Новеллы
ВЕКА? – МГНОВЕНИЯ…
Далеко на востоке, над гребнями Аравийских гор тускло засветилось небо.
Отблеск зари упал на вздымающийся над Долиной царей острый пик, названный Рогом, и он вспыхнул, как факел. Скалы вокруг стали пепельно-серыми.
Предрассветную тишину таинственного некрополя фараонов нарушали тупые звуки ударов лопат и кирок о твердую, не знающую дождей землю.
Работали молча, сосредоточенно – поспеть до восхода палящего солнца.
Внезапно звуки смолкли. Люди, не разгибаясь, переглянулись. Опыт подсказывал: то, что они расчистили, могло быть ничем иным, как ступенькой.
Картера разбудили несвязные крики:
– Господин!.. Скорее!.. Там…
Он не дослушал, бросился к месту раскопок.
Глянув, сразу понял: лестница, – и задохнулся от волнения. Значит, не зря семь лет поиска: изнурительный труд, сомнения, разочарования, отчаяние и снова упрямая мысль: должна быть гробница!
А вдруг гробница, да не та?
– Копайте быстрее! – крикнул он рабочим.
Но те и так старались, как могли.
Всех охватило лихорадочное волнение.
С высокой террасы с позолоченными колоннами открывался вид на роскошный сад с большим овальным прудом посередине. Кроны раскидистых пальм, смоковниц, каких-то заморских деревьев закрывали горизонт. Только на Западе, там, куда уходили души умерших, горело в утренних лучах острие горы Рог.
Уже в этот ранний час воздух был горяч, дышалось с трудом.
Татухипа сделала знак, и рабыни усерднее заработали опахалами. “Как бы они не повредили прическу”, – обеспокоилась царица. Визирь фараона предупредил ее, что великий владыка Верхнего и Нижнего Египта сегодня, в утренние часы, соблаговолит посетить ее.
Татухипа не любила супруга. Торжественная церемония свидания с ним тяготила ее, хотя эти свидания были единственным, что хоть как-то развлекало ее в этой чужой, непонятной стране, где ко всему и ко всем она относилась с некоторым презрением. Ее гордость невыносимо страдала оттого, что ей, дочери великого Тушратты, царя Митанни, приходилось lhphr|q с положением побочной жены. Этого она не могла простить царю.
Правда, Эхнатон после рождения сына выделил ее из гарема. Он подарил ей эту усадьбу, рабов, постоянно справлялся о ее здоровье. Но она не обольщалась, знала: таким вниманием она обязана сыну. Ведь Нафтита рожает фараону одних девочек. Вот и теперь она опять родила уже четвертую подряд дочь. И все-таки Нафтита, а не она – великая жена Фараона, Нафтиту спешат увековечить придворные скульпторы. Нафтита сопровождает фараона всюду: на приемах, на прогулках, показывается с ним рядом в окне явлений. А она, Татухипа: живет, как отшельница, в тоске и одиночестве. Одно утешает ее – надежда на то, что придет время, и ее сын, ее черноглазый мальчик, живое воплощение Атона, как назвал его сам фараон – ее Тутанх-атон – станет повелителем всех египетских земель.
Но достичь этого не так просто. Ведь правом престолонаследия владеет лишь дочь фараона. Значит, надо убедить Эхнатона выдать одну из его дочерей за ее сына. Вот цель ее жизни! И она добьется этого, чего бы это ей ни стоило. Все пустит она в ход: связи, подкуп, обман. Не пожалеет никаких сокровищ, чтобы возвысить сына. И возвыситься самой.
Слышится грохот подъезжающих колесниц. Царица медленно сходит по мраморным ступеням навстречу своему супругу и повелителю…
На печатях в нижней части двери разборчиво читалось имя Тутанхамона.
Печати тщательно сфотографировали.
Теперь предстояло взломать дверь.
Говард Картер все это время пребывал в состоянии нервного возбуждения. Он нашел то, к чему стремился, – гробницу загадочного фараона.
