Рассказ
Рита смотрела на пустырь через окно своей хрущевки.
Всю Ритину двадцатилетнюю жизнь соседи пытались вырастить на пустыре деревья. Из грязи, по которой был размазан поздненоябрьский снег, торчали кривые палки-саженцы, штук пятнадцать. Кто-то навтыкал вокруг каждого из них деревянные доски. «Чтобы собаки не ссали», — сказала как-то Марина. Рита не видела, чтобы собаки ссали на саженцы, но почему-то никакие деревья у них за окном не приживались. Каждую весну соседи, в основном пожилые, выходили во двор, передавали друг другу распечатки из интернета, выкорчевывали старые палки и закапывали новые. Они верили, что на этот раз точно получится, но Рита знала, что саженцы снова засохнут, каждый из саженцев.
Рита слышала все, что происходило в прихожей. Сначала один мужской голос, потом второй. Говорили: «Соболезнуем вам», «Вашей утрате соболезнуем». И Марина, вся печальная, вздыхающая, отвечала: «Спасибо вам, спасибо». Потом закрутилась беседа, превратилась из медленной, рыхлой в тугую и звонкую. И вот Марина уже хохочет, мужчина просит «номерок». Марина, кажется, не возражает. Риту затошнило. Она сама не поняла от чего.
Рита посмотрела на раму, залепленную бумажным скотчем, поковыряла его ногтем-лопаткой. Повернула голову влево, затем вправо, оба раза получилось не очень, потому что чем дальше за спину пыталась заглянуть Рита, тем сильнее что-то кусалось у нее в животе. Рита закрыла глаза, развернулась и задрала голову. Когда глаза открылись, они могли смотреть только на люстру. Рита повела зрачками влево и увидела верх мебельной стенки. Скользнула по ее торцу, затем по стене к полу.
Прямо перед Ритой растягивалось большое, темное, прямоугольное, загромождающее всю комнату пятно, на которое она совсем не хотела смотреть. Но ей все равно придется, много раз придется. Рита решила, что будет проще сначала увидеть снизу. Она села на корточки, потом встала на руки, доползла до середины гостиной и легла на спину. Табуреточные прямоугольники из потемневших досок, коричневые козявки на них, металлические крепежи для ножек. Между двумя табуретками тянулся темно-бордовый велюр, по краям — что-то бутафорски золотое. Рита дышала, слушала дыхание, дышала. Привыкала.
— Ты что, больная?
В комнату зашла Марина, которая говорила о себе, что она эффектная женщина, на самом деле она так не считала, потому что у нее всегда что-то было лишним или ей чего-то недоставало, но мужчины, с которыми занималась сексом Марина, соглашались с тем, что она эффектная. Каждое утро Марина выдавливала лимон в кружку с водой и выпивала все залпом. Она не ела после шести. Сегодня, даже сегодня, она выдавила лимон и наверняка не собиралась есть вечером.
Ритин город был не большой, но и не маленький, такие города называют областными центрами. Он был не на севере и не на юге, а посерединке. В городе были кафе, барбершопы и даже два арт-кластера, но с покойниками здесь часто прощались дома. Район, где жила Рита, был первым панельным районом в городе, так что из ее дома, вероятно, вытряхнули много гробов. Рите было бы интересно узнать, сколько именно гробов вывалились из ее подъезда и остались ли от них ямки в стенах. Потому что втискивать гроб в узкое горло хрущевского подъезда очень нелегко, но для этого и существовали люди со специальным навыком заносить гробы в панельки.
Потом в квартиру набились родственники и соседи, кто-то даже плакал. Рите все-таки пришлось посмотреть на труп ее бабушки, и тогда она подумала, что такая конструкция, когда говорят «труп кого-то» или «чье-то тело», очень подходит, потому что от человека там ничего не остается, в гробу лежит предмет, принадлежавший человеку. Рита была рада, что все-таки заглянула в гроб, потому что теперь было легко думать, будто бабушка где-то не здесь, отдыхает, а это просто вещь, которой она владела.
На кухне пили водку. Как рано начали. Рита сидела на унитазе, просто на крышке, чтобы спрятаться. Даже оттуда она чувствовала запах колбасы. Ее лицо лежало в ладони, ладонь стала мокрой. Рита отлепила ее от лица и поняла, что это ее собственные слюни. Она вытерла руку о штаны.
