Начало ХХ в. ознаменовалось грандиозными социально-политическими событиями в Российской империи, не обошедшими стороной и Северную Осетию, где в 1902 г. произошли крестьянские восстания в селах Дур-Дур и Гизель.
В начале XX в. сельская буржуазия и сельский пролетариат стали теми новыми слоями общества, которые, по выражению В.И. Ленина, были базисом общества, в котором господствуют товарное хозяйство и капиталистическое производство. Сельская буржуазия вела товарное хозяйство, которое, как правило, вливалось в общее торгово-промышленное предпринимательство, для нормального функционирования которого был необходим наемный труд батраков.
Расслоение крестьянства в Северной Осетии, в целом Терской области, усугублялось широким развитием аренды земли, ставшей следствием малоземелья основной массы осетинского и русского (беднейшая часть иногородних) крестьянства, а также постепенного роста торгового земледелия. Г.М. Цаголов, описывая бедственное положение беднейших слоев горского крестьянства, подчеркивал, что двухсоттысячное население в области “существует благодаря аренде земель на плоскости и неземледельческими заработками”.[1]
Расслоение крестьянства прошло несколько этапов. В условиях натурального хозяйства уже существовало имущественное неравенство. С возникновением и развитием мелкотоварного хозяйства расслоение крестьянства достигает “новой стадии”, характерной особенностью которой является объективное сокращение численности среднего слоя крестьянства. Проникновение же капиталистических отношений в сельское хозяйство повлекло за собой образование зажиточного слоя крестьян (кулаков) и беднейшего слоя (сельских пролетариев). С этого уже начиналось разложение крестьянства – самого древнего и многочисленного из общественно-экономических классов, составлявшего в начале XX в. свыше половины населения земного шара и значительное большинство населения Российской империи.
Простое имущественное расслоение началось с 60-х гг. XIX в., разложение – с 80-х гг. XIX в. и охватило не все слои крестьянства.[2] Об этом свидетельствуют данные развития сельского хозяйства в Северной Осетии и в целом Терской области, где наряду с развитием мелкотоварного хозяйства развивались и совершенствовались капиталистические отношения. Имущественное расслоение проявлялось, во-первых, в обезземеливании большинства крестьян и концентрации земли в руках кулаков и, во-вторых, во владении крупным и мелким рогатым скотом.
В начале XX в. капиталистические отношения прочно вошли в сельское хозяйство как Северной Осетии, так и всей Терской области, что привело к разложению сельской общины как у горцев, так и у казачества. Факт социально-экономический раскола крестьянских хозяйств в Северной Осетии подтверждает тот факт, что 26,4 % крестьян не имело рабочего скота.3
Быстрое разрушение патриархальной замкнутости крестьянского хозяйства, включение труда крестьянина в систему общероссийского разделения труда, привлечение земледелия к потребностям рынка -такова была тенденция развития сельского хозяйства Северной Осетии в 1900-1917 гг. И как везде, процесс этот повлек за собой дифференциацию крестьянства, его расслоение. Г.М. Цаголов, хорошо знавший земельные отношения и экономический быт осетинского крестьянства, писал: “Природа и история смяли горца под своей победной колесницей и, накинув на его шею петлю, поволокли вниз по усеянной тернием и усыпанной острыми камнями дороге”.[4]
В Северной Осетии в аренду сдавались земли помещиков, горской знати, “пожалованные” земли, а также земли казачьих отделов и заложенные их владельцами в банки. Площадь заложенных земель с каждым годом в Терской области возрастала. Всего за 1906-1915 гг. российские крестьяне купили у Крестьянского поземельного банка и при его содействии 10,4 млн. дес. земли. При этом цены возросли к 1914 г. до 136 руб. за дес.[5] В Терской области цены за десятину земли были еще выше, чем в целом по Российской империи. Высокие платежи вели к росту недоимочности заемщиков (в целом по стране с 9 млн. руб. в 1910 г. до 45 млн. руб. в 1915 г.).[6] За неуплату платежей у заемщиков земли отбирались. Так, например, в 1906-1915 гг. за неуплату платежей у заемщиков в стране было отобрано 0,6 млн.дес.земли.[7] Число заемщиков постепенно стало снижаться. Если в 1910 г. их было 134 тыс., то в 1914 – 64 тыс. человек.[8]
Следует подчеркнуть, что в конце XIX – начале XX в. заложенных в банки земель в среднем в Российской империи было 17 %, тогда как по Терской области – 38,8 %.[9]
Социально-экономические и политико-правовые условия, созданные царизмом в Северной Осетии и в целом по Терской области, в начале XX в. были невыносимыми и создавали реальную почву для революционной, национально-освободительной борьбы трудящихся-горцев. К.Л. Хетагуров, критикуя осетинских землевладельцев, в частности помещиков Тугановых, писал: “В настоящее время (1901 г. – В.Дз.), когда вся их земля (Тугановых. – В.Дз.) заложена, перезаложена и еще раз перезаложена, они стеснили до крайности население поселка Дур-Дур и другие соседние селения. Возникают судебные процессы, тратятся громадные суммы на адвокатов, на взятки и на прочие расходы. Жители Дур-Дура с последних пожитков набрали тысячи рублей и отвезли их во Владикавказ присяжному поверенному Берману. Прошло уже более 8 месяцев со дня вручения денег, а защитник себе и в ус не дует – до сих пор не написал даже прошения. Между тем у населения Дур-Дура имеется документ, свидетельствующий о безусловной принадлежности ему недавно захваченной Тугановыми земли”.[10] Тяжелейшее положение трудового крестьянства Северной Осетии имело несколько причин, главной из которых следует признать колониальную политику царизма.
На арендованной земле в исключительно тяжелых условиях, впроголодь жили десятки тысяч безземельных крестьян. В Северной Осетии только пять селений (Ардон, Батакоюрт, Гизель, Заманкул и Христиановское) выплачивали за аренду земли осетинским землевладельцам и казачьим станицам в год до 200 тыс. руб. В арендном пользовании переселенцев в Терской области состояло в 1902 г. свыше 126 тыс. десятин. Г.М. Цаголов, специально изучивший этот вопрос, писал: “Имеющаяся в распоряжении жителей нагорной полосы земельная площадь приблизительно в шесть раз меньше той площади, которой ему недостает, и в семь раз – меньше той,которую
ему следовало иметь”.[11] Все население нагорной полосы Терской области составляло, по подсчетам Г.М. Цаголова, 187 тыс. мужчин, из которых в горах могли жить нормально лишь 26 тыс. человек, или 14 %. Остальные 86 % населения должны были жить впроголодь или совсем голодать. Таким образом, как отметил Г.М. Цаголов, “из каждых 7 душ наличного населения мужского пола в нагорной полосе за убогим столом природы имеется прибор только для одного человека, а остальные 6 человек должны встать из-за стола”.[12] В начале XX в. сумма арендной платы для осетинского крестьянства составляла 230,6 тыс. руб.[13] А для всего горского крестьянства Терской области сумма арендной платы доходила до 777079 руб.[14] Причину бедственного положения горского крестьянства объективные исследователи этой проблемы справедливо видели в колониальных порядках, национальном угнетении осетинского и других малых народов области. Критикуя антинародную внутреннюю политику царизма в Терской области, описывая самовольные захваты органами власти земель горцев, рассматривая причины широкого развития аренды земли, К.Л. Хетагуров писал о необходимости оставлять в собственности горцев земли, освоенные в результате тяжелейшего труда многих поколений осетин и других горцев, а не объявлять их собственностью государства, т.е. казенными.[15] Он предлагал для решения запутанной проблемы “только взглянуть более трезво на дело уравнения населения Кавказа в правах землевладения”.[16] Такого же мнения придерживался Г.М. Цаголов, который аргументировано писал о бедственном положении горского крестьянства, разоблачал колониальную сущность внутренней политики царизма в Терской области. Причину крайней бедности горского крестьянства он видел в “общих экономических и социальных условиях”,[17] созданных царизмом для трудящихся – горцев области.
