Война продолжается. Теперь она – вялотекущая позиционная. Уже полгода ни мы, ни «коричневые» не можем продвинуться вперед. Обстреливаем друг друга. У «коричневых» боеприпасов больше – они стреляют чаще.
Лето жаркое и сухое. От разрывов в воздухе повисают клубы пыли. Обалденный запах цветущих лип. Мы сидим в окопах – едим из ведра собранную по заброшенным огородам черешню, привычно пережидаем обстрел.
После двух недель на передовой моя смена заканчивается, и я еду на отдых в тыл, в город, где стоит наша бригада. Этот город еще называют «Сталинской Пальмирой».
Пальмира – оригинальная, сирийская – известна своей грандиозной римской архитектурой. Исполинские колонны, арки, башни-гробницы – рыжие постройки среди бежевой пустыни. Две тысячи лет назад ее жителей частью убили, частью увели в рабство захватчики. Две тысячи лет монументальная, мощная римская архитектура спокойно ветшает. То же и с этим городом. Его застроили в стиле сталинский ампир. Пристроили к громадному, одному из крупнейших в Советском Союзе металлургическому комбинату социалистические дворцы жилых домов, кинотеатров, школ и больниц. Город должен был соответствовать масштабам комбината – поэтому пафос и имперскость в его архитектуре. После о нем как-то забыли. Он стабильно отправлял чугун и сталь – нужды вспоминать о нем не было. С тех пор Сталинская Пальмира спокойно ветшает. (Для краткости я буду называть ее иногда – СП).
Год назад завязалась эта гражданская война. Повстанческая бригада «Призрак» после двухмесячных боев отступила к СП. Тогда и началась история, которую я хочу рассказать.
Конечно, мы не свободны в своей гражданской войне. Это же типичная война начала XXI века. В боевые действия вплетены сложные экономические схемы, права собственности и размеры «отступных».
Итак, металлургический комбинат. До начала войны он считался крупнейшим предприятием Центральной Евразии. Он принадлежит тем, кто помогает нам оружием и продовольствием. Но его центральные офисы, его управляющие конторы находятся на территории «коричневых». В этих офисах оригиналы контрактов на продажу чугуна и стали. Без контрактов комбинат не сможет отправлять чугун и сталь заказчикам. Таковы международные экономические правила. Комбинат платит налоги на территории «коричневых». Его налоги идут на закупку боеприпасов и техники для их армии.
Мы воюем за социальную справедливость и право быть русскими. «Коричневые» – против терроризма и за территориальную целостность своей страны. И у них, и у нас достаточно веские причины, чтобы убивать. Войну не остановить никакими мирными переговорами. Логический конец возможет только один – чья-то безоговорочная победа.
Но есть экономические интересы и металлургический комбинат. По негласному соглашению СП не должна попадать в зону боевых действий. Иначе собственники комбината перестанут помогать нам и платить налоги «коричневым». Я же говорю – это типичная война XXI века.
Я возвращаюсь в Сталинскую Пальмиру после двухнедельного дежурства на передовой. В штабе получаю письменное уведомление, что мне можно поселиться в гостинице «Юбилейная» – в самом центре города.
От штаба до гостиницы иду пешком.
Проспект Ленина. Главная улица. Социалистические дворцы жилых домов стоят по обе стороны проспекта. Лишь на первый и мимолетный взгляд они могут показаться похожими один на другой. Чуть замедлил шаг, чуть присмотрелся – у каждого есть особые, отличающие его от остальных черты. У одного боковые балконы вписаны между колонн, колонны венчает портик. У другого – лепные изображения колосьев и винограда на стенах. К третьему с обоих торцов пристроены арки.
Я столько всего должен рассказать об этой войне.
Именно потому, что она – типична для начала XXI века.
