Перевод с осетинского Георгия Тедеева
Продолжение.
Начало см. “Дарьял” 3’91, 2’92, 1-3’94,
2, 4’95, 2’96, 3’97, 2, 4’98, 2’99, 2’00.
КАК ОТЛИЧИЛСЯ ЮНЫЙ СОСЛАН
Как-то нарты опять отправились в поход за дальние окраины земли нартовской. Узнали об этом чинты, вечные враги нартов, и говорят друг другу:
– В нартовской земле не осталось никого, кто мог бы помешать нам покорить ее. Вторгнемся же в нартовскую землю.
Не стали мешкать чинты и вскоре влетели в нартовские пределы. Одних нартов убили, других полонили, велев им прислуживать воинам чинта на их бесконечных пиршествах с буйным бражничаньем.
Шатана, испугавшись за юного Сослана, горячего в поступках, свела его в глубокое подземелье и стала там жить в ожидании нартов.
Между тем чинта спрашивают оставшихся нартов:
– А где ваша Шатана? Почему не видно ее ни среди убитых, ни среди живых?
– Мы не знаем, – отвечают нарты. – Возможно, она погибла, а возможно, и жива.
И вот однажды юный Сослан среди ночи обращается к Шатане:
– На дворе тьма кромешная, нана. И в подземелье тоже. Долго ли будем так жить?
– Мы будем так жить, пока нарты не вернутся из похода, – отвечает Шатана.
– Но когда нарты вернутся?
– Когда того захочет Бог. А до этого нам следует терпеть.
– Но я не могу уже. Я хочу выйти отсюда, хочу видеть солнце и испробовать себя с чинтами хочу.
– О если бы ты не был так юн, мое дитя! – вздыхает Шатана. – Разве бы тогда мы сидели во мраке подземелья. Но – что делать? – ты еще ребенок. Где тебе сражаться с чинтами!
– Но я хочу испробовать себя, – настаивает Сослан. – Мне бы только коня и оружие. А там и посмотрели бы, так ли уж я юн.
– О, Сослан, я всего лишь женщина. И не у меня спрашивать тебе оружия и коня, – жалуется Шатана. – Лучшие кони и лучшее оружие нартов у тех, кто в походе. Сейчас только Курдалагон, всегда расположенный к нартам, может тебе помочь. Попробуй одолжить у него и оружие, и jnm…
– Хорошо. Я так и сделаю, нана, – сказал Сослан и в ту же ночь, тайно от чинтов покинув подземелье, отправился к Небесному кузнецу.
Выслушал Курдалагон Сослана и говорит:
– Я дам тебе моего афсурга, чудо-коня, ты получишь и фаринк мой, чудо-меч. С тем, однако, чтобы ты мне их вернул через неделю. Дай слово, Сослан, что так и сделаешь и ты получишь и афсурга моего, и меч мой.
Сослан заверил Курдалагона, что через неделю тот получит и афсурга, чудо-коня, и фаринк, чудо-меч.
Тогда Курдалагон говорит:
– Что ж, тогда, Сослан, сделай так, как я скажу. Завтра, едва первый луч солнца упадет на землю, мой афсург прилетит к Озеру ангелов на утренний водопой. Ты же изловчись и поймай его, а там, если усидишь на нем, то загляни ко мне. Чтобы получить меч, который я выковал для себя. Я хочу посмотреть, сможешь ли ты овладеть им. Он ведь жаждет боя и потому, прикованный булатными цепями к каменному столбу, раскалился докрасна, окутанный синим пламенем.
Сослан поблагодарил Курдалагона. И утром, едва забрезжил рассвет, затаился возле Озера ангелов. И вдруг, едва на землю упал первый луч солнца, видит – афсург Курдалагона, сверкая, точно молния, слетел с неба и опустился на берег Озера ангелов. А там, опустив голову и свесив пышную гриву, стал пить. Но конь не сделал и нескольких глотков, как Сослан взлетел ему на спину. Испугался конь и, всхрапнув, взвился под облака. И вот летит афсург под облаками, оглашая мир громовым ржанием и переворачиваясь, пытаясь стряхнуть седока. Но крепко держится Сослан и потому афсург, жалобно заржав, наконец, и покорившись, опускается во двор Курдалагона.
Курдалагон вышел и говорит:
– Ну что ж, вижу, ты годишься в седоки моему афсургу, – и накидывает на коня свое лучшее седло. Затем, крепко подтянув подпруги и трижды погладив коня по холке, вручает Сослану плетку со сверкающим, как молния, кнутовищем и говорит:
– А теперь, Сослан, пройди в дом и попробуй взять меч.
Сослан быстро прошел в дом и замер, увидев меч, прикованный булатными цепями к опорному столу и сверкающий среди языков синего пламени. Не удержался Сослан и тронул пальцем рукоять меча. В ответ меч, зазвенев от напряжения, вылетел из ножен. Но Сослан уклонился, и тогда меч, скользнув острием по наковальне, разрезал ее надвое, точно это был мягкий сыр, после чего, встав стоймя и шевеля языками пламени, вонзился в землю по самую рукоять. Но тут Сослан уже ухватил его за рукоять и выдернул. И, пробуя лезвие, ударил им булатную цепь, разрубив ее, точно ветку ивы. И уж только после этого, подвесив ножны j поясу, вбросил в них меч. И сказал:
– Будь всегда предан своему хозяину Курдалагону, фаринк, а мне услужи в битве.
– Эй, Сослан, – говорит Курдалагон, – мал ты еще, поэтому будь осторожен. Рубись так, чтобы лезвие не задело тебя самого. А теперь -удачи тебе, Сослан, да не забудь и копье прихватить и щит.
Сослан взял копье, накинул ремень щита на плечо и говорит:
– Еду на чинтов.
– Но подожди, – останавливает его Курдалагон. – Помни: враг есть враг, и любая хитрость с ним хороша. Поэтому, когда увидишь чинтов, притворись чужестранцем, забредшим в нартовскую землю по пустяковому делу. Но при этом замечай – как чинты расположились, какие у них привычки, каков распорядок. Словом, действуй с умом. Все может пригодиться.
Сослан поступил по совету Курдалагона. Он въехал в нартовскую землю, как чужестранец, забредший в эти места по пустяковому делу. И видит -сидят чинты на ныхасе нартовском.
– Да будет исполнен фарна ваш ныхас! – приветствовал он чинтов.
– Да будет и с тобой фарн, юноша! – отвечают чинты. – Но откуда ты и куда направляешься?
– Я чужестранец, а направляюсь к нартам. У меня среди них есть друг. Вот и хочу повидать его.
– А как зовут твоего друга?
– Его зовут Урузмагом.
– О, юноша, – говорят чинты, – и охота тебе водиться с этой собакой! К тому же он где-то издох, как и положено собаке.
