Продолжение. Начало см. «Дарьял» 1,2’2013.
В.С. ФОТИЕВ – НОВЫЙ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ ТЕАТРА
В это время художественное руководство театра, как и во всей стране, занялось упорной работой над ростом молодежи театра (хотя весь коллектив тогда был молодым), и вне внимания руководства никто не оставался.
Каждому актеру, актрисе (параллельно с распределением ролей по приказу) предлагалось подавать заявку, над какими ролями хотели бы они работать, в каком плане бы хотели испытать свои силы. Это был очень хороший метод, и он оправдал себя. Мы все подавали заявки, а на некоторые роли даже по две заявки. Работали самостоятельно, параллельно.
Эта работа совпала с приходом нового художественного руководителя Фотиева Василия Сергеевича, актера и режиссера бывшего второго Московского Художественного Театра.
Дело в том, что с бурным ростом коллектива нашего театра, его художественный руководитель Елена Гавриловна Маркова, сделавшая очень много для становления и развития коллектива, уже не обеспечивала усложнившуюся работу театра и должна была уступить место В.С.Фотиеву.
Василий Сергеевич – человек в высшей степени порядочный, объективный и беспристрастный режиссер, не знавший ни сна, ни отдыха – великий (я не боюсь этого слова) педагог-режиссер!
Он двинул театр вперед. Для него не было черных и белых, все были равны. Он со всех одинаково требовал, обо всех одинаково заботился. В подтверждение своих слов приведу один факт своей работы с Василием Сергеевичем. Во-первых, он за короткий срок просмотрел все спектакли, шедшие в то время в театре, и изучил всех актеров. Он безошибочно знал, чем каждый актер дышит, куда он идет, и куда его вести.
Первой нашей с В.С. Фотиевым опытной постановкой стала пьеса А.Ш. Гергеля и О. Литовского «Мой сын».
На роль Ковача был назначен Самсон Хугаев, а я подал на эту роль заявку. Началась упорная работа. Репетирует Самсон, а я присутствую на репетициях и работаю самостоятельно. А когда провели первую черновую прогонную репетицию, мне дали одну репетиционную точку, и я успел пройти по мизансценам две картины. На следующий вечер вызывают меня на прогон. Я, естественно, заколебался, ведь со мной же не делали разводку. А Фотиев мне:
– Но ты же присутствовал на репетициях!
Одним словом, я начал прогонную репетицию и… конечно, запутался.
А роль этого Ковача была очень сложная, противоречивая. Он, будучи слабохарактерным, запутался в своих действиях и стал предателем, выдав фашистам своего шурина-коммуниста (действие происходило в Венгрии). Короче, Василий Сергеевич дотерпел мои муки до конца, а в конце начал меня громить:
– То, что это не твоя работа, – неверно!
– Что работать не умеешь – неверно!
И так десятки вопросов и столько же ответов «неверно». А надо сказать, что я за четыре года работы никогда ни одного замечания не получал, и… он довел меня до седьмого пота. А возражать и спорить с режиссером у нас принято не было (особенно, когда он был прав). Короче, это было для меня уроком на всю мою творческую жизнь.
А на следующий день во время дневного спектакля он зашел ко мне в гримерную и, как ни в чем не бывало, говорит:
– В общем, так, премьеру будешь играть ты, готовься!
– А репетиции?..
– Получишь! – перебил он меня.
Далее я позволю себе рассказать один анекдотический случай, связанный с этим спектаклем. Как-то, по ходу спектакля, в кабинете комиссара полиции, куда меня, Ковача, вызвали, и наш разговор шел стоя, лицом к залу. В процессе спора собеседник повернулся направо к своему столу, чтобы поговорить по телефону с начальником полиции Афрой, и … он еще не дошел до стола, как я увидел, что на столе нет телефонного аппарата. А исполнял эту роль пионер нашего театра Б.И. Тотров. У меня лихорадочно заработала мысль:
– Что делать? Что делать? Он ведь растеряется!
И я опередил его, заговорив, что я говорил по этому вопросу с Афрой, и тот сказал то-то и то-то (я ведь знал тему их разговора). Тут Борис Иванович посмотрел на меня этакими суровыми глазами, говорившими:
– Ты с ума сошел? Ведь у меня разговор с начальником полиции!
Я перевел выразительный взгляд на стол. Он тоже перевел взгляд на стол, заметил, что аппарата нет. И надо было видеть его подобревший, благодарный, сияющий взгляд! Глаза его говорили: «Вот спасибо!». Вот так никто ничего не понял, даже постановщик.
Эта постановка сыграла большую воспитательную роль для молодого театра. Особо отмечалась работа Варвары Савельевны Каргиновой в роли матери. Она создала образ простой венгерской матери с твердым, непоколебимым героическим характером. Постановщиком был, как я уже сказал, В.С. Фотиев, режиссером-ассистентом С.К. Таутиев. Премьера состоялась 5 ноября. На этом мы и завершили 1939 год.
ППЯТЫЙ СЕЗОН НАШЕГО ТЕАТРА
Начали мы наш пятый сезон постановкой пьесы «Братья» («Названные братья») по повести В.Я. Икскуля, инсценировка Татаркана Ясоновича Кокойти, премьера которой состоялась 14 февраля 1940 года. Режиссером-постановщиком был Б.Т. Борукаев, режиссером-ассистентом – А.И. Токаев.
Спектакль получился ярким, романтическим. По сюжету встретились два абрека: Габо – осетин и Саид – ингуш, встретились, как два непримиримых врага, и после долгого противоборства вплоть до рукопашной битвы, разобравшись в своих поступках и причинах того, почему они оказались в абреках, они помирились и, больше того, они побратались на всю жизнь. Благодаря этому даже их аулы-соседи поняли друг друга и начали жить дружно. Поняли, что им делить нечего, что царская администрация умышленно натравливает их друг на друга для того, чтобы им легче было расправляться с горцами поодиночке (по методу «разделяй и властвуй»).
Многие актеры создали яркие образы в этом спектакле: В. Тхапсаев – Габо, В. Баллаев – Саид, Мысост Купеев – пастух, В. Каргинова – Куара. Мне досталась роль старейшего – ингуша, мудрого Ахмета.
Спектакль с одинаковым интересом смотрели и ингуши, и осетины, да и не только они. Эта постановка сыграла большую положительную роль в деле укрепления дружбы двух соседствующих народов.
Надо сказать, что ингушская часть зрителя посещала этот спектакль с особым рвением. Мы об этом узнали после очередного спектакля, когда во время схватки двух абреков у Саида случайно упал кинжал и полетел вниз с горы, откуда актер не мог его поднять, пока не разобрали декорации. И тут! В конце спектакля половина зала подняла бунт:
– Не может быть, чтобы ингуш оставил свой кинжал! Это недостойно! Это неправильно. Это оскорбляет честь и достоинство ингушского народа!
Пришлось долго успокаивать их, убеждать, что это простая случайность ….
И, как говорят, нет худа без добра, они оккупировали театр, посещали все последующие спектакли по нескольку раз и бдительно следили за действием, пока не убедились, что на самом деле тогда это была случайность. Вот так наши братья из Ингушетии беспокоились и охраняли честь и достоинство своего народа. После этого инцидента еще сильней укрепилась наша дружба.
Во второй половине пятого театрального сезона, когда приблизился день пятилетнего юбилея театра, уже определилось лицо нашего театра, его творческий почерк, его направление, которое было сформулировано как героико-романтическое с большим диапазоном от высокой трагедии до яркой, острой комедии. К этому времени театр испытал свои силы на творчестве Карло Гольдони, Мольера, Бомарше и на произведениях современных советских авторов: Корнейчука, Щеглова, Циновского, Мдивани, Гусева, Братьев Тур и Шейнина, Никитина, Арбузова, Билль-Белоцерковского, Войтехова и Ленча, Гергеля и Литовского. В театре постоянную прописку получила русская классическая драматургия в лице Островского, Гоголя, Пушкина. Основоположник осетинской драматургии Е. Бритаев воскликнул в начале двадцатого века: «Царство небесное обезьяне, да здравствует осетинский театр», – и вздохнул полной грудью, а его герои заговорили в полный голос.
Рождение первого Осетинского профессионального театра ускорило развитие современной осетинской драматургии. На это знаковое для Осетии событие откликнулись и активно начали работать такие ведущие писатели, как Дабе Мамсуров, Барон Боциев, Нигер (Иван Джанаев), Татари Епхиев, Дмитрий Кусов, Георгий Джанаев, Гриш Плиев. Поспешил в Осетию сын братской Ингушетии Идрис Базоркин. Классик грузинской драматургии А. Цагарели прислал нам свою любимую героиню Хануму, которая постоянным местом жительства выбрала себе Осетию.
Вот после всех этих находок встал вопрос о разведке неисследованных залежей сокровищ мирового значения. Таким неисследованным для нас пока был мир М. Горького, мир его героев.
И художественный руководитель театра В.С. Фотиев предложил драму М. Горького «Васса Железнова». Он сказал:
– Эта пьеса хорошо пойдет в нашем театре и окажет нам неоценимую услугу в творческом росте нашего коллектива.
С этим нельзя было не согласиться, и она была единодушно одобрена.
– Что же касается меня, – продолжал он, – то я давно мечтаю осуществить постановку по этой пьесе.
И он предложил следующий проект распределения ролей: Железнов – Б.И. Тотров, Васса Железнова – В.С. Каргинова, Прохор Храпов – М.К. Цаликов, Рашель – Т.Х. Кариаева (К сожалению, я уже подзабыл фамилии исполнителей других ролей, боюсь ошибиться).
Режиссером-постановщиком был сам Сергей Васильевич Фотиев, режиссером-ассистентом – М.К. Цаликов. Премьера была назначена и состоялась 17 марта 1940 года.
Режиссер – мечтатель, педагог, работяга, душевный человек, знавший актерскую душу, – В.С. Фотиев всегда находил ключ ко всем актерам. И с первых дней своего пребывания в нашем коллективе смог стать своим, и ему сразу поверили. В начале своей работы над постановкой, с первой встречи с постановочной группой он так заинтересовал своим видением будущего спектакля, что коллектив приступил к работе с удвоенной энергией, с огромным увлечением и вдохновением.
В результате – победа! Так была оценена постановка прессой. А коллектив занес ее в свой актив как этапную работу. Спектакль получился ансамблевым. Он отличался блестящими актерскими работами, среди которых особое место было отведено Каргиновой Варваре Савельевне, исполнительнице главной роли Вассы Железновой.
Да! Это было открытие! Варвара Савельевна этим огромным трудом утвердила себя как актриса большого дарования с неимоверно широким диапазоном, имя которому «характерная» актриса. За неполных пять лет она нам показала целую галерею неповторимых образов. Это – старая интеллигентная дама с лорнетом, с высокой прической, передвигавшаяся маленькими шажками на высоких каблуках-шпильках в «Бегстве» Щеглова, за ней Сидакова в драме Бритаева «Две сестры» – душевная, ласковая осетинская женщина в лучшем смысле этого слова. И тут же, в другой драме того же автора «Хазби» она – мать героя, сильная, волевая горянка. Вот мы видим, как она с высоко поднятой головой ходит по горам, лесам в поисках тела своего сына на поле боя среди славно погибших горцев, сына, который возглавил горцев в борьбе за достоинство и против унижения своего народа. Найдя, наконец, его тело, она – мать падает на колени со словами, стоном вырвавшимися в минутной слабости из груди: «Родной мой!». Потом встала и с высохшими глазами очень трогательно произнесла свой заключительный монолог: «Скала ты моя двигающаяся! Крепость (Башня) ты моя нерушимая!..».
Это было не причитание, не плач! Это был призыв к борьбе, к стойкости.
После этой трагедии была пьеса Гусева «Слава», где Варвара Савельевна играла роль русской женщины, матери летчика Мотылькова. Она создала очень трогательный образ мягкой, сердечной и мудрой женщины-матери.
17 января 1939 года мы былисвидетелями новой работы Каргиновой – роли Кабанихи в пьесе Островского «Гроза». Надо сказать, что мы еще не привыкли к неожиданным творческим контрастам Варвары Савельевны, и поэтому для коллектива эта работа была радостной неожиданностью. После мягкой, трогательной матери Мотылькова она вдруг предстает жестокой, суровой, неприятной женщиной, умной, уверенной в своей непогрешимости и являющейся олицетворением самого темного царства. Когда она появлялась, то казалось, что надвигается грозовая туча.
И снова сюрприз после этой грозы: спустя всего три месяца под звуки звонкой грузинской музыки на сцене появилась жизнерадостная, всемогущая, блистательная сваха Ханума – Варвара Каргинова. В этой роли Варя создала несколько образов: с Акопом она одна, с другой свахой Кабато она другая, с купцом Контарянцем она третья. А в сцене переодевания с князем Вано она – совершенно неописуемая, гротесковая особа: чрезмерно накрашенная, напудренная, хромая «француженка», от которой жених – князь Вано – бежит, сломя голову.
И вот теперь Варвара Савельевна – Васса Железнова. Полное перевоплощение! Неслучайно наш Борис Иванович Тотров воскликнул после первой генеральной репетиции: «Лев! Даже не львица, а лев – Васса в исполнении нашей Варвары Савельевны!».
Впрочем, наверное, настал момент, когда я передам слово драматургу Н.А. Соколовскому, рецензировавшему наш спектакль1.
Руководство театра решило отдать дань нашим дореволюционным драматургам, которые не дожили до рождения профессионального осетинского театра. Это – первая осетинка – способный драматург Роза Кочисова, написавшая комедию «Наш пристав сошел с ума», и Д. Короев с его одноактной комедией «Не я был, кошка была». И еще две пьесы современных писателей: «Пасха Гиго» Коцоева Арсена и «Крысы» или «Вот они» Гриша Плиева и Барона Боциева.
Вот все эти четыре пьесы должны были играть в один вечер: «Пасху Гиго» ставил Б.Т. Борукаев, которому после премьеры автор подарил экземпляр своей пьесы, написав на титульном листе следующее: «Режиссеру, сумевшему сделать из двухактной социальной драмы одноактную комедию». Но, надо сказать, он остался доволен.
В этом спектакле роль священника играл один из основоположников Северо-Осетинского Государственного драматического театра Петр Казбекович Цирихов, одаренный импровизатор и комик, в активе которого целая галерея блестящих комедийных образов. Впрочем, не только комедийных.
И вторая постановка Б. Борукаева «Наш пристав сошел с ума». В этой пьесе сам Борис играл роль пристава, образ которого получился как бы в белых перчатках. Он был интеллигентным, даже лиричным. Как и во всех его ролях проглядывал сам «Бибуся» Борукаев, его мягкость, слабохарактерность. Зато под его руководством все остальные участники спектакля создали яркие, неповторимые характеры. Среди них особое место занимали В.Б. Комаева в роли Мызылон, И.Н. Кокаев в роли Умархана, Борис Точиев в роли толмача, В.В. Тхапсаев в роли сельского курьера.