Но что таится за этой дверью? Какие тайны древнего Египта откроет она миру?
В нетерпении он сам хватается за лом.
– Мы получили письмо от царя Тушратты, – промолвил Эхнатон, лаская на коленях сына. – Он шлет своей дочери пожелания благополучия.
Татухипа сидела у ног фараона, не поднимая глаз, чтобы ни он, ни придворные, окружавшие его, не могли прочесть ее мыслей.
Лучи солнца, проникая сквозь густую листву беседки, скользили по пышным одеждам, яркими пятнами ложились на уставленный яствами низенький столик.
Было душно. Стоял знойный месяц эпифи. Забавляясь с мальчиком, Эхнатон поглядывал из-под тяжелых век на его мать. Ее грубая, чужеземная красота не трогала его. Брать в жены митаннийских царевен qr`kn традицией. В гареме его отца было три дочери царя Митанни. Хорошие отношения с главой этого государства служили укреплением северных границ Кеми.
Малыш, расшалившись, дернул фараона за накладную бородку. Тот не рассердился – он обожал сына.
Четырех дочерей подарила мужу прекрасная Нефертити. Две старшие, хрупкие и нежные, как цветок водяной лилии, обликом повторяли свою мать. Третья так прелестна, что каждый, кто видел ее, невольно восклицал:
– Да живет она для Солнца! – И ее назвали Анхесемпа-атон. Фараон любил и баловал своих девочек, но смеясь их проказам, не переставал в душе тосковать о сыне.
Сына родила ему митаннийка.
А любимая жена, вопреки его надеждам, в четвертый раз принесла девочку…
Семь недель продолжался разбор вещей в первом помещении гробницы. Несколько дней рабочие ходили, как пьяные, среди этого обилия необыкновенных предметов. Затем начался кропотливый труд.
Многие предметы находились в плачевном состоянии. Ткани, сандалии рассыпались, едва к ним прикасалась рука. Немало пришлось потрудиться, чтобы сохранить для человечества то, что пролежало под землей более трех тысячелетий.
Много хлопот доставили колесницы. Их кожаные части превратились в бесформенную коричневую массу. Прочие их части были свалены грудой. Однако сплошь покрытые золотом, инкрустированные по краям орнаментом из полудрагоценных камней, они позволяли воображению нарисовать величественную картину царского выезда. Картеру и его друзьям вспоминалась надпись на одной из стел Эхнатона: “Его величество взошел на великую колесницу из электрона, подобно Атону, когда он восходит на горизонте и наполняет страну любовью своей”.
Его величество взошел на колесницу. Она ослепительно сияла под низвергавшимся с неба солнечным потоком. Горело золото обшивки, сверкали драгоценные камни, украшавшие попоны коней. Даже насмешливая Татухипа, стоявшая на балконе, зажмурилась и невольно сделала шаг назад, прошептав: – О великий Ра! – Вот так же, придет время, поднимется на парадную колесницу ее сын – в клафте, с золотым уреем на лбу. А рядом будет стоять она – “Мать царева великая, живи она вечно, вековечно”…
…Замечательной была спинка золотого трона: в одном из дворцовых залов, свободно откинувшись в кресле, сидит фараон. Его прелестная, такая же юная жена стоит подле, касаясь рукой его плеча. Солнечный dhqj сияет над ними, от него расходятся лучи в виде рук – бог Атон.
Сцена смущает и притягивает своей интимностью – столько любви, внимания, нежности выражали обращенные друг другу лица юной царской четы.
“В год 21, четвертый месяц времени перт, в седьмой день, при царе Солнце, при царе Атоне, великий владыка Верхнего и Нижнего Египта Нефр-шепр-ра – Единственный для Ра (тронное имя Эхнатона) взошел на небо и соединился с солнцем”, – так хладнокровно, согласно принятым канонам, повествовал придворный летописец о смерти его отца. Тутанхамон горестно усмехнулся: всему свету известно о злодейском убийстве Эхнатона. До сих пор ведется следствие, увы, безрезультатно.