– А жена его, достойная Шатана, здесь ли она?
– Говорят, будто вскармливает какого-то ослиного выродка. Но, кажется, это просто болтовня, потому что никто не видел ни саму Шатану, ни этого ослиного вырода. Наверно, она тоже издохла, как и положено голодной собаке.
– А кого вы называете ослиным выродком?
– Какого-то Сослана. Мы, правда, его не видели, но знаем, что он выродок. Боится ведь показаться.
– Ага, теперь понятно. Но что вы сидите тут, точно клуши на яйцах. Вы же воины, почему не упражняйтесь в стрельбе, в искусстве владения мечом? Так можно и облениться.
– А это у нас бывает по пятницам, – отвечают чинты. – Но не испробовать ли хочешь себя? Ведь конь у тебя неплох, и меч тоже. Если так, то милости просим в пятницу на Площадь симда.
Ничего не сказав больше, Сослан повернул коня и направился к дому Урузмага.
– Что тебе сказали чинты? – спрашивает Шатана.
– Сказали, что в пятницу они состязаются в стрельбе из лука и в искусстве владения мечом. И пригласили меня испытать себя.
– Что ж, Бог посылает тебе случай. Там ведь соберутся все чинты.
В пятницу утром, вскочив на афсурга и уже выезжая со двора, крикнул Шатане:
– Если нарты вдруг появятся, то скажи им, чтобы поспешили хоть посмотреть на меня на Площади симда.
Едет Сослан и спрашивает афсурга:
– Если мне придется туго, что ты сделаешь?
– Я вынесу тебя в безопасное место. Ни стрела, ни меч не достанут тебя.
– Нет, так не годится. Скажут, что я уклоняюсь от боя.
– Тогда я попрошу врагов твоих пощадить тебя, юного,
– Нет, это уж совсем стыдно. Скажут, что я никуда не гожусь.
– Тогда я сделаю так, как ты велишь.
Засмеялся Сослан, понравился ему ответ афсурга. И сказал:
– Опасность – ты ведь знаешь – придает человеку и силу соразмерную. Поэтому, когда мне придется туго, ты перенеси меня в еще более опасное место. А там увидишь, что будет.
И вот подъезжает Сослан к Площади симда. И видит – чинты состязаются, выпускают стрелу за стрелой, бьются на мечах. Грохот стрел и звон мечей сотрясают землю. И афсург говорит Сослану:
– Завяжи-ка мне хвост, да так, чтобы только три волосинки остались не завязанными. Затем хлестни меня, да так, чтобы твоя ладонь покрылась кровавым волдырем, а на моем бедре вздулся кровавый рубец.
Так и сделал Сослан. Молнией сверкнула плеть Курдалагона, потрясши окрестности громовым грохотом. Взвился афсург и, точно камень из пращи, свалился на чинтов, в одно мгновение покрыв расстояние в полет стрелы и насмерть раздавив многих из чинтов. Чинты, увидев такой урон, тотчас же напали на Сослана.
Рассказывают, что три дня продолжалась эта битва. Три дня меч Курдалагона крошил чинтов, устлав Площадь симда разрубленными надвое телами чинтов.
А тем временем и нарты вернулись из похода. И видят они, что земля нартов чуть ли не до колен засыпана лошадиным навозом.
– Что случилось? – спрашивают нарты у Шатаны.
– Случилось самое худшее. После вашего отъезда на нас напали чинты и превратили нартов в невольников. И вот с тех пор одни нарты прислуживают чинтам на их бесконечных пиршествах, а другие убирают лошадиный навоз и уже не справляются с этим – так много у чинтов коней. Вот и не выдержал такого унижения юный Сослан. И теперь он один бьется с целым войском чинтов на Площади симда. Но конца сражению не видно.
Услышав про битву Сослана, нарты бросились на Площадь симда. И видят издали Сослана на коне Курдалагона, в доспехах и с мечом Курдалагона. И гадают нарты, как получил Сослан столь необыкновенные доспехи и меч Небесного кузнеца? И еще яростнее устремляются вперед, но вскоре замедляют шаг, потому что потоки крови текут им навстречу.
Однако вскоре все же достигли нарты Площади симда. И помогая Сослану, истребили чинтов.
И тогда Урузмаг обращается к Сослану:
– Отныне, юный брат наш, себя во имя земли нартовской не щадивший, живи меж нартов в вечной славе!
– Благодарю тебя, Урузмаг, – отвечает Сослан. – Но с сегодняшнего дня я уже не юноша, а муж между мужей нартовский. Но чтобы я был полезен нартам, меня следует закалить в молоке волчицы. Иначе мне не жить…
Не обратили нарты, разгоряченные битвой, внимания на слова Сослана. Они уже расходились, чтобы вскоре собраться на большом пиршестве, на которое позвали и Курдалагона.
И на этом пиру нарты поблагодарили небесного кузнеца за содействие Сослану и вернули ему афсурга его, меч и доспехи его…
КАК ЗАКАЛИЛИ СОСЛАНА
Однажды Сослан говорит Шатане:
– Лучше бы той пищей, которую я съедаю у вас, вы кормили собаку. Вам бы от этого было больше пользы.
Не обратила Шатана внимания на слова Сослана. Кто знает, сколько прошло времени, но как-то раз Сослан опять обращается к Шатане:
– Пищу, которую я съедаю в этом доме, лучше отдавайте собаке. Она хоть сторожить будет ваш порог.
– Почему ты так говоришь? – на этот раз удивляется Шатана.
– Ну на что я гожусь, – жалуется Сослан, – если Курдалагон не закалит меня?
Ничего не сказала Шатана, только отправила к Курдалагону гонца, так, мол, и так, Курдалагон, Шатана просит тебя заглянуть к нартам.
В то время нарты и небожители и ели, и пили вместе, и потому Курдалагон, Небесный кузнец, поспешил к нартам. Шатана и говорит ему, что довольно испытывать судьбу, пора уже закалить Сослана.
Соглашается Курдалагон и тут же велит изготовить корыто в рост и ширину Сослана.
И вот уже работают нарты, выдалбливают корыто. Но вдруг откуда ни возьмись, появляется Сырдон и, проходя мимо, бросает:
– Чудной народ эти нарты! Ведь знают же, под кого изготавливают корыто, а делают его на четыре пальца длиннее!
Слова Сырдона сбили нартов с толку. Запутались они, и корыто вышло m` четыре пальца короче.
А тем временем Курдалагон говорит Шатане, что для закалки Сослана надо нажечь сто мешков дубового угля и надоить сто бурдюков молока волчицы.
Сто мешков дубового угля нарты по велению Шатаны нажгли быстро. Но никто не знал, как добыть сто бурдюков молока волчицы. Долго думала Шатана и, наконец, говорит Урузмагу:
– Поставь-ка на росстани между семью дорогами мусонг. И поживи там. Я же буду посылать тебе лучшие яства, чтобы ты зазывал к себе каждого, кто будет следовать мимо, и угощал. А за трапезой рассказывал о своей нужде. Так ты найдешь того, кто знает средство, как добыть сто бурдюков молока волчицы.