Осетинские помещики, верные своим классовым принципам и законам капиталистического общества, также не делали никаких поблажек своим соотечественникам, безземельным крестьянам. Так, например, в Тагаурии безземельные осетины сел. Балта жаловались администрации области на то, что за арендное пользование землей помещиков Дударовых последние обязали их платить вдвое больше, чем до крестьянской реформы. Особую тревогу у крестьян Балты вызывало то, что Дударовы “преувеличили весь другой сбор, хотят разорить нас окончательно”.[18] О бедственном положении безземельных крестьян писали не только такие защитники беднейших слоев горцев как К.Л. Хетагуров, Г.М. Цаголов, но и отдельные представители администрации области. Так, например, начальник окружного штаба генерал Белявский писал: “Вопрос о поземельном устройстве жителей нагорной полосы, занимающей около 1/3 Терской области, настолько уже назрел, а увеличивающиеся с каждым годом земельные недоразумения между населением достигли таких пределов, что всякое промедление в разрешении этого вопроса представляется более чем нежелательным”.[19] Однако ни местные колониальные власти, ни правительство России не предпринимали никаких мер по улучшению положения трудового крестьянства области и после тревожных сигналов своих же правительственных чиновников. Даже дореволюционный русский публицист М. Слобожанин (псевдоним редактора газеты “Терские ведомости” Е.Д. Максимова), не отличавшийся симпатиями к горцам, констатировал “поразительное малоземелье” в Дигории (Западной Осетии), в частности, в Донифарсе. По признанию М. Слобожанина, земли “на двор приходится менее полудесятины: на душу мужского пола 0,27, на “едока” – менее 0,15 десятины… И это ничтожное количество земли дает урожай только после приложений к ней … колоссального труда”.[20]
В таких тяжелых условиях из года в год росли цены на землю, и в начале XX в. цены настолько высоко поднялись, что абсолютное большинство безземельных крестьян было уже не в состоянии в течение всей жизни приобрести хотя бы небольшой надел земли. Действительный член “Императорского русского географического общества” Н.К. Зейдлица констатировал: “Об осетинах, обитающих в горах, скажу только то, что они … весьма высоко ценят каждый клочок пахотной земли, достигающий у них баснословной цены 400, 600 и даже 1000 рублей за десятину, цены, никогда не окупающейся обработкою”.[21] О бедственном положении горского крестьянства докладывали даже депутатам Государственной думы Российской империи. Так, например, депутат от Терской области А.П. Маслов говорил о ничтожных земельных владениях горцев в 1/10, 1/5, 1/3 десятины.[22] “Если вы спросите, сколько у него (горца. – В.Дз.) земли, – говорил А.П. Маслов в Государственной думе, – то он вам скажет, что земли столько, сколько помещается под буркой. Земля стоит там (в Терской области. – В.Дз.) дорого. Так, например, кусок земли под одной коровой стоит столько, сколько стоит сама корова. Такое положение заставляет невольно задуматься, каким образом они существуют”.[23] Следует подчеркнуть, что небольшие участки земли малоимущих крестьян были, как правило, недостаточно пригодными для земледелия, и, соответственно, урожай давали мизерный. Горцу, таким образом, хлеба хватало на два–три месяца, в лучшем случае на пять–шесть месяцев. Все это объективно вело к социальному бунту, национально-освободительной, революционной борьбе горского крестьянства, классовому противостоянию в Терской области. Уже в самом начале ХХ в. в Северной Осетии, как и по всей области, безземельные и малоземельные крестьяне повели организованную борьбу против помещиков. Наиболее крупное выступление крестьян за земельные права в начале ХХ в. было зафиксировано в Дур-Дуре – одном из старинных равнинных осетинских сел, где в 1901-1902 гг. трудовое крестьянство открыто перешло в конфронтацию с помещиками Тугановыми. Осетинское сел. Дур-Дур было основано в 1752г.[24] Вместе с другими осетинами туда переселились из Дигорского ущелья Тугановы. В 1822 г. по распоряжению Наместника на Кавказе генерала А.П. Ермолова, штабс-ротмистр лейб-гвардии Кавказского горского полуэскадрона Асланбек (Арсланбек) Магометович Туганов (первый осетин, ставший в 1851 г. генерал-майором Русской армии), представитель дигорских баделят (дворян), “получил на себя и других лиц фамилии Тугановых, происходящих от его деда Афая, 1791 (?) десятин земли”.[25] Таким образом,Асланбек Туганов за верную службу русскому царю получил в плоскостной Дигории (Западной Осетии) огромный участок земли. Однако в силу разных причин обмежевание, составление плана и акта на владение землей Тугановым затянулось до 1848 года. Тем не менее, Владикавказский комендант получил предписание “доставить сведения обо всех Тугановых, от Афая происходящих, и не делать им никаких препятствий в спокойном владении пожалованною землею”.[26]
Заметим, что в то время крестьяне Дур-Дура жили “на землях Тугановых” более или менее сносно, не испытывая особых притеснений. Однако со временем в Дур-Дур переселились сотни крестьянских семей, а в конце XIX – начале XX в. Тугановы стали сдавать землю в аренду безземельным крестьянам из других селений Дигорского и Алагирского ущелий. Соответственно росла арендная плата. Для многих же крестьян Дур-Дура арендованные земли были главным и почти единственным источником существования. Повышение арендной платы, заметно ухудшившее положение малоземельных и безземельных крестьян, стало главной причиной их ожесточенного противостояния с помещиками Тугановыми. Положение крестьян осложнялось еще и тем, что Тугановы неоднократно закладывали часть своих земель в банк. В начале XX в. они решили продать свои земли через Крестьянский поземельный банк, который с 1895 г. получил право покупать земли у помещиков. За 10 лет, с 1895 по 1905 г., банк приобрел около 1 млн. дес., включая земли, принадлежащие Тугановым.
Безземельные и малоземельные дурдурцы вначале даже не догадывались о том, что главный источник их существования – арендованная у Тугановых земля – продается хозяевами, а им придется выселиться из насиженных мест. В истории помещиков Тугановых не было, пожалуй, более неблаговидного деяния, чем требование в судебном порядке выселить дурдурцев из родных мест.
Действия баделят были резко осуждены крестьянами Дур-Дура и других близлежащих сел. К этому следует добавить, что многие крестьяне Дур-Дура не признавали Тугановых полновластными, законными владельцами всех дурдурских земель, так как она была пожалована баделятам значительно позже их переселения туда. Потомки крестьян, заселившие Дур-Дур с середины XVIII в., считали, что с того времени “дурдурцы бесспорно и беспрепятственно пользовались землей”,[27] и кроме государственных и мирских сборов на общественные нужды платить кому бы то ни было, включая Тугановых, не будут.
Дурдурские крестьяне, которых с годами становилось больше, испытывали острый недостаток в земле, и нужда заставляла их брать у Тугановых землю в аренду на весьма тяжелых условиях.[28] Беспощадной эксплуатации крестьян способствовали и “Временные правила”, введенные в Терской области в 1865 г. Согласно этим “антикрестьянским правилам” безземельные осетины, лезгорцы[29] и хехесы30 – были допущены к пользованию землями, принадлежащими Тугановым,на обременительных для первых условиях.[31] В начале XX в. Тугановы, как и другие помещики, начали завышать арендную плату за землю, что значительно ухудшило положение малоземельных и безземельных крестьян. Тугановы фактически диктовали крестьянам свои кабальные условия. Так, например, начальник Терской области генерал-лейтенант С.Е. Толстов докладывал вышестоящему руководству: “В настоящее время как землевладельцы Тугановы, так и другие дигорские баделята–частновладельцы находятся к проживающим у них в имениях безземельным горцам только в тех поземельных отношениях,которые ими устанавливаются”.[32] Социально-экономические условия, создавшие в Северной Осетии грабительское “арендное дело”, душили беднейшие слои крестьянства. Об этом знали далеко за пределами области, но мер к улучшению положения горского крестьянства никто не предпринимал. Специалисты по аграрному вопросу, изучавшие поземельное устройство населения Кавказа, подчеркивали, что “главное неудобство ныне практикующегося арендного пользования заключается в том, что по истечении срока аренды нынешние арендаторы могут вовсе не получить необходимых им земель или получить их на условиях более обременительных”.[33]
В обстановке быстрого роста арендных цен на землю обострялись взаимоотношения трудового крестьянства с Тугановыми. За пользование земельными участками “дурдурцы платили Тугановым натурою (кукурузой),а потом деньгами”.[34] Однако в начале XX в., когда в Терской области существенно выросли арендные цены на землю, Тугановы, не желавшие отставать от других помещиков, довели дело до того, что арендаторские повинности составляли уже половину годового дохода арендаторов. Это означало полуголодное существование малоземельных и безземельных крестьян, которые открыто выступили против повышения арендной платы. Чашу терпения крестьян переполнило требование Тугановых о посаженной плате. Эти требования помещиков крестьяне не стали выполнять, считая их незаконными. Даже генерал-лейтенант С.Е. Толстов не смог подтвердить законность требований Тугановых. “Почему Тугановыми назначена была на дурдурцев за усадебные места плата, – писал он, – не представилось возможным выяснить”.[35]
Анализ архивных документов того периода убеждает в том, что местные власти в целом были на стороне высокопоставленных чиновников областной администрации. Вместо четких разъяснений прав и обязанностей той или другой стороны власти ограничивались туманными, невнятными рассуждениями. Тот же начальник Терской области о событиях в Дур-Дуре писал: “Здесь кроется какое-то недоразумение с той или другой стороны”.[36]Чувствуя благосклонное отношение местной власти, Тугановы все настойчивее требовали выселения малоземельных и безземельных крестьян за пределы своего имения, так как свои земли они решили продать через Крестьянский поземельный банк.