Он свернул папирус, вложил его в шкатулку и велел начальнику книгохранилища принести ящик с корреспонденцией Эхнатона.
С некоторых пор он взял за правило проводить утренние часы в дворцовой библиотеке. Здесь, в древних свитках и недавних документах отца, он искал истину. Воспитанный вдали от дворца, в усадьбе матери, он терялся в обстановке интриг и искусной придворной дипломатии, был бессилен перед неотразимой логикой жрецов.
Он с трудом разбирался в иконостасе многочисленных египетских богов и был солидарен с Эхнатоном в том, что одного бога иметь, конечно, удобнее, чем добрую сотню. Но и Атон, и Амон, как и прочие египетские боги, были одинаково чужды ему. Его мать, митаннийка, поклонялась азийской богине Астарте.
В обширном помещении библиотеки с узкими окнами под потолком было прохладно. Розовые алебастровые светильники на стенах источали матовый свет…
Отворилась дверь – колыхнулось пламя светильников.
Легкая, стремительная, в прозрачных белых одеждах впорхнула Анхесемпамон.
– Мой повелитель! – с порога заговорила она. – Это правда? Мы покидаем Ахетатон? Двор возвращается в Фивы?
– Так постановил совет жрецов.
– Но ты? Твоя власть? Ведь ты фараон, ты можешь все! Вели им отменить свое решение! Это же город отца. Здесь его гробница. Почему мы должны уехать? – Он нежно гладит ее длинные волосы.
Как объяснить этой девочке всю сложность обстановки, в которой и сам-то он не может до конца разобраться?
Помещение не имело дверей. Но их не покидало чувство, что где-то рядом покоится в своем саркофаге фараон. Картер давно обратил внимание на две черные статуи фараона в золотых передниках, с жезлами в руках, стоявшие в глубине комнаты лицом друг к другу: они могли охранять лишь g`lspnb`mm{i вход в царскую усыпальницу.
Наконец, все вещи вынесены из гробницы на поверхность.
Картер дрожащей рукой проделал маленькое отверстие в стене. Посветил в него карманным фонариком и вскрикнул от неожиданности: перед ним была стена из чистого золота.
В окружении пышной свиты фараон прибыл в храм Амона удостовериться в окончании восстановительных работ. Лес гигантских колонн, каменные изваяния в застывших традиционных позах, – все это подавляло Тутанхамона. Какой контраст представляли эти мрачные сооружения с радостными, полными света солнечными храмами Ахет-Атона!
С грустью думал он о том, что прекрасный Солнечный город Эхнатона более не существует.
Верховный жрец Амона Айи, следовавший за фараоном по пятам, сказал:
– Пусть обратит повелитель свой взор на эту стелу. Я велел высечь на ней надпись о его деяниях, способствовавших процветанию храма.
Тутанхамон, едва взглянув, прошел мимо. Кто-то без его ведома составил надпись, кто-то велел высечь ее в камне. Все делалось без него в его государстве. Да правитель ли он? Или только игрушка в руках ловких жрецов и хитрых царедворцев? Эта свора шакалов за его спиной! Идя им на уступки, он бросает им мясо кусок за куском – только бы они не кинулись на него. А когда не останется у него мяса, что будет тогда? С ним, с Анхесенпаамоном? С землями Кеми?
С тяжелым сердцем вступил фараон под своды храмового зала, когда-то сооруженного его отцом.
Повторенный тридцать раз, каменный Эхнатон, как живой, смотрел на него со всех сторон: что сделал ты с моей страной, ты – мой единственный сын? Как продолжил ты дело, начатое мною? почему носишь имя ненавистного мне Амона? почему? почему?..
