ПОЭТИЧЕСКАЯ МОЗАИКА
ПРЕДИСЛОВИЕ МАРИНЫ БУКУЛОВОЙ
ПЕРЕВОДЧЕСКИЕ ВЕРСИИ ГЛЕБА АРСЕНЬЕВА И МАРИНЫ БУКУЛОВОЙ
Появление свободного стиха в Турции относится к 1920-1940 годам. Он возник не как следствие развития старого турецкого стиха, а извне и двумя независимыми друг от друга путями. Первый берет начало от Назыма Хикмета, который не чуждался опыта русских футуристов. У истоков второго пути лежит европейский верлибр, привитый турецкой поэзии Эрджюмендом Бехзадом Лавом, Мюмтазом Зеки Ташкыном и др.
Свободный стих в Турции воспринимался как изменение в технике производства поэтических текстов. Но верлибр не стал поворотной точкой в турецкой поэзии, несмотря на то, что использовался многими поэтами. Тому есть несколько причин, из которых основная заключается в том, что такие поэты, как Бехзад Лав, а затем независимо от него Мюмтаз Зеки Ташкын и др. опирались на чуждые для турецкой мысли и мировосприятия кубизм, футуризм, сюрреализм, дадаизм. Иначе говоря, «ткань не прижилась». Мюмтаз Зеки Ташкын был вскоре забыт, а Лав стал известен только в конце 50-ых – начале 60-х годов, когда его стихи стали восприниматься как истинно турецкие.
Свободный стих, пришедший с Назымом Хикметом, ненадолго завоевал в Турции популярность. Хотя поэта хвалили, все оставалось как прежде. Олимп турецкой поэзии по-прежнему занимали Яхья Кемаль и Ахмет Хашим, а известные сейчас Фарук Нафиз, Ахмет Хамди и др. продолжали писать традиционные стихи.
Мехмет Фуат выразился по этому поводу так: «Принятый турецкой поэзией свободный стих позволил ей (поэзии – прим. авт.) взрастить очень сильного, влиятельного поэта, успеха которого не могут не признать ни друзья, ни враги, но она не изменила своего пути».
Конец 30-х – начало 40-х годов характеризуется угасанием турецкой поэзии. Ахмет Хашим скончался, Назым Хикмет был запрещен; перестали печататься силлабисты Фарук Нафиз, Кемалеттин Каму, Джахит Сыткы; но начали появляться произведения Асафа Челеби, Ильхана Берка, Джахита Кулеби, Бехчета Неджатигиля.
После периода Гарип, или, как его еще называли, – Первого Нового периода, наступил Второй Новый.
Это движение, начавшееся в начале 50-х со стихов нескольких поэтов (наиболее яркие представители – Джемаль Сюрея, Тургут Уйар, Эдип Джансевер, Ильхан Берк, Эдже Айхан) независимо друг от друга опубликованных в нескольких журналах Стамбула и Анкары («Yenilik»/«Новизна», «Yedi Tepe»/«Семь холмов», «Pazar Postasэ»/«Воскресная почта»), было расценено как открытый вызов существующему положению вещей.
Во Втором Новом присутствовала тенденция к разрушению привычных оборотов языка, к нарушению порядка слов (инверсии), а в некоторых случаях даже к преувеличенному его нарушению. Возможно, в первый раз со временем Ахмета Хашима заговорили о «языке» стиха, отличающемся от повседневной речи, а символы, используемые в поэтическом тексте, стали рассматривать как конструктивные элементы. Считалось, что «самое важное дело поэта – писать стихи».
Если стихи поэтов в начале Второго Нового были зеркалом политической и социальной ситуации того времени, то современные поэты ориентируются на традиционную поэзию. Она деполитизирована, а стихи поэтов интровертны и рефлексивны. Это – стихи и для себя, и для другого поэта.
Марина БУКУЛОВА
ОЗДЕМИР АСАФ (1923-1981)
ДОМ
Приезжая сюда, ты оплакивал
Те места, откуда приехал.
