Олег АБАЕВ. Телефон

Рассказ

Зоя Владимировна протерла синим платочком стекла покосившихся очков и протянула молодому человеку старенький, с двумя кнопочками внизу экрана телефон.

— Доброе утро, мой золотой! Сможете починить?

— Здравствуйте! Давайте посмотрим. А что, собственно, произошло?

Молодого человека, должно быть, не называли «моим золотым» лет с пяти, и он принял смущенно-деловитый вид.

— А я не знаю, дорогой. Работал-работал — и вдруг перестал.

Парень покрутил телефон в поисках выдвижной ячейки для сим-карты, хлопнул себя по лбу, поняв, что ищет черную кошку из афоризма Конфуция, и снял заднюю крышку.

Вытащив батарейку, он обнаружил удивительный мир электроники, произведенной, судя по всему, вскоре после его рождения.

— Сколько лет-то телефону?

— Ох, мне бы сосчитать! — старушка подняла глаза к покрытому желто-серыми пятнами потолку и принялась загибать пальцы. — Двадцать один год. Как раз на юбилей мне сын покупал.

«Ух, ё!» — чуть не вырвалось у мастера. Он был на три года моложе аппарата.

— Бабуль, у вас контактики на материнской плате окислились и аккумулятор изношен. И вообще, многое менять придется. Вам бы лучше поменять телефон. Дешевле выйдет.

— Нет, что вы, родной, никак нельзя! У меня ведь там все фотографии, все номера! Мне нужно этот починить! Неужели никак?

В голосе бабушки прозвучало столько отчаяния, что молодой человек все же не смог отказать ей в помощи и набрал номер хозяина сервиса.

— Алло, Гриш, у нас на каком-нибудь из складов не могли заваляться детали для старых смартфонов «Нокиа»?

— М-м… А зачем?

— Да тут женщина принесла телефон, у него и «мать» отъехала, и «аккум» полетел, а менять его не хочет. Если вдруг найдется для него «начинка», я переберу.

— Нет, не думаю. Саша Вульковский торгует такой бурдой, но только оптом, так что для одного клиента я заказывать не буду. Подумай, что ей предложить. Давай, пока!

— Пока!

Молодой человек положил трубку. Зоя Владимировна с надеждой взглянула ему в глаза. Слова о том, что помощи он оказать не может, застряли в горле сухим комом.

— Что-нибудь можно сделать?

— Сейчас что-нибудь придумаем.

Его пальцы забегали по клавиатуре рабочего компьютера, а в правой руке защелкала мышка. За пять минут поисков на лице мастера сменилось с десяток различных выражений. Брови его то хмурились, то поднимались высоко на лоб, то придавали лицу растерянный вид. В конце концов мастер сдвинул брови, изображая высшую степень растерянности.

— Я нашел оригинальные детали на зарубежном сайте, но…

— Правда? Давайте закажем! Мне ну очень нужен этот телефон!

— Но они продаются сразу несколькими комплектами и вместе с доставкой стоят восемь тысяч рублей. Плюс ремонт — выйдет… девять.

Он понимал, что для их города это очень большие деньги, тем более для пенсионерки, поэтому сумму он озвучивал осторожно, скрипя зубами.

— Ох… — бабушка вздохнула с таким звуком, что парень испугался, как бы у нее сейчас не случился сердечный приступ.

— Как я и сказал ранее, купить новый телефон выйдет вам дешевле.

— А фотографии?.. А номера?..

Испытывая сильные эмоции, старики бывают очень похожи на маленьких детей. Так и сейчас: нижняя губа Зои Владимировны по-детски обиженно задрожала, а в уголках глаз навернулись небольшие слезинки.

— Можно я подумаю и вернусь к вам?

— Да, конечно…

На душе у молодого мастера скребли кошки, он не выносил таких сцен.

— Спасибо… спасибо большое, мой золотой…

Зоя Владимировна повернулась и тихим ходом двинулась к выходу. Старушка с горечью осознавала, что для нее это совершенно неподъемные деньги. Пенсия пришла на той неделе, и от нее осталась едва ли половина. Две тысячи она одолжила двоюродной сестре, живущей на другом конце города, и та обещала вернуть в середине месяца. Но еще не середина месяца.

