Джонни РАМОНОВ. Кристина

РАССКАЗ

Я всегда остро ощущала некую особенность или даже исключительность собственной натуры, которая не позволяла мне до конца слиться с окружающим миром. С самого детства я понимала, что не принадлежу добропорядочному традиционному обществу, к которому меня столь рьяно пытались привязать родители. Сладкая вата, воздушные шары и пестрые карусели неизменно вгоняли меня в экзистенциальную тоску, и я бежала их, как дьявол бежит рождественских песнопений. Моими стихиями были темнота и одиночество. Вероятно, другие дети, будучи интеллектуально ограниченны, но, тем не менее, не лишены некоторого природного чутья, еще не убитого школой и воспитанием, видели эту инаковость во мне и от того держались в стороне, не вовлекая меня в свои игры, которые уже тогда казались мне глупыми. Так я и росла, все более углубляясь в мрачную таинственность своей души и лишь для вида поддерживая внешние связи с этим суетным миром (как, например, занятия в кружке рукоделия или участие в школьном конкурсе красоты). Несмотря на последние обстоятельства, пропасть между мной и моими сверстниками все увеличивалась, пока, наконец, не превратилась в бездну. И тогда я начала испытывать странного рода чувство, похожее на смесь радости и печали. Я не знаю, как обозначить это чувство (возможно, наш язык еще не создал подходящих средств для его выражения), но я уверена, что оно носит возвышающий характер и способность испытать его присуща лишь единицам. Оттого записи, которые я собираюсь делать, должны представлять определенную ценность и помочь мне разобраться в себе и, быть может, обрести контроль над своей загадочной и темной сущностью.

Меня зовут Кристина, и это история про меня.

1

Первую половину пути мы проехали, затем были вынуждены спешиться, ибо далее маршрутка не шла.

Мы – это я и две мои спутницы: высоченная рыжая альтернативщица Дженнифер и маленькая готическая принцесса Суспирия. Именно втроем мы прекрасно понимаем и дополняем друг друга, образуя некий конгломерат, совместными силами противостоящий мещанской серости и тупости. С Суспирией меня свела судьба, причудливым образом поместившая нас обеих в стены медицинской академии. Мы довольно быстро обнаружили родство душ и к концу первого семестра были уже лучшими подругами (не в попсовом смысле этого слова). Что касается Дженнифер, то она примкнула к нам несколько позже. Мы познакомились с ней на концерте памяти группы Lake Of Tears, где она одиноко подпирала стену, тоскливо взирая на сцену. Несмотря на некоторые различия в убеждениях и музыкальных предпочтениях, она довольно органично вжилась в нашу компанию и стала нашей третьей freundin. В конце концов, умение принимать людей, не похожих на тебя, и есть качество, отличающее неформалов.

Итак, я остановилась на том, что мы спешились. Пеший наш путь начался на пыльной и пустынной улице с приземистыми кирпичными домиками по обе стороны. Шум дороги остался позади, и дух заброшенности отчетливо ощущался в воздухе. Дженнифер была одета в серую водолазку и синие джинсы с самодельной вышивкой «Жизнь – дерьмо» на заднем кармане. На ногах у нее были красные конвера, а через плечо перекинута холщовая сумка цвета хаки. Облачение Суспирии было куда более подобающим и соответствующим цели нашего похода: черная майка, черная куртка, черная юбка на клепаном ремне, фиолетовые колготки, массивные черные гриндерсы. За спиной у нее висел рюкзачок с принтом группы Lacrimosa. Что до меня, то я нарядилась так, чтобы, с одной стороны, не нарушать атмосферы, с другой – не создавать излишней торжественности и чувствовать себя достаточно комфортно в том случае, если придется применять физическую силу и ловкость для преодоления возможных препятствий. Короче, на мне были черные обтягивающие джинсы, черные конвера и черный балахон с изображением перевернутой пентограммы на груди. Стоит ли говорить, что даже в таком простом наряде я смотрелась заметно лучше своих спутниц. Дженнифер слишком высока и тоща. Ее фигура лишена округлости и женственности. Суспирия же в добавок к своему маленькому росту полновата и страдает от прыщей. Однако, я не выбираю себе подруг по внешности, как это делают гламурные дуры. Наделенная почти идеальными пропорциями и безупречной кожей, я не смотрю свысока на тех, с кем природа была менее щедра, обращая внимание, в первую очередь, на внутренний мир людей.

По дороге нам не встретилось ни одно человеческое существо, лишь собаки лаяли из-под ворот, когда мы проходили мимо. Ставни во всех домах были закрыты. На крыше одного из домов я заметила двухголовую кошку, которая следила за нами во все четыре глаза. Я предпочла не говорить об этом подругам. Вскоре жилой район был оставлен позади, и мы оказались в совершенно диком для городских территорий месте. Это было начало кривой изборожденной тропы, пролегавшей между земляных валов, густо поросших кустарником. О наличии где-то впереди железной дороги можно было судить лишь по возвышавшимся вдали электрическим столбам. Ясный солнечный день вдруг сошел на нет, когда мы оказались в этом месте, и небо затянуло серыми облаками. Послышались крики воронья. Прямо перед нами ветер пронес перекати-поле.

– Откуда здесь перекати-поле? – удивилась Дженнифер. – Они ведь бывают только в степях и пустынях.

– Не верь всему, что написано в учебниках, – ответила я.

После этих слов мы двинулись дальше. Тропинка была узкой, и поэтому нам пришлось идти колонной, которая начиналась Суспирией, а замыкалась вашей покорной слугой. Дабы разбавить царившую вокруг тишину, Суспирия включила на своем телефоне музыку незабвенных Apocaliptica, под которую мы дошли до железнодорожного переезда, за которым уже открывался вид на кладбищенскую стену.

– О, это оно! – вырвалось у меня. – Закрытое кладбище Электроцинка.

– Да, да, – сказала Суспирия. – Странно, что вы до сих пор на нем не были.

Мы прошли некоторое расстояние вдоль стены, пока, наконец, не добрались до высоких кованых ворот, причудливо обвитых плющом. Ворота были приоткрыты, и мы без труда попали на территорию. Стоило пройти несколько метров, как внешний мир показался невообразимо далеким. Мы словно оказались в отдельном царстве, параллельном измерении, стране чудес, скрытой от глаз обывателей. Надгробия, зарастающие травой, стояли нестройными рядами повсюду, куда не взгляни; ивы да акации возвышались тут и там, а из под земли в самых неожиданных местах выступали корни. В общем, пейзаж был достаточно впечатляющим, чтобы у меня вырвалось восторженное «Охренеть!». Суспирия провела нас к ее любимому месту на кладбище – странному сооружению, представлявшему нечто среднее между склепом и часовней. Сооружение имело четыре сквозных аркообразных отверстия в каждой из стен. Сами стены венчались куполом. Кто-то перекинул доску от одной арки к другой, так что получилось подобие скамьи, и сооружение стало возможно использовать как беседку. Мы ступили внутрь, и мои подруги уселись на этой скамье. Сама я заняла место в перпендикулярном им арочном проеме. Суспирия отложила в сторону свой телефон, который все еще играл Апокалиптику, сняла рюкзак и достала из него три банки Ягуара. Взяв каждая по сосуду, мы откупорили их и принялись медленно потягивать напиток.

– Ну и как вам здесь? – спросила Суспирия.

– Очень живописно, – сказала Дженнифер. – Как-нибудь приду сюда с фотоаппаратом. Хочу поснимать все это.

– Да, – вздохнула Суспирия, – этот пейзаж так и просится на кисть или фотообъектив. Неповторимая красота увядания. Каждое следующее мгновение уже не такое, как предыдущее, и в то же время все неизменно уже долгие годы.

На несколько секунд она замерла и закрыла глаза. Потом, наконец, рыгнула и открыла их.

– А что ты скажешь, Кристина? – обратилась она ко мне и снова рыгнула.

– Я, – сказала я, – все больше убеждаюсь в том, что общество мертвых мне приятнее общества большинства живых. Здесь спокойно и красиво, здесь чувствуется дыхание таинственного и потустороннего. Оно завораживает меня настолько, что возвращаться в этот грязный и лживый мир живых совсем не хочется.

– Ты чертовски права, – согласилась Суспирия и швырнула в арочный проем опустошенную банку Ягуара. Банка приземлилась в зарослях папоротника, где уже валялось несколько других банок и бутылок, оставленных кем-то до нас.

Покончив со своим напитком и почувствовав определенное опьянение, я поинтересовалась у Суспирии, кто погребен в этом склепе, ставшем приютом отверженных душ, вроде нас. Поняв, что Суспирия и сама растерянна на этот счет, я решила предпринять попытку найти ответ самостоятельно. К сожалению, буквы на мемориальной плите были изъедены эрозией и мне (как, впрочем, и остальным присутствовавшим) не удалось прочесть ни имени, ни фамилии. Различить можно было только годы жизни 1913-1931, из чего мы поняли, что покойнику было 18 лет, как мне сейчас. Также мы поняли, что это девушка, ибо плита была снабжена эпитафией, в которой нам удалось разобрать слова «любимой дочери и сестре». Дабы унять нараставший angst, вызванный столь навязчивым совпадением, я закурила и предложила подругам покинуть склеп. Однако стоило нам это сделать, как я услышала тихий, но всепроникающий шепот, исходивший, казалось, прямо из кладбищенской земли. Сначала шепот был неразборчивым, но вскоре я смогла расслышать, что десятки голосов повторяли мое имя. Я замерла. По моему сердцу будто колотили огромным молотом.

– Кристина! – обратилась ко мне Суспирия. – В чем дело? Ты словно привидение увидела.

– Что-то мне дурно, – ответила я. – Пойдемте отсюда.

– Думаешь, дома или в центре города тебе станет легче? Тут же свежий воздух. Присядь на могилку, подыши.

– Ну, тогда я уйду одна. Мне действительно нужно.

– Нет, одну мы тебя не отпустим, – сказала Дженнифер. – Пойдем, Суспирия.

Суспирия вздохнула и неохотно побрела к выходу. Голоса смолкли, как только мы вышли за кладбищенские ворота.

2

Боль и страдание всегда манили меня. А наиболее острую боль и наиболее глубокие страдания, как известно, способно причинять чувство, которое принято именовать любовью. Вероятно, поэтому, я не могла пропустить это чувство мимо и отказать себе в познании всех его граней и аспектов.

