В сферу интересов Махарбека Сафаровича Туганова, народного художника Северной Осетии и заслуженного деятеля искусств Грузинской ССР, выдающегося художника, иллюстратора нартовского эпоса, не могли не входить вопросы, связанные с историей, фольклором, этнографией и археологией Осетии. Без этих базовых дисциплин, на которых строится здание подлинной науки и искусства, ему бы не удалось создать произведения, написанные на исторические и фольклорные темы, которые по своей достоверности, в плане истории и точности, в плане передачи национальной культуры, сегодня, спустя много лет после их создания, кажутся провидческими. Не говоря уже о работах, сделанных на те или иные этнографические темы, когда его иллюстрации могут поспорить по достоверности с фотографией. Разумеется, такой уровень достоверности не может быть объяснен только талантом великого художника, в ее основе лежит большая подготовительная работа, проводившаяся М. Тугановым по всем вышеперечисленным научным дисциплинам.
М.С. Туганов был одним из собирателей и исследователей нартовского эпоса, материалов по другим жанрам осетинского фольклора. Им был написан ряд аналитических статей по истории осетинского народного искусства, искусства других народов Северного Кавказа, а также Азербайджана и Средней Азии, статьи об осетинской народной поэзии, танцах, элементах театра в осетинском народном творчестве. В 1926 году, после весьма серьезной источниковедческой работы, выходит обширная статья Туганова по средневековой истории Осетии–Алании, написанная на основе персидских, арабских, китайских и западноевропейских письменных источников XII-XV вв. н.э., а также “Географии” грузинского царевича Вахушти VIII века.
Заметное, если не ведущее, место в творчестве М. Туганова занимает тема нартовского эпоса. Это касается как аналитических (исследовательских) работ, так и иллюстраций художника. Исследования М. Туганова в области нартовского эпоса рассматривались в трудах Ж. Дюмезиля, В.И. Абаева и других ученых-нартоведов (Абаев В.И., 1990 г., с.232 Дюмезиль Ж., 1977., сс.11, 21, 26). Ю.С. Гаглойти, например, называя Туганова одним из лучших знатоков нартовского эпоса, пишет по поводу его выводов об осетинской основе эпоса, следующее: “Наиболее серьезным аргументом, приводимым М.С. Тугановым в подтверждение своей точки зрения, было, на наш взгляд, указание на то, что сказания о нартах есть почти у всех горских народов и, особенно, у кабардинцев, однако “ни один из них не знает ни начала, ни конца нартов, не говорит, где и как родились нарты, кто жил до них и после них, тогда как у осетин излагается все от начала до конца”. Автор обращал также внимание на осетинский характер подавляющего большинства нартовских имен, “на близость обычаев нартов с древнеосетинскими… и на ряд других, менее показательных фактов” (Гаглойти Ю.С., 1977, с. 28.). Ж. Дюмезиль в книге “Сказания о нартах” подверг критике выводы М. Туганова, сделанные последним в статье 1925 года, однако, в конечном счете, французский ученый приходит в своих исследованиях к тем же выводам о “ядре” эпоса, что и Туганов (Ж. Дюмезиль,1977., с. 161., Туганов М.,1977, с. 128).
На интересную связь творчества Туганова и Дюмезиля указывает замечание В.И. Абаева в послесловии к книге Ж. Дюмезиля “Скифы и нарты”. “Начало его (Дюмезиля – Х.Ч.) интереса к осетинам восходит к 1926 году, когда в Ecole des Lengues Orientales он смотрел выставку книг и журналов на языках советских республик. Я напал, – пишет он, – на несколько страниц осетинских сказаний в русском переводе, я провел часть моего отпуска за чтением этих текстов, восхищенный их содержанием. Осетинский вошел в мои индоевропейские занятия. Чтение статьи Туганова “Кто такие нарты” убедило меня, что осетины сохранили в своих сказаниях память о социальной системе, близкой к древнеиндийской”. (Дюмезиль Ж., 1990, с. 225).