Мастер пытался бороться с рвущим его изнутри сожалением. Но в итоге не справился и попросил посетительницу остаться еще на пять минут. Пальцы снова запрыгали по клавишам, а брови снова стали бродить туда-сюда по лбу.

Он залез на китайский сайт электроники. Политика сервиса не позволяла заказывать комплектующие на непроверенных торговых площадках, а этот сайт был нисколько не проверен и абсолютно непроверяем. Совесть толкнула мастера на риск.

— Вот! Четыре тысячи пятьсот. Плюс тысяча за сборку. Итого — пять пятьсот!

Глаза Зои Владимировны просияли, и снова совершенно по-детски, так чисто и невинно, что самый последний мерзавец не посмел бы сейчас разрушить ее надежд. Какая удача! Сам Бог послал ей на старости лет ангела-хранителя в лице этого неопрятного, но очень доброго молодого человека!

— Правда? Честно? — она просто не могла сразу поверить в такое счастье.

— Да, совершенно честно. Не могу обещать, что он проработает на них долго, но вы точно сможете перенести фотографии и номера на другой телефон. Мы делаем это бесплатно. Я заказываю? Они в наличии на московском складе этой компании и к завтрашнему вечеру уже будут у меня на столе.

— Стойте, дайте мне сходить за деньгами, и тогда обязательно заказывайте, мой ненаглядный!

— Хорошо, я жду вас.

— Спасибо! Спасибо вам огромное!

Зоя Владимировна спортивным шагом двинулась к дому. Она была рада. Очень рада. Не то чтобы у нее на руках было пять с половиной тысяч. На руках было неполных три. Но можно занять! Наверняка у соседей найдутся эти две с лишним тысячи. А месяц можно прожить и на еде, что дома водится, да и сестра скоро вернет деньги.

Всю дорогу до дома Зоя Владимировна освещала мир по-старчески усталой, но по-младенчески очаровательной улыбкой.

* * *

В обычный день дорога домой от рынка, по соседству с которым в уголке ютился сервис ремонта электроники, заняла бы у Зои Владимировны сорок минут, но сейчас она, радостная и возбужденная, несмотря на хроническую боль в коленях, преодолела этот путь вдвое быстрее.

В первую очередь она, конечно, зашла в свою квартиру, служившую ей теплым гнездышком и неприступной крепостью со дня свадьбы. Все в этом жилище было пропитано старческим, тихим, изредка издающим ненавязчивые скрипы и шорохи уютом. В углу у окна стояло ветхое, немного расстроенное, советских времен фортепиано — когда-то хозяйка дома преподавала музыку в школе. В углу напротив расположилось любимое кресло Петра Сергеевича — ушедшего много лет назад супруга Зои Владимировны. Сама она почти никогда в нем не сидела, но всегда трепетно за ним ухаживала, поэтому оно прошло сквозь годы вместе с ней, не утратив формы. Вдоль стен стояли невысокие стеллажи с утварью, закатками, бытовой химией и лекарствами, над ними в несколько рядов нависали полки с книгами — за всю семейную жизнь у школьной учительницы и редактора местной городской газеты собралась внушающая уважение библиотека. А во второй комнате, помимо скромненькой одноместной кровати (оставшись единственным обитателем квартиры, хозяйка попросила сына продать их с почившим супругом ложе и купить ей кровать на одну персону) и шифоньера с одеждой, свое почетное место занимал старый, еще досоветской сборки буфет, весь в затейливых резных узорах, из хорошего дерева и с кристально прозрачным стеклом. В нем хранились самые дорогие сердцу Зои Владимировны вещи, по которым можно было проследить всю историю семьи.

