Детальный анализ научной истории и философии показал чрезвычайно искаженную, романтизированную картину реального хода событий. Можно убедительно доказать, что история науки далеко не прямолинейна и что, несмотря на технологические успехи, научные дисциплины вовсе не обязательно приближают нас к более точному описанию реальности. Эта точка зрения была представлена физиком и историком науки Томасом Куном в его работе “Структура научных революций” (Т.Кун “Структура научных революций” М., 1977).
В последнее время в науке встал вопрос о взаимовлиянии науки и сознания. Т.Кун затронул только область научных изысканий, когда проблема заключается в сознании человека, которое диктует развитие науки в заданном направлении. Сознание через науку разворачивает свою мифологию, а наука эксплуатируется с целью пропаганды некоего обожествления и абсолютизации отвлеченных принципов и гипотез. Наука постоянно утверждает, что существует только одна единственная действительность. Но вера во всемогущество науки есть не более как одна из форм мифического сознания. Выведенный закон Ньютона падения тел есть для науки только гипотеза, а не абсолютная истина, как нам ее преподносят. Механизм науки сам по себе ничего не говорит о природе реальности, он исходит из той установки, что мир уже как-то наличествует. Объективная реальность есть психологическая установка на определенную заданную модальность восприятия.
Модальностью восприятия я называю восприятие окружающего мира при помощи уже заданных категорий, описывающих реальность и характерных для той или иной эпохи. В таком случае наука не есть сумма всех знаний – она лишь одна из психологических установок восприятия, одна из форм человеческого сознания. Можно сказать смелее, что через науку небольшая группа людей проводит в жизнь свою мифологию (модальность восприятия) и навязывает ее остальным людям. Следовательно, наука – это определенная модальность восприятия и интерпретации “реальности” или, иными словами, “миф”, который проецирует свою реальность на сознание людей (“…миф есть наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не выдумка, но наиболее яркая и самая подлинная действительность. Это – совершенно необходимая категория мысли и жизни, далекая от всякой случайности и произвола” (Лосев А.Ф. 1991, с.24)).
Миф не выдумка, а логически завершенная установка сознания как бытия, строящаяся по строго заданной структуре. В определении термина Sструктура” я придерживаюсь интерпретации Умберто Эко: “…это модель, выстроенная с помощью некоторых упрощающих операций, которые позволяют рассматривать явления с одной единственной точки зрения” (Эко У. 1998, с.63).
Для того чтобы утвердиться, всякий миф нуждается в определенном методе познавательной деятельности, т.е. в своем научном объяснении всех вещей и явлений, существующих в данной модальности восприятия. Этот метод для утверждения “своего” мифа стремится использовать все доступные ему способы исследования. Миф через “свою” науку утверждает необходимую логику вещей и разворачивает ее в различных областях исследований как “знание”. Каждая область науки обладает своей логикой доказательств и проявляет различные аспекты этого мифа. Но одними лишь описаниями эффектов мифа внимание людей не удержать, а миф должен захватывать, потому что он существует за счет нашего внимания. Для этого миф должен быть активизирован. В этом и состоит прикладная часть науки: разворачивать непрерывную линейность, поступательное разворачивание бытия мифа. Его логика подготавливает внимание людей к восприятию, но объективация (“опредмечивание”) мифа дает общий эталон восприятия, пока не захватит полностью сознание людей. Как только это происходит, миф получает протяженность и непрерывность.
Миф для своего существования требует абсолютной истины, а для этого необходима непрерывная логика вещей. Таким образом, “миф” – это определенная логика вещей (определенная модальность восприятия), одна из бесконечно возможных форм осознавания и интерпретации. К.Г. Юнг прокомментировал эту ситуацию следующим образом: “Архетипов существует столь же много, как и типичных ситуаций в жизни. Бесконечное повторение запечатлело эти типы в нашей психической системе не в форме образов, наполненных содержанием, а вначале лишь в формах без содержания, представляющих просто возможность определенного восприятия и действия” (Юнг К.Г. 1997,с.343). Правда, хотелось бы уточнить, что “архетип”, как мне кажется, относится к области возможной глубины восприятия, а “миф” есть наша реальность с привычной системой интерпретаций.
Миф в силу привычки всегда будет эталоном для сравнения с другой доступной модальностью восприятия. Поэтому он, как реально эксплуатирующая наше внимание фиксированная модальность, никогда не назовет себя мифом. Мифическими будут называться другие блоки возможного восприятия и интерпретации реальности, не входящие в данный миф.
