Рассказ
«Здравствуйте!» — сколько разных ответов можно получить на это всем знакомое приветствие — как доброжелательных, так и злобных, раздражительных. За каждым таким обращением следует свой уникальный ответ, а за ответом стоит уникальная, ни на кого не похожая личность. И с каждым новым «Здравствуйте» личности становятся все разнообразней и удивительней.
— Здоров! — кричит румяный Руслан и уже начинает подводить руку, как самолет, набирающий скорость для взлета, к руке своего знакомого (и, наверное, друга) Эльдара.
— Здоров, здоров… — приветливо, но без улыбки отвечает большой, слегка упитанный Эльдар.
Они обнялись. Обнялись, будто бы совершали особенный, уже надоевший ритуал, а потому, хлопнув друг друга шершавыми ладонями по спинам, сразу же выпрямились. Руки в карманы, прямой взгляд, какие-то нервные, очевидно из-за холода, перетаптывания. Стесняться некого и нечего: эти деревья, окна, подъезд, каждый камень, каждая небрежно брошенная бутылка — все слишком хорошо им знакомо.
— Пошли отойдем, — сказал Руслан, хлопнув друга по руке и уже направляясь под козырек. — Ну что, как?
— Да нормально все, ниче… У вас как?
— Да тоже все хорошо, потихоньку.
Этот пинг-понг тоже часть ритуала: он разогревает разговор, который будет длиться весь день.
— Что, может, за семечками?
— Да я позову сейчас. Дамир! — так Эльдар, собрав ладони воронкой и подняв голову, позвал сына.
— Да ладно, пошли заскочим быстро.
Они ушли.
Свежие утренние улицы полнились народом — все куда-то торопились с целью провести там весь день. Надрывались моторами старые желтые маршрутки. Вот проехала одна и крышей чуть задела ветви небольшого, еще зеленого деревца. Все было в движении. Фитиль дня только-только разгорался, пламя его еще смаковало верхушку, лениво двигаясь к середине.
Выйдя из магазина, Руслан и Эльдар тут же принялись потрошить пачки семечек. Руслан запустил руку в свою пачку, вытащил семечку и сунул в рот.
— Вот горы… — он кивнул на высившиеся вдалеке вершины и добавил крепкое матерное словцо.
— Надо съездить как-нибудь, всей компанией посидеть, — сказал Эльдар.
— Да надо, надо, кто ж спорит…
Руслан немного огорчился. Горы казались уже не такими прекрасными.
Они встали на то же место около подъезда. Мимо проходили школьники, взрослые, проезжали машины. Потом друзья увидели сморщенную старушку — она ковыляла, неся два тяжелых пакета.
— Э! — произнес Руслан, вручил пачку семечек Эльдару и направился к старушке. — Здравствуйте, давайте помогу.
— Ой, помоги, пожалуйста… Фух…
Руслан аккуратно нагнулся, перехватил ручки пакетов и, держась рядом со старушкой, двинулся к остановке.
— Ты мне их там поставь, а в маршрутку я уж сама.
— Ага.
Руслан был чрезвычайно активным человеком. Первым шел разговаривать с депутатами, приезжавшими благоустраивать район, первым лез в драку разнимать, первым напивался на праздниках.
Тем временем Дамир, сын Эльдара, уже выходил из подъезда, таща на спине квадратный ранец. Мальчик и сам был весь какой-то угловатый — острые плечики пиджака, ровные брючные стрелки, туфли с тупыми носами. Так выглядели все школьники начальных классов, еще не знающие, что такое наглость и развязность.
— Что, уже? — спросил Эльдар.
— Да.
— Молодец, молодец. Это… в обиду себя не давай. Если что, как я учил — сразу в морду.
— Ага, — кивнул сын.
— Ну иди.
Тут же из соседней двери показались брат и сестра одного с Дамиром возраста, а из окна рядом выглянула их мама, Алена.
— Удачи, Арина, Саша!
— Пока, мам.
— Арин, постарайся, пожалуйста, диктант нормально написать. И за братом присмотри.
— Хорошо.
— Люблю вас! — сказала Алена и чмокнула губами, изображая поцелуй.
— Здоровьте, — поприветствовал детей возвратившийся от остановки Руслан. Потом поднял глаза на Алену. — Привет.
— Привет, — отозвалась она и покосилась на Эльдара.
— Здрасьте, — сказал он тогда.
— Здрасьте.
— Как дела, Алена? — спросил Руслан.
— Нормально, Руха. У вас как?
— Потихоньку. Ну давай.
— Давайте, — и она скрылась в глубине дома.
Там ее ждал с вопросом муж, доедавший завтрак.
— Это ты с кем?
— С Рухой и Эльдаром.
— А… — лоб у мужа собрался гармошкой, будто в тарелке перед ним лежала не половина яичницы, а нечто неприятное.
— Что? — спросила жена.
— Да ниче… Так… Противно.
— Теперь мне с ними не здороваться, если тебе противно?
— Да нет, нормально все.
— Они же вроде неплохие.
— Неплохие не ошивались бы здесь каждый день.
— Ну да, — покорно согласилась жена.
По дороге в школу у Дамира, Арины и задиристого Саши завязался разговор.
— Дамир, а где твой папа работает? — спросил Саша.
Немного подумав, тот ответил:
— Не знаю.