С Алексом мы вместе уже полгода. Без этого человека жизнь моя была бы неполноценной. Он не такой как все. Уже сама его внешность выделяет его из толпы однообразных владикавказских парней. В противовес большинству он носит длинные волосы и рваные джинсы с большой цепью на бедре, а в качестве верхней одежды в любой сезон предпочитает блестящую черную косуху. Не удивительно, что когда такой junge подошел ко мне знакомиться на улице, лед в моем сердце тронулся. Три из своих двадцати лет Алекс потратил на изучение прикладной математики в СОГУ, однако истинным его призванием является музыка. К сожалению, ему до сих пор не удалось собрать собственную группу, которая бы играла в стиле doom-gothic-progressive-dark-sympho metal. Он говорит, что проблема в недостатке хороших музыкантов и ограниченности аудитории в нашем городе. Поэтому он мечтает уехать в Питер или Москву, а еще лучше в Берлин или Хельсинки. В отличие от меня Алекс происходит из не очень обеспеченной семьи, но еще ни разу социальные предрассудки не встали между нами. Я просто не говорю родителям, что у меня есть парень, вот и все. Конечно, приходится искать различные предлоги для того, чтобы выйти из дома и встретиться с ним, но я справляюсь. Настоящая любовь должна преодолевать препятствия и козни судьбы.

В эту пятницу, в середине дня, мы встретились у красного здания математического факультета. Оба были после занятий и обоим хотелось есть. Я предложила Алексу пообедать вместе в каком-нибудь кафе, но он отказался, сказав, что удовлетворится пивом и пирожками из магазина. В итоге я купила в магазине «Солнечный» пиво и пирожки для обоих. С пакетом этой снеди мы отправились на набережную Терека. Нам не сразу удалось найти место, чтобы присесть. Всюду кишело местное быдло, которое Алекс старался обходить стороной. В конце концов мы устроились на сломанной скамейке почти у самого парапета. Солнце несносно било в глаза, жужжали мухи и откуда-то пахло дерьмом. Но, по крайней мере, наш уголок находился далеко от субъектов, представлявших опасность.

– Как же надоела мне эта дыра, – сказал Алекс, откусывая пирожок и запивая его пивом. – Взять бы да свалить отсюда.

В его глазах сверкнули грусть и презрение.

– А что, есть какие-то варианты? – спросила я.

– Ну, ничего определенного. Просто можно было бы сорваться в тот же Питер, снять квартиру и жить как нравится. Я ведь здесь не могу даже серьгу в ухе носить, не то чтобы сделать что-то большее. А там свобода, понимаешь?

– Да, конечно, я понимаю. А у тебя там будет на что жить?

– Думаю, я не пропал бы. В Москве и Питере продавцы в магазинах получают больше, чем программисты здесь. На жизнь бы мне точно хватило.

– И ты смог бы заниматься музыкой.

– Да.

Алекс тяжело вздохнул и уставился в землю. Мне хотелось спросить, собирается ли он взять меня с собой, если уедет, но я промолчала. Так в безмолвии мы доели пирожки и допили пиво. Я выбросила пакет и бутылку в урну. Бутылка Алекса полетела в реку. Я закурила. В нашу сторону брел пожилой мужчина. Заметив его, я отдала свою сигарету Алексу. В этом долбаном Владикавказе, погрязшем в ханжестве и дурацких традициях, курящая девушка считается чуть ли не последней шлюхой. И все, особенно старшие, обожают делать замечания и порицать от лица общества. Не то, чтобы я боялась или стеснялась. Просто не хотелось лишний раз выслушивать нравоучения. Когда старик прошел мимо, Алекс уже скурил мою сигарету, и мы достали еще по одной. Когда мы докурили, Алекс обнял меня и стал целовать. Отчего-то я почувствовала некоторую скованность, объясняемую, вероятно, подсознательным нежеланием целоваться в месте, где этим занимаются все. Алекс же не заметил моей скованности и продолжал проникать языком в мой рот.

– Кристина, – прошептал он прервавшись. – У меня дома никого нет. Пойдем ко мне.

Я высвободилась из его объятий и отстранилась.

– Зачем? – спросила я. – Ты что, того, это самое?

– Да, – он снова придвинулся ко мне. – Мы ведь уже шесть месяцев встречаемся. Я думаю, давно пора.

– А я думаю, нет, – отрезала я, остановив ладонью очередную его попытку поцеловать меня.

– Ладно, – Алекс отодвинулся и отвернулся. Вид у него стал поникший, и я почувствовала себя виноватой.

– Эй, ты что, обиделся? – я приблизилась к нему, обняла за плечи и поцеловала в щеку. – Брось. То, что я не хочу пока заниматься… эээ… сексом, вовсе не значит, что я не испытываю к тебе никаких чувств, просто дело в том…

Я не успела закончить фразу, ибо далее произошло нечто выходящее из ряда вон: Алекс вдруг неожиданно вскочил со скамейки и стал конвульсивно прыгать вокруг. При этом его плечи и шея дергались так, словно он пытался что-то стряхнуть с себя. К этим гротескным телодвижениям вскоре добавился крик: «Ой, блин! Кристина сними это с меня!». Я пришла в своего рода растерянность, граничащую с оцепенением, поэтому первые мгновения оставалась без движения. Затем я, наконец, поднялась со скамейки и импульсивно стянула с Алекса косуху. Теперь моему взору предстало то, что заставило моего сердечного друга вести себя столь странным образом. На шее у него сидел внушительных размеров зеленый паук, видеть подобных которому мне ранее не доводилось. Поддавшись панике, я сама начала кричать.

– Что там? – провизжал Алекс. – Ты видишь его?

– Это паук, – ответила я, пытаясь взять себя в руки. – Не двигайся, Алекс. Прошу тебя, не двигайся!

Алекс замер. Рукавом косухи я попыталась смахнуть паука. К моему изумлению, тварь прицепилась к шее довольно крепко, и слетела только после четвертого удара.

– Ну и чудовище, – сказал Алекс, глядя на своего поверженного наземь и беспомощно дрыгающего лапками мучителя. – Сдохни, мать твою!

Паук издал чмокающий звук, когда на него опустилась подошва Алексова ботинка, и из его круглого тельца брызнула зеленая кровь. Говорят, убивать пауков плохая примета, но мне было не до суеверий в этот момент. Справившись с одышкой, я спросила Алекса:

– Как ты?

– Кажется, он меня укусил.

Алекс указал на свою шею, и я увидела круглую розовую отметину.

– Бедненький, – сказала я и провела пальцем по укусу. Были заметны отек и локальное повышение температуры.

– Это опасно? – спросил Алекс.

– Не бойся, – сказала я мягко. – Никакой опасности нет. Но тебе все равно лучше пойти домой, промыть это место и принять аспирин на всякий случай.

– А аспирин точно помогает от паучьих укусов?

– А кто из нас двоих медик?

На этот риторический Алекс не ответил. Я вручила ему его куртку, и мы покинули набережную. По дороге к трамвайной остановке, нам встретилась группка местных парней в спортивных костюмах. Алекс чуть было не попятился, но я взяла его за руку и мы продолжили путь вперед. Парни в спортивных костюмах косо глядели на нас, посмеиваясь и переговариваясь между собой. Один их них хлопнул в ладоши и воскликнул: «Я того, все». В этот момент я почувствовала, как бешено пульсирует рука Алекса в моей руке. Слава высшим силам, дальше взглядов и выкриков ребята не пошли, и мы с ними благополучно разминулись.

3

Дженнифер учится на архитектурном. А еще она увлекается фотографией. Можно даже сказать, что фотография – ее страсть. Она старается как можно больше времени проводить со своим Canon и снимает все, что плохо лежит: мусорные баки, бродячих кошек, обломки неведомых механизмов, стены с граффити и просто знакомых. Она весьма талантлива, поэтому нет ничего удивительного в том, что ее работы попали на ежегодную выставку-конкурс «Просвет». Мы с Суспирией, в свою очередь, не могли не посетить эту выставку. И дело даже не в том, что мы обещали Дженнифер обязательно сходить и сравнить ее работы с другими. Просто глупо было бы пропустить подобное мероприятие в нашем скупом на культурные события городе. Итак, во вторник мы отправились в музей имени Туганова, который, как выяснилось, находится на проспекте Мира. Народу в экспозиционном зале музея оказалось немало. В основном, конечно же, это были представители молодой творческой интеллигенции, многих их которых мы знали по рок-концертам и тусовкам. Последний факт лишний раз убедил меня в том, что нестандартная музыка напрямую связана с нестандартным мышлением. Еще в холле к нам подошли две знакомые панкушки Сьюзи и Шина, одежды которых были обильно украшены булавками и нашивками, а в их волосах горели красные и зеленые пряди.

– Привет! – сказала Сьюзи.

– Привет, – ответила я.

– Вы на «Просвет»?

– Ага. А вы?

– Мы тоже. Мы и в прошлом году ходили. Правда, тогда работы были не очень. Знаешь, все как-то провинциально. Надеюсь, на этот раз будет на что посмотреть.

– На что-нибудь кроме работ Катастрофы, – добавила Шина.

– Катастрофа? – спросила я недоуменно. – Кто такая Катастрофа?

– Ну, – сказала Сьюзи. – Вы должны ее знать. Такая высокая, с длинными светлыми волосами. С Sum41 еще фанатеет.

– Ах, точно! – воскликнула молчавшая до этого Суспирия. – Я знакомилась с ней на сходке в дендрарии.

– Да, да, – подтвердила Шина, улыбаясь. – Она наша подруга. В непопсовом смысле этого слова, конечно. Я вообще сюда только из-за нее пришла. На одной из фотографий я в роли модели выступила. Вы увидите.

Улыбка Шины в этот момент как нельзя лучше соответствовала эпитету «лучезарная». От нее действительно исходили сияющие, концентрированные лучи самодовольства. И эти лучи жгли мне глаза. Тоже мне модель. Я смерила взглядом ее прыщи, которые она даже не потрудилась замазать, ее толстую отвисшую задницу, нелепо обтянутую узкими панковскими джинсами, ее косолапые ноги в отвратительно разукрашенных фломастером кедах, и с расстановкой произнесла:

– Меня вы тоже сможете увидеть.

– И меня, – поддержала атаку Суспирия. – Наша подруга Дженнифер тоже участвует в конкурсе.

Сияние улыбки Шины заметно потускнело. В холле музея, несмотря на людность, воцарилась почти гробовая тишина. По крайней мере, таковы были мои субъективные эмпирические ощущения. Нарушить эту тишину решилась Сьюзи, которая сказала:

– Дженнифер? Мы такую не знаем. Но все равно рады за вас, девочки. Мы отойдем, хорошо?

Произнеся эти слова, она взяла Шину за руку, и они удалились в первый зал экспозиции. Мы же, на правах победителей, позволили себе не спешить и задержались у экрана, на котором демонстрировалось слайд-шоу с предыдущих выставок. Постояв у экрана пару минут и увидев несколько знакомых лиц на прошлогодних фотографиях, мы отправились в основной зал.