Пристальный взгляд статуй жег его. Он попятился, дыхание сперло. Тутанхамон покачнулся…
– Это саркофаг, – сказал Мейс. Картер теперь видел это сам. Тайна золотой стены раскрыта: это боковая стенка позолоченного погребального ковчега. В нем должна лежать мумия фараона. Должна. Но лежит ли? Сколько гробниц обманули ожидания ученых! Найденные в них саркофаги оказывались пустыми.
А если ему посчастливится? Если – еще немного, и он встретится лицом к лицу с тем, кто правил Египтом тысячелетия назад!..
Яркая роспись покрывала стены усыпальницы. Она изображала погребальные сцены. Одна поразила ученых: правящий фараон Эйе – на похоронах своего предшественника. Ни в какой другой египетской гробнице не упоминалось имя преемника умершего царя. Еще одна g`c`dj`…
– О великий Гор, добрый бог, которым гордятся, царь, владыка земель…
– Хватит, оставь титулы, мать! Я пришел к тебе не как царь. Прости, что потревожил тебя так поздно.
– И ты прости, что не готова принять тебя как подобает. Не ожидала. Ты стал редко бывать у матери. Но я понимаю – государственные дела, развлечения, охота…
– Нет, мать, все это не так занимает меня последнее время, как… раздумья. Ты удивлена? Да, я рос беспечным. Само правление поначалу казалось мне игрой. Но это было так давно. Сейчас мне даже трудно представить себя ребенком, как будто я всегда был взрослым. А порой я чувствую себя согбенным старцем, словно на плечи мне давит тысячелетняя история Кеми – от древних пирамид до реформ отца.
– Ты погубил себя чтением, мой сын!
– Оно дало мне пищу для размышлений… Ты знаешь, мать, я только теперь начинаю понимать Эхнатона. Отец был мужественным человеком. Свергнуть власть жрецов, уничтожить разом традиционные, слагавшиеся веками культы богов! Я никогда не решился бы на это. Я недостоин отца. Я его предал.
– Не казни себя так! Что мог ты сделать? Тебе было 12 лет, когда умер отец.
– Да, именно этим и воспользовался Айи, чтобы вернуть все на свои места.
– Но ведь тем самым он спасал твой престол.
– И свою шкуру.
– За что ты не любишь Айи? Он столько делает для тебя.
– Скажи лучше – за тебя. Тем самым он сводит на нет мою власть. Он унижает меня этим и знает, что я его понимаю. Мы ненавидим друг друга, и это может страшно кончиться для одного из нас.
– Но прав ли ты, сын? Разве Айи не желает тебе добра? Вспомни, он был в чести у твоего отца.
– Как же – “жалуемый богом добрым!” Каких только титулов не получил он от Эхнатона. Теперь вдобавок кичится тем, что тот якобы называл его “отцом божьим”. И все лишь потому, что жена его была кормилицей Нафтиты! “Отец божий”, то есть отец фараона… Ты понимаешь, мать? Ведь это определяет его права на престол!
– Успокойся, мой мальчик. Никто не посмеет посягнуть на твой престол. Прежде им придется перешагнуть через мой труп.
– Ах, мать, разве таких, как Айи, может что-то остановить? Они хладнокровно переступят и через твой, и через мой труп.
– Мне непонятен твой страх. Ты – владыка, ты – царь, ты – бог.
– Я человек. И я одинок в моем большом государстве. Мне не на кого положиться. В собственном дворце я не чувствую себя в безопасности. Часто приходит мне на ум старинное поучение: “Берегись подданных, не приближайся к ним и не оставайся один. Не доверяй брату, не знай друга, да не будет у тебя доверенного, ибо это бессмысленно. Когда ты спишь, охраняй сам свое сердце. Ибо в день несчастья не имеет человек поддержки… ( Из “Поучения Аменемхета I”).
“…Крылатые богини Исида и Нейт заключали гроб в свои объятья. Их сверкающие изображения на гипсовой облицовке гроба как будто только что вышли из рук мастера…
Здесь, у гроба юного царя, мы ощутили величие, которое придала ему смерть. В глубокой тишине, обострившей чувства, нам казалось, что прошлое встретилось с настоящим – время остановилось в ожидании. Каждый думал – не вчера ли с пышными церемониями погребли юного царя в этом саркофаге?..