— А почему? Вот мой папа говорит: кто не работает, тот людям жизнь портит.
— Саша! — воскликнула Арина. Хоть она и была одного возраста с мальчишками, однако считала, что имеет право поучать и осаживать.
— А? — весело, как ни в чем не бывало отозвался Саша.
— Бэ!
Дальше шли молча. Саша все выискивал что-то узкими змеиными глазками, Арина смотрела под ноги, а Дамир спрашивал у себя: «Плохой мой папа или нет? Добрый он или злой?»
Додумывал это он уже в классе, отыскивая листок для самостоятельной работы. У всех, кроме него, на партах были листы, и Дамир окликнул сидящего впереди Сашу:
— Сашка, дай лист.
Вместе с Сашей повернулась и Арина.
— Нету, — сказал Саша.
— У меня тоже, — виновато прошептала Арина.
Когда учительница, охватывая взглядом кабинет, наткнулась на сидящего за пустой партой Дамира, она спросила:
— Где лист?
— Нету.
— Как нету? Тебе родители не в состоянии тетрадь купить?
Вопрос был задан настолько остро, что нельзя было не ответить:
— Не знаю.
— Значит, плохие у тебя родители. Дайте ему листик кто-нибудь.
С самым простым и в то же время надменным видом Саша вырвал из толстой тетради лист и, развернувшись, бросил его на парту Дамира.
— Вот, молодец, Саша. Пишем.
Из-под горечи, охватившей Дамира, прорывался с новой силой давешний вопрос: «Значит, все-таки плохой?»
Дело в том, что из родни у него были только папа да бабушка. Про маму мальчик слышал от отца немногое: «Она у тебя хорошая, очень. Скоро приедет». Из этих коротких искренних описаний Дамир рисовал разные образы мамы — как художник, стремящийся с каждым новым портретом все точнее изобразить только ему понятную черту характера. Но, к сожалению, этих, пусть и теплых, описаний было недостаточно.
Эльдар вообще никогда не говорил о жене плохо. Но район, как это часто бывает, полнился слухами.
Мы их оставим и вернемся под козырек, где все еще стояли два друга.
Со стороны магазина шла жена Руслана — она отвела сына в школу и вот возвращалась.
— Ты бы лучше так с сыном уроки делал, как семечки щелкаешь, — сказала мужу.
— Я что, знаю, как их учить? Я школу десять лет назад окончил. Там у него такие задачи, как будто их в академики готовят.
— Все понятно, — жена махнула рукой и скрылась в подъезде.
— Да че понятно-то?! Я, Эл, реально говорю! У них такое в учебниках напишут, что иди разбирайся.
— Ну да.
* * *
Фитиль дня догорал, на землю вместе с холодом опускался вечер. Это был один из прекрасных осенних вечеров, свежий, сверкавший звездами на небе. В домах начали загораться окна. Под окнами знакомого нам дома уже расставили стулья, накрыли стол: шумная толпа отдыхала. Здесь были и «плохие», и «хорошие», все одинаково выпивали и закусывали. Один Руслан делал это чуть живей прочих. Пели песни, слушали музыку. Этот маленький, пусть и без повода, праздник согревал одних и мешал другим — тем, кто остался дома.
Возвращавшийся с тренировки Дамир уже издалека высматривал папу. Он видел и Сашиного отца, и его маму, и Руслана, и многих других. Наконец наткнулся на своего родителя, развалившегося на просторном стуле. Уставший Дамир вяло обнял теплого и пахнущего водкой Эльдара. Тот крепко поцеловал сына в ответ, прижав его прохладную щеку к своим мокрым губам.
Дамир пошел домой, там его ждала бабушка. Но все никак не отпускал его новый, неожиданно родившийся из старого вопрос: «А кто плохой?» Мальчик решил спросить у бабушки. Усевшись рядом с ней на диване, он изложил все, что наболело за этот долгий день, и приготовился слушать. Но ответ бабушки был на удивление краток:
— А для всех по-разному, дорогой. Сама я в этом неученая, многого не понимаю.
Тоже ничего не поняв, Дамир почувствовал под собой что-то маленькое и твердое. Это была пятирублевая монета. Он принялся ее рассматривать. Потом подошел к столу и, высунув от усердия язык, попытался поставить ее на ребро. Орел-решка, орел-решка. Не получалось: монетка со звоном падала то на одну, то на другую сторону, как ни старайся. Казалось, невозможно поставить ее на это тонкое, неподатливое ребро.
Он бросил это занятие.
Скучно… Грустный взгляд Дамира принялся скользить по комнате в поисках чего-нибудь интересного. Остановился на подоконнике, где лапками кверху лежала муха. Еще сегодня утром она билась в стекло и мешала спать.
«Лежишь? — мысленно обратился к ней Дамир. — Ну лежи… Но лучше бы ты снова жужжала».
Доносившиеся из приоткрытой форточки крики, холод, вечерняя сосущая тоска — все это зародит в нем сострадание к мухе, которую сегодня утром он готов был прибить кулаком, а теперь жалел, жалел оттого, что не испытал этого чувства, когда она была жива.
«Теперь тебя некому пожалеть», — подумал Дамир, и детская чистая слеза покатилась по его щеке.
А крики и музыка все гуляли по району, гулким эхом отскакивая от стен.