Вот в самом низу стоит, прислоненный к стенке буфета, диплом Зои Владимировны об окончании музпедучилища с отличием, далее, подпирая его снизу, лежит коробочка со школьной медалью, на этой же полке расположились благодарственные письма и различного рода подарки учеников: от цветочных ваз до экзотических музыкальных инструментов экваториальных народов. Полкой выше лежала розовая открытка с написанными на развороте стихами. Стихи с признанием в чувствах сочинил муж жительницы квартиры, когда впервые встретил ее. На открытке стояла бархатная коробочка. В ней лежали, скрестившись между собой, два тонких золотых колечка — ее и мужа. Она не носила обручальное кольцо, оставшись в одиночестве, но хранила оба среди своих самых сокровенных вещей. Рядом стояла настоящая драгоценность — чайный сервиз, подаренный мамой на свадьбу. Маменька страшно потратилась тогда — на деньги за такую посуду можно было прожить на широкую ногу почти два месяца. Из него любили пить чай с гостями, когда-то частыми в этом доме.

Тут же стояли фотографии парня и девушки. В те годы Зоя Владимировна была завидной красавицей, а Петр Сергеевич отличался атлетическим сложением и имел весьма привлекательную внешность — светлоглазый, светловолосый, с правильными чертами лица. Через всю жизнь пронесли они свою любовь и трепетное отношение друг к другу, пока сердце одного из них не остановилось. На третьей, самой верхней полке расположились фотографии молодой пары уже с мальчиком — их сыном Ваней. Где-то он, еще совсем кроха, в пеленках, лежит в крепких отцовских объятиях, где-то гоняет голубей на площади в центре города, где-то впервые берет в руки подаренную на четырнадцатый день рождения гитару. В самом углу верхней полки стоит фотография, на которой уже взрослый Ваня одной рукой ерошит волосы своим двум сыновьям, а другой — обнимает беременную жену. Под фото лежит открытка с турецким пейзажем, на которой написано: «Здравствуй, баба Зоя! Шлем тебе открытку из Турции. Здесь очень тепло, есть море и очень вкусно кормят, но у тебя все равно вкуснее. Скоро вернемся в Москву, а потом приедем к тебе на день рождения! Целуем тебя! Твои внуки Дима и Саша».

Окинув взглядом свое жилище, баба Зоя присела на кровати и вскоре уснула, утомленная дальней дорогой и переживаниями.

* * *

Пожилая хозяйка двухкомнатной квартирки на третьем этаже ветхой хрущевки уснула без четверти полдень, а проснулась в половине второго. Она давно не видела снов либо же просто не могла запомнить, о чем они и были ли вообще. Она списывала это на старость, хотя такое у нее случалось и в молодости, когда она сильно уставала.

Видимо, начиная с определенного возраста человек чувствует усталость всегда.

Зоя Владимировна подскочила с кровати, если уместно сказать здесь слово «подскочила», и начала метаться, не зная, за что браться в первую очередь. В итоге решила, что сначала нужно попробовать вернуть деньги, одолженные сестре, а уж оставшуюся сумму, сущие копейки, и у соседей не стыдно занять.

Белый провод домашнего телефона обвил локоть, пока она указательным пальцем усердно нажимала кнопки с цифрами, после каждой новой сверяясь с телефонной книгой. Спустя пару секунд в трубке телефона зашуршало и наконец послышались ритмичные продолжительные гудки, затем что-то щелкнуло, и на другом конце провода заговорили:

— Алле! Кто это звонит? Алле!

— Лида, это я, Зоя!

— Ах… Зоенька! Как я рада тебя слышать!

Возможно, дело было в плохой связи, но в голосе сквозила фальшь.

— Да, Лида, я тоже рада, что ты в добром здравии и смогла мне ответить. Твой аппендицит был таким неожиданным и страшным! Кстати, как там поживает…

Не станем углубляться в беседу двух старых сплетниц, скажем лишь, что денег Зоя Владимировна в результате не получила. Сестрица нашла целый ряд причин, отчего она медлит с уплатой долга, полностью обезоружив мягкосердечную родственницу. По итогу разговора обе устно расцеловали друг друга и выразили высшую степень удовольствия от общения, но в действительности обе были разочарованы. Займодательница очень рассчитывала на сестринские (вернее, ее собственные) деньги, а после разговора была почти уверена, что та ввязалась в очередную денежную авантюру и средства у нее появятся нескоро. Заемщица же была страшно раздосадована фактом, что у сестры не вылетел из головы этот долг и она начинает поднимать эту скользкую тему.