Гроб вынесли те же мужчины, которым платила Марина, они ждали внизу. Микроавтобус и катафалк, где разместились Рита, Марина, еще несколько родственников и гроб, затрясся к кладбищу. Гроб опустили в яму. Сказали, что пора кидать землю. Бух. Бух. Бух. Почему земля стучит о крышку гроба так громко? Сломается ли крышка, когда ее совсем засыплют? Бам. Рита бросила свой комок земли. Что-то в животе снова начало кусать, хватать и скручивать. Ба-бах. Когда Рита была ребенком, в нее все время что-нибудь летело. Ударялось о ее ноги, живот, голову и попу.
Марина переехала назад к Ритиной бабушке через полгода после того, как родила Риту. Они жили втроем, бабушка работала, Марина не всегда, иногда они оставались вдвоем, и эти дни были худшими из Ритиных дней. Марина была очень меткой и могла попасть из другого конца комнаты. Книгой, пультом от телевизора, резиновой игрушкой. Когда Рита пошла в школу, Марина стала бить ее ремнем, скакалкой или электрическим шнуром. Входя в квартиру, бабушка сразу понимала, было или не было. Иногда спрашивала Риту: «Было?» Если Рита кивала, бабушка обнимала ее, всегда обнимала, целовала. Она много раз говорила с Мариной, ругала, угрожала. Но все закончилось само собой, навсегда, когда Рите исполнилось двенадцать лет. То есть не все, а только побои.
Поминки были в ресторане «Юрий», он считался хорошим местом для банкетов. Там еще отмечали свадьбы, потому что потолки были высокими, а стулья — белые с золотым. Столы сдвинули так, что получился один длинный. Встала какая-то чужая бабушка, взяла тремя пальцами маленькую рюмочку. Сказала, что покойная была доброй, щедрой, достойной женщиной. Рита соглашалась, но почему-то не плакала. Даже Марина терла под глазом своим гелевым маникюром, но Рита нет. Она подумала, что, может, в ее теле не хватает воды, и выпила полбутылки минералки. Не помогло. Потом все стали есть. Рита выпила еще воды.
— Ты должна съесть суп полностью, так принято, — сказала Марина.
— Ты забыла? Я же теперь ничего не ем.
— Хочешь, чтобы я тебя поуговаривала? Ты же знаешь, что не буду. — У Марины был голос как у гадалки, он, наверное, считался сексуальным.
Запах от супа был таким жирным, что Риту снова начало подташнивать. Этот запах, наверное, можно было взвесить, из него скатался бы шарик наподобие хлебного. Суп даже не пах, он испарялся вместе со всем жиром, маслом, куриной кожей. Рита отъехала от него на стуле и почувствовала, как в желудке плеснулась вода.
На следующий день Рита вернулась в магазин органической косметики, где она работала, дорогой и модный, из тех, где клиентам предлагают экологически чистый чай. Напарница попросила Риту сделать заварку для первых покупателей. Рита включила электрический чайник, а пока он разгонялся, присела на корточки. Щелкнула кнопка. Рита встала, поймала рукой стену, немного подышала. Насыпала в чайник какие-то травы, которые им говорили насыпать, и залила их кипятком. Про крышку забыла. Понесла в зал. Пол, потолок, касса, стеллажи стали перекатываться, крутиться вокруг Риты. Она вытянула руку, чтобы снова поймать что-нибудь вроде стены, но ничего не получилось. Рядом с Ритой оказалась напарница, Рита шагнула к ней, напарница завизжала, визг был таким неожиданным, что Рите показалось, будто он проткнул ей уши.
Скоро все успокоилось, и тогда Рита увидела, что она не закрыла чайник и что на полу сидит ее напарница с рукой, похожей на малиновый скраб для тела, который в магазине был помечен ярлыком «Новинка». От обожженной кожи пахло поминочным супом.