В творчестве М.С. Туганова весьма заметна хронологическая связь историко-публицистических статей по проблемам нартовского эпоса и серий его художественных произведений на темы эпоса. Так, первая работа по тематике нартовского эпоса (если не считать картины пропавшие в 1914 году в Австрии), была создана М.Тугановым в 1920 году, и к этому же времени (20-е годы) относится первая крупная серия работ художника по иллюстрации эпоса (”Смерть Ахсара и Ахсартага”, “Донбеттыр”, “Смерть Ахсара и Ахсартага”, второй вариант, “Похищение Бурдзабах”, и другие). В 1946 г. выходит обширная аналитическая статья Туганова “Новое в нартовском эпосе”, в которой проведена весьма интересная работа по периодизации всех известных на тот момент основных циклов эпоса и построена генеалогия основных нартовских героев. Этим же годом (1946) датирована рукопись художника “Конец нартов”. К этому периоду (40-е – начало50-х годов) относится вторая крупная серия картин М. Туганова, написанная к сюжетам нартовского эпоса: “Балсагово колесо”, “Сослан в загробном мире”, “Пир нартов” (последний вариант) и другие.
Отлично зная эпос, будучи воспитан в традициях народа-создателя, с одной стороны, и, получив высшее образование европейского уровня, с другой, М. Туганов очень серьезное внимание в своих иллюстрациях к эпосу уделял фактору национальной, “исторической” достоверности. Для овеществления, насыщения полотен соответствующими времени, культурно-исторической эпохе, материальными атрибутами М. Туганов систематически занимался изучением осетинского народного прикладного искусства, уделяя большое внимание доступным ему археологическим материалам и, в целом, археологии Осетии.
Еще весной 1901 г. (как пишет биограф и друг Туганова Мусса Хаким), будучи слушателем Петербургской художественной школы Я.О. Гольдблата, М. Туганов, приехав на каникулы домой, в Осетию, становится свидетелем раскопок, проводившихся Х. Кануковым на Кобанском некрополе и использует археологический материал из них для своих рисунков, набросков. “В поисках предметов материальной культуры предков осетинского народа он отправляется в селение Кобан, где уже в течение нескольких десятилетий велись раскопки древнего кладбища бронзового века. Орнамент подвесков, аграфов, фибул, рукояток мечей и других предметов Кобанского некрополя поразили Махарбека сходством с мотивами орнамента современных осетин. Во время экскурсии в Кобан во многом подтвердились его смутные догадки о генетической связи этих двух культур” (М. Хаким, 1962., с. 19). Уже, будучи студентом Петербургской академии художеств (1901-1905 гг.) и слушателем Мюнхенской художественной студии, а также после их окончания (1907г.), М. Туганов каждое лето проводит в горах Осетии. “Там он собирает сказания о нартах, делает этюды, пишет картины из народной жизни, рисует в альбом древние башни, склепы, храмы, капища, разнообразные предметы материальной культуры из некрополей бронзового века Кобана, Галиата, Камунты” (М.Хаким, 1962г., с.27). Многочисленные зарисовки предметов прикладного искусства осетин, археологических материалов, изучение, в целом, материальной культуры Осетии не могли не привести художника к вопросу о происхождении национального искусства осетин. Анализу этой проблемы посвящена специальная статья М. Туганова “Осетинское народное искусство” (“Литературная Осетия”, 1969 г., № 33). В этой работе Туганов, пользуясь сравнительно-историческим методом, анализирует прикладное искусство Осетии в сравнении с археологическими материалами скифо-аланского и кобанского культурного круга. Упоминание же в этой и других работах художника фундаментального труда П.С. Уваровой “Материалы по археологии Кавказа” (т. 8, 1900 г.) доказывает, что автор был знаком с археологическими источниками не понаслышке. В этой работе Туганов связывает орнаменты на бронзовых топорах кобанской культуры с орнаментами Грузии, Армении и с “древнегреческой культурой острова Крит”. Особое внимание обращает М. Туганов на кобанские и скифо-сарматские образцы “звериного” стиля, находя им параллели в материальной культуре осетин. Народное творчество осетин – писал он – выработало свой стиль, свой орнамент на ряде прошлых веков своего исторического развития от неолита, предкобанской и кобанской бронзовой культуры, скифо-сарматской, вплоть до начала XIX в. (Махарбек Туганов. Литературное наследие. М.,1977г., с. 63).