Тихо охнув, Зоя Владимировна села за кухонный стол, уронив руки на колени. Оставалось только идти по соседям. Ей стало как-то не по себе. Стало стыдно.

Сразу вспомнилось, как мама ходила занимать у соседей денег на продукты в самые голодные годы. Как она стучала в каждую дверь и старалась, не теряя достоинства, договориться, чтобы им одолжили хоть рубль или два, а с получки она обязательно вернет. И всегда возвращала первым делом, как появлялись деньги. Но все равно это было ужасно! Маму обсуждал весь двор, а маленькая Зоя это слышала, ведь ее ушей никто не стеснялся.

«Сирота, а детей нарожала! И кто помогать должен? Мы?! Вот уж дудки! Пускай найдет себе муженька взамен погибшего. В следующий раз и копейки от меня не получит!» — это, и не только, девочка слышала за свое детство не раз и не два.

И вот сейчас, не теряя достоинства, должна была идти по соседям уже сама Зоя Владимировна. И это наводило ужас. Ей было стыдно до боли.

Но телефон был очень нужен. Мама учила ее, что ради некоторых вещей нужно переступать и через себя, и через свои принципы, и даже через других людей. А чтобы процесс не был столь травматичным, она решила начать с близких знакомых.

* * *

Не без труда Зоя Владимировна спустилась на первый этаж и стала звонить в квартиру номер три. На первый звонок никто не отозвался. Она позвонила еще и еще. На четвертый раз дверь с тягучим скрипом отворилась, и за ней показалась сухонькая-пресухонькая бабушка в бело-голубой сорочке и ну очень большими для такого маленького лица очками.

— Здравствуй, Зина! Как твои дела?

— Зоя! Как давно я тебя не видела! Куда же ты запропастилась?

— Так это ты ведь, Зинаида Тимофеевна, совсем перестала выходить во двор! Сидишь и сидишь перед своим телевизором! А как же кости размять? С нами посудачить, в конце концов?

— Ох, права ты, Зоя, права… Надо бы выходить, надо бы. Но я все равно очень счастлива, что ты зашла! — В ее словах было кратно больше искренности, чем во всем разговоре Зои Владимировны с родственницей. — Ну проходи! Проходи же! Чаю?

— Да, было бы славно.

— Невестка привезла из Турции сказочный чай! С чабрецом, с бергамотом! Пью целыми днями — за уши не оттащишь!

— Ты, Зиночка, с чаями не заигрывайся! Помни прошлый поход к кардиологу! Но вместе со мной выпей чашечку.

Зинаида Тимофеевна засеменила на кухню ставить чайник, а Зоя Владимировна степенно последовала за ней. Квартира подруги разительно отличалась от ее собственной. Она казалась больше, хотя все двухкомнатные квартиры в доме были одной площади. Возможно, дело было в том, что бывшая однокашница и коллега не хранила таких памятных вещей, как фортепиано, супружеское кресло и буфет с семейными реликвиями. Из памятного у нее были только настенные часы с кукушкой, сколоченные тоже, увы, покойным мужем, и люстра, купленная в единственном в жизни отпуске в Крыму. Но все же это была не пустота. Это был простор. В комнате было светло, и в ней теплилась какая-то жизнь в настоящем. Не воспоминания о прошлом, не ожидание будущего, а простая беззаботная жизнь здесь и сейчас. И это подкупало. Несмотря на свой преклонный возраст и не очень активный образ жизни, Зинаида Тимофеевна любила ее, эту жизнь: смотреть романтические комедии по телевизору, есть бутерброды с маслом и сыром, запивая их чаями, водившимися у нее в самом широком ассортименте, изредка позванивать внукам, чтобы узнать, кто и насколько далеко продвинулся в прочтении подаренных ею «Путешествий Гулливера».