Одним из лучших комиков (простаков) считался Арсен Дзаххотович Макеев, причем и как актер, и как режиссер. Да не только считался, а был им. Так вот, третью пьесу «Не я был, кошка была» Д. Короева ставил он.
Спектакль получился также очень ярким, с великолепными актерскими работами, среди которых особое внимание привлекла работа молодого актера Чермена (Виктора) Галазова, одного их первых наших студийцев. Он создал тип сельского писаря-взяточника, у которого ничего святого не осталось. Он был каким-то ископаемым, съеденным молью, словно пахнущим клопами. О таком удивительном перевоплощении мог мечтать любой признанный мастер.
Доброго слова заслуживает и работа Самсона Хугаева в роли старшины, тупого самодура.
И, наконец, четвертая комедия «Крысы» или, как мы потом ее переименовали, «Вот они», Барона Боциева и Гриша Плиева. Чем знаменательна эта комедия?
Во-первых, тем, что два наших поэта после того, как написали драму «К жизни», впервые попробовали свои силы как комедиографы. Плиев-то окончил с нами актерский факультет и с товарищами Б.И. Тотровым и А.И. Токаевым занимался переводами. А Боциев до последнего года никакого отношения к театру не имел.
Во-вторых, для меня, как режиссера, эта постановка была первой самостоятельной работой, то есть, что называется, разведкой боем. Bepmee, забросом меня в море: «Выплывай или тони!».
Надо сказать, что пьеса не была совершенной. Пришлось, найдя свое твердое решение, свое слово, которым я решил поделиться со зрителем, «повоевать» с моими уважаемыми авторами. Разумеется, здесь играло определенную роль то обстоятельство, что я до сих пор не ставил самостоятельно ни одной вещи. Отсюда происходило скрытое недоверие ко мне.
Единственным моим спасением был директор театра Хаджумар Газиевич Цопанов, главный и полноправный арбитр, третейский судья.
НЕОЦЕНИМАЯ РОЛЬ Х.Г. ЦОПАНОВА
В КУЛЬТУРНОМ ФОРМИРОВАНИИ ОСЕТИИ
За первые три года существования Северо-Осетинского Государственного Драматического Театра в нем сменилось несколько директоров. Первый – Сармат Косерати – писатель, общественный деятель, который не проработал и года, как его освободили; за ним пришел один из светлейших умов осетинской интеллигентности Камболат Салбиев, которого в 1937 году арестовали, и, увы… его не стало. Затем театр возглавил Роман Кузьмич Сикоев – учитель, бывший директор школы, милейший человек, наивный и честный, как ребенок, который как ни старался, но быть директором такого сложного организма, как театр, ему было явно не по плечу.
И вот у нас появился бывший ректор Горского сельскохозяйственного института Х.Г. Цопанов, который к тому времени уже был заведующим отделом науки и высших учебных заведений Северо-Осетинского Областного Комитета партии, но в 1937 году был исключен из партии и снят с должности. Однако Центральным Комитетом КПСС он был восстановлен в рядах партии. А пока решался его вопрос, Хаджумар Газиевич был прислан к нам заместителем директора театра.
Я уже писал о нем. Он не только помог росту нашего театра, но и, собрав музыкантов со всех концов Союза, создал в республике Государственный Симфонический Оркестр, который вскоре стал одним из лучших оркестров РСФСР.
Далее Хаджумар Газиевич создал из, мягко говоря, несерьезных молодых ребят великолепный ансамбль Народного танца «Алан», с творчеством которого знакомы теперь далеко за пределами нашей страны. Ансамбль, в котором выросли такие выдающиеся мастера танца, как Бексултан Торчинов, Марина Кесаева, Заурбек Битаров, Батырбек и Урусхан (Руслан) Сопоевы, Батырбек Салбиев, Альбина Баева, Казбек Тотоев, Заурбек Бирагов, Нодар Плиев, Хаджисмел Варзиев и многие, многие мастера последующих поколений, о которых еще скажут.
Как видно, приход Х.Г. Цопанова в систему искусства сыграл неоценимую роль в развитии всех видов искусства в республике.
Что же касается его участия в развитии и становлении нашего театра, то оно поистине неоценимо. Глубокое знание традиций своего народа, природный ум, честное, объективное отношение ко всем, его принципиальность, глубокое знание порученного ему дела и высокий художественный вкус дали ему право быть лидером в искусстве. Вот такое счастье нам досталось. Это был самый большой подарок нашему искусству, сделанный руководством республики.
ПОИСКИ НАЧИНАЮЩЕГО РЕЖИССЕРА
Так вот, этот третейский судья, Х.Г. Цопанов, пришел мне, начинающему режиссеру, на помощь в споре с такими же новоиспеченными, как и я, драматургами Гришем Плиевым и Бароном Боциевым. Он выслушал мой режиссерский план, мои претензии к авторам, мои предложения, вернее просьбы, и очень легко разбил их сопротивление, призвав нас к взаимному доверию.
Действие пьесы происходило за «кулисами» магазина, в кабинете бухгалтера. Действующие лица: бухгалтер, заведующий магазином, его «дружок» и уборщица. Причем, главной пружиной там был бухгалтер, которому дали отвечающее образу имя «Паук». Это очень понравилось исполнителю этой роли П.К. Цирихову. Он тут же всем своим существом изобразил паука и посчитал это ключом к образу. Завмага мы тоже не могли обидеть, и на него навесили ярлык «саранча». Тут Владимир Баллаев, исполнитель этой роли, запротестовал:
– Какая я саранча? Саранча жрет только растения, а не шерстяные изделия!
– Успокойся! – сказал Виктор Галазов, исполнитель роли «дружка». – Я облегчу твою участь. По-моему, это прозвище ближе моему герою. Он же все-таки почти номенклатурный работник.
– Нет! – возразил режиссер, – Тебе дадим более благородное прозвище – «Я все могу» или «Мне все дозволено». А ты что молчишь, метелка?
– Я не метелка, я – смерч, – сказала исполнительница роли уборщицы Серафима Икаева, – я всех вас закружу и вытряхну отсюда.
Так мы, шутя, нашли всем действующим лицам действенные характеристики. Почему я так подробно остановился на этих мелких подробностях? А вот почему.
Когда я перешел на мизансцены, то первая мизансцена была воплощением найденной нами для бухгалтера характеристики. Письменный стол я поставил на авансцене у самого занавеса, где расходятся две его половины, таким образом, что «паук» сидел спиной к зрителю, и как только между двумя половинками занавеса образовывался просвет, зритель видел «паука», его спину и растопыренные ноги и руки, без головы. Голова была спрятана где-то в комбинациях его тела. Это был «паспорт» паука. Петя Цирихов делал это со смаком. И опять возражения моих оппонентов:
– Так неприлично! Такого мы никогда не видели!
И снова «третейский судья»:
– Такого никогда не видели, говорите? Очень хорошо! Вот теперь посмотрим, увидим! Пусть доведет до конца. Почему же мы боимся чего-то нового, пускай даже в мелочах. По-моему, это – заявка на решение.
Премьера этих одноактных комедий состоялась 25 марта 1940 года.
Я должен сказать, что мои авторы остались довольны. А главное – зритель нас понял и принял.
ОТДУШИНА
И все-таки театр лихорадило. Все драматические произведения, написанные до революции и в первые годы советской власти (разумеется, те, которые более или менее были пригодны к постановке в театре) были уже осуществлены в нашем театре, за исключением трагедии Е. Бритаева «Амран». Руководство театра, что называется, било во все колокола, приглашало ведущих писателей писать пьесы, предлагало заключать договоры, просто умоляло помочь своему театру. Этот вопрос много раз обсуждался и в Обкоме партии в присутствии писателей, работников театра, с участием Первого Секретаря.
И!.. Слава Богу, отозвался один из ведущих наших прозаиков Дабе Мамсуров. Он принес нам свою первую пьесу «Дети рабыни», постановку которой осуществил В.С. Фотиев, режиссером-ассистентом был М.К. Цаликов. Премьера состоялась 5 мая 1940 года.
Надо отдать должное Василию Сергеевичу Фотиеву, он упорно и терпеливо работал с автором, доводя пьесу до «кондиции». Мне тоже доставалось от Василия Сергеевича, особенно на второй стадии работы над пьесой. Когда он выжал из автора все возможное и все же не был удовлетворен, он сам начал дорабатывать, дописывать пьесу, а я тут же переводил это на осетинский язык. С этого времени нас прозвали в коллективе «повивальной бабкой», поскольку без нас ни одна пьеса не рождалась.
Я должен сказать, что такая работа с авторами очень и очень полезна для саморазвития режиссера. Она заставляет активно и ответственно думать, да еще с таким шефом, как Василий Сергеевич. С ним было легко работать, без напряженности, раскованно, запросто можно было и поспорить.
ОБИЖЕННЫЙ АКТЕР
И вот, в работе над этой пьесой мне опять досталась роль довольно коварного человека. В пьесе участвовали два брата: один – работяга, коммунист или активно сочувствующий им, одним словом, положительный товарищ, другой – офицер, поручик, который руководит расстрелом товарищей своего брата-большевика.
Мне за пять лет работы нашего театра пришлось сыграть десятки ролей пошляков, злодеев, коварных предателей и всяких врагов и негодяев, и они мне изрядно надоели. И я поделился своими переживаниями с Василием Сергеевичем: «Лучше бы мне дали другого брата», – заикнулся я. Надо сказать, он выслушал меня очень внимательно, а потом изложил мне свой план работы над ростом коллектива в целом и каждого актера в отдельности.
Мне, в частности, он написал такую перспективу, что мне страшно стало. И закончил он такими словами:
– Вот почему ты должен будешь играть Печорина, Ярового, Фигаро и т.д.
А вот про Яго он ничего не сказал, хотя у него в плане это было. И через полгода он осуществил это. Меня поразила его дальновидность и забота о каждом актере от самого малого до самого способного.
Это было для меня уроком на всю мою творческую жизнь, и я все годы своей работы в театре руководствовался его примером и уроками. Я никогда не обижался, когда меня называли «Мёгуырты мад» («Мать бедных и обиженных»). Одним словом, я понял беспочвенность своей обиды.
А после премьеры он подошел ко мне, поздравил и спросил:
– Ну, как? Ты доволен своей работой?
– Не знаю, – поломался я, – вроде нормально.
Что касается моего «бунта», то я убедился, что ошибался. Нет, я не смог бы сыграть роль большевика, как Исай Кокаев – хорошо, убедительно. Веришь каждому его поступку. Он смог создать образ человека труда, человека от земли. А я вряд ли смог бы. Не спорю, но не убежден. Но зато я совершенно убежден в другом. В том, что вот Исаю сыграть роль офицера, в известной мере интеллигентного человека, было бы не так просто.
– Да, но, – не унимался я, – если точить топор только с одной стороны, то он станет кривым…
– Согласен! – прервал он меня. – Ты совершенно прав. Это наш принцип. Но когда драматический материал слабый, то, как гласит ваша народная мудрость, «худое мясо подкрепляется солью» («мёллёг дзидза цёхх ёмхасён»). Да! Тогда мы вынуждены идти на «верняк». Тут не до экспериментов, да еще в такие сроки.
– Я сдаюсь – сказал я, подняв руки.
– То-то! – засмеялся Василий Сергеевич, обнял меня за плечи и уже громко сказал, – А теперь от лица режиссуры поздравляю всех с премьерой!
– Вас также! Вас также! – ответили ему со всех сторон актеры.
ХРОМОЙ ПЕРЕПЕЛКЕ – ВЕТЕР ПРИНОСИТ
К этому времени в репертуаре театра имелась пьеса Г. Доброжинского и И. Персонова «Великий еретик», над которой шла подготовительная работа.
Кроме того, в это же время режиссер Б. Борукаев работал с драматургом Г. Джимиевым над его пьесой «Молодая невестка». Но это все должно было быть нескоро.
И вдруг на горизонте появился драматург Н.А. Соколовский, который занимался темой Муллы Насреддина. Тот Соколовский, который, посмотрев наш спектакль «Васса Железнова», тут же выступил с хвалебной рецензией и принимал участие в обсуждении этого спектакля.
А через несколько дней наш режиссер Арсен Макеев пришел с предложением взять комедию Соколовского «Мулла Насреддин» с тем, чтобы действие перенести на осетинскую почву, и пояснил, что есть полная возможность передать роль Насреддина одному из героев осетинского народного эпоса – Сырдону. У него такой же характер, он также является мудростью и злом своих соплеменников и не прощает им их глупости, зла, остро высмеивая их.
Таким образом, решили принять эту комедию как эксперимент к постановке, назвав ее «Потомок Сырдона».
– Вот так, – скажет Арсен Макеев, – хромой (бедной) перепелке ветер еду приносит. Это народная поговорка – объяснил он Василию Сергеевичу.
– Это равносильно русской поговорке «не было ни гроша, да вдруг алтын», – уточнил Фотиев.
Итак, постановщиком был назначен Арсен Макеев, режиссером-ассистентом М.К. Цаликов. Осетинский вариант пьесы сделал Ашах Токаев.
Спектакль получился веселым, искрометным. Трактовался он, как комедия характеров, и замысел удался.
Вот в самом начале спектакля лежат под огромным деревом три алдара, три толстяка, три огромных тюленя: первый – актер Самсон Хугаев, второй – Петр Цирихов, третий – Алмахсит Дулаев. Дышат, как рыбы на суше, задыхаются от жары и от безделья и ведут бесцельный разговор типа:
– Говорят, в этом году не уродится морковь …
– Ну и слава Богу, я все равно морковь не ем.
И каждый из них был неповторим своим характером, острым, почти гротесковым, и вместе с тем, все они – живые.
Даже наша молодая актриса Тамара Кариаева после таких ролей как Катерина («Гроза») сыграла вдруг чрезвычайно малоподвижную, медлительную женщину. Как говорят осетины, «пока одну ногу переставит, другую у нее собаки слопают». Ей кричат:
– Иди скорее сюда!
Она отвечает:
– Бе-е-е – гу-у-у, б-е-е—г-у-у-у!
Коллектив был рад этому ее перевоплощению.
Главную роль Ахболата (этого потомка Сырдона) играли Ашах Токаев и Борис Точиев. Оба они создали, каждый по-своему, блестящий образ. Токаев был сухощавым, остроглазым, с проницательным и мудрым взглядом. Герой же Точиева отличался каким-то лирическим оттенком, смекалкой, с какой-то внутренней насмешкой. Разоблачая глупость, он издевался над носителями этой глупости. Оба исполнителя были на несколько голов выше других, умнее, мудрее и со знанием своего превосходства вершили суд над глупостью, и тем самым они становились единомышленниками со зрительным залом.