Иллюстрацией к этим суждениям М. Туганова служит его же картина “Скифо-сарматский быт”. Вот как характеризует ее Мусса Хаким: ”Единственной в своем роде является картина “Скифо-сарматский быт”, рисующая быт отдаленных предков осетинского народа… Все, от девичьих украшений до кинжала воина, от звериной шкуры на плечах старика до вражеских скальпов на поясе его гостя, правдиво воскрешает образы далеких предков осетин. Кобанский инвентарь и сказания о нартах дали Махарбеку Сафаровичу возможность творчески воссоздать эти образы с такой художественной и научной убедительностью, что картина эта, помимо своих живописных достоинств, имеет глубоко познавательное значение” (Мусса Хаким, 1962. г., с. 42).
В этой же статье (“Осетинское народное искусство”), М. Туганов одним из первых исследователей, указал на “древо жизни” с двумя птичками из собрания П.С. Уваровой, из средневекового могильника с. Махческ, связав его с мотивами греческой вазы из Куль-Обы с одной стороны и с общей индоевропейской традицией, с другой (М. Туганов. Литературное наследие, с. 65-66). Статья была написана Тугановым в 1951г., а уже, в 1957 г. археологическая экспедиция В.А. Кузнецова у станицы Змейской СОАССР находит в аланской катакомбе X-XII вв. н.э. фрагмент попоны седла с совершенно аналогичным сюжетом, который – сегодня уже совершенно однозначно – связывается исследователями с индоевропейской идеологической традицией (МАДИСО, т.1, с. 135).
В целом, творчество М. Туганова, связывает воедино три главные составляющие осетиноведения – нартовский эпос (идеология индоевропейцев), кобанская, скифо-сарматская, аланская археологические культуры и народное прикладное искусство осетин. Т.е. устную традиционную культуру осетин, этнографию и историю (археологию).
Разумеется, все это не могло не найти отражения в изобразительном творчестве М. Туганова, что подтверждается массой археологических артефактов, перенесенных в творчески переработанном виде на его художественные иллюстрации к нартовскому эпосу. То, что в нартовском эпосе присутствует и историческая составляющая, сегодня уже не вызывает сомнений. Как писал В.И. Абаев “…если мифологическая основа нартовской эпопеи не вызывает сомнений, то столь же бесспорна ее историчность. Мы видим на каждом шагу, как сквозь традиционные мифологические схемы, модели и мотивы проступают черты истории, конкретной истории конкретного народа“ (Абаев В.И., 1990 г., с. 214).
При рассмотрении атрибутов древней материальной культуры в работах М. Туганова необходимо учесть такое понятие как периодизация эпоса или, другими словами, его деление на “древние” и относительно ”молодые” циклы. В том, что художник осмысливал эпос в аспекте “исторического времени”, по степени древности, сомневаться не приходится. Это подтверждается и собственными замечаниями М. Туганова в статье “Новое в нартовском эпосе”, в которой он, в частности, к древнейшим циклам относит малоизвестные сказания, записанные от сказителей Андиевых (М. Туганов. Литературное наследие. 1977., с. 134 – 136). В целом, древнейшую часть эпоса Туганов относил ко времени медно-бронзовой эпохи, приводя в подтверждение своего мнения многочисленные аргументы. Так, в Андиевских материалах присутствует “Песнь о героических женщинах нартов”, борющихся отдельным… воинским отрядом, под командой дочери Даргавсара” (Ук. соч., с. 196.), которую исследователь относит к скифо-сарматскому времени (сравнивая с геродотовскими амазонками), а возможно, и более раннему периоду разложения матриархата. В своей статье Туганов приводит этот нартовский сюжет со своими комментариями “В бою нартов с великанами участвует отряд девицы “Даргавсары чызг” (дочь Даргавсара), переодетой в мужской костюм, как и весь ее отряд… Они сражаются бок о бок против общего врага – великанов.