Итак, несколько слов о самой выставке. Очень порадовало своеобразное минималистское оформление. Часть фоторабот располагалась на стенах, другая же часть была вставлена в специальные стеклянные пластины, закрепленные на деревянных конструкциях, плотно обклеенных газетами. Это, на мой взгляд, привнесло во всю акцию дух независимости и авангардности. Что до работ, то их уровнем я была в целом удовлетворена. Более всего мне понравились городские пейзажи, которыми изобиловала выставка. Куда ни глянь, всюду можно было увидеть желтые парковые скамейки, одинокие уличные фонари, лужи в асфальтных выбоинах и небо, отражающееся в них. С портретами дело обстояло хуже. Большая их часть была слишком гламуризированна. То есть, глянец – это, наверное, не совсем плохо, но все же это не искусство, и на выставке ему делать нечего. Естественно, не обошлось и без присутствия жанровой фотографии. Именно в этом разделе мы обнаружили фото этой, как ее, Катастрофы. На этом чудовищном изображении был запечатлен край крыши многоэтажного здания. И на этом краю в белой ночной рубашке и босиком стояла эта корова Шина. Фотография была озаглавлена как «У черты».

– Святые угодники! – воскликнула Суспирия. – Как же это бездарно!

Я огляделась вокруг и с удовольствием заметила, что часть публики обратила взоры в нашу сторону. Дабы еще сильнее привлечь людское внимание к уродству работы, я довольно громко произнесла:

– О, да! Что тема, что название тошнотворны в своей банальности!

– Ты права! – сказала вошедшая в раж Суспирия. – Чрезвычайно избитая тема. Было бы еще хорошее исполнение, но ведь нет! Что композиция, что цвет никуда не годятся.

Мы переглянулись и улыбнулись друг дружке, после чего проследовали дальше, предоставив посетителям возможность рассмотреть фотографию и убедиться в нашей правоте. Вскоре мы добрались и до работ Дженнифер. Вот это совсем другой уровень. Ну, подумайте сами, разве мы стали бы дружить с бездарностью? Итак, творчество нашей подруги было представлено на выставке тремя фотографиями. На одной из них была изображена девушка в джинсах и свитере, сидящая на подоконнике и курящая сигарету. За окном видны ветви клена с желтыми листьями. Девушка смотрит перед собой, и дым от ее сигареты поднимается к потолку. Эта работа так и называется «Сквозь сигаретный дым». Следующая фотографическая картина могла бы быть отнесена к жанру индустриального пейзажа. На ней был запечатлен одиноко растущий на железнодорожной насыпи цветок, а на заднем фоне заводские трубы и желто-серое токсичное небо, смыкающееся с землей. Озаглавлена сия работа была как «Последний цветок». И, наконец, третья композиция, которая явилась кульминацией творчества Дженниффер, представляла собой постановочное фото, в создании которого приняли участие я и Суспирия. В темной комнате, на устланной прозрачным покрывалом кровати возлежит Суспирия в белом свадебном платье. Ее волосы зачесаны назад, а руки сложены на животе. Нам пришлось изрядно поработать с белилами, чтобы придать ее лицу достаточно мертвецкий вид. Я на этом фото стою у кровати в черном бархатном платье (сшитом на заказ, кстати) и в черной шляпке с вуалью. На шее у меня висит серебряный анх, а в руках я держу букет черных роз, которые собираюсь возложить на смертный одр Суспирии. Все это великолепие мы назвали Post Mortem.

– Это лучшее на выставке, – сказала Суспирия.

– Согласна.

Мы обе огляделись и, заметив, что несколько человек смотрят на эту фотографию, отошли в сторону, дабы не привлекать лишнего внимания к своим персонам. Ближе к концу нашего обзора выставки нам встретились две знакомые вампиро-готессы Мина и Носферата.

– Привет, – сказала Мина.

– Привет, – ответила я.

– Вы уже уходите, да? А мы только пришли. Как вам выставка?

– Ничего. Есть довольно интересные работы.

– А в прошлом году вы ходили? Нет? А мы ходили. Правда, тогда работы были не очень. Знаешь, все как-то провинциально. Надеюсь, на этот раз будет на что посмотреть.

– На что-нибудь кроме работ Мариам, – добавила Носферата.

– Мариам?– спросила я недоуменно. – Кто такая Мариам?

– Ну, – сказала Мина, – вы должны ее знать. Такая маленькая, черненькая. С Within Tamptation еще фанатеет.

– Ах, точно! – воскликнула молчавшая до этого Суспирия. – Я знакомилась с ней на сходке в Пушкинском сквере.

– Да, да, – подтвердила Носферата, улыбаясь. – Она наша подруга. В непопсовом смысле этого слова, конечно. Я вообще сюда только из-за нее пришла. На одной из фотографий я в роли модели выступила. Вы увидите.

То ли от растерянности, то ли из чувства собственного достоинства ни я, ни Суспирия ничего не ответили на это. Мы лишь тактично попрощались и покинули музей. Чувство deja vue, возникшее во время этого диалога, не покидало меня весь оставшийся день.

4

Вечером среды произошло событие, фатальную роль которого мне еще предстояло оценить в будущем. Ординарный ужин в семейном кругу (как же я ненавижу эти ужины!) вылился вдруг в прескверную беседу. Начиналось все просто: за столом сидели я, мать, отец и мой брат Реваз, и в воздухе над нами не было никаких дурных предзнаменований. Часом ранее я получила сообщение от Дженнифер, в котором та предлагала выйти погулять с ней и ее альтернативными приятелями из ГМИ. Будучи захваченной подобной перспективой на вечер, я не могла дождаться окончания трапезы и хлебала суп быстрее обычного.

– Куда ты торопишься, Кристина? – спросила моя родительница, полным фальшивого благодушия тоном.

– Я? Ну, я погулять собираюсь, – ответила я, глядя на нее не моргая.

– Погулять? – подключился mein fazer. – Не поздновато ли?

Я запротестовала:

– Да всего-то восемь часов!

– Это сейчас восемь, – сказала мать. – Пока ты соберешься, будет уже полдевятого, а в девять уже темнеет. Ты что, полчаса будешь гулять?

– А почему я не могу придти домой после девяти, когда уже темно?

Отец хмыкнул, а Реваз закачал головой. Они оба уставились на мать, которая, выпрямив спину и подняв голову, стальным голосом объявила:

– Потому, что я против. Ты и так много гуляешь днем. А в такое время лучше сидеть дома, а не по улицам шастать. – Она замолчала и взглянула на сына и мужа. Последний одобрительно кивнул, и она продолжила, обращаясь ко мне: – Мне кажется, ты получаешь достаточно свободы, Кристина, так что не стоит ею злоупотреблять. Я тебя не для улицы растила. И с кем вообще ты собралась гулять?

– С подругой.

– И как зовут подругу?

– Женя.

– Женя? – переспросила мать. – Просто Женя? Фамилии у нее нет?

Я почувствовала, как невидимая клешня отчаянья и негодования сдавливает мое горло. Еще я заметила, что с начала этой отвратительной беседы совершенно забросила суп, в то время как мои брат и отец (и даже мать) продолжали работать ложками.

– Ну, так какая у нее фамилия? – повторила вопрос моя мучительница.

– Пло– Пло– Плотникова, – ответила я, чувствуя как во рту густеет слюна.

– Плотникова! – мать звонко ударила ложкой по дну тарелки. – Плотникова! Йер ма уырысаг æмбал хъуаг уыдыстæм! Кæм æй скъахтай? (Нам еще русской подруги не хватало! Где ты ее выкопала?)

В ушах у меня зашумело. Я заметила, что царапаю ногтями обшивку стула. Реваз и отец осуждающе на меня посмотрели. Я аккумулировала всю волю, чтобы без заикания произнести:

– А в чем, собственно, проблема? Что с того, что она русская?

– А ты не понимаешь? – спросил отец.

– Нет, не понимаю.

– Она может дурно на тебя повлиять. Моральный облик большинства русских девушек оставляет желать лучшего. И эта твоя Женя не исключение, судя по тому, что она гуляет в такое время.

– Сейчас многие осетинки не лучше, – добавил Реваз.

– Верно, – согласился pater familas, – только вот наша Кристина не из таких. Я же прав, Кристина?

– Да, конечно, прав, – сказала я. – Но Дженни…то есть Женя тоже не из таких.

– Может быть, и так. Но гулять с ней ты сегодня не пойдешь, – отрезал отец.

– И вообще будь поосторожнее с русскими, – продолжила горгулья, именующая себя моей матерью. – Не стоит им доверять. Никогда не знаешь, какую свинью они тебе подложат.

– Прекратите! – вскричала я. – То, что вы говорите, отвратительно! Послушайте себя. Это же настоящий нацизм!

Я вскочила из-за стола и убежала в свою комнату, захлопнула дверь и закрыла ее на шпингалет. Разъяренная, я бросилась на кровать и целую минуту проколотила подушку кулаками. Затем я включила группу Anathema. Я сидела на кровати, обхватив колени, а эта восхитительно печальная музыка звучала как анафема всей моей дегенератской фашистской семейке.

5

Всю прошедшую неделю я пыталась вытащить Алекса погулять. Он же отделывался короткими и туманными ответами вроде «я занят» или «извини, сегодня не смогу». По крайней мере, он уверил меня в том, что чувствует себя хорошо, и тот паучий укус прошел без последствий. И вот в пятницу, наконец, нам удалось встретиться. Почему-то Алекс назначил свидание в парке им. Жуковского, который всегда обходил стороной по причине большой концентрации гопоты. Я застала его раскачивающимся на качелях.

– Кристина! – воскликнул он, когда я подошла. – Ты скучала по мне?

– Признаться, скучала, – ответила я.

– Я тоже скучал по тебе.

Алекс подпрыгнул, взмыв над всей конструкцией качелей, и приземлился на ноги прямо передо мной. Еще мгновение, и он поднял меня на руки и начал кружить.

– Алекс, что ты делаешь? Остановись! – завизжала я.

– Что-то не так? – спросил он, остановившись, но все еще держа меня в объятиях.

– Ну, у меня так голова закружится.

– Хочешь, чтобы я тебя опустил?

– Да, было бы неплохо.

– Как скажешь, детка.

Алекс осторожно вернул меня на землю и улыбнулся. Я оглядела его. Что-то едва уловимое изменилось в его внешности с момента нашей последней встречи. Он перестал сутулиться и держался, расправив плечи и подняв голову. Косуха, которая раньше висела на нем, как чехол, теперь сидела в обтяжку.

– Куда хочешь сходить? – спросил он, взяв меня за руку

– Куда сходить? – удивилась я. – Я думала, мы просто погуляем по городу, посидим где-нибудь на скамейке и все такое.

– Брось. Мы можем сходить куда угодно. У меня есть деньги.

– Деньги? Ты что, работу нашел?

– Ну да. Так куда пойдем? Fame, Vogue, Podium ?

Названия этих мест из уст Алекса прозвучали как-то зловеще, и я ответила:

– Знаешь, ни в первое, ни во второе, ни в третье. В эти места ходят сплошные дуры на шпильках. Давай возьмем пива и просто пошатаемся по набережной.

– Ладно, – согласился Алекс. – Только не пива, а вина.

