* * *
Как Китеж, сияя, стоит
в грязи непролазной,
весь город сияньем облит.
Ядром в протоплазме,
в насыщенной вязи небес
весеннее солнце, –
как будто в бумажник полез,
расщедрился спонсор, –
лучи вертикальные льет
червовой валютой.
И с Днем Валентина нам шлет
надежду как будто.
* * *
Близость моря, теплый ветерок,
запах шин, горячего асфальта.
Кемпинговый замкнутый мирок,
рябь палаток, как цветная смальта.
Под ногою ворс уютных хвой,
поверху – бетонность автобана.
И дафнис-плейбой нимфеток-хлой
поджидает за рулем “седана”.
ПЛАСТМАССОВЫЙ ЭТЮД II
Бесшумный компьютер. Штамповка на стенах:
мерцающей Этны стеклянный рельеф.
Сухого платана бесплотностью серой
прически отлив. Узких плечиков шельф.
пальцы по клавишам, как молоточки
по струнам челесты. Но музыки нет.
И наш разговор – словно сборник отточий,
эстампов невидимых полый комплект.
ПАТРИСИИ КААС
– Потрясающая Патрисия! –
каждый раз этот мощный блюз
вертикальною страстью мыслится
и порывом упругих блуз.
Иногда, как во сне неоновом,
я стою среди дивных грез.
И дарю голубые пионы Вам
вместо алого моря роз.
* * *
твои глаза в моих как колокольчик
бельканто взглядов выпуклость и паз
и тремоло звенящее каштанов
над головой каштаны об асфальт
игольчатыми панцирями бьются
их раскрывая словно губы осень
* * *
Брожу по городу бесцельно,
ромашку за обшлаг заткнув.
Июньских улочек бестселлер
листаю. Ветер-стеклодув
играет рамами высотки;
покрепче дунет, и летит
прозрачный ромбик, только хлопнет
о зелень клумбы. Инвалид,
сверкая спицами коляски,
беспечно катит по делам.
И липы тучные, как в пляске,
тугие выгнули тела.
Трамваев цуги с перезвоном
летят стрелою, а на них
с азартом пацанвы зеленой
летит мой выморочный стих.
ПОРТРЕТ
…И кружку мозельвейна…
Мандельштам
Седые выпуклые букли,
викторианский крупный нос.
Когда бы был в том веке “Букер”,
ему б победу он принес.
Жабо под властным подбородком;
у сардонического рта,
как скобки, двух морщин бороздки,
и алого камзола стяг
морщит под мышками. Когда бы
он вдруг остался не у дел,
за кружкой пива в душном пабе
он чаще, верно, бы сидел.
ЛИВЕНЬ
Небо в черных тучах
падает на землю
ливень нахлобучил
ей колпак на темя
из железных нитей
ртутным переливом
грязи жидкий сбитень
в центрифугах сливов
в радужных разводах
радужки прохожих
узкоглазый “кодак”
щелкнул у подножья
статуи свободы
с ятаганом в ножнах
золотые годы
вольности подложной
вольно веет ветер
вольно ртуть струится
в каждом ухе – плеер
и лети, как птица…
* * *
“…Петра творенье…”
В страшный город сей страшно влюбиться,
но страшнее его не любить.
Он с улыбкою дьявольской сфинкса
всем адептам своим говорит:
“Посмотрите, гранитные стогны
эти созданы волей Петра.
Этот камень вобрал много стонов;
для него умирающий раб
перед смертью крестился и тихо
выдыхал: “Император, прости”…
Вековечное русское лихо
эти камни воздвигло, как стих
рукотворный; с немецким отвесом
и французским лекалом найдя
компромисс между мамонта весом
и крылом белой бабочки для
невменяемой мощи собора
и бесплотности белых ночей…
Триста лет не кончаются споры
перед кладкой твоих кирпичей.
* * *
Я заблудился в небе…
Мандельштам
Я заблудился в небе. Что мне делать
среди друзей беспечных и хмельных?
И сердце не в ладах с беспутным телом,
и с прозой бытовой не дружит стих.
И ранью хмурой трезвые трамваи
похмельно тщатся трелями пробить
сырую мглу. И как косые сваи
платаны у ворот… Но как же быть? –
Я заблудился в небе…
To N
…помнишь ли Алушту?
Прибоя шелест, мокрый пляж.
Июльский зной. На жгучих кучах
песка ракушечный грильяж.
Гулянья, танцы, дискотечный
гальванизированный бал.
В фойе прохладном дух аптечный,
забитый, словно трюм, танцзал.
Все знают, что роман курортный
вещь несерьезная, но все ж…
Двухсотграммовый черный портер
сердечную смиряет дрожь.
И дальше, глуше, веселее,
и шум морской уже в ушах.
Вдоль кипарисовой аллеи
упругий замедляем шаг.
И дальше блузы, руки, губы…
И, верно, нет нужды считать
алмазов в небе пульс упругий,
когда кометы пролетят.
Наутро, лежа на скамейке,
блаженно жмурилась со сна…
Плясали солнечные змейки
в листве замысловатый вальс.
ЭТЮД
Перпендикулярно
линии бордюра
хлещет дождь отвесный
полою стеной.
Закипают лужи
пеною ажурной
и стрелою крана
ранен небосвод.