Нарт Болат Барзай (Булатный затылок) и дочь Даргавсара
Ехали рядом бок о бок,
И удивился Болат Барзай про себя:
“Что может сделать этот юноша?
Ведь у него даже и пушка нет над верхней губой…”
Когда в битву, с мечами, врубились они,
С головы девицы слетает шлем на землю,
Золотые кудри волос ее, подобно солнца лучам,
По плечам ее рассыпаются..,
Девицы тотчас окружают ее,
Шлем с земли ей тотчас подали,
Золотые волосы снова прибрала под шлем
И снова в бою продолжала рубиться.
Вся эпопея об этом воинственном отряде женщин, данная Андиевым, обстоятельства, побудившие их слиться в отряд, их тренировка в лесу, их клятва уничтожить врага – все это одна из лучших мировых легенд об амазонках”. (М. Туганов. “Новое в нартовском эпосе”, в кн. М. Туганов. Литературное наследие, 1977 г., с. 146).
В этой связи интересно, на мой взгляд, суждение проф. Л.П. Семенова, который писал о пережитках матриархата в осетинском нартовском эпосе и о положении женщины у кобанских племен следующее: “осетинский нартский эпос в более давних своих мотивах отражает, как и кобанская культура, эпоху родового строя с пережитками матриархата” (Семенов Л.П.,1957 г., с. 6). То, что суждение М.С. Туганова по данному вопросу совпадает с мнением ученого-археолога еще раз доказывает глубину исследования им тех или иных моментов древней истории Осетии, находящих отражение в его творчестве. Иллюстрацией вышеизложенных положений Туганова служит его же иллюстрация к эпосу – “Тренировка нартовских женщин”, где, кстати, на поясе одной из “амазонок” (девушка, стоящая в седле) снова фигурирует навершие меча в стиле кобанской археологической культуры.
К древнейшим нартовским героям относит Туганов и Басты-Сары-Тыха, первого нарта (иногда в сказаниях первым нартом называется Саосса), Саоссу, Бора-Болат-Курда, Болат-Барзая, Дзлау, Уархага, Уархтанага. Первого нарта Басты-сары-Тыха (первого из рожденных в огне) М. Туганов отождествляет с периодом овладения человеком металлами: “Огонь дал возможность человечеству начать первую переработку металлов: золота, серебра, меди” (Ук. соч., с. 144.).