Первые пару месяцев эта война была классической гражданской войной – армия восставших (взбунтовавшийся вооружившийся народ) пыталась разбить армию реакционного наглого правительства. И мы побеждали. «Коричневые» отступали, их армия разваливалась. Десятки солдат-дезертиров переходили на нашу сторону либо просто сдавались, отказываясь воевать. Трофеями нам доставались десятки единиц бронемашин и танков.
Два триумфальных месяца.
Мы очистили от «коричневых» две области.
А после вмешались иностранные инвесторы. Они испугались, что мы отберем их предприятия, агрохолдинги и тресты – если победим. В войну вмешались те самые экономические схемы.
Продолжаю идти по проспекту Ленина. Мне приятно говорить, когда вокруг эти монументальные, грандиозные, башенные постройки. Они придают весомости моим словам. Я как будто вещаю из глубины веков, обращаюсь к далеким потомкам – рассказываю им о наших надеждах и ошибках, чтобы у них получилось лучше. Гулкий голос истории, обрамленный круглыми и квадратными колоннами, каменными балконами, портиками, арками, террасами и высокими окнами – обветшавшими почти до состояния вечности. Во дворах расползшаяся, раскудрявившаяся растительность. Год за ней не ухаживают, и она успела занять дворы. Но я не буду туда сворачивать – чтобы не потерять голос.
Иностранные инвесторы влили батальоны профессиональных наемников в армию «коричневых». По вооружению наемники превосходили нас. Теперь отступали мы. Наше отступление усложняло экономические схемы и цепочки. Пока роты прикрывали отход, батальоны в тылу готовили «последний рубеж», где нам предстояло либо погибнуть, либо разбить «коричневых». «Последним рубежом» бригады «Призрак» была выбрана Сталинская Пальмира. Разумеется, сдавать без боя металлургический комбинат мы не собирались – он должен был стать одним из узлов обороны. Владельцы комбината забеспокоились. Они (среди них, в том числе, и некоторые иностранные инвесторы) стали помогать нам. Мы остановили наступление «коричневых» в 45 километрах от города.
Война продолжается. Теперь она – вялотекущая позиционная.
Проспект Ленина заканчивается (точнее – начинается, я шел от конца к началу проспекта) Домом культуры Коксохимиков. Позади ДК улица Кирова – мне направо. Мимо двух полукруглых домов – и они не похожи друг на друга, расскажу о них позже, сейчас очень хочется в гостиницу: завалиться на чистую кровать. За полукруглыми домами как раз гостиница.
Сдаю уведомление коменданту, комендант дает мне ключ от номера.
На кровать валюсь в грязной одежде и не сняв ботинок, которые не снимал две недели.
Долго проспать на чистой кровати не получается. Я отвык в окопах от мягкости матрасов. Тело гудит от матраса, хочется лечь на что-то пожестче. И непривычно тихо. Отсутствие звука стрельбы из крупных калибров раздражает – как будто подстава тут есть некая. Когда по тебе стреляют – все просто: схватил автомат, гранатомет, бегом в окоп, занял позицию, приготовился к бою. А что делать, если война продолжается, противник в получасе езды на автомобиле, а ты не наблюдаешь его позиции, не имеешь информации о его перемещении? Нервничаешь – а если «коричневые» начнут обстрел города? Куда тут прятаться?! Окопов нет, бункеров нет! Где бомбоубежища, не знаю! Каких-то полчаса езды. Вдруг «коричневые» прорвутся, подтянут свои САУ на достаточную дистанцию и начнут обстрел города? Хотя это бред. Конечно, в городе будет объявлена тревога. На передовой привыкаешь к спокойствию, когда стреляют. А когда тихо – обязательно нервничаешь: что они там задумали? не обходят ли с флангов, с тыла?
Лучше пойти погулять по городу – успокоиться.