И вот отправляется Урузмаг на перепутье семи дорог и ставит там мусонг. Живет себе в мусонге Урузмаг, а Шатана посылает ему лучшие яства из своего снедехранилища. А Урузмаг только и делает, что зазывает к себе каждого, кто проходит мимо, и угощает. И довольны бывают гости, и благодарят хозяина за щедрый стол, но едва Урузмаг начинает разговор про молоко волчицы, как гости с сожалением уставляются на него, полагая, что еще не дряхлый Урузмаг тронулся умом.
Долго уже живет в мусонге среди семи дорог Урузмаг, но не встречает того, кто бы помог ему в нужде его.
Но вот однажды мимо пробегает голодный Силам, первособака, некогда рожденная мертвой Дзерассой от охотничьего пса Уастырджи. Урузмаг и Силама зазвал к себе. И накормил до отвала.
– Что тут делаешь, Урузмаг? – спрашивает, наевшись Силам.
– Хочу добыть молока волчицы, – говорит Урузмаг, – но не знаю, как взяться за дело.
– Что ж, – говорит Силам, – я помогу тебе, Урузмаг. Но для этого ты корми меня в течение недели яствами, которых я пожелаю. А там увидишь, что будет.
Согласился Урузмаг и передал через гонцов Шатане, чтобы она присылала яства, которые он, Урузмаг, будет требовать. “Видать, -радуется Шатана, – Урузмаг нашел кого искал”, и начинает посылать все, что требует Урузмаг.
Наконец, миновала неделя и окрепший Силам говорит Урузмагу:
– А теперь построй-ка загон с надежными оградами.
Ничего не сказал Урузмаг, лишь начал плести из хвороста крепкие и высокие ограды. Между тем Силам побежал в лес и стал выгонять из чащи волчиц, направляя их в распахнутые ворота загона. Вскоре загон наполнился. Волчицы грызлись и щелкали клыками.
– А теперь, Урузмаг, начинай доить! – говорит Силам.
– Но я не могу! – отвечает Урузмаг. – Они же меня растерзают, едва я bnids в загон.
Тогда Силам сам прошел в загон, ухватил волчицу за загривок и выволок наружу. Держит Силам волчицу, а Урузмаг доит ее. Так, одну за другой, Силам выводил к Урузмагу волчиц, пока бурдюки не наполнились молоком.
Наконец, принесли молоко к Шатане. И Шатана опять призвала Курдалагона.
И вот Курдалагон укладывает Сослана на дно глубокого оврага и насыпает на него сто мешков дубового угля. И тут же велит нартам раздувать огонь из ста мехов. Качают нарты сто мехов и вскоре синее пламя начинает виться над горой раскаленных углей. Гудит, разгораясь, пламя и шипит.
Посмотрел Курдалагон и видит – хмурится Сослан. И тогда Курдалагон велит еще сильнее качать мехи.
И кто знает, сколько прошло времени, но вот Курдалагон опять заглядывает в пламя и видит на этот раз, что раскалился Сослан докрасна и что уже улыбается он. И потому велит нартам слить молоко волчицы в корыто, а сам выхватывает Сослана из пламени и бросает в молоко. Зашипело молоко и закипело, обращаясь в пар. Но Сослан не может вытянуться во всю длину, корыто ведь вышло на четыре пальца короче. И оттого молоко не покрывает колен Сослана.
И получилось так, что Сослан, весь обратившийся в чистый булат, имел мягкие колени…
ДАРЫ НЕБОЖИТЕЛЕЙ СОСЛАНУ
Решил однажды небесный Сафа созвать небожителей на Пиршество. Среди гостей Сафа был Покровитель мужчин и воинов Уастырджи, и Громовержец Уацилла был, и Владыка зверей кривой Афсати, был и Охранитель домашнего скота Фалвара, а также Небесный кузнец Курдалагон. Не забыл Сафа позвать на пиршество и Галагона, Повелителя ветров, и Донбеттыра, Властелина рек и морей тоже не забыл позвать.
И вот сидят небожители в доме Сафа, бражничают и вкушают яства. А прислуживает им молодой Сослан. И тут Уастырджи предлагает здравицу за Сослана и осушает турий рог. Затем, пожелав Сослану долгих лет, и Афсати тоже выпил полный рог. Поблагодарил Сослан Владыку зверей и говорит:
– Афсати, ты опекаешь зверей гор и равнин. И охраняешь их, обозревая стада свои с горных вершин и не подпуская к ним земных людей. Справедливо ли это, Афсати?
А Сафа поддерживает Сослана:
– Прав Сослан, Афсати! Твой скот заполнил ущелья без всякой пользы для людей. Будь же щедр к людям, надели их частью своих стад. И они вечно будут помнить об этом.
– Что ж, – говорит Афсати, – земляне получат долю из моих стад, но пусть в оплату за мое благоволение охотник, вышедший на охоту, не забудет о приношении во имя мое – о трех пирогах, которые он освятит молитвой, взойдя на гору. А потом, когда добудет одного из моих зверей, пусть пожертвует первому встречному прохожему заднюю правую ляжку добычи. И пусть отныне это войдет в охотничий обычай.
Пожелал долгого века Сослану и Фалвара. И сказал:
– А я научу тебя, Сослан, тайному заклинанию, чтобы ты заговаривал волков, угрожающих твоим стадам. Едва волки нападут на твой скот, ты произнеси это заклинание, и хищники не унесут даже хромого ягненка.
И Уацилла-громовержец тоже осушил турий рог во здравие Сослана. И поблагодарил Сослан Уацилла по обычаю нартов и сказал:
– А у тебя, Уацилла, я сегодня прошу самой дорогой для землян награды. Слышал ведь я, что в твоем кармане завалялись семена злаков. Не пожалей их для людей, и они, благодарные, вечно будут славить тебя в своих благодарственных молитвах.
– Что ж, – сказал Уацилла, – я дам нартам семена злаков, с тем, чтобы едва весной оттает земля, они заделывали их в землю на южных склонах. И тогда выращенного урожая им достанет на целый год.
Затем и Курдалагон взял полный турий рог.
– Эй, Курдалагон, – не сдержался Сафа, – ты все время мечи выковываешь в своей небесной кузнице и людей закаливаешь, обращая их в чистый булат. Но неужели кроме грохота твоего молота о наковальню нартам не видать от тебя ничего?
– Понял я тебя, Сафа, понял и смысл устроенного тобой пиршества – ты добиваешься от нас, небожителей, благодеяний для нартов. Пусть будет по-твоему, Сафа! Я сделаю для нартов, уже получивших щедрый дар от Уацилла, соху. А к сохе я откую стальной лемех, чтобы нарты весной вспахивали свои поля в долинах.