Намереваясь найти ближайший винный магазин, мы вышли на улицу Кирова и спустились в подземный переход. Несмотря на середину дня, в переходе было почти безлюдно. Внезапно в противоположном конце появилось пятеро плотно сбитых ребят в спортивных костюмах. Сердце мое сжалось в предчувствии беды. Я взглянула на Алекса, но то тот не подавал никаких внешних признаков волнения и продолжал спокойно идти вперед.

– Пацан, можно тебя, – окликнул Алекса один из ребят, когда мы поравнялись с ними.

– Чего тебе? – спросил Алекс, остановившись.

– Ну, разговор есть, – ответил гопник. – Не бойся, мы тебя не тронем.

Все пятеро заржали. Алекс ничего не ответил.

– Ты рокер? – спросил другой гопник

– Это твоя девчонка? – кивнул третий в мою сторону. – Она что, гот?

В этот момент мне захотелось взмолиться и попросить о том, чтобы они оставили нас в покое. Однако мои сложные отношения с религией мешали мне выбрать, кому именно молиться, так что я просто пассивно наблюдала за происходящим. Тип, начавший разговор, продолжил:

– Чего молчишь, волосатый? Давай отойдем, поговорим по-пацански. С твоей девчонкой ничего не случится.

– Я о ней позабочусь, – добавил самый мерзкий из всей компании. Стая снова рассмеялась.

– Мне не о чем с тобой говорить, – ответил Алекс.

Раздались свисты и улюлюканье.

– Я того, все! – воскликнул оскорбленный гопник. – Какой дерзкий неформал попался! Жить надоело, да? – он толкнул Алекса в плечо. – Сейчас ты у меня получишь.

Гопники сбились в кучу и приготовились к атаке. Я почти не чувствовала ног, язык онемел. Алекс отпустил мою руку и сделал шаг вперед. И тут произошло нечто необъяснимое. Какое-то время быдло и Алекс стояли почти неподвижно. Затем я увидела, как наглые хулиганские улыбки ребят в спортивных костюмах медленно сползают с их рож. Лица Алекса я не видела, так как спряталась за его спиной. Я видела лишь, как плечи его быстро поднимались и опускались в такт участившемуся дыханию. В следующее мгновение на рожах гопоты отобразился испуг, постепенно переходящий в панический ужас, и я готова поклясться что видела, как встают дыбом их коротко стриженые волосы. Алекс сделал еще один шаг вперед, и свора испуганных псов сначала осторожно попятилась назад, затем бросилась наутек. Не прошло и пары секунд, как топот их кроссовок заглох в конце перехода. Алекс повернулся ком мне.

– Ты не сильно испугалась?

– Я, э-э-э-э, нет, не сильно, – смогла я выдавить из себя.

– Со мной тебе нечего бояться, Кристина, – сказал Алекс и обнял меня.

Рука в руке мы поднялись на поверхность. В винном магазине Алекс выбрал бутылку довольно дорогого красного вина и не позволил мне добавить ему денег. Позже мы гуляли по набережной, передавая эту бутылку друг другу и потягивая восхитительный напиток из горла. Мой шок от происшествия в переходе постепенно уступил место опьянению. Мне захотелось походить по парапету. Я взобралась на него и принялась балансировать с бутылкой в руке. Из-за нарушенной алкоголем координации я вскоре оступилась, и Алекс успел схватить меня за руку, так что вместо реки я свалилась прямо к нему в объятия. Мы поцеловались, и я почувствовала, как кружится моя голова.

– Пойдем ко мне, – прошептал Алекс.

– Что? – переспросила я, замечая, что голова перестает кружиться.

– Ну, если ты не хочешь ко мне, то давай снимем номер в гостинице.

– Алекс, – сказала я, высвобождаясь из его объятий, – мы же уже говорили об этом.

– Да, но это было давно.

– Неделю назад. Мы говорили об этом всего неделю назад.

Алекс разочарованно вздохнул и опустил глаза. На лице его отобразились отчаянье и облом.

– Может быть, лучше сходим в кино? – предложила я.

– В кино? А что там сейчас идет?

– «Сумерки».

– «Сумерки»? – поморщился Алекс. – Говорят, он жутко попсовый.

– Я все равно хочу! Мы с тобой никогда не ходили в кино вместе. К тому же фильм про вампиров.

– Ну, ладно, – согласился Алекс. – Пойдем в «Дружбу».

Мы покинули набережную и отправились к кинотеатру «Дружба». На полпути у Алекса зазвонил телефон, и он отошел в строну поговорить. Я заметила, что вместо старого раздолбанного Fly в его руке теперь красовалась новая блестящая Nokia. Телефонный разговор был коротким. Я не смогла расслышать ни слова: Алекс говорил очень тихо. Пару раз во время разговора он взглянул в мою сторону, но тут же отводил глаза.

– Извини, Кристина, – сказал он, закончив. – Сходить в кино сегодня не получится. Мне нужно идти.

– Что-то срочное? – спросила я, стараясь скрыть досаду.

– Да. Это по моей новой работе. Давай поймаем такси, и я сначала доброшу тебя до дома, потом поеду дальше.

– Нет, не надо. Я, может быть, к Дженнифер пойду. Она тут недалеко живет.

– Ах, Дженнифер. Она здесь живет, да? Не знал. Ну, позвони ей.

Я достала телефон и вызвала Дженнифер.

– Ало, – ответила она с удивленной интонацией.

– Привет. Ты дома? Я здесь, недалеко от тебя. Могу зайти или ты выйдешь?

– Ох, Кристина, извини. Я сейчас в ГМИ и до вечера не освобожусь.

– Ах, ну ладно тогда. Пока.

– Пока.

В результате я согласилась с планом Алекса. Мы поймали такси, и проехали сначала через мой дом, а потом Алекс отправился дальше.

6

Всю субботу лил дождь, и поэтому я провела ее сидя в Интернете.

Я с радостью обнаружила, что меня наконец-то приняли в закрытое сообщество «Неформалы Кавказа», заявку на вступление в которое я подала неделю назад. Думаю, подобная задержка была вызвана скорее ленью админов, чем сомнениями относительно моей персоны. А как иначе? Ведь моя страничка в vkontakte уже с первого взгляда выдает весь мой нонконформизм и нетривиальный образ мышления. Начнем с того, что на аватаре у меня изображена кукла с пустыми глазницами, из которых вылезают жирные белые черви. Я взяла эту картинку с одного английского готик-арт сайта, о существовании которого узнала от Суспирии. Думаю, это очень подходит к моему никнейму Christina Death. Идем дальше. В графе «любимая музыка» написаны названия обожаемых мною групп: Within Temptation, Lacrimosa, Nightwish, Lacuna Coil, Tristania, Sirenia, Anathema, и еще я указала там Моцарта и Вагнера – мой кругозор, знаете ли, не ограничен рамками рок-музыки. В любимые фильмы я вписала «Интервью с вампиром», «Дракула Брэма Стокера», «Носферату – симфония ужаса» и прочие про вампиров. А еще я указала, что «в последнее время открываю для себя артхаус» и дописала несколько фамилий культовых режиссеров: Кустурица, Китано, Аронофски, Пазолини. Правда, тот фильм Пазолини, который мне месяц назад дала Дженнифер, я все никак не досмотрю. Просто не бывает подходящего настроения. Но ничего, надеюсь, скоро мне все-таки удастся посмотреть его от начала до конца. А пока про любимые книги. Тут я не стала писать названий или авторов, а просто указала: мистика, философия, лирика, поэзия декаданса, классика. Меня действительно интересует все это, каким бы несовместимым оно на первый взгляд не казалось. Ну, и конечно, любимые цитаты. Куда ж без них? Я написала: «Что не убивает нас, делает нас сильнее» и «Если долго вглядываться в бездну, то бездна начинает вглядываться в тебя». Указывать, кому принадлежат эти высказывания, я не стала. Надеюсь, вы и без меня знаете кто такой Ницше.