Особо хочется подчеркнуть работу Виктора Галазова, он играл почти без текста. Его ролью была всего навсего роль писаря, но он нафантазировал образ такого типа, который остается в памяти на всю жизнь. Он сам нарисовал эскиз костюма и даже грим. Он заказал себе парик (мантюр), лысую копну, которая в его облике занимала доминирующее место. И он все время расчесывал жалкие остатки своих волос самодельной, похожей на грабли, расческой. Причем, он разрисовал свою огромную лысину полосками, нанесенными как бы своей расческой. Время от времени он выкрикивал: «Тихо!» – причем, таким петушиным голоском и от души, что делало его украшением сцены.
Дело в том, что в то замечательное время в театре было правило следить за ростом каждого актера. Так вот, руководство театра пришло к выводу, что если Кариаева, Каргинова, Цаликов, Кокаев получили для своего роста первоклассный материал в виде пьесы Горького «Васса Железнова», то часть актеров осталась в тени, в том числе и Тхапсаев.
Поэтому специально для него была поставлена драма Ч. Персонова и Г. Доброжинского «Великий еретик» о Галилее, роль которого была поручена Володе Тхапсаеву. Спектакль как таковой был малоинтересным, и зритель его не принял. Но молодой актер Володя Тхапсаев сделал для себя хорошую работу. Да! Он значительно вырос и показал незаурядные данные как актер глубокого драматизма. Премьера состоялась 28 сентября 1940 года. Режиссер-постановщик В.С. Фотиев.
И снова современная осетинская пьеса Г. Джимиева «Молодая невестка». Режиссер-постановщик Б.Т. Борукаев, режиссер-ассистент М.К. Цаликов. Премьера состоялась 25 октября 1940 года.
Сама пьеса не отличалась ярко очерченными характерами. Тем не менее, режиссер Борукаев и актеры смогли одолеть этот недостаток и создали ряд запомнившихся образов.
Это – Арсен Макеев с присущим ему чувством юмора, создавший образ свекра Дзарахмата, человека от земли, простого, мудрого человека; Варвара Каргинова, опять сочинившая в маленькой эпизодической роли великолепный характер угловатой, неграмотной, но по-своему мудрой, отзывчивой женщины. Один ее танец чего стоил! Она перебирала ногами, как бы отчеканивая каждый шаг в половину музыкального такта, а мне предложила (она танцевала со мной, игравшим роль печника) двигаться в танце, отсчитывая одну восьмую такта. Это был шарж на танец, но исполняли мы его очень серьезно, с остервенелыми лицами, из кожи лезли вон, как будто выполняли ответственную работу. И чем больше старались, тем смешнее выглядели наши потуги.
На нашем «фоне» героиня – невестка в исполнении Анны Дзукаевой – выглядела, как яркий цветок в зарослях, чистая, воздушная, совершенно прозрачная хрустальная ваза. Иначе говоря, она была opnqrn очаровательная девушка.
ПЕРВЫЙ ЮБИЛЕЙ НАШЕГО ТЕАТРА. ПЕРВАЯ ПОСТАНОВКА «ОТЕЛЛО»
Тем временем подкрался наш юбилей – пять лет осетинскому театру.
Пять лет! Как это много и как незаметно они пролетели! Незаметно… Просто некогда было о них думать. Надо было создать, надо было найти нам наше неповторимое лицо, наше направление… Да, это были годы поиска, удач и провалов. Но, как бы то ни было, надо было подвести какой-то итог, а для этого необходимо было найти такое драматическое произведение, которое могло дать нам возможность поставить определяющую точку. И остановились на Шекспире.
Да! Это будет «Отелло» с Соломоном Кирилловичем Таутиевым в роли Отелло! Да, да! Именно Таутиев должен играть главную роль, но… Но люди предполагают, а Бог располагает. Нашего талантливейшего Соломона Таутиева прижала коварная болезнь, и силы начинали его покидать. Что делать? Он сам – член режиссерской коллегии… Он сам предложил поручить роль мавра Володе Тхапсаеву, сказав:
– Если мне станет лучше, я войду в спектакль, а пока…
– Да, но нам Дожа некому играть, актеров не хватает…
– А я не смогу? – сказал Соломон, – я попробую, если доверите…
Мы, конечно, посмеялись, хотя нам всем было грустно.
Итак, «Отелло»! В роли Отелло – В.В. Тхапсаев, Яго – М.К. Цаликов, Дездемона – Т.Х. Кариаева и А.А. Дзукаева, Эмилия – В.С. Каргинова, Брабанцио – Б.И. Тотров, Дож Венеции – С.К. Таутиев. Касио – В.Д. Баллаев, Лодовико – Б.Т. Борукаев, Родриго – Борис Точиев, Монтано – И.Н. Кокаев, Бианка – А.В. Тотиева и т. д. Режиссер-постановщик – художественный руководитель театра Василий Сергеевич Фотиев. Режиссеры-ассистенты – М.К. Цаликов и А.И. Токаев, художник – А.Н. Туаева.
Премьера состоялась 26 декабря 1940 года.
Спектакль был осуществлен за очень короткий срок. Об этом спектакле много написано. Мне остается сказать, что это был настоящий ансамбль. В полном смысле этого слова это был ансамблевый спектакль. И не только благодаря главным героям… каждый из участников спектакля был на месте и выполнял свою задачу от души и с полной отдачей сил.
Мне как ассистенту были поручены все сцены Яго и Родриго. А сам постановщик все свое время отдавал работе с Отелло, Дездемоной и другим участниками. Нам же говорил: «Ну, Миша, (я только ему разрешал искажать свое имя) ваша сценка идет, и на ней не будем останавливаться».
Таким образом, мы с Борисом работали самостоятельно, без помощи режиссера. В результате произошла, с моей точки зрения, большая ошибка.
Я, работая изолированно от других сцен над ролью, отталкивался от существа роли, от поступков Яго и представлял себе его в образе гибкой змеи, обвивающей всех своими кознями. Но я не знал, да-да, не знал, что говорят о Яго другие действующие лица, в частности Отелло. И только потом, когда мы сыграли спектакль уже много раз, я начал вслушиваться и пришел в ужас:
– Ведь я же унижаю своего генерала. Он говорит обо мне «мой честный Яго», «мой добрый Яго» и т.д.
Я начал думать и пришел к выводу, что надо его сделать «положительным», более сложным, интересным. Изменил даже грим и начал играть в соответствии со своим новым гримом. Так до первого фотографирования. А как увидел свою фотографию, опять пришел в ужас:
– Ведь это же старый тифлисский парикмахер!
И опять начал искать и сделал его с небрежной прической, лохматым солдафоном, простым рубахой-парнем, весельчаком, добряком, которому можно было поверить. Вот так, что называется «на ходу», я доводил работу над ролью до кондиции. Причем все это делалось после того, как любой вариант моего Яго воспринимался, как успешный, без замечаний и с открытой душой.
Нельзя не вспомнить великолепную работу Т. Кариаевой в роли Дездемоны – умного, божественно красивого, стройного и женственного создания, словно посланного Богом для любви. Неслучайно Василий Сергеевич назвал ее «павлином».
Ну, если Кариаева была «павлином», то Дзукаева А.А. в роли Дездемоны ассоциировалась с голубкой, нежной, хрупкой, как весенний цветок.
Эмилия в исполнении В.С. Каргиновой – это многоопытная, знающая цену жизни женщина. Она – достойная жена своего мужа Яго.
Бианка же в исполнении Тотиевой была до мозга костей женщиной, вызывающе сексуальной, обаятельной, броской, с хлестким женским характером.
Полной противоположностью по своему характеру и скромному поведению был В. Баллаев – Кассио, ее любовник. Он полностью оправдывал характеристику, данную ему Яго:
– Он красив, строен, словно родился для любви.
Также Лодовико в исполнении Б. Борукаева полностью соответствовал словам Эмилии:
– Я знаю одну даму в Венеции, которая босиком отправилась бы в паломничество в Палестину за одно прикосновение к его нижней губе.
Исай Николаевич Кокаев создал очень сочный образ бывшего управляющего Кипром Монтано.
Родриго в исполнении Бориса Точиева был очень органичен и убедителен, это был живой кусок жизни. К сожалению, Борис – талантливый музыкант (гармонист), талантливый характерный актер, прожил очень короткую, но яркую жизнь. Он умер в 1942 году, работаяв театре до последнего вздоха.
Да, спектакль «Отелло» был апофеозом огромного труда и поиска, победным аккордом, исчерпывающим ответом на вопрос, какого направления будет, нет, не будет, а есть театр героико-романтического направления.
ЕЩЕ РАЗ О РОЛИ ТЕАТРА В РОСТЕ ОСЕТИНСКОЙ ДРАМАТУРГИИ
Здесь необходимо снова вспомнить о роли первого осетинского профессионального театра в бурном росте осетинской драматургии.
Еще до окончания учебы к нам в Москве начали приходить осетинские поэты и прозаики со своими пьесами. Кроме ранее упомянутого Георгия Джимиева, принес свою пьесу Коста Фарниев, талантливый поэт и прозаик. Но она, так же, как и пьеса «Люди» Агубечира Кубатиева (сына Бола Кубатиева), не увидела света потому, что их авторы, не успев доработать свои произведения для постановки в театре, попали в списки «врагов» народа. Между тем, пьеса «Люди» получила поощрительную премию на конкурсе и была включена в репертуар как выпускной спектакль, и мы даже начали над ней работать.
Таким образом, мы приехали в Осетию без осетинской пьесы. Но через два года после открытия нашего театра Г. Джимиев, как вы уже знаете, принес нам свою новую пьесу «Свадьба» и получил у нас постоянную прописку. В том же 1937 году нас обрадовал ингушский драматург Идрис Базоркин своей пьесой «На заре (1919 г.)», которая прошла у нас с большим успехом. А в 1938 году Беса Тотров с Андреем Поселяниным принесли свою эпическую драму «Набат». Вслед за этим мы «заманили» одного из старейших писателей Д.И. (Казбулата) Кусова с первой пьесой «Земля». Откликнулись и наши маститые писатели Иван Джанаев (Нигер) и Татари Епхиев. Они впервые создали образ Коста Хетагурова. Это случилось в том же 1939 году. Даже композитор Татархан Кокойти соблазнился и инсценировал произведение Икскуля «Названные братья». Не говоря о нашем старейшем прозаике Арсене Коцоеве, который инсценировал для нас свой рассказ «Пасха Гиго». После Арсена Коцоева и Дабе Мамсуров откликнулся на наш призыв и написал для нас пьесу «Дети рабыни».
Наконец, пришла к нам «Мать сирот» Давида Туаева. Это было открытие. Удивительно скромный человек, инженер-электрик по специальности, он станет одним из ведущих драматургов Осетии.
Вот этой драмой мы начали 1941 год, премьера состоялась 6 февраля 1941 года.
В роли Нуца – матери сирот выступила Варвара Савельевна Каргинова, теперь уже Народная Артистка СО АССР.
Роль Амурхана с великим удовольствием играл тоже уже Народный Артист нашей республики Соломон Кириллович Таутиев. После целой галереи героев и положительных ролей работать над образом Амурхана, мерзкого, потерявшего стыд, жестокого изверга, Соломону было необычайно интересно, и он блестяще его сыграл.
Для Вари Каргиновой после Вассы Железновой, Кабанихи и многих других таких образов создать образ мягкой, сердечной, с трагической судьбой женщины-матери было трудно, но интересно, и ей удалось создать удивительно четко очерченный образ.
Василиса Борисовна Комаева, блестящая характерная актриса, опять создала замечательно яркий характер, образ сельской сплетницы Бабало, которую называли «звонарем» села.
Марико – жена Амурхана – достойна своего мужа. Как у нас говорят «муж и жена смерены топорищем» или, как говорят у русских, «два сапога – пара» или, точнее, «муж и жена – одна сатана». Хитрая, скупая, всех насквозь видящая, коварная, лицемерная – образ вот такой ханжи создала Тамара Кариаева.
Остался там один тип – Мацыко (Мёцыкъо), старейшина рода. Надо сказать, что роли там почти не было, хотя он был занят с начала до конца, и эта роль досталась мне, новоиспеченному заслуженному артисту СО АССР. И это звание налагало на меня величайшую ответственность. Не дай Бог подумать, что это правильно, заслуженно, а то и принять это, как должное. Это тогда гибель для артиста! Можно ставить на себе крест. И вот, думая над решением этой роли, я говорю сам себе:
– Вот зритель посмотрит на меня и скажет: «Заслуженный артист! За что ему дали это почетное звание?».
И я начал сочинять внешний облик своего персонажа: сутулый дикобраз с огромным горбатым, висящим носом, который почти соединился с подбородком, глубоко посаженные острые маленькие глаза. Это человек, который смотрит ушами, на его поясе висит огромный черный кинжал; это – старый корявый дуб на толстых кривых ногах, все лицо его покрыто бородой, а вместо бровей два лохматых снопа. Он курит трубку длиной в аршин. И вот под этот внешний облик начал подгонять и его внутренний мир, и его поступки.
Таким образом, у меня получился страшный социальный тип – ходячее отмирающее прошлое народа. Он без всяких угрызений совести распорядился зарезать для поминок последнюю корову, оставив тем самым целую кучу детей-сирот без капли молока, без куска хлеба. И после этого, самодовольно набив трубку самосадом, прикурил и двинулся по зигзагообразной горной тропинке, дымя, как старый паровоз. А за ним гуськом двинулись остальные старики.
Должен признаться, что мне стыдно было выходить к зрителю в этой отвратительной роли, но думаю, что свое звание я оправдал.
Мне остается сказать доброе слово о режиссере спектакля, За-служенном Деятеле Искусств СО АССР Борисе Тоховиче Борукаеве, который на материале прошлого нашего народа создал великолепный спектакль. А художник спектакля Аза Николаевна Туаева создала монументальную картину горского аула.
НИ ДНЯ БЕЗ ДЕЛА
План организации работы театра в то время составлялся так, чтобы коллектив ни одного дня не оставался без дела, не терял ни дня. Поэтому к концу работы над этим спектаклем В.С.Фотиев уже в полную силу работал над «Машенькой» («Апрель») А. Афиногенова.
И уже 10 марта театр дал премьеру. Машенька в исполнении Минки Ещерековой получилась девушкой прозрачно чистой души, нежной, с по-детски непосредственной натурой, словно только что раскрывшийся бутон розы. Б.И.Тотров создал образ мудрого, доброго, интеллигентного дедушки Машеньки. 2
…………………………………………………………………………………………………….
Параллельно в театре шла работа над сатирической комедией Кондрата Крапивы «Кто смеется последним». Режиссер-постановщик Арсен Макеев, художник – Ф. Ткаченко. Премьера состоялась 15 марта 1941 года.
Мне была поручена роль Горлохватского, имена других действующих лиц стерлись из памяти, но там участвовали и замечательно играли, как я помню, С.К. Таутиев, Б. Точиев, В. Галазов, В.С. Каргинова, П.К. Цирихов.
