(Ксавье де Местр и Фредерика Фрейганг)
История кавказского пленника, рассказанная А. Пушкиным, М. Лермонтовым и Л. Толстым, хорошо известна широкому читателю. Однако едва ли многие знают, что первым название “кавказские пленники” ввел в литературу французский писатель Ксавье де Местр в своей новелле, вышедшей в Париже на французском языке в 1815 году, т.е. за шесть лет до появления пушкинского “Кавказского пленника” (1821), имевшего такой шумный успех у русской публики. В 1934 году проф. А.И. Некрасов назвал новеллу К. де Местра среди литературных источников поэмы Пушкина. Но над вопросом, не лежат ли в основе сюжета обоих произведений и К. де Местра, и Пушкина какие-то подлинные события, свидетельства очевидцев, первым задумался один из основателей филологического факультета нашего Северо-Осетинского университета проф. Л.П. Семенов. Известный литературовед и ученый-кавказовед в своей книге “Пушкин на Кавказе” (1937), вышедшей к столетию со дня гибели поэта, обратил внимание на то, что сюжетом для новеллы К. де Местра послужила история коменданта крепости Владикавказ генерал-майора Дельпоццо, захваченного в плен чеченцами. В доказательство Л.П. Семенов привел рассказ самого коменданта, включенный в вышедшую в 1816 году в Гамбурге на французском языке анонимно книгу “Письма о Кавказе и Грузии”. Автором ее, как сообщал Л.П. Семенов, была Фредерика Фрейганг. Сопровождая мужа, русского дипломата, в его поездке по Кавказу в 1811 году, она встретилась с комендантом Владикавказа и записала историю его пленения. В это самое время К. де Местр состоял на русской военной службе, участвовал в русско-турецкой войне, проходившей на Кавказе. Но так как его повесть была опубликована в 1815 году, а сведения Ф. Фрейганг на год ongfe – в 1816 году, то он не мог воспользоваться ее “Письмами”. Поэтому Л.П. Семенов высказал предположение, что “К. де Местр мог узнать об этом происшедшем в действительности трагическом случае от кого-либо из современников, быть может, ему пришлось встретиться с Фрейганг и ее мужем и от них самих услышать о записанной ими истории”.
Продолжив изыскания Л.П. Семенова, мы обнаружили ряд фактов, которые могут пролить новый свет на эту версию.
Но обо всем по порядку.
Сначала несколько слов о К. де Местре.
Ксавье де Местр (1763-1952) был сыном графа де Местра. Он, как и его старший брат, известный политический деятель и католический писатель Жозеф де Местр, родился в Савойе, которая тогда входила в состав Сардинского королевства, а затем была Наполеоном присоединена к Франции. Из-за политики Наполеона де Местр вынужден был расстаться с родиной, эмигрировать в Италию. Там в 1799 году он вступил в армию Суворова, участвовал с ним в переходе через Альпы, стал близким к генералиссимусу человеком и с ним вместе приехал в Россию в 1800 году.
Жизнь К. де Местра на рубеже XVIII-XIX веков подобна авантюрному роману. Первую свою новеллу он написал, находясь под домашним арестом за участие в дуэли, был капитаном в армии Суворова, отличился храбростью в русско-турецкой войне на Кавказе и в Отечественной войне 1812 года, будучи прикомандированным к штабу Багратиона. При этом он был скромным, деликатным и ученым человеком. Воспитанный на сочинениях философов-просветителей XVIII века, он всерьез занимался науками: химией, физикой, ботаникой. Вихрь истории подхватил его, перенес с родного юга в заснеженную Россию -в Москву, в Петербург. Де Местр стал своим человеком в русском обществе, дружил с русскими писателями – В.А. Жуковским, с Зинаидой Волконской. Его ценили и как благородного человека с тонкой и возвышенной душой писателя и поэта, и как талантливого живописца и рисовальщика. Nj`g`bxhq| в далекой России без средств к существованию, он стал зарабатывать как художник и благодаря этому познакомился в Москве с родителями А.С. Пушкина, оставив нам известную миниатюру – портрет “прекрасной креолки” – матери Пушкина Надежды Осиповны, а также портрет маленького Пушкина, хранящийся ныне в музее А.С. Пушкина в Москве.
В 1913 году, уже в чине генерал-майора, К. де Местр вступил в брак с Софьей Загряжской, тетушкой Н.Н. Гончаровой, будущей жены А.С. Пушкина. В последние годы жизни К. де Местр был тесно связан с семьей Н.Н. Пушкиной-Ланской и умер у нее на руках. Приемная дочь писателя Натали была замужем за австрийским дипломатом Фризенгофом, который, овдовев, вторым браком женился на свояченице Пушкина Александре Николаевне и увез ее в свое имение Бродзяны в Словакию. Их архив хранит много материалов, связанных с К. де Местром.
Чувствительное сердце и точность деталей необходимы мастеру новеллистического жанра. Несколько сентиментальный по характеру, К. де Местр не раз трезво смотрел в жестокое лицо войны и обладал даром наблюдательности настоящего художника, умел подметить скупо и лаконично черты сурового военного быта. Гуманный и несколько романтичный взгляд на человека и окружающую его природу в сочетании с суровым реалистическим изображением жестокости войны сделали его рассказ “Кавказские пленники” классическим образцом французской новеллы.