Поблагодарил Курдалагона Сослан и сказал:
– Эй, Курдалагон, Небесный кузнец, я благодарю тебя за щедрость. Но и мы, нарты, будем щедры, ведь мы будем славить твое имя в молитвах наших, высоко поднимая турьи рога, наполненные крепким пивом!
Затем Сослан поворачивается к Галагону, Повелителю ветров, и говорит:
– А ты, суровый Галагон, усмирил бы свои метели и бури и попридержал свои буйные ветры, не донимая ими нартов.
– О, слишком много ты требуешь от меня, нарт Сослан, – отвечает Галагон. – Если я и пообещаю выполнить твою просьбу, то не сдержу обещания. Однако знай – осенью, когда вы будете веять обмолоченный хлеб, я буду в помощь вам посылать легкие ветры, и они отделят от хлеба сор и мякину.
– Благодарю тебя, Галагон, – говорит Сослан. – Даю и я слово m`prnbqjncn человека – последнюю лопату из каждой хлебной кучи мы будем оставлять тебе, славный Галагон.
Затем встал Донбеттыр и, вознеся молитву во здравие Сослана, осушил полный рог. И его тоже, по обычаю нартов, поблагодарил Сослан, сказав:
– Славный Донбеттыр, мы знаем, что реки и моря в твоей власти. Знаем и то, что в них, реках быстрых и морях глубоких, скрыта такая сила, что ты мог бы без ущерба для себя поделиться ею с нартами.
– Что ж, нарты убедятся и в моем к ним расположении. Отныне мельницы нартов, поставленные на моих реках, будут в попечении моих дочерей. Они беспрерывно, днем и ночью, будут вращать тяжелые жернова нартовских мельниц, перемалывая в муку урожай с ваших нив.
После этого Сафа поблагодарил своих гостей за щедрые дары нартам и с почетом проводил каждого из них в его небесную обитель.
МЕЧ СОСЛАНА
Сослан, уже возмужавший, не расставался, по нартовскому обычаю, с мечом, подвешенным к поясу. Но ведь мечи бывают разные. Одни – мягкие, из тех, которые быстро тупятся, другие – звонкие, из твердой стали, на которой никогда не остаются зазубрины. И оттого нарты, сидя на своем ныхасе, часто хвастали оружием. Кто – луком со стрелами, кто – щитом, а кто – мечом. И тут же начинали выявлять наилучшее.
И оказалось, что на лезвии Сосланова меча оставались такие зазубрины, что видно было – нет хуже меча.
В то время нарты имели обычай назначать пастуха. И вот как-то, сидя на ныхасе, решили нарты, что на этот раз пастухом быть Сослану. Что было делать – стал Сослан готовиться. Оделся в лохмотья, натянул истрепанные сапоги, нахлобучил по самые брови старую шапку и погнал на луга огромное стадо крупного скота. Пасет он стадо и зорко поглядывает вокруг. И вдруг замечает – на небо из-за края земли начинают наползать, клубясь и ворочаясь, черные, как сажа, тучи. И еще замечает, что стало темно, словно наступила безлунная ночь, так что в двух шагах уже не разглядеть ничего. И тогда Сослан, озабоченный, думает: “Быть грозе. Эх, уберечь бы скот! Но что, если не уберегу? Не скажут ли нарты, что Сослан испугался и растерял порученное ему стадо?”
Между тем откуда-то издалека уже докатился тяжелый грохот грома. Затем грохот повторился, но уже ближе. А дальше весь мир наполнился таким треском, что, казалось, будто расколотое молниями небо рушится на землю. А там уже рванул бешеный ветер и при вспышках молний начал ломать столетние деревья, легко, словно соломинки, унося их во мрак. Но это было еще ничего, потому что вскоре ветер набрал такую силу, что стал крушить горы и швырять скальные обломки.
А затем хлынул дождь, да такой, словно разверзлись врата небесные. J`okh превратились в струи, струи – в потоки, буйно смывавшие все, что оказывалось у них на пути: камни, скот, деревья. Воды было столько, что почва стала подниматься, взбухая, словно забродившее тесто. Наконец, с неба начали падать раскаленные докрасна камни, со свистом проносясь над головой Сослана. И там, куда они падали, закипала вода.
Кто знает, сколько это продолжалось, но, наконец, ветер отогнал тучи за край земли и из синего неба глянуло солнце, облив теплыми лучами влажную землю.
Промокший Сослан оглядывается вокруг и видит, что стоит посреди трясины возле круглого, в обхват, камня, излучающего жар. Удивился Сослан и прислонился к камню. И камень согрел его. А дальше, выбравшись из трясины, Сослан видит – между вырванными деревьями там и сям понуро стоит скот нартовский. И тогда, собрав и сосчитав скот, он обнаружил, что в стаде не достает двух быков. Огорчился Сослан и погнал стадо к нартам.
А там говорит Шатане:
– Я потерял двух быков. Что скажут нарты?
– Что скажут, то пусть скажут, – отвечает Шатана. – Ты же пока погости у Сафа.
– Но как я могу! – восклицает Сослан. – А вдруг скажут, что я, Сослан, похитил быков, а сам спрятался?
– Я придумаю что-нибудь. Скажу хотя бы, что ты делаешь себе меч у Курдалагона. Ведь все знают, что твоим только сыр можно резать.
“Ну, дожил! – подумал Сослан. – Уже над моим мечом даже женщины смеются! Не сказать ли, однако, о горячем камне, который согрел меня после грозы?” А вслух говорит:
– Сегодня я видел чудо.
– Ну-ка расскажи, – требует Шатана.
– После грозы я оказался по пояс в трясине. И вдруг увидел перед собой круглый, в обхват, камень. Он был сухой и, вдобавок, излучал такой жар, что я согрелся, прислонившись к нему, и даже высушил мокрую одежду.
Шатана тотчас догадалась, что это был упавший с неба камень.
– Но где теперь этот камень?
– Там же, на лугу, – отвечает Сослан.
– Тогда поспеши туда и найди его. А найдешь, немедля отправляйся с ним к Сафа. Но прежде отколи от камня кусок и попроси Сафа сделать из него шило. Только после этого отдай ему небесный камень с тем, чтобы он тебе выковал из него меч.
Сослан сделал, как велела Шатана. Он нашел камень и, отколов от него кусок, отправился с небесным камнем к Сафа. Не дойдя, однако, до кузницы, он спрятал камень, а сам прошел в кузницу и крикнул:
– Да будет исполнена фарна твоя работа, Сафа!
– Пребывай к нам во здравии каждый день, Сослан, – отвечает Сафа. -Каким дождем, каким солнцем занесло тебя ко мне?