Мои фотоальбомы – это еще больший шик! Есть у меня альбом под названием «People», в который я закидываю фотки с концертов, сходок и просто встреч с друзьями и знакомыми. Другой альбом полностью посвящен мне. Он так и называется «My Darkness». В нем я, я и еще раз я. Я в черном платье и с вампирским макияжем в темной комнате; я на новоосетинском кладбище, обнимаю статую молящегося ангела; я в белом халате, маске и резиновых перчатках со шприцем в руке; я с плюшевым мишкой в руке, забившаяся в угол комнаты; я с гитарой Алекса; я в ошейнике, корсете и кожаной миниюбке – наряд, в котором я пока еще не выходила на улицу. А еще у меня есть альбом «Her Majesty», где собраны фотографии Эмми Ли, которая является для меня идеалом женской красоты. Итак, к чему я это все? Ах, да. Я начала с того, что меня всю такую темную и нестандартную приняли-таки в группу «Неформалы Кавказа». Группа на самом деле оказалась не очень многочисленной и активной, но все равно было интересно узнать, как живут родственные души в соседних регионах. Оказывается, у них те же самые проблемы, что и у нас в Осетии: достали родители, некуда сходить, приличные группы с концертами не приезжают. Но, конечно, главной проблемой у всех остаются гопники и нетерпимость. В группе даже создана специальная тема для обсуждения: «Почему нас не любят?». В этой теме все жаловались на то, как тяжело жить представителям субкультур и вообще отличающимся людям в таком месте, как Кавказ. Вот что написала одна девушка из Кабарды под никнеймом Damned Moon: «Кавказ трясется из-за своих долбаных устоев, которые тормозят развитие. Нет, даже скорее не развитие, а внедрение в современный мир. Мы словно застряли в середине ХХ века и не желаем выходить из этих рамок. Патриархальный уклад в семье, консервативные взгляды на мир, да и вообще… Тупое непонимание и неприятие современности не дают нашим «соотечественникам» идти в ногу со временем». А парень из той же Кабарды, именующий себя Dark Angel, поделился вот такими переживаниями: «Долбаный Нальчик! Как же я хочу поскорее отсюда свалить. Вот я, вроде, особо внешне не выражаю свою неформальность, нет, мля… все одно докопаются. В школе проблем не оберешься. Уже и угрожали, и в коридорах прижимали к стенкам, и бить грозились… На фиг все здесь. В Москву хочу». Ему посочувствовал парень из Дагестана, скрытый за именем Prosatanos Spiritus: «У нас в Дагестане, – написал он, – ну просто кошмар какой-то творится. Я молчу про длинные волосы, так у нас ходят единицы. За цепь, за напульсник, за футболку могут прямиком в реанимацию отправить. Согласен, нужно валить из этого болота как можно дальше и как можно быстрее». Не правда ли ужасно, господа? В какой же дыре и мы живем. Как же агрессивно здесь настроены ко всему новому, отличающемуся, непонятному. Прав Алекс, стремящийся свалить отсюда, правы эти ребята из группы. Представься мне возможность покинуть Осетию и Кавказ, я бы без колебаний ею воспользовалась. Вот что написал в теме другой парень из Чечни, который сейчас живет в Питере: «Дикий край. Как вспомню, что там жил, аж дурно становится. Хотя сейчас более-менее спокойно там хожу, когда приезжаю, несмотря на длинные патлы. Но все же предпочитаю передвигаться там на машине, так спокойнее. При виде машины народ как-то спокойней реагирует. Типа уже солидный чувак, не надо лезть. В последний свой приезд пешком никуда не ходил. Даже в магазин». Вот как все плохо. Я не удержалась, и высказала свое мнение: «Нас считают изгоями, уродами из-за того, что мы не такие, как все. Если ты выделяешься среди серой массы – ты враг. Во всем виноват местный гребаный менталитет. Этот их показной патриотизм, как они говорят «возрождение национального самосознания, самобытности и культуры», на самом деле банальное, даже примитивное неуважение к иным культурным и ценностным приоритетам». Оставив этот комментарий, я вышла из темы «Почему нас не любят» и зашла в тему «Как бороться с гопниками». В ней народ предлагал различные способы очищения наших городов от этой скверны. Началось с простого. Кто-то написал «Как бороться? Да просто: огнеметом!». Кто-то предложил более конструктивный план: согнать всех гопников в специальное гетто и те сами начнут есть друг друга. Некоторые просто писали: «Закатать их в асфальт!» или «Залить бетоном!». Но я уперлась им всем. Я написала: «Не знаю как где, но те участники группы, что из Владикавказа, должны меня понять. Я предлагаю пустить по городу специальную маршрутку с выхлопной трубой, загнутой в салон, и катать этих ребят по десять рублей с рыла, пока не сдохнут от выхлопов, как насекомые в морилке. И денег заработаем, и от гадов избавимся». Затем я еще отписалась в темах про музыку и литературу и прокомментила некоторые фотки участников, а потом вышла из группы и из vkontakte вообще. Продолжив гулять по Интернету, я наткнулась на странные новости. Обычно я не особо читаю новости, но эта заметка почему-то привлекла мое внимание. Заголовок гласил: «Жители Владикавказа боятся открывать окна». Я перешла по ссылке и обнаружила следующий текст: «На этой неделе во Владикавказе произошла серия квартирных краж, объединенных общим почерком. Во всех случаях кражи происходили ночью, когда жильцы квартир мирно спали. По словам сотрудников милиции, преступник забирался через оставленные открытыми окна и похищал наличные деньги и ювелирные украшения. Поразительным является тот факт, что ни одна из ограбленных квартир не расположена ниже пятого этажа. Как заверяют эксперты, никаких следов использования специального скалолазного снаряжения в местах совершения преступлений не обнаружено. В то же время сами потерпевшие и их соседи в один голос говорят о появившихся наутро после кражи крупных сгустках паутины на внешней стороне домов. В следственных органах данную информацию никак не комментируют». Рядом была ссылка на более свежую заметку под заголовком «Серия загадочных убийств во Владикавказе». В заметке говорилось о пяти трупах, найденных на этой неделе в разных районах города. «Все жертвы неизвестного маньяка – молодые люди 17-23 лет… Трое из пяти занимались вольной борьбой… Как удалось узнать в республиканской прокуратуре, внутренности всех пятерых убитых были разъедены веществом, состав которого в настоящее время пытаются определить эксперты. Также у всех жертв были украдены сотовые телефоны». Ничего удивительного, подумала я, закрывая блок новостей. В этом проклятом городе создана прекрасная атмосфера для появления серийных воров и убийц. Только вот странной кажется история с изъеденными кислотой внутренностями. Наверное, этот маньяк ходит с чемоданчиком, полным препаратов и устройств для вливания. Мне сначала захотелось спросить подробности у Реваза, друг которого работает в прокуратуре. Но потом я передумала, испугавшись, что мои и без того параноидные предки теперь и вовсе запретят мне гулять вечерами. Им только дай повод меня ограничить. И не важно, что маньяк убивает только парней. Короче, я закрыла блок новостей и другие окна и углубилась в чтение чудовищного Некрономикона безумного араба Абдула Аль Хазреда, который на днях скачала с rutracker.org.

7

Смерть. Зловещая, костлявая, в балахоне и с косой. Смерть. Таинственная и неизведанная, и от того пугающая и влекущая. Смерть. Логическое и неизбежное завершение жизни. Она всегда где-то рядом. Стоит за левым плечом. Иногда мне кажется, что я чувствую, как ее холодное дыхание обжигает мою шею. Иногда мне кажется, что ее рука касается моей. Старуха будто хочет что-то сказать мне. Ее коса все время занесена, но она не спешит наносить удар, имея на меня особые планы. Она чего-то ждет. Я не знаю, чего именно, но с каждым днем замечаю, что становлюсь все сильнее захвачена ею. Меня неведомым образом тянет к местам, в которых наиболее остро ощущается ее незримое присутствие. Та же ерунда у Суспирии. Путем долгой рефлексии и изнуряющего самоанализа мы обе пришли к выводу, что выбор нами медицинской стези был подсознательно обусловлен желанием видеть смерть, заигрывать с нею, быть вовлеченными в ее мрачную пляску. Пусть даже наша специализация стоматология. Никто, никто не знает, как далеко мы можем зайти.

Минувшим четвергом нам представилась возможность прикоснуться к объекту нашего мистического интереса ближе, чем когда-либо ранее. То было практическое занятие по патологической анатомии, курс которой начался у нас в этом семестре. В составе группы из пятнадцати студентов мы попали в морг судебно-медицинской экспертизы. Нашему вниманию было представлено тело мужчины средних лет, умершего от ножевых ранений, полученных в драке. Дежурный эксперт проводил вскрытие, в то время как наша преподавательница вещала лекционным голосом о дефектах и повреждениях тканей и органов умершего. Время от времени она обращалась с вопросами к нашей группе, на которые отвечали зубрилы, изо всех сил старавшиеся показать свое академическое прилежание. Некоторые из студентов сами задавали вопросы эксперту и профессору. Мы же с Суспирией не могли произнести ни слова, пока шло вскрытие. Осознание бренности человеческой жизни и всесильности Ее Величества Смерти проникло в наши души через созерцание разверзнутого на столе кадавра. Ни слова не было сказано нами и друг другу, однако красноречивый взгляд моей подруги, который она бросила на меня во время разрезания грудной клетки, сказал все за нее. Я поняла, что она не собирается ограничиваться строгими схоластическим рамками студенческого занятия по патологической анатомии.

Не знаю, как так случилось, явилось ли это следствием невнимательности персонала морга или же нечто сакральное и паранормальное направленно вмешалось в нашу жизнь, но, когда официальная часть занятия была закончена, и удовлетворившие свое жалкое любопытство студенты уходили вслед за своим преподавателем, мы заметили, что дверь в прозекторскую каким-то образом осталась приоткрытой. Зеленоватый призрачный свет выбивался из зазора между дверью и косяком, и я видела, как Суспирия за-стыла, не в силах отвести взгляд, в то время как остальная группа все более удалялась по коридору морга прочь. Я спросила Суспирию, правильно ли я поняла, что она намерена вернуться в эту цитадель физического распада. Ответ был «да». Мы огляделись и, убедившись, что нас никто не видит, прошмыгнули в прозекторскую. Труп, вскрытие которого мы недавно наблюдали, все еще лежал на столе, накрытый полимерным покрывалом. Извлеченные внутренние органы находились в металлическом тазу на этажерке рядом со столом. Куда ушел эксперт и почему тело не было зашито и отправлено в холодильник, так и осталось загадкой. Сусприя стянула маску и вручила мне свой телефон, поставленный в режим фотоаппарата, намереваясь увековечить сегодняшний визит в царство смерти. Она откинула покрывало с мертвеца и, приподняв его веки, заглянула в холодные остекленевшие глаза. Я запечатлела это на фото. Затем Суспирия взяла его голову в руки и принялась надавливать на лицо мертвеца, придавая ему различные причудливые гримасы, которые я тоже запечатлела. В следующей серии кадров Суспирия предстала с сердцем пациента в руках. Она смотрит в объектив и улыбается, протягивая мертвое сердце, как подарок на Валентинов день; она подбрасывает сердце, как мяч, и снова ловит его; она прикладывает сердце к груди, изображая, будто оно ее собственное, и зловещий оскал безумного клоуна застыл на ее лице. Когда она спросила, не хочу ли я сфотографироваться тоже, я ответила, что нет, хотя на самом деле скорее опасалась того, что кто-нибудь войдет в прозекторскую в самый неподходящий момент. Суспирия положила сердце обратно в таз и снова вернулась к телу. На этот раз она взобралась на стол и уселась рядом с мертвецом, положив его руку себе на колено. Эту позу мне пришлось снять несколько раз с общего и среднего планов. Я посоветовала заканчивать с этим позированием поскорее, ибо в любую минуту кто-нибудь мог войти. Суспирия согласилась со мной, но настояла на еще одном снимке. Она слезла со стола, приблизилась к чреслам мертвеца и взяла его детородный орган в руку. Эта выходка показалась мне излишней, но цифровая камера беспристрастно запечатлела момент. Суспирия подняла глаза от мертвого пениса и взглянула на меня. Она спросила, отчего я покраснела, на что я ответила, что ей это показалось. Мы выбросили маски и перчатки в урну, а окровавленные халаты убрали в пакеты. Затем мы беспрепятственно покинули прозекторскую и вышли из морга. Преподавательница и другие студенты к этому времени уже уехали. Стоя на остановке, Суспирия сообщила мне, что собирается выложить эти фотографии у себя в vkontakte.

8

Свершилось! Наконец-то мне снова представилась возможность сходить на рок-концерт.