Бабушка умерла в день, когда этого никто не ждал. Марина, Рита и коллеги бабушки не ждали также, что она умрет в этом году или в следующем. Инсульт. На улице никто не подошел. Точнее, не сразу. Скорая ехала долго. Возраст, сами понимаете. Услышав новость, Марина заорала так, что к ним спустились соседи. Рита ушла из дома. Купила водки, но выбросила в урну. Ходила по дворам и гаражному кооперативу, мерзла. Когда вернулась, Марина лежала на диване и смотрела какое-то реалити-шоу. Смеялась.
После того как Рита ошпарила напарницу, им обеим дали выходной. Рите — потому что не восстановилась после похорон, а ее напарнице полагался короткий больничный. Утром Марина выдавила лимон сразу в две кружки и заставила Риту выпить воду вместе с ней. Сказала: «Ты должна жить дальше. Мертвых не вернешь. О похоронах больше ни слова». Рита выпила воду, всю выпила, а в конце ей в рот попала лимонная косточка. Рита сжала ее передними зубами, ощупала языком, она была гладкой, со складочкой, острой на одном конце и круглой на другом. Рита сжала зубы сильнее, и косточка раскололась. Рита стала жевать ее куски, прикладывать к каждому зубу, жевать, жевать, молотить, перетирать между задними зубами и передними. Рита закрыла глаза, челюсти продолжали танцевать, вместо косточки во рту уже была лимонная пыль. Появилось много, очень много слюны, жидкой, как обычная вода, не тягучей. Рита собрала слюной все, что было во рту, и плюнула в кружку.
— Ты нормальная вообще? — Марина заливала кипятком овсяные хлопья.
Рита сполоснула кружку, поставила ее вверх дном на полотенце, вернулась в комнату, легла. Она не спала, но под веками кружились спирали, росли цветы, текла вода, появлялись и исчезали лица, звери, дома.
— Собирайся, мы идем в кино, — сказала Марина, стоя в дверном проеме, почти накрашенная, почти одетая.
— Мам, ты что, какое кино?
Рита увидела, как стены, потолок, люстра и шкафы стекают вниз.
— Ты спорить со мной будешь?
Рита, конечно, спорить не стала. Она оделась и вышла из дома. По пути Марина сказала Рите, что та могла бы и накраситься, могла бы и понаряднее. Сказала, что ей стыдно с ней идти. Рита хотела что-то ответить, но поняла, что может заниматься только одним делом. Только идти. Если говорить, то стоя на месте.
Марина купила себе самый маленький стакан с соленым попкорном. Сказала: «Тебе же не предлагать, да?» Рита ничего не ответила, ей захотелось плакать, почему-то именно сейчас, не позавчера на похоронах, а сейчас. Это был четвертый день ее голодовки, четвертый, Марина об этом знала. Ей, кажется, просто не хотелось сдаваться первой. Марине хотелось победить.
Рита не поняла, о чем был фильм. Какие-то люди, что-то там в Париже, пистолет, секс, вертолет. Она часто закрывала глаза на несколько минут, потому что держать их открытыми было отдельным делом. Домой шли молча. Рита до сих пор чувствовала вкус лимонной косточки.
Наутро после смерти бабушки Марина проснулась и выдавила лимон в воду. Потом причесалась и накрасилась. Поехала в «Ритуальные услуги». Когда вернулась, увидела Риту, которая сидела на кухне — в пижаме, жирноволосая, собрав на животе большие складки, разбросавшая фантики от конфет по всему столу. Рита поставила перед собой бабушкину шкатулку, открыла, плакала. Брала пальцами сережку, цепочку, брошку. Ей хотелось положить бабушку в эти вещи, сделать их живыми, напылить сверху память о бабушке. Как она обнималась, какой кофе любила, а кофе она очень любила, что думала об Андрее Малахове, чем пахла ее пудра. Марина села рядом и тоже стала хватать бабушкины драгоценности, но так, будто пришла в ювелирный магазин. Оценивала, хмыкала, подносила камни поближе к лампе.
— А примерь! На средний палец, — Марина подцепила мизинцем кольцо с большим изумрудом.
Кольцо не налезло на средний палец. На указательный тоже. В середине безымянного застряло. Марина выдернула у Риты кольцо и насадила его на каждый из своих пальцев — так, чтобы Рита видела, насколько они тоньше.