Прислушайтесь – вы услышите в тишине призрачную поступь удаляющихся плакальщиков…” (Г.Картер “Гробница Тутанхамона”). Так записывал в дневнике Картер.
Прочтя надпись на ушебти, сделанном по его заказу, Маи вытер глаза. Ему жаль юного фараона, внезапная смерть которого так потрясла всех. С готовностью и благоговением принял он от нового правителя назначение управлять строительными работами по сооружению обители вечности.
Все то время, пока умершего снаряжали в путь на Запад, у Маи не было свободной минуты. Тысячи забот лежали на его плечах – от выбора места для гробницы до погребальных букетов, лотосы для которых доставлялись из всех оранжерей Египта.
Ежедневно из царской сокровищницы поступало золото и драгоценные камни для погребальной утвари, создававшейся мастерами Западного города.
Маи проводил здесь целые дни. В шумных кварталах ремесленников, где работа кипит с утра до вечера, привыкли к его сухонькой фигурке. В сопровождении двух чернокожих рабов с опахалами он появлялся то в одной, то в другой мастерской, самолично проверял выполнение заказов.
Маи вздохнул.
– Добавь здесь, – сказал он начальнику мастерской, – такое посвящение: “Царский писец, возлюбленный своим повелителем, хранитель сокровищницы Маи”.
Сановник был уверен, что фараон благоволил к нему. Ведь недаром же тот диктовал именно Маи самые важные документы. Правда, ничем другим он не выказывал своего расположения. Но Тутанхамон по природе своей был замкнут. А с некоторых пор, как заметил Маи, он стал очень p`qqem. Остановится посреди фразы и смотрит задумчиво перед собой.
Ах, бедный, умереть так рано! О горе, горе! Как кричала юная царица! Прекрасные волосы клочьями рвала, чудное личико свое исцарапала до крови… О горе!
Маи подходит к мастерской чеканщика Сенеба. Среди звона и стука не слышно собственного голоса. Здесь работают искусные мастера. Воротники и браслеты их чеканки носят самые знатные вельможи.
Сенеб немолод, но статен и силен. Он подводит Маи к своему рабочему месту, и тот застывает: юный фараон задумчиво и скорбно смотрит мимо него куда-то вдаль. Маи хорошо знакомо это выражение Тутанхамона. Но Сенеб? Откуда он узнал его? Как подсмотрел?
– Это чудо, – шепчет сановник.
Они выходят за ворота. Солнце слепит. Время жатвы. По всей стране собирают урожай. В садах зреет мандрагора. А здесь, среди скал, нет зеленого кустика. Неприветлив западный берег Хапи.
– Когда закончишь маску? – спрашивает Маи.
– Неделя нужна.
– Могу дать только три дня. Погребение назначено.
– Что ж, поработаем ночами. Ради него можно. Он нам зла не делал. Из Ахетатона вернулись – развалины на месте прежних домов. Он велел за казенный счет отстроить. И умный, говорят, был, так?.. А правда, что мать его кричала: это он, это он, – и показывала на верховного жреца? А ее будто за это увезли куда-то подальше.
– Ты что! ты что! Тише!.. Наше ли это дело! – всполошился Маи.
Сенеб усмехнулся…
В боковой комнате, которую они назвали условно “кладовой”, царил невообразимый хаос. Ни о каком ритуальном порядке не могло быть и речи. Вещи были разбросаны и нагромождены друг на друга как попало.
Каменные и алебастровые сосуды были опустошены, некоторые хранили ясные отпечатки пальцев тех, кто выгребал из них благовония.
Так похозяйничали здесь древние грабители.
– Смотрите! – воскликнул Коллендер.
На большом белом футляре можно было различить отпечатки босых ног. Всем стало не по себе. Словно ограбление произошло только вчера.
