К 90-летию со дня гибели С.А. Есенина
Старинная фотография запечатлела двух улыбающихся детей – мальчика лет семи и девочку чуть постарше. Рядом с ними на деревянной скамейке возле дома сидит и рассказывает детям, видимо, что-то увлекательное и смешное Лев Николаевич Толстой. Подпись под фотографией подтверждает это: Толстой рассказывает внукам сказку об огурцах. Снимок сделан в 1909 году в подмосковном местечке Крёкшино.
Девочка на снимке – одна из любимых внучек писателя – Сонечка, та самая, для которой Толстой незадолго до этого написал трогательную молитву. Текст молитвы умещался на детской ладошке, но необычайным образом повлиял на характер и судьбу той, для которой был предназначен.
«Богом велено всем людям одно дело: то, чтобы они любили друг друга. Делу этому надо учиться.
А чтобы учиться этому делу, надо первое: не позволять себе думать дурное о ком бы то ни было; второе: не говорить ни о ком дурного; и третье: не делать другому того, чего себе не хочешь.
Кто научится этому, тот будет любить всех людей, какие бы они ни были, и узнает самую большую радость на свете – радость любви.
Буду же всеми силами учиться этому».
В год, когда была сделана фотография и написана эта молитва, Сонечке Толстой было всего девять лет.
А вот другая фотография, сделанная в Москве спустя 16 лет, в 1925 году. Девочка Соня стала обаятельной женщиной. Рядом с ней на снимке, в кругу родных и друзей, поэт Сергей Александрович Есенин, ее муж. Внучка великого русского писателя, по рождению графиня Софья Андреевна Толстая, стала другом и спутницей жизни великого русского крестьянского поэта.
Неизвестно, встретились бы они, если бы не октябрь 1917 года, сломавший вековые устои русской жизни, перевернувший миллионы человеческих судеб, романтический и трагический для великой страны, воспетый и проклятый лучшими людьми России, расколовшимися на «красных» и «белых».
А они – графиня и крестьянский сын – соединили свои судьбы. Пусть ненадолго, пусть на считанные месяцы. Но главное – они были вместе и были счастливы, по крайней мере, на фотографии они выглядели такими… Счастье это было для Софьи Андреевны трудным, мучительно трудным, а потому, наверное, особенно счастливым. Всю меру своего счастья и своего горя она не раскрывала никогда и никому, разве что матери, да и то вполголоса: «…Я встретила Сергея. И я поняла, что это большое и роковое. Как любовник он мне совсем не был нужен. Я просто полюбила его всего. Остальное пришло потом. Я знала, что иду на крест, и шла сознательно, потому что ничего в жизни не было жаль. Я хотела жить только для него. Я себя всю отдала ему. Я совсем оглохла и ослепла, и есть только он один. Теперь я ему больше не нужна, и у меня ничего не остается.
Если вы любите меня, …то я прошу вас ни в мыслях, ни в словах никогда Сергея не осуждать и ни в чем не винить. Что из того, что он пил и пьяным мучил меня. Он любил меня, и его любовь все покрывает. И я была счастлива, безумно счастлива… Благодарю его за все, и все ему прощаю. И он дал мне счастье любить его. А носить в себе такую любовь, какую он, душа его, родили во мне – это бесконечное счастье». (Из письма матери. 19 декабря 1925 г.).
Поразительные строки! В любви к Есенину Софья Толстая достигла вершины человеческого духа. Если бы ей было суждено умереть вместо него, она сделала бы это без малейшего колебания. Написанная великим дедом молитва стала для нее роковой.
Судьбу Сергея Есенина нельзя представить судьбой обычного, заурядного человека. Десятки и сотни людей встречались на его короткой и тернистой жизненной дороге. Одних манила к себе его литературная слава, призрачное желание искупаться в ее лучах. Другие, видя в Есенине истинный талант, стремились сберечь его для людей, для русской культуры, оградить великого поэта от ненужных жизненных наносов. Есенину всегда хватало явных и скрытых недругов. Истинных друзей было мало. К числу этих немногих относилась и Софья Андреевна Толстая-Есенина.
