Стихи
* * *
Сонно, зыбко и голос охрип,
Но к ногам моим лужи прибоем.
В голове полноводная Бзыбь
Размывает следы непокоя.
Сохранил ли свой нос кипарис?
Вдоль забора растет лавровишня?
Разум мой над Цандрыпшем повис,
Отрешенный, сухой, неподвижный.
* * *
Не хочется ни елок, ни огней
И ни глотка французского игристого,
А только чтоб закончилось скорей
Сражение, в котором я не выстоял.
Придет за мной косматый Карачун.
В один из дней на святочной неделе ли?
Но лучше пусть в Крещения канун —
Свой новый год не встречу в самом деле я.
* * *
Священно то место, где я к полудню глотаю смерть,
Где дряхлеет ротонда, приметы распада царят кругом,
Где слепящий луч на железном заборе играл и мерк,
Где хочу упасть в рыхлый снег и гнилую траву ничком.
Здесь брожу и пускаю носом то кровь, то дым,
Набиваю сухие мозоли по всей ширине стопы.
Старый парк считают уютным, я же вижу его пустым,
В пересохший пруд роняя невызревшие мольбы.
* * *
Все выноси из своей избы:
Сор, тряпье и скупую снедь,
Что так пестовал, но забыл
Сохранить и устал жалеть.
Все медали, звания и труды —
Они пеплом витают днесь.
Только крошки былой беды
Из души образуют взвесь.
Да и та развеется, точно рябь,
Схоронится в крещенский лед,
И тогда забудешь, насколько слаб
Ничего не знающий наперед.
* * *
Чередую брют и цинандали —
Белого так мало у меня,
Все святое с юностью забрали,
Ни гвоздем, ни словом не маня.
В день рожденья сладко утопиться
В море, но на то надежды нет,
Потому что крылья белой птицы
По тринадцать тысяч за билет.
Четыре письма к А. Д.
I
Желтели брюки от пыльцы, и трость стучала:
Так осень только в третий день брала начало.
И здесь не то что по воде — круги по камню,
А дождь как будто сам с собой боролся с явью.
Не летних дней тугая плоть, не смертный холод.
Не одолею толщу стен, сковавших город.
Гвоздичный дым цедить в туман — моя отрада.
Пока смолистых облаков ползет громада.
Идти навстречу к ноябрю не станет поздно,
Когда в размен уйдут года, дела и вёсны.
II
Все свое волшебство я растратила на тоску
По тебе, как всполоху последнему жизни сей.
Ничего звенящего и чудесного более не могу,
Хоть колы теши, предавай забвению иль убей.
Вполовину высохла, но и то еще не предел.
Руки теперь не годны ни сеять, ни жать, ни ткать.
Лишь единожды нас, счастливых, кто-то запечатлел,
Отразил небывалое — сходство и благодать.
Тем и жить теперь, что коснулось меня едва
Безнадежное, страшное чудо и кануло в полусвет.
Если ты просишь саван, то нужно готовить два
И не верить в чужие сказки, что смерти нет.
III
Меня окружают драконы из чугуна,
Сцена, колонны, сводчатый потолок,
Книги, выставки, драмы и битая плоть окна,
Развалюха-домик, который съедает мох.
Это все так прекрасно, чудно в своей гнильце:
И бульвар, и проспект, и даже рекламный щит.
Я пытаюсь забыть, но любая строка в конце
До краев тобою наполняется и молчит.
IV
Напророчили Иосиф и Борис,
Я им верю, кажется, в полверы,
Будто уготован главный приз
Снесшему чуму и две холеры.
Непривычно это слово — «хорошо»,
Если умираешь под березкой
Каждый год. И вот к тебе пришел
Новый с сундуками, как Морозко.
Даже в Йоль дни случились чудеса,
Беспросветье временно отбросив.
Пусть звенят и дальше голоса —
Пой, Борис, и вторь ему, Иосиф!
* * *
Посреди степи возведи маяк,
Камни по´том и кровью вымажи,
А потом ходи, как живой мертвяк,
Босиком по полыни выжженной.
И на что надеялся? Всеотец
Тебе счастья из боли выковал?
Ты давно здесь числишься как мертвец,
Метерлинк в переводе Быкова1.
Отпоет бедового Гамаюн,
Покружит и плюх на навершие.
И запишет вязью из бледных рун,
Что ты помер седым и бешеным.
1 Выполняет функции иноагента.