Вот такой человек оказался на Кавказе в 1810-1811 годах. В это время шла русско-турецкая война, начиналась война с Персией. Но именно благодаря тому, что война в этом крае, как сказано в одном из писем брата Ксавье Жозефа де Местра, “не имеет ни начала, ни конца”, здесь можно было прославиться и сделать карьеру, получив чин. Для К. де Местра, собиравшегося жениться на фрейлине императрицы С. Загряжской, это имело немаловажное значение. Он воспользовался назначением в 1810 году своего земляка, начальника штаба Грузинского корпуса, маркиза Филиппа O`skkswwh главнокомандующим русских войск, расположенных в Грузии. 9 июля 1810 года К. де Местр получил предписание срочно выехать на Кавказ утром следующего дня.
За время военных действий К. де Местр побывал в Грузии, в Дагестане, на берегу Каспия, между Баку и Дербентом, был ранен, был награжден орденом св. Владимира и получил чин генерал-майора.
Естественно было предположить, что по дороге из Петербурга в Тифлис К. де Местр должен был следовать по Военно-Грузинской дороге и, таким образом, проезжать через Владикавказ. В одном из французских периодических изданий начала ХХ века, в журнале “Корреспондан”, нам удалось разыскать письмо К. де Местра к брату Жозефу от 14 февраля 1811 года, подтверждающее факт пребывания К. де Местра во Владикавказе и беседу его с комендантом Владикавказской крепости: “Этот город расположен между большой и малой Кабардой в стране чеченцев, – писал К. де Местр, употребляя принятые тогда географические обозначения, – <...> Генерал Дельпоццо, пьемонтец, является его комендантом. Это человек выдающийся во всех отношениях. Он известен своей безупречной честностью, чем заслужил доверие этого дикого народа, у которого даже был в плену”.
Как видно, в этом письме К. де Местра коменданту Владикавказа дается очень лаконичная характеристика, тем не менее упоминание о плене в нее входит, и это очень существенная деталь – она связана с историей сюжета о кавказском пленнике.
Итак, оказывается, что К. де Местр лично встречался с комендантом Владикавказа, возможно даже раньше, чем Фредерика Фрейганг, а следовательно, мог лично от него услышать историю пленения Дельпоццо, о которой тогда знал весь Владикавказ. Однако К. де Местр был связан с мужем Ф. Фрейганг общей службой в подчинении у генерал-губернатора Паулуччи, так что не исключено и то, что некоторые подробности о приключениях Дельпоццо он мог почерпнуть и из бесед с Фрейгангами.
Теперь расскажем подробнее о Фрейгангах, чтобы читателю было понятно, кто же такая уже не раз упоминавшаяся нами Фредерика Фрейганг.
Как установлено нами по французскому словарю анонимных авторов, девичья фамилия Фредерики Фрейганг, написавшей книгу “Письма о Кавказе и Грузии”, была Кудрявская. Вероятно, Фредерика была родственницей тайного советника Емельяна Афанасьевича Кудрявского (1775-1845), который служил в Государственной коллегии иностранных дел, а с 1835 года стал первым директором канцелярии Министерства иностранных дел. Он происходил из польских дворян, позднее стал русским подданным, а его сын Христиан был дипломатом.
Муж Ф. Фрейганг бы человеком того же круга – тоже служил в это время в коллегии иностранных дел, был дипломатом иностранного происхождения. Wilgelm von Freygang (1783-1849), или, на русский лад, Василий Иванович Фрейганг, сын лейб-медика И.Ф. Фрейганга, был юнкером, служил в коллегии иностранных дел, получил в Геттингене в 1805 году степень доктора философии, во время русско-турецкой войны вел в молдавской армии иностранную корреспонденцию, затем служил в посольствах Вены и Парижа. Как сообщается в “Русском биографическом словаре”, “пробыв 1810 г. в Петербурге, он сопровождал генерал-губернатора Паулуччи в Тифлис и в 1812 г. был послан в Персию для ведения мирных переговоров”.
Очевидно, что мы возвращаемся к тем же лицам, с которыми был связан К. де Местр. К. де Местр и Вильгельм Фрейганг оба служили под командованием Паулуччи на Кавказе. Только К. де Местр отправился туда 10 июля 1810 года, а Фрейганг выехал 1 сентября 1811 г. Этой датой помечено первое письмо Ф. Фрейганг со словами: “Прощайте, берега Невы!”. В письмах Фредерики мы не раз встречаем упоминание имени генерал-губернатора Паулуччи. Когда муж Фредерики едет в Персию заключать Гюлистанский мир, она сама в начале мая собирается возвращаться в Петербург вместе с женой Паулуччи (письмо от 20 марта 1812 года).