Детство ее, хотя и прошло вблизи великого деда, не было светлым и безоблачным. Нелегко жилось ей и в юные годы. Отец Софьи Андреевны, Андрей Львович Толстой (1877-1916), шестой сын писателя, был по природе человеком легкомысленным и по жизни неудачником, имел к тому же, по свидетельству его собственной матери, «гадкий характер». Он часто влюблялся, сходился и расходился с женщинами, метался по жизни. До женитьбы на Ольге Константиновне Дитерихс (1872-1951), родившей ему дочь Софью и сына Илью, Андрей Львович имел связь с грузинской княжной Гуриели. Числился ее женихом. Повстречав в Ясной Поляне в июле 1898 года Ольгу Константиновну, свояченицу друга отца В.Г. Черткова, мгновенно забыл об обязательствах перед княжной. Ольга Константиновна была на пять лет старше Андрея Львовича. На его настойчивые ухаживания она долго отвечала отказом. Наконец, сжалилась, и горько жалела потом об этом. После свадьбы Андрей Львович ревновал свою жену без всякого повода, постоянно унижал ее, устраивал истерики. Вскоре после рождения в 1903 году сына, ушел из семьи, увлекшись супругой тульского губернатора, чиновником по особым поручениям при котором он служил. Губернаторша, мать шестерых детей, ответила взаимностью, и в 1907 году они поженились. Семейная драма болезненно отразилась на детях, которых согревало лишь тепло яснополянского дедовского дома и участие семьи Чертковых.
Годы юности Софья Андреевна провела в Москве, где училась в частной гимназии А.С. Алферовой. Это были годы войны и революции. Окончив в 1918 году гимназию, начала сама зарабатывать на жизнь. Пошла служить в контору правления общества потребителей «Кооператив». В 1921 году вышла замуж за С.М. Сухотина, пасынка своей тетки Татьяны Львовны Сухотиной-Толстой, гвардейского офицера, принимавшего участие в убийстве Григория Распутина. Но супружеская жизнь длилась недолго. Слишком разными оказались они людьми.
Есенина Софья Андреевна впервые увидела в августе 1921 года. Но близкое знакомство состоялось гораздо позднее, в марте 1925 года. Произошло оно на литературной вечеринке в доме давней приятельницы и поклонницы поэта журналистки Галины Бениславской. Подобные вечеринки сегодня называют не совсем приличным словом «тусовка». Тогда же вечеринки проходили совсем по-другому. Таланты и поклонники собирались не для того, чтобы блеснуть нарядами, отведать изысканной кухни, вдоволь посплетничать, а для того, чтобы всерьез поговорить о литературе и искусстве, поделиться с друзьями творческими находками, мыслями, чувствами.
Подробности вечеринки в доме Бениславской мне не известны. Известно лишь одно: Есенин и Толстая в тот вечер нашли друг друга.
Впрочем, эта встреча могла состояться гораздо раньше. Например, в конце 1918 года. Именно в те дни Есенин приезжал в Тулу, от которой рукой подать до родового имения Толстых – Ясной Поляны. Но об этом позднее.
В момент их знакомства Толстая, как и Есенин, жила в Москве. В отличие от есенинского окружения она не была человеком богемы, а работала на износ, отдавая все свободное время сбору и систематизации материалов о своем великом деде, пропаганде его наследия. Она поддерживала тесные дружеские и деловые отношения со многими московскими писателями, поэтами, драматургами, была необычайно деятельной, мужественно переносила невзгоды и превратности судьбы. Как она относилась к революции, ее бесчинствам? Думаю, что с известным чувством вины за своего великого деда. Беспощадная и многолетняя толстовская критика царского режима, его протесты против «сытой жизни» вылились в площадной солдатский мат, разгром дворянских усадеб, а непротивление злу насилием в расстрелы ни в чем не повинных людей, пролетарскую диктатуру, не менее кровавую, чем любой режим личной власти.
Но надо было жить, работать, надо было заполнять опустошенное революцией культурное пространство, внушать новым хозяевам страны, что Лев Толстой – это на все времена. Примерно так же воспринимала она и Есенина, его творчество, разглядев в авторе «Стихов скандалиста» огромнейший литературный талант. И еще она разглядела его чистую и светлую душу, слабую, не защищенную от мерзостей окружающей жизни.
