РАССКАЗЫ
В ХВОСТЕ ПРЕЗИДЕНТСКОГО ПРЕСС-ПУЛА
I
Самолет будущего президента Республики Казахстан приземлился в небольшом аэропорту областного Актюбинска и медленно выруливал к ВИП-площадке. Встречающая кандидата местная знать собралась внутри аэропорта. Однако на залитую дождем и посадочными огнями площадку пока никто из встречающих не высовывался. Может, не поступили соответствующие указания, где встречать высокого гостя: снаружи или внутри. А может, просто оттягивали момент выхода на ледяной ноябрьский дождь и в слякоть из теплого, пропахшего кофе с коньяком банкетного зала. Актюбинск хоть и находится на западе республики, но удар холодов встречает вместе с северянами в сентябре.
У корреспондента республиканской газеты, сопровождавшего лидера в предвыборной поездке, выдался хороший шанс на эксклюзив. То есть, у меня выпала редкая возможность взять интервью у будущего президента прямо у трапа самолета. Можете со мной не кривить душой: мало у кого в республике были сомнения в будущей победе Назарбаева. Как все последние двадцать лет, он мощно шел напролом к своей цели, и никто в Казахстане не смог бы ему помешать.
Другие журналисты, как местные, так и приезжие, томились в здании аэропорта, сдерживаемые милицией.
Не успел я сделать несколько шагов по направлению к подъехавшему трапу президентского лайнера, как от здания аэропорта наперерез мне метнулась тень и материализовалась под проливным дождем в виде неброского штатского костюма и галстука – у гражданина средних лет, неярко выраженной национальности.
Гражданин предъявил в развернутом виде служебное удостоверение, мазнув мне по глазам каллиграфическими обрывками: «Управ… Ком..та … дарственной Без…сти». Я успел еще выхватить взглядом и воинское звание моего визави – «майор», – как он очень вежливо предложил пройти в здание аэропорта и «поговорить»:
– Скажите, вы сегодня выпивали? – задал вопрос майор госбезопасности, закончив изучать мое командировочное удостоверение. Убедившись, что лицо на фотографии в целом совпадает-таки с моим, он вернул «корочку» с золотистыми буквами «ПРЕССА», выдавленными на обложке.
–Да нет, в принципе, – смиренно отвечал я, стараясь по возможности не дышать в его сторону. – Так, с коллегой отметили удачную посадку. По чуть-чуть!
На самом деле, долетев из Алма-Аты на запад республики для освещения первой в истории Казахстана предвыборной кампании президента, мы с коллегой из казахской газеты отметили это дело бутылкой коньяка в гостиничном номере. А потом, ведомые вечным журналистским зудом, сломя голову бросились в аэропорт для эксклюзивного интервью.
Чудом проскочив кордон из местной милиции, понятное дело, друг друга сразу же потеряли. Но зато попали в дружеские руки людей в штатском. Их здесь, в ожидании высокого гостя, было великое множество.
– Мы, конечно, вас уже проверили, – слегка нравоучительно продолжил майор, – и ребята с «девятки» (управление КГБ по охране высших должностных лиц – К.Е.) подтвердили, что вы действительно наш товарищ и журналист. Так что, пожалуйста, идите и работайте, только сильно не «отмечайте» потом, лады?
Сам будущий президент и его свита с охраной уже спускались вниз по трапу затихшего лайнера. Несмотря на маленькое приключение, интервью у Назарбаева я все же взял. Как и хотел, прямо у трапа самолета. И переправил часом позже в Алма-Ату – в редакцию партийной газеты «Казахстанская Правда».
В «девятке» тогда вообще ребята подобрались неплохие. Высокие, подтянутые, спокойные и к нашему брату-журналисту не особо придирчивые. Правда, были они всегда на взводе, напряженным взглядом отслеживая «периметр» перед собой, «хозяином» и всеми остальными. Ну что поделать, такая у них работа.
Когда обстановка требовала, вежливые ребята прыгали, как говорится, с места в карьер, и лучше было на их пути не попадаться.
Однажды, в каком-то южном казахстанском городе, на встрече глав Центральноазиатских республик, случилась запарка. Неожиданно поменялся график поездки, и весь кортеж понесся, сломя голову, в противоположном направлении, оставив журналистов, все еще работающих в толпе местных горожан и чиновников. В суматохе не хватило места в машине охраны одному из «девяточников», и он, прыгнув в пустой автобус для прессы, лишь коротко бросил нашему водителю: Гони!
Спецкоры — целая группа — добирались потом на перекладных по незнакомой местности. Случались и другие казусы: вещи наши из автобуса выкидывали, а то и микрофоны и камеры телевизионщикам разбивали.
Короче, мы быстро поняли, кто в таких поездках главный, и не роптали.
Никто толком не знал тогда, в начале 90-х, что такое пресс-служба президента и как ей работать. Инструкций никаких не существовало, так как президентов в Союзе до Горбачева не было. В советское время тоже пресс-пулов на высшем уровне не собирали. А потому новая служба при президенте просто копировала американский и прочий западный опыт. И саму её стали называть на американский манер – пресс-пулом.
В тот, 1991 год, с президентом в его официальном самолете, арендованном у Аэрофлота, летали только собкоры российских и зарубежных газет. Мы же, местная и республиканская пресса, добирались до места назначения на чем придется, чаще всего – на случайных «крыльях» Аэрофлота, зарезервированных родной редакцией.
Впервые в президентском самолете отечественные и зарубежные журналисты полетели с главой государства лишь спустя год – в первый официальный визит в США в 1992 году. Причем на уровне главных редакторов. Так что от «Казправды» тогда в Америку летал наш Главный.