В администрацию Терской области с обеих сторон поступили жалобы, в которых каждая сторона доказывала свои права. Тугановы, например, утверждали, что “дурдурцы самовольно захватывают их угодья, прибегая при этом к угрозам и насилиям…”[37] Крестьяне в своей жалобе говорили о том, что баделята беспощадно эксплуатируют малоимущих, стеснили до крайности и без того бедное население Дур-Дура, не дают им использовать ту часть земель, которая, по мнению крестьян, не принадлежит Тугановым, “но которой они, дурдурцы, пользуются издавна”.[38]
В августе 1900 г. Тугановы передали дело в Мировой суд (низшее звено судебной системы в дореволюционной России, а также ряде других государств, рассматривающее в упрощенной процедуре мелкие гражданские и уголовные дела). По утверждению Тугановых, дурдурцы были только арендаторами их земель, но никак не хозяевами. Баделята указывали, что крестьянам Дур-Дура было разрешено поселиться в их имении с условием ежегодной уплаты хозяевам за пользование усадебным местом по 5 руб., за пастьбу скота: крупного рогатого – по 20 коп., мелкого рогатого – по 5 коп. с головы. Кроме того, землевладельцы и арендаторы не сходятся в размере посаженной и другой платы. Свое заявление Тугановы заканчивали просьбой выселить крестьян из их имения. Судья удовлетворил ходатайство помещиков, и решением суда в январе 1901 г. 19 недавно поселившихся крестьянских семейств (приписанных к сел. Новый Урух) подлежали выселению. Баделята получили исполнительные листы на основании решения Владикавказского суда. Согласно этому судьбоносному документу, где было указано время вынесения решения и вступления его в законную силу, безземельным крестьянам Дур-Дура нужно было немедленно переселиться к местам своей постоянной приписки.
Униженные и обобранные крестьяне обратились к начальнику Терской области с просьбой хоть как-то их обустроить на свободной (казенной) земле на участках Ахсарисар и между реками Цраудон и Кабагуатдон. Однако просьба дурдурцев не была удовлетворена. Более того, с них еще потребовали возмещение судебных расходов, которые по гражданским делам определялись из государственной пошлины и издержек, связанных с рассмотрением дела.
19 января 1901 г. начальник третьего участка Владикавказского округа поручик Кармальский прибыл в Дур-Дур для вручения повесток о назначении десятидневного срока для добровольного исполнения решений Мирового судьи.[39]
Через 10 дней, 29 января, он снова приехал в Дур-Дур для приведения в исполнение решения суда, о переселении 19 семейств к местам своей постоянной приписки–Ново-Урух.[40] Однако крестьяне не подчинились Кармальскому и ждали новых вестей из Владикавказа, куда направили с просьбой к областной администрации своих односельчан Гуллу Кцоева и Бебба Дзусова. Крестьяне заявили Кармальскому, что “они не выселятся до тех пор, пока не получат ответа на поданное ими прошение”.[41] В рапорте Кармальский указывал на “общее нежелание” дурдурцев подчиниться решению суда и отмечал, что “все жители села” сопротивлялись исполнению законных действий по выдворению новоурухцев.[42]
Противостояние между беднейшим крестьянством Дур-Дура и помещиками Тугановыми затягивалось. Тем временем Гулла Кцоев и Бебба Дзусов вернулись из Владикавказа, собрали в селении сход и ввели односельчан в заблуждение, будто бы начальство разрешило им распахивать земли, находящиеся между реками Даргтагидон и Хусфаракидон. Воодушевленные таким сообщением дурдурцы три дня – 18, 19 и 20 апреля 1901 г. – распахивали спорную землю. Они поняли, что закон на их стороне, а Тугановы занимаются самоуправством. Это окончательно убедило крестьян ввести революционно-насильственные методы борьбы за свои права, и они самовольно стали распахивать спорную землю, расположенную между реками Хусфарагидон и Даргтагидон. Тугановы срочно сообщили об этом во Владикавказ, и оттуда на место происшествия прибыл начальник Владикавказского округа полковник Вырубов в сопровождении поручика Ахсарова, хорунжего Слесарева, старшины Вольно-Магометановского (ныне с. Чикола) Хаджумара Цавкилова и других лиц. Вырубов приказал прекратить самовольную распашку “земель Тугановых”, а затем арестовал наиболее непослушных и агрессивных крестьян: Беги Байсангурова из высокогорного аула Дунта Галиатского прихода и Газдана Сабанова из высокогорного аула Нар Махческого прихода Дигорского ущелья. Они оба оказали сопротивление поручику Кармальскому и призывали других дурдурцев к неповиновению властям. После этого полковник Вырубов отправился в Дур-Дур, где на сходе пригрозил суровыми расправами тем, кто будет самовольничать. Он заявил, что имеет “распоряжение начальника Терской области охранять право пользования землею владельцами ее гг. Тугановыми, которым земля в количестве 12 тыс. 954 дес. высочайше пожалована (читай: подарена – В.Дз.) императором России”.[43] (Первоначально Тугановым было пожаловано около 20 тыс. дес., но впоследствии часть этой земли правительством России была выкуплена назад и отведена под казачью станицу Николаевскую. – В.Дз.). Отметим, что дурдурцы не имели претензий “к высочайше пожалованным” Тугановым землям за исключением тех, на которых расположено селение Дур-Дур.[44] Они считали,что это родное село их предков – целый ряд поколений дурдурцев на протяжении многих десятилетий упорно трудились над тем, чтобы обустроить и облагородить эту землю.
Выслушав претензии крестьян, полковник Вырубов предупредил, что не допустит самоуправства и пригрозил зачинщикам беспорядков суровым наказанием. Тем не менее, дурдурцы на сходе снова заявили, что землю, на которой расположено сел. Дур-Дур, считают своею и снова выйдут ее пахать.[45] Все эти бескомпромиссные заявления и той, и другой стороны свидетельствовали о том, что отношения между ними перешли в фазу антагонистических, которая, как известно, характеризуется непримиримостью интересов конфликтующих сил.
Наиболее упорное сопротивление властям оказывали зачинщики борьбы против Тугановых – Габи и Гулла Кцоевы, Дзабо Абаев, Дафа Тадеев, Бекмурза Дзанкисов, Баса Шехинаев, Сараби Зокоев, Кубади Темиров, Диди Кодзасов, Гуйман Цалиев, Дзанхот Зураев, Габуци Баев, Баса Тургиев и другие.