Люди, близко знавшие Софью Андреевну Толстую-Есенину, отмечали, что она многое унаследовала от своего великого деда. «В облике этой женщины, – писал Юрий Лебединский, – в окружности ее лица и проницательно-умном взгляде небольших, очень толстовских глаз, в медлительных манерах сказывалась кровь Льва Николаевича. В ее немногословных речах чувствовался ум, образованность…»
Нельзя сказать, что встреча с Софьей Андреевной Толстой заворожила влюбчивого поэта, за плечами которого было несколько покинутых семей, росшие без отца малолетние дети. Но на какое-то время ему показалось, что ничего подобного в его жизни еще не было. Она поразила его искренностью чувств, чистотой, наивностью. Сошлемся на свидетельство писателя Н.Н. Никитина: «…Встреча с замечательным человеком С.А. Толстой была для Есенина не «проходящим» явлением… Вообще это последнее сближение было иным, чем более ранние связи, включая и его роман с Айседорой Дункан. Однажды он сказал мне:
– Сейчас с Соней другое. Совсем не то, что прежде, когда повесничал и хулиганил…»
Правда это или досужий вымысел – пусть останется на совести писателя. Хотелось бы верить, что это правда.
После нескольких встреч, в июне 1925 года Есенин и Толстая решают пожениться. Поэт переезжает в ее квартиру в Троицком переулке, на Остоженке. В небольшой комнате, которую Софья Андреевна приготовила для Есенина, все дышало спокойствием и уютом, располагало для литературного труда. Друзьям было непривычно видеть его в такой обстановке. Да и сам Есенин, не избалованный тишиной и домашним уютом, чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Софья Андреевна оформляла затянувшийся развод с Сухотиным. Есенин колебался в выборе. «С новой семьей вряд ли что получится…», – писал он в те дни своему другу, писателю и журналисту Н.К. Вержбицкому. И, объясняя причину своих сомнений, продолжал: «… слишком все здесь заполнено “великим старцем”, его так много везде: и на столах, и в столах, и на стенах, кажется, даже на потолках, что для живых людей места не остается. И это душит меня».
Слава Богу, что вскоре Есенин и Толстая уезжают на Кавказ, в полюбившийся поэту Баку. Здесь «удушье» проходит. Они живут на даче редактора газеты «Бакинский рабочий» Петра Ивановича Чагина в Мардакянах, в 50 верстах от Баку. Окно их спальни выходило в сад. На рассвете сладкая тишина южной ночи сменялась «морем голосов воробьиных». Эти голоса, вспоминала Софья Андреевна, вдохновляли Есенина на создание проникновенных лирических строк.
Милая, ты ли? Та ли?
Эти уста не устали.
Эти уста, как в струях,
Жизнь утолят в поцелуях.
Милая, ты ли? Та ли?
Розы ль мне то нашептали?
Это было написано тогда, на даче в Мардакянах.
Они играли в крокет, читали книжки, ходили в кино, часами бродили под ослепительным кавказским солнцем, любуясь роскошными садами, стройными тополями и кипарисами.
13 августа 1925 года Софья Андреевна ездила по делам в Баку. Оттуда написала письмо матери, Ольге Константиновне. «…Ты хочешь знать, как я живу, и подробно, хорошо. Правда? Дорогая, мне очень хорошо. A nўest pas le mot2 «хорошо». Все совсем особенно. Я тебе обещала правду писать – так вот правда – мне трудно, иногда очень. Но у меня нет того ужаса и отчаяния, какое было во всех нас в Москве, когда мы уезжали, и каким я сама невольно заражалась от вас. О Москве вспоминаем, как о кошмаре. И мне кажется, что мы там совсем друг друга не любили и были ужасно несчастны. Это по сравнению с тем, как теперь. Знаю, что ты больше всего хочешь знать о том, пьет ли Сергей. В сто раз меньше, чем в Москве. Там выделялись дни, когда он не пил, здесь выделяются дни, когда он пьет. Я не могу ничего обещать тебе и не могу ни во что верить сама. Знаю, вижу только, что он старается, и у меня впереди не мрак и ужас, а какие-то зори. Ошибка или нет – не знаю, но я говорю то, что вижу сейчас.