II
Пресс-секретарем в конце 1991 года у Назарбаева работал Сейтказы, или Серик, как мы его называли, Матаев. Он уже успел побыть собкором одной из московских газет и заместителем редактора в Караганде. А потому понимал работу журналистов тоньше окружавших президента чиновников из администрации. Казахстанских пресс-пуловцев он не баловал особенно эксклюзивными интервью. Но свою команду опекал как мог. И убеждал Назарбаева, как выгодно ему для поднятия имиджа брать с собой местных журналистов. Под началом Матаева я побывал не только в нескольких областях Казахстана, но и на встречах Назарбаева с другими лидерами стран СНГ: в Киеве, Минске и Ташкенте.
Среднего роста коренастый мужчина, с коротко подстриженным «бобриком» седых волос и умным цепким взглядом, был Сейтказы очень подвижен и порывист. Что выдавало в нем огромное нервное напряжение. Постоянно много курил.
Идея привлекать отечественных журналистов во внутренние и дальние поездки главы государства утвердилась в жизни именно благодаря Матаеву
Хотя приоритет, конечно же, отдавался зарубежным «акулам пера»: американской телерадиокомпании CBS, японской NHK, британской BBC, немецкому журналу «Шпигель» и газетам «Вашингтон Пост» и «Нью-Йорк Таймс». Особенно, если речь шла об эксклюзивном интервью или беседе «тет-а-тет» с президентом или членами его семьи.
Имидж Назарбаева как «отличного парня» тогда активно внедрялся за пределами Казахстана. Делалось это для приглашения к нам потенциальных инвесторов с обещанием, что только с этим лидером можно и нужно иметь дело. Казахстанской публике близко знать главу государства тогда не доверяли. Для большинства населения его имидж был – мудрый и застрахованный от ошибок «отец нации», – и что только при нем возможны мир, согласие и не начнется гражданская война.
Матаев мог и тост за столом, на двух языках, сказать проникновенный – о Шефе и судьбе республики. Да так, что слезы наворачивались у аппаратчиков из областей и аксакалов от журналистики.
Мог быть и резким до грубости. Особенно когда чувствовал, что возведенная между ним, пресс-секретарем президента, и всеми остальными дистанция панибратски нарушалась.
Благодаря образу, созданному пресс-секретарем, Назарбаев стал видеться народу не только как важный исторический деятель и ВИП-персона, но и как живой и самый «человечный» человек.
Тогда, в начале 90-х годов, Назарбаев, вместе с недоверием к прессе, старался избавиться и от других старых партийных привычек. Например, он хотел бросить курить, как рассказывал Сейтказы. Все же пару раз в поездке я видел президента с сигаретой. И «стрелял» он их у того же Матаева. Серик даже специальную пачку «Мальборо» всегда носил в кармане пиджака для таких случаев.
Или еще деталь. В окружении первого президента было принято называть его Шефом. Не «стариком» или «дедом», как Ельцина, а Шефом. Были в этом прозвище определенные пиетет и уважение: все-таки уже достаточно много лет Назарбаев руководил Казахстаном в качестве первого секретаря ЦК Компартии и председателя Кабмина.
Но что такое – «президент независимого государства» – не знал тогда в бывшем Союзе никто. Само слово пришло из западных образцов политического устройства. По старой партийно-советской привычке в адрес руководителя опять полилось много хвалебных речей, смешанных из традиционного восточного славословия, искреннего восхищения и далеко идущего расчета. Издавна здесь принято хвалить ханов, беков и визирей, секретарей обкомов партии, прочих сильных мира сего.
Порой невозможно разобрать, где же кончается истинное уважение и начинается продуманная лесть. Так что наслушались мы велеречивых тостов в той поездке по областям достаточно. Особенно в районных центрах, животноводческих хозяйствах и отдаленных совхозах, где аксакалы и районные начальники часами пели «осанну» «наимудрейшему» с домбрами или без. В Казахстане славословие было и есть часть политического лексикона.
Случались, правда, в предвыборной поездке развязные попытки встать с президентом «на короткую ногу». Начиная от панибратских приглашений и шуток до попыток чуть ли не обняться и расцеловаться. Сейтказы такого отношения к «патрону» не позволял и даже резко осадил одного местного начальника:
– Ты смотри, все же не с секретарем обкома разговариваешь!
Я был уверен, что Сейтказы Матаев стал первым пресс-секретарем Назарбаева. Оказалось – вторым. До него на этом месте, совсем недолго, поработал представитель Комитета по Телевидению и Радиовещанию.
А всего на должности пресс-секретаря за двадцать пять последних лет сменилось одиннадцать человек. Матаев ушел из пресс-службы в 1993 году. Но в казахстанской журналистике остался. Поработал главой Союза Журналистов Казахстана и Президентом Национального пресс-клуба. Устраивал пресс-конференции, подписывал петиции, выбивал правительственные гранты. Словом, как мог, помогал товарищам по журналистскому цеху.
Пару месяцев назад я не поверил своим ушам, когда узнал, что Серика обвиняют в воровстве больших денежных средств и неуплате налогов. Он даже был арестован и сидел под домашним арестом, а позже в тюрьме. Он на этой почве чуть не умер и чудом выжил.
Увы, это уже не первый случай в президентском окружении, когда вчерашних соратников и помощников вдруг обвиняют в тяжелейших грехах.
Для меня же Сейтказы и по сей день остается лучшим и наиболее профессиональным с журналистской точки зрения пресс-секретарем, работавшим с президентом.
III
Поздней осенью 1991 года кандидатами на пост первого казахстанского президента были трое: известный поэт Олжас Сулейменов, лидер националистов и диссидент Хасен Кожахметов (Кожа-Ахмет) и многолетний партийный работник Нурсултан Назарбаев. Вскоре поэт Сулейменов снял свою кандидатуру в пользу Назарбаева. А Центризбирком (ЦИК) Казахстана отказался регистрировать Кожахметова по причине недостаточного количества подписей в его поддержку.
Вряд ли кто-нибудь в республике сомневался, что Назарбаев победит на предстоящих выборах в декабре. Так и произошло – бывший партийный босс легко стал боссом выборным, набрав по разным данным от 96 до 98 процентов голосов.