Спектакль получился актерским, т.е. все образы были сделаны актерски очень ярко, с четкими характеристиками и блестящим их воплощением. Тем не менее, спектакль не очень взволновал зрителя, хоть он и смеялся, и аплодировал, но почему-то оставался равнодушным. Рецензии были одобрительными, а сам коллектив остался неудовлетворенным.
Вслед за этим театр опять обратился к бессмертному творчеству Е. Бритаева. На этот раз остановились на символической трагедии «Амран» (это осетинский Прометей). Режиссер-постановщик – В.С. Фотиев, режиссер А.Д. Макеев, художник – Ф. Ткаченко, музыкальное оформление – А.А. Поляниченко. Премьера состоялась 24 апреля 1941 года.
Роли исполняли: Амран – Соломон Кириллович Таутиев – первый Народный артист Северной Осетии, Беса – Владимир Васильевич Тхапсаев, Ныфс (Надежда) – Минка Султановна Ещерекова, Саго, олицетворявший одураченный народ, – Маирбек Курманович Цаликов, Бастыхицау (Монарх) – Исай Николаевич Кокаев, Дуртула (черт) – Виктор Дадушевич Галазов, Чабахан – Тамара Харитоновна Кариаева, Цопан – Владимир Гусиев. В народных сценах участвовал весь коллектив театра.
В этой постановке, как нигде, было найдено единство замысла режиссера и художника, которое помогло им найти образ всего спектакля, плюс четко очерченные характеры действующих лиц и талантливое воплощение их актерами.
Вот открывается занавес, и вдруг со сцены запахло мхом и плесенью. Это между покрытыми паутиной и мхом скалами восседает владыка края (Монарх) – олицетворение старого мира, монархической российской империи – и начинает созывать темные силы на борьбу со светом и огнем, предназначенным людям, и во мраке вдруг раздается голос этих темных сил. И тут появляется олицетворяющий эти темные силы Дуртула – черт, которого блестяще играл В. Галазов. По замыслу режиссера он был прообразом Столыпина. Он, Дуртула, выполнял указы его величества Монарха, который представлялся дряхлым, заросшим старцем, державшимся на штыках, которые на сцене олицетворяли пики скал. Вот такой образ Владыки создал Исай Николаевич Кокаев.
Самой трудной была задача Соломона Таутиева, прикованного к скале железными цепями. Ему надо было убедить зрителя в достоверности своего подвига. И Соломон потряс публику своей убежденностью, правдой чувств и мыслей. Его неуемный темперамент даже в таком неподвижном положении, выпирал из него, поднимал дух у зрителя.
Ныфс (Надежда) в образе седовласой молодой женщины в исполнении Минки Ещерековой получилась очень лиричной, женственной и обаятельной. Неслучайно тогда воскликнул пионер нашего театра Б.И. Тотров:
– Молодец, Миночка! Глядя на тебя, жить хочется!
Беса – олицетворение зарождающегося рабочего класса в исполнении Володи Тхапсаева получился очень колоритной фигурой. Он создал сильный, символический, собирательный образ человека труда.
Следующим символом, олицетворявшим одураченное Столыпинской реформой крестьянство, был Саго. Мне пришлась по душе режиссерская экспозиция этой роли. Им предполагалось, что Саго во главе масс пробрался к месту нахождения Амрана, первым вкусил вкус Амрановских слез, и у него открылись глаза, т.е. мир предстал перед ним в совершенно другом, натуральном качестве. И он, в свою очередь, должен передать это открытие народным массам (одним словом, поднять их на революцию).
Я, как исполнитель этой роли, должен был всю эту гамму чувств и мыслей донести до народа без слов, без единого слова. Для этого надо было: 1) добраться до источника; 2) надо было отпить, попробовать слезу или кровь Амрана; 3) сыграть процесс прозрения; 4) увидеть мир в другом цвете; 5) своим вдохновенным взглядом заразить массы. Смог все это я или нет, мне трудно сказать. Единственное, что могу сказать, что, если верить режиссеру-постановщику, то он одобрил мою работу. Одним словом, спектакль «Амран» состоялся.
А через пять недель 30 мая состоялась премьера сказки Б. Боциева и Г. Плиева «Алдар (феодал) и Зондаби (умник)». Режиссер-постановщик А.Д. Макеев. Спектакль получился «ни то, ни се». Щекотали, щекотали зрителя, а он упрямился и не смеялся.
ВОЙНА!
И тут!.. Тут, что называется, разразился гром среди ясного дня!
Летом 1941 года наш театр ездил с ежегодными двухмесячными
гастролями по республике. Мы уже побывали в селе Ольгинском, Беслане, поселке БМК, Батакоюрте, Зильге и, наконец, прибыли в Хумалаг. Это было накануне 21-го июня. Дали первый спектакль. На следующий день нас разбудило яркое солнечное утро, ничего не предвещавшее кроме творческих волнений и радостей. В то утро у нас было партийное собрание. Оно проходило спокойно и по-деловому, но вдруг все нарушилось.
Распахнулась дверь, влетела актриса нашего театра А.В.Тотиева:
– Ребята, война! Молотов выступает по радио! Фашисты, немцы напали на нас!
Буквально через несколько секунд мы уже были в красном уголке, где под черной тарелкой репродуктора уже сгрудилась масса людей, и, затаив дыхание, мы все ловили каждую фразу… Первая мысль была:
– Все! Это конец фашистам! Два-три месяца – и все!
Но, увы! Эти два-три месяца растянулись на четыре тяжелейших, кровавых года.
Вечером шел спектакль «Потомок Сырдона» Н.А. Соколовского. Шел… но как прошел, как мы играли, ничего не помнится.
На следующий день мы уже были в городе. И сразу же большая группа актеров ушла в действующую армию.
Солдатскую форму надели и ушли на фронт: Арсен Макеев, Ашах Токаев, Гриш Плиев, Алмахсит Дулаев, Виктор Галазов, Георгий Дзугаев, Николай Саламов, Заурбек Кодзаев, Владимир Гусиев, Мисост Купеев, Маирбек Караев, Андрей Туаев, Сергей Туаев, Петр Зверев и другие.
Оставшиеся организовали две концертные бригады, каждая из которых подготовила специальную программу, куда вошли одноактные пьесы или отрывки пьес на военную тему.
Это были «Полковник Родин» Максимова, «Допрос Когана» Б. Билль-Белоцерковского, «Утка с грибами» Я. Ялунера, «Рыбачка с побережья» А. Левина, «Полевой суд» Якунина и другие, отрывки из идущих спектаклей, стихи поэтов: Барона Боциева, Нигера, Кочисовой и других. Выступали на полевых станах, в цехах заводов и фабрик. А когда начали поступать раненые и открылись госпитали, особой нашей заботой стали раненые воины. Многие товарищи сдавали кровь для спасения тяжелораненых.
Выступления актеров чаще всего проходили в больничных палатах подшефных госпиталей, размещенных в Горно-металлургическом техникуме, школах №№ 18, 21, 22, клубе Вагоноремонтного завода.
На всю жизнь осталась в памяти сделанная нашим знаменитым хирургом Иваном Гамусовичем Дзилиховым тяжелая операция одному раненому и длившаяся 5 часов. Никто не верил в благополучный исход. Два больших осколка с двух сторон остановились у самого сердца этого воина. Мы закончили выступление, но не уходили в ожидании конца операции. Наконец Иван Гамусович вышел, весь черный, еле держась на ногах от усталости и напряжения. Долго молчал, а потом произнес:
– Думаю… думаю… будет жить…
Через 6 дней мы опять были в госпитале, и комиссар повел нас к этому раненому. Мы познакомились с ним, это был летчик, подполковник. Фамилии его, к сожалению, я не помню. Мы быстренько переделали расписание своей работы так, чтобы каждый день кто-то из нас обслуживал эту палату. А когда через 87 дней летчик выписывался, он, обращаясь к комиссару, пошутил:
– Это они меня вернули в строй! – и кивнул в нашу сторону.
И оба начали аплодировать нам, а мы, конечно, адресовали свои аплодисменты спасенному боевому летчику и нашему великому хирургу и достойному человеку Ивану Гамусовичу Дзилихову.
Вот так или почти так мы много раз провожали наших благодарных друзей.
А страна жила напряженной жизнью. Она шла к победе, преодолевая неимоверные трудности, боролась, обливаясь кровью, задыхаясь в дыму пожарищ.
Жил своей нелегкой жизнью и наш коллектив. Получили повестки оставшиеся актеры, хотя дальнейшая судьба театра буквально висела на волоске. Мы в театре решили, что «теперь это не главное».
Не согласился с нами один Иван Оганесович Налбандов, заместитель начальника Управления по делам искусств СО АССР. Когда он узнал, что С. Таутиев, И. Кокаев, автор этих строк и другие, т.е. все, на ком держался в те дни театр, уходят на фронт, он добился свидания с Членом Военного Совета Кубади Дмитриевичем Куловым, и на нас была выдана «бронь».
К тому времени я уже подъезжал к железнодорожному разъезду «Дударовский», где меня сняли с поезда и привезли к секретарю Горкома партии тов. Чуркину, который и проинформировал меня, что по договоренности с К.Д. Куловым мне выдана бронь.
РАБОТА ТЕАТРА ВО ВОЕННЫЙ ПЕРИОД
В тот военный период театр, не ослабляя напряженную работу по обслуживанию населения, госпиталей и воинов, сумел создать солидный репертуар, куда вошли постановки на военно-патриотиче-скую тему: «Боевые дни» Г. Джимиева, «Родные берега» Давыдова, «Олеко Дундич» драматургов А.Г. Ржешевского и М.А. Каца, «Вождь Багатар» Дабе Мамсурова, «Любимая девушка» Раймонда, «Ночное радио» и «Дым отечества» братьев Тур и Л. Шейнина, «Встреча в темноте» Ф.Ф. Кнорре…
Итак, шел 1941 год. Враг рвался на Кавказ и приближался к нашему городу. Было решено укрепить дальние подступы к столице нашей республики. Всех, кого можно было, сняли с основной работы и перебросили на Моздокскую оборонительную линию. Театр и туда выехал с несколькими спектаклями на обслуживание строителей. А также мы давали концерты в воинских частях, расположенных в этом районе.
Следующей работой была постановка пьесы Г. Джимиева «Боевые дни». Эта пьеса уже на военную тему. Ставил спектакль В.С. Фотиев, режиссером-ассистентом был М.К. Цаликов. Премьера состоялась 10 сентября 1941 года. Пьесу мы дотягивали и кое-как довели до кондиции. Заняты были в ней все ведущие актеры театра, но… все-таки спектакль получился не очень ярким, в общем, средненьким.
Почти параллельно с пьесой Джимиева готовилась эпическая драма К. Казбекова и В. Корзуна «Нарт Батрадз». Постановщик – В.С. Фотиев, ассистент режиссера – М.К. Цаликов. Премьера состоялась 27 сентября 1941года.
Честно говоря, мы с большим волнением приступили к работе над этой пьесой. Мы сознавали, как дорог каждому осетину свой эпос, жемчужина народного творчества, создававшаяся веками, как мечта народная, и с каким трепетом ожидает наш народ встречу со своими героями. Ну, как бы ни волновались, как бы ни боялись прикоснуться к великому народному творчеству, а начинать надо было, и начали.
Роли были распределены таким образом: Урузмаг – Б.И. Тотров, Нарты Шатана – В.С. Каргинова, Хамыц – М.К. Цаликов, Сослан – В.В. Тхапсаев, Батрадз – В.Д. Баллаев, Агунда – Т.Х. Кариаева, Дочь Солнца – А. Тотиева, Дочь Луны – В.А. Галунова, Царь Хизов – Б.Б. Хадарцев. Спектакль получился достойным народного творения и много лет не сходил со сцены.
Следующими были постановки пьес «Родные берега» Давыдова (премьера состоялась 15 октября) и «Доблесть» С. Стальского (премьера – 31 октября 1941 года). По-видимому, они не были столь яркими, чтобы оставить какой-то след в моей памяти.
Большойудачей театра стала постановка по пьесе Д. Мамсурова «Вождь Багатар». Режиссер-постановщик – Бейболат Тохович Борукаев, режиссер-ассистент Зарифа Бритаева, художник – Аза Николаевна Туаева, музыкальное оформление – Татаркан Ясонович Кокойти. Премьеру сыграли 29 ноября 1941 года.
Чем этот спектакль отличался, так это масштабностью как самой постановки, так и всех образов, созданных актерами.
Роль Багатара играл Владимир Тхапсаев. Это был дуб, уходящий корнями в скалистую почву родного народа.
Его друга Беслана играл Соломон Таутиев, как всегда замечательно создавший образ горца, преданного друга, честного, мужественного, горячего, как раскаленная сталь, воина. Он, как будто, ничего не делал, но глаз от него невозможно было отвести. А какой темперамент! Устоять против его обаяния и силы притяжения было невозможно!
Приведу маленький штрих. Я играл Алага – противника (предателя) Багатара, продавшего его татарскому Хану. И вот сцена поединка Беслана – Таутиева и Алага – Цаликова. Драться мы должны были на шашках. Режиссер предложил мне выпрыгивать в окно. А окно было очень маленькое, и моя голова еле пролезала. Я вынужден был отказаться. Тогда Борукаев решил, чтобы я вы-прыгнул через большое окно во двор, и рабочие сцены убрали приготовленный мне за маленьким окном страховочный ковер. Вот настал день премьеры, и, когда начался эпизод с дракой, мне вдруг ударило в голову:
– А давай-ка я в маленькое окно выпрыгну!
И под натиском неистового Беслана – Таутиева я, как птица, вылетел через это маленькое окно и, представьте себе, даже не ушибся, хотя ковра там уже не было. Вот так мог увлечь на сцене Таутиев!
Очень интересный образ невесты Багатара – Сатенуй, похищенной слугами татарского Хана, создала Серафима Георгиевна Икаева.
Роль татарского Хана очень интересно и помпезно сыграл Беса (Борис Иванович) Тотров.
В этом же спектакле одной из пленниц Хана выступила с исполнением песен и танцев Зарифа Бритаева, которая с 1937 года работала ассистентом режиссера, вернее, стажировалась, и уже успела принять участие в нескольких постановках в качестве ассистента режиссера: «На заре (1919г.)» Идриса Базоркина, «Очная ставка» Братьев Тур и Шейнина, «Баку» Никитина. И вот уже в четвертый раз принимала участие как режиссер-ассистент.
Шестого января 1942 года состоялась премьера комедии классика грузинской драматургии А. Цагарели «Не те уж нынче времена».
Необходимость включения этой комедии в репертуар была вызвана тяжелым военным временем: люди устали от слез и горя. Поэтому мы подумали, что этот спектакль хоть немного, да облегчит положение людей, развеет их печаль. И не ошиблись, народ принял его с открытой душой.