Каменотес Яхмес сознался сразу: от одного вида плетей с металлическими прутьями у него задрожали колени.
Да, их было четверо: горшечник Аменемхет, ювелир Сенеб с сыном и он, Яхмес.
Кто их повел? Сенеб. Он уже был там. Он сказал:
– Бояться нечего. Если в первый раз не поймали, то и в этот раз обойдется. И боги, как видите, со мной ничего не сделали.
– Это так. Сенеб после того разбогател и возвысился: стал начальником всех ювелирных мастерских в Западном городе.
Мы взяли с собой кожаные мешки. Договорились, что унесем только масла и благовония.
– Их легче сбыть, – сказал Сенеб, – а ценятся они не меньше, чем золото.
Он знал расположение комнат и где хранятся сосуды с благовониями.
Мы проделали отверстие в двери и пролезли по узкому проходу. Это было очень трудно, проход был засыпан щебнем, и прошло много времени, пока мы его расчистили. Потом была еще дверь, и здесь мы сделали пролом. Мы вошли в гробницу – я и Сенеб с сыном. Аменехмет остался у входа. Мы зажгли факел. Я увидел столько чудесных вещей, что глаза разбежались. Но Сенеб ничего не позволил взять.
– С этим можно попасться, – сказал он и стал торопить нас.
Как он и говорил, под ложем в стене мы нашли пролом. Он был узок, в него мог пролезть только юноша – сын Сенеба. Он стал нам подавать через пролом сосуды, а мы опускали их в мешки. Но там были еще большие каменные сосуды, которые не сдвинешь с места, и Сенеб дал сыну два мешка, и тот наполнил их.
О горе мне! Почему я не послушался Сенеба! Все было бы хорошо. О великий Амон, почему ты не отвел мою руку?
Когда мы уходили, я не утерпел и взял несколько браслетов. Они лежали у самых моих ног. О несчастье! Родной брат увидел один браслет из скарабеев с надписью: “Прекрасный бог Небхепрура (тронное имя Тутанхамона) – Амон-Ра, избранный Ра”. Он был из золота и драгоценных камней и сиял ярче солнца. Брат потребовал у меня доли, я отказался, и он выдал меня.
Да будет проклято все золото мира! Родной брат послал меня на смерть!
Но нет, это великий Осирис карает меня – мы потревожили покой его царства…
О, да умиротворится юный бог Небхепрура, да умиротворится и даст великий Осирис прощенье несчастному рабу своему Яхмесу!..
Они прошли по узкому, крутому проходу, поднялись по шестнадцати ступеням и перед ними вновь предстал ослепительно синий свод неба.
Там, под ними, в темноте гробницы покоился в своем великолепном золотом гробу юноша-фараон. А здесь владычествовали свет, солнце, жизнь.
Но мысленно они были далеко отсюда – в древнем Египте. За время работ в гробнице они так привыкли к тому миру, словно побывали в нем наяву. Все понятия смешались. При виде следа змеи на песке думалось: здесь проползла священная кобра Нетернах. Высоко в небе парит коршун Meuear. По горячему песку катят свои солнечные шарики священные жуки Хепра. Девочка держит в рубке букетик диких цветов, и невольно видится крошечный веночек на лбу спящего вечным сном Тутанхамона.
Картер наклоняется и берет полную горсть сухого, желтого песка.
– Да, – задумчиво произносит он, – сколь в сущности кратки тридцать три столетия – всего лишь вчера и завтра. – Песок льется сквозь пальцы.
Солнце – Амон-Ра-Горахте – быстро клонится к вершине Рог. Длинные синие тени от скал прочертили окрашенную в цвет крови почву. На Долину царей спускается ночь.
О мать Нут! Да простри надо мной свои крылья, как извечные звезды!..