Компьютеров тогда в редакции не было, Интернет еще не родился, и потому тексты из поездки я наговаривал по старинке – машинистке по телефону, а утром они уже были в газете. В состав первого президентского пресс-пула вошли ещё корреспонденты казахской официальной газеты «Егемен Казахстан» (Независимый Казахстан, – К.Е), республиканского телеграфного агентства, парламентской и молодежной газет. Обилие печатных изданий в сопроводительной поездке объяснялось тем, что кандидат и его аппарат хотели выиграть выборы «чисто». Да еще и создать положительный образ лидера нового rho` внутри страны и за ее пределами.
Несмотря на только что обретенную независимость, влияние «старшего брата» из Москвы продолжало ощущаться в политике и экономике. Вот и в предвыборную поездку вместе с казахстанскими журналистами отправились собкоры московских газет. От «Комсомольской правды» полетела Евгения Доцук, а от журнала «Огонек» Виктор Кияница.
Корреспондентов другой, когда-то ведущей центральной газеты «Правда», после разгона путча в августе 1991 года с последующим роспуском компартии, всерьез теперь не воспринимали. Особенно, когда сей хиреющий печатный орган перехватили коммунисты из российской компартии. По-моему, в Казахстане упразднили после этого даже и пост собкора.
И другого видного московского собственного корреспондента по Казахстану от газеты «Известия» – Владимира Ардаева – в предвыборную поездку не пригласили. Если не путаю, он в очередной раз написал что-то скандальное, и местные власти были на него обижены. Годами позже его даже предлагали из Казахстана «попросить», и в конце концов он перебрался из Алма-Аты в Москву. Я встречал Ардаева уже в конце 90-х в качестве обозревателя в московском корпункте британской BBC.
Доцук, несмотря на «звездный» статус особы, приближенной ко «двору» Назарбаева и лауреата всяческих премий, была человеком компанейским и остроумным. Она помогла журналистам скрасить унылый официоз первой предвыборной поездки. Все падали от смеха, когда за утреннем кофе Женя в лицах изображала, как вели себя подвыпившие начальники от журналистики или как к ней в номер ломился сильно подвыпивший чиновник. Сплочённой компанией присутствовали мы на многочисленных собраниях, встречах, концертах, сабантуях и пр., следуя за свитой президента. Но когда москвичей персонально звали в президентский самолет, остальная пресса догоняла их рейсами Аэрофлота.
К сожалению, Евгения рано ушла из жизни, оставив в журналистике яркий след публикациями в молодежной «Ленинской Смене», «Комсомолке», журнале «Парус». Известной она была уже когда я только начинал студентом-второкурсником.
IV
Вслед за Алма-Атинской 1991-го, встреча глав СНГ в Киеве весной 1992 года была первой в постсоветское время. Миллионы людей еще жили по инерции «как бы в Союзе». Солдаты, офицеры и генералы армий Содружества донашивали форму Советской Армии, а граждане СНГ пользовались рублями с ликом Ленина в магазинах и на рынках. В бывших союзных республиках только разворачивались приватизация госсобственности, реформа банков и другие процессы рыночной экономики.
Между тем, подписав договор в Беловежской Пуще о роспуске Союза, новоявленные управители весьма туманно представляли себе суть Содружества. Чтобы это прояснить, созвали встречу в верхах в Киеве, куда президент Назарбаев взял и свой пресс-пул, во главе с Матаевым.
На этот раз все журналисты полетели в столицу Украины на президентском самолете.
Как только утихли парады независимости и улеглась эйфория от только что полученных суверенитетов, стала яснее картина на постсоветской карте мира. И обозначился новый баланс сил.
Сидящие на нефти и других энергоносителях Россия, Казахстан и Азербайджан еще могли позволить себе быть более уверенными, чем их соседи по бывшему СССР, надеясь на высокие мировые цены на нефть и относительное благополучие в ближайшее время.
Туркмения, тоже символически сидевшая на богатых месторождениях газа, отгородилась от бывших партнеров по Союзу нейтралитетом и невмешательством. На деле они означали, прежде всего, невмешательство соседей в ее собственные дела. Стремительно развивался курс на обожествление первого руководителя, «человека-солнце» Ниязова. Аналогичный, только более скрытый, процесс пошел в Узбекистане.
Республики поменьше и победнее, без сырьевой базы и энергоносителей: Белоруссия, Киргизия, Армения и Грузия, напротив, пытались теперь примкнуть к любому союзу, чтобы выжить и сохранить хотя бы подобие прежней жизни.
Молдова и Таджикистан судорожно и безуспешно старались вылезти из быстро разгорающихся межнациональных конфликтов и войн. Такой же неспокойной была и обстановка на границе Армении и Азербайджана.
Своенравная Украина уже окончательно повернулась лицом на Запад, в Европу и НАТО, всячески отмежевываясь от России и прочих восточных соседей. Ну а прибалтийские республики, выйдя из СССР, вообще теперь на всех плевать хотели и могли подобные встречи просто проигнорировать. Без всяких объяснений.
Между тем, изображать, что все наладится само собой, руководители республик уже не могли. И проблемы суверенитета и независимости, наспех решенные, перекрывались более злободневными – экономическими.
Как поделить ядерное оружие? Нужна ли Содружеству общая армия (банк, суд)? Как выгодно поменять газ и нефть у соседей на продукты? Нужны ли въездные визы или таможенный контроль на границах бывших союзных государств?
Как решались эти вопросы – мы уже знаем. В том же году пресс-служба отметилась на аналогичных встречах в Минске и Ташкенте.
В столице Узбекистана, во время заключительного заседания, когда пресса томилась в конференц-зале, вдруг произошло небольшое землетрясение. Журналисты и чиновники рванули на выход, но нам объяснили, что, мол, волноваться не стоит. Такие толчки – дело обычное. Бывает, что и по нескольку раз в день.