Вот странная у меня жизнь сейчас – все зависит от одного единственного – пьет ли Сергей. Если он пьет – я в таком ужасе и горе, что места себе не нахожу. И все так черно кругом. Потому, что знаю, что он погибнет. А когда он не пьет, то я так счастлива, что дух перехватывает.
Ты скажешь, что я влюбленная дура, но я говорю, положа руку на сердце, что не встречала я в жизни такой мягкости, кротости и доброты. Мне иногда плакать хочется, когда я смотрю на него. Ведь он совсем ребенок, наивный и трогательный. И поэтому, когда он после грехопадения – пьянства – кладет голову мне на руки и говорит, что он без меня погибнет, то я даже сердиться не могу, а глажу его больную головку и плачу, плачу».
На Кавказе Есенин был, как всегда, необычайно общителен. Охотно выступал со своими стихами перед бакинскими рабочими, которые поправляли здоровье в расположенных неподалеку от дачи Чагина домах отдыха, отсылал в редакцию «Бакраба» («Бакинского рабочего») для публикации свои новые стихи, встречался с давними знакомыми – членами местного литературного кружка, договаривался о выпуске нового издания стихотворного сборника «Персидские мотивы».
Мардакянские недели были для Есенина временем морального подъема и душевного благополучия. Любовь и забота о нем Софьи Андреевны благодатно сказывались на его художественном творчестве. В это время поэт, по ее словам, «много и хорошо писал». Рождались новые смелые творческие замыслы, вынашивались планы издания собственного журнала. Надо было срочно готовить для «Госиздата» книгу стихов «Рябиновый костер», а вслед за ней – трехтомное «Собрание стихотворений». Договоры по этому поводу были подписаны. «Госиздат» ждал рукописи.
Вернувшись в начале сентября в Москву, Есенин усиленно работает над подготовкой трехтомника, первого в его жизни. По этому случаю было немало радостных хлопот. И всякий раз, в любом деле, связанном с подготовкой рукописи к печати, Софья Андреевна оказывала Есенину неоценимую и бескорыстную помощь. Она по несколько раз переписывала стихи, отобранные для издания, ворошила в Румянцевском музее подшивки старых газет и журналов, где когда-то были опубликованы есенинские строки.
Забегая вперед хочу отметить, что собрание сочинений Есенина со вступительными статьями А.К. Воронского и И.В. Евдокимова было выпущено «Госиздатом» в 1926-1927 годах не в трех, а в четырех томах. (К сожалению, оно стало посмертным). Три тома составила лирика. Четвертый – письма поэта.
Я беру со своей книжной полки эти книги и отчетливо представляю атмосферу тех дней, когда готовилась рукопись издания, вижу живого Есенина, Софью Андреевну рядом с ним. Как похожа была она в те дни на свою великолепную бабку, Софью Андреевну-старшую, долгая жизнь которой с Толстым была подвигом бескорыстной любви и самоотречения!
«За короткую совместную жизнь с Есениным С.А. Толстая сделала очень многое, – пишет литературовед Е.Н. Наумов, автор интереснейшей монографии “Сергей Есенин. Личность. Творчество. Эпоха”. – Она стремилась оторвать Есенина от нездоровой среды, наладить семейный очаг; она вела записи высказываний Есенина по вопросам литературы, под его диктовку записывала стихи, бережно относилась к его рукописям».
18 сентября они официально зарегистрировали свой брак в отделе при Совете рабочих депутатов Хамовнического района Москвы. И снова – Остоженка, Троицкий переулок, уютная комната, дух «великого старца»…
Говорить о том, что Лев Толстой встал на пути семейного счастья Есенина и Софьи Андреевны, по крайней мере, наивно. Дело, конечно же, не в этом. Дело в самом Есенине, в его мятежной, не знавшей и не хотевшей знать покоя душе. Есенин – это лермонтовский «парус одинокий» в жизненной пучине суровых революционных лет, надломленный, но не сломавшийся, для которого буря и жизнь суть – одно.