Потом произошло что-то, что плохо помнили и Марина, и Рита. Стало очень громко, кричали оба горла, разлетались в стороны все четыре руки, что-то упало, что-то разбилось. Марина сказала Рите, что та жирная, страшная, ни на что не годная. Рита сказала Марине, что та самая ужасная мать из всех, каких видела Рита в своей жизни. Вали тогда из этой квартиры, сказала Марина. Это и моя квартира, сказала Рита. Ты умрешь одинокой толстой бабкой, хуже, чем моя мать, сказала Марина. Ты хочешь, чтобы я перестала есть? Не помешало бы! Тогда я больше ничего не буду есть. Да ты не сможешь!
Рита вернулась на работу, ее напарница тоже. Рита не чувствовала стыда, она вообще ничего такого не чувствовала, поэтому даже не подумала, что надо извиниться. Рита стала подносить этикетки совсем близко к лицу, чтобы смочь хоть что-то на них прочитать. Смогла проработать полдня, потом, перед перерывом, Рита читала этикетку на яблочном мыле, и в нос набилась вся его яблочность. Рита взяла пробник, обычный обмылок, и пошла с ним в туалет. Села на крышку унитаза и стала его лизать, этот пробник, яблочный обмылок, лизать, пока язык не стало жечь так, будто Рита опустила его в уксусную эссенцию.
На следующий день Марина сказала Рите что-то обычное, и Рита ее толкнула. Получилось не очень сильно, Марина только немного пошатнулась, но раньше Рита никогда никого не толкала.
На седьмой день без еды у Риты в голове все схлопнулось, все, что она видела, думала, чувствовала. Она упала прямо за кассой. Когда очнулась, отказалась от скорой помощи, села в такси и уехала домой. Уснула. Марины, к счастью, дома не было. Утром Рита вышла из комнаты, чтобы попить. Марина сидела за кухонным столом и спросила, надо ли что-нибудь Рите. Рита даже не поняла, что она имела в виду, и просто ушла.
Потом был сон и не сон. Рита открывала глаза и закрывала, а когда закрывала, падала в яму. С открытыми все было тусклое, с закрытыми — яркое. Рита видела, как плавает в стакане, совсем голая, а Марина хватает ее за голову, поднимает над водой и выжимает, а Рита внутри оказывается творожистой и желтой. Как бабушка берет кофейные зерна и забрасывает их себе в рот, зерна становятся изумрудами, потом бабушка сама зеленеет и ложится в гроб. Как гроб оказывается на столе, а внутри него — картошка фри и наггетсы, Рита тянет к гробу руки, но тут прибегают собаки и начинают хватать еду, рычать и показывать клыки. «Они же тут все зассут», — думает Рита, и собаки поднимают задние лапы. Как они с Мариной оказываются в больничной палате, начинают драться, царапать ногтями лица, себе и друг другу, потом Рита кусает Марину за плечо, и та оказывается вкусной, как вареная курица. Рита начинает жрать Марину, обгладывать ее пальцы, высасывать сок из ее суставов, а Марина смеется, смеется, смеется и называет Риту слабачкой. «Ты не можешь! Я говорила, что ты не сможешь!» — кричит Марина.
Стук в дверь. Рита открывает глаза, все снова серое. Серая Марина, в сером халате.
Ко мне сейчас придет друг, говорит Марина. Я не знала, что ты сегодня дома.
Не выходи пока, пожалуйста, ладно?
Я его быстро прогоню, просто не знала, что у тебя снова выходной.
А потом в больницу тебя отвезу, хорошо?
Марина закрыла дверь. Рита встала. Надела штаны, носки, толстовку. В прихожей — шапку, куртку, ботинки.
Вышла на улицу и поняла, что больше идти не может. Ей очень хотелось лечь. Ей нужно было лечь. Смогла пройти еще немного. Встала у стены. Увидела зеленый контейнер для строительного мусора. Конечно, туда кидали и другой мусор. Пакетный, из ведер, подтекающий.
Рита подошла к контейнеру. Встала на камень одной ногой, другую забросила внутрь. Влезла. Положила голову на круглый пакет. Возможно, вонючий, а может, и с чем-то сухим, Рита не чувствовала. После этого Рита уснула.