В Киеве, в ожидании результатов очередного совещания, мы собирались в баре гостиницы и общались в смешанной журналисткой тусовке. Слушали последние байки, новости и анекдоты от коллег по перу и микрофону. Обозреватель Пархоменко из Москвы знал всегда чуточку больше, чем все остальные.
С нашим президентом не общались вплоть до отлета домой. Зато увидели вблизи лидеров СНГ и смело строили прогнозы: под каким градусом выйдет к журналистам вечером Ельцин, появится вообще или нет Кравчук, поздороваются ли за руку друг с другом армянский и азербайджанский лидеры…
Подобные саммиты позволяли нам, представителям государственной и независимой прессы разных стран, вволю пообщаться с коллегами, обменяться не только слухами, но и опытом. Все началось там, в Киеве.
Там даже информационный ландшафт был интересен. Киев после Беловежских соглашений нарочито шёл своим путем, вразрез с тем, чего ожидали остальные страны. Казалось, всё делает, чтобы подчеркнуть свою «незалежность».
А за окном, на Михайловской площади, перед дворцом, где заседали президенты, с утра до ночи, продолжала шуметь многоголосая rnko` киевлян, протестующих против самой идеи нового Содружества. Поразило количество лозунгов и всяческих листовок, расклеенных по городу.
Как только не издевались местные остряки-журналисты над встречей президентов! В основном доминировали темы родов и секса.
«Все, кто любит секс и не любит СНГ, – приходите завтра на площадь в 9 часов, – взывала одна из листовок. – Какой может быть секс в условиях СНГ? СНГ – это почти что СПИД и даже хуже».
Ей вторила карикатура в городской киевской газете, изображавшая узнаваемых «докторов» – Ельцина, Акаева и других президентов у детской коляски, – «СНГ: лечить или пусть живет?» А другая газета, украинская националистическая, обыграла по-своему украинскую аббревиатуру СНД, превратив его в лозунг «Смерть Незаконнорожденному Детине»!
В целом было видно, что киевляне новоявленному постсоветскому содружеству отнюдь не рады и видят в подобных встречах очередную попытку надеть на них ярмо соглашений и обязательств, которые им исполнять совершенно не хотелось.
На протяжении всей недели, пока шла встреча, полицейские кордоны круглосуточно следили за скоплениями толпы на площади, оцепленной местным ОМОНом. Но, тем не менее, скандирование, свист и песни не замолкали на Михайловской до поздней ночи.
Традиции Майдана зарождались в столице Украины уже тогда, весной 1992-го.
V
Моя последняя поездка в президентской команде состоялась летом 1992-го – на подписание договора между Казахстаном и Узбекистаном. В городе Джамбуле, или как он теперь называется, Жамбыл, что на юге Казахстана, стояла удушающая жара. Плюс озверелые и абсолютно беспощадные комары, не дававшие спать ночами в душной гостинице.
Однако наутро мы попали в чудо-оазис за городом: чистый и мягкий воздух, полное отсутствие комаров и освежающий вечерний бриз. Райское место было приготовлено властями специально для высоких гостей. Разместили всех в отдельных шатрах, отдельно для прессы, охраны и членов президентских администраций.
К вечеру присутствующие всех рангов практически перепились, как это часто бывает на подобных мероприятиях. Если ребята из охраны, по роду своей работы, просто цедили минералку, то в шатрах для прессы и администрации дым стоял коромыслом.
Речи, тосты и славословия на казахском и русском языках сменялись еще более восторженными – на узбекском. Водка и коньяк лились рекой. Появились и пострадавшие, учитывая жару и количество употреблённого. Было очень нехорошо одному из пожилых начальников телеграфного агентства, немолодому господину в возрасте за шестьдесят.
В подобных поездках железное здоровье необходимо не только ребятам из «девятки». Чтобы уцелеть после бесконечных суматошных переездов, где тебя запросто могут потерять и забыть, нужны были еще крепкий желудок и стальная печень. Чтобы выжить после «отмечаний».
Нашего президента, к слову, я никогда потерявшим форму в таких поездках не видел. Он, вроде, пригубливал и закусывал, но всегда был собран.
Был момент, когда после обильного застолья он уехал. И на церемонию с национальными гимнами двух республик остались наш премьер и узбекский президент. Последний держался молодцом, да еще и рядом стоящего нашего премьера поддерживал. Настолько невозмутимо держался он и до, и после неофициальной части встречи в верхах.
– Силен, однако, – с уважением подумал я про главу соседнего государства.
Поздно ночью перелетели из Жамбыла в соседний Тараз.
–Ты кто такой! — орал на меня какой-то чиновник из президентской администрации после того, как я отказался нести за ним его чемодан. – Да ты вообще знаешь, кто я?!
Мой отказ привел его в такую ярость, что пилотам пришлось его даже сдерживать.
Растрепанный и распаленный, он стал рваться ко мне с угрозами:
– Да ты знаешь, что я могу с тобой сделать?
–Действительно, что? – подумал я тогда – А вдруг он позвонит и пожалуется моему главному редактору?
…Я на минуту с ужасом представил, как в редакцию приходит письмо на гербовой бумаге из администрации Президента РК с жалобой на их корреспондента. За то, что я ничтоже сумняшеся позволил себе подобную дерзость и неуважение по отношению к лучшим людям страны. И как меня за это обсуждают на заседании редколлегии мои товарищи и в наказание лишают очередной зарплаты или даже премии. А мой главный редактор, раздраженно перекладывая бумаги на столе, бросает мне, что от меня он такого не ожидал…
Назавтра чиновника как подменили. Теперь уже он заглядывал мне в глаза, шутил подобострастно и все норовил показать, как он ко мне расположен. Просил звонить, если будут проблемы.