А как вообще относился Есенин к Толстому? Нет ли в этом отношении хоть какого-нибудь намека на то, почему сказка семейной жизни Сергея Есенина и Софьи Толстой была столь короткой и в своем финале драматической? Обратимся к воспоминаниям известного литературоведа Льва Максимовича Клейнборта. Незадолго до революции Клейнборт предложил Есенину ответить на ряд вопросов составленной им анкеты об отношении к творчеству ряда известных русских писателей. В том числе и к творчеству Льва Толстого.
«В Толстом, – вспоминал Клейнборт, – Есенину было ближе всего отношение к земле. То, что он звал жить в общении с природой. Что его особенно захватывало – это «превосходство земледельческой работы над другими», которое проповедовал Толстой… Однако вместе с тем чувствовалось, что Толстой для него барин, что какое-то расхождение для него с писателем кардинально».
Изменилось ли что после того, как крестьянский сын Есенин вошел в толстовскую семью? Скорее всего, нет. Своих новых родственников – Толстых – Есенин называл не иначе, как «графьями».
Не будем вдаваться в подробности последних недель и дней жизни поэта. Согласимся с Максимом Горьким, расценившим душевную драму Есенина как драму последнего крестьянского поэта, разбившего о город свое некрепкое сердце.
Софья Андреевна тяжело переживала уход и смерть человека, которого искренне любила. Для нее это была тяжелая и невосполнимая личная утрата. В течение многих лет она бережно хранила архив поэта, настойчиво, поистине с толстовским упорством боролась против огульной критики есенинского творчества, за восстановление его имени в русской литературе, за издание его книг. Незадолго перед Великой Отечественной войной С.А. Толстая-Есенина сделала комментарии к произведениям поэта, которые и по сей день являются ценнейшим источником для изучения жизни и творчества Сергея Есенина. Все это очень хорошо представлено в отрывках из ее дневников, опубликованных в 1995 году, в 34 номере журнала «Наше наследие», в воспоминаниях знавших ее людей.
Сохранилось немало свидетельств того, что, несмотря на официальную хулу, поэзия Есенина притягивала к себе молодежь. Так было в мирные дни. Так было и в годы Великой Отечественной. В моем журналистском архиве хранится письмо одного из ее участников, школьного учителя из деревни Телятинки Щекинского района Тульской области Бориса Александровича Королева, присланное в ответ на мою газетную статью о Сергее Есенине. В письме ветеран вспоминал, как в годы войны, служа в ВВС, он тайно носил с собой томик Есенина, как один знакомый летчик просил его продать эту книгу за очень большие деньги, но он так ее и не отдал – Есенин был ему очень дорог. Письмо заканчивалось словами «…И сейчас, на склоне жизни, Есенин мой любимейший поэт. Пишите же о нем, доставьте нам радость»…
В самом начале этого рассказа я вскользь упомянул о том, что знакомство Есенина и Софьи Толстой могло бы произойти и раньше. Предположение это основано на том, что Есенин в конце 1918 года несколько недель провел в непосредственной близости от Ясной Поляны, с которой связана жизнь всего толстовского семейства, в том числе и Софьи Андреевны-младшей.
Увлекаясь со студенческих лет краеведением, я, естественно, постоянно интересовался тем, когда и кто из великих и знаменитых посещал мой родной город. Писатели, поэты, артисты, ученые меня интересовали, конечно же, больше, чем цари, придворные вельможи и народные комиссары.
О приезде Есенина в Тулу в конце 1918 года было известно из двух источников: «столичного» и «местного». Однако они не только не дополняли друг друга, но и были противоречивыми. О факте поездки Есенина в Тулу очень коротко упоминает поэт Анатолий Мариенгоф. Рассказывая об общем с Есениным приятеле Л.О. Повицком, Мариенгоф писал: «В восемнадцатом году Повицкий жил в Туле у брата на пивоваренном заводе. Есенин с Сергеем Клычковым гостили у них изрядное время».