Режиссер Б. Борукаев, его ассистент З. Бритаева и весь постановочный коллектив работали с большим подъемом, и в результате создали замечательную комедию. Образы, созданные актерами, врезались в память на всю жизнь.
Вот – самодовольный, не очень умный князь – В.В. Тхапсаев, вот его друг, суетливый и подхалимистый Закария – В.Д. Баллаев. А вот великолепная тройка ремесленников, которые неделю работали, зато в конце недели пили, гуляли, а преданные им «кинто» развлекали их. Вот главарь «тройки» – рубаха-парень, очень важный и самоуверенный силач Гижуа – И.Н. Кокаев, его друг и дипломат Аветик – Петр Казбекович Цирихов и, наконец, весельчак, певец и бабник Пичхула – М.К. Цаликов.
Спектакль начинал я – Пичхула. Я появлялся перед занавесом и радостно обращался к зрителю:
– Здравствуйте все, дорогие наши гости! Сегодня – счастливый день нашего друга Сако. Все лучшие люди будут здесь… и Гижуа… Что? Не знаете Гижуа? О! Он очень большой человек, быка одной рукой повалит! И Аветик тоже будет здесь. О! Аветик – очень серьезный человек! Он даже по-русски может говорить. А меня, конечно, знаете! Я Пичхула! Так вот! Мы вас тоже приглашаем. Идите к нам и разделите нашу радость!
Здесь я позволю себе вспомнить случай, когда на одном спектакле после моего приглашения, кто-то из зала крикнул: «Идем, идем!».
И тут я сам не понял, как ему тут же ответил:
– Нет! Мы болтунов не приглашаем! А вот благородных людей приглашаем!
В зале раздался хохот и аплодисменты, комментарии в адрес остряка.
Из всех переводных вещей ближе всех нашему зрителю оказался спектакль по пьесе Раймонда «Любимая девушка».
Роль этой любимой девушки, санитарки Оли, блестяще сыграла С.Г. Икаева – маленькая, юркая, в длинном, с чужого плеча халате, со смешными непредсказуемыми поступками.
Неподражаема, великолепна была тройка танкистов в исполнении Таутиева, Кокаева и… (к сожалению, запамятовал третьего исполнителя), которые получились такими простыми, душевными, «от земли» ребятами, что зритель принимал их, как родных сыновей или братьев.
Мне досталась роль санитара Зевенко. Он, в моем видении, был противоположностью Оли – «Пташки», как ее звали бойцы. А Зевенко – неуклюжий толстяк, добрый шутник, которого все звали «Медведем». И на самом деле он получился у меня, как косолапый медведь. А когда он танцевал «Гопак», зритель хлопал в такт музыке.
Постановку эту осуществлял В.С. Фотиев, ассистентом режиссера была З. Бритаева, художником – А. Туаева, музыкальное оформление – А. Поляниченко. Премьера состоялась 25 февраля 1942 года.
Последняя премьера 1942 года состоялась 25 мая. Это был спектакль по пьесе Давида Туаева «Свинец», посвященной шахтерам Садонского свинцового комбината. А последняя потому, что вскоре нам пришлось эвакуироваться, поскольку враг приближался к Осетии.
ТЕАТР НА ОБОРОНИТЕЛЬНЫХ РАБОТАХ
А пока война диктовала свои правила. В июле 1942 года руководством республики было решено строить вокруг столицы глубокие противотанковые рвы. Театр в полном составе вышел на оборонительные работы на северной окраине города, на правом берегу Терека.
Командиром строительного полка был назначен Председатель Госплана Батырбек Бритаев, а комиссаром – директор нашего театра Хаджумар Цопанов. Командиром одного из взводов стала актриса нашего театра, депутат Верховного Совета Республики Раиса Агубеевна Дзитоева. Она же возглавила потом и военно-шефскую комиссию театра и была до конца войны бессменным ее руководителем.
На этих работах добросовестно трудились все ведущие актеры, кроме Вл. Тхапсаева, который со своей семьей эвакуировался в поселок Мизур.
Особо усердно работали В.Д. Баллаев, Б.Т. Борукаев, И.Н. Кокаев, В.С. Фотиев, С.Г. Икаева, В.С. Каргинова, Т.Х. Кариаева, С.К. Таутиев, молодые актеры Б. Хадарцев, М. Дзампаев, Розита Малтызова, которую через несколько дней как комсомолку мобилизовали, и они с Таней Кодзаевой, актрисой Русского театра, были зачислены в разведку.
Они побывали за линией фронта, выполнили задание и благополучно вернулись. Потом ходили в Моздок и опять вернулись благополучно. После этого их послали в станицу Прохладную и… там на них обратили внимание немцы, арестовали и… расстреляли.
Все ребята работали с полной отдачей, не жалея ни сил, ни здоровья, трудились от зари до зари. Вскоре среди нас появились свои герои: И. Кокаев, В. Баллаев, В.С. Фотиев – художественный руководитель театра, Б. Хадарцев.
В первый же день меня позвал командир стройполка Б. Бритаев и предложил мне быть командиром взвода. Я – тридцатилетний здоровый парень, естественно, отказался:
– Я буду копать.
И тогда назначили Нигера – пожилого поэта. А я пошел копать рвы. Через несколько дней опять вызвали:
– Построим тебе шалаш, и делай ручки для лопат и кирок.
– Я буду копать! – упрямо твердил я.
Потом мы работали в районе завода «Электроцинк», на восточной окраине города, на Шалхинской дороге. И тут опять меня нашли. А к тому времени я стал рекордсменом. Вместо нормы 0,8 кубометра я выбрасывал по 2,1-2,2 кубометра в день. Меня вызвали и сказали:
– Ты отлично работаешь – это хорошо, а вот в третьей роте нет командира.
– Как нет, а Александр?
– Его не слушаются, – был ответ.
Надо сказать, что рота эта была сборной: сегодня пришли, а завтра – нет. В общем, уговорили меня. Я согласился, но только с условием, что мы пройдем с комиссаром роты вдоль трассы вот так, как я есть. А я работал в одних трусах, с бритой головой, но с бородой. Вот мы пошли по трассе. Я смотрю, женщина устала. Я ей: «Отдохни, сестренка», – взял ее лопату и немного поработал вместо нее. Пошли дальше. Молодой, здоровый детина лениво ковыряется.
– Э-э, дорогой ты мой, как ты работаешь? А ну-ка, дай лопату! Вот как надо! Вот так, дружище!
Поработал я за него и пошел дальше. И так до конца. А потом во время обеденного перерыва комиссар представил меня:
– Вот вам наш новый командир роты.
– А наш петух?
– Не надо так…
– Надо! Здоровый бык в галстуке стоит на бугорке и оглядывает свои владения!
В общем, меня признали «своим», и с того дня установилась дисциплина. После завершения работ на этом участке нас перебросили на западную окраину города, в район аэродрома. В эти дни мы с дядей Ерваном, рабочим из Госфилармонии, были награждены медалями: я – «За трудовую доблесть», а он – «За трудовое отличие».
ЭВАКУАЦИЯ ТЕАТРА
18 Сентября, когда на этом участке оставалось только взорвать огромные валуны на дне рва, вечером нас собрали и объявили, что коллективы Осетинского и Русского театров, научно-исследовательского института и оперной студии освобождаются от работы и готовятся к эвакуации.
А 21-го сентября 1942 года мы уже сидели в пульмановских вагонах и держали путь в Закавказье, в Южную Осетию. Как раз в этот день фашистские стервятники разбомбили станцию Даргкох и уничтожили там три состава поездов, в том числе алагирский поезд. На второй день мы в очередной раз «загорали», на этот раз на станции «Махачкала». Тут, конечно, все покинули свои вагоны и наслаждались вечерней прохладой.
Вдруг… навстречу мне идет мой давний друг Арчил Кикни(а)дзе3 . После того, как я ему рассказал о наших делах, о новостях в Осетии, он меня спросил:
– Что же вы будете делать, на что будете жить?
Я сказал, что будем работать.
– Да-а-а! – протянул он. – Это будет вам нелегко. Вот что, у тебя много денег?
– Да какие там деньги?!
– Так вот, запомни. Доедете до станции Баладжары, это – не доезжая немного до Баку. Там местные жители продают соль. Ты купи там соль на все свои деньги, и будешь жить вот так!
И он показал рукой – «по горло», мол.
– Спекулировать?! – удивился я.
– Не будь дураком! Ты даже большую услугу окажешь тамошним людям. Там нет соли!
После этого разговора я уединился с директором театра – Х.Г. Цопановым и рассказал ему об этом.
– И что ты надумал, профсоюзный вожак?
Я был тогда председателем месткома.
– Черт его знает… Это было бы большой поддержкой, но… Сказать ребятам, чтобы купили, и вдруг окажется неправдой… последние копейки истратят… Ну что ж, решай. Сам решай! – заключил директор.
Я собрал всех в один угол вагона и рассказал им все.
–Я не говорю вам – покупать или не покупать. Пусть каждый сам решает на свой страх и риск. Лично я иду на риск…
Ребята все решили рискнуть. А я дальше думаю, что вдруг это окажется правдой, и наш коллектив как-то сможет жить.
А как же коллеги из Русского театра? Скажут, осетины скрыли от нас, позаботились о своем благополучии… Короче, я пошел в их вагоны, собрал их и рассказал им о нашем решении. Они отказались. Один Иван Мятелев решил, что где пропадут осетины, там и он.
К тому времени мы подъехали к Баладжарам, и все накупили соль по полтора рубля за банку. И, представьте, это оказалось неоценимой помощью беженцам. Мы отдавали соль по две банки. «Сколько стоит?» – «Сколько можете!». И они приносили полную банку топленого масла или килограмма два сыра. А вот коллектив Русского театра оказался в тяжелом положении, особенно те, у кого были дети. И нам опять пришлось обсудить этот вопрос, и было решено выделить им возможное количество соли и поддержать таким образом русских товарищей, что и было сделано.
ИСПЫТАНИЕ НА ПРОЧНОСТЬ ИЛИ ВЫНУЖДЕННЫЕ ГАСТРОЛИ
Мало-мальски сведущий в театральных делах человек знает трудности организации гастролей, знает, как это сложно и трудно. А тут по стечению обстоятельств в одном небольшом городе, да еще на маленькой сцене, столкнулось четыре театра: Юго-Осетинский Театр им. К. Хетагурова, местная грузинская труппа, наш Северо-Осетинский Государственный Драматический Театр и Орджоникидзевский Городской Русский Театр. Тут одному коллективу негде было развернуться, а нас – четыре коллектива! Да еще Юго-Осетинский Государственный Ансамбль песни и танца «Симд».
В этих условиях огромную роль сыграли как общий директор Юго-Осетинского и Грузинского Театров, композитор Борис Александрович Галаев, так и директор Северо-Осетинского театра Хаджумар Газиевич Цопанов. Они смогли найти общий язык со всеми коллективами. Таким образом, наши вынужденные гастроли прошли полнокровно, с пониманием задач, поставленных перед нами суровым военным временем.
Надо отдать должное грузинским и юго-осетинским друзьям за их гостеприимство и проявленную терпимость. Все улаживалось спокойно, непринужденно и с большой теплотой. Они гостеприимно отдавали предпочтение нам. Три месяца мы пробыли там, три месяца полнокровной работы. Там же мы обслуживали и госпитали, и воинские части, показывали все лучшие спектакли наших театров.
Нас поселили в школе, и областное руководство в лице Председателя Областного Исполкома Юго-Осетии тов. В.И. Хубаева и Первого Секретаря Областного Комитета партии Грузии тов. Вл. Цховребашвили постоянно интересовалось нашей жизнью, тут же при необходимости принималось решение об оказании нам посильной помощи. А Хубаев лично приходил к нам в общежитие.
Наконец, настал день прощания. Наши ребята пригласили местных товарищей, разбив их по группам. Ко мне пришли четверо, и… я не нашел ничего лучшего, как отдать им остаток соли пуда два-три. Когда я предложил им эту соль, друзья растерянно сказали, что у них туговато с деньгами.
– Какие деньги! Мы опять наберем в Баладжарах! – воскликнул я.
Одним словом, не только я, а все ребята заставили наших гостеприимных друзей взять все оставшиеся у нас запасы соли.
А в день нашего отъезда южане натаскали нам уйму продуктов на дорогу. Мне, например, принесли полтора круга (килограммов 10–11) великолепного сыра и полбарана копченого мяса. А Тоба Крих(к)ели4 – драматург, певец, режиссер Грузинского театра и одновременно директор парка – повел нас, Таутиева, Борукаева и меня, к себе, открыл четырехпудовый, как он выразился, «быркуы» – зарытый в землю кувшин – и сказал:
– Вот здесь хранится около 4-х пудов вина! Возьмите, сколько сможете, а остальное раздайте друзьям!
Это вино выпито, все трудности позабыты, а вот доброе, чуткое, дружеское отношение к беженцам никогда не забудется.
И, наконец, ответственным за погрузку и отправку коллективов был назначен я. Подали нам опять пульмановские вагоны. А как ехать в холодных вагонах, как везти детей и женщин? Я – туда, сюда. Нет, ничего не получается. Я – в Обком, к Цховребашвили. Он попытался что-то решить по телефону. Не получается. Он разговаривает по-грузински, а я ничего не понимаю.
– Хорошо! – вставая, сказал он. – Поехали!
И мы поехали в горы, потом в Тбилиси. Не знаю уж, каким образом, но подали нам на Сталинирский вокзал три классных вагона.
Вот такое внимание было нам оказано в трудные дни войны. Неслучайно в народе говорят, что прочность дружбы испытывается в трудные дни.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
23-го января 1943 года мы вернулись в свою родную Осетию. К тому времени враг был отброшен далеко от нашей территории. А мы, несмотря на неустроенность – многие остались без крова над головой, – с новой силой взялись за работу.
Первой премьерой была пьеса братьев Тур и Шейнина «Дым Отечества» в постановке Б.Т. Борукаева, художник – А. Туаева. Премьера состоялась 4 февраля 1943 года.
Говоря о тогдашних спектаклях на патриотическую тему, об их качестве с точки зрения прессы, восприятия зрителя и оценки самого коллектива следует сказать следующее.
Самым выдающимся спектаклем, на мой взгляд, стала постановка пьесы «Олеко Дундич» Каца и Ржешевского, премьера которой состоялась 3 апреля 1943 г. Режиссер – В. Фотиев, ассистент режиссера – М. Цаликов, художник – А. Туаева
«Спектакль блестящий» – скажет зритель, и это подхватит пресса. Коллектив согласится с этим. А мнение коллектива театра – гораздо трезвей, суровей и требовательней.