… Дались им эти чемоданы! Помню, в бытность мою студентом, наш декан тоже пытался меня напрячь, чтобы тащить его тяжеленный баул из автобуса в коттедж студенческого городка на озере Иссык-Куль. И так же сердился он и обижался на меня, когда я наотрез отказывался…
А после той поездки меня в пресс-пул приглашать перестали. Может, и без чемоданов не обошлось.
В том же году возле здания Верховного Совета в Алма-Ате собралась демонстрация в защиту казахского языка. Подобные демонстрации были в то время делом привычным, ибо тема очень злободневна. Но, как часто бывало, разговор о равноправии языков скатился в несколько иную плоскость. И среди собравшихся нашлось немало молодых и не очень людей, размахивающих плакатами и скандирующих: «Чемодан, вокзал, Россия». Наша газета дала по поводу этих лозунгов довольно резкую заметку, вышедшую за моей подписью.
Уже на следующий день главный редактор получил не менее резкий нагоняй из администрации Президента за разжигание межнациональных страстей. Думаю, что это и послужило поводом, чтобы меня из президентского пресс-пула убрать. Как не соответствующего духу времени. Кстати, в том же году ушел из пресс-службы президента и Серик (Сейтказы) Матаев. «Романтическая» пора становления пресс-службы в Казахстане закончилась. Новое время требовало новых героев.
Лишь полгода спустя мне удалось слетать в Санкт-Петербург на парламентскую ассамблею стран СНГ – уже в составе команды журналистов Верховного Совета. Вел совещание, на правах хозяина, российский спикер Хасбулатов, а нашу делегацию возглавлял председатель ВС республики Абдильдин.
С прессой общаться наш престарелый спикер любил, да и летели мы все в одном самолете. С интервью и обсуждением политических моментов со спикером и коллегами проблем в ту поездку не было.
А уже через несколько месяцев в Москве танки расстреляли здание Верховного Совета, и в странах СНГ, включая Казахстан, началась qnbepxemmn другая эпоха.
Август 2016
ДОРОГА К МЕЧТЕ, ИЛИ ЕСТЬ ЛИ В США КУМОВСТВО?
I
Моя трудовая американская биография началась, когда мне уже было за тридцать.
Только что родился сын, и нужно было пополнять бюджет семьи. Да и возиться дома с кричащим круглосуточно младенцем не очень-то хотелось. Жена находилась в послеродовой депрессии и занималась собой и ребенком.
К тому же, говорил я себе, не отдыхать же сюда приехал.
В стране, из которой недавно переселился, к тридцати своим годам отработал последних десять лет. Занимал не последнее место в своей профессии журналиста. Надеюсь, не в силу чьей-то помощи.
Обзавелся полезными связями и знакомствами. Помогая кому-то пристроить «очень умного джигита» или «талантливую девчонку», я свято соблюдал главный постулат позднего социализма: ты – мне, я – тебе.
Этот принцип пережил и социализм, и дикий рынок, последовавший за ним. Обычно услуги возвращались ко мне добром, так как помогая кому-то, я знал, что когда-нибудь помогут и мне. Так и происходило.
Здесь же, в Америке, мои иллюзорные надежды на подобное существование разбились вдребезги сразу. Хоть и говорили, что чем-то канувший в Лету Союз и Штаты были похожи, я категорически это отрицаю. Нет, не были мы похожи ничем!
Первые месяца два я просто просидел дома, фигурально вися у работающей жены-американки на шее. Отец ее, мой тесть, тогда работал перед выходом на пенсию, был на подъеме, занимая высокий пост вице-президента большой железнодорожной компании.
Однако, ни он, ни жена моя о том, чтобы помочь мне с трудоустройством, никогда не заикались. Как говорится, зять – любит взять.
Старые знакомые-иммигранты, наоборот, всячески подкалывали меня тем, что «у тебя-то с женой-госслужащей проблем с работой не будет!». Что действовало на меня, измученного бездельем, безденежьем и безработицей, до того угнетающе, что я все эти отношения прекратил.
В одну из бессонных ночей меня осенило: не принято у них, американцев, помогать друг другу, будь ты родственник, жених или самый лучший друг! Как это принято у нас: русских, казахов, украинцев, узбеков и других жителей бывшего СССР.
Когда жена рассказала, что отец ее, свою родную дочь, даже на бесплатную стажировку в компанию отказался взять после университета, моя уверенность еще раз подтвердилась. В стране победившего капитализма – каждый сам за себя. Без всяких исключений. Это была моя первая усвоенная здесь истина.
Вскоре, еще не приступая к общественно-полезному труду, я выяснил для себя и вторую, тоже очень важную. Все прошлые регалии, звания, медали и должности здесь никого не интересуют. Это работает и в отношении наших иммигрантов, за очень редким исключением.
Если ваша фамилия не Шостакович, Бродский или Солженицын, то придется начинать на той же стартовой площадке, где начинают все выпускники американских средних школ.
Я не раз убеждался, как параллельно мы, иммигранты и американские вчерашние старшеклассники идем по жизни на пути к щедро рекламируемой мечте ноздря в ноздрю. Даже сидим в одних очередях за получением номеров социального страхования, пособий по безработице, водительских прав и так далее.
– Русские? Наши лучшие клиенты! – улыбкой встретила меня пожилая сотрудница офиса социального страхования. Истолковав мой взгляд как немой вопрос, начала объяснять, разгибая (а не загибая пальцы, как у нас), перечисляя:
– Русские всегда приходят на интервью за полчаса до назначенного времени и никогда не опаздывают.
– Приносят все необходимые документы и даже больше чем надо, – продолжила она. – Наши-то, местные, обязательно какую-нибудь бумажку да забудут. Да и заполнены у вас все формы аккуратненько.
– И, наконец, – сотрудница местного собеса разогнула последний палец, – вы всегда такие вежливые и никогда не спорите с властями. Ну просто идеальные клиенты! – лучезарной улыбкой опять одарила она, выписывая мне номер социального страхования.