В 1957 году в 13 выпуске альманаха «Литературная Тула» были опубликованы любопытные воспоминания журналиста и историка, профессора Николая Михайловича Добротвора «Страничка из истории тульской революционной печати». В них, в частности, упоминалось, что в один из ноябрьских дней 1918 года в редакцию местной газеты «Коммунар», где в то время мемуарист работал ответственным секретарем, пришли поэты Сергей Есенин и Сергей Клычков. «Есенин, – вспоминал Добротвор, – принес на отзыв только что вышедший сборник своих стихов “Преображение”, а Клычков передал редакции свой сборник “Дубравна”. Здесь же Добротвор пояснял, что Есенин приезжал в Тулу к своему дяде, который был управляющим на пивоваренном заводе Калинкина на углу улиц Коммерческой (впоследствии – ул. Ленина) и Воздвиженской (впоследствии – ул. Революции). «При заводе, – писал Добротвор, – в угловом одноэтажном доме, и жил некоторое время Есенин».
Воспоминания Добротвора показались мне более обстоятельными, но тщательно перелистав все, что было написано о Есенине, я нигде не нашел подтверждения тому, что в Туле у Есенина жил дядя. Видимо, уважаемый автор что-то запамятовал. Ведь со времени описываемых событий прошло почти четыре десятка лет! Этим дело и ограничилось.
Неясность сохранялась до тех пор, пока в журнале «Нева» (1969, № 4) не появились воспоминания о Есенине самого Льва Осиповича Повицкого. Именно они и позволили уточнить детали пребывания Есенина в Туле и расставить все точки над i.
…1918 год был для Есенина необычайно трудным. В этот год поэт много и напряженно работал. Из-под его пера выходят многочисленные стихотворения, поэмы, статьи. Сблизившись с пролетарскими писателями, Есенин активно участвует в работе над сценарием «Зовущие зори», пишет стихи для исполненной в первую годовщину Октября на Красной площади в Москве «Кантаты».
После октябрьских торжеств усталость особенно дает о себе знать. Нужны были отдых, короткая передышка для нового творческого взлета. Тогда и последовало предложение Льва Повицкого погостить несколько недель в Туле, у его родного брата, служившего управляющим тульским пивоваренным заводом. Вместе с Есениным в Тулу приезжает один из активистов «Трудовой артели художников слова» поэт Сергей Клычков.
Кроме усталости Есенин испытывал в те дни и сильные материальные затруднения. Литературная работа оплачивалась скупо, а жизнь в Москве дорожала день ото дня. В Туле же жилось несколько легче, тем более в гостях, да еще на пивоваренном заводе. По свидетельству Повицкого «тульские недели» были для Есенина «сытными». Здесь «он обрел и душевный покой, и отдых, в котором так нуждался».
Живя в Туле, Есенин внимательно изучал жизнь города оружейников, быт его обывателей, знакомился с достопримечательностями.
«Днем, между завтраком и обедом, – вспоминал Повицкий, – мы с Есениным шатались по базару. Он с азартом окунался в базарную сутолоку.
– Да ты посмотри, мил человек, что за сало! Не сало, а масло! Эх, у нас бы в Москве такое сало!
– Отчего же не купишь, если так расхваливаешь? – спрашивали любопытные.
– А где же мне такие “лимоны” достать? – отвечал Есенин к общему удовольствию публики.
“Лимонами” тогда на базаре называли миллионы.
За обедом он делился “рыночными” впечатлениями, тут же дополняя их необычайными подробностями – плодом собственной фантазии. Его слушали с удовольствием».
По вечерам друзья часто отправлялись в один из местных театров, посещали другие зрелищные учреждения города. Следует признать, что культурная жизнь Тулы конца 1918 года била ключом. Стремясь найти какие-либо дополнительные свидетельства о пребывании Есенина в Туле (а вдруг повезет!), я перелистал подшивки всех местных газет той поры. Сведений о Есенине увы, не нашел, но культурный фон жизни рабочего города оказался поразительным. Полуголодный, полузамерзший город жил в обстановке необычайного культурного подъема. Самодеятельные артисты из клуба «Пролетарий» в Сапуновском переулке ставили пьесу М. Горького «Мещане» и «Светит, да не греет» А.Н. Островского. Бывшее дворянское собрание рабочие превратили в Дом музыки «Пролеткульта». Здесь выступал симфонический оркестр под управлением Ю.В. Поломского. В его репертуаре значились произведения Чайковского, Рубинштейна, Гуно, Верди и других выдающихся композиторов. В кинотеатрах шел «Гранатовый браслет» по Куприну. В драматических театрах, а их в городе было три, ставилась классика.