В рапорте начальника третьего участка Владикавказского округа от 30 января 1901 г. Габи и Гулла Кцоев, Дзабо Абаев, Дафа Тадеев, Бекмурза Дзанкисов и Баса Шехинаев названы “главными подстрекателями”[46] волнений в Дур-Дуре.Начальник третьего участка поручик Кармальский путем уговоров пытался убедить дурдурцев в необходимости подчиниться решению суда, но доведенные до отчаяния крестьяне уже приготовились вести решительную борьбу. Они заявили, что не допустят поручика к описи крестьянского имущества, угрожая лично Кармальскому.[47]
Согласно решению суда выселению из Дур-Дура подлежали Хакиаша Цебоев, Сараби Зокоев, Кубади Темиров, Диди (Дади) Кодзасов, Тотрук Гависов, Хамби, Ахмат и Дабе Тадеевы, Алексей Зокоев, Хазби Гекаев (Икаев. – В.Дз.), Айнат Зураев, Габа Кцоев, Дзардак Малиев, Берди Гегуев, Бачко Шехинаев, Дзабе Абаев, Дугус Боранов, Башил Зокоев,Габи и Караше Тетцоевы и Бекмурза Дзанкисов.[48] Однако они упорно сопротивлялись властям и не хотели покидать пределы Дур-Дура. Крестьян, подлежащих выселению, поддерживали и другие дурдурцы, о чем свидетельствуют записи в протоколе временно исполняющего обязанности начальника третьего участка Владикавказского округа, юнкера милиции Андрея Караева. В них отмечалось, что крестьяне “выселиться из земли Тугановых отказались, также они отказались уплатить добровольно, согласно исполнительных листов, присужденные судебные издержки”.[49] Когда же Андрей Караев “приступил к описи, то не только что ответчики, но и целое общество (все крестьяне Дур-Дура. – В.Дз.), проживающих на земле Тугановых, загородили мне путь”.[50] Видя агрессивно-наступательный настрой дурдурцев, А. Караев был вынужден выждать приезда старшины Вольно-Магометановского Хаджумара Цавкилова. Но и его приезд не помог А. Караеву выполнить свои служебные обязанности. Тем временем крестьяне Дур-Дура “без приглашения власти”[51] организованно пришли на сходку.С большими трудностями А. Караеву удалось собрать ответчиков во дворе помощника старшины, где им вторично было объявлено в присутствии Х. Цавкилова и понятых – жителей сел. Вольно-Магометановского Татаркана Батырова и помощника старшины того же селения Оразмага Дзадзаева -содержание 19 исполнительных листов. “Но они подчиниться исполнительным листам и моим законным требованиям отказались, -докладывал А. Караев, – отозвались, что они не обратят на это ни малейшего внимания и к описи меня не допустят”.[52] Такое жесткое заявление дурдурцев еще больше насторожило представителей власти и Тугановых. Вот, что писали начальнику Терской области и наказному атаману Терского казачьего войска генерал-лейтенанту С.Е. Толстову сами Тугановы: “…нас же самих, Тугановых, нашего управляющего и других наших служащих стараются дурдурцы вызвать, очевидно, на неприятности и крупные несчастья, так что мы в своем имении очутились в каком-то странном и осадном положении, как против нас, так и против властей продолжающееся до сих пор, придает им больше наглости и смелости к продолжению попирательства всякой законности”.[53] Действительно, успокоить дурдурцев без применения военной силы стало невозможно. Вопреки запретам помещиков дурдурцы загоняли свой скот на баделятские пастбища, рубили лес, дрались со стражниками и лесничими, не признавали над собой власти. “Все внушения чинов Владикавказского округа дурдурцам, – писали Тугановы генерал-лейтенанту С.Е. Толстову, – о прекращении самоуправств и насилий последних над нашей полевой и лесной стражей и личные отеческие внушения Вашего Превосходительства дурдурцам о ненарушении наших владельческих прав ни к чему не повели, кроме вселения в них убеждения о слабости власти. Поэтому с 30 апреля сего года (1901 г. – В.Дз.) они нагло проявляют ту или другую выходку против нашей стражи, вступая с нею подчас в рукопашную схватку; о каждом таком случае составлялся протокол и направлялся по подсудности, с сообщением об этих происшествиях окружному начальству”.[54]
Неоднократно жаловался на самоуправство дурдурцев управляющий имением помещиков Тугановых Адильгирей Шанаев, сообщая о том, что “дурдурцы никакую власть не признают”.55 Так, например, летом 1901 г. дурдурцы Кубади, Басил и Ильяс Темировы, Дзандар Шехинаев, Бопа Боранов, Диди Кодзасов, Сабазгери Дзотов и другие самоуправно впустили в баделятсткое сенокосное место свой скот. Увидев это, полевые сторожа Тугановых Аге Гуев и Дабусса Гуцунаев стали выгонять оттуда скот. В ответ на это вышеперечисленные крестьяне “вышли к ним навстречу и стали бить их дрючками”.[56]
В июле 1901 г. в Дур-Дур вновь приехали старшина Вольно-Магометановского Хаджумар Цавкилов с писарем Агубекиром Аршиевым для вручения повесток о выселении дурдурцев. Агрессивно настроенные крестьяне в количестве 40 человек напали на представителей местной власти и стали их избивать. Во главе бунтующих дурдурцев был Фацбай Гегуев,[57] призвавший односельчан бить Цавкилова и Аршиева. Мать Бекмурзы Дзанкисова тоже возбуждала толпу и призывала убить представителей власти.[58]
Противостояние между крестьянами и Тугановыми продолжалось. В сентябре 1901 г. начальник третьего участка Кармальский со своей свитой снова прибыл в Дур-Дур для решения прежней задачи – выселить 19 непокорных семейств. Кармальскому помогали старшины сел Ардон, Салугардан, Христиановское, Новый-Урух – Саламов, Габолаев, Елбаев, Найфонов, а также их помощники Дудуев (Ардон), Гатуев (Христиановское), Гадзаонов и Гегуев (Вольно-Магометановское), Урумов (Салугардан). Вместе с ними были понятые из сел. Новый Урух – Икаев и Зангиев. Этой команде во главе с Кармальским предстояло выселить дурдурцев принудительными полицейскими мерами. Согласно исполнительных листов по приказу Кармальского были опечатаны дома Айната Зураева, Хазби Икаева, Диди Кодзасова, Дзардака Малиева и наложен арест на их домашние вещи в обеспечение иска. Подлежащие выселению дурдурцы проявили неповиновение. Так, например, Хазби Икаев и Дзардак Малиев сломали печать, а Диди Кодзасов разрезал шнур под печатью и сделал свободный вход в дом.[59] Поручик Кармальский в протоколе, составленном 29 сентября 1901 г., писал: “Сего 29 сентября все жители с. Дур-Дур, собравшись в общей толпе, заявили, что к выселению их с земли Тугановской не допустят ни в каком случае; увещания и разъяснения их противозаконного деяния не принесли никакой пользы; толпа вооружилась палками, раздавались угрозы и предупреждения не приводить в исполнение решения Мирового судьи о выселении”.[60] После этого развернулась настоящая схватка между дурдурцами и командой Кармальского. Со старшинами, их помощниками и понятыми поручик, преодолевая яростное сопротивление крестьян, двинулся к дому Сараби Зокоева и с большим трудом опечатал его дом. Тем временем возмущенная толпа наперерез, через плетень бросилась к дому Дзабе Абаева – туда, куда направились представители власти. Дзабе Абаев с родными братьями Касумом и Татарканом преградили дорогу Кармальскому и его команде, заявив, что не уйдут из Дур-Дура и не пустят никого в дом. Касума и Татаркана Абаевых силой отбросили от дверей дома. Дзабе Абаев продолжал сопротивление, но и его удалось скрутить и взять. “Когда находящиеся при мне старшины взяли Дзабе Абаева, – докладывал Кармальский, – толпа народа бросилась с криком на старшин, освободила Абаева, оттолкнула старшин. Для защиты старшин, а так равно и себя от возбужденной толпы народа я освободил револьвер из кабура (кабуры. – В.Дз.) и закричал, чтобы они остановились в своих незаконных деяниях; часть толпы отступила, другие же зачинщики, бросились на старшин, не отступили после моего неоднократного требования, и старшины силою были оттолкнуты бросившейся толпою, ставшей около дверей, и дальнейшее действие мое по приведению в исполнение решения Мирового судьи стало невозможным; толпа продолжала кричать, угрожать, подстрекая один другого броситься с палками на нас, приводивших сие решение в исполнение, шла за ними с криками и угрозами, затем часть толпы отделилась и бросилась к дому помощника старшины сел. Дур-Дур Гегуева, ворвались во двор, отворили амбар, где были сложены забарантованные вещи по исполнительным листам, самоуправно расхватали вещи и разобрали их по рукам, каждый свою собственность. Главными зачинщиками и первыми бросившимися на старшин были Дафа Тадеев, Бекмурза Дзанкисов, Габуза Сабанов, Диди Кодзасов, Дзардак Малиев, Касум и Татаркан Абаевы, Айнат Зураев, Хазби Екаев (Икаев. – В.Дз.)”.[61] Таким образом, дурдурцы в очередной раз сорвали попытку представителей местной власти привести в исполнение решение Мирового судьи о выселении из Дур-Дура 19 семейств.