Я уже говорил, что коллектив театра в самом начале своей деятельности решил относиться к своему труду ответственно, не кривя душой говорить друг другу правду, только правду, какой бы она ни была. Хорошо – значит, хорошо! Но! Обосновывай, чем это хорошо. Говорить откровенно о том, где правда, а где ложь, а если это плохо, то говорить об этом тоже открыто, без задних мыслей, беспристрастно, объективно и верить! Верить друг другу! Ибо во взаимном доверии видели мы залог успеха нашей работы.
Поэтому самая большая радостная «правда» была преподнесена нам Соломоном Таутиевым, его блестящим исполнением роли Олеко Дундича.
Как многогранен он был в этой роли! То он влюбленный витязь, то бесстрашный воин, то бесшабашный балагур, то гневный солдат, то блестящий офицер-аристократ, французский дипломат, то он – скромный, застенчивый боец во время встречи с командующим Красной Армии.
И во всех этих ипостасях Дундич был талантливым артистом, который молниеносно перевоплощался, и в каждом из этих образов был достоверно точным.
Олеко Дундича – Таутиева можно было сравнить с молнией. Это была победа не только талантливейшего актера, не только театра, но это было торжеством осетинского театрального искусства.
Очень достоверными были образы Ворошилова – Б.Т. Борукаев, Буденного – И.Н. Кокаев, генерала Мамонтова – В.В. Тхапсаев.
Мне тоже досталась эпизодическая роль Серго Орджоникидзе. Ну, что я могу сказать о своей работе? Портретное сходство было, это точно, а в остальном – не мешал товарищам.
Особенно порадовало нас появление на сцене молодой актрисы Елены Туменовой в ответственной роли Гали. Она была выпускницей нашего Северо-Осетинского театрального училища, которое тоже стало жертвой войны, поскольку было закрыто.
Одним словом, получился блестящий романтический спектакль.
МОЯ ПЕРВАЯ «ПОЛНОМЕТРАЖНАЯ» РЕЖИССЕРСКАЯ РАБОТА
Третья премьера – «Поминальщики» Д.А. Туаева состоялась 22 мая того же 1943 года.
Этот спектакль знаменателен был тем, что в первый раз мне доверили самостоятельно поставить «полнометражную» вещь, и я с головой ушел в эту работу. Художником была у меня Аза Туаева.
И вот уже здесь я сел на своего коня, т.е. осуществил свой принцип, от которого никогда не отказывался в течение всей своей довольно долгой жизни в режиссуре.
Этот принцип заключался в том, чтобы пробовать актеров в самых разнообразных ролях.
Так, одному из «социальных героев», Владимиру Тхапсаеву, который блестяще сыграл Отелло, я дал острохарактерную роль Бетре. Это один из «поминальщиков» – длинный, худой, с козлиной бородой типа бороды Дон Кихота и козлиным голосом. Причем, приказ о распределении ролей объявлял я сам, предварительно давая характеристику каждому образу, и, конечно же, актеры сгорали от любопытства после того, как я нарисовал характер (а этого характера по пьесе не было):
– Кому, кому?
И я объявил Володю Тхапсаева. Ну, тут все ахнули, а Володя промычал:
– Как это так? Отелло! И вдруг – какой-то обжора, пьяница, позорник!
Потом наедине мы «объяснились», и он заинтересовался. И должен сказать, что он остался доволен. Даже смирился с тем, что после этого его какое-то время называли «Бетре».
Датуа, его «друг» по пьесе (в сущности же, они ненавидели друг друга) – представитель другого аула, страшный обжора, толстяк с огромным животом. Я обрисовал его типом, у которого «что длина, что ширина – одинаково». Актеры опять нетерпеливо спрашивали:
– А его кто будет играть? Кто же?
Я дал эту роль Петру Казбековичу Цирихову – великолепному характерному актеру, который одинаково ярко играл и комедийные, и драматические роли, роли молодых и стариков, роли положительных и отрицательных персонажей.
Таким образом, у нас получилась интересная пара: – длинный, худой Бетре и короткий толстяк Датуа. И отсюда пошли контрасты: сын Датуа – длинный – В. Баллаев, его жена – маленькая – Зоя Кочисова, друг сына – низкого роста – Костя Сланов, а его жена – длинная и худая – Лена Туменова.
Эти образы получились такими яркими, что их трактовать как-то иначе не смогли ни актеры, ни режиссеры, которые потом в разные времена заново ставили эту бытовую комедию. Мы решали и сделали ее как комедию характеров. И отталкиваясь от этого, дорабатывали соответственно как саму пьесу, так и каждую роль.
И снова драма – «Нашествие» Л. Леонова. Режиссер-постановщик Б.Т. Борукаев, художник – Ф. Ткаченко. Премьера прошла 1 октября 1943 года.
Роль Таланова-сына играл В.В. Тхапсаев, роль Таланова-отца была поручена мне. Мою «жену» играла В.С. Каргинова. Семья получилась очень колоритной, сложной и масштабной.
Володя Тхапсаев после роли Бетре работал с удвоенным удовольствием и создал очень интересный образ человека, искалеченного жизнью и превратившегося в клубок нервов.
Очень интересная была режиссерская трактовка всего спектакля. Вообще, все работы Бориса отличались глубиной и масштабностью.
Последнюю аккордную точку 1943 года поставил Арсен Дзахотович Макеев постановкой пьесы Дабе Мамсурова «Сыновья Бата», премьера которой состоялась 18 ноября 1943 года.
Это спектакль – песня о народных героях Кобанского ущелья – четырех братьях, которых звали Дочче, Асланбек, Будзи и Огулла.
Роли исполнили: Дачче – Р. Мильдзихов, Асланбек – В. Тхапсаев, Будзи – В. Баллаев. Самого Бата – отца – играл Б.И. Тотров.
Роль их извечного врага Тараса Канукова была поручена мне, но я где-то в начале работы заболел, и над ролью продолжил работу В.И. Макиев.
Роль дяди братьев (брата их матери) Татаркана играл А.И. Токаев, его жену – Раиса Агубеевна Дзитоева.
Говоря об этом спектакле, особо следует сказать о работе режиссера. Дело в том, что наша молодежь, да и вообще люди стали забывать, вернее, терять прекрасные традиции своего народа, те особые качества, которые отличали его от других народов, т.е. его адаты, обычаи, чувство уважения к старшему, почитание женщины, гостеприимство, скромность и сдержанность в застолье: «Лучше недоесть, чем переесть. Перед уходом в гости плотно поесть дома, чтобы не показаться жадным до еды » и т.д.
Особенно замечательны ритуал приема гостей или правила поведения в гостях. Их тысяча, этих неписаных законов и неповторимых красивых традиций. Причем, в каждом ущелье они имели свои оттенки.
Наиболее изысканными они были в Куртатинском ущелье, а также в Тагаурии (Тагиата). Особые традиции были у дигорских Бадилята. В Алагирском ущелье они были проще, потому что там люди больше были заняты трудом.
Так вот, режиссер Арсен Дзаххотович Макеев отлично знал эти тонкости и смог с пользой применить их в своей работе над этой постановкой. И его спектакль в этом отношении получился очень и очень поучительным.
Бата, отец братьев, по сегодняшним понятиям был очень демократичным, справедливым, мудрым и не признающим условностей человеком. Он как представитель привилегированной фамилии не имел права жениться на девушке из простонародья, в данном случае из Алагирского ущелья.
Куртатинцы и Тагаурцы (Тагиата), не говоря уже о Бадилята (Дигорские аристократы), в Алагирское ущелье своих дочерей замуж не отдавали, и их девушек не брали в жены.
А вот Бата нарушил этот «закон» и женился на девушке из Алагирского ущелья. И его знатная фамилия не простила ему этого и объявила его сыновей «незаконнорожденными», бойкотировав как самого Бата, так и его сыновей. Им было отказано в наследстве. Вот и встали братья после смерти отца против несправедливости и погибли в неравной борьбе. Старший брат Дочче погиб очень рано, совсем молодым. И основная тяжесть защиты своей чести легла на плечи Асланбека, роль которого была поручена В.В. Тхапсаеву, создавшему убедительный образ человека, который унаследовал мудрость отца, крепость родных гор, силу горного потока и гордость своего народа. Будзи, Владимир Баллаев, неимоверной силы человек, которому не страшны были ни гром и молния природы, ни коварство людей. Ашах Токаев, играя роль дяди из Алагирского ущелья, создал очень живой и убедительный образ человека «от земли».
Что же касается роли Тараса Канукова, главы тагаурской молодежи, здорового, грубого, но сильной натуры человека, то В.И. Макиев – талантливый комик, сделал его чудаковатым и смешным типом. И, конечно, другого ожидать от этой работы в его исполнении было нельзя.
Я, успевший к этому времени сыграть уже несколько сильных отрицательных ролей типа Яго, и то боялся взяться за эту роль, а Володе, естественно, это было очень трудно.
И все же, самое смешное было потом, когда я оправился от болезни и вошел в спектакль. Многие зрители, особенно ногирцы, которые смотрели спектакль не раз, говорили обо мне:
– Хорошо играет, но тот, первый исполнитель, был лучше!
Ну что ж, о вкусах не спорят. Важно, что в конечном итоге этой постановкой мы еще раз утвердили себя как национальный осетинский театр, театр героико-романтический.
ТЕАТР ПРОДОЛЖАЕТ РАБОТУ
ПО РАСКРЫТИЮ ТВОРЧЕСКОГО ПОТЕНЦИАЛА ТРУППЫ
В конце 1943 года вся работа театра была тщательно взвешена его руководством. Дальнейшее построение работы театра, его репертуар, его рост, его недостатки корректировались с учетом результатов деятельности театра в эти трудные военные годы. Необходимо было учитывать занятость актеров, т.е. равномерный рост всего творческого состава. И надо было постараться, чтобы в наступившем 1944 году каждый актер получил бы для этого солидную работу.
К тому времени к нам опять пришел наш драматург Д. Туаев со своей новой комедией, в которой ряд актеров могли бы раскрыть новые грани своего таланта.
Это была музыкальная комедия «Желание Паша» («Пёшёйы фёндон»), где удачно были использованы народные песни и фольклорный материал.
Во-первых, здесь режиссер Б. Борукаев впервые встретился с подлинно народным творчеством, давшим ему в полной мере раскрыть себя в качестве режиссера национального театра. Он никогда не был доволен своей работой над осетинскими пьесами.
Должен отметить, что, бесспорно, он был самым интеллигентным и культурным человеком среди нас. Он родился в городе, много разъезжал по другим городам России со своим отцом – полковником русской армии, поэтому был оторван от своего народа. И теперь упорно работал над повышением своих знаний по самобытной осетинской культуре. В этой связи он считал эту работу для себя этапной. И доказал, что он «не совсем Архонский казак», как он себя называл.
Когда он представил нам проект распределения ролей, мы все одобрили его план, потому что наряду с актерами «прямого попадания» он выдвинул ряд молодых исполнителей – воспитанников нашей театральной студии. Так, главную роль Паша он поручил молодой актрисе Е. Туменовой, роль Мисоста – К. Сланову, а маститые в то время актеры получили следующие роли: великолепную комедийную роль Мысырхан – В.С. Каргинова, такую же мужскую роль Цола – П.К.Цирихов, а влюбленного в Паша Ахсарбека играл В.Д. Баллаев. С.Г. Икаева и А.А. Дзукаева играли подруг Паша Салимат и Залихан, роль Госада, матери Паша, была поручена великолепной характерной актрисе Р.А. Дзитоевой.
В результате получился комедийный и в то же время очень лиричный, с большим юмором сыгранный, ансамблевый спектакль.
Премьера «Желания Паша» состоялась 26 января 1944 года.
Эта удача театра стала результатом заинтересованной работы всей постановочной группы и автора пьесы. Каждый из актеров приходил к автору со своими предложениями для уточнения и улучшения как своей роли, так и всего спектакля.
Потом автор Д. Туаев, издавая эту пьесу, напишет на титульном листе свою благодарность коллективу театра за неоценимую помощь.
Носителем добра и справедливости был Цола – балагур, шутник, юморист, добряк и мудрец, который самую запутанную затею «противника» превращал в орудие нападения на самого же «противника». Он самые напряженные ситуации мог разрядить непринужденной шуткой.
Исполняя эту роль, Петр Цирихов опять превратился в источник острых и неожиданных интонаций, причем каждый раз привносил все новые и новые «номера», и все они были удачными и хорошо ложились на характер его образа. Ни одна «отсебятина» не была невпопад. Причем ударную, главную фразу он так подготавливал, так подводил к ней, так отгораживал ее от второстепенных «подступов», что когда, наконец, произносил эту фразу, то потрясал и зал, и всех нас.
Приведу один из таких примеров. Сцена разоблачения Паша, притворившейся больной, подошла к самой кульминации, от исхода которой зависит суть этого замысла и… вдруг раздался вопль Цола:
– Ай, ай, ай!
– Что такое?
– Ай, ай, ай! Как я забыл!
– Что забыл?!
– Ваше пиво!
– Что наше пиво?!!
– Как же я забыл!
– Ну, говори, наконец!
– Оно, оно… осталось у меня… недопитым!
И всю напряженность как рукой сняло.
А рядом его жена, его «горе», Мысырхан – Варвара Савельевна Каргинова. По яркости и остроте характера она не уступает мужу, если не превосходит. Говорят же «муж и жена – одна сатана» или «Два сапога – пара». Но эти сапоги разные: один – зимний, другой – летний.
Мысырхан за «полсапочки» и другие подарки хочет засватать Паша за постылого ей богача, а Цола – наоборот – на стороне любящих друг друга Паша и Ахсарбека, бедняка, но работяги.
Вот раздается лай собаки и крик Мысырхан, которая появляется на сцене спиной к зрителю и создается полное впечатление, что она старается вырвать свой платок из пасти собаки, ругая при этом самыми последними словами собаку и ее хозяина. И, наконец, она входит во двор Паша, кривоногая, с изуродованными толстыми голенями, но в шнурованных полусапожках на искривленных каблуках, полы ее платья висят на разных уровнях. Отдышавшись и придя в себя, она с неподражаемым выражением лица замечает на скамейке гармонь и начинает играть и петь.
Описать эту сцену не осмелюсь. Это надо было видеть! Могу лишь сказать несколько слов о зрительном зале, где люди, забыв все правила поведения в общественном месте, безудержно хохотали, беспардонно хлопая друг друга и вытирая слезы, вызванные силой смеха. А ее манера говорить, ее интонации! Даже то, как она вытирает нос, незабываемо!
А серьги – «колеса», висящие на ее ушах!
После этого, конечно же, Варвара Савельевна Каргинова получила всенародное заслуженное прозвище «Мысырхан» как признание ее высокой художественной игры. Этот образ никак невозможно забыть до конца своих дней.
Образ Паша в исполнении Елены Туменовой получился очень мягким, женственным, лиричным, а главное, соответствующим образу скромной и обаятельной горянки. Все эти качества очень гармонично сочетались с внутренней твердостью ее характера.