Одним из древнейших циклов эпоса считается цикл Саоссы. в некоторых случаях он даже называется сказителями в качестве первого нарта (Нарты кадджыта. 1989 г., с. 15-19). В картине Туганова “Сауассайы фастаг хаст” главный герой сказания изображен в момент своей последней битвы с уаигами (в некоторых случаях в эпосе вместо уаигов фигурируют малики). Не вдаваясь в целом в описание картины, хотелось бы обратить внимание на три главных атрибута вооружения нарта: палицу, кинжал и топор. Палица эта в эпосе названа металлической, в некоторых случаях – медной, в некоторых -железной (Махарбек Туганов. Литературное наследие. 1977., с. 143). Среди вооружения археологических культур Кавказа эпохи поздней бронзы металлические палицы встречаются как весьма распространенный вид оружия; типичны они и для кобанской культуры, в которой распространены и как вид вооружения и как символ власти (Козенкова В.И., 1995, с.78-79, Техов Б.В., 1977 г. рис. 35., 2-6, с. 110-113, МАК, т. 8, 1900 г., с. 29, таб. ХСУ11, 1-2). На поясе нарта М. Туганов изобразил кинжал, совмещающий в себе черты характерные для разных культур и исторических эпох, от кобанской (роговидное навершие) до позднесредневековой и в целом типичного общекавказского наконечника ножен. Наиболее интересен, в этом плане, топор, расположенный на кожаной петле сбоку у пояса, как это и устанавливается исследователями для кобанских бронзовых боевых топоров. Характерный изгиб лезвия топора, его форма, и, наконец, характерная для кобанских топоров короткая рукоять, не оставляют сомнений в том, что художник изобразил здесь именно данный культурный атрибут, так знакомый ему по раскопкам Х. Канукова. Акцентация внимания художника на данный предмет подтверждается и расположением топора, изображенного не вдоль бедра или за поясом, где он был бы виден лишь частично, а представленного целиком и даже развернутого, на мой взгляд, для этой цели рукоятью вперед. Изображенный топор относится к типам “Б” и “В” по классификации П.С. Уваровой (МАК т.8, с. 15-16) и типу II по классификации Б.В. Техова (Техов Б.В., ук. соч., с. 87, рис. 75), и является наиболее типичным боевым и парадным оружием племен кобанской археологической культуры. Неслучайно и то, что на картине изображена триада вооружения, наиболее характерная для кобанской культуры: бронзовый топор, кинжал, и палица или булава (каменная, костяная, металлическая). Если добавить к сказанному отсутствие защитного вооружения, характерного для большинства образов нартов, то можно сделать вывод о том, что в представлении М. Туганова Саосса предстает одним из первых нартов, однозначно соотносимых художником с эпохой бронзы (поздней бронзы) Кавказа.
К древнейшему поколению нартовских героев относил М. Туганов и Бора-Болат-Курда, также связывая этот персонаж с бронзовой исторической эпохой. “Как представитель бронзовой эпохи и тут, в Андиевских сказаниях, выведен нарт Бора-Болат-Курд, что значит в переводе: “Медью сильный кузнец” (М. Туганов. Литературное наследие. 1977г., с. 144). В подстрочном переводе отрывка из сказания, приведенном Тугановым, говорится:
Одной рукой он, как кузнец, ковал,
Другой же – он сам себе горящий уголь подавал.
Когда он сделал себе новый меч,
Старое оружье повесил на стену:
Кровью запачканный однажды меч
Они (нарты) вторично в бой не брали.
Не напоминает ли это, на самом деле, кузнецов и металлургов кобанской эпохи, где почти в каждом мужском погребении находится великолепное оружие, и часто – в нескольких экземплярах. М. Хаким так характеризует иллюстрации Туганова к циклу “Болат-Барзай-Курда”: “Головные уборы, оружие персонажей украшены бараньими головками – типичным украшением кобанской культуры. Как известно, на Кавказе в отдаленные времена процветал культ божества, олицетворявшегося фигурой барана. В Осетии, вплоть до тридцатых годов прошлого столетия, сохранились храмы, воздвигавшиеся в честь этого божества “Фыры дзуар” (как напр. в Горном Даргавсе. Х.Ч.), (М. Хаким, 1962 г., с. 44).
Кобанские мотивы в виде упоминавшихся выше бараньих голов с витыми рогами присутствуют и среди атрибутов украшения оружия старейшины нартов Урызмага. Это – навершия меча и посоха-копья, а также верхушка шлема на эскизе художника к спектаклю “Нарт Батраз” (М. Хаким. 1962, илл. на с.103). Аналогичные кобанские мотивы присутствуют на шапочке Шатаны (эскиз к спектаклю “Нарт Батраз”, ук. соч. с.105.). Здесь хотелось бы добавить, что В.И. Абаев, посвятивший исследованию сюжетов нартовского эпоса большое количество работ, относил нартовского Урызмага и Шатану к “древнейшим мифологическим образам” эпоса. (Абаев В.И. 1990 г., с. 163).