Около полугода местная рок-сцена находилась в литургическом сне, и я уж думала, что пробуждение никогда не наступит. Но в начале этой недели я увидела афишу, сообщавшую отом, что в ДК Металлургов будут выступать группы Tiberium, Борода и Злость, Territorium и F-Guard, что несказанно меня обрадовало, и последние несколько дней я жила предвкушением этого мистико-музыкального действа. Не подумайте, что я какая-то восторженная провинциальная дура. Я прекрасно осознаю несовершенство местных групп и уровня организации концертов. Но это лучшее, что нам дано. К тому же есть в этих местечковых концертах определенная неповторимая атмосфера единения музыкантов и зрителей, на которую вряд ли влияют качество звука и исполнения. Поскольку Алекс отказался составить мне компанию, сказав что «устал от всех этих местных бездарей», а Дженнифер как раз накануне простудилась, я отправилась на концерт в обществе одной лишь Суспирии. А приготовились мы к концерту очень тщательно, и обе были одеты так, чтобы сражать наповал. Суспирия надела кожаные штаны, черный топ с черепом и черный кожаный плащ с погонами SS. Свои вьющиеся волосы цвета воронова крыла она выпрямила утюжком и водрузила на макушку фуражку с лакированным козырьком. На ногах у нее были сияющие камеллоты. Еще она накрасила губы кроваво-алой помадой и такой же кроваво-алый повесила на шею галстук. В общем, эстетика трэш культуры была воплощена в ней самым полным образом. Я предпочла другое: прямую черную юбку в пол с кедами, майку в красно-черную полоску и косуху, которую, впрочем, вскоре сняла. Запястья мои украшали браслеты и напульсники всех мастей и фасонов. За последнюю пару месяцев я накупила немало контркультурных украшений: кожаный браслет с квадратными клепками, кожаный браслет с круглыми клепками, браслет с шипами, браслет в шахматную клетку, браслет в черно-фиолетовый ромбик, напульсник с логотипом Cradle Of Filth, напульсник с логотипом 30 Seconds To Mars, напульсник с рунами, напульсник с веселыми Роджерами, стальной браслет-цепочку. И теперь, собираясь на концерт, я долго не могла решить, что из этого надеть. В итоге я надела все сразу: аксессуары с металлическими деталями на правую руку, остальное на левую. Это должно было отражать дуализм моей натуры. Еще я надела сережки в виде перевернутых крестов и повесила на грудь массивный золотистый анх. Специально к концерту я покрасила одну прядь своих темных волос в синий цвет. Макияж мой был воистину будоражащим умы и души. С помощью теней я нарисовала вокруг глаз потрясающие экспрессионист-ские черные круги, от чего стала похожа на звезду немого кино, а губы накрасила зеленой помадой, которая придала моему лицу потусторонний вид. Вдобавок к этому я нарисовала на щеке слезу Пьеро и подвела брови карандашом. И вот в таком виде мы с Суспирией отправились в ДК Металлургов, дабы примкнуть к воинству темного света и принять участие в «балу Сатаны».

Как это всегда бывает, концерт начался с опозданием. Поэтому мы с моей подругой некоторое время стояли на крыльце Металлурга, наблюдая за тем, как вся нечисть города слетается на шабаш.

– Святые угодники! – сказала Суспирия. – Да здесь полно эмо!

– И вправду, – заметила я, оглядевшись. – Последнее время их становится все больше в городе.

При всей широте взглядов, к эмо я испытываю откровенную неприязнь. Эта ублюдская субкультура является результатом смешения панка и готики с мэйнстримом. Их стиль, их музыка и так называемое мировоззрение искусственно созданы и навязаны истеблишментом в сугубо коммерческих целях. Поэтому те, у кого в голове хоть что-то есть, никогда не станут вестись на эту чушь. Эмо-кидами становятся глупцы и позеры, которые неспособны отличить моду от философии. Суспирия разделяет мои взгляды на этот счет, и мы обе крайне озабочены ростом популяции эмо в нашем городе. Поэтому сейчас, стоя на крыльце Металлурга, мы то и дело выкрикивали всякие уничижительные фразы, когда очередная стайка этих выродков появлялась по близости. «Emo sucks!», «Смерть позерам!», «Еще одна венорезка пошла», и так далее. Эмо никак на это не реагировали. Просто молча проходили мимо нас и даже не оглядывались. Но я-то знаю, что это очередная поза, и на самом деле многие из них были уязвлены.

Пришла на концерт и приличная публика. Готы, панки, альтернативщики и металюги разных мастей. Многие подходили к нам и здоровались. Например, Спайк, Сид, Кайл, Кортни, Сос, Азазэль, Вэнди, Зарина, Нервоза и эта девушка, которая встречается с гитаристом из Territorium (как же ее звали?). Всех их было очень приятно видеть. Потом к нам подошла блэкерша, известная как Трахея, и спросила, не хотим ли мы накуриться. Мы были не против, и она отвела нас на задний двор, где парень в белой мастерке мастерил бонг из пластиковой бутылки.

– Это Серж, – представила Трахея.

– Кристина.

– Суспирия.

– А, – отозвался Серж и протянул дымящийся бонг Трахее. Та затянулась и замерла. Потом зажмурилась, выдохнула, снова открыла глаза и передала курево Суспирии, которая не без удовольствия дунула. Затем импровизированная трубка мира перешла ко мне. Честно говоря, до этого я курила траву лишь пару раз, и оба раза ничего не почувствовала. Но теперь, как только я вдохнула дым, я ощутила резь в бронхах. Видимо, марихуана была смешана с каким-то третьесортным табаком, который и вызвал неприятные ощущения. Я сжала губы, стараясь не закашляться, меж тем как наркотический дым опустился в легкие и принялся яростно кусать альвеолы. Через несколько секунд дискомфорт уменьшился настолько, что я смогла заговорить.

– Клево, – сказала я, заставив себя улыбнуться.

Все присутствовавшие тоже улыбнулись, и бонг пошел по второму кругу, затем по третьему. Когда я в очередной раз присосалась к дымовому отверстию, из стен ДК донеслась музыка.

– Кажется, концерт начался, – заметила Суспирия.

– Да ну, – сказала Трахея. – Первыми выступают Tiberium. Они отстой. Можно и пропустить.

После слов Трахеи я передала курительное орудие Сержу, который снова поджег запал. Дунув еще по два раза, мы с Суспирией решили-таки зайти внутрь. Трахея же с Сержем остались, сказав, что сначала достанут где-нибудь пива, а потом присоединятся к нам. Так мы вдвоем купили билеты и тут же прошли с ними в зал. Группа Tiberium, которая в это время находилась на сцене, звучала действительно погано, так что я сразу поняла, почему Трахея решила ее пропустить. Исполняли они какую-то хрень с примитивным гитарным треньканием и невнятными текстами, а их солист-очкарик пел козлиным голосом. Пожалуй, единственным плюсом было то, что на басу у них играла девушка. По-моему, девушка, играющая в группе, это круто. Я сама хотела бы играть, но, к сожалению, не владею никаким музыкальным инструментом. Может быть, когда-нибудь Алекс научит меня и, может быть, даже (о, об этом я смею только мечтать) возьмет меня в свою группу.

Когда Tiberium закончили выступление и объявили, что следующими играют Борода И Злость, мы с Суспирией пробрались ближе к сцене. Борода И Злость классная команда, и нам хотелось послэмиться под них в партере. К этому моменту я уже начала ощущать действие травы. У меня гудели конечности и немного кружилась голова. Мы слились с небольшой кучкой фанаток прямо перед сценой. Вокалист, он же басист группы, Микромакс подошел к микрофону и объявил: «Песня называется Революция», – и тут же на нас обрушилась стена тяжелого хардконого гитарного саунда, который захватил меня всю. Микромакс пел речитативом, а мы в партере прыгали и трясли головами. Когда песня закончилась, уступив место зрительским овациям, я не удержалась и выкрикнула: «Уихуу!». Холодный и отрешенный от суеты Мкромакс беспристрастно объявил: «Следующая песня называется Радиация», – и снова шквал гитарных рифов пробрал нас насквозь. Я чувствовала, будто становлюсь причастной к чему-то сверхъестественно рок-н-рольному, а еще я чувствовала, что голова начинает кружиться сильнее. На следующей песне, под названием «Менструация» я уже не скакала и не тряслась. Тошнота подкатила к горлу, и я поняла, что должна покинуть зал.

– Я в туалет! – крикнула я Суспирии. Та кивнула, хотя я не знаю, расслышала ли она меня. Растолкав столпившихся зрителей, я пробралась к выходу и вынырнула в коридор. Туалет оказался поблизости, и, захлопнув за собой дверь кабинки, я упала на колени и извергла в унитаз изрядное количество рвоты. Когда рвота прекратилась, я села на полу и прислонилась к фанерной перегородке. В груди болело, сердце билось как дэд-метал, дыхание было частым, а глаза увлажнились. Через минуту меня снова вырвало, на этот раз не так обильно. После этого я почувствовала себя лучше. Несмотря на озноб, тело было наполнено приятной легкостью. Внезапно дверь кабинки отворилась, и я увидела стоящего над собой длинноволосого брюнета в черной рубашке и фиолетовом галстуке. О небеса! Это был Тамик – гитарист и певец группы F-Guard.

– Извините, – сказал он после нескольких мгновений напряженного молчания, и закрыл дверь.

Я схватилась за голову, чувствуя, что сгораю от стыда. Тамик, звезда местной рок-сцены, увидел меня сидящей на полу подле унитаза, полного рвоты. Так облажаться я не пожелала бы никому на свете. Как он вообще здесь оказался? Наверно, впопыхах я забежала в мужской туалет. Теперь меня волновало одно: как выйти отсюда, не столкнувшись с ним. Я прислушалась к звукам вокруг. Через кабинку от меня кто-то спустил воду, затем подошел к умывальнику. Я услышала открывающийся и закрывающийся кран, а потом шум сушилки для рук. Затем звук шагов сместился в сторону выхода и совсем заглох с хлопком закрывающейся двери. Я вздохнула, поднялась на ноги и осторожно приоткрыла дверцу кабинки. В туалете никого не было. Я подошла к зеркалу и привела себя в порядок. Для верности подождала еще пару минут и вышла в коридор. Черт побери! В коридоре, прислонившись к стене напротив туалета, стоял он! Я почувствовала себя так, будто под ногами у меня разверзлась бездна.

– Послушай, – обратился ко мне Тамик. – Мне правда очень неудобно. Я не думал, что в кабинке кто-то есть, тем более девушка.

– Э-э-э-это мне неудобно, – ответила я и опустила глаза.

– Да брось. С кем не бывает. Я вот как-то головой в унитаз упал.

Я рассмеялась.

– Меня зовут… – произнес Тамик.

– Я знаю, как тебя зовут, – перебила его я. – Мне нравится ваша группа.

– Правда?

– Да, конечно! Вы лучшие в городе. Лучше даже чем Борода и Злость.

– Спасибо. Надеюсь, тебе понравится наше сегодняшнее выступление. А тебя как зовут?

– Я Кристина.

– Кристина, – повторил Тамик. – Как в песне. – Он прищурился: – Слушай, Кристина, мне сейчас на сцену нужно, а после концерта мы будем аппаратуру разбирать, и все такое. Может, встретимся как-нибудь на днях?

– Ну, не знаю. – Я снова потупила взгляд.

– Дай сюда свой телефон, – попросил Тамик голосом, которому хочется подчиниться. Я достала из кармана телефон и протянула ему. Он взял его и набрал одиннадцать цифр.

– Это мой номер, – сказал он, возвращая телефон мне. – Звони если что. Пока.

Я не успела что-нибудь ответить, как он исчез во входе для артистов. Потрясенная и растерянная, я вернулась в зал и снова встала рядом Суспирией.

– Чего так долго? – спросила она

– Да так, – ответила я.

Борода И Злость закончили выступление песней «Деградация» и на сцене появились F-Guard. Зал наполнился девичьим визгом.

– Их фронтмэн клевый, – сказала моя подруга.

– Знаю, – вздохнула я, – я только что познакомилась с ним.

– Не гони! Правда?

– Ага. Мы столкнулись в коридоре.