Так вот – те два полукруглых здания возле гостиницы на перекрестке Кирова и Брестской (Брестская примечательна тем, что после дождя по её тротуарам десятками ползают виноградные улитки – огромные и совершенно не по-улиточьи шустрые). Стою между ними и рассматриваю. За десять месяцев неподвижной позиционной войны я много раз бывал в СП. Обычно селился в «Юбилейной». Оба дома много раз видел. Я смотрю на них сейчас, чтобы рассказать вам, описать их для вас.
В плане они имеют форму буквы «Г», где сглажен угол. Их круглые стороны обращены к перекрестку. Получается эффект, будто тебя втягивают дальше по улице Кирова – как прокручивающиеся барабаны податливую материю.
Тот дом, который по четной стороне улицы – четырехэтажный универмаг. На первом этаже выпуклые, от пола до потолка, витрины – в конструктивистском духе. На втором и третьем этажах такие же огромные окна. Четвертый этаж – размер окон как в обычных жилых квартирах. На крыше, по линии карниза, вытянуты каменные перила. Вдоль стен второго и третьего этажа, между окон, ребристые пилястры. Поблекший бежевый цвет. Отслоившаяся краска. Трещины. Куски штукатурки местами отвалились – открылась кирпичная кладка.
Второй полукруглый дом – жилой. Перил на крыше нет. Границы между первым и вторым, третьим и четвертым этажами отмечены карнизами. Цвет – темно-синий, тоже поблекший, тоже отслоившаяся краска.
Я рассказываю вам про архитектуру Сталинской Пальмиры и про архитектуру типичной войны начала XXI века.
В городе есть множество женщин. Но проституток нет. Вообще. Воюющих мужчин обожают местные школьницы и студентки – их ласки горячее и искреннее, чем у профессиональных проституток. Ласки наивной, порывистой юности – то, ради чего мужчины, на самом-то деле, гоняются за женщинами.
Есть так называемое мировое сообщество – иностранные политики. Они завязаны на иностранных инвесторах. Мировое сообщество лезет с посредничеством в переговорах между нами и «коричневыми». В СП толком не знают, что творится на переговорах, но по телевизору их показывают регулярно – блестящие лакированные столы, люди в отглаженных костюмах, затем заявления с трибун и на фоне флагов. Нашу сторону представляют посредники из Албании. Почему именно Албания? – у мирового сообщества своя логика. Перестрелки вдоль линии фронта в то же время продолжаются.
И не надо рассказывать, что эта война бессмысленна. Она была бы бессмысленна, если бы мы хотели сдаться. А мы хотим победить.
Если бы меня спросили: в чем величественность Сталинской Пальмиры? – я бы показал два здания. Причем, они расположены друг напротив друга. Разделены искусственным прудом – ставком, местные называют пруды «ставками». Кинотеатр «Металлург» и больница металлургического комбината. Мне даже кажется, что город назвали Сталинской Пальмирой как раз благодаря им.
Кинотеатр серых, военных или полярных, оттенков. В форме подковы. Представьте себе подкову с колоннами на внутренней стороне – размер колонн циклопический, чтобы обхватить одну, понадобятся трое человек. Колонны подняты на высоту в три этажа. Циклопический портик, циклопические окна. Помните циклопа из «Одиссеи»? – он был гигантом. Объемы «Металлурга» именно гигантские. На крыше три фигуры. Некая богиня держит в вытянутой руке лавровый венец, позади нее два трубадура со знаменами. Лавровый венец богини нависает над входом в кинотеатр – будто она хочет вручить его каждому входящему.
Главная новость дня: теперь нашу сторону на мирных переговорах будет представлять княжество Сан-Марино. «Албания отказалась участвовать в переговорах без объяснения причин», – сообщают журналисты. Из всех знакомых мне бойцов ни один не знает, где находится Сан-Марино. Один сказал: «Похоже на что-то южно-американское». Другой: «Это не тот остров, где помер Наполеон в ссылке?»
По-моему, остальной, официальный, где министры, президенты, международные акты и договоры, мир живет в параллельной реальности – сумасшедшей, неадекватной с нашей точки зрения реальности.