Кобанскими являются также навершия мечей на картине “Смерть Ахсара и Ахсартага” (Б. акв., тушь, 20-е гг.), при этом интересно, что на этой картине одно навершие меча оформлено в виде бараньей головы, а другое – в виде бычьей, с характерным вытянутым ромбом орнамента на лбу. Здесь, на мой взгляд, будет интересно привести лингвистические данные B.И. Абаева, возводившего собственные имена Ахсар и Ахсартаг к древнеиранской эпохе, а также указывавшего и на наличие скифских форм этих имен.
Меч с кобанским зооморфным навершием присутствует и на полотне “Похищение Дзылау и Болатбарзаем сестры гумиров”.
В двух вариантах картины “Смерть Ахсара и Ахсартага” М. Туганов украсил платье Дзерассы изображениями рыб в характерном стиле кобанской иконографии. Причем в первой, ранней работе (Б. акв., тушь, 20-е гг.) изображения рыб нанесены на платье Дзерассы в виде точек и линий совершенно аналогичных по внешнему виду технике пунсона и гравировки на кобанских бронзовых предметах (Техов Б.В. 1977., с. 93, 111; МАК, т. 8, с. 15-16, 18-19 и др.).
Кобанские атрибуты присутствуют и в образе Сослана, созданного Тугановым. Наиболее яркий пример этому – топор в руке героя на картине “Сослан в загробном мире” (к., акв., тушь. 40-е гг.). Навершие меча Сослана в картине “Смерть Тотрадза” также имеет кобанский облик. Эти работы художника, как уже говорилось, относятся к периоду 40-х гг. Тем более интересно, что спустя много лет, когда нартоведение оформилось как научное направление в фольклористике, один из видных отечественных ученых Е.М. Мелетинский назвал Сослана-Сосруко древнейшим нартским богатырем (Мелетинский Е.М., 1976г., с.273). По поводу времени бытования самого имени “Сослан-Сосруко” В.И. Абаев приводит лингвистические свидетельства о его существовании уже в скифскую эпоху (Абаев В.И. 1990 г., с. 250).
Интересную параллель образу Сослана в материальной культуре скифов приводит Дюмезиль, вообще то считающий этого героя сакральным, солнечным героем-божеством: “Среди сцен, иллюстрирующих солнечные свойства Сослана-Сосруко, есть одна, привлекающая к себе внимание, поскольку она, надо полагать, дает ключ к пониманию символа, отмеченного у скифов не в словесном творчестве, а в иконографии” (Дюмезиль Ж. Скифы и нарты. М. 1990г., с. 90). Дюмезиль приводит сказание, в котором Сослан-Сасрыква добывает огонь для своих братьев, украв его у великана, свернувшегося в кольцо для его защиты. Исследователь видит параллель этому фольклорному образу в скифском зверином стиле, где изображается хищник, свернувшийся кольцом вокруг розетки инкрустированной драгоценными камнями, где розетка (скопление альвеол) с цветными камнями символизирует огонь (Дюмезиль Ж. ук. соч., с. 93).
Кобанскими мотивами навеян и образ Афсати, изображенный на гравюре М. Туганова к стихотворению К.Л. Хетагурова “Афсати”. Во всяком случае, аналогии многорогой (собирательной) фигуре Афсати весьма многочисленны в кобанской металлопластике. На голове колоритного бородатого старика, выглядывающего из-за туч, художник одновременно изобразил рога оленя, тура (или горного барана) и серны (или косули). Подобный собирательный образ кавказской фауны, обозначенный тремя парами рогов разных животных, мы видим на сложной бронзовой подвеске из Фаскау (горная Дигория). Весьма схожие, также тройные композиции, но уже состоящие из целых рогатых голов животных, представлены на кобанских бронзовых булавках из Кумбулты (горная Дигория) (МАК, т. 8, таб. СХУ111, 15; ХС11, 17; LХ111., 9).