6 октября 1901 г. в Дур-Дур прибыл судебный пристав при Владикавказском Мировом съезде М.П. Никитин вместе с другими представителями власти. Их встретило более 100 дурдурцев, которые в очередной раз категорически заявили о своем несогласии с решением Мирового судьи, мотивируя свое непослушание властям тем, что живут на своей законной земле, а претензии Тугановых -необоснованны. В протоколе, составленном Никитиным 6 октября 1901 г., сказано: “Нас все время до самого двора Гулла Кцоева провожала толпа этого поселка в числе более 100 человек. Несколько раз приходилось останавливаться и уговаривать их разойтись, но безуспешно. Все в один голос кричали: “Ни за что не допустим удалять нас, мы живем на своей земле, а не на Тугановской. Что хотите делайте, но не уйдем, пока высшее начальство не разрешит наше дело с Тугановыми, нам некуда деваться”. С большим трудом, и то при помощи полиции, удалось войти во двор Кцоева, куда ворвалась и вся толпа … большинство из них были с палками, но без оружия…”.[62]
В начале ноября 1901 г. Председатель съезда Мировых судей Владикавказского Мирового округа сообщил начальнику области генерал-лейтенанту С.Е. Толстову о беспорядках и массовом сопротивлении дурдурцев представителям власти, которые требовали исполнения судебных решений. Для выполнения решения суда у начальника области просили “наряд военной команды в количестве 50 человек конных казаков”.[63]
Однако генерал Толстов не решался на такую меру, к тому же у него были определенные сомнения в абсолютной правоте Тугановых. В рапорте на имя командующего войсками Кавказского военного округа князя Голицына 5 ноября 1901 г. он писал: “Войска призываются … для содействия судебным властям, тем не менее, я затрудняюсь исполнить требование Председателя Владикавказского съезда Мировых судей по следующим основаниям:
1) Поселок Дур-Дур заселен был более 100 лет тому назад, и
дурдурцы бесспорно и беспрепятственно пользовались землею. В 40-х
или 50-х гг. (XIX в. – В.Дз.) поселок Дур-Дур с землею до 12 тыс.
десятин был Высочайше пожалован генералу Туганову. Дурдурцы по-
прежнему пользовались земельными наделами, но платя уже Тугановым
известную сумму. В последнее время, именно в текущем году (1901 г.
– В.Дз.), между дурдурцами и Тугановыми возникли недоразумения
относительно пользования землей, причем дурдурцы, утверждают, что
их земельные участки не входят в пределы Высочайше дарованной
Туганову земли. Тогда Тугановы стали предъявлять постепенно и
дурдурцам у подлежащего мирового судьи иски о восстановлении
нарушенного права владения дурдурцами. Предъявлены были иски
сначала к 19, а потом к 25 семействам.
Мировой судья своими решениями, а затем Мировой съезд, утвердивший эти решения, кажется, слишком поспешно постановил о выселении дурдурцев и едва ли правильно принял к своему производству иски Тугановых, ибо, по смыслу 4 п. ст. 29 Уст. гражд. суд., ведомству Мирового судьи подлежат иски о восстановлении нарушенного видения только в том случае, когда со времени нарушения прошло не больше шести месяцев, по истечении же этого срока подобные иски рассматриваются уже в Окружных судах”.[64] Таким образом, генерал С.Е. Толстов подходил к решению спорного вопроса более продуманно, осторожно, уличив в серьезных нарушениях закона Мировой съезд, утвердивший спорное решение Мирового судьи о выселении крестьян из Дур-Дура. Заявление начальника области о том, что “дурдурцы бесспорно и беспрепятственно пользовались землею” несомненно свидетельствует о его благосклонном отношении к выселяемым крестьянам. В рапорте С.Е. Толстова на имя князя Голицына имеются слова, свидетельствующие о глубокой озабоченности судьбой дурдурцев и желании объективно разрешить затянувшуюся тяжбу дурдурцев с Тугановыми. “Дурдурцы… владеют землею долгое время и на этом основании они перенесли дело о выселении их в Правительствующий Сенат в кассационном порядке, – докладывал начальник области князю Голицыну, – так что до разрешения жалобы дурдурцев Правительствующим Сенатом, который может решить в их пользу, выселять их с места, на котором жили их предки, причем, конечно, придется снести все их жилые строения, будет делом негуманным и при том несогласованным с направлением Правительства.
К выселению предназначаются 44 семейства, состоящих из 126 взрослых и 143 малолетних. Между тем у них нет клочка земли, где они могли бы хотя бы на время поселиться. При этом нужно обратить внимание еще на то, что теперь наступает зимнее время. Куда же может деться такая масса обездоленного люда, которого угрожают буквально выкинуть под открытое небо? Я уже не говорю об угрожающем дурдурцам страшном разорении, вследствие снесения всех их жилых построек. Между тем я в законе не нахожу, чтобы по частным искам можно было бы прибегать к таким мерам в отношении ответчиков, в особенности из земледельческого класса.
Ввиду приведенных сомнений в отношении приведения в исполнение требования Председателя Владикавказского Мирового съезда о назначении военной команды для принудительного выселения дурдурцев, имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство почтить меня указанием,как я должен поступить в данном случае”.[65] Можно предположить, что именно такая позиция начальника Терской области повлияла на решение командующего войсками Кавказского военного округа князя Голицына, который отсрочил выселение дурдурцев до наступления весны 1902 г. Он писал: “Принимая во внимание, что такое выселение, ввиду наступившего зимнего времени, поставило бы ответчиков в критически безвыходное положение, так как у большинства из них в местах приписки никаких нет помещений ни для людей, ни для скота, я признал возможным решение съезда мировых судей в этой его части отсрочить до наступления более благоприятного времени года”.[66] Таким образом, усилиями начальника области генерал-лейтенанта С.Е. Толстова и князя Голицына удалось лишь отсрочить тяжелую участь выселяемых из Дур-Дура крестьян, оттянув время их выселения до весны 1902 г. Однако сам Голицын призвал администрацию области защищать права Тугановых, чтобы крестьяне до их выселения “самовольно не распахивали землю Тугановых, не производили бы на ней ни пастьбы скота, ни рубки леса и ничего такого, что так или иначе, нарушило бы их владельческие права”.[67] Выполняя указания князя Голицына, администрация области для охраны баделятских земель направила в Дур-Дур группу казаков из 26 человек.[68] Лишь после этого Тугановы согласились отсрочить выселение дурдурцев.[69]
Обреченные на принудительное выселение из Дур-Дура крестьяне обращались за помощью во все доступные им государственные инстанции, включая Правительствующий Сенат. Однако высший государственный орган России, подчиненный императору, “определил: просьбу поверенного Бекмурзы Дзанкисова, присяжного поверенного Бермана, за силою 186 ст. Уст. гражд. суд. оставить без последствий и дело возвратить Владикавказскому Мировому Съезду при указе”.[70] Таким образом,последняя надежда дурдурцев, связанная с кассационной жалобой поверенного жителя селения Дур-Дур Бекмурзы Дзанкисова, провалилась. Противостояние между враждующими сторонами усилилось. Участились столкновения между представителями власти и казаками, прибывшими в Дур-Дур для охраны баделятских земель, и дурдурцами. Власти были встревожены таким напряженным развитием событий. Они прекрасно осознавали, что эти столкновения могли перерасти в крупные крестьянские восстания в масштабах всей Северной Осетии, и даже Терской области. Так, начальник области генерал-лейтенант Толстов с тревогой писал, что “если бы крайность и потребовала этого (применения оружия против крестьян. – В.Дз.), то, повторяю, горсть казаков не в состоянии будет бороться с озлобленными дурдурцами”.[71] Начальник области даже просил командующего Кавказским округом князя Голицына направить в Дур-Дур к 24 апреля 1902 г. один батальон 81-го пехотного Апшеронского полка.[72]
По распоряжению генерал-лейтенанта Толстого 24 апреля 1902 г. из состава 81-го Апшеронского полка в Дур-Дур был направлен батальон, который 1 и 2 мая того же года помогал выселять непослушных крестьян из селения. Генерал-лейтенант Толстов докладывал князю Голицыну о том, что “проживающие в поселке Дур-Дур осетины разных селений выселены из поселка 1-го и 2-го сего мая (1902 г. – В.Дз.) и водворены в местах приписки. В поселке Дур-Дур оставлены только три лица совершенно больные, с их приближенными, до выздоровления. Во время выселения никаких происшествий не было”.[73] Таким печальным для дурдурцев результатом завершилось противостояние крестьян и помещиков Тугановых. Вместо 44, в конечном итоге, выселили 143 семейства дурдурцев. Из них 115 семей власти расселили по местам их постоянной приписки, а 26 семейств определили в хутор Веселый Моздокского казачьего отдела. Однако и там выселенные дурдурцы больше походили на бесправных скитальцев и бездомных нищих, чем на равноправных граждан империи. Проблема осложнилась тем, что от выселенных крестьян почти все населенные пункты отказывались и не принимали их. Так, например, Вольно-Магометановское отказалось от приписанных к нему 34 семейств. Опротестовали решение о переселении к ним дурдурцев Ардонское и Ольгинское общества. Сопротивлялись переселению дурдурцев и жители Веселого.[74] Таким образом, большая часть дурдурцев была брошена на произвол судьбы и вынуждена была долгое время скитаться по различным населенным пунктам Северной Осетии.