ВЕЛИКАЯ ЖЕНА ФАРАОНА
Она проснулась перед рассветом. В узких окнах высоко под потолком мигали и тихо гасли далекие звезды. Сильный аромат роз проникал из сада в ее спальню. Она любила эти ранние, овеянные прохладой часы. Это были единственные часы, когда она могла оставаться наедине с собой. Следя глазами за переплетениями бесконечного цветочного орнамента, укравшего потолок, она вспоминала прошедший день и думала о том, что предстоит ей сегодня: торжественный прием или прогулка по Нилу, праздничный обряд в храме или посещение придворной скульптурной мастерской. Для каждого случая требуется подходящий наряд, чтобы всегда быть “владычицей приятности”, как называют ее поэты.
Тяжелые и дорогие одеяния, сложные головные уборы ей не по нраву. Охотнее всего она носит длинные, до самого пола, складчатые платья с короткими рукавами – из очень тонкого, прозрачного белого полотна. Неизменное и почти единственное ее украшение – широкое многоцветное ожерелье. А из всех своих многочисленных головных уборов она предпочитает высокую синюю корону с царским знаком – вздыбленной змеей. Корона придает ей величие, царственную неприступность, а ведь именно такой и должна быть “госпожа земли до края ее”.
Пройдут тысячелетия, и в этом синем венце предстанет она перед изумленным миром и покорит наши сердца. Если бы она узнала об этом! Но если бы она и впрямь об этом узнала, она бы только грустно усмехнулась: что ей весь мир и что ей наши сердца!
Она не тщеславна. Одним сердцем хочет она владеть безраздельно -сердцем фараона.
Она раздвигает шуршащий полог своего ложа. В мерцании светильников на стене перед ней предстает Эхнатон – “государь, живущий правдою, владыка обеих земель, единственный для Ра”.
Сцена, так живо написанная художником, наполняет болью ее сердце, вызывая воспоминания о прошедших счастливых днях. Эта беседка в dbnpvnbnl саду – не раз они сидели в ней вот так просто, по-домашнему. В руках у фараона богатый кубок. В легкой, естественной позе он откинулся на спинку кресла. А рядом она – “сладостная любовью, жена царева великая, возлюбленная его”. С улыбкой наполняет она кубок вином из кувшина. Подле них резвятся их дети, и солнце, лучезарный бог Атон, простирает к ним свои лучи-руки.
О, каким полным, каким безмятежным было их счастье! Беда пришла внезапно. Звали ее Кийа…
Небо в сводчатых окнах быстро светлеет. За дверью еле слышные шорохи. Она знает, что там уже собралась толпа придворных, они ждут только ее знака, чтобы приветствовать госпожу.
Она встает с широкого ложа, бледная, с опухшими веками и горестными морщинами у рта. Нет, такою она не может никому показываться. Она выходит на террасу, узорчатый каменный пол приятно холодит подошвы ног. Поют птицы, журчит в бассейнах вода. Первые солнечные лучи брызнули из-за Аравийских гор, зажгли верхушки пальм. Небо словно расцвело розовыми лотосами.
– “О, как волшебен твой восход на небосклоне, Атон живой, зиждитель жизни!
Как только ты появляешься на горизонте, все страны тонут в этой красоте, ибо ты, сияющий, возвышенный и далекий над нами, землю, созданную тобой, ласкаешь руками своими лучей”. (Гимн солнцу у древних египтян).
Все засветилось, заиграло яркими красками, природа улыбалась на ласку солнца. И эта улыбка, светлая и радостная, отразилась на лице царицы, озарила его мягким, чудесным светом, стерла следы печали. И уже никто не сможет увидеть в ней покинутую, страдающую женщину, никто и никогда не узнает о ее горе.
Величавая и прекрасная, с гордо поднятой головой и нежной улыбкой на губах пройдет она сквозь тысячелетия и глянет на нас из их глубины спокойными, ясными глазами.
“Нефр-эт!” – “Прекрасная пришла”, – говорили, глядя на нее, древние египтяне.
“Нафтита”, – ласково называл ее царственной супруг.
“Нефертити” – так прозвучало ее имя в устах древнегреческих историков, и под этим именем узнал ее мир.
