на полу? В комнате, где был накрыт стол, два отличных мягких дивана. Или диваны жалеют? За одну ночь они не износятся. Или каждую ночь у них гости бывают? Нет, здесь что-то не так.
А собаки все так же лениво перелаивались.
Зря он согласился остаться – спал бы сейчас спокойно в своей постели. И выпил он не так уж много, чтобы заблудиться, не добраться до дома. Интересно все же, что задумали хозяева? Поди узнай. Даже в темноте до Зилги на велосипеде за пятнадцать минут запросто можно доехать – дорога все время идет под уклон. На асфальте хоть и образовались местами небольшие выбоины, но даже ночью по нему можно ехать спокойно. Поехал бы и без всяких приключений давно бы уже был дома.
Успокойся, не паникуй! Что у тебя такого ценного, чем они могли бы поживиться? Твои кирзовые сапоги или солдатские бриджи и ситцевая рубашка? Если бы хозяева что-нибудь недоброе замышляли против тебя, то не стали бы устраивать такое обильное застолье и не уложили бы тебя в такую мягкую постель.
А может в других комнатах полы недавно покрасили? Казихан приподнял голову и потянул носом. Запаха краски не чувствовалось.
Что же, в таком случае, означает этот ночлег – в одной комнате с девушками на выданье? Может, у них обычай такой? Вряд ли. Казихан немало былей и небылиц наслышался про ингушские повадки и обычаи, но про такое – никогда.
Легкое посапывание женщин и протяжный храп Мухарбека. А где-то вдали все так же лениво брешут собаки. Хорошо, хоть не воют.
Случись что, где его будут искать? Надо было предупредить сына. Впрочем, оставаться на ночь он не рассчитывал. Кто-нибудь хоть видел, как он ехал в сторону ингушского села? Когда выехал из дому, встретил несколько человек, поздоровался с ними, но никто из них не спросил, куда он направляется. Едет себе спокойно – и в добрый путь. В случае чего пойдут разговоры: “Ей-богу, позавчера я его видел, он ехал на велосипеде”. “И я видел. Постой, когда это было?..” Едет себе человек по селу на велосипеде и ничего подозрительного в этом нет. А за селом?..
Когда он миновал околицу, а до фермы еще не доехал, ему встретился Чермен, водитель молоковоза – в знак приветствия приподнял руку от баранки. Казихан ответно кивнул ему. Чермен тоже, видимо, ничего не заподозрил: если не каждый день, то хотя бы через день Казихан бывает на ферме и в этот раз, наверное, туда же направляется.
Да, главное-то чуть не забыл: сегодня возле магазина люди видели его с Мухарбеком и его сыном. Возможно, кто-нибудь даже знает Мухарбека и скажет – так, мол, и так, собирался Казихан в Кантышево делать курам уколы. И тогда милиция сразу нагрянет к Мухарбеку.
И чего это собаки брешут без умолку?.. Лишь бы не стали выть, а так пусть себе лают сколько хотят.
Милиция-то придет, но вот сознается ли кто-нибудь в чем-либо? Слышал же своими ушами, как они отвечали, когда спрашивал их, где живет Мухарбек: “Валлаги, не знаю. Ей-богу, не знаю”. Никто из них никогда ничего не знает.
Казихан вспомнил случай, как-то рассказанный ему племянником-прокурором. Во Владикавказе судили донгаронского ингуша за то, что зарезал жену. А зарезал потому, что заподозрил ее в измене. Притом, и первую жену он тоже убил на почве ревности. Медкомиссия признала его психически нормальным, и свои восемь лет он отсидел от звонка до звонка. Зал суда был битком набит, кого только там не было: родня, соседи, знакомые подсудимого. Те, кого не вместил зал, толпились на улице. Судья и прокурор спрашивают свидетелей: “Подсудимого знаешь?” Свидетель долго смотрит на подсудимого, как будто силясь вспомнить его, потом нехотя отвечает: “Знаю”. Еще более каверзный вопрос: “Откуда его знаешь?” После долгих раздумий: “Соседи мы”. “Знаешь, что он убил жену?” Ответ следует без всяких раздумий: “Не знаю”. Так же отвечают все другие, вплоть до матери подсудимого. “Подсудимый Исса – ваш сын?” Неохотный ответ: “Да”. “Живете в одном доме?” После некоторого молчания: “Да”. “Вы знаете, что ваш сын убил свою жену?” “Не знаю”. “До этого у него жена была?” “Не знаю”. “Он восемь лет в тюрьме отсидел или где-то был в это время?” “Не знаю”.
И правильно делают, что так отвечают – меньше знаешь, спокойней спишь.
Вдруг где-то поблизости закукарекал петух, да так громко, что Казихан вздрогнул в постели. Петух подождал, пока откликнутся собратья с других дворов, и снова пропел.
Казихан ждал рассвета, а тут только первые петухи.
Но то были вторые петухи, а первых Казихан не слышал – так переволновался, что незаметно для себя уснул, прервав на середине воспоминания о женоубийце Иссе.
Бог свидетель, Казихан не робкого десятка вовсе, так чего же он так переживает? И германскую войну прошел, и в плену немецком не умер, и в сибирских лагерях, слава Богу, выжил…
Мухарбек закашлялся, поперхнулся и перестал храпеть. Позевывая, он встал с постели, надел рубашку, брюки, натянул сапоги, взял с подоконника папаху, по привычке встряхнул ее, надел на голову и вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
Куда он идет? Ну, ты уж совсем струхнул, Казихан – может, по нужде он? Так по нужде можно сходить и в одном белье, без папахи. Видимо, идет звать сыновей.
По надобности уже давно можно было бы вернуться, а Мухарбека все не видно.
Казихан вслушивается в ночную тишину, сам не зная, что хочет услышать.
Тем временем и жена поднялась с постели, надела тапочки и, повязывая платок, вышла из комнаты. Ни муж, ни жена в комнату больше не заходят.
Ну, все, конец тебе, Казихан! Не зря тебя оставили наедине с девушками. Будет у них веский повод – попытка изнасилования…
Вот же проклятье, хоть бы перочинный ножик был в кармане! Хотя что такое ножик против пистолета или кинжала? Но все же… Хоть в живот можно кого-то пырнуть.
Без долгих раздумий Казихан встал с постели, торопливо оделся, чтобы девушки не увидели его в одних трусах. Перед тем как выйти во двор, осторожно выглянул в приоткрытую дверь веранды. В углу, перед входом в сарай, при свете лампы Мухарбек запрягал в телегу коня, что-то ласковое говоря ему вполголоса. На звук шагов Казихана он обернулся:
– А тебе-то что не спится в такую рань?
– Вы встали, вот и я тоже…
– Тебе-то какая забота, с нами, что ли, собираешься? Мы
затемно должны успеть на зилгинские кукурузные поля. Слышишь вот? – С улицы донесся стук копыт и грохот колес. – Кто-то опередил нас. Пока в поле никого нет, успевай нарвать кукурузы до рассвета. Если сторожа появятся, то крик поднимут, будто к ним в дом кто-то залез. А с Зелимом, сыном Джерихана, вообще нельзя договориться, ей-богу, он хуже отца своего. Честное слово, хуже! Даже пули не боится, пули! – Мухарбек, вскипев от злости, поднес к лицу Казихана непонятно откуда взявшийся пистолет и тут же сунул его в задний карман брюк.
У Казихана аж глаза на лоб полезли: он не думал, что бывают пистолеты такого калибра – дуло, как у противотанковой пушки, попадет такая пуля в лоб, от головы одни уши останутся.
– А я еще вечером наказал женщинам – подниметесь без шума, чтобы гостя не разбудить, – остывая, успокаиваясь, продолжал Мухарбек. – Пусть, говорю, спит спокойно до нашего возвращения…