Вероятно, что К. де Местр и семья Фрейганг встречались и bn время поездки на Кавказ, и позже. Так, например, в 1978 году московский Музей А.С. Пушкина получил в дар от известного библиофила и собирателя старины И.А. Полонского письмо старшего друга Пушкина В.А. Жуковского. Эта записка (без указания даты и места) была обращена к В.И. Фрейгангу, уезжавшему с дипломатической миссией в Италию. В ней Жуковский просит передать посылку в Рим. Семья К. де Местра жила с 1825 по 1839 годы преимущественно в Италии. В.А. Жуковский, поддерживавший с Местрами дружеские отношения, о чем свидетельствует подаренная им К. де Местру книга стихов, а также стихотворение, посвященное приемной дочери К. де Местра, Натали, приезжал в Италию в 1832-1833 годы. Кто знает, не Местрам ли Жуковский передавал посылку через общего знакомца Фрейганга? Ведь Фрейганг работал в Италии в 30-40-ых годах. Он умер в Венеции в 1849 году, будучи там генеральным консулом России.
Правда, в “Письмах о Кавказе и Грузии” Фредерики Фрейганг мы не находим имени К. де Местра, но она как жена дипломата очень осторожна. Книгу она выпускает анонимно за границей, в своих письмах старается не упоминать имен, за исключением самых официальных. Даже фамилия коменданта Владикавказа в письме о нем не названа, и только через 150 страниц можно найти указание на то, что этого человека звали Дельпоццо (письмо № 45).
Книга Ф. Фрейганг в свое время была очень популярна. Она написана в виде собрания писем к подруге, оставшейся в Петербурге. Такая форма была избрана не случайно. Эпистолярный жанр, популярный в литературе сентиментализма (“Новая Элоиза” Ж.-Ж. Руссо, “Письма русского путешественника” Н.М. Карамзина), оставался одним из самых любимых и во времена романтизма, когда книга писалась и была издана. Вышедшая в Гамбурге, она продавалась в Петербурге, Лондоне и Париже. Обложка была украшена виньеткой, изображавшей дом полковника Казбека в Степанцминде (ныне Казбеги), окруженный горами. О хозяине этого дома, о его гостеприимстве, кавказском костюме и европейском образовании `brnp говорила в четырнадцатом письме: “Казбек – полковник русской службы, его задача поддерживать порядок между своими земляками-осетинами, чтобы не было недовольства. Имя свое он взял у огромной горы, которую мы видели постоянно перед собой с вершиной, покрытою снегом и теряющейся в облаках”. Еще одна виньетка помещена перед первым письмом – снежная голова Казбека с юго-восточной стороны. Это – вид из дома полковника Казбека: направо – новая церковь, у подножия гор – Терек.
Книга содержит шестьдесят два письма и хронологически включает в себя отрезок почти в четыре года – с 1 сентября 1811 года по 18 января 1815 года. Владикавказу посвящены, в основном, четыре письма 1811 года – одиннадцатое от 6 ноября, двенадцатое от 7 ноября, тринадцатое от 8 ноября, четырнадцатое от 10 ноября. Упоминаются в них и такие кавказские топонимы, как Моздок, Балта, Ларс, Коби, Гуд-гора, Койшаур, Мцхета, Тифлис и т.д.
В письмах просматривается образ автора – хрупкой женщины, которая обладает мужеством и решимостью всюду следовать за своим мужем и разделять с ним любую опасность. С маленькими детьми она переправляется через Терек на грубо сколоченном плоту (2 ноября 1811 года, письмо № 10), в ноябре, в непогоду и снег, преодолевает Крестовый перевал в легком экипаже – восемь дней в Коби они пережидали непогоду – снег, холод и ветер (письмо № 17 от 12 ноября 1811 года). Причем едет она с детьми – ее сыну Андрею нет трех лет, а маленькой Катерине всего три недели. “Отправиться в путь да еще в такое время года с двумя детьми, из которых один новорожденный – какое безумие! Ах, дорогая, имейте мужа, любите его, и вы меня поймете”, – так объясняет автор свое поведение (письмо № 1, 1 сентября 1811 года). На обратном пути, 12 сентября 1812 года дочь Фредерики Фрейганг заболеет и умрет – ее похоронят в Георгиевске.
Фрейганг с семьей прибыла во Владикавказ в ноябре 1811 года: “Владикавказ – это крепость, которую можно рассматривать как ключ к Кавказу и название которой `m`knchwmn ее положению. Комендант крепости, старый и уважаемый генерал, все более и более укрепляет и улучшает это место”.
О коменданте Владикавказа Ф. Фрейганг не просто упоминает, но дает ему подробную характеристику: “Очень интересный человек этот старый комендант. Мы провели в его обществе пару самых приятных часов. Он весел, он кричит, он чертыхается, он – медведь, но он бесконечно добр, образован и обладает чувством собственного достоинства. Сколько несчастий он испытал! Это, право, необыкновенный человек… Он не русский, но много лет находится на русской службе”. И далее, в письме к подруге, Фредерика пересказывает историю пленения Дельпоццо: “Поверите ли, моя дорогая, он решительно сочувствует этим дикарям, среди которых живет давно, и он сохраняет эту особенную любовь к ним, несмотря на страдания, которые вынес у чеченцев. Он страдал там более года в оковах после того, как они похитили его из Ивановской крепости, когда он был просто полковником. Надо было слышать от него самого историю его несчастий; невозможно было удержаться одновременно от слез и смеха. Вот что приблизительно рассказал он нам об этом приключении.