Противоположной была Салимат, С.Г. Икаева, смелая, жизнерадостная девушка, что называется «сорви-голова», острая на язык, смелая в поступках, яркая по поведению.
Ее подпевала Залихан, Анна Дзукаева, девчонка с острым взглядом, всегда готовая к выполнению задания или общего с Салимат решения. Они с Мысостом очень подходили друг другу, именно «два сапога – пара». Он тоже в исполнении Коста Сланова был таким: смелым и решительным, правда, на словах, а когда дело доходило до объяснения в любви, он пасовал, но до поры, до времени.
Особенно лиричным, стеснительным, нерешительным получился образ Ахсарбека у В.Д. Баллаева. Он был решителен, храбрился в отсутствие Паша, а когда она появлялась, терял дар речи. В этой роли Володя проявил и свое умение петь, причем подкупал не силой голоса, а проникновенностью исполнения. Он очень органично вживался в музыку.
Доброго слова заслуживает работа А.А. Поляниченко, оформившего спектакль музыкально.
Должен сказать, что этому спектаклю суждена была долгая жизнь на сцене нашего театра.
Спустя много лет театр вернулся к этой комедии, и в 1964 году ее поставил Г.Д. Хугаев, но это была не постановка, а возобновление спектакля, причем не очень удачное. Потерян был его аромат, его свежесть и непосредственность его исполнения.
И СНОВА РУССКАЯ КЛАССИКА.
НЕЗАБЫВАЕМЫЕ «БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫЕ»!
И снова мы почувствовали необходимость обращения к классике. Это было необходимо, кроме всего, для роста мастерства актеров.
В частности, нас интересовали творческие возможности Соломона Таутиева, потому что с апреля 1943 года он не имел достойной его таланта нагрузки.
Также Тамара Кариаева почти год не имела роли, которая стимулировала бы ее дальнейший творческий рост.
А такие актеры, как Арсен Макеев и еще кое-кто вообще преступно оставались в тени. И словно специально для них в репертуар театра была включена пьеса А.Островского «Без вины виноватые».
Вот они и получили такие роли: Кручинина – Т. Кариаева, Незнамов – С. Таутиев, Шмага – А. Макеев, Муров – М. Цаликов, Миловзоров – В. Баллаев, Дудукин – В.В. Тхапсаев, Коринкина – С.Г. Икаева и А.В.Тотиева. Режиссер-постановщик В.С. Фотиев, режиссер-ассистент М. Цаликов, художник Ф. Ткаченко.
Я опять не ссылаюсь на положительные оценки рецензентов, потому что самым строгим и взыскательным рецензентом, я не устану это повторять, был сам коллектив.
Мы и после премьеры, состоявшейся 8 марта 1944 года, сыграв три спектакля, проводили производственные совещания, где подробно анализировали работу всех: режиссеров, актеров, художника, а также вспомогательных цехов. И только после этого, безусловно, полезного разбора признали и одобрили работу всей постановочной группы.
В этом спектакле раскрылись совершенно новые грани творчества Соломона Таутиева. Он, во-первых, выглядел совсем юным, во-вторых, от его «героизма» не осталось и следа. Он весь ушел в себя, превратился в клубок нервов. Он это скрывал, но в глазах читалась его трагическая судьба. Его шутки и веселость еще больше подчеркивали его смятение, душевные страдания и муки. И наконец, его монолог, обличающий недостойных матерей, бросающих своих детей. Он превратился в раскаленную сталь, и его монолог прозвучал как крик измученной, изболевшейся души, изобличающий всю ложь и лицемерие окружающего общества.
Эта сцена встречи и узнавания друг в друге матери и сына потрясала!
Тамара Кариаева в роли Кручининой поражала своей внутренней мощью, эмоциональной насыщенностью и душевной глубиной, умом и силой воли, которая давала ей возможность держать себя в руках, пока ее сердце не выдержало и разорвало все сдерживающие цепи. И вот тогда она теряла свою монументальность и превращалась в земную женщину, в захлебывающуюся в собственных слезах мать. Это было победой актрисы и торжеством театра.
Арсен же, как великолепный комик-простак, создал образ Шмаги в своем традиционном плане. Все хорошо, все правильно, все на месте, как всегда ярко, с большим юмором.
Не менее яркими были работы В. Тхапсаева в роли Дудукина, В.Д. Баллаева в роли Миловзорова, С.Г. Икаевой и А. Тотиевой в роли Каринкиной. Ну и я в роли Мурова не выпадал из ансамбля.
Таким образом, была создана очень стройная симфония, в которой каждый «инструмент» полнозвучно вел свою партию в унисон общему звучанию оркестра.
ТЕМА ОККУПАЦИИ ОСЕТИИ ФАШИСТАМИ
И БОРЬБЫ С НИМИ – НА СЦЕНЕ ТЕАТРА
А война все еще продолжалась. Наши войска на всех фронтах вели наступательные бои и, несмотря на яростное сопротивление противника, все дальше и дальше двигались на запад.
И в эти тяжелые дни драматург Георгий Джимиев принес нам свою новую пьесу «Черный туман», посвященную оккупации фашистами Осетии и борьбе нашего народа с ними в тылу.
Режиссером-постановщиком был назначен Арсен Макеев, режиссером – Соломон Таутиев, художником Ф. Ткаченко. Премьера состоялась 18 мая 1944 года.
Вот открывается занавес. Перед зрителем разоренная комната, окна с выбитыми стеклами, воет зимний холодный ветер, посредине комнаты старик – Дзамболат, роль которого играл В.В. Тхапсаев, согнулся над пустой люлькой своего внука, которого растерзали фашисты.
Это было потрясающее зрелище. Дзамболат – главное действующее лицо. Его дочь Чабахан, роль которой исполняла В.С. Каргинова, – в партизанах, зять Дзарахмат (С.К. Таутиев) – командир партизанского отряда.
Вдруг в комнату влетает Астархан – «друг» Дзамболата, лиса в человечьем обличье. Нет, он не был таким, но… Но в отличие от своего друга, он стал немецким холуем. Он даже шапку свою рыжую не просто надевает. Он этой шапкой словно расчищает дорогу перед врагами. Он не ходит, а шмыгает, как ищейка, постоянно держа эту рыжую шапку за спиной в левой руке и виляя ею, подобно преданному псу, виляющему хвостом перед хозяином.
Вот таким виделся мне этот образ предателя, и я постарался воплотить это на сцене. Как вы уже догадались, над этой ролью пришлось поработать мне, актеру М.К. Цаликову.
Этот «ползучий гад» «удружил» Дзамболату и, будучи старостой, вселил немецкого коменданта в дом друга. И сам все время обхаживал его, пока его не прикончил Мулдар.
Мулдар – любимый герой автора, переходящий из одной пьесы в другую. Сначала он был героем в «Свадьбе», потом в «Молодой невестке» и вот теперь в «Черном тумане». Здесь его и убили.
Роль этого «трехкратного» героя блестяще играл Петр Казбекович Цирихов. Вот он появился в галифе, полувоенном френче, с длинным цветным кашне, один конец которого висит впереди, а второй заброшен через плечо назад, и в старой каракулевой папахе набекрень. Это – безобидный балагур, остряк, «бездельник». Этот образ был наполнен народным колоритом, остроумием, жизнелюбием и неистребимым оптимизмом. Не зря его имя стало именем нарицательным в народе. И в этом – полная заслуга талантливого актера П.К. Цирихова.
Остальные роли были выписаны неинтересно, схематично и в развитии пьесы особой роли не сыграли. Вот тройка: Дзамболат, Астархан, Мулдар и четвертый – немецкий комендант, роль которого играл Б.Т. Борукаев, на них строился основной хребет пьесы.
Они и обеспечили успех спектаклю, который получился глубоким, верно передавшим трагедию тех страшных военных дней.
Основная нагрузка легла на плечи Дзамболата – В.В. Тхапсаева, который с честью пронес ее с начала до конца. Он, как старинная башня (крепость), выдержал все бури и лавины. И если бы он только один находился на сцене в течение всего отведенного спектаклю времени, то и этого было бы достаточно, чтобы донести до зрителя все ужасы войны.
Вот такой цельный, глубоко народный и трагедийный образ создал Владимир Тхапсаев.
И снова Карло Гольдони – «Слуга двух господ». Эта постановка для меня была важна и была каким-то новым шагом в режиссуре, поскольку художественный руководитель театра В.С. Фотиев пригласил меня и сказал:
– Будем ставить «Слугу» вдвоем, на равных правах, и отвечать вдвоем. Поэтому первое слово даю тебе. Подготовь проект распределения ролей, потом обсудим. Мне важно твое мнение.
Я, наверно, покраснел, т.к. почувствовал сильный жар, и мои щеки запылали.
– Подумай хорошенько!
И я подумал. Я знал, что о роли Труфальдино мечтали, по крайней мере, двое: А.Д. Макеев и еще один ведущий актер театра – Виктор Галазов, но он, к сожалению, был еще на фронте……………………..5.
А война все шла, и, естественно, мы не могли снова и снова не возвращаться к ее теме. Тем временем появилась довольно интересная пьеса Б. Баллаша «Тихий городок», где нам с Володей Тхапсаевым достались интересные роли двух полковников: роль полковника ………………..6 – Володе, а итальянского полковника Маринетти – мне. Режиссером-постановщиком была Елена Гавриловна Маркова, художником – Ф. Ткаченко. Премьера состоялась 18 ноября 1944 года. Роль учительницы Милены играла Лена Туменова. ……………………………………………………………………. ..…………..7.
Продолжая военную тему, театр работает над пьесой Кнорре «Встреча в темноте». Режиссер-постановщик З.Э.Бритаева, художник Ф.Ткаченко.
…………………………………………………………. ……8.
И ОПЯТЬ В РЕПЕРТУАРЕ РОДНАЯ ОСЕТИНСКАЯ ДРАМАТУРГИЯ
Пьеса «Афхардты Хасана» Дабе Мамсурова. Постановщик – Е.Г. Маркова, режиссер-ассистент М.К. Цаликов, художник Ю.П. Федоров, композитор Татархан Кокойти. Премьера – 17 февраля 1945 года.
Роли исполняли: Госама – Варвара Савельевна Каргинова, Хасана – Соломон Кириллович Таутиев, злодей Кудайнат – Маирбек Курманович Цаликов, Агунда – Минка Ещерекова, Зарема – Анна Дзукаева, Хан – Б. Хадарцев, Хундаджер – Рамазан Мильдзихов.
Я не знаю, какими словами описать достоинства этого спектакля! Как выразить свой восторг? Да это не только мое восхищение, а всех зрителей, которым посчастливилось увидеть этот спектакль и игру таких великих актеров, как Соломон Таутиев и Варвара Каргинова, и других!
Начну с блестящего оформления спектакля художником Ю.П. Федоровым. Общеизвестна легенда об «Афхарды Хасана», о том, как князь Мулдарты убил Афхарды Соламана, а потом пытался овладеть его женой Госама. Но она чуть не убила этого злодея его же кинжалом и, боясь преследования, схватила своего единственного ребенка Хасану и укрылась в горах, в дремучем лесу, в пещере и там взрастила своего сына.
И вот открывается занавес, и мы оказываемся в этом лесу. Нас поражает это забытое Богом и людьми дикое ущелье: голые и покрытые лесом склоны гор нависают со всех сторон, словно хотят схоронить, скрыть под собой убежище Госама и ее уже возмужавшего сына Хасану. И вот в этом царстве зверей появляется со своими послушными «шакалами» двуногий зверь – жестокий Кудайнат. Они обшарили пещеру – никого нет, но он выносит цепь, традиционно висящую у осетин над очагом. Большего оскорбления нельзя было нанести бедной, но гордой Госама. И тут произошел поединок между Госама и Кудайнатом. «Шакал» отступил, но унес очажную цепь, тем самым нанеся ей и ее сыну невыносимую обиду. Он надругался над священным очагом. Госама в отчаянии. Она в смятении от того, что боится их возможной встречи с Хасана! Что делать? Как быть? В это время раздается жизнерадостная музыка – мелодия Хасана, на фоне которой еще трагичней выглядит Госама. И вот полный контраст: на скале появляется с туром на плечах жизнерадостный юноша Хасана. «Нана!» – крикнет он и перебросит тушу тура через овраг. Затем и сам окажется у ног матери. У нее подкосились ноги, и она опустилась в растерянности. Хасана ничего не замечает и, как ребенок, по привычке кладет голову на колени матери и замирает от счастья. А потом… Нет! Мы не смогли до конца осознать и дать достойную оценку этой потрясающей сцены.
Два великих служителя искусства Таутиев и Каргинова, оберегая друг друга, тонко вели свой диалог. Он хотел узнать, что произошло у них за время его отсутствия, а она скрывала от него то страшное и позорное надругательство, которому подверглось их убежище. Мать знала, что Хасана не простит этого никому, особенно убийце своего отца, историю гибели которого, также, как и причину скитаний своей матери, он не знал. Это было потрясающее зрелище, заставившее рыдать весь зрительный зал.
Второй потрясающей сценой была встреча в доме Кудайната Хасаны и хозяина дома. Хасана уже знал, что Кудайнат – убийца его отца, а Кудайнат не знал, кто такой этот гость, и страшные догадки терзали его душу. Вот он вошел в кунацкую с чашей пива, чтобы познакомиться с гостями.
И они стоят друг против друга, смотрят в глаза друг другу и приветствуют друг друга. Эта сцена шла внешне спокойно, на полутонах, и чем осторожнее они прощупывали друг друга, тем напряженность усиливалась. Зал совершенно замирал.
И наконец – взрыв! Хасана срывает кинжал и револьвер вместе с поясом, распахивает окно и, перешагнув через него, оборачивается, приглашает врага на бой и исчезает. К тому времени «старый волк» пришел в себя, но уже было поздно. Хасаны и след простыл.
Потом будет поединок в горах, где Хасана в жестокой схватке расправляется со своим врагом, но и его ранят в спину сторонники Кудайната. Смертельно раненный он добрался до своей скалы и торжествующе прокричал матери, что уничтожил ее заклятого врага, затем необыкновенно трогательно простился с ней и…
Этой ролью наш Соломон прощался со всеми нами, и уже через год покинул нас. Он был не только величайшим актером, он был большим, настоящим человеком и верным другом. С ним можно было спорить, ругаться, доходить до высшей точки напряженности, но он никогда не таил в себе злобу и, что особенно было прекрасно, всегда находил в себе мужество признать свою ошибку, если был неправ.
Будучи талантливейшим актером и лидером, он никогда не возвышал себя над товарищами и коллегами. С самых студенческих лет он был и оставался скромным, выдержанным, доброжелательным, ровным и мягким человеком. Мы с ним любили быть партнерами, причем почти всегда противоборствующими. И чем острее была наша борьба на сцене, тем сильнее крепли наше уважение и человеческая привязанность друг к другу. Когда я замечал с его стороны какое-то не такое отношение, я напоминал ему куплет, написанный в нашей студенческой стенгазете в Москве:
Ах, Таутиев Соломон!