Знала бы эта дружелюбная американка, какие огонь, воду и медные трубы прошли мы все в Союзе, в разных ЖЭКах и ОВИРах. Когда из-за одной неправильно поставленной подписи или запятой советские чиновники заставляли нас снова и снова заполнять бумажки сначала.
II
Мое первое место американской работы – безо всякой протекции – состоялось в местном баре с символическим названием «Последний шанс» (The Last Chance). За исключением того, что для меня это был шанс первый. И работали вместе со мной немало выпускников средних школ.
Позиция официанта или посудомойщика-уборщика посуды (dishwasher-bas boy, – К.Е.) – наиболее распространенная среди молодых американцев стартовая ступенька будущей карьеры. Ничего зазорного не видят будущие юристы, адвокаты и президенты в том, чтобы по вечерам, несколько дней в неделю, таскать коробку с грязной посудой на кухню, загружать ее в посудомойку и вытирать оставшиеся за кем-то пивные остатки на потёртых столах.
Никаких рекомендаций и интервью для такой работы не требуется. Хозяин заведения посмотрит на тебя мимоходом, перемолвится парой слов и быстро определит, подходишь ты ему или нет. Часто объявления о том, что требуется официант или посудомойка печатаются в местной газете или наклеены прямо на дверях бара или ресторана.
В конце 90-х с работой в США не было проблем, как сейчас. Особенно с малоквалифицированной и малооплачиваемой. Экономика США была на подъеме, и малый бизнес, включая ресторанный, процветал вовсю.
В то время подсобные рабочие и прочие любители физического труда необходимы были во многих барах, ресторанах и магазинах. Можно было зайти, буквально с улицы, и через час уже получить работу.
Хотя редко кто оставался здесь больше года, а тем более двух. Студентам почасовая, пусть даже минимальная оплата, а особенно чаевые (не подотчетные налоговой инспекции) очень помогали платить за аренду жилья и машины. Были и такие, кто из официанта вырастал до должности менеджера по залу, а то и получал свою долю в бизнесе, оставаясь надолго и зарабатывая уже гораздо более серьезные деньги.
Последний пункт ко мне не относился совсем. Да и для позиции официанта был я немного староват и недостаточно хорошо владел английским языком. Клиенты, особенно подвыпившие, говорили невнятно, а исполнения ожидали сиюминутного. Что поделать – клиент всегда прав.
Определили меня на кухню в посудомойки и уборщиком столов. Работа не пыльная. Но мокрая и пахучая. Пожилой черный мужик, по имени Вес (от Wesley, – К.Е), весь в татуировках, с бритым наголо черепом и постоянно курящий ментоловый Cool, научил меня в два приема загружать машину и правильно убирать столы.
На мой вопрос он объяснил, что неубранный или плохо, наспех убранный стол не отдадут новым клиентам. А значит, создадутся очереди, и «патроны», как их еще называют, будут раздражаться. И кто знает, может, не придут сюда опять. Что есть худшая новость для любого хозяина подобных заведений. А потому – убрать стол от посуды и объедков и привести его в товарный вид необходимо как можно скорее. И правильно.
– Если хочешь знать, это даже искусство, – поучал меня Вес, укладывая в аккуратные ряды грязные стаканы, ложки и тарелки. – Поверь, ты не хочешь грохнуться где-нибудь в зале с этой коробкой и побить все тарелки. Так у тебя и зарплаты не хватит рассчитаться.
Да и лучше сделать один-два похода на кухню и загрузить ящик правильно!
Искусству загружать машину и коробки с грязной посудой я научился за неделю. Еще одна ушла на умение балансировать с коробкой, набитой посудой, в переполненном зале. А уже в начале третьей недели Вес милостиво оставлял меня одного в посудомоечной, отправляясь на продолжительные перекуры.
Работал я неполный рабочий день (т.н. part time, – К.Е.), обычно с шести вечера до двух-трех часов ночи. Платили мне минимальную заработную плату, меньше шести долларов в час. Еще двадцатку-другую я получал чаевыми. Вернее, получали их официанты, работающие со мной в смену, а потом делились в отношении три к одному. То есть, себе брали три-четыре доллара из пяти, оставляя мне один-два.
Во времена больших пивных праздников или футбольных матчей народ в бар валил без передышки. В те вечера моя выручка достигала тридцати-сорока долларов за смену. Что до сих пор считается очень неплохим заработком. Те же официанты делали на столах своих постоянных клиентов за вечер сотню баксов, а то и больше. Но им нужно было и поговорить с клиентами, посмеяться и т.д. Я же молча прибегал к опустевшему столу, быстро загружал коробку несвежей посудой, вытирал стол насухо и так же быстро исчезал на кухне. Все мои контакты с клиентами сводились к нулю.
Постепенно, несмотря на ломоту в теле и общую усталость, я в ночную жизнь втянулся. Однако тут начались размолвки дома. Какой супруге понравится, когда муж, он же и молодой отец, приходит с работы далеко за полночь, мокрый и вонючий от вытертого за вечер пива! И не только вытертого.
В качестве бонуса каждому из официантов, поваров и посудомойщиков полагался один бесплатный «дринк» после окончания работы. Так и сидели мы еще полчасика после закрытия, потягивая какой-нибудь «Blue Moon” или “Miller light”.
Можно было выпить и больше, но уже за свои. Поэтому, чтобы не спиться совсем и не разрушить молодую семью в самом ее начале, я работу в том баре скоро оставил. Пройдя свое «боевое» крещение, пивом и чаевыми.
III
Подобные интеллектуальные работы, типа грузчика в винно-водочном или кассира-распаковщика в свечном магазине, длились недолго, так как обе достались как временные, пока постоянные работники болели или догуливали отпуска.
В свечном магазине я даже научился выбивать чеки на кассе и правильно давать сдачу покупателям (cash register, – К.Е.). Немного интереснее, чем таскать тяжести до одури. Но запах свечей всех сортов и размеров доводил до тошноты и головокружения.