Мы сидим вечером в номере гостиницы – я и еще трое бойцов минометного взвода – выпиваем и пытаемся понять скрытые механизмы нашей войны, которые мешают нам наступать, побеждать, которые мешают нам честно и справедливо повоевать.
Мы знаем, почему наши командиры позволяют и даже поддерживают проведение переговоров, в которых нас представляют неведомые, неизвестно, существующие ли в действительности, Албания и Сан-Марино. Переговоры инициируют ровно те же корпорации и компании, которые помогают нам вооружаться и обороняться. Им нужны «международные правовые процессы». Им нужны переговоры, потому что таковы условности их мира. Наши командиры согласны – ведь это дает возможность получать нам регулярно боеприпасы и продуктовую помощь.
Но! Наличие этих переговоров, корпораций и компаний позади нас мешают нам наступать. Как только мы пробуем наступать (были две таких попытки), поток боеприпасов сразу прекращается, поставки продуктов значительно сокращаются. Зато у «коричневых» количество боеприпасов и вооружений как будто увеличивается.
Мы выпиваем за победу, за нашу победу.
За окном стемнело, и со стороны фронта вспышки от обстрелов. Окно выходит ровно на здание полукруглого универмага. Над его крышей, через его каменные перила желтое и оранжевое мерцание свершающейся позиционно неподвижной войны.
Утро. Раннее утро. Сижу на площади перед ДК Коксохимиков. Единственная в городе площадь с фонтаном. Слева от меня «Г»-образный жилой дом, Его угол на этаж выше остальной части – башенный дом, на крыше «башни» вазоны для цветов. Серый аскетично-солдатский цвет. Справа – сливочно-розовый, ребристые колонны, длинный балкон, портик, имеющий форму самолета. ДК Коксохимиков – похож на торт. Фонтан пока не заработал.
Через пять дней мне снова на фронт – очередное двухнедельное дежурство. Сейчас просто приятно наблюдать этот город, его формы, его утреннюю расслабленность. Неужели для того, чтобы ценить Сталинскую Пальмиру, надо обязательно ездить на фронт, где изуродованные домишки, окопы и пыль от разрывов? Неужели для того, чтобы по-настоящему ценить мир, надо участвовать в войне? А возможно ли победить в войне, которую опутали чужие экономические схемы и интересы?
Сквозь сырую ватную массу облаков пробивается желтое утреннее солнце. Редкие прохожие сонны, их лица похожи на маски. По Кирова проезжают троллейбусы – дребезжа и царапая «рогами» по проводам.
И это утро прекрасно. Несмотря ни на что или благодаря всему тому – чувствую себя восхитительно. Кажется, что я, хотя всего лишь сижу на лавке и неспешно осматриваюсь по сторонам, поймал тот самый момент, ради которого надо ценить жизнь, который и есть та самая красота жизни. И я вспоминаю, что целых полтора месяца наслаждался этой красотой жизни три года назад – в северном поселке Березово, в полярном царстве Югра. Целых громадных полтора месяца! Каждый день! Сотни раз в день! Ну, пусть я немного привираю: но десятки раз в день – это точно.
И я столь спешно и крепко ввязался в эту войну, потому что решил, что с ее помощью можно переделать мир – создать мир, где не только полтора месяца, а годами, десятилетиями – сплошная красота жизни. Конечно, разные моралисты заголосят, что с помощью войны ничего нельзя переделать к лучшему. Но где эти моралисты? Они бывали хотя бы один день в окопах под обстрелами? Или все время морализаторствуют из-за столов своих рабочих кабинетов? По крайней мере, я на собственном опыте убедился: с помощью типичной войны начала XXI века ничего к лучшему не переделать.
И, значит, выход прост – надо нетипичную войну. Хотя бы попробовать – нетипичную войну как средство. А вдруг получится?
Через пять дней мне снова на фронт.
Алчевск, 2015