Однажды утром, сопровождаемый тремя казаками, он пересекал маленький лесок недалеко от своего дома. Раздались два ружейных выстрела, которые свалили двух сопровождавших его казаков; в то же мгновение множество чеченцев выскочило из леса и накинулось на третьего казака, который его охранял и стрелять в которого они не решались, рискуя в этом случае убить также и полковника, что противоречило их планам; несколько человек схватили его, и, отрезав головы трем казакам, связали бедного полковника, посадили его на лошадь и помчались галопом. Только через три дня пути, нередко сквозь кустарники и колючки, несчастный пленный, почти умирающий от усталости и отчаянья, прибыл со своими похитителями к месту их жилья.
Закованного по рукам и ногам, в мрачной и сырой темнице, на хлебе и воде вместо пищи – вот как его содержали, m`deq|, что столь суровое обхождение сломит силы пленника и заставит просить у Императора выкуп в 50 тысяч рублей.
Постепенно его раны зажили; но разлученный с женой и сыном, он должен был собрать все душевные силы, чтобы не поддаться печали. Прошел целый год такого горького существования. Его постоянный отказ обратиться к Государю за помощью вызывал только все более суровое обращение; его не переставали бить и колотить, пока его жадные палачи не испугались, что, ослабев от страданий, он отправится на тот свет и их надежды на желанный выкуп рухнут.
Несмотря на то, что с ним так жестоко обращались, полковник заметил, что завоевал доверие и уважение чеченцев, и они часто приходили к нему советоваться по своим делам или с просьбой рассудить их споры. Выносимые им решения сделали его в какой-то мере верховным судьей этого дикого народа, который осыпал его похвалами после того, как подвергал побоям.
Местные женщины были его покровительницами, и иногда приходили, чтобы угостить его национальными блюдами и утешить в его несчастьях. Они осмеливались проливать над ним слезы, но не решались освободить его.
Наконец, когда чеченцы поняли, что желанная сумма никогда не будет уплачена и что они рискуют увидеть, как бедняга погибнет под грузом цепей и страданий, они решили торговаться из-за выкупа и получили десять тысяч рублей за освобождение несчастного мученика. А он был особенно доволен этим потому, что один из его друзей дал знать о его заключении Императору, и из казны были уплачены деньги для его освобождения.
Он вернулся, но не увидел ни жены, ни сына, – они умерли с горя, и он нашел дом пустым…”.
В этом же письме Ф. Фрейганг рассказывает еще одну сообщенную ей комендантом историю о другом кавказском пленнике. Позволим себе привести ее в нашем переводе целиком:
“Один русский майор, очень храбрый, бич всех p`ganimhjnb, которые поклялись ненавидеть и мстить ему, пересекал однажды лес со своим маленьким отрядом. Атакованный превосходящими силами чеченцев, он защищался долго и бесстрашно. Он уже потерял большую часть своего отряда и видел, что кончаются боеприпасы, когда враги, которым был нужен только майор, предложили прекратить битву при условии, что он сдастся им в руки. Чтобы спасти то небольшое количество людей, которое еще оставалось в живых, он решил пожертвовать собой, и сдался своим непримиримым врагам, сопровождаемый только одним денщиком, не захотевшим покинуть своего хозяина. Другие солдаты вернулись, а чеченцы увезли пленника в свое логово.
Невозможно описать, каким страданиям подвергался в тюрьме несчастный майор, отданный во власть своих гонителей. Даже женщины все дни приходили к нему, чтобы рвать ему бороду, ломать ногти, щипать и плевать ему в лицо. Без помощи своего верного слуги, который оставался на свободе, он бы умер от голода и страданий.
Их тюремщик и вся его семья любили музыку; когда они узнали, что майор умеет играть на гитаре, они заставили его день и ночь играть на струнном инструменте, некоем подобии гитары, который вручил ему его тиран. Тогда-то все и было решено, и майор с денщиком согласовали план побега. Старый страж любил засыпать вечером под звуки этой музыки; сразу же после концерта жена хозяина обычно снова надевала на пленника кандалы.
Однажды вечером – это был день, назначенный для побега -майор играл, как обычно, на гитаре, его охранник уже спал, солдат притворялся спящим, а старуха одна бодрствовала. Когда она приблизилась к майору, чтобы снова надеть ему цепи, солдат бросился на нее и убил ее ударом топора, который он заранее приберег; то же оружие освободило их от их тюремщика, но когда крайняя необходимость вынуждала их также уничтожить десятилетнего мальчика, которого разбудил шум, то орудие убийства трижды выпадало из его руки, и они рисковали быть пойманными. Их страх усиливало и то, что m`whm`kn темнеть, огонь погас и нужно было отыскать ключ от двери.
Что за минута для этих несчастных! Между трупами и тьмой, охваченные страшной тревогой, они готовы были уже обрушить топор на самих себя, когда, к счастью, солдат нашел ключ. Двое пленников вырвались из своей темницы, унося на руках мальчика, ибо жалость помешала им убить его; они вдвоем бросились на одну лошадь, найденную на конюшне, посадили мальчика на колени и, доверившись Провидению, со всей возможной быстротой покинули аул.