Интересно в этой связи мнение В.И. Абаева об образе Афсати и его связи с древнейшей Кавказской культурной средой. “Будучи по языку иранцами, осетины, как кавказский народ, формировались на сильном кавказском субстрате, и очень многое в их языке и фольклоре идет из этого кавказского субстрата… В нартовских сказаниях и других эпических песнях осетин фигурирует бог охоты Афсати. Иранской мифологии чужд такой образ. Зато все без исключения западнокавказские народы: кабардинцы, черкесы, абазины, абхазы, сваны, мегрелы хорошо знают это божество… Совершенно очевидно, что образ Афсати проник в осетинский эпос из кавказского субстрата. Субстрат – это второй, наряду с генетическим единством, момент, который надо учитывать при объяснении общих элементов в фольклоре народов Кавказа” (Абаев В.И. 1990). Вышеприведенный тезис В.И. Абаева был опубликован в 1957 году, тем более показательно, что он совпадает с представлениями М. Туганова, нашедшими выражение в его художественном творчестве 20-40 гг.
Глубокой архаикой веет и от образа нарта Дзылау с картины М. Туганова “Нарт Дзылау на оленях”, на которой герой эпоса изображен верхом на двух оленях. Аналогичный сюжет (олень с сидящим на нем человеком имеется на кобанской керамике (Козенкова В.И. 1989, с. 260 – 261). Вообще, олень – один из излюбленных представителей фауны для кобанских мастеров. Он представлен и в бронзе, и в керамике, в лепном и в гравированном виде. Однако наибольшее количество кобанских оленей, в самых разнообразных позах и композициях, выполнено в технике литой металлопластики (Доманский Я.В. 1984г., рис, 171, 147, 143, 145, 146, 65; МАК, т.8, таб. СХ111, 26, ХХХУ111, СУ, 8-10; Техов Б.В. 1977г., рис.115, 1-6, и др.).
Кобанские мотивы представлены М. Тугановым и в изображении архитектурных элементов нартов. Так, в последнем живописном полотне художника, написанном на тему эпоса “Пир нартов” (х., м., 1951 – 1952 гг.), это навершие столба с волютами в виде бараньих голов с витыми рогами. В этой же работе на втором и третьем планах композиции присутствуют и металлические предметы быта нартов, также выполненные в кобанском стиле. Это светильники с окончаниями в виде рогатых голов козлов и баранов, размещенные по верхним углам картины, украшения чаши, на которой танцует Сослан (головы баранов с крутыми витыми рогами), витой налокотник на правой руке арфиста, дуговидное навершие меча с массивными заклепками на поясе бородатого, аплодирующего нарта, наконец, это типичный кобанский топорик с молоточковидным обушком на поясе за спиной Сослана, под его колчаном со стрелами. В.И. Абаев характеризуя эту картину Туганова, писал “Талантливый осетинский художник М. Туганов в своей замечательной картине “Пир нартов”“ с тонким знанием реалий и блестящей интуицией передал, как должны были пировать Нарты, эти фламандцы железного века” (Абаев В.И. с. 227). Здесь можно добавить – ранний железный век, как это и уточняет сам ученый в другом месте: “Материальная культура нартовских воителей вполне отвечает той эпохе, о которой сигнализирует их общественный и хозяйственный быт. Перед нами – железный век в его начальный, романтический период” (Абаев В.И. ук. соч. с. 224).