– Дело у меня к тебе, Сафа. Я, видишь ли, пас стадо нартов. И гроза разогнала быков, так что, собирая скот, мне пришлось долго бродить. Вот обувь моя и износилась. Между тем мне следует еще отыскать двух пропавших быков. И потому прошу тебя, Сафа, сделай мне шило из этого куска железа, чтобы я мог починить свои сапоги. Только быстро и при мне, Сафа.
Сафа бросил осколок небесного камня в горн и стал раздувать пламя. Вскоре осколок раскалился, засверкав побежалыми цветами так, что глаза Сафа начали болеть. Тогда он, ухватив осколок клещами, опустил его на наковальню и тут же на глазах у Сослана расплющил, затем вытянул и, наконец, заострил с одного конца и округлил с другого в виде полумесяца.
– Никогда прежде на моей наковальне я не отбивал подобной стали.
– Что ж, если так, – говорит Сослан, – то я сделаю себе и меч из этой стали.
Сослан вышел из кузницы и вскоре вернулся с небесным камнем.
– Мой ведь меч никуда не годится, Сафа, – сказал он. – Им не разрубить даже зеленую былинку. И потому я прошу тебя, Сафа, сделай мне меч из этого камня.
– Хорошо, – согласился Сафа.
Вернувшись домой, Сослан говорит Шатане:
– Вот шило, изготовленное Сафа из небесного камня. А камень я оставил у него. Пусть выкует мне меч.
А Шатана говорит:
– Когда пойдешь к Сафа, то прежде чем взять меч, испытай его этим шилом. Если шило скользнет по лезвию, то меч выкован из небесного камня. А если проткнет лезвие, то это не твой меч. Сафа ведь такой, что не любит отдавать мечи из лучшей стали.
Через неделю Сослан опять поднялся к Сафа. И кричит:
– Сафа, я пришел за мечом! Из небесного камня выкованным!
– Сейчас, – отвечает из кузницы Сафа и появляется с мечом.
Сослан берет меч, разглядывает и незаметно для Сафа пробует сталь шилом. Шило протыкает лезвие насквозь. Сослан говорит:
– Нет, это не мой меч.
– Тогда, может, этот твой, – Сафа вынес другой меч.
Сослан опять пробует лезвие шилом, и шило снова протыкает сталь. И тогда Сослан, начинающий сердиться, говорит:
– Сафа, ты, наверно, хочешь развлекаться. Это тоже не мой меч!
– Как же не твой! Твой это меч, – настаивает Сафа.
– Нет, Сафа. Мой – из другой стали.
Сафа видит, что Сослан уже краснеет от гнева. Испугался Сафа и вынес меч, из небесного камня выкованный. Сослан берет меч и опять пробует его шилом. Шило только скрежещет о сталь, но даже не оцарапывает.
– Мой меч, – говорит Сослан.
А Сафа жалуется:
– Бог мне свидетель, Сослан, я прежде не видывал такой стали. И сознаюсь, неодолимо пожелал оставить меч себе.
Тогда, не сдержавшись, Сослан проклял Сафа:
– Да будешь ты отныне лишен доверия, Сафа! Пусть нарты больше не приходят к тебе за изделиями твоей кузницы. И пусть отныне ты лишишься права входить в дома нартов когда вздумается. Пусть ты будешь вхож в нартовские дома только когда нарты пожелают этого.
Сказав это, разгневанный Сослан удалился, унося меч, который никогда не тупился.
А его проклятие сбылось, потому что такое ведь племя были нарты, что Бог приклонял слух к их молитвам и проклятиям. И оттого с тех пор нарты не шли к Сафа за изделиями его кузницы. И не был с тех пор Сафа и вхож беспрепятственно в дома нартов…
ХАМЫЦ У ПЛЕМЯННИЦЫ СЕМИ УАИГОВ
Женолюбив был нарт Хамыц. И устали от его преследований женщины нартов. И вот однажды они говорят друг другу: “Не выйдем-ка мы сегодня на улицу. Посмотрим, как поведет себя Хамыц!”
Как решили, так и сделали. И потому в тот день Хамыц, сколько ни бродил по нартовским улицам, не увидел ни одной женщины. И удивляется Хамыц – куда подевались нартовские женщины? Наконец, озадаченный, идет к Шатане и спрашивает:
– А где нартовские женщины? Не видно же ни одной!
– Устали они от тебя, Хамыц, – отвечает Шатана. – Вот и не выходят на улицу. И не выйдут, пока ты не женишься или не придумаешь способ забыть о них. Впрочем, вот тебе мой совет. Ты ведь знаешь, что у семи уаигов, что живут за пределами нартовскими, есть племянница, которая краше нартовских женщин. Она, правда, замужем, но в тамошней земле женщине не зазорно одаривать своей благосклонностью нескольких мужчин. Почему бы не податься тебе в землю уаигов и не развлекаться с их племянницей?
Понравились слова Шатаны Хамыцу. И не стал он откладывать дела, встал и тотчас же отправился к уаигам. И вот идет он день, идет два, и третий день идет. И, наконец, останавливается в лесу и подножия каких-то гор и думает, хорошо бы поохотиться, ведь три дня во рту у него даже крошки не было. И только подумал об этом, как увидел дивной красоты оленуху, которая шла по лужайке, скусывая на ходу сочную rp`bs. Присел Хамыц, быстро приладив к тетиве стрелу, и стал подкрадываться. Но не подпускает его оленуха на расстояние выстрела, отходит, словно видит Хамыца. Тогда Хамыц достает из кармана дуду для приманивания оленей. Но оленуха, услышав звук дуды, вскидывает голову и скрывается в пещере.
Хамыц устремляется за ней и видит перед собой странную, с резными воротами, пещеру. Остановился удивленный Хамыц, разглядывая ворота, а потом кричит:
– Эй, хозяева! Гость у ваших ворот!
На крик из распахнувшихся ворот вышла дивной красоты женщина и, поприветствовав гостя, пригласила его переступить порог.
Хамыц прошел в ворота и увидел перед собой светлый, с белыми стенами, дом. А дальше, следуя за хозяйкой, вступил в светлый покой с дорогим убранством, посреди которого его ждал фынг, уставленный яствами.
– Поешь, гость, – сказала хозяйка. – И не смущайся тем, что хозяина головы моей нет дома.
Сидит Хамыц, ест, пьет и осматривается. И вдруг замечает – хозяйка, засучив рукава и обнажив сияющие, как солнце, руки, распахивает окно. И выставляет наружу одну руку, осветив ее светом окрестности, между тем как другой она собирает щепки в очаге, зажигает их, затем подкладывает в огонь поленья и начинает месить тесто. И тут же, действуя одной рукой, лепит хлебы и печет.