Вся одежда моя, и не только рабочая, пропиталась насквозь сладковатым запахом декоративных свечей, несмотря на ежедневную стирку. Вскоре запах стал преследовать меня повсюду, даже во сне, и я был рад, когда вышел из отпуска работник, которого я замещал.
К тому времени, продолжая свое заочное соревнование с американскими старшеклассниками, я усвоил еще один урок местного трудоустройства. Только низкие по оплате должности можно было получить, что говорится, с улицы. Если желаешь работу почище – в офисе и за более высокую плату, то необходимо освоить более «научный» подход.
В первую очередь, составить резюме или краткую производственную характеристику для потенциального работодателя. Неплохо бы и тесты кое-какие пройти, например, количество печатных знаков в минуту на машинке или компьютере, знание офисных компьютерных программ (Microsoft Word, Excel и т.д. – K.E), знание английского языка (TOEFL, – К.Е.) и прочие навыки.
Такую помощь мне могли оказать только в одном величайшем изобретении капитализма – временном агентстве по трудоустройству (Temporary Agencies или Temp. Agency, – К.Е.), которое есть в каждом населенном пункте США. Рассчитано оно как раз на вчерашних выпускников школ, студентов вузов, вышедших из декрета женщин и недавних иммигрантов типа меня.
Хотя с первой попытки получилось не так уж просто. Вернее, совсем не получилось. Хозяйка агентства – совсем молодая девчонка, много младше меня, тем не менее очень неодобрительно просмотрела мои компьютерные и печатные тесты и лишь обещала позвонить. Если кто-нибудь заинтересуется.
Во втором агентстве меня ожидал, как говорят любители азартных игр, джек-пот. Мой ангел-хранитель, белокурая женщина по имени Мелба, не только помогла мне с составлением резюме, пока коротким, но даже отпечатала несколько экземпляров для меня и будущих работодателей.
Она же обещала связаться с коллегой из такого же агентства в неподалеку лежащем городке и узнать, нет ли чего-нибудь для меня там. На многое я не претендовал, но все-таки офисный опыт у меня кое-какой был. Тем более искали работника на неделю.
– Всякое может быть, – обнадеживала меня Мелба, – я сама на этой работе уже пятнадцать лет, а пришла так же, как ты сегодня, как временный работник.
После долгих ожиданий мне предложили место в офисе по аренде квартир. Там как раз подыскивали человека, способного внятно отвечать по телефону и на своей машине покатать по комплексу и показать потенциальным арендаторам их будущую обитель. Искали предпочтительно девушку или женщину, но, на худой конец, готовы были взять и меня.
– Постарайся понравиться и закрепиться, – подбадривала Мелба, – а потом они тебя сами найдут.
Платили в офисе в два раза больше, чем в баре, и в три – в свечном магазине. Да и к рубашке с галстуком я более привычен, чем к фартуку продавца или резиновым рукавицам мойщика посуды.
Так что, вроде, по этой отвесной лестнице я поднялся на одну ступеньку выше.
IV
В конце дня меня отозвала в сторону помощник менеджера квартирного комплекса Сесилия, чернокожая американка лет сорока пяти, с копной жестких волос «а ля Джаннет Джэксон».
– Слушай, парень, – заговорщически понизила голос она, – ты, давай, поосторожнее, ОК?
За что я уважаю афроамериканских женщин, так это за их прямоту. Они не ходят вокруг да около, как их белые коллеги, измученные политкорректностью. Поэтому я хоть и напрягся слегка, но не обиделся и дал ей высказаться.
– Ты возил недавно даму на осмотр однокомнатной? – спросила Сесилия тоном опытного следователя.
Я только что показывал престарелой миссис Питинголо комплекс новых домов, могущих ее заинтересовать. Божий одуванчик с седыми кудряшками, трясущимися, как игрушки на новогодней елке, всю дорогу развлекала меня рассказами о своей семье, пока я возил ее на своей машине из одной съемной квартиры в другую. Под конец поездки она долго прощалась, называя меня «Mister Nice Guy».
– Возил, возил, – утвердительно продолжала Сесилия. – Да еще усадил на пассажирское место рядом с собой, а не на заднее. Как положено по инструкции.
– Какой инструкции? – выдохнул я, вспоминая про седые трясущиеся кудряшки.
Терпеливо, как с недоразвитым ребенком, моя коллега продолжала укоризненно качать головой.
– А что случится, если она скажет, что ты к ней приставал? – не отставала Сесилия.
– К кому? – продолжал тупить я, не в силах забыть про качающиеся на елке новогодние игрушки.
– У нас клиенты разные бывают, – зловеще и даже с некоторым осуждением сказала Сесилия. – В прошлом году Джона из-за этого как раз и попросили.
Мои милые американцы! Придумавшие такое невинное развлечение на работе, как «сексуальное домогательство» (sexual harassment, – К.Е), согласно которому, коллегу или клиента противоположного пола нельзя было не то что тронуть пальцем, но и даже посмотреть неподобающе в ее сторону.
Сколько карьер было разбито на этой почве! А сколько судебных процессов с неустойкой проведено и еще предстоит!
Видя мое недоумение, переходящее в стыд, как будто я действительно держал в голове черные мысли насчет несчастной госпожи Питинголо, Сесилия сменила гнев на милость:
– Я тебе просто хочу помочь, как нельзя делать. Для твоей же пользы. Мы все здесь как-бы friends и должны помогать друг другу. Так что впредь сажай клиентов только на заднее сиденье и в одиночку пустые квартиры не показывай! Хоть меня позови!
Заверив Сесилию, что мы с ней очень даже cool, я подумал, снимая опостылевший за день галстук, о том, как нелегко все-таки зарабатывать свой хлеб. Даже здесь – на цветущих нивах капитализма!