Громко заявляло о себе просветительное общество «Ясная Поляна». В сентябре 1918 года отмечалось 90-летие со дня рождения Льва Толстого и торжества по этому случаю продолжались несколько месяцев. В дни пребывания Есенина в Туле общество организовало для местных жителей серию литературно-музыкальных вечеров. В них принимали участие профессор Московской консерватории А.Б. Гольденвейзер, актер МХАТа И.М. Москвин, художник А.Г. Мец и другие российские знаменитости первой величины. На вечерах исполнялась «Крейцерова соната», читались отрывки из произведений великого писателя, звучали воспоминания о встречах с Толстым.
Юная Софья Толстая была активистом общества «Ясная Поляна», устроителем многих его мероприятий и вполне могла встретиться с Есениным в Туле…
Мне же было интересно узнать подробности о «тульском» Повицком, о пивоваренном заводе, которым он руководил, и о доме, где провел свои «тульские недели» Сергей Есенин. Намереваясь подготовить очерк для местной молодежной газеты, я отправился по привычке в Государственный архив Тульской области. Знакомый со студенческих лет дом на улице Пионерской встретил, как всегда, торжественной тишиной. В тот счастливый день мне просто повезло. Просмотрев несколько десятков архивных дел – толстых, аккуратно сшитых папок, перелистав несколько сотен пожелтевших от времени страниц, – я натолкнулся на скромную серенькую папочку, на обложке которой значилось: «Дело об учреждении в Туле торгового дома под фирмою “Тульский пивоваренный завод Унион”. Датировано оно было последними месяцами 1917 года. Из архивного дела следовало, что одним из учредителей завода числился некто Борис Иоселевич (Осипович) Повицкий. Это и был родной брат столичного друга Есенина Льва Осиповича Повицкого. Удалось уточнить и то, что фактическим владельцем завода «Унион» являлся купец первой гильдии И.З. Шнейдерман. Участие же в деле Повицкого было связано с техническим руководством предприятием.
Архивное дело позволило выяснить и адрес пивоваренного завода, на территории которого проживал Повицкий, и где у него гостил Есенин – улица Ново-Павшинская, д. 40/46. Современное название этой улицы – улица Коминтерна – мне, как автору серии статей «Улицы Тулы рассказывают», было хорошо известно. Из архива я поспешил по имевшемуся в моем распоряжении адресу и был приятно удивлен: как и много лет назад, здесь располагался пивоваренный завод. Оказалось, что годы не тронули заводских построек предреволюционной поры, сохранилась даже старая нумерация домов!
Было это в середине 1970-х годов. Очерк для газеты был подготовлен и вызвал живой интерес у читателей. Вскоре мне пришлось уехать из Тулы на строительство Байкало-Амурской магистрали. Оставшиеся в городе друзья-краеведы и книголюбы во главе с Валерием Васильевичем Пилипенко развернули работу по созданию на территории завода, в доме, где когда-то гостил Есенин, его литературного музея. Через некоторое время помещение было отвоевано, и такой музей появился на свет. Приглашение на открытие есенинского музея ко мне пришло на Агитпоезд ЦК ВЛКСМ «Комсомольская Правда», в столицу БАМа Тынду. За тысячи километров от родных мест я ощутил тепло родной земли, признание и благодарность друзей…
А теперь немного о книгах. Прижизненные есенинские издания мне попадались довольно часто: скромные тетрадочки из серой газетной бумаги, легонькие, как пушинки, в скромных, разве что не из оберточной бумаги обложках. По мере возможности я их приобретал, но вскоре обменивал на что-то другое, что меня особенно привлекало: на иллюстрированные журналы времен революции 1905-1907 годов, на прижизненные издания Л.Н. Толстого, на книги о Тульском крае. Новыми владельцами этих книжных редкостей становились есенинские фанаты, которых во все времена, во всех городах страны было предостаточно. Я же довольствовался посмертным собранием сочинений Есенина, стихотворными сборниками поэта, которые стали более или менее доступны читателю со времен «хрущевской оттепели».