В истории осетинского народа, в целом Терской области начала ХХ в. выступление дурдурцев против Тугановых было заметным общественно-политическим явлением. Это был первый случай выселения почти всех крестьян целого селения по недостаточно обоснованным частным искам. Тем не менее, 143 семейства осетинских крестьян были сурово наказаны.
В начале XX в. в Северной Осетии произошло еще одно крупное крестьянское выступление – в селении Гизель. В этом старинном равнинном осетинском селении старшиной работал Борис Кундухов, который не пользовался авторитетом у односельчан. Антинародный характер внутренней политики царизма в национальных окраинах империи проявлялся даже в таких “мелочах”, как выборы сельских старшин. Администрация Терской области не разрешала крестьянам выбирать их из своей среды, а назначала сверху. Осуществляя колониальную политику царизма, администрация области, как правило, назначала старшинами сел послушных вышестоящему начальству людей. Последние, чаще всего, совершенно не считались с мнением общества. К.Л. Хетагуров, неоднократно и обоснованно критиковавший колониальные порядки в области, подчеркивал недопустимость практиковавшегося порядка назначения старшин: “Общество, лишенное право выбора из своей среды заведомо достойнейшего занять эту ответственную и весьма серьезную в жизни сельского населения должность (старшины села. – В.Дз.), – писал он, – считает себя нравственно свободным от всякого содействия успешности мероприятий старшины, ставшего над ним по “постороннему” назначению. Безразличное отношение к нему переходит обыкновенно в неприязнь… и прямо во вражду”.[75]
Такой порядок был узаконен в “Аульном положении”, разработанном в администрации области. Статья 109 “положения” гласила: “По назначению начальства замещаются должности сельского старшины и их помощников”.76 Таким образом, “неблагонадежный” человек, каким бы авторитетным ни был, и как бы его ни поддерживало общество, не мог быть назначен сельским старшиной. “Не следует при этом еще забывать и то, – подчеркивал К.Л. Хетагуров, – что старшины, назначавшиеся прежде по выбору, ограничивались жалованьем в 150–200–300 руб., а теперь назначаемым администрацией старшинам обществу приходится платить 500–600 руб. при квартире с отоплением, освещением и прислугой”.[77] Старшины селений Владикавказского округа часто уличались в служебных преступлениях и аморальных поступках. Таким одиозным старшиной сел. Гизель был Борис Кундухов. Гизельцы часто жаловались на него начальнику области. Они просили генерала Толстова назначить им старшину из среды порядочных, уважаемых односельчан.
Однако все эти жалобы оставались без внимания, а Б. Кундухов и Б. Зугутов продолжали свои служебные преступления. Так, например, у гизельца Боца Моргоева воры увели из его конюшни две лошади. Старшина Б. Кундухов пришел по вызову к Б. Моргоеву и пообещал найти конокрадов, наказать их и возместить материальный убыток пострадавшему.[78] Но потом старшина начал вести двойную игру, жульничать, обманывать и грубить Б. Моргоеву. “Я знать тебя не знаю, – сказал старшина Моргоеву, – составил протокол о краже у них лошадей и больше ты от меня ничего не получишь…”79 Пострадавший со своим требованием обратился к ночным сторожам Алексею и Тепсарико Доевым, Газбе Каргаеву и Дадабе Торчинову. Сторожа ответили ему, что за его лошадей “они обязались уплатить старшине Кундухову 60 рублей для передачи их Моргоеву и что они, сторожа, в счет этой суммы уже отдали 40 рублей, а остальные 20 рублей уплатят по получении жалованья”.[80]
Между тем в жалобе Боца Моргоева на имя начальника области, генерал-лейтенанта Толстова отмечалось, что у “старшины Кундухова, несомненно, есть поддержка (в администрации области. – В.Дз.)”81 и потому бороться против него тяжело. И действительно в администрации области знали о мошенничестве и служебных махинациях Б. Кундухова, но, тем не менее, это сходило ему с рук.
В июле 1902 г. 39 гизельцев написали на Б. Кундухова коллективную жалобу на имя начальника области. Они писали о злоупотреблениях старшиной властью. Б. Кундухов сменял по своему усмотрению общественных должностных лиц и заменял их подхалимами, двурушниками, жуликами, т.е. непорядочными людьми. Гизельцы обращали внимание начальника области и на то, что старшина раздавал общественные земли исключительно по своему желанию, снабжая подложными приговорами одариваемых лиц. Особое возмущение у гизельцев вызывали долги, которые от их имени делал Борис Кундухов.[82] Таким образом, крестьяне Гизели искали правду у областной администрации. Однако начальник Владикавказского округа полковник Вырубов, которому было поручено расследование дела Кундухова, решил выгородить одиозного старшину и составил даже ходатайство о возбуждении “уголовного преследования против гизельцев, подавших прошение (39 человек. – В.Дз.), по 940 статье “Уложения о наказаниях”.[83] Полковник Вырубов,таким образом,решил наказать обобранных и обиженных старшиной гизельцев, что, в свою очередь, еще больше возмутило крестьян. Разоблачить ненавистного старшину гизельцам помогали образованные односельчане Дзиболка (Федор) Голиев и Афако (Афанасий) Коцоев. Первый из них работал секретарем съезда Мировых судей Владикавказского округа, а второй – письмоводителем судей во Владикавказском реальном училище. Оба они были выходцами из Гизели, хотя постоянно проживали во Владикавказе.[84] Оба они были членами ревизионной комиссии,которая действительно обнаружила растраты общественных сумм и большие злоупотребления, о чем они открыто говорили гизельцам. Голиева и Коцоева полковник Вырубов пытался обвинить в настраивании гизельцев против местной власти, в призывах к тому, чтобы те “избили Кундухова и местного сельского писаря”.[85] Для начала он посчитал “полезным освободить их от обязанностей членов ревизионной комиссии”, так как они “ничего не сделали, кроме подстрекательства общества к недоверию местной власти”.[86] Рекомендации полковника Вырубова были выполнены.
Архивные материалы свидетельствуют о том, что к выступлению крестьян Гизели непосредственное отношение имели не только Голиев и Коцоев, но и учителя Харитон Уруймагов и Налык Цаллагов. Все они вместе с большинством гизельцев неоднократно обсуждали вопрос смещения Кундухова с должности старшины.