– Класс! Познакомь меня тоже!

В этот момент я пожалела о том, что открылась.

– Ну, не сегодня, – сказала я. – Сегодня он занят после концерта.

– Ладно. Как-нибудь потом.

Тамик подключил свою черную рогатую гитару, поправил микрофон на стойке и ровным глубоким баритоном произнес:

– Добрый вечер. Вас приветствует группа F-Guard. Сегодня мы устроим здесь небольшой апокалипсис.

Группа заиграла одну из своих мрачных doom-композиций, и леденящие кровь загробные аккорды полились со сцены в зал. Тамик пел «Death, death, death. Death is all around», и пол под моими ногами становился жидким, как трясина. «Smell the spell, Smell the spell», и я начала тонуть. Дабы сохранить равновесие и не рухнуть в пучину незнакомого доселе чувства, я отошла от сцены и устроилась на сидячем месте. Теперь пусть перед глазами все плыло, я, по крайней мере, не подвергалась риску упасть. В паузе между песнями Суспирия села рядом со мной. Она поинтересовалась, все ли в порядке. Я ответила, что немного разбита от той травы, что мы курили, и попросила ее посидеть рядом. Так мы, сидя, и дослушали выступление F-Guard. По ходу выступления я не сводила глаз с Тамика, губы которого почти прилипали к микрофону, шепча зловещие тексты. И я готова поклясться, что он тоже смотрел на меня. Чем дальше, тем меньше я понимала слова песен. В каждой фразе мне слышалось: «Может, встретимся как-нибудь на днях? Может, встретимся как-нибудь на днях? Может, встретимся»… Никогда прежде ни один человек не оказывал на меня подобного воздействия. Эта необъяснимая власть пугала меня, и я хотела одного – чтобы его выступление поскорее закончилось. Когда Тамик, наконец, попрощался и ушел за кулисы, я будто сбросила кандалы. Его демоническая власть отпустила меня, и моя тревога улетучилась, будто ее и не было. Мы вернулись в партер и послушали несколько каверов известных групп, которые играли Territorium. Ушли мы до конца представления, ибо в прошлый раз после концерта на толпу нефоров напали гопники, и, говорят, досталось даже девушкам.

9

Все не то, чем кажется. Волки носят овечьи шкуры, а любая палка под ногами норовит оказаться уснувшей змеей. В понедельник злое провидение своей беспощадной десницей вторглось в мою жизнь, навсегда изменив ее. О, мне трудно писать об этом, но держать это в себе труднее во сто крат. Мне нужно излить все, иначе клыкастая многоголовая боль, поселившаяся у меня в груди, растерзает мое бедное сердце. Постараюсь сохранить беспристрастность и рассказать все, как есть, не давая собственных оценок, как бы трудно это ни было.

Итак, в понедельник после занятий мне не хотелось сразу возвращаться домой. Потусить с Суспирией не было вариантов, так как та из Академии отправилась прямиком к своей матери, которой понадобилась ее помощь в каком-то семейном деле. Рассчитывать на Алекса в рабочее время я также не могла. Оставалась Дженнифер, которая в воскресенье сообщила мне, что уже здорова, но для верности собирается посидеть дома еще денек. Аккумулятор моего телефона разрядился, и я не смогла ей позвонить. Кто мог знать, что простая севшая батарейка окажется ключиком, запустившим адский механизм, в жернова которого мне предстояло угодить. Я решила зайти к Джениффер домой. О, лучше бы Терек вышел из берегов и затопил весь город в тот момент, когда я позвонила в ее дверь. Лучше бы огромный метеорит рухнул прямо на площадь Свободы или чудовищное землетрясение смело нас всех. Но, как назло, природа была крайне скупа на катаклизмы и с ледяным спокойствием взирала на то, как моя жизнь катится в тартарары.

За дверью Дженнифер звучали Ramstein, которые стихли после того, как я позвонила. Я услышала шаги в прихожей. Затем раздался голос самой Дженнифер:

– Кристина?

– Привет, Дженни! К тебе можно?

– Эм, ну… Подожди минутку, окей?

– Окей.

Я снова услышала шаги и музыку Ramstein. Через минуту дверь отворилась.

– Ну, привет, – сказала Дженнифер нетипично экспрессивно. – Проходи.

На ней были мягкие тапочки и белый банный халат. Дверь в зал была закрыта.

– Как чувствуешь себя? – спросила я, переступив через порог.

– Нормально, – улыбнулась Джениффер. – Вот уже ванну принимаю. Пойдем на кухню, чаю выпьем.

– Ага, я только разуюсь.

– Да ладно, проходи так.

– Нет, на улице грязно. Я все-таки разуюсь.

Я сбросила сумку на тумбочку у входной двери и нагнулась, чтобы расшнуровать ботинки. В момент, когда я потянула за шнурок, снаружи раздался оглушительный раскат грома. В следующий момент я услышала, как дождь забил по стеклам и подоконнику. Я взглянула на Дженнифер. Она испуганно озиралась и была мертвецки бледна.

– Ты что? – спросила я. – Боишься грозы?

– А? Да. Так и есть, боюсь грозы. Разувайся скорее.

Я снова нагнулась к шнуркам, и тут же второй раскат грома сотряс квартиру. Светильник на стене погас, и музыка заглохла. Где-то со стуком распахнулось окно, и в прихожую ворвался ураганный ветер, задравший халат Дженнифер.

– Дженни? – спросила я, глядя на нее снизу вверх. – На тебе что, кожаные трусики?

Дженнифер растерянно взглянула на меня и прижала развевающиеся полы руками. Следующий порыв ветра распахнул дверь в зал, и моему взору предстала чудовищная картина. Посреди зала стоял обнаженный по пояс Алекс. В руках он держал косуху, которую не успел надеть. На полу перед ним валялись плеть и веревка, на журнальном столике лежал кожаный кляп, а на кресло было наброшено черное манто. Он не двигался, если не считать за движения то, как вздымалась его неожиданно мускулистая грудь. Лицо его не выражало никаких эмоций. Окно за его спиной было открыто, и шторы колыхались, почти доставая до потолка. Сверкнула молния, окаймившая его силуэт синим сиянием, и в небе снова что-то взорвалось. Сердце мое наполнилось гневом.

– Ах, ты, шалава! – крикнула я, повернувшись к Дженнифер. – Блядь, проститутка!

– Кристина, все не так, как…

– Заткнись, мразь!

Дженнифер попятилась, стараясь не смотреть мне в глаза.

– Алекс! – обратилась я к изменнику. – Как ты мог?

– Ну, не вечно же мне ждать твоей милости, Кристина, – без тени стыда ответил он.

Несколько бесконечно долгих секунд я молча переводила взгляд с Дженнифер на Алекса и обратно. Молчание было невыносимым.

– Да чтоб вы оба сдохли! – наконец прокричала я, и тут же бросилась к входной двери и сбежала по ступеням с шестого этажа. Уже внизу я вспомнила, что забыла сумку, и вернулась назад. В квартире все так же гулял ветер и сверкали молнии. Алекс все еще стоял в центре зала. Дженнифер, на которой больше не было халата, повисла на нем, обвив руками его шею и обхватив ногами торс. Их языки переплетались, как змеи в переполненном серпентарии, его пальцы впивались в ее ягодицы. Я поспешила отвернуться от этой тошнотворной картины, схватила сумку и снова бросилась вниз по лестнице. На улице меня обдало волной ливня, и я тут же промокла насквозь. Находясь в состоянии чрезвычайного смятения чувств, я не стала искать убежища и так и побрела домой, пригибаясь от ветра и размазывая по лицу потекшую тушь.

10

Дома я первым делом сняла мокрую одежду и приняла горячую ванну, чтобы не простудиться. После ванны на всякий случай выпила аспирин и малиновый чай. Затем я взяла лист бумаги и карандаш, и буря, бушевавшая в моей душе, вырвалась наружу стихами. Вот стихотворение, которое я посвятила Алексу:

Прощай, любовь, и здравствуй, страданье.

Сегодня я получила сполна.

Наверное, это мне в наказанье

За то, что так беззаветно любила тебя.

Как могла я жестоко так обмануться?

Как доверилась сердцем такому, как ты?

Я была как во сне, и не в силах проснуться,

Не узрела в тебе всей чудовищной тьмы.

Я не знала, что послан ты был самим Адом.

Ты казался мне кем-то сошедшим с Небес.

Я открылась тебе, и за это в награду

Ты оставил на сердце кровавый порез.

И теперь я уж знаю – ты не был достоин

Даже капли тех чувств, что питала к тебе.

Я забуду тебя. Будь за это спокоен.

Но такою, как прежде, не стану уже.

Я решила перепечатать эти стихи и разместить их на своем Dark Diary. Через час у меня родилось второе стихотворение, посвященное уже Дженнифер. Оно написано белым стихом:

Все твои клятвы и зароки

Оказались лишь пылью на ветру.

Твоему предательству нет оправданья,

И я хочу наказать тебя правдой.

Ты долговязая сутулая лахудра.

Ты дешевая подстилка.

Ты дура и уродина, и твоя душа полна дерьма.

Твои фотографии бездарны,

Как бездарна твоя ничтожная жизнь.

Мою душу переполняет презрение,

Ибо ты не достойна даже ненависти.

Будь ты проклята, тупая русская сука!

Правда, это стихотворение я не стала размещать в сети, так как оно показалось мне слабее первого в эстетическом плане.

11

Три дня после случая в квартире Дженнифер, я пребывала состоянии тотального эмоционального упадка. Я мало говорила и почти ничего не ела. Если ночами мне удавалось на несколько минут погрузиться в сон, то силуэты обнимающихся Алекса и Дженнифер на фоне грозы снова вставали перед глазами, и я просыпалась, задыхаясь и обливаясь потом. Я прогуливала занятия в Академии и слонялась в одиночестве по городским закоулкам, не отвечая на звонки Суспирии. Это длилось три дня. А на четвертый день во мне созрела новая решительность. Я отыскала в памяти своего телефона номер Тамика и позвонила.

– Привет, Тамик, это Кристина.

– Кристина? Какая Кристина?

– Кристина с концерта.

– Ах да! Блюющая девушка! Как я мог забыть. Как дела?

– Нормально, – ответила я, замечая, что его слова не уязвляют меня. – Ты, помнится, предлагал встретиться. Я звоню сообщить, что не против.

Тамик сказал, что через час у него репетиция, и я могу прийти на нее, если хочу. Я согласилась и узнала, где находится их репетиционная точка (в заброшенном промышленном здании на восточной окраине города). Я была настроена ультрарадикально и постаралась выглядеть соответствующе. Надела корсет, кожаную миниюбку и колготки в крупную сетку. Дабы избежать косых взглядов и свистов на улице, я накинула длинный черный плащ. Мою решительность подчеркивали алая губная помада и черный лак для ногтей. Обувь была повседневной – гриндерсы.