Думать нас заставил он:
Где же Кречет, где Платон?
Пьесу где оставил?
Иносказательно это означало: «Что ты надулся? Где совесть оставил?» и т.д. И все! На этом все недоразумение заканчивалось.
Однажды в коллективе появилась «моль» и начала проедать основу нашего коллектива, начав с нас. Я сразу почувствовал, что с Соломоном что-то происходит. Он стал подчеркнуто официален со мной. В это время мы в связи с чем-то ехали в Москву и оказались с ним в одном купе. Я предложил ему выяснить наши отношения. Я не стану приводить тот диалог, который состоялся между нами. Скажу только, что все это завершилось в вагоне-ресторане с приглашением той «моли», которая натравила Соломона на меня, и… мы ему, что называется, «дали перцу». И после этого, должен признаться, он стал человеком.
Наш рассказ был бы неполным, если бы мы не вспомнили и не отдали должное роли композитора Татархана Кокойти в успехе спектакля. Его замечательная музыка была неотъемлемой частью нашего спектакля.
Не могу не вспомнить также и заинтересованное участие не только в создании спектакля, но и в работе над пьесой начальника Управления по делам искусств Северо-Осетинской АССР Цопанова Хаджумара Газиевича.
Мы все трое: Е.Г. Маркова, Х.Г. Цопанов и я обсуждали после репетиции каждую картину, уточняли, что еще надо делать, а потом мне поручали написать текст и на следующий день представить. Так мы дописывали и создавали спектакль. И нам это удалось.
Вслед за этим мне было поручено на основе пьесы Давида Афанасьевича Туаева «Сказка» создать спектакль. Это вторая пьеса Туаева, над которой я стал работать. Художником у меня был Ткаченко, с которым мы очень скоро нашли общий язык. И нам удалось создать очень цельную, красивую, поэтическую сказку. Правда, изредка он «пищал», как я ему говорил тогда. А он:
– Да я не успеваю осмыслить твою неуемную фантазию!
– Ничего, ничего, ты еще молод, и авось к старости успеешь до-гнать меня.
Так, шутками, шутками мы сочинили настоящее сказочное царство, где органично уживались и алдар Саухал в исполнении Ю.К. Мерденова, и прикованная к его порогу Магда – мать златокудрых близнецов, которую блестяще сыграла Ольга Ивановна Абаева, а также ее дети, златокудрые Аминат – А.А. Дзукаева и Таймураз – Бекузаров Асланбек. Эти актеры словно для этих ролей появились на свет: кристально чистые, по-детски непосредственные и наивные создания, готовые на подвиг ради добра.
А вот Дзанкудас – нынешняя жена Алдара – это сгусток зла. Неслучайно ее называют «черной волчицей». Ее роль замечательно сыграла Василиса Комаева.
В этой «компании» особое место занимала работа молодой актрисы Зои Кочисовой над ролью Кулбадаг ус – то ли колдуньи, то ли сплетницы. Подобный образ, часто очень противоречивый, присутствует почти во всех сказках. Я же… в своем воображении, давая ей характеристику, увидел в ней крысу с двумя выдающимися вперед зубками, маленькую, юркую, с острой мордочкой, с лохматой головой, с треснутыми пятками.
Надо сказать, что автор за моей спиной успел шепнуть каждой из трех характерных актрис, что эта роль написана специально для нее. И когда я объявил на эту роль имя молодой, маленького роста Зои Кочисовой (выпускницы нашей театральной студии), надо было видеть реакцию коллектива. Чуть ли не до бунта дошли. И только тогда, когда я описал свое видение этого образа, все успокоились, но все же… Сможет ли Зоя воссоздать эту «крысу»?
А она смогла! Да еще как! Надо было видеть, как Зоя, будучи необыкновенно подвижной, темпераментной актрисой, буквально вынырнув из-под земли, тут же резко поворачивалась спиной к зрителю, быстро-быстро забрасывала землей то место, откуда она выскочила, приговаривая: «Тьфу, тьфу, тьфу, тьфу!»
На наших глазах родилась блестящая характерная актриса. Темпераментная, искрометная, как огонь, смекалистая и изобретательная, она была убеждена до глубины души в необходимости своих поступков. И грим, и одеяния она сочинила себе сама по данной мной характеристике этого образа. А какая пластика! А манера говорить! Она нашла для своей героини неповторимые, индивидуальные черты, присущие только этой конкретной колдунье, и тем самым поразила нас всех. Вообще, она была удивительно работоспособной, трудолюбивой, преданной своей профессии актрисой. Мы с ней еще встретимся.
А теперь несколько слов о том, как относились к своей работе ребята. Как они искали свое место в сложной жизни театра. Я их называю «ребятами», потому что все они, за исключением двух-трех, были молоды, и большинство их были учащимися моей студии. Все они, как исполнители ролей, так и занятые в эпизодах и массовых сценах, работали с одинаковой отдачей. Вот маленький штрих в подтверждение этих слов. Как-то перед репетицией подошел ко мне студиец Измаил Кулов и спросил:
– Извините, я вам нужен сегодня?
– А какая картина у нас?
– Вторая.
– Подожди, а кого ты играешь?
– Дерево я, – ответил он.
Дело в том, что для того, чтобы у меня в этой картине оживал лес, были сшиты чехлы, покрашенные под цвет стволов деревьев. Их надевали на себя ребята, брали в руки ветки и двигались. Так вот, парню по очень важному личному делу надо было отлучиться, но он не позволил себе сделать это без разрешения. К нашему стыду, теперь это уже далеко не так!
И когда мы сдали спектакль, все были в восторге. Забегая вперед, замечу, что оформление спектакля четыре раза делали заново, так как оно от частого использования быстро приходило в негодность. На обсуждении спектакля на производственном совещании выступил наш самый знающий и объективный критик Цопанов Хаджумар Газиевич и начал перечислять наши удачи. А мой художник Ткаченко мне шепчет:
– Дай свои пальцы, моих уже не хватает!
Цопанов особо подчеркнул блестящую работу молодой актрисы Зои Кочисовой. Не буду повторяться.
Он говорил о рождении молодой лирической актрисы Елены Туменовой, создавшей образ Гюльзифир. А позже известный москов-ский театральный критик Любовь Марковна Фредкина поздравила театр с рождением молодой героини, перечислив такие ее качества, как искренность, лиризм, пластика, безграничная женственность, музыкальность и т.д., и т. д.
Были отмечены удачные работы Мерденова Ю.К. над ролью алдара Саухала, его жены Дзанкудас, о которой я уже говорил. Этот образ создала Василиса Комаева. Скупыми, сдержанными штрихами она вылепила образ этой злой, коварной «черной волчицы».
Очень трогательный образ прикованной к порогу матери златокудрых создала актриса О.И. Абаева. Мягкой, сердечной, умной, глубоко человечной и мудрой была Оля в этой роли.
Коста Сланов в маленькой, почти без текста, роли создал образ жениха – солдафона, мы ему дали прозвище «сапог». Только одно его восклицание «Е-гей!» перед каждым своим появлением ввергало всех окружающих в страх. Зифа Кулаева в роли Райзет была очень милой, веселой певуньей. Икаева Берта – Фатьма, дочь колдуна. Хугаев Георгий – Шахмурад, восточный царь. Пожалуй, это была единственная работа Геора как актера, и он создал образ жестокого, беспощадного повелителя.
Собственно, все, от малого до крупного, все работали отлично, и благодаря этому спектакль получился действительно сказочным, ярким и поэтичным. Многие из актеров играли по две роли, например, Гассиев Майрам играл Медведя (влезал в его шкуру), а в следующей картине он – мудрец. Он снимал медвежью шкуру и надевал костюм мудреца, а через картину он – опять медведь. И так многие. В этом, я считаю, была сила нашего театра. Потом…
Потом состоялся спектакль «Небесное создание» по пьесе Ласкина, но… Но он никакого следа не оставил. Как говорил постановщик Б.Т. Борукаев: «Бывает иногда осечка». Но премьера все-таки состоялась 5 июня 1945 года.
ФРАНЦУЗСКАЯ КОМЕДИЯ НА СЦЕНЕ ОСЕТИНСКОГО ТЕАТРА
А вот «Женитьбу Фигаро» Бомарше в постановке Елены Гавриловны Марковой впервые сыграли 5 октября того же 1945 года. Правда, с некоторыми сложностями. Роль Фигаро была поручена А.Д. Макееву. Постановку довели до общественного просмотра, и получилась неудача. Работу Арсена Дзахотовича не приняли. Он сам первым сказал:
– Что вы меня учите? Я не чувствую его!
Это было перед отпуском, куда мы все и ушли. Мы с Марковой выехали в Москву и, как всегда, навестили нашего педагога Виктора Яковлевича Станицына. Мы каждый раз, когда приезжали в Москву, обязательно встречались прямо на дому у Виктора Яковлевича или Иосифа Моисеевича Раевского. Вот и на этот раз Елена Гавриловна доложила ему о нашей неудаче с Фигаро-Макеевым. И он, недолго думая, сказал:
– Ну и правильно! Арсен – великолепный комик-простак. Понимаете – простак! А Фигаро – мужчина! И должен его играть…
И он сделал паузу. А я уловил его еле заметный взгляд на меня и пошел рассматривать какие-то фотографии. А Станицын, как мне потом передала Маркова, указывая на меня, шепнул:
– Вот вам Фигаро!
Короче говоря, мой отпуск в Кисловодске пошел насмарку. Через две недели приехала ко мне Елена Гавриловна и привезла мне роль Фигаро, целую общую тетрадь в 90 страниц. Мы поговорили о роли, о режиссерской концепции, и она уехала. Как только труппа вернулась из отпуска, мы начали работать, и на двадцатый день снова сдавали спектакль. Не знаю, насколько мой Фигаро был «мужчиной», но спектакль был одобрен. Меня поздравляли, что-то говорили, шумели, а я был как во сне. Я ничего не помню: как я играл, что было правильно, что хорошо, что плохо… Лишь потом, после десятого спектакля я начал соображать и, наконец-то, увидел и почувствовал прекрасную Сюзанну – С.Г Икаеву и А.А. Дзукаеву.
Они были разными: Сюзанна Икаевой – более опытная, лукавая и горячая, а Сюзанна Дзукаевой юна, нежна и остра. Но обе были женственны и обаятельны. В.Д. Баллаев был прекрасным графом. Р. Дзитоева создала очень яркий образ Марселины. Остальные роли играли: Дон Базилио – Г. Хугаев, Кирубино – К. Цаболов, Сановник – П. Цирихов. И все были на своих местах. Спектакль был тепло принят зрителем и довольно долго не сходил со сцены.
КАК МНЕ ДОСТАЛАСЬ РОЛЬ ЛЕНИНА
Довольно удивительна и смешна история идеи постановки спектакля «Кремлевские куранты» Н. Погодина. Еще в 1941 году шла у нас комедия Крапивы «Кто смеется последним», где я играл роль директора какого-то института по фамилии Горлохватский. Я сделал острохарактерный грим, отражающий фамилию моего героя «Горлохватский». Во-первых, его чуб козырьком свисал над бровями, как копна, во-вторых, лицо было похоже на морду свиньи с приплюснутым носом, лохматые борода и усы торчали вперед, как у моржа. Поведение у него было хамское. Морду он выставлял вызывающе вперед. И вот как-то во время спектакля зашел за кулисы главный администратор театра Заурбек Кодзаев, отозвал меня и говорит:
– Слушай, как ты похож на Ленина!
Я отмахнулся:
– Бог с тобой! Как говорят, где Кура, а где мой дом?
Так и тут: где Горлохватский, а где Ленин! Он продолжал уверять меня, и его слова не давали мне покоя. И! Я заказал нашему парикмахеру Кожикову ленинские парик, усы и бородку, и когда они были готовы, я заперся в своем кабинете, загримировался под Ленина и зашел в контору театра, там они ошалели. Я – в кабинет директора, а там сидят директор Х.Г. Цопанов, художественный руководитель Русского театра Андрей Поселянин и драматург Георгий Джимиев. Я резко открыл дверь, посмотрел этаким ленинским взглядом и замер. А они потеряли дар речи. Цопанов тихо говорит:
– Кто это?
Я не выдержал, засмеялся, и первым меня узнал Поселянин и крикнул:
– Мишка, сволочь!
Вот так возникла идея поставить «Кремлевские куранты». Загорелся этой идеей режиссер Борис Борукаев.
Роли исполняли: Ленин – Цаликов М.К. и Цирихов П.К., Дзержинский – В.Д. Баллаев, Сталин – Г.Д. Хугаев, Забелин – В.В. Тхапсаев, Часовщик – Ашах Токаев, Маша – М. Ещерекова, Моряк – Б. Хадарцев, Забелина – В.С. Каргинова. Наше прикосновение к образу великого Ленина мы с Петром Цириховым считали для себя счастьем и, естественно, чувствовали огромную ответственность. А результат нашей работы был признан удовлетворительным. «Образ Ильича удался, – говорили, – причем, в исполнении П. Цирихова он представляется более земным, человечным, а у Цаликова – скорее государственным деятелем и мыслителем». В общем, обе трактовки имеют право на существование.
Очень интересный образ создал В.В. Тхапсаев в роли Забелина. Он четко донес трагедию русской интеллигенции, его протест против неразберихи, против неопределенного шаткого положения таких больших специалистов, как он сам. Он умело выдержал поединок с Ильичом и осознал свою неправоту. Забелин в исполнении Тхапсаева – крупный специалист и патриот России, незаурядная личность.
Ашах Токаев в роли часовщика был достоверным во всех отношениях: и грим, и манера говорить, и его гордость и любовь к своей профессии. У Дзержинского особой нагрузки по сюжету не было, и актеру оставалось в лучшем случае добиться хотя бы портретного сходства, что Баллаеву и удалось. Маша в исполнении М.С. Ещерековой была очень лиричной, умной и понимающей веяние времени девушкой. Они с моряком – артистом Б. Хадарцевым были олицетворением единения уходящих устоев и нового мира.
Работа режиссера Б. Борукаева опять отличилась глубиной раскрытия сущности происходящего, продуманностью и культурой всей постановки.
Продолжение следует.
1 К сожалению, не удалось найти эту рецензию,
поскольку не указано, где она была опубликована (примечание
редактора).
2 Далее автор предполагал вписать имена действующих
лиц и исполнителей (примечание редактора).
3 Написано неразборчиво (примечание редактора).
4 Неразборчиво написано (примечание редактора).
5 К сожалению, здесь текст опять прерывается (примечание редактора).
6 По-видимому, автор собирался вписать фамилию персонажа (примечание редактора).
7 Оставлено место, по-видимому, для того, чтобы позже дополнить повествование (примечание редактора).
8 В рукописи оставлено пустое место для последующей
вставки текста (примечание редактора).