25 апреля 1902 г. гизельские крестьяне Дадо Хосроев, Лев Пхаллагов и еще пять человек приехали к начальнику области с очередной жалобой на Б. Кундухова, продолжавшего чинить в Гизели беззаконие. Семеро уполномоченных представителей сел. Гизель требовали, чтобы под эшелон Апшеронского полка назначали не более 25 подвод, чтобы Кундухову не выплачивали жалованья за то время, когда он не состоял в должности, т.е. за 1902 г. (на время производственного дознания старшина Гизели был отстранен от должности), и чтобы он не принимал никаких действенных мер к разрешению споров в вопросе пользования землей.87 Однако генерал-лейтенант Толстов сразу признал первый пункт коллективной жалобы надуманным, а в двух других приказал разобраться начальнику первого участка, штабс-капитану Степанову.[88]
28 апреля 1902 г. собрали сход жителей Гизели, куда прибыл Степанов вместе с инспектором Владикавказского округа Михайловым. В результате проверки было установлено, что за службу в 1902 г. Б. Кундухов ни одной копейки общественных денег в жалованье не получал. В ходе разбирательства третьего пункта жалобы Степанову удалось выяснить, что особых претензий по выбору землепользования у гизельцев нет, крестьяне лишь просили его уменьшить паевую плату в счет ее увеличения за посевы. Во время схода один из гизельцев – Дадо Хосроев обратился по-осетински к собравшимся и призвал смелее говорить о бедственном положении и недовольстве местной властью. Степанов хотел его остановить, но ему не удалось. Тогда начальник первого участка потребовал от Хосроева, чтобы он покинул сход, однако последний заявил, что не подчинится распоряжениям Степанова, которому пригрозил кулаком. Обстановка на сходе быстро накалялась и выходила из-под контроля. В этой непредсказуемой обстановке Степанов потребовал снять с Хосроева кинжал, что по осетинским обычаям было равносильно публичному унижению, оскорблению мужского достоинства, позору для него и близких родственников.
На помощь к Хосроеву поспешили односельчане Дахцико Доев, Бичи Моргоев и другие, готовые вступить врукопашную со Степановым и его свитой. Отметим, что против унтер-пришибеевских методов правления в Терской области, какими пользовался штабс-капитан Степанов, многократно выступал К.Л. Хетагуров и другие передовые представители русской и осетинской интеллигенции. “Новые властители Северного Кавказа, – подчеркивал К.Л. Хетагуров, – к сожалению, не вполне поняли правовые и бытовые особенности завоеванных племен и решили сразу применить к ним такие государственные нормы, к восприятию которых они решительно не были подготовлены предшествовавшей своей историей”.[89] Степанов действительно не понимал ни правовых, ни бытовых особенностей осетин, иначе бы не потребовал снять кинжал с Хосроева. Это оскорбление стало последней каплей, переполнившей чашу терпения гизельцев, которые перешли в наступление на Степанова, Михайлова и двух помощников старшины из числа гизельцев. Произошла свалка, которая в любую минуту могла перейти в кровопролитие. Возмущенными гизельцами руководили Д. Хосроев, Д. Доев, Б. Моргоев, Т. Дауров. Им помогали Ф. Голиев, А. Коцоев, Х. Уруймагов, Н. Цаллагов и другие. Все они значатся в протоколе Степанова как “бунтари” и “подстрекатели” к беспорядкам.
Начальник участка и инспектор, напуганные решительным настроем разъяренной толпы, поспешили во Владикавказ, чтобы испросить у начальника области военную силу для подавления “гизельского бунта”. Тем временем гизельцы приготовились к сопротивлению местной власти. События в Гизели перерастали в организованное восстание. Архивные документы свидетельствуют о том, что подготовкой выступления гизельских крестьян руководили Дахцико, Сосо, Мацко и Адильгирей Доевы, Бечир и Дзибо Моргоевы, Барисби, Хасако и Урусби Дзугутовы, Гуппи Кодзаев, Асланбек Пхалагов, Дадо Хосроев, Татаркан Дауров и другие. Большую помощь им оказывали братья Дзиболка (Федор) и Вано Голиевы, а также их двоюродные братья Ману и Магомет Голиевы, Станислав Шиманчевский и другие.
Доведенные до отчаяния крестьяне, обсуждая план своего организованного выступления, решили убить начальника первого участка штабс-капитана Степанова.[90] Такое развитие гизельских событий серьезно угрожало относительной стабильности и спокойствию во Владикавказском округе, т.е. в Северной Осетии, и начальник области, генерал-лейтенант Толстов срочно командировал взвод казаков 1-й сотни Кизлярско-Гребенского полка в Гизель “для ареста виновников буйства”.[91] Взводом казаков командовал сам Степанов, который решил беспощадно проучить “непокорных гизельцев”. В Гизели по приказу Степанова казаки арестовали “руководителей беспорядков” – Дадо Хосроева, Татаркана Даурова и Дахцико Доева.
В ответ на это другие руководители крестьян призвали всех жителей Гизеля на борьбу с ненавистной местной властью. В результате до 400 вооруженных гизельцев[92] заполнили улицу, на которой находилось сельское правление. Гизельцы оказали взводу казаков ожесточенное сопротивление: начальник участка и несколько казаков были избиты. Штабс-капитан Степанов не предвидел такого организованного, да еще и вооруженного сопротивления крестьян. Растерявшись, он срочно послал гонца во Владикавказ, где тревожное сообщение вызвало переполох.
Тем временем из Владикавказа в Гизель прибыл полковник Вырубов, а следом за ним на усмирение крестьян отправили казаков 81-го Апшеронского полка. Администрация Терской области приняла решительные меры к подавлению крестьянского бунта. Полковник Вырубов приказал арестовать Асланбека Тулатова, Барисби, Хасако и Урусби Дзугутовых, Дриса Хосроева, Елбиздико и Николая Торчиновых, Асабе Коцоева, Асланбека Пхалагова, Гуппи Кодзаева, Барисби, Сосо, Мацко и Адильгирея Доевых, Дзахо Танклаева, Мисирби Отараева, Дзибо и Бечира Моргоевых, Магомета Голиева за вооруженное сопротивление органам власти.[93] Всех их заключили под стражу во Владикавказской областной тюрьме.[94] Впоследствии было арестовано еще несколько десятков гизельцев, в том числе известные учителя Харитон (Хуасдзау) Уруймагов и Андрей Цаллагов.[95]
У восставших крестьян Гизели было оружие, которое в ходе арестов и следствия отбиралось. Администрация области, напуганная размахом крестьянского восстания, решила навсегда обезоружить всех гизельцев. “Ввиду возмущения жителей селения Гизель Владикавказского округа против представителей власти и буйства общества 28 прошлого апреля, – было сказано в приказе начальника области, генерал-лейтенанта Толстова, – лишая всех жителей права имения и ношения оружия навсегда, предлагаю немедленно отобрать все имеющееся у них оружие”.[96] Этот приказ свидетельствовал не только об устрашающем характере восстания гизельцев, но и о колониальных методах управления коренными народами области. Как уже было сказано, ношение холодного оружия, в особенности кинжала, было вековой традицией не только осетин, но и других горцев Кавказа, и лишение мужчины этого права означало не что иное, как покушение на национальные чувства, их публичное унижение.
Администрация области оставила в должности старшины Гизели Бориса Кундухова. Более того, для укрепления его позиций, в целом местной власти в Гизель командировали трех полицейских, которым там предоставили квартиры с отоплением и освещением. Крестьяне Гизели были вынуждены ежегодно платить им по 750 руб. каждому. Они же содержали трех писарей и старшину. Каждая гизельская семья ежегодно платила до 30 рублей, а общая сумма платежей составляла 10 тыс. руб. в год.[97]
Местная власть в целях устрашения сурово наказала всех гизельцев. Такие методы “управления” осуждались коренными народами области, интересы которых защищал К.Л. Хетагуров и другие представители прогрессивной интеллигенции. “Исключительные административные меры против горцев, – писал К.Л. Хетагуров, – в особенности, когда эти меры расходятся еще с общегосударственными законами,способны разжечь только враждебные страсти туземцев…”.[98] Все это объективно способствовало еще большему росту революционного движения, национально-освободительной борьбы против ненавистного самодержавия.
