Искусство Таймураза Маргиева обретает свои смыслы в ближайшей реальности простого человеческого мира – в рельефе лежащего у дороги камня, в струях горного ручья, в теплоте овцы, превращая это “домашнее” видение в универсальные модели бытия.
Художественные пространства в этих стратегиях сжимаются до точки и развертываются в панорамы, словно увиденные в парящем полете. Они “омываются” нижними слоями воздуха, проявляясь как на фотоснимке – медленно, но настойчиво и неумолимо, окрашиваясь в монохромные – песчаные, сероватые аристократические тона или, напротив, структуируясь, собираясь в мозаичность, пульсируя и мерцая. Таймураз Маргиев обладает уникальным зрением, способным фокусировать детали, фрагменты, формообразования только рождающегося, пробуждающегося мира, его “складки” и “ниши”, как говорит Жаль Делез. Он распеленывает его, касаясь нежно и трогательно, раскрывает его тайны в самых естественных проявлениях, из которых собственно и состоит жизнь, в моменты бескорыстия этого мира и в отсутствии “заданности”, сосредотачиваясь и погружаясь в его ткань и в его память о первообразах. Сама природа, ее “грани” и архаические “изломы”, ее прозрачная слоистость и ее непроницаемая уплотненность, скрывающая глубины ее сознания, отдается этому тактильному зрению, впуская к себе, принимая во время вдоха и благославляя, отпуская в мир вместе с общим для них выдохом, соединяясь в миге творчества, молитве согласия и благодарности. Осетия раскрывается в этих погружениях и полетах как Библейская земля, где воздух, вода, минералы и растения пронизаны первозданностью и откровением, где структура кристалла отражает в себе все будущие возможности эволюции нашей реальности – покоя и катастроф. Домики горных селений как супрематические объемы Казимира Малевича, лестницей к небу поднимающиеся цветные горизонты, образующие метафору магической геометрии древних ковров Осетии, стволы деревьев, неотделимые от символики мирового древа, где скрещенья ветвей отмечают драматургию и образы истории человека, “судьбы скрещенья” – все в композициях художника при всей конкретности переживания приобретает трансперсональный характер, уходя в фундаментальные слои культуры, и здесь открывается еще одно пространство – диалоги, которые ведет Таймураз Маргиев в напряженных взаимосвязях традиций и самораскрывающегося, вновь открываемого канона, в энер гетике знаков и иконологии, связывая, переплетая ткани старых и новых культур, “осевых” состояний художественного сознания и его радикальных движений, где еще не возникло опорных точек, где встречаются Гоген и Пит Мондриан, Матисс и Ив Кляйн, Сезанн и Франц Марк, где искусство и жизнь, природа и ноосфера становятся единым организмом. Этот организм обнаруживает свой “голос” и “облик”, он включает в себя душевную “телесность” художника, его “нелинейную” оптику и его психофизиологический опыт. Он естественно существует в, казалось бы, своих противоположностях, живет циклами, переходя из розовеющего утра в насыщенный тенями и контрастами полдень и растворяясь в синеющих, наполненных грустью наступающего забвения и новыми обещаниями сумерках, еще хранящих в себе отсвет уходящего Солнца. Он течет, как само вещество мира, как млечный путь, не зная границ и не зная конца, замирая, превращаясь в звезду, и вновь раскрываясь свечением, мерцающей каплей воды, содержащей в себе вселенную, осознавая себя в кисти художника. Его простым смыслом, его воплощенным даром становится букет скромных горных цветов, собранных на берегу реки и отраженный в ней, увиденный глазами ребенка в состоянии восхищения, признательности и неутоленной любви – как жест в великом ритуале, где все пребывает в Вечности.