Приведенные примеры не исчерпывают всех исторических элементов, нашедших отражение в художественном творчестве М.С. Туганова. Однако можно заключить, что по поводу наделения персонажей эпоса теми или иными разновременными культурно-хронологическими атрибутами, прослеживается определенная тенденция, в связи с которой для ранних героев характерны одни культурно-хронологические атрибуты, для более поздних – другие. В качестве примера можно привести образ Батраза. При всем многообразии сюжетов, посвященных этому образу, в работах Туганова ни разу не присутствует культурно-хронологический атрибут эпохи меди, бронзы или раннего железа. Батраз всегда изображается Тугановым именно “булатным”, с соответствующими эпохе развитого железа (или, другими словами, сармато-аланской эпохе) атрибутами. Опять же здесь можно сравнить представления художника с мнением В.И. Абаева, который относил время окончательного оформления цикла о Батразе к XIII-XIV вв. н. э. (Абаев В.И. 1990г., с. 192). “Всесокрушающая сила, отвага не знающая границ, всегда честное, открытое и стремительное нападение, презирающее хитрости и уловки, неукротимая ярость к врагам и насильникам, все это в соединении со стальным неуязвимым телом, закаленным в кузнице Курдалагона, делает из него (Батраза, – Х.Ч.) идеального витязя железного века” (Абаев В.И. ук. соч., с.182-183).
Было бы не совсем правильно, искать в художественных произведениях М. Туганова, созданных на темы устного народного творчества осетин, точные археологические реконструкции, так как его работы предназначались для иллюстрации национального эпоса, а не истории. Исторические эпохи обозначены в них опосредствовано. Рядом с массой фантастических элементов в картине вдруг обозначается предмет, переданный с точностью археологического чертежа. Именно через такие предметы-индикаторы, через их количество и место в композиции рисунка автор и обозначает (датирует) примерные исторические рамки того или иного цикла, сказания, бытия героя эпоса.
На момент создания художником иллюстраций к эпосу еще не были разработаны многие ключевые вопросы древнекавказской истории, археологии и, в особенности, фольклора, поэтому здесь нельзя ожидать той методики, которой, в принципе, должны придерживаться современные художники-иллюстраторы. В то же время автор, со всей присущей ему многогранностью таланта художника и исследователя, отразил в своих произведениях и исторические пласты эпоса и, опосредовано, историю народа – создателя эпоса. Используя имевшиеся на тот момент данные – истории, археологии и фольклора – М. Туганов творчески инкорпорировал их в свои гениальные художественные композиции.
ЛИТЕРАТУРА
1. Абаев В.И. 1990 г. Избранные труды, т. 1., Владикавказ.
2. Бязрова Л. 1994 г. Махарбек Туганов () Эхо Кавказа. № 2. Владикавказ.
3. Доманский Я.В. 1984 г. Древняя художественная бронза Кавказа (в собрании Государственного Эрмитажа). Москва.
4. Гаглойти Ю.С. 1977 г. Некоторые вопросы историографии нартского эпоса. Цхинвали.
5. Дюмезиль Ж. 1990 г. Скифы и нарты. Москва.
6. Дюмезиль Ж. 1977 г. Осетинский эпос и мифология. Москва. 7. Козенкова В.И. 1989 г. Кобанская культура Кавказа, в кн. “Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время”. Москва.
8. Крупнов Е.И. 1960 г. Древняя история Северного Кавказа. Москва.
9. Кузнецов В.А. 1961 г. Змейский катакомбный могильник (по раскопкам 1957 г.), в кн. “Археологические раскопки в р-не Змейской Северной Осетии”. МАДИСО, т. 1., Орджоникидзе.
10. Махарбек Туганов. Литературное наследие. 1977 г. Орджоникидзе.
11. Мелетинский Е.М. 1976 г. Поэтика мифа. Москва.
12. Нарты кадджыта. 1989 г. Книга первая. Орджоникидзе.
13. Семенов Л.П. 1957 г. К вопросу о происхождении осетинского нартовского эпоса. Оттиск из 19 тома “Известий СОНИИ”. Орджоникидзе.
14. Хаким Мусса. 1962 г. Махарбек Туганов народный художник Осетии. Орджоникидзе.
15. Техов Б.В. 1977 г. Центральный Кавказ в XVI-X вв. до н. э. Москва.