Удивило это Хамыца, но он еще больше удивился, когда женщина, едва испекся хлеб, метнула его в окно, а за ним метнула и второй, и третий хлебы. “Зачем она это делает? – спрашивает себя Хамыц. – Печет хлебы и мечет в окно! Но зачем?”
– Что удивляешься, гость? – спрашивает женщина, заметив недоумение Хамыца.
– Как не удивляться, добрая хозяйка! – говорит Хамыц. – Хотя бы тому, что ты, выставив одну руку в окно и осветив ее светом окрестности, другой замесила тесто, слепила хлеб и, действуя ею одной, испекла его. И потом той же рукой метнула только что испеченный хлеб. Разве это не удивительно?
– А ты выглянь, гость, в окно. Может быть, тогда все и поймешь.
Хамыц вскочил и подошел к окну. И видит – семеро уаигов окружили какого-то человека на лесной лужайке и вот-вот убьют его. Несчастный едва отбивается, но, видно, недолго ему остается жить – совсем уже теснят его уаиги. Но в это время женщина метнула очередной хлеб, и человек, схватив его, быстро съел. От этого у него прибавилось сил и он стал проворнее отбиваться от уаигов.
Хамыц огорчился при виде такой несправедливости – семеро против одного! – и спросил хозяйку дома:
– Что это уаиги напали на одного?
– Эти уаиги – мои дяди. Они хотят завладеть стадами моего мужа и вот убивают его. Я же, как могу, мешаю им – то выхожу в лес в виде оленухи и отвлекаю их, потому что они, увидев меня, начинают охотиться за мной, то ослепляю их сиянием своей руки. И тогда мой муж успевает поймать хлеб и съесть. От этого у него прибавляется сила. И он начинает успешнее отбиваться от уаигов. Так он и сражается один против семерых. Уже три дня сражается.
– Вот что, добрая хозяйка, – поворачивается к женщине Хамыц, – сама видишь, твой муж долго не выдержит. Что, если я его спасу и в благодарность потребую твоей благосклонности? Согласишься ли ты?
– У меня иного выхода нет, – отвечает племянница уаигов. – И, кроме того, в нашей земле это не унижает женщину, если она делит себя между двумя мужчинами.
Услышав это, Хамыц прыгнул в окно и в одно мгновение оказался на лужайке. И крикнул:
– Эй вы, глупые уаиги! Что бы вам не оставить беднягу?
Но уаиги даже не взглянули на него. Тогда Хамыц выдернул меч и напал на них. И вскоре убил всех семерых.
– Благодарю тебя, мой избавитель, – падая от усталости, бормочет спасенный. – Что и говорить, устал я, ни жив вот и не мертв.
– Что ж, самое время передохнуть, – отвечает Хамыц. – Идем же, я провожу тебя домой.
Хамыц помог зятю уаигов дойти домой. А тот говорит жене, указывая на Хамыца:
– Я спасся благодарю этому человеку. Поэтому не пожалей лучших яств. Я же со своей стороны, – незнакомец повернулся к Хамыцу, – дарю тебе за услугу твою три стада крупного скота из трех моих ущелий.
Долго гостил Хамыц в странном доме странных людей. Но, наконец, оставил он гостеприимный дом и, попрощавшись с хозяевами, погнал в землю нартов три стада крупного скота из трех ущелий. А там, созвав нартов на Площадь дележа, по справедливости поделил между ними пригнанный скот. А потом время от времени наведывался к племяннице семи уаигов. И вздохнули нартовские женщины, избавленные от его домогательств…
КАК ХАМЫЦ И БУРАФАРНЫГ СТАЛИ ВРАГАМИ
Рассказывают, что однажды нартовские невестки, разобрав горы черной шерсти, стали ее кто чесать на острозубых чесалках, кто пушить тетивой на тугой дужке, чтобы потом свалять из нее сто бурок. Женолюбивый Хамыц, которому уже наскучила племянница семи уаигов, не упустил случая взглянуть на невесток нартовских. И вот, проходя мимо, бросил привставшим по обычаю невесткам:
– Бурки должны быть неотличимы одна от другой. Мне поручено проследить за этим. Та, чья бурка будет отличаться, подлежит наказанию.
А сказал это Хамыц потому, что давно заприметил среди нартовских невесток племянницу Бурафарныга. Долго уже пытался Хамыц соблазнить ее, но у него ничего не получалось. И теперь он надеялся добиться своего, заручившись обещанием Шатаны, которая по настоятельной просьбе Хамыца обещала положить под бурку, которую будет валять племянница Бурафарныга, клок белой шерсти.
Шатана так и сделала. Она прошла к валяльщицам бурок и среди разговора с невестками нартовскими незаметно сунула клок белой шерсти под горку черной, из которой племянница Бурафарныга собиралась свалять бурку. Сделав это, удалилась Шатана.
А нартовские невестки, сбрызнув разложенную шерсть горячей водой, закатали ее в грубый волосяной войлок и начали мять. Мнут нартовские невестки шерсть и поют:
– Уой-уонай!
Поваляем, поваляем бурку для отважного мужчины.
Уой- уонай!
Для отважного мужчины, искроглазого.
Уой-уонай!
Он над вершинами полетит подобно орлу.
Уой-уонай!
А по степи случится идти, понесется, точно ветер.
Уой-уонай!
А в безлунную ночь поедет уверенно, словно в солнечный день.
Уой-уонай!
А в солнечный день будет так быстр, что и не разглядишь его.
Уой-уонай!
От удара его плети скала расколется.
Уой-уонай!
А цокот копыт его коня прогремит, точно гром.
Уой-уонай!
А его врагов копытом будет топтать.
Уой-уонай!
А отправляясь на битву, он петь будет.
Уой-уонай!
А друзьями себе небожителей сделает.
Уой-уонай!
А на лучших красавиц он тайком будет смотреть.
Уой-уонай!
А жениться будет – на свадьбу нас позовет.
Уой-уонай!
Самую достойную из нас на танец пригласит.
Уой-уонай!
Поваляем же, поваляем бурки резвее, невестки!
Уой-уонай!
Наконец, нартовские невестки закончили работу и каждая размотала свою бурку. И тут увидели, что бурки были неотличимы одна от другой. Только одну, ту, что сваляла племянница Бурафарныга, портило белое пятно на спине.
Между тем появляется Хамыц и, увидев бурку с белым пятном, грозно спрашивает:
– Кто испортил бурку клоком белой шерсти?
Племянница Бурафарныга опустила голову и покраснела. И тогда Хамыц говорит:
– Я же предупреждал, та, чья бурка будет отличаться от остальных девяносто девяти, подлежит моему наказанию. Поэтому вот что, племянница Бурафарныга, ты должна сделать. У меня дома в спальном покое беспорядок. Иди и прибери в нем. Таково наказание тебе.
