Перевод с английского Аркадия Золоева.
Предисловие автора. Послесловие Иосифа Бродского
Мне в этом видится ирония судьбы: книга моих стихов выходит на моей же родине… в переводе. В переводе на родной язык. Ирония, впрочем, неглубокая. Язык – по крайней мере, для меня – вещь второстепенная. Это – не ахти какой совершенный инструмент, употребляемый в процессе перевода духа в купюру слов. Если этот процесс определяет именно инструмент, то я – поэт английский. По духу, однако, т.е. по самому материалу, подвергающемуся переводу, мне ближе русская поэтическая культура.
Язык к тому же капризен и отвергает “чуждые” вкрапления. Дух терпимей: прощает многоликие сращения.
Свою поэзию я как раз считаю сращением английской речи с русским духом. В силу обстоятельств моей биографии я начала писать поэзию на английском. Произошло это по той нехитрой причине, что мир, существовавший непосредственно за пределами моего существа, озвучивался по-английски. Живи я тогда вместо Америки во Франции, я бы начала сочинять на французском. Язык, как и любая купюра, – ценность обменная. Заменимая. Вопреки ему – дух составляет наше естество. Его невозможно копить; нельзя и обменивать. Он выказывает себя в деяниях, а они, как водится, не нуждаются в переводе.
ЧТО НАС СТРАШИТ
Пугает нас не монотонность, –
Бессилие ее живописать!
Усилье немощное слов и склонность
Значенье прозябанию искать –
Ничто не объяснит и ничего не даст!
Лоскут за лоскутом – ты залатать
Судьбы прорехи смог бы: все пустое!
Узнал бы на ладони верный знак,
А память дали воскресила бы былого;
Ты смог бы жизнь сплотить, собрать по новой,
Но не услышишь шепот птиц в полете!
Все это ничего не может дать,
Все лишь – приманка, глупый розыгрыш,
Мой друг, а мы – в пролете…
РАВНОДУШИЕ
Я научусь мудро, просто жить.
Анна Ахматова
Я все оставила сегодня умирать:
Для прошлого и дней грядущих–новых;
Для дома, где сидишь, чтоб наблюдать,
Как мебель ловко подбирает пыль;
Как хлеб позавчерашний, обрастает
Корявой, тонкой кожицею мысль.
И сердце страха и смятения не знает…
ПОДРАЖАНИЕ РУССКИМ
Тоска опустошенья, пустоты –
Мы в ней не ищем, в ней нас не найти.
Сквозь жизни перископ мы утомленно
Глядим на мир – с тоской и раздраженно.
На полдороге к фразе громкий стон
Нечаянно твой шепот оборвет:
Лишь кажется тебе, что все пройдет,
Что ты – над суетой. Но это – сон,
Лишь сон, дружище, – станешь гончим псом,
А цель твоя – волчицы серой глотка.
Ты прыгнешь: Ах! – легко, победно, четко, –
Но рядом страх, и скачет смерть на нем!
О ЛЮБВИ
Я не имею Родины? Спасибо!
И языка родного тоже? Очень мило!
Слова, рождаемые мной, уже мертвы, –
Как град, под лавою и пеплом погребенный.
Но все же симметричны, но не новы,
И хаосу от них, наверно, больно,
И хаосу слова мои вредны.
Они нужны лишь Хроносу, увы,
Ведь в нем одержим верх, победу мы –
Рассеянно немного и смущенно.
Пусть не поймут меня превратно, ведь мои
Слова – не серп, фатально заостренный…
Но в будущем – я обращу свои слова
В не знающих ни цели, ни стыда,
Мысль обгоняющих, вдаль молнией летя.
Как плоть, скрывая вены и каркасы,
На белый грунт льняного полотна
Улягутся нейтральные тона
И ничего не значащие краски…
Я стану вновь собой – без ремесла,
Несуществующей мишенью – без копья,
Угрозой каждодневною без страха.
Не будет слез – лишится глаз зрачка!
Иисусом стану без Марии Магдалины;
Актером, изгнанным со сцены без причины;
Бревном, сплавляемым, лишившимся корней;
Ступнями, посиневшими от снега;
Мерцающей звездой без тверди неба;
Младенцем, слез не знавшим никогда;
Убийцей, в ночь ушедшим без ножа;
Иль чудом, всем изрядно надоевшим;
Лазурным морем без лазури, обмелевшим,
Но что страшней гораздо –
Без тебя…
ПОЧТИ ПО ЧЕХОВУ
Привиделся мне прошлой ночью сон
из русского кино о жизни деревенской
сто лет назад в нем стулья венские
столы вуали белые одежды
в импрессионистском мягком освещенье
с слезами чайками малиновым вареньем
в таинственной небрежно-нежной дымке
отчаяньем страстями и смятеньем, –
Они пройдут но только лишь тогда
когда касаясь кос густых нечастым гребнем
ласкает бедра гладит груди дева
и слезы проливает в стильной спальне
пока в тени мужчины отдыхают
вздыхая по утраченной любви
или по той которая бывает
в стихах и снах
бывают все весьма довольны
когда их шепот эластичный обрывает
прислуга громким приглашеньем к чаю…
ПОБЛИЖЕ К НЕБЫТИЮ
Спокойна будь: вниманье не дели
На тех – снаружи и на тех, которые внутри.
Застыла истина, а может, вспоминает
О том, кто мрак шагами измеряет.