В связи с вышеизложенным я предлагаю ввести понятия “Абсолютного мифа” и “Относительного мифа”, поскольку “архетип” К.Г. Юнга имеет психологическую нагрузку. Абсолютный миф – это структура, которая вмещает в себя все возможные уровни восприятия и интерпретации реальности, порой даже взаимоопровергающие (взаимоисключающие) друг друга. Относительный миф – это один из блоков структуры Абсолютного мифа, который утверждает себя как единственно реальное и абсолютное бытие господствующей модальности восприятия.
Абсолютный миф энтропичен (равновероятен), в нем содержится вся возможная гамма кодов (уровней восприятия и интерпретации). Поменяв код, мы меняем и восприятие структуры Относительного мифа, и этот иной код будет таким же миром объективной реальности, функциональным мифом. “Все коды могут быть сопоставлены между собой на базе общего кода, более простого и всеобъемлющего” (Эко У. 1998, с.67). Итак, Абсолютный миф является абсолютной возможностью любого кода (Относительного мифа).
Относительный миф – это поле свободных интерпретаций, где наши ожидания (коды) выстраивают определенную модальность восприятия: “…в повседневной жизни, воспринимая что-то, мы не отдаем себе отчета в том, как это происходит, и, стало быть, не спрашиваем себя, в действительности ли существует то, что мы воспринимаем, или это результат соглашения” (Эко У. 1998, с. 135).
Миф будет жизнеспособен, пока не будет нарушена его логика вещей в какой-либо области науки. И как только непрерывность мифа нарушена, наступает его кризис. Это период, когда миф либо расширяет свое пространство новой системой интерпретаций, которые восстанавливают его непрерывность; либо на его место приходит другая парадигма (модальность восприятия и интерпретации), которая объясняет и включает в себя новое соотношение вещей и явлений, пока не составит новую непрерывность (т.е. другой, такой же функциональный миф).
Таким образом, нельзя сравнивать модальности восприятия различных исторических культур, народов, эпох и т.д. с точки зрения эволюции осознавания реальности, т.к. у них различная логика вещей, совершенно разные блоки восприятия и интерпретаций.
Итак, мы разделяем ту реальность, которую диктует конкретно наличествующий миф; пока его логика вещей в состоянии захватывать и ослеплять наше внимание. Реальный мир – это ослепленность нашего сознания эффектами структуры Относительного мифа. За примером обратимся к К.Г. Юнгу: “…необходим был несокрушимый и отрешенный от всякого реального смысла фантастический оптимизм, чтобы в исполненной позора смерти Христа узреть именно высочайшее спасение и избавление мира” (Юнг К.Г. 1994, с.38).
Неужели во времена борьбы христианства с язычеством в сознании христиан не присутствовала оценка языческих мифов, неужели тут мифическое сознание не отделяло одни мифы от других, именно с точки зрения истины? В чем же тогда состояла эта борьба? Христианское мифическое сознание боролось с языческим мифическим сознанием ради определенной мифической истины. Если бы Св. Павел, например, считал, что он лишь странствующий ковровщик, он не стал бы тем, кем стал. Миф, овладевший им, выделил его из простых ремесленников. Любой подобный миф полон символических деталей, которые никто не выдумывал. Они были на самом деле: “Миф о богочеловеке, -писал К.Г. Юнг, – создал вовсе не некий реально живший Иисус. Миф был создан за века до его рождения. Его самого захватил этот образ; эта идея и вырвала его из обыденной плотницкой рутины в Назарете” (Юнг К.Г. 1997, с.87).
Мне могут возразить, что эмпирическая наука всячески стремилась ниспровергнуть мифические предрассудки. Лучшей иллюстрацией будут слова А.Ф. Лосева: “Когда “наука” разрушает “миф”, то это значит только то, что одна мифология борется с другой мифологией. Раньше верили в оборотничество, вернее, имели опыт оборотничества. Пришла “наука” и “разрушила” эту веру в оборотничество. Но как она ее разрушила? Она разрушила ее при помощи механистического мировоззрения и учения об однородном пространстве. Действительно, наша физика и механика не имеет таких категорий, которые могли бы объяснить оборотничество. Наша физика и механика оперирует с другим миром; и это есть мир однородного пространства, в котором находятся механизмы, механически же движущиеся. Поставивши вместо оборотничества такой механизм, “наука” с торжеством отпраздновала свою победу над оборотничеством” (Лосев А.Ф. 1991,с. 33). Наука отрицает оборотничество, потому что в структуре ее мифа изначально отсутствовал подобный род деятельности. Оборотничество входит в структуру другого мифа, где магия и колдовство совершенно нормальные вещи, а “однородное пространство” – вещь абсурдная и нереальная.
Несмотря на чрезвычайную деспотичность, миф все же должен проявлять гибкость, чтобы уживаться с другими “мифами”. Подобное взаимодействие образует более масштабные мифы государств, империй, рас и т.д. Взаимодействие мифов будет протекать любым способом, который сохранит их непрерывность и логику вещей.