Пока соседка, хлопоча на кухне, расспрашивала Зою Владимировну о житье-бытье, та пыталась улучить момент, чтобы сказать о цели своего визита. «Да, надо переходить к делу… Господи, как неловко-то…» — только было подумала Зоя Владимировна, как подруга тут же перебила ее внутренний голос:

— Тебе ведь без сахара? Да, ты не любишь сладкого… Вот, тогда эта тебе, — она подвинула гостье расписанную гжелью чашечку с клубящимся над ней паром. — Рассказывай, что случилось?

Совесть снова болезненно заскребла по сердцу. Она действительно редко в последнее время навещала подругу и даже не задумывалась, что той это может быть нужно. А сейчас пришла просить денег в долг. Чувство стыда мучило ее. Но она собралась с духом и выговорила:

— У меня сломался телефон.

— Нужно покупать новый, Зоя.

— Не могу, мне нужен этот.

— Тогда нужно чинить.

Сложно было понять, издевается она сейчас или впрямь думает, что эти умозаключения еще не были сделаны Зоей.

— Мне не хватает… ну… ох, как же…

— Денег, дорогая. Тебе не хватает денег. — В этот момент лицо Зинаиды Тимофеевны, обычно доброе и улыбающееся, вдруг стало строгим и проницательным. — Но сейчас я тебе в этом не помощница, хотя в другое время одолжила бы нужную сумму, и даже больше.

В словах этих не прозвучало и доли фальши. Обе знали, что отдадут друг другу последнюю рубашку, и обеим было известно, что гардероб с рубашками с обеих сторон пуст.

Больше разговора о деньгах не заводили. Опустошив несколько чашек чая, вспомнив все, начиная со школьной скамьи и заканчивая стремительно взрослеющими внуками, старушки затихли. Вместе им было так хорошо, так тепло, как давно не бывало. Они были по-настоящему близки. Они пробежали марафон жизни на соседних дорожках. И только сегодня снова вспомнили об этом — из-за старенького неисправного телефона.

Выйдя из квартиры подруги, Зоя Владимировна дала себе обещание заходить к ней хотя бы через день или два. По другую сторону двери Зина Тимофеевна поклялась себе делать то же самое.

* * *

Напротив третьей квартиры находилась первая. Хозяйки этих квартир перестали общаться еще в далекой молодости. Зоя Владимировна и сама не любила хозяйку первой квартиры. И было за что, надо сказать. Но открытой конфронтации или бойкота никогда не объявляла, а просто сдержанно здоровалась и справлялась о здоровье. Поборов свою неприязнь к соседке, она робко постучала в железную дверь, и та почти сразу открылась. Встретила ее довольно полная пожилая женщина с плохо окрашенными в черный цвет волосами, одетая в темно-фиолетовый полуспортивный костюм. Тамара Кантемировна всегда ходила в одинаковой одежде и красила волосы одинаково паршивой краской.

— Надо же! Соседка! Как поживаете? Чем обязаны?

— И вам добрый день! — разговор с самого начала потек по презрительно-вежливому руслу. — Не хвораем. Надеюсь, и вы не кашляете.

— Так что же привело вас сюда?

— Мне нужно занять денег. Простите, мне неловко, но…

— Нет-нет, это совершенно нормальная потребность. Я бы дала вам в долг ровно столько, сколько вы попросили бы, но так уж повелось, что в долг я даю только друзьям, а мы с вами, как ни крути…

— Но мы же соседи! Я знаю вас много лет, вы знаете меня, мы бывали на разных мероприятиях друг у друга!

— И тем не менее мы не друзья. Я могу дать вам денег, но только при одном условии. — Глаза Тамары Кантемировны хищно сузились, и Зоя Владимировна уже знала, что хочет злодейка.

— Мне нужен тот чудесный сервиз из вашего буфета.

У Зои Владимировны словно вышибло воздух из груди. Это было самое подлое, на что могла пойти Тамара. Мамин сервиз… Она каждый раз пускала слюни, глядя на него, пока была вхожа в их с Петром дом. И вот сейчас, когда ей, Зое, так нужна помощь, она решила разыграть эту давно сокрытую в рукаве карту.

— Вы бессовестная торговка! Дай вам волю — так еще и воровка!