Не дергайся, молчи, не суетись,
Когда молчание нарушит чей-то визг,
Терпение иссякнет, как каприз, –
сосед твой, знай, во сне получит приз!
Не доверяй инстинктам: дверь запри,
Сядь на пол, серой мышкою замри!
Ну, а когда те все-таки придут,
Скажи – ошиблись дверью, пусть уйдут!
А если впустишь, то в глаза им не смотри!
Начнут расспрашивать о чем-то – промолчи.
Услышишь: он погиб, – тогда вздохни
И взгляд от зеркала в тот миг отвороти…
СТАНЬ НЕВИДИМКОЙ
Стань невидимкой.
Статуей застынь.
Пусть сквозь тебя проходит время незаметно.
Шагая, в теле трещины заметней,
Толпой бегущею быть можешь сбит и смят…
ТРЕХЛАПЫЙ ПЕС
Памяти моего четырехлапого друга,
простого деревенского пса – Кузи (Кузьмы)
посвящается
Трехлапый пес
в московском переходе
хромая держит путь
в безвестность в никуда.
Осталось днем одним
по миру меньше топать
который здесь всегда
лежит в снегах и льдах.
От злых прохожих
равнодушных к лаю-плачу
рябит в глазах
и звон стоит в ушах.
И мысли грязные у них
в немытых головах.
Насущным хлебом
плохо делятся славяне.
По скулам их узнаю я едва ли
или глазам
раскосым и жестоким
слова “фасон” и “лоск”
с двойной живут моралью.
Судьбе Трехлапого
не позавидует никто
накажут ли кого
за подлость и обиды?
Ребенку что в него
камнями бросит
ничто не скажут
и не будет ничего.
Но мерзнут до костей
кусочка хлеба ради
и чувствуют себя уверенней
когда подпрыгнут цены.
Каждый день
поиски угла
укромного
невидимого
для назойливых глаз
никогда не мигающих
застывших я
прошу лишь о щели
где могла бы лежать
и думать
о моем прошлом
о моей семье
о моей стае
о вечных ценностях и
о волосах однажды
покрывших мою голову
и ладно когда
придет негаданно беда
о смерти…
То в угол то оттуда
хромая раз два три
в укромный угол
невидимкою свободен
ты псина от толпы.
Найди укромный угол
ложись закрой глаза
и песню колыбельную
споют тебе снега.
Мелодию не помнишь ли
и точно все слова?
Своя судьба у каждого
веревка лишь одна!
Ничто
лилово-бурое
уж слишком перепугано
чтобы суметь подняться
и умоляет душу
лететь не оставаться.
Ну а душа все медлит
и “баюшки” поет
смерть легкою не будет
для тех кто сильно ждет
ее под грязью вечной
всегдашних нечистот.
Кто упустил добычу
к тому она придет.
ИОСИФ БРОДСКИЙ О ПОЭЗИИ ЯНЫ ДЖИН
Читателю предстоит самому разглядеть в этих стихах откровения Духа Истинной Поэзии в его наиболее чистой форме, -того исключительно своенравного духа, который заманить невозможно, ибо он и выбирает всегда, в кого воплотиться.
В данном случае он избрал своим носителем девушку, которая пишет на английском, удивляя английский слух уже своим именем. Необычной для этого слуха является ее поэзия.
Отметая всякие метрические каноны, выламываясь из любых лингвистических рамок, Яна Джин выказывает такую языковую оригинальность, которую почти не в состоянии вынести слух, замученный сплошь и рядом повторяющимися неточностями. С лингвистической, то есть поэтической, точки зрения, – это абсолютно точный голос. Безупречный, ибо точность и есть главный атрибут совершенства.
Гений поэта измеряется его способностью подчинять время языку, умением преодолевать время внутри себя. Еще точнее, преодолевать то, что время проделывает с языком. Стихи Яны Джин поражают меня тем, что время в них не присутствует. Эту победу над временем она обеспечивает его невпущением в свои стихи. Так, очевидно, побеждает и пророк свое время. Тем, что смотрит сквозь него, – в будущее.
Контекстуальная виртуозность поэзии Яны Джин не нуждается в сертификате – она очевидна. В этом отношении у нее лишь один соперник – поэзия усопшего У. Одена. Однако молодой возраст этой поэтессы обещает, что она вырастет в высочайшее древо в лесу. Будучи автором многих предисловий, я не без удивления для себя хотел бы заметить, что использованные в них слова тут неуместны, ибо налицо – совершенно особый материал. Стихи Яны Джин представляют собой редко нащупываемое единство мудрости, мастерства во владении словом и виртуозности в сочетании звуков…
Яна Джин родилась в 1967 г. в Тбилиси. Жила в Москве. В1980 г. переселилась в США, где получила филологическое образование. Пишет на английском. В США сборник ее стихов “Bits And Pieces Of Confersations” вышел в свет в 1993 г. В русском переводе ее стихи появились впервые в 1997 г. в “Литературной газете”. Последовали публикации в литературных журналах “Дружба народов” и “Новый мир”, в котором поэт Олег Чухонцев писал, что стихи Яны Джин “…все-таки русские по духу: не верить в трезвый выход, но верить при этом, что в мире есть смысл, и искать этот смысл. Оказывается, есть что-то более прочное, чем язык”. В журнале “Дарьял” стихи Яны Джин публикуются в переводе Аркадия Золоева.