Приятно сознавать, что творчество Есенина постоянно привлекает к себе внимание литературоведов, что каждый год появляются новые книги о нем, что значительный вклад в есениану вносили и вносят исследователи-непрофессионалы. Самым ярким из них не могу не признать инженера-энергетика Владимира Германовича Белоусова, выпустившего в 1970 году в издательстве «Советская Россия» двухтомную летопись жизни и творчества поэта. В этой книге были впервые опубликованы свыше 100 писем, дарственных надписей и автографов Есенина, отрывки из воспоминаний его современников.
Вместе с тем приходится сожалеть, что обладая несомненным литературным дарованием (это видно по письмам и дневникам), Софья Андреевна Толстая-Есенина не оставила подробных воспоминаний о поэте, не написала книги о нем. Но понять, а значит, простить ее за это можно. Есенин был частью ее души, был ее сердечной радостью и болью. Писать воспоминания можно лишь тогда, когда боль утихнет, когда события минувших лет пройдут свою «утряску». Не дождалась она спокойного восприятия прошлого, потому что всю жизнь не знала покоя. Что же тут поделаешь, толстовская порода!
Непосредственно с именем С.А. Толстой-Есениной в моей библиотеке связана всего одна книга. Но какая! Это вышедший в год Сталинградской битвы госполитиздатовский сборник «Ясная Поляна. Статьи. Документы».
Появление на свет этой книги связано с трагическими эпизодами в жизни сокровищницы русской и мировой культуры, которой является яснополянская усадьба Л.Н. Толстого. История выпуска книги такова.
Осенью 1941 года фашисты рвались к Москве. На пути их продвижения к столице с юга были Ясная Поляна и оружейная Тула. Музейные работники и местные власти проделали титаническую работу, чтобы вовремя эвакуировать в глубокий тыл музейные ценности Ясной Поляны. Но сделать это была очень трудно: одновременно шла эвакуация тульских военных заводов. Многое вывезли. Но многое и осталось. Захватив Ясную Поляну, немцы повели себя здесь как настоящие вандалы. В течение полутора месяцев оккупации фашисты осквернили могилу великого писателя, разворовали, выбросили и уничтожили неповторимые реликвии, связанные с жизнью и творчеством Льва Толстого – редчайшие рукописи, книги, картины.
Об этом злодеянии фашизма должны были узнать советские люди, должен был узнать весь цивилизованный мир. Софья Андреевна Толстая-Есенина, являвшаяся к тому времени директором всех толстовских музеев страны, была главным организатором выпуска этой уникальной книги, ее составителем, редактором, и поместила в ней подборку высказываний Л.Н. Толстого о Ясной Поляне. Разосланный по фронтовым библиотекам сборник «Ясная Поляна» пробуждал у бойцов и командиров священную ненависть к врагам человечества, рождал желание благородной мести за осквернение национальных святынь.
В книге «Ясная Поляна» напечатан фрагмент ноты народного комиссара иностранных дел В.М. Молотова от 6 января 1942 года «О повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных ими совет-ских территориях». В ноте, раскрывавшей перед миром истинное лицо фашистских захватчиков, приведен такой факт. Немецкий офицер Шварц, в ответ на просьбу сотрудников музея «Ясная Поляна» перестать отапливать дом личной мебелью и книгами великого писателя, а взять для этого имеющиеся дрова, ответил словами: «Дрова нам не нужны, мы сожжем все, что связано с именем вашего Толстого».
После того, как 14 декабря 1941 года фашистов выбили из Ясной Поляны, Толстая-Есенина, вместе с другими сотрудниками музея, приложила героические усилия по восстановлению утраченного, реставрации музейных ценностей, занимаясь одновременно и восстановлением московского музея Л.Н. Толстого, также пострадавшего во время войны.
Прожила Софья Андреевна Толстая-Есенина мало, всего 57 лет.
Еще в 19-летнем возрасте у нее открылся туберкулез, который и
совершил свое темное дело. Ее похоронили на тульской земле, в
родовой усыпальнице Толстых, в селе Кочаки Щёкинского района.
Добрая память об этой женщине будет жить, пока будут жить в
памяти поколений имена Толстого и Есенина.