Ни у кого, кто хорошо знал Тамару Кантемировну, не возникло бы сомнений по поводу этих слов.

— А ты опустилась до попрошайничества! Подумай, что бы сказал Петя! — ядовито проскрипела Тамара, прежде чем поспешно закрыть дверь.

— Он вам не Петя, а Петр Сергеевич! — закричала возмущенная таким гнусным поведением Зоя Владимировна. — Ой…

У несчастной потемнело в глазах, и на этом словесная канонада затихла. Ей стало очень одиноко в этом холодном подъезде. Больше всего на свете она хотела бы сейчас, чтобы Петя был с ней. Чтобы обнял ее своими крепкими руками, прижал к себе и тихо сказал, что все хорошо. Но Пети не было. Вот уж как девятнадцать лет.

Зоя Владимировна, не сдерживая больше слез, медленно вышла из подъезда и так же медленно поплелась по двору, изредка горько всхлипывая. Так бы она, наверное, и вышла со двора, если бы не сапожник Валера, который, услышав ее плач, высунулся из своей будки.

— Теть Зоя, вы чего это плачете? А ну идите сюда!

Он выскочил, мягко обхватил ее за плечи потрескавшимися от тяжелой жизни ладонями и завел в будку, где всегда пахло обувным кремом, клеем, ржавеющими гвоздями и водкой. Сапожнику было уже пятьдесят три года, и все, что у него было за душой, — это однокомнатная квартира в доме напротив Зоиного, эта будка и диагностированный цирроз печени. Лет тридцать назад он щеголял студенческим билетом МГУ и проектами, претендующими, как тогда казалось, на премию Нобеля. Но лень и низменные удовольствия катализировали неописанную ранее химиками реакцию — превращение кислот, эфиров и щелочей на столе в раствор этилового спирта. Этот продукт по сей день был основным в быту Валерия.

— Ну? Что у вас, собственно, стряслось?

Несмотря на свое низкое социальное положение, его речь все еще была довольно правильной, местами высокопарной, ни дать ни взять Вельзевул¹ О. Генри, и в этом амплуа был не так уж плох.

— Ох, Валерочка, не спрашивай! Делай ты свои сапожки, не бери тяжести на душу!

— Зоя Владимировна! Я настаиваю на объяснениях, вы ведь мой учитель, в некотором роде творец моего успеха! — Вспомнив, в какого рода помещении они находятся, он смущенно добавил: — Былого успеха… И я не оставлю вас в беде ни при каких обстоятельствах!

— Господи, милый мой мальчик!

Зоя Владимировна испытывала столько жалости к этому «мальчику», что на глаза снова навернулись слезы. Да, в этом опустившемся человеке она видела того самого румяного мальчишку, сидевшего на ее уроках за первой партой и чистейшим голоском певшего со всем классом: «Союз нерушимый республик свободных…» И сейчас этот мальчик будто собирался отдать ей свою баночку, где он копил найденные на улице монетки.

— Ну же! В чем дело? Чем я могу вам помочь? Я сделаю все, что в моих скромных возможностях.

— Я ищу денег на ремонт телефона. Мне нужно две тысячи шестьсот рублей в долг, но Зиночка, как и я, на мели, а эта… эта… Тамара… просто негодяйка…

— Я знаю. Теть Зина вчера несла совершенно пустые пакеты из магазина. Это ужасно. А Тамара… всегда была такой…

Сапожнику очень хотелось оказать помощь пожилой соседке, но сам он был в положении банкротства. В душе его столкнулись героизм и алкоголизм.

Неожиданно для гостьи и себя самого «мальчик» полез под стол, занимавший половину будки. В голове его боролись полушария, одно из которых отвечало за совесть, второе — за своевременное потребление водки. Других функций мозг практически не выполнял вот уж лет тридцать.

«Отдай ей все, что у тебя завалялось! Спаси теть Зою!» — кричало первое.

«И остаться с кукишем?! — гадко скрипело второе. — Ну уж нет! Отдай половину! А лучше треть! Или вообще скажи, что денег нет!»

«Ну что ты, свинья такая! Второй матери своей деньги зажмешь? Из-за водки?!»