Знай, уезжая отсюда, ты будешь плакать
По этим местам.
НАПРАВЛЕНИЕ
Не смотри на меня
Я окажусь там, куда ты будешь смотреть
ЕСЛИ БЫ ОН ЗНАЛ
Одно стихотворение стоит одной ночи
Одно стихотворение стоит одного сна
Одно стихотворение стоит того, чтобы проснуться
Одно стихотворение стоит сигареты
Одно стихотворение стоит ракии
Одно стихотворение стоит песни
Одно стихотворение стоит печальной песни
Одно стихотворение стоит боли
Так говорят….
Оказывается…
ЗАГЛАВИЕ
Время, огонь и смерть
Белого цвета.
Любовь, ложь и ревность –
Красного.
Одежды мечты, любви и уважения
Раскрась голубым.
А покровы нищеты, безнадежности и расставания
Рисуй черным.
ДЖАН ЮДЖЕЛЬ (1927-1999)
ТЕБЕ ИДЕТ СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ
Тебе идет Средиземное море
Звезды потеют, и ты тоже потеешь
Влажен блеск на крыльях носа
Не утихает шум моторов
Вдалеке лают собаки
Заплакал ребенок
Фатьма вновь сбрасывает свою шаль с фонаря
Али Думдум часами ругается с матерью
Рыбаки отхлестывают пощечинами море
Их голоса – земля, растящая твое одиночество,
Разговорчивая, как тишина пеларгонии
Вчера ночью мы легли
Над нами легкий бриз
Мои реки все еще пахнут тимьяном
Но я будто не ложился с тобой
А бродил по горам
У тебя научился рисовать море
Руки не роняли карандаш
Подобно тирану, ведущему в поход свое войско,
Моя учительница идет в школу
Я иду за ней,
Рисуя в тетрадке южный ветер,
Ласкающий остров, где живут лишь горные ласточки
В голове моей кружатся, кружатся
Дни, прожитые с тобой
Жизнь моя – серебряная орбита,
Коснувшаяся твоей планеты
Зачем эти пещеры контрабандистов
Когда мои глаза ослеплены тобой
Умереть – это, может быть,
Умыться в темной воде,
Потерянной в твоих морях
Когда останавливаешься, она зеленее водорослей,
А плывешь – голубая
На равнине я думал – вот мои развалины
Мои руины, моя алкогольная эпоха
Оказывается, я на вершине счастья
Встретив тебя, понял, что
Лошади древних греков все еще сивы
Их гривы в складках
Когда оседает день,
Отражаясь тенью деревьев
По холмам
Идет раздельной душа
К укрывшейся где-то красоте
Женщина моя,
Ты подходишь Средиземному морю.
ЗАВЕЩАНИЕ
Похорони меня, моя козочка, в Датче,
Забудь про Анкару и Стамбул
Эти места заполнены до предела
И дороги тоже
Например, в Зинджирликуйу
Одна могила стоит 750 миллионов,
А здесь сравнительно дешевле
И безопасно
И не требуется благодарственных молитв
Я говорю: похорони меня в Датче
Если подумают, что в этой могиле с видом на море
Есть клад, и вскроют
Я не буду вмешиваться.
ДЖЕМАЛЬ СЮРЕЯ (1931-1990)
ФОТОГРАФИЯ
На остановке три человека
Мужчина женщина и ребенок
Руки мужчины в карманах
Женщина держит ребенка за руку
Мужчина грустный
Грустный как грустные песни
Женщина прекрасна
прекрасна как прекрасные воспоминания
Ребенок
грустен как прекрасные воспоминания
прекрасен как грустные песни.
ЧЕРЕЗ СТЕКЛО
Выйдя из кафе
Я посмотрел
Сквозь стекло
На место, где всегда сижу.
Пачку сигарет
Забыл на столе.
На стуле
Такая же, как я,
Сидит моя пустота.