Видный публицист и журналист Г.И. Дзасохов в 1905 г. писал: “В России поддерживается революционное движение среди крестьян с единственной целью сделать их полноправными гражданами с развитым самосознанием. Социал-демократы требуют сейчас учредительное собрание со всеобщим и прямым голосованием. Если это будет завоевано, то крестьяне сделаются полноправными гражданами”.[99]
28 сентября 1902 г. Владикавказский окружной суд приговорил к различным срокам тюремного заключения активных участников восстания: Дахцико и Адильгирея Доевых, Дадо, Мишу и Николая Хосроевых, Дзибо и Бекмурза Моргоевых, Барисби, Хасако и Урусби Дзугутовых, Бацу Голиева, Дзибо Кесаева, Дзахо Танклаева, Гиго Торчинова, Асланбека и Гахамета Тулатовых. Многие другие участники восстания подверглись штрафу по 25 рублей. Отдельные обвиняемые были оправданы.
Восстание 28 апреля 1902 г. в сел. Гизель против властей продемонстрировало решимость крестьян бороться за свои права и сыграло большую роль в развертывании национально-освободительной борьбы горцев против царского режима и в революционном движении в целом.
Тяготы горской жизни, бесправие трудящихся-осетин, всех народов области становились невыносимыми и способствовали распространению социал-демократических, революционных идей. “Недостатки современного устройства горской жизни, – писал К.Л. Хетагуров, – явствуют в особенности из земско-экономической их обстановки. Вследствие ли их поголовной безграмотности или отсутствия действительно контролирующей аульных казначеев власти, повторяются из года в год растраты общественных средств на очень солидные суммы. Ближайшие начальники участков, округов и атаманы отделов, надо думать, за заваленностью делами и перепиской по собственно административно-полицейской службе не могут обращать достаточного внимания на эту сторону туземной жизни и не отстаивают интересов подчиненных им обществ”.[100] Г.И. Дзасохов, критикуя колониальные порядки, писал о необходимости революционного переустройства Российской империи. При этом он особенно подчеркивал необходимость предоставления равных прав всем гражданам России, независимо от вероисповедания, национальности, региона проживания, имущественного положения и т.д. Выступая в защиту обиженных и угнетенных царским режимом крестьян России, Г.И. Дзасохов в 1905 г. ратовал за немедленное предоставление им “права быть полноправными гражданами русского государства”.[101] Понимая особенность и специфику крестьянской психологии и натуры, он подчеркивал: “На первых порах, может быть, крестьяне и не сумеют воспользоваться всеми благами своих прав, но это беда небольшая; могут завтра крестьяне лучше использовать для себя эти права. Важно, следовательно, только право. Отсюда делается ясным и то, каким образом социал-демократическая партия находит для себя возможным работать и среди кавказских горцев”.[102] Г.И. Дзасохов писал, что пропаганда революционной идеологии, социал-демократических идей среди осетин, ингушей и других горцев Кавказа может стать решающим фактором в общественно-политической жизни края.
Прогнозы Г.И. Дзасохова оправдались. Уже в ходе первой российской революции 1905-1907 гг. не только представители класса наемных рабочих, но и вся трудовая Осетия подняла голос протеста. Трудящиеся-горцы, независимо от вероисповедания, выступили единым фронтом против очередных захватов их земель правительством России, налогового бремени и всевозможных притеснений администрацией Терской области.
СНОСКИ, ПРИМЕЧАНИЯ И КОММЕНТАРИИ
1. Цаголов Г.М. Край беспросветной нужды. Владикавказ, 1912, с.292.
2-3. История народов Северного Кавказа (конец XVII в. – 1917 г.). М., 1988, с.392.
4. Цаголов Г.М. Указ. соч., с.85.
5-8. Большая Советская Энциклопедия (третье издание), т.13, с.406.
9. Собриевский А.С. Задолженность частного землевладения и городского недвижимого имущества на Северном Кавказе // Сборник сведений о Северном Кавказе. Ставрополь, 1906, с.23.
10. Хетагуров К.Л. Собрание сочинений. т. IV, с.284-285.
11-14. Цаголов Г.М. Указ. соч., с.258; 12. с.259; 13. с.277; 14. Там же.
15-16. Хетагуров К.Л. Указ. соч., т.IV, с.105; 16. с.108.
17. Цаголов Г.М. Безземелье в Осетии // Новое обозрение, 1897, 12 авг., №4677.
18. ЦГА РСО-А, ф.12, оп.2, д.742, л.4-5.
19. Цит. по: Бойков С., Буркин Н., Кандюрина З. Октябрь на Северном Кавказе. Ростов-на-Дону, 1934, с.42.
20. Слобожанин М. В горах и предгорьях Северного Кавказа // На культурной работе. СПб, 1908, с.287.
21. Зейдлиц Н.К. Поездка в нагорную Осетию // Известия кавказского отдела Императорского географического общества. Тифлис, 1873, №3, с.17.
22-23. Терские ведомости. 1906, №126; 23. Там же.
24. Центральный государственный архив древних актов (в дальнейшем ЦГ АДА), ф.256, оп.22, д.1575, л.832-833.
25. Центральный Государственный архив Кабардино-Балкарской Республики (в дальнейшем ЦГА КБР), ф.16, оп.1, д.875, л.17; Берозов Б.П. Путь равный столетию. Орджоникидзе, 1986, с.64; Берозов Б.П. Земельный вопрос и аграрное движение на Северном Кавказе в дореформенный период. Орджоникидзе, 1978, с.29, с.64; Дзагурова Г.Т. Под российскими знаменами. Владикавказ, 1992, с.73.
26-28. Российский Государственный Военно-исторический архив (в дальнейшем РГВИА), ф.1300, оп.7, д.66, л.18 об.; 27. л.25; 28. л.19, 19 об.
29. Лезгорцы – жители высокогорного аула Лезгор Дигорского ущелья Северной Осетии.
30. Хехесы – выходцы (крестьяне) из других осетинских обществ, поселившиеся в Дигории. В переводе с кабардинского “хехес” означает “пришелец”. Вероятнее всего слово “хехес” осетины-дигорцы заимствовали из кабардинского языка.
31- 38. РГВИА, ф.1300, оп.7, д.66, л.19; 32. Там же; 33. ф.1276, оп.19, д.593, л.230; 34. л.20; 35. ф.1300, оп.7, д.66, л.20; 36-38. Там же.
39-65. Известия СОНИИ, вып.1. Владикавказ, 1925, с.359; 40. Там же; 41. с.266; 42. Там же; 43. с.268; 44-45. Там же; 46. с.266; 47-48. Там же. 49. с.267; 50-52. Там же; 53. с.264; 54. с.263; 55. с.281; 56. Там же; 57. с.279; 58. Там же; 59. с.285; 60-61. Там же. 62. с. 288; 63-65. с.240.
66-67. ЦГА РСО-А, ф.1, оп.38, д.2618, л.172; 67. л.173.
68-69. Отдел рукописных фондов Северо-Осетитинского института гуманитарных и социальных исследований (в дальнейшем ОРФ СОИГСИ), ф.1, оп.1, д.63, л.1; 69. л.4.
70-71. Известия СОНИИ, вып.1, 1925, с.319-320; 71. с.325.
72-73. РГВИА, ф.1300, оп.6, д.66, л.122; 73. оп.7, д.66, л.128.
74-75. Известия СОНИИ, вып.1, 1925, с.340; 75. с.241.
76. Хетагуров К.Л. Указ. соч., т.IV, с.295-196.
77. ОРФ СОИГСИ, ф.18, оп.1, д8, л.4.
78. Хетагуров К.Л. Указ. соч., т.IV, с.195.
79-89. ЦГА РСО-А, ф.11, оп.38, д.3128; 80. Там же; 81. л.21, 21 об; 82-83. Там же; 84. л.25; 85. л.23 об; 86. л.23, 24 об; 87. л.23 об; 88. ф.24, оп.1, д.2, л.157; 89. д.278, л.15 об.
90. Хетагуров К.Л. Указ. соч., т.IV, с.189.
91-97. ЦГА РСО-А, ф.24, оп.1, д.2, л.1-8; 92. л.1; 93. л.25; 94. л.9; 95. Там же; 96. л.21; 97. л.206.
98. ОРФ СОИГСИ, ф.1, оп.1, д.64, л.91.
99. Хетагуров К.Л. Указ. соч., с.163.
100. Дзасохов Г.И. Статьи и очерки. Орджоникидзе, 1970.
101-102. Хетагуров К.Л. Указ соч., с.66; 102. Там же