Итак, миф жизнеспособен только тогда, когда он в состоянии объяснять и описывать явления и процессы как непрерывность своего бытия. Все, что нарушает эту непрерывность, объявляется нереальным, несуществующим, необъективным, невероятным, невозможным и т.д. И это действительно так, потому что миф сам реален, пока существует его логика вещей – это его сила жизни, его бытие. Все, что миф может описать и обосновать, включается в общую логику его бытия, продлевая его непрерывность, расширяя поле его жизнедеятельности.
Несмотря на то, что каждый миф абсолютизирует свое знание об окружающем мире как окончательное, он не может игнорировать другой (предыдущий) миф с его мифологией. Это происходит в силу того, что фундамент нового мифа всегда строится на структуре предыдущего. Но в силу своей деспотичности ни один миф не хочет признать, что он лишь ячейка в узоре Абсолютного мифа. Для своего утверждения любой модальности восприятия нужна точка отсчета (опора), которая всегда будет на предыдущей парадигме. Беря за основу предыдущую модальность, новая структура восприятия как бы хоронит ее под собой (или отгораживается “стеной” уже собственного описания мира). За этой “стеной” уже кроется зерно “непонимания” предыдущей структуры, которое разрастается в отрицание реальности чуждого ей восприятия.
Все мифы так или иначе связаны в общую структуру Абсолютного мифа. Одни модальности восприятия могут быть близко связаны друг с другом и, более косвенно, с другими. Например, нам достаточно близка ньютоно-картезианская парадигма, хотя мы уже признали ее как неадекватную в современных условиях науки; но нам непонятна математико-архитектурная магия периода расцвета культуры Древнего Египта, хотя ее результаты впечатляют нас до сих пор. Поэтому чем более опосредованно одна структура восприятия связана с другой, тем менее понятны они друг для друга в интерпретациях окружающего мира. Тем не менее, нельзя сказать, что одна модальность восприятия адекватнее другой в рефлексии реальности, у них просто разная структура восприятия.
Как указывалось выше, в мифе изначально заложено, что он все может объяснить и на все дать ответ, поэтому любая попытка изменения восприятия очень болезненна и должна быть пресечена. Для решения этой задачи в каждой структуре восприятия и на разных ее этапах в распоряжении находится целый арсенал мифологии (интерпретаций), чтобы удержать в желаемом направлении обусловленное восприятие людей.
Таким образом, окружающая нас действительность – это всего лишь определенное описание модальности восприятия. Мы либо полностью захвачены этим описанием, либо, когда узнаем, что существующая реальность всего лишь одна из возможных форм восприятия, выскальзываем из его власти. Тогда мы в состоянии сфокусировать свое внимание на других структурах восприятия, можем воспринимать и осознавать другие модальности времени – определенные блоки (пучки) восприятия, которые соответствовали определенным культурам, этносам и т.п. Или можем сфокусировать свое внимание на создании другой, новой логики вещей, то есть сосредоточиться на создании новой модальности времени – создавать другую структуру мифа.
Подобные предположения подтверждаются результатами исследований в новой научной области – трансперсональной психологии, а также полевыми данными социально-культурной антропологии, называемой визионерской антропологией.
В психологии уже К.Г. Юнг самым серьезным образом исследовал необычные состояния восприятия у людей (а также свои собственные), назвав переживаемые мифологические сюжеты “архетипами” (К.Г. Юнг “Либидо, его символы и метаморфозы” С-Пб., 1994). Но трансперсональная психология смогла раскрыть этот аспект человеческого восприятия, исследовать его непосредственно. Одним из выдающихся исследователей в этой области является С. Гроф, который в своих работах (С. Гроф, 1996, 1997) проиллюстрировал все достижения трансперсональной психологии, а также показал перспективы новых исследований.
Тщательное изучение С. Грофом необычных уровней восприятия показало, что, в конечном счете, границы между индивидуальным человеческим сознанием и всем остальным космосом произвольны. Практически это означает, что все, воспринимаемое нами в обычном состоянии сознания как объект, в измененном состоянии сознания может переживаться как один из множества уровней восприятия. Помимо переживания элементов материального, мы также можем переживать и множество аспектов других измерений реальности, например, встречи с архетипическими существами и мифологическими сферами коллективного бессознательного. Трансперсональные переживания могут вывести человека к эпизодам из жизни близких и далеких предков, в сферу расового и коллективного бессознательного. Человек может испытать полное сознательное отождествление с другими людьми, группами людей, животными, растениями и даже с неорганическими объектами и процессами.
Таким образом, результаты трансперсональных исследований поставили под сомнение убеждение в том, что человеческое сознание ограничено диапазоном наших взглядов и средой, в которой эти взгляды функционируют.
Полевые исследования визионерской антропологии также показывают важность исследования у различных культур ритуалов, связанных с практикой достижения других областей восприятия (Миндел А., Уилбер К., Уолш Р., Тарт Ч.) В этом свете обнаруживается новый смысл в древнейших ритуалах перехода – церемонии, являвшейся неотъемлемой частью человеческой жизни до наступления Индустриального мифа; они отмечали такие важные биологические h социальные традиции, как рождение детей, обрезание, половая зрелость, брак, смерть, переселение народов и т.д. В большую часть этих церемоний включались необычные состояния сознания, вызванные каким-либо из многочисленных методов. Посвященный, принимая участие в этих ритуалах, часто переживал смерть и возрождение, а также глубокую связь в трансперсональной сфере восприятия (например, с животным тотемом племени). Люди не просто верят в свои мифы, они живут в них, погружаясь в глубины “мифического времени”.
Все эти результаты исследований показывают, что окружающая нас реальность – это саморефлексия обусловленного сознания, но они также показывают, что от этой обусловленности можно освободиться. Тогда человек в состоянии отражать реальность более адекватно, потому что у него есть альтернатива восприятия (возможность сравнить). С другой стороны, освободившись от стереотипов обусловленности, человек может сфокусироваться на другой модальности времени, которая ему откликается, и отражать его более адекватно, чем с позиции обусловленности. Для примера обратимся к археологии. Чем древнее археологическая культура, тем сложнее ее представить (чем могла быть эта культура?), особенно, если письменные источники, описывающие ее (?) отрывочны или вовсе отсутствуют. Описывать археологический материал и представлять уровень ее материального производства так же ненадежно, так как многие культуры в этом похожи. К тому же, когда мы описываем вещь и говорим о культуре, это все та же наша обусловленная рефлексия. Мы слишком сосредотачиваем свое внимание на вещах (“чувственной конкретности”) – это замещающая реальность, в которой работает только наша саморефлексия. Таким образом, мы навязываем другой семантической структуре свою структуру кодов и отражаем уже собственную семантическую каталогизацию. Отсюда и возникает путаница, потому что появление новых археологических данных вносит трудности в уже сложившиеся традиционные интерпретации. В этих условиях рождается практика замалчивания аномальных находок в пользу уже сложившейся концепции.
Как мне кажется, чтобы представлять себе культуру, необходимо абстрагироваться от конкретных вещей и сосредоточиться на том, что стоит за ними. Лучше всего для этого подходит знаковая система, которая может сопровождать археологическую культуру. Это маленькие окна, через которые мы можем собирать материал, чем могла быть эта культура. Знаки – это “образ мира” поставляющий информацию, позволяющий обобщенно опознать объект (опознать его семантический код) (Артемьева Е.Ю. 1999, с.163). И когда мы сможем эти коды собрать в структуру, тогда можно и представлять культуру, да и то с достаточной осторожностью, потому что любая сложенная структура будет нести на себе печать нашей системы кодов. Но если культура имеет свой эпос, который связан с ней через систему знаков, то адекватность интерпретаций значительно возрастает. Это общая схема, которую я могу представить. Детальных же вариантов может возникнуть немало. Для выработки метода необходимы дальнейшие исследования, обобщение материала и систематизация уже имеющихся семантических кодов.
БИБЛИОГРАФИЯ
Артемьева Е. Ю. Основы психологии субъективной семантики. М. “Смысл”,
1999.
Афанасьев А. Н. Живая вода и вещее слово. М. “Советская Россия”, 1998.
Гроф С. Холотропное сознание. М. Изд-во Трансперсонального
Института, 1996.
Гроф С. Космическая игра. М. Изд-во Трансперсонального
Института, 1997.
Кун Томас С. Структура научных революций. М., “Прогресс”, 1977
Лосев А.Ф. Философия, мифология, культура. М. Изд-во политической литературы. 1991.
Миндел А. Кома – путь к пробуждению. М. Изд-во Трансперсонального Института, 1998
Тарт Ч. Пробуждение. М. Изд-во Трансперсонального Института, 1997.
Уилбер К. Проект Атман: трансперсональный взгляд на развитие
человека. М. Изд-во Трансперсонального Института, 1997.
Уолш Р. Дух шаманизма. М. Изд-во Трансперсонального Института, 1996.
Юнг К.Г. Воспоминания, сновидения, размышления. Львов, “Инициатива”, 1998.
Юнг К.Г. Либидо, его символы и метаморфозы. С-Пб., 1994.
Юнг К.Г. Человек и его символы. М., 1997.