Что было делать племяннице Бурафарныга – побрела она в дом Хамыца прибрать в спальном покое Хамыца. Хамыц тоже пошел вслед за ней, стараясь скрыть лихорадочное нетерпение. А там быстро прошел в спальный покой и показал племяннице зуб Аркыза, имевший свойство лишать увидевшую его женщину воли.
Так Хамыц, наконец, утолил давнюю страсть.
Неведомо как, но об этом узнал хитрый Сырдон. И поспешил к Бурафарныгу, племянница которого только что вернулась домой, вся в синяках и растрепанная. И говорит Сырдон Бурафарныгу:
– Странный сон я видел, Бурафарныг.
– Что за сон ты видел, Сырдон? Расскажи.
– Будто я оказался на пиру у уаигов. И вдруг ко мне подходит безобразная мать уаигов и говорит: “Будь готов, Сырдон”. Я спрашиваю: “К чему мне быть готовым?” А она: “Этой ночью я должна разделить с тобой ложе. Так велит нарт Хамыц”. Я испугался, проснулся, осмотрелся вокруг и вдруг мне показалось, будто безобразная мать уаигов и в самом деле опустилась на мою кровать. Но – Бог мне свидетель! – я ее и пальцем не тронул. Но тогда – откуда же под глазами у нее были синяки и почему она вся была растрепанная…
Тут Бурафарныг глянул на свою племянницу и понял все. И взъярился Бурафарныг.
– Ты ответишь мне за это, Хамыц! – крикнул он и, схватив меч, устремился к дому Хамыца. А там позвал:
– Хамыц, выглянь-ка! Это я, Бурафарныг!
Ничего не подозревавший Хамыц вышел навстречу. Бурафарныг мешкать не стал – ткнул мечом в грудь Хамыца. И убил бы его, если бы на счастье U`l{v` меч не уперся в медную пуговицу на бешмете.
Хамыц еще схватил валявшийся во дворе кол, но к тому времени Бурафарныга и след простыл.
Так Хамыц и Бурафарныг стали врагами…
КАК ЗАВЕЛАСЬ ВРАЖДА МЕЖДУ ХАМЫЦЕМ И САЙНАГ-АЛДАРОМ
Сидят однажды нарты на своем ныхасе и говорят: “В не лучшие времена мы живем. Посмотрите-ка, косноязычные требуют слова на наших собраниях. Недостойные притязают на уважение. А ничтожнейшие среди нас ревнуют почету именитых и тоже хотят почестей. Дальше так жить нельзя. И потому выйдем-ка мы на наши нартовские ристания и покажем ничтожным, сколь они ничтожны, а нескромным – сколь бесстыдны их притязания”.
Согласились с этим нарты и начали готовиться. Они снесли на ристалище камни величиной со скалу и стволы неохватных дубов. И когда все было готово, вышли на ристалище. И среди тех, кто вышел испробовать себя, были Урузмаг, Хамыц, Бурафарныг, Сослан и другие именитые нарты. Явились на ристания и небожители. И был меж ними золотокрылый Уастырджи; и Уацилла, повелевающий громами и молниями, был; и Фалвара, покровительствующий стадам мелкого и крупного скота, присутствовал; и Аларды, ведающий болезнями, не остался в стороне; сошел к нартам и Курдалагон – небесный кузнец и золотарь; и Сафа, оберегающий жилища людские, захотел посмотреть на ристания; и Афсати, старейший между небожителями, тоже подъехал, покорный любопытству; кроме того, там можно было видеть и Тутыра, хозяина волчьих стай и любителя тестяных катышков; и Донбеттыра, которому покорны моря и реки; и Галагона, ветрами повелевающего.
Посмотреть на ристания нартов приехал и владелец Хиз-крепости, надменный Челахсартаг; не усидел дома и родич его, коварный Сайнаг-алдар.
Народу было столько, что земля стонала под тяжестью людей.
И было на что посмотреть там.
Нарты, выстроившись в ряд от одного конца ристалища до другого, метали снесенные на ристалище камни величиной со скалу. И каждый, кто не мог поднять камень или, подняв его, ронял, покидал ристалище с опущенной головой, осыпаемый насмешками зрителей.
Наконец, на ристалищном поле остались только Урузмаг, Хамыц, Сослан и Бурафарныг. И вот мечут они друг в друга камни и ударяются камни о подставленные лбы, рассыпаясь в мелкий песок, уже покрывающий ристалище.
И вдруг зрители видят – поднял Хамыц камень, но, пошатнувшись, уронил. Сайнаг-алдар, сидевший в первых рядах зрителей, насмешливо фыркнул. Услышал это Хамыц, вспыхнул и крикнул:
– Тебе ли, выкидышу, надо мной смеяться, Сайнаг-алдар! Ведь ты даже onankq выйти и стать рядом с нартами. Конечно, сидеть на камне, словно ворона на навозной куче, безопаснее! Я понимаю тебя.
– Ты сам и выкидыш, и ворона, пожирающая навоз! – ответил, вставая, буйный Сайнаг-алдар. – Пусть тот из нас, кто ничтожней, обратится в шелудивого осла.
– Да исполнится твое пожелание! – воскликнул Хамыц. – Тогда у нартов сегодня появится шелудивый осел, который в человеческом образе назывался Сайнаг-алдаром!
– Если ты столь же силен, сколь и болтлив, – гремит Сайнаг-алдар, -то почему бы нам не испробовать себя сейчас же, перед всем нартовским народом!
– Я готов! – распаляется Хамыц. – И пусть нас рассудит Бог!
Вскочили на коней Хамыц и Сайнаг-алдар и устремились друг на друга. Именитые нарты, оставив ристания, присоединились к зрителям, чтобы посмотреть на единоборство могучих соперников.
Но вот сшиблись Хамыц и Сайнаг-алдар. И одинаково ловко уклонились они от брошенных копий и одинаково искусно отбили удары мечей, крепко усидев в седлах.
Знал Сайнаг-алдар, что Хамыцу гибель суждена через его зуб Аркыза. И потому решил или ударом особенным, или словом ядовитым заставить Хамыца открыть рот. Но пока он обдумывал, что бы предпринять, Хамыц изловчился и, ухватив Сайнаг-алдара за ворот, сбросил его с коня, так что отлетевший Сайнаг-алдар, перекувыркнувшись несколько раз, грохнулся среди девушек и невесток нартовских.
Зрители захохотали, а одна из невесток нартовских, на язык не сдержанная, укорила Сайнаг-алдара:
– Оставайся среди нас, Сайнаг-алдар, мы не так сильны, как Хамыц. Никто тебя не обидит!
Оскорбился смертельно Сайнаг-алдар на слова невестки нартовской. И потому, бурей взлетев на коня, опять устремился на Хамыца. Но Хамыц был начеку – внезапно повернув коня, встал он скалой на пути Сайнаг-алдара. И споткнулся об него конь Сайнаг-алдара, а его седок, перелетев через голову коня, опять грохнулся среди девушек и невесток нартовских. И опять нартовские женщины захохотали. И тогда, уже не зная что сказать, грозится Сайнаг-алдар:
– Дай только срок, Хамыц, и тебе воздастся за это!
