* * *
За мыс туманный Меганон…
Мандельштам
Дух истончается. Все тоньше
со зримым видимая связь.
Еще чуть-чуть, и будь окончен
путь в никуда, в начало, в Аз.
И буки пыльные считая
по пням, душа уйдет туда,
где в беспредметности стихает
Бестрепетности гулкий шаг.
* * *
Моим стихам, как драгоценным винам…
Цветаева
Моим картинам, как дурману,
своих времен не достает.
Недавно вбил подрамник в раму,
Но рама треснула, а лед –
Не трогается. Стыл, как камень.
Тет-на-этюд кропаю холст.
А та, горячая, как пламень,
К тому, чей так бумажник толст,
ушла…
* * *
Шар голубой…
Из песни
Стихия Бродского – цветок
пластмассовый, изящно-томный;
подшитый к стебельку квиток
из прачечной; и шар огромный
плывущий над ночной Москвой,
над бодрствующим Нью-Йорком;
с прожилкой темно-голубой,
с морями синими из шелка…
ПРИМОРСКИЙ ПЕЙЗАЖ
Осенний мусор в нише статуарной
потрескался. Асбест на стыке урн
и пандуса. Вдоль линии бульварной
молочной пенкой закипел бурун.
Порядка страж летит в мотоциклете,
вздымая клубы пыли. Пыльных клумб
овалы освежили цикламены
и ветхих статуй строгий полукруг,
как караул у стен пансионата;
трубит трубач в потрескавшийся гипс…
Крыло рояля “Аппассионатой”
взмывает в ширь раздвинутых кулис.
ЭПИЗОД
Мотор завелся. Сизый выхлоп
прорежен струями дождя.
В салоне душно. Может было б
уместно вдруг за руку взять
ту, что на кожаном сиденье,
чуть напряженно развалясь,
сидит. Но чьим-то чутким бденьем
процежен миг, и надо взять,
переключиться, и сцепленье
отжав, наддать натужно газ.
И под транзисторное пенье
умчаться в гарь и слякоть трасс…
* * *
Черный март. Снег. Возносятся к звездам
сигаретных дрожаний дымки.
Мы с тобою одни у подъезда
твоего. Вдалеке огоньки
телевышки – две красные точки.
Ностальгия по запаху слез.
Слышно, как прорезаются строчки
сквозь хрустальную душу берез.
* * *
Ты говоришь невозмутимо:
“Прощай! Теперь не по пути нам”.
Я отвечаю: “Не спеши,
На ветровом стекле души,
смотри-ка, капли дождевые,
Как изумруды в серебре”.
Твои мечты, еще живые,
В моем покоятся ребре.
ХВАЛА РАВНОДУШИЮ
Равнодушный – ровная душа.
Ни провалов, ни рельефных складок.
Ровный шаг – без нервных антраша.
Ровный нрав – без тягостных повадок.
Ясный ум – эмоциям Дантон –
держит их прозрачными под спудом
мысли… Многотонный Парфенон
ясный и сквозной, не стал ли чудом
равнодушия?..
* * *
В парке ракушка. Играют вальс.
Грустно. Осень. Всем давно за тридцать.
Этой женщине и сорока
не дали бы, так бойко веселится.
Рядом муж, трудяга, не позер,
обхватил неловко располневший
стан. И мнится, голубых озер
некогда сиянием нездешним
был и упоен и ослеплен.
Ржавою листвою сыплет клен,
Кто, когда, в кого и был влюблен,
Но пуста осенняя скворешня.
* * *
…Аполлоновых лет лебедей…
Щировский
Печально тая, налитая,
скользит, развертываясь, стая
жемчужно-серых лебедей.
Открыт сезон сквозных дождей.
Повисли перпендикуляры
щемящих ливней. Странной парой
скользим по гулкой наготе.
Мотив насвистываю старый,
и скрипка вымокла в футляре,
и облака уже не те.
ШОФЕРСКИЙ ЭТЮД
“Камаз” пылит по бездорожью.
Просохла грязь. Вчерашний дождь
прошел и умер. Крупной дрожью
колотит кузов. Мельче дрожь
в руках (вчерашнее веселье).
Вот поворот, там пара верст,
и дома. Так дорогой белой
и катят дни мои внахлест.
ПРОЩАЛЬНАЯ ФАНТАЗИЯ
Как безразлично разлучает
Луч семафора – глупый болт.
Каштан у тендера скучает,
в осеннем шелке красно-желт.
В вокзальном небе зажигает
фонарь свой тусклая луна.
Угрюмый пес тоскливо лает
на безнадегу полотна.
Тоской железной придавило.
Свисток. – “Родная, не грусти ж,
не забывай”. – “Пиши”. – “Все было”. –
“Я? На трамвай”. – “Прощай”. – “Простишь?!”
* * *
Зал затвердел. Скрипичный росчерк
луча на скрепках партитур,
Как женщины влюбленной почерк,
весь трепетен. Последний тур.
Застыл смычок. Движенье кисти.
И Presto. Негой взорван зал
Осенний шорох павших листьев
К разбору танца опоздал.
* * *
А череда осенних дней?
А этот дом на Петроградской?
Моложе были и мудрей,
и не цитатами Блаватской.
А знали – всех главней душа.
Как пусто небо, полно – сердце.
И шабаш муз. И хороша
душа, проигранная в скерцо.
АКРОБАТЫ ПИКАССО
Года бегут. Экспрессом прет эпоха.
Но так же – на исходе грустных лет –
стоят, обнявшись, те, кому так плохо –
минорный трагик и лирический атлет.
* * *
…Бетховен и Воронеж…
Мандельштам
До дыр исставленные пьесы –
один Островский да Шекспир
крутой уездного замеса.
За театральным сквером – тир:
Бутылка рома да матрешки –
призы за меткую стрельбу.
Шагай по солнечным дорожкам,
шагай себе на курьих ножках,
кляня уснувшую судьбу.