Через полтора часа после телефонного разговора с Тамиком я уже стояла у входа в здание, где репетировали F-Guard. Тамик вышел встретить меня.

– Отлично выглядишь, – сказал он, обворожительно улыбнувшись.

– А то, – ответила я и проследовала за ним внутрь.

Мы шли по темному лабиринту с обшарпанными стенами. С потолка местами свисали провода, по полу были разбросаны ржавые болты и гайки. Слышалось, как где-то капает вода. Пару раз дорогу нам перебежали крысы.

– Это место никому не нужно, – сказал Тамик. – Вот мы здесь и устроились. Тихо, спокойно, и никакой арендной платы.

Я рассмеялась. Тамик вел меня дальше. По пыльным бетонным ступеням мы поднялись на второй этаж, затем на третий, где и находилось репетиционное помещенье группы F-Guard.

– Прошу, – произнес Тамик, открывая передо мной обитую картоном дверь. Я сделала шаг внутрь.

В студии были участники группы, занятые настройкой своих инструментов, и две незнакомые мне девушки, сидевшие на диване в углу.

– Наш басист Недорезанный и ударник Мертвяк, – представил Тамик ребят.

– Кристина, – представилась я.

– Капитолина, – назвалась одна из девушек.

– Ессария, – последовала ее примеру другая.

Я сняла плащ и почувствовала, как три мужских взгляда скользнули по моим плечам и бедрам. Недорезанный забрал плащ и повесил его на один из вбитых в стену гвоздей, служивших вешалками.

– Располагайся, – сказал Тамик.

Я улыбнулась и устроилась на диване рядом с Капитолиной и Ессавией. Мой взгляд остановился на двух бутылках водки и сложенных стопкой пластиковых стаканах, стоявших на большой черной колонке.

– Ты смотришь в правильном направлении, – произнес Тамик потирая ладони. – Перед репетицией мы обычно немного выпиваем. Очень стимулирует творческий процесс. Ну, а поскольку сегодня у нас в гостях дамы, мы взяли водки больше, чем обычно, – он сделал паузу и оглядел нас троих. – Ну, так кто будет?

– Извините, я не буду, – ответила Ессария

– Да ладно тебе! – протянула Капитолина. – Давай выпьем.

– Ну, ладно, уговорила.

– Кристина? – Тамик вопросительно взглянул на меня. Я кивнула.

Мы поднялись с дивана и подошли к колонке. Мертвяк открыл первую бутылку и разлил ее содержимое по шести стаканам. Ессария хотела было чокнуться с Тамиком, но тот, не обращая на нее внимания, залпом выпил свою порцию. Остальные участники группы выпили только после девушек. Я раньше не пила неразбавленную водку и почувствовала жжение в груди, когда приняла свои пятьдесят граммов, которое, впрочем, вскоре превратилось в приятное тепло. На закуску было печенье. Я съела одну штуку и вернулась с девушками на диван.

– Теперь можно и поиграть! – воскликнул Тамик и поднял с пола свою гитару. – Давайте Burden Of Pain.

Группа заиграла, и странное ощущение вновь овладело мной. Я смотрела на медиаторы цепляющие струны, на барабанные палочки, бьющие по тарелкам, но при этом наблюдала за всем происходящим будто чужими глазами, хотя ракурс моего зрения остался неизменным. Я сидела довольно близко к колонкам, и каждая нота воспринималась мною не только посредством слуха, но посредством осязания. Я взглянула на своих соседок, пытаясь определить, испытывают ли они то же самое, но по их внешнему виду нельзя было сказать ничего определенного. В моем постепенно затуманивающемся рассудке возникла мысль о том, что, возможно, и я не выдаю внешних признаков своего необычного состояния. Мне захотелось взглянуть на себя, но, к сожалению, в комнате не было ни единого зеркала. Посему я решила оставить какие-либо активные попытки управления ситуацией и всецело отдалась ощущениям. Группа переходила от одной композиции к другой, перекидываясь лишь парой фраз технического характера в паузах. Вокал Тамика звучал ближе и громче, чем на концерте и, казалось, окружал меня со всех сторон. Низкочастотные вибрации бас-гитары проходили сквозь диван, вызывая в моем теле непривычные и немного пугающие позывы, от которых мои щеки начали гореть. И вот в одну из пауз Тамик вонзил в меня свой демонический взгляд и улыбнулся так, что, не будь я уже на диване, непременно рухнула бы, пораженная его мистическим шармом. Он что-то шепнул на ухо Недорезанному, тот в свою очередь передал команду Мертвяку, и группа на счет раз-два-три заиграла песню Christina Death.1 Если слова «обольщение» и «лесть» имеют общий корень, то это не случайно. Когда Тамик пел припев, нарочно растягивая слоги в имени «Кристина», мне казалось, что кровь в моих жилах начала течь вспять. Его голос парил надо мной, касался кончиков волос, ласкал меня за ушами, обдавал жаром плечи, сдавливал грудь и спускался к низу живота. В какой-то момент я издала стон, который, благодаря громкой музыке остался незамеченным моими соседками. Тамик перешел к соло на гитаре, и фалличность этого инструмента была осознана мною отчетливее, чем когда-либо прежде. Я наслаждалась восхитительной песней и в то же время хотела, чтобы она поскорее закончилась, ибо одному дьяволу известно, какого труда мне стоило не начать трогать себя в самых неприличных местах. Когда, наконец, отзвучал финальный аккорд, Тамик посмотрел мне в глаза и спросил, не выйду ли я с ним покурить снаружи. Я была не в силах отказать, и на гудящих ногах вышла вместе с ним за дверь. Тамик взял меня за руку и завел в соседнее помещение, где стены были обклеены обоями с черными цветами. В одном углу стояло кресло, в другом – тумбочка. На полу были расстелены маты. Мой искуситель прикрыл дверь и поцеловал меня. Я ответила на поцелуй и вскоре почувствовала его пальцы у себя на спине.

– Тамик, – выдохнула я.

– Что?

– Я девственница.

Эта информация казалась мне важной, учитывая обстоятельства. Тамик воспринял ее с ледяным спокойствием. Мы опустились на маты, и он стал целовать мои плечи и шею, одновременно пытаясь развязать корсет. Мы снова встали, и я повернулась к нему спиной, дабы облегчить задачу по моему разоблачению. Неожиданно что-то холодное и скользкое коснулось поясницы. Я вздрогнула.

– Тамик, что ты делаешь?

Ответа не последовало, прикосновение повторилось.

– Тамик!

Я высвободилась из его объятий и обернулась. То, что я увидела, способно поразить даже самое больное и изощренное воображение. Тамик стоял, скрестив руки на груди, его штаны были приспущены, и в том месте, где должен находиться мужской орган, вздрагивали черные покрытые слизью щупальца, наподобие щупалец осьминога или кальмара.

– Вот блин, – раздраженно сказал он. – Опять оно раньше времени!

– Что оно? – спросила я.

Но дождаться ответа мне было не суждено. В следующее мгновение щупальца стали увеличиваться в длине и тянуться в мою сторону. Я завизжала и бросилась наутек. Щупальца бросились следом. На лестничной площадке они настигли меня. Пара моллюсковых конечностей обвилась вокруг моей левой ноги. Я ухватилась за перила, отбиваясь от остальных щупалец свободной правой ногой. Я пинала их, придавливала каблуком к полу и снова пинала, изо всех сил стараясь не дать утащить себя. Через минуту этой борьбы мне удалось изловчиться и, держась за перила правой рукой, левой расшнуровать ботинок. Нога выскочила из колодки, и щупальца вместе с моим гриндерсом уползли вглубь коридора. Я вскочила на ноги и побежала вниз, даже не думая о том, чтобы оглянуться. За спиной раздался протяжный низкий рык, сравнивать который с рыком известных мне животных бессмысленно и бесполезно. Вслед за рыком я услышала девичий визг, который почти сразу смолк. На первом этаже я поняла, что забыла, где находится выход. Передо мной оказались три прохода, ведущие в разные стороны. Полагаясь на удачу, я бросилась в первый проход и вскоре споткнулась о какие-то камни, которые при свете телефона оказались человеческими черепами. Я вернулась к развилке и бросилась в следующий проход. Темнота, в которой я очутилась, вскоре наполнилась истошным писком и хлопаньем десятков крыльев. Я потревожила гнездо летучих мышей. Одна из тварей застряла у меня в волосах, и, вернувшись назад, я выдернула ее вместе со своей синей прядью, и отшвырнула в сторону. Третий путь, наконец, вывел меня к свету и выходу. Растрепанная и исцарапанная, в полуразвалившемся корсете, порванных колготках и одном ботинке, я покидала это проклятое место так быстро, как только была способна.

12

Домой я добралась на моторе, который поймала на шоссе. Слава богу, ни брат, ни родители еще не вернулись и не застали меня в таком виде. Я приняла душ, и протерла ссадины спиртом. Затем оделась в трикотажные штаны и длинную фланелевую рубашку, чтобы скрыть повреждения от глаз родни. Испорченные колготки, корсет и юбка были отправлены в черный мешок для мусора. Туда же полетел и оставшийся без пары ботинок. Я все не могла найти себе места и бесцельно бродила по дому, сгрызая лак с ногтей. Что-то прежнее во мне было необратимо разрушено, и ростки нового уже обвивали его руины. Я нуждалась в каком-то действии, способном разорвать связь моего разума с кошмарами, пережитыми на точке у F-Guard и в квартире Дженнифер. Я открыла шкаф и вынула все балахоны, футболки с принтами, бархатное платье, косуху и джинсы с нашивками. Все это я запихала в тот же мешок для мусора. Затем из ящика трюмо были выброшены браслеты, напульсники, стальные цепи, анхи и пентограммы. Кеды и клепаный ремень постигла та же участь.

Выбросив мешок в мусорный контейнер на улице, я вернулась в свою комнату и села за компьютер. Сначала я удалилась с darkdiary.ru и vampirefreaks.com, потом закрыла свой аккаунт на vkontakte.ru. На сердце стало спокойнее, однако что-то внутри требовало большего, и я решила создать новую страничку в vkontakte. Я нажала на кнопку «регистрация» и передо мной открылся стандартный вопросник. Пользоваться именем «Кристина» больше не хотелось: от него веяло чем-то злым и гнетущим. Я не долго думала, как назваться. Почему-то на ум сразу пришло имя «Аделина». Странно, ведь я даже не знаю никого с таким именем. Аделина – так называется магазин белья на нашей улице, но слово красивое и ко мне очень подходит. В нем есть загадочность. Хорошо, с именем разобрались. Что дальше? Коротко о себе. Тут я не стала ничего выдумывать и врать, потому что загадочностью тоже не стоит злоупотрблять, нужно знать меру и оставаться самой собой. Поэтому я и написала о себе так: «Я хорошая, очень добрая, скромная, веселая, жизнерадостная. Люблю общаться с хорошими, открытыми и интересными людьми. Не люблю высокомерных, понтливых и самовлюбленных»…