Малейший шорох заставлял их вздрагивать; из-за большого смятения они сбились с дороги и, что переполнило чашу несчастий, встретили чеченцев, которые их схватили. Они объяснились и обнаружили – с сердечным содроганием, что эти чеченцы называют их Кунаками, то есть гостями, любимцами, друзьями. Трудно заподозрить в чеченце сострадание, они, возможно, руководствовались другими мотивами, спасая беглецов – надеждой заработать.
Чеченцы привезли их к себе, для надежности заперли их в укромной комнате и дали знать русским властям о том, что произошло.
Между тем враги майора, взбешенные его побегом и убийствами, искали его повсюду и также явились в то место, где находились беглецы; но чеченцы, верные данному слову, притворились, что не понимают причины появления своих соотечественников, которые, находясь рядом с комнатой, где прятали майора, подняли ужасный шум и клялись вечно мстить бежавшим пленникам.
Наконец прибыл посланец от русских, который освободил майора”.
Оба эти эпизода очень близки к сюжету повести Ксавье де Местра “Кавказские пленники”, которые были написаны после возвращения с Кавказа. У Ксавье де Местра оба события совмещены. Из первого взяты плен, торг, пленник в качестве советника и судьи; из второго – образ верного денщика, эпизод с гитарой и описание побега. Такие совпадения не lnckh быть случайными – или Ксавье де Местра и Ф. Фрейганг слышали обе истории из уст коменданта Дельпоццо, или они были пересказаны де Местру Фредерикой еще до издания ее книги.
Письма Ф. Фрейганг представляют интерес и как возможный источник сюжета “Кавказских пленников” К. де Местра, и как одно из первых оригинальных литературных произведений на эту тему. Но не только. Эти письма любопытны для нашего читателя живым взглядом на Кавказ, его людей, его природу, каким их видели путешественники двести лет назад.
Ф. Фрейганг описывает дорогу из Моздока во Владикавказ, пересекающую степь с богатейшей фауной и флорой: “Степь кишит дикими животными. Захватывающее зрелище – наблюдать, как они сотнями выскакивают, спугнутые казаками, которые ловко убивают их своими пиками. Иногда, и я всегда бываю этому рада, животные, благодаря своей быстроте, ускользают от ловких охотников” (письмо № 11). Но восхищению окружающей природой мешает постоянный страх за себя и детей в случае нападения немирных горцев. Фредерика рассказывает, какой испуг пережила она, когда сопровождавшие их казаки вдруг все кинулись куда-то, и путешественники решили, что на них напали чеченцы: “Четверо казаков вернулись. Справились у них, что случилось. Оказывается, преследовали оленя. После этого страх, наконец, покинул нас, и мы прибыли живые и здоровые во Владикавказ.
Только теперь я смогла спокойно отдаться тому восторгу, который вызывает вид Кавказа. Я уже видела его издали в Ставрополе, но страх перед чеченцами настолько владел мною, что я оставалась как бы бесчувственной к величественным красотам этих великолепных колоссов, которые с каждым шагом обрисовывались все отчетливее и представляли все более восхитительные пейзажи” (письмо № 11 от 6 ноября 1811 г.).
Уже приведенные рассказы о кавказских пленниках в ее письмах из Владикавказа сгущали атмосферу окружающего пейзажа, который и без того казался путешественнице достаточно грозным: “Огромный массив Кавказа рисуется еще ankee мрачным под темной завесой ночи. Покрытые вечным снегом, вершины серебрятся в полутьме. Темнота и глубокая тишина придают этой прекрасной картине меланхолический оттенок”.
Надо было обладать особым мужеством, чтобы решиться в зимнее время пуститься вглубь через перевал, покрытый снегом. Тем более, что и муж, и комендант Владикавказа убеждали Фредерику повременить до весны: “Если бы, к стыду некоторых женщин, мое поведение могло бы заслужить похвалу, не адресуйте мне ее. Наш дорогой комендант уже удовлетворил мое мелкое тщеславие по этому поводу. Вместо возражений на мои просьбы он показал мне рукой на этот ужасный Кавказ, который терялся в облаках. Я ему ответила в том же духе, показав ему на небо, на своего мужа и на своих детей. Он меня понял и с волнением пожал мне руку. Я снова ощутила, что значит поддержка хорошего человека. Сочувствие коменданта, выраженное так просто и трогательно, совершенно развеяло мои страхи” (письмо № 12 от 7 ноября 1811 г.).
Рассказ о личных переживаниях перемежается у Ф. Фрейганг с объективными сведениями о строительстве горной дороги, по которой ей предстояло держать путь до Тифлиса: “Дорога становилась все труднее, я переменила экипаж. Теперь мы с детьми находились в очень легкой коляске. Сопровождавшие меня женщины превратились в амазонок и ехали верхом. Мой муж вместе с почтительным и обязательным комендантом также составляли наш эскорт.
Дорога через Кавказский хребет теперь является шедевром дорожного искусства. Она была почти непроходимой во времена генерала графа Тотлебена, проложившего этот путь с войсками и артиллерией до самой Грузии. Поразительно, что он смог добраться туда, когда на Тереке было еще 17 мостов, и до того, как были построены различные редуты, которые теперь делают русских хозяевами дороги. Говорят, что тогда были такие места, что без помощи веревки нельзя было подняться вверх на очень высокие и крутые скалы, однако любой осетин прекрасно умел на них взбираться.
В 1809 году князь Цицианов, тогда генерал-губернатор и командующий русской армией в Грузии, человек высокого и практического ума, начал осваивать эту дорогу, которая существует теперь и строительство которой в 1807 году закончил г-н Тамилов.
В настоящее время на Тереке только три моста, с помощью пушечного пороха были взорваны массивы утесов, так что теперь в хорошую погоду экипаж может свободно проехать по тем местам, где прежде никто не рисковал очутиться без помощи горцев”.
Письма становятся своеобразным дневником путешествия, показывающим и эмоциональное восприятие, и любознательность молодой женщины. Приведем для примера почти целиком письмо тринадцатое. Здесь перед нами и природа, и обычаи, и нравы, увиденные человеком начала XIX века, прибывшим из России: “Я так часто писала Вам о Кавказе, что хочу познакомить Вас с ним более подробно. Сведения, которые я вам сообщу, были мне даны нашим добрым старым комендантом, который очень хорошо знает страну и ее обитателей.
Между Черным и Каспийским морями расположен Кавказ, жителей которого не принимали в расчет до решения бессмертной Екатерины, распорядившейся признать эти народы.
В центре этих, если их можно так назвать, Альп, расположена вторая Швейцария, культура которой только начинает раскрываться. Гюльденштедт и Рейнегз, которые путешествовали по этой интересной стране под покровительством русской императрицы, и, в особенности, Рейнегз, который совершил пять поездок на Кавказ, дают нам его описание со всех точек зрения – физической, географической и политической. Протяженность этой огромной горной цепи не везде одинакова. От Моздока до Тифлиса 282 версты. Там, где горы пересекаются с севера Тереком, а с юга Арагвой, расстояние от Балты до Мцхета 112 верст.
Крайне трудно правильно определить высоту Кавказских гор. Большинство вершин поднимается до облаков.
Потоки, пропасти, лавины делают эти горы порой meophqrsom{lh.
Главные между ними – это вечные ледники с громадными, полностью бесплодными скалами. Другие – если можно так сказать – многоэтажные. Подножие покрыто лесами, средняя часть лишена всякой растительности, а вершина обычно покрыта снегом и льдом… Кавказ – это большой резервуар огромного количества рек, которые текут в разные стороны.
Менее высокие горы и ложбины Кавказа – это единственные места, пригодные к восприятию культуры. Жители же высокогорных мест живут только охотой и разведением домашнего скота.
Утверждают, что по точным подсчетам на Кавказе проживает около миллиона человек, способных носить оружие, что делает население огромным, если добавить туда женщин и детей.
Этот народ образует множество племен, говорящих на разных языках и различающихся обычаями. Но общие черты их характеров – это страстное стремление к независимости, храбрость, любовь к оружию, склонность к разбою и, наконец, их более или менее дикое состояние.
Храбрость жителей Кавказа проистекает от суровости их нравов. Они атакуют яростно, бешено сопротивляются и жестоко мстят… Никогда чеченец не выйдет из своего дома, не будучи вооружен, даже если это палка, на конце которой железный трезубец. Это смертоносное оружие называется топус.
Осетины мало отличаются от чеченцев. Они вооружены луком и стрелами, но и ружье – их обычное оружие.
Они разговорчивы и большие спорщики. Угрожая без конца друг другу ружьем, кинжалом или стрелой, они обычно больше создают шума, но легко мирятся, особенно если кто-то третий захочет отметить соглашение стаканом водки или очень крепкого сорта пива, который они умеют приготовлять.
Их дома большей частью окружены стенами или изгородями, увенчанными головами лошадей или другими черепами. Когда осетин умирает, его вдова издает крики, вырывает волосы, расцарапывает лицо и грудь, но это отчаянье часто свидетельствует лишь о невозможности для нее снова выйти g`lsf. Она хочет каждое мгновение убить себя ножом или камнем, утопиться или броситься с высокой скалы, но ее всегда удерживают окружающие, которые в течение первых трех дней траура никогда не покидают ее. Три последующих дня проходят в том, чтобы утешать ее, есть и пить за ее счет и говорить только похвалы умершему, который обычно вскоре бывает забыт.
У осетин можно видеть остатки церквей, которые были построены грузинской царицей Тамарой и которые были заброшены со времен вторжения мусульман.
Чувство мести свойственно осетинам не меньше, чем другим народам Кавказа. Последствия этой жестокой страсти иногда могут быть отложены приношением даров, но опасность их всегда остается. Часто тот, кто хочет отомстить, находится в обществе своей жертвы, он подстерегает момент, когда сможет вонзить ей кинжал в сердце. Противная сторона постоянно находится начеку, однако внешне они сохраняют видимость прекрасных отношений. Иногда двадцать лет проходит прежде, чем будет осуществлена месть, и если даже умрет тот, кто должен пасть от руки обиженного, месть переносится на его сына и на ближайших родственников обидчика.
Один осетин убил другого; старший сын убивает убийцу своего отца. После того, как он совершил свою месть, он собирает у себя сыновей того, кого он решил уничтожить. Этот ребенок в возрасте пяти лет будет воспитан, как его собственный сын. Когда он станет большим, он подавляет свою благодарность, ибо думает только о мести, к каким бы последствиям она не вела.
Часто находят в могильниках этого народа медали парфянских времен и куфические монеты”.
В четырнадцатом письме Ф. Фрейганг описывает путешествие от Владикавказа до Казбеги. Это уже не пересказ с чужих слов, а собственные впечатления о Кавказе, о том связанном с древними мифами и легендами крае, каким он представлялся ее романтическому воображению: “Какие мощные громады! Какой величественный вид! Удивление, ужас, восторг – все эти nysyemh с быстротой сменяются одно другим в этой древней стране черных чар, в тех местах, где Медея находила когда-то, из чего составлять свои настои и яды. Это здесь Прометей получил воздаяние за свою безбожную дерзость; это колыбель магии; с этих вершин, которые растворяются в небесах, начинала свой полет огромная птица Рох, прежде чем похитить солнце у обитателей земли. Среди этих ужасающих скал, висящих в воздухе, и этих пропастей, глубину которых глаз не смеет проследить, воображение, потрясенное ужасами, получает силу и могущество и завладевает человеком; что касается многочисленных уроженцев Кавказа, то они всегда так же разнообразны, так же титаничны, как сама природа.
Позавчера мы покинули Владикавказ, чтобы войти в эти горы с эскортом до двадцати человек кавалерии и до тридцати казаков, но без пушек, т.к. двигаться с ними не позволяют сложности дороги.
Вы находитесь у самого подножья этой огромной горной цепи, которая заметна уже из Ставрополя. Вот он, знаменитый Кавказ, обиталище стольких диких народов; на каждой горе может быть шайка разбойников; вот эти стены, столь же древние, как и сам мир, возведенные рукой Создателя между Европой и Азией; эти вечные ледники; этот обширный кабинет естественной истории; эта волшебная лаборатория природы, которую пыталось украсить столькими преданиями детство человечества.
Здесь испытываешь соблазн сказать:
Оставь надежду всяк сюда входящий.
Не можешь защититься от тайного страха, вступая на дорогу, которая ведет неведомо куда.
В нескольких верстах от Владикавказа – Балта – первая деревня и одновременно маленькое укрепление, где меняют эскорт и лошадей. Мы сделали остановку, в чем я очень нуждалась, устав от дороги, на которой то находишься в двух шагах от пропасти, то над тобой нависает скала, готовая упасть тебе на голову, то, наконец, оказываешься рядом с кустарниками, где, может быть, рука убийцы готовится ophjnmwhr| тебя.
К Ларсу дорога становится все мрачнее. Очень часто у нас под ногами – лето со всем своим очарованием, а над нашими головами – зима со всеми ее приметами. Время от времени осетинские села кажутся ласточкиными гнездами, прилепленными к самым высоким вершинам. В долинах видны еще башни, которые служили крепостями во времена войн, которые эти народы вели между собой.
Они воюют и сейчас. Если бы не было ограждающих укреплений, четыре сотни человек могли бы закрыть дорогу в Грузию.
Осетины особенно бесстрашны и закалены как Спартанцы. Договариваться с ними – это необходимость политическая.
Горе тому, кто отошел от охраняемой дороги. Осетины уведут его с веревкой на шее.
Однако некоторые осетины живут мирно, на доходы от своего скотоводства, имея большие стада овец. Эти народы возделывают рис и немного хлеба. Их мельницы (я видела некоторые на Тереке) имеют вид маленьких клеток, неудобных и грубо сколоченных.
Что у них наиболее замечательно, так это их оружие, которое они сами изготовляют; они делают также пушечный порох. Сабля, ружье, конская сбруя передаются от отца к сыну. Некоторые из них одеты в кольчуги, в которых они считают себя неуязвимыми. Их кони поднимаются и спускаются с гор с восхитительной легкостью, что облегчает осетинам их охоту за людьми.
На середине дороги от Ларса к Казбеку – Дарьял, маленький форт, где начинается Грузия. Дарьял означает на татарском языке то же, что Дербент на персидском – ворота, поэтому эта дорога через Кавказ есть ворота Кавказа.
Говорят, что путешественники иногда не могут, невзирая на все свои страхи, не остановиться от восторга и восхищения. То это Терек, по берегу которого идет дорога, пробивает проход через скалы и низвергается каскадами с грохотом и ужасными завываниями. Валы Терека, часто зажатые b слишком узком ложе, бешено рвутся и далеко разбрасывают свою пенящуюся влагу. То это гора Казбек, которая величественно поднимается над всеми другими, и, почти наполовину закрытая вечными снегами, прячется за тучами или господствует над ними.
Наконец, древний монастырь завершает картину, вызывающую всегда изумление”.
Любопытно, что некоторые зарисовки, сделанные Ф. Фрейганг в этом письме, совпадают с очерковыми заметками Пушкина из “Путешествия в Арзрум”, написанного почти двадцать лет спустя – в 1829 году. Если сопоставить описание именно этого отрезка пути от Владикавказа до Казбеги, то эти совпадения почти буквальны. Взгляд обоих путешественников привлекают одни и те же достопримечательности, вызывающие примерно одни и те же образные ассоциации. И у Ф. Фрейганг, и у Пушкина литературные и мифологические реминисценции, исторические и этнографические экскурсы, вторгающиеся в повествование, приводят к частой и резкой смене как зрительных планов, так и интонации рассказа – от лирического и романтического тона к чисто фактическому изложению. Сравнение осетинских саклей с ласточкиными гнездами (“На скале видны развалины какого-то замка: они облеплены саклями мирных осетинцев, как будто гнездами ласточек”), рассказ об осетинских мельницах на Тереке (“Шумные волны его [Терека -Т.-Г.] приводят в движение колеса низеньких осетинских мельниц, похожих на собачьи конуры”), картины буйного Терека (“Стесненный Терек с ревом бросает свои мутные волны через утесы, преграждающие ему путь”), восприятие природы (“Я шел пешком и поминутно останавливался, пораженный мрачной прелестью природы”), опасность нападения немирных горцев (“Не доходя до Ларса, я отстал от конвоя, засмотревшись на огромные скалы, между коими хлещет Терек с яростью неизъяснимой. Вдруг бежит ко мне солдат, крича мне издали: “Не останавливайтесь, ваше благородие, убьют!..” Дело в том, что осетинские разбойники, безопасные в этом узком месте, стреляют через Терек в путешественников”) и быта мирных fhrekei Кавказа – наиболее очевидные из подобных совпадений. Это свидетельствует и о живом поэтическом восприятии Ф. Фрейганг мира окружающей природы, и о ее наблюдательности, и о таланте молодой писательницы, которая, несмотря на свою романтичность и восторженность, сумела увидеть те характерные черты действительности, которые подметил позднее в своем документально-реалистическом повествовании Пушкин.
Из-за начавшейся Отечественной войны 1812 года возвращение Ф. Фрейганг с Кавказа в Петербург растянулось почти на три года – с 1812 по 1815. Война задержала и окончание путешествия Фрейганг, и выход ее книги. В последнем, шестьдесят втором письме от 18 января 1815 года, написанном ею уже из послевоенной Москвы, говорится, что “Москва, разрушенная Наполеоном, должна возродиться”. Ф. Фрейганг понимает, что разгром наполеоновской армии -событие, важное не только для России, но и для Европы: “Россия и вся Европа спасены”.
Еще не были написаны и переведены на иностранные языки знаменитые произведения А. Пушкина, М. Лермонтова, Л. Толстого о Кавказе, когда оба автора, о которых идет речь в этой статье, один за другим – К. де Местр в 1815 году, Ф. Фрейганг в 1816 году – первыми познакомили широкого читателя “всей спасенной Европы” с природой Кавказа, с бытом и нравами населявших его племен.
Пользовавшееся известностью в свое время собрание писем Ф. Фрейганг, часто наивных и восторженных, ныне забыто – оно никогда не переводилось на русский язык и теперь мало кому известно1(*Небольшие отрывки из этой книги по просьбе доцента СОГУ и страстного библиофила В.В. Круглиевской были переведены художником Лермонтовым в 50-ые годы и хранятся в ее личном архиве.). Его потеснили научные изыскания о Кавказе, основанные на богатом фактическом материале. Однако “Письма о Кавказе и Грузии” Ф. Фрейганг сами по себе являются интересным документом. Если за 200 лет до Ф. Фрейганг в немецкой народной книге о докторе Фаусте характеристика Кавказа ограничивалась одной фразой: “Кавказ
– это высокая гора, на которой растет много перечных деревьев”, то в начале XIX века понятие о Кавказе требовало большей конкретизации. Написанные по-французски, изданные в Европе, где в эти годы царствовал романтизм, произведения двух русских подданных – участника русско-турецкой войны на Кавказе Ксавье де Местра и жены русского дипломата Фредерики Фрейганг – не только отличались романтическим восприятием природы Кавказа как дикой, неизведанной, полной опасностей, древней страны, романтической открытостью к восприятию чужой культуры, готовностью понять и принять особенности других людей, гуманным отношением к человеку любой национальности, но и отвечали повышенному интересу читательской аудитории ко всему экзотическому, восточному и, в частности, к Кавказу. Этот незнакомый край, увиденный любознательными путешественниками, обретал конкретность изображения, точность деталей, подтвержденную свидетельствами очевидцев. Пребывание на Кавказе придало достоверность романтическим творениям К. де Местра. Недаром именно К. де Местр открыл дорогу жесткой реалистической манере “экзотических” новелл Проспера Мериме. Включив в свои несколько сентиментальные письма к подруге документальный материал, Ф. Фрейганг во многом предвосхитила мастерскую очерковую манеру пушкинского “Путешествия в Арзрум”.
____________________________
1 Небольшие отрывки из этой книги по просьбе доцента нашего университета и страстного библиофила В.В. Круглиевской были переведены по ее просьбе местным художником Лермонтовым в 50-ые годы и хранятся в ее личном архиве.