Одна ее рука на лбу,
Как у меня,
Но кажется –
Пустота еще грустнее?
И сидя,
Она еще больше выпячивает
Горб?
Она больше похожа
На моего отца?
Я на год его старше.
Дождь
Как на торжественной церемонии
Раздувает
Мой плащ.
СЕЗАИ КАРАКОЧ (1933)
МАТЕРИ И ДЕТИ
Как только умерла мать, ребенок спрятался
В самом дальнем уголке сада
В руке его черный чубук
На губах маленькое пятно
Едва умер ребенок, солнце
Показалось ей чернее сажи
В руке у нее веревка, и куда
Ее привязать, она не знает
Бежит от всех
Не останется на месте
Ребенок, если умрет его мать,
Мать, если умрет ее ребенок.
ОЗКАН МЕРТ (1944)
ВАЛЕНСИЙСКИЙ АПЕЛЬСИН
Прошлым летом мы работали с Пабло
Уцелевший с гражданской войны
Он поет испанские песни
Басом
Сейчас в прибрежном поселке в Испании
Он продает туристам апельсины
Ведущий простую
Без прикрас жизнь
И разговаривающий на смеси
Всех иностранных языков с испанским
Пабло
Любил к тому же
Курносых женщин
Недавно из Испании он прислал открытку:
«Как апельсин из Валенсии
мал наш мир, Озкан. До встречи».
Пабло.
ИСМАИЛ УЙАРОГЛУ (1948)
ЭТО БЫЛ ТЫ, ВОРОБЕЙ
В тот день я встал пораньше,
Умыл лицо, вода была черной
Причесался, спокойно глядя в блестящее черное зеркало,
Оделся, открыл окно, небо было черным
Взял в руку нож, который наточил ночью
Приготовился принять смерть
Но отыскивая место на вене
Увидел – поет белый-пребелый
Усевшийся на окно воробей
БЕХЧЕТ АЙСАН (1949-1993)
НА УЛИЦЕ СНЕГ
За окном идет снег
падает на уличные лампы
и воробьи
мерзнут
в книге
края которой слегка обгорели
страницы сбрызнуты
кровью
я читаю
Назыма Хикмета
за окном идет снег
и в рестораны на горах
идут
богатые
горожане
за окном идет снег
вот и пришло письмо от тебя
пахнуло
Стамбулом.
за окном идет снег
я люблю тебя
ТАРЫК ГЮНЕРСЕЛ (1953)
ОХОТНИК
Я согласен быть всеми.
Я согласен быть всем.
Кроме себя.
Я годами тащил на себе государство.
Прошлое нес.
Будущее нес.
Себя не смог нести.
Если есть судьба,
почему есть и совесть?
Господи,
раствориться бы в бесконечности!
Только в твоей бесконечности
может потеряться моя бесконечность.
До чего же многолюдно
одиночество!
Уйдите от меня!
Оставьте себе все победы! Все миры!
Все дары, казну, троны!
Пусть будут вашими почести и славы! Вся история!
Этот мир, звезды, рай – оставьте их себе!
Дайте моего ястреба!
Дайте отцовскую грудь, первые шаги моего сына.
Господи, все, кто не нужен, остаются со мной.
Никого из тех, кто мне нужен, со мной нет.
Кроме этой женщины.
Приди.
Два года ты служишь мне.
Ты – единственная рабыня, которую я нашел.
Ни ты не смогла меня услышать, ни я тебя.
И бумаги с ручкой здесь нет,
и ты не сможешь прочитать написанное мной в воздухе.
Из каких ты краев?
Как имя твое?
Твой язык?
Во что ты веришь?
Ты словно слышала меня и все понимала.
Любое мое молчание.
Я соскучился по своему сыну, так же как по отцу.
Сегодня ему четырнадцать лет.
Годовщина смерти отца
В день рождения сына.
Мой сын далеко, и другие далече,
Падишах, заключенный в своем дворце,
Здесь.
Говорят, я многое знаю.
Я знаю. Верