ВОСХОЖДЕНИЕ
Когда-то у подножья скал
Стоял я, глядя высоко,
Вдруг ослепил меня кристалл,
Блеснув в прорехе облаков.
То был льдяной покров вершин,
Что Солнца отражает свет
Из оглушительной тиши,
Сковав хребет.
Я зашатался, сердце мне
Пронзила жгучая тоска,
А ум вопросом леденел:
Как путь к вершине отыскать?
Я стал взбираться. Склон еще
Не крут был, и весенний день
Меня согрел. Я был прельщен
Началом дел.
Шел по тропинке. Кто ее
Здесь протоптал?
Какой-то человек? Зверье?
Судьба?
Так день прошел. Привал. Костер.
Прохлада ночи. Сон-колдун.
А утром, лишь глаза протер,
Стал подниматься вновь ко льду.
Стал тяжелей подъем. Трава
Уже исчезла из-под ног.
Я все сильнее уставал,
Но думал только об одном:
Что вот к вершине доберусь,
Коснусь – не тронутой никем,
И по ее – слезинка-грусть
Стечет – и по моей щеке.
Отвесен склон. Ищу уступ.
Схватил. Теперь ищу ногой.
Нащупал. На уступы скуп
Торс этот каменно-нагой.
А к цели лезть еще и лезть,
А вниз – так вовсе не смотри,
И хочется остаться здесь –
На полпути.
И ворон стал летать, кружа,
Свою добычу сторожа,
И руки все сильней дрожат,
И я решился поднажать
И вырвать из уставших жил,
Как из глухонемого, крик,
Остаток не хвативших сил
На раз, два, три.
Сорвался. Падал и упал.
Не шевельнуться, только боль
Мне грудь и спину обожгла.
А на вершине голубой
Холодный лед сверкал.
СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ
Когда я очнулся, то было темно,
Лишь в космосе звезды горели,
Я плыл по теченью, вцепившись в бревно,
От холода пальцы немели.
Как здесь оказался, не мог я понять.
Но вдруг, неразгаданным зверем,
Какая-то сила схватила меня
И вытащила на берег.
Без сил я лежал, начинался озноб,
Сознание вновь затухало.
Накрыло теплом, как ладонью, мой лоб,
А тело – как одеялом.
Пришел я в себя, начинался рассвет,
Пахнуло разбуженной хвоей.
И все-же казалось, как будто во сне
Все это со мной происходит.
Вокруг ни души. Не нашел и следов
Того, кто спасал меня ночью.
Из чащи раздался мучительный вздох,
И бросился в ужасе прочь я.
ПОЛНОЛУНИЕ
Не солнце это, это – полнолуние.
И ночь мы называем светлым днем,
Лишь потому, что все ополоумели,
Да так давно, что срока не сочтем.
Заметьте, там где жарче, там вдвойне
Есть склонность населения к войне,
Ну чем не доказательство безумия
На фоне солнечного полнолуния?
В каких веках, в каком тысячелетии
Шизофрении началась пора?
Мы перемены даже не заметили.
И есть причина – шизофреник не дурак,
Взгляни, вокруг одни изобретения,
Комфортен быт, наука на коне,
Но до сих пор людей пугают тенью
И молят о спасении оне.
Не знаю, чье это проклятие,
Но, сбросив хвост, мы почему-то спятили.
ЕСЛИ ТЫ ТАКОЙ УМНЫЙ, ТО ПОЧЕМУ ТАКОЙ БЕДНЫЙ?
За разум – жестокая плата.
Неумные люди Земли,
Я знаю – убили Сократа,
И – все-таки – Бруно сожгли.
Какое тут, к черту, богатство?!
Спросите – «Как жив ты остался?»
ВЕТЕР
Ветер – наверное, чья-то душа,
Вырвавшаяся на волю,
Воздух глотает, свободой дыша,
Гладит колосья на поле.
Чья-то душа, не попавшая в рай,
В ад не попавшая тоже,
Весело с волнами в море играет,
Падает к горным подножьям.
Может быть, это безумца душа,
Век чей был груб и тревожен.
Ровно при жизни не мог он дышать,
Она – после смерти не может.
Полночь. Записываю в тетрадь:
«Как ты относишься к смерти?
Кажется, не хочу умирать,
Если не стану ветром».
БЕЛАЯ НЕ ВОРОНА
Почему ворона белая?
Что случилось, в самом деле?
– Просто, стать хотела лебедем,
Перья вот и побелели.
Насмехаются товарищи,
Всюду карканье и щебет –
«Ты, подруга, дура та еще –
Не ворона и не лебедь».
Одиноко одинешеньке,
Взад-вперед шагами мерит
Лужу в зеркало замерзшую.
Ищет свой заветный берег.
Солнце в луже отражается,
Лед подтаял, и ворона
В отраженьи искажается
Белой странною персоной.
«Надоели эти перья мне,
Ну, чего я ерепенюсь?
К Солнцу полечу, сгоря в огне,
Может, стану птицей Феникс».
ГОРШКИ
Из одной и той же глины
Делал век горшки гончар,
Не пророчил им судьбину,
Только роль предназначал:
Этот будет для вина,
Этот – собирать плоды,
В этот чья-нибудь жена,
Наберет воды.
Все бы было хорошо,
Только видел сам я,
Как бросают камни
В глиняный горшок.