Рассмеялся Хамыц и говорит:
– Да мужчина ли ты?
– Я-то мужчина, – отвечает Сайнаг-алдар, – но мужчина ли ты сам? Ведь ты даже жениться не можешь, и потому прокрадываешься к чужим женам, словно вор. Хотя где тебе и подбираться к женам настоящих мужчин! Ты ведь выбираешь женщин, чьи мужья последние среди нартов.
– Ох, неосторожен ты в словах, Сайнаг-алдар, – качает головой Хамыц. – Не пришлось бы тебе пожалеть об этом!..
Сайнаг-алдар, не дослушав Хамыца, хлестнул своего коня и, гневный, ускакал к себе в крепость.
Уастырджи, проследив за Сайнаг-алдаром, подъехал к Хамыцу и шепчет:
– А ведь напрасно Сайнаг-алдар не дослушал тебя. Не проучить ли нам его, спесивого. Я ведь у него буду дружкой на скорой свадьбе. И потому, если ты и в самом деле хочешь досадить этому спесивцу, запомни: в день свадьбы я, дружка, не открою лица перед невесткой Сайнаг-алдара. И вдобавок – повешу свою белую бурку за дверью. Ты и воспользуйся этим…
Как-то, спустя несколько дней, Хамыц, вернувшись с охоты с оленем на плечах, прилег было отдохнуть, но тут Шатана говорит ему:
– Где это тебя носит, Хамыц? Разве сейчас время охотиться! Вон Сайнаг-алдар прислал гонца, приглашает на свадьбу именитых нартов. Всех, кроме тебя, Хамыц.
– А кто его невеста? – спрашивает Хамыц.
– Дочь Баргун-алдара.
– Хорошо. Вспомнит Сайнаг-алдар про неосторожные речи свои на ристалище.
Хамыц вскочил на коня и поскакал во владения Баргун-алдара. В полдень, достигнув пределов Баргун-алдара, он наезжает на пастуха, пасшего громадное стадо. Пастух пел странную песню:
Дилала-уилала, этой ночью Баргун-алдар выдает дочь замуж.
Дилала-уилала, а мне-то что до этого!
Дилала-уилала, мне бы со свадьбы бычье ухо и бараний курдюк.
Дилала-уилала, вместе с кувшином ронга!..
Хамыц, прослушав песню пастуха, спрашивает его:
– Ты и в самом деле хочешь бычье ухо со свадьбы и бараний курдюк вместе с кувшином ронга? Это правда?
– Истинная правда, – отвечает пастух. – Ведь там, готовясь к свадьбе, обо мне забыли, я тут голодаю уже целую неделю.
– Хорошо, – говорит Хамыц. – Ты получишь все это, пастух. Но за это на сегодняшний вечер уступишь мне свою одежду.
– В своем ли ты уме, чужестранец! – восклицает пастух. – Как я могу уступить тебе мою одежду! А я что же?
– А ты пока побудешь в моей. Посмотри – она куда лучше. И тогда ты получишь и ухо бычье, и курдюк бараний, и кувшин ронга.
– Все же не понять мне тебя, чужестранец. Зачем тебе моя одежда, когда твоя лучше?
– Этого тебе не надо знать. А за одежду не бойся. Я ведь тебе оставлю и коня, и оружие свое. Ты не рискуешь ничем, пастух.
Пастух, наконец, согласился. И вот Хамыц, облачившись в лохмотья o`qrsu`, накинул на плечи ремень пастушьей сумки и отправился в галуан Баргун-алдара.
Там он осторожно прошел в сени. И никто даже не посмотрел на него, потому что в это время Челахсартаг, сидевший во главе стола, возносил молитву и внимание застольников было приковано к нему. А Хамыц не стал мешкать. Он накинул на плечи белую бурку Уастырджи, закутал лицо и прошел в покой, где девушки одевали невесту. Он поприветствовал собравшихся и сказал:
– Пора мне, дружке, глянуть на мою сестру.
Девушки, уверенные, что перед ними дружка, впустили Хамыца.
А он, поблагодарив их за помощь невесте, вдруг говорит им:
– Простите меня, девушки, но мне, дружке, надо переговорить с моей сестрой наедине. То, что я хочу сказать ей, не должен слышать никто, кроме самой невесты.
Девушки вышли. И тогда Хамыц, не теряя времени, сорвал с невесты фату и обнажил зуб Аркыза. Невестка обмякла и лишилась воли. Дальше произошло неизбежное…
Вскоре Хамыц вышел из покоя невесты, снял бурку Уастырджи и повесил ее на место. Затем прошел в дом и наполнил сумку пастуха снедью, положив туда ухо быка, курдюк и крупные куски мяса вместе с хлебами. Напоследок прихватив кувшин с ронгом, покинул галуан Баргун-алдара и направился к пастуху.
– Вот тебе обещанное, – сказал он пастуху. – Ты же мне верни мою одежду, оружие и коня.
Хамыц и пастух переоделись, и Хамыц вскочил на коня.
– Постой, постой! – вскричал пастух. – Ты все же скажи, зачем тебе понадобилась моя одежда?
– Я же сказал, тебе этого не надо знать, – ответил Хамыц и, тронув коня, поехал.
– Ну что, Хамыц, удалось тебе что-нибудь? – спросила Хамыца Шатана.
– Удалось все, что хотел. Пожалеет Сайнаг-алдар, что был столь несдержан на ристалище и наговорил много лишнего…
Дни следуют за днями. Живет себе Сайнаг-алдар с молодой женой. Но нет в нем радости, хмур он почему-то. Сам не свой ходит спесивый Сайнаг-алдар. И вот однажды вечером спрашивает молодую жену:
– Ответь мне, не таясь, кто побывал с тобой до меня?
Смутилась дочь Баргун-алдара и, зарыдав, сказала:
– Да не простится это моему обидчику!
– Но кто твой обидчик? – допытывается Сайнаг-алдар.
– Это был человек с зубом Аркыза.
– Когда это случилось?
– В день, когда я покидала родительский дом.
– Но как он прошел к тебе? Ты же была в своем покое в окружении подружек?
– Он закутался в белую бурку дружки и сказал, что хочет переговорить со своей сестрой наедине. Девушки и вышли, ведь обычай позволяет дружке это. Тогда он сорвал с меня фату и, обнажив зуб Аркыз, лишил меня воли. Дальше я ничего не помню.
– Но кто об этом знает еще?
– Никто, кроме обладателя зуба Аркыза.
Тогда Сайнаг-алдар сказал:
– Он дорого поплатится за это!
Так Сайнаг-алдар и Хамыц стали врагами.