«Зажму, еще как зажму! Не разожмете!»

«И что, совесть не загрызет?»

«Подавится!»

«Деньги отдай, говорю!»

«Да ни в жизнь!»

Сапожник собрался было уже вылезти из-под стола и, извинившись, спровадить «творца своего успеха», но тут…

«А ведь Ванька когда-то за тебя перед старшеклассниками заступался… Потому что знал, что ты не свинья! И Маша с тобой на выпускном танцевала — поэтому! И сама Зоя Владимировна за тебя перед директором отдувалась, когда ты в драки лез. Потому что знала, что ты пионер, а не свин! По крайней мере, не был свином…»

Валера медленно обернулся к стоявшему у стены зеркалу. Увиденное его надломило. Розовый, чумазый, опухший, еще и на четвереньках, он и вправду напоминал свинью, нажравшуюся корней кормившего ее дуба. Голову пронзила жгучая боль, и второе полушарие, испустив надрывный хрип, замерло в молчании. Валера достал из нижнего ящика стола конверт и вытянул оттуда четыре купюры по тысяче рублей. Все, что у него скопилось за полмесяца. И все, что у него осталось с прошлого.

— Возьми, теть Зой. Прости, но это все, что есть.

Ему стало не по себе. Он понимал, что пустил свою жизнь под откос, в то время как все были готовы его толкнуть к свершениям и поддержать. А теперь не может своей дорогой теть Зое дать денег на телефон. Стыд… Позорище…

— Да ты что, Валерий?! Как я у тебя их возьму? Ты ж по миру пойдешь! — у нее перед глазами стояла пухлая детская ручка, протягивающая баночку с монетками.

— Теть Зоя, не обижай, разве я инвалид какой?! — Слова задели давно дремавшее достоинство сапожника. — Что я, здоровый мужик, и по миру пойду?! Ну уж нет! Бери, Зоя Владимировна, и если надумаешь возвращать — двери тебе не открою! Все, иди чинить телефон, и завтра я буду тебе на него звонить! И не из будки позвоню, а с завода! С работы новой! Ты мои слова попомни, теть Зоя!

Детская ручонка растворилась, и перед ней вырос мужчина. Неопрятный, жгущий перегаром, опустившийся, но мужчина! И она ни доли секунды не сомневалась, что завтра ей позвонят с мыльного завода, единственного действующего предприятия в городе.

— Спасиб…

— И никаких благодарностей! Все, сапожная будка закрыта! Прошу покинуть помещение!

Зоя Владимировна вышла и долго еще смотрела на закрытую дверь и занавешенное окошко.

Валерий взял в руки недопитую бутыль водки, поставил рюмку, налил туда своего эликсира и поднес ко рту. Ему стало противно. Не от водки — от себя. Рюмка полетела в стену, а бутылка разбилась об угол стола.

Услышав звуки бьющегося стекла, Зоя Владимировна поняла, что лучше ей сейчас идти в сервис, как сказал ей мужчина.

В будке стало тихо, затем послышалось:

— Алло, Львович? Место все еще вакантно?

* * *

Зоя Владимировна потерла экран своего старого телефона, зажала кнопку сбоку — и тот загорелся. Сердце старушки трепетало, когда две электронные руки соединились в рукопожатии. Нажав на иконку текстовых сообщений, она принялась тыкать в кнопки с буквами:

«Дорогие мои Ваня, Леночка, Дима и Сашенька! Как ваши дела? Надеюсь, вы здоровы и счастливы. Жду вашего приезда на новый год или хотя бы на мой день рождения! С любовью, ваша баба Зоя!»

Она нажала на зеленую кнопочку внизу экрана, и сообщение отправилось в Москву, на новый айфон Ивана Петровича.

Зоя Владимировна закрыла красной кнопочкой рамку сообщений и нажала на иконку «Галерея». Листая влево, она, совершенно счастливая, любовалась фотографиями мужа, сына и внуков, старых друзей. Через полчаса ее сморил глубокий старческий сон в кресле Петра Сергеевича, обнявшем ее так, как некогда обнимал ее сам хозяин дома.