V
Наконец, после месяцев проб и ошибок, зерна моих первых трудовых достижений в виде резюме, составленных аккуратной Мелбой, проросли-таки наружу.
И в один прекрасный вечер мне позвонили и предложили постоянную работу. Там, где я проработал больше полугода! Как когда-то в школьных начальных классах, дружить с девчонкой больше месяца считалось очень долгим периодом. А уж пары, «ходящие» по полгода, вообще просто-таки обязаны были после выпускного бала пожениться!
Уже стало казаться мне, что моя американская мечта очень скоро воплотится в новый дом, машину и внушительный счет в банке. Хотя предлагали всего лишь место русскоязычного телефонного оператора в только что созданной компании «Звездные технологии» или коротко «Startec”.
Находилось, правда это «звездное» местечко неблизко, в соседнем графстве, что примерно в часе езды на машине. Да и платили всего восемь долларов в час, что лишь немного больше минимальной заработной платы. Зато можно было бесплатно позвонить раз в неделю друзьям или родственникам куда-нибудь в Алма-Ату.
Работа была отчасти на русском языке и постоянная. Суть ее заключалась в телефонном соединении иммигрантов из бывшего Союза, живущих в США, с их родственниками из Украины, России, Казахстана и других республик. За довольно смешную цену: что-то около семидесяти центов в минуту.
Работал я по сменам, в дневную и вечернюю, примерно часов шесть-семь в день. Приходилось иногда возвращаться за полночь. И даже однажды выйти на работу рано утром после новогодней ночи.
Компьютерные программы, используемые нашей компанией для короткого воссоединения родственников по обе стороны океана, были достаточно просты. Звонят тебе, скажем, наши клиенты из Нью-Йорка и дают телефон в Киеве или Москве.
Ты набираешь искомый номер, нажимаешь клавишу в компьютере и – вперед! При желании мы могли, используя технику, слушать то, о чем наши абоненты разговаривают. Но нужды в том не было, да и клиенты поджимали непрерывными звонками.
В свою очередь, наше начальство постоянно слушало нас, операторов, проверяя достаточно ли вежливо и профессионально мы разговариваем с клиентами. И не только русскоязычных телефонистов, но и работавших в компании китайцев, корейцев, индусов, арабов и других. Кстати, и сам «Startec» основали выходцы из Индии, чей офис располагался прямо за нашими спинами.
Быть постоянно вежливыми с клиентами было нелегко. При помехах соединения или обрыве разговора клиенты всегда обвиняли нас, сидящих в одной комнате операторов. Как будто мы специально им связь через океан оборвали.
– Зажрались, дармоеды! – кричал из трубки пожилой дед из Филадельфии, – туалеты тебе надо мыть, а не по телефону говорить! Г..но из унитазов отдраивать!
Тут трубку перехватила его супруга, более вежливая и понятливая пожилая дама, которой я пытался объяснить причину неполадки. Но еще долго неслось с заднего фона, вклиниваясь в разговор:
– Туалеты! Унитазы! Дармоеды!
Обслуживали мы и англоязычных клиентов тоже – из Америки во все части света. Так что доводилось слушать оскорбления и на английском языке.
Однажды я объяснял одному типу из Нью-Джерси причину, по которой мы не имеем связи с Марокко. Не дослушав, он вдруг начал обвинять меня в том, что я слишком грубо с ним разговариваю.
– Компания работала бы лучше, не будь ты такой дыркой в з..днице, – бросил он.
– Сэр, кто из нас сейчас кому грубит? – вежливо, как мог, вопрошал я, раздираемый внутренней злобой, но крепко сдерживаемый трудовым контрактом.
К тому же было трудно забыть, что менеджеры, затаив дыхание, слушают меня сейчас на своей линии.
Удивительно, что, когда связь между Америкой и другими странами работала нормально, клиенты воспринимали это как должное. И очень редко нас, телефонистов и операторов, благодарили.
Однако стоило случиться малейшей неполадке, то громы небесные метались на наши бедные головы. В результате стрессов и довольно малой за это компенсации уволились в конце месяца сразу несколько русскоговорящих девчонок. На их место пришли молодые люди и девушки, родившиеся здесь, в США, в семьях иммигрантов из бывшего Союза.
Было им немного больше восемнадцати лет, с компьютером они были на «ты», водили новые, а не подержанные, как у меня, блестящие автомобили и легко перепрыгивали в речи с русского на английский. По разговорам и повадкам напоминали они местных «мажоров» и представляли собой поколение «двухтысячников» (millennials, К.Е.) в наступающем двадцать первом веке.
По-английски они говорили чисто, без акцента, в отличие от меня и других работающих в компании недавних переселенцев.
Еще они ввели в обращение смешанный англо-русский слэнг, типа глаголов «юзать» (использовать, – К.Е.), «сэйфовать» (спасать, сохранять, – К.Е.) и тому подобное. Слышал я от них и фразы по телефону типа:
– Ну мы Вам договор пришлем, а Вы его посайнуйте (от слова «sign» – подписывать. -К.Е) и все going to be OK.
И самое смешное, их на том конце телефона прекрасно понимали!
Так вот, к тому времени, когда пришла эта смешанно-говорящая русско-американская молодежь, я оставался одним из последних «ветеранов». Хотя и проработал всего полгода. Объявили вакансию на место менеджера по залу, куда входила наша группа телефонистов. Это означало возможность повышения зарплаты, хотя работы стало бы больше. Подумав и решив, что на место могу претендовать, я подал свою заявку.
Через неделю стало известно, что менеджером зала назначили индуса, который, кстати, проработал в компании меньше моего. Работать за небольшую плату в любое время суток после этого мне уже не улыбалось.
Получившему недавно американское гражданство, мне в скором будущем открывались новые перспективы. И хотя я из телефонной компании вскоре ушел, но «переквалифицироваться в управдомы» уже не было нужды.
2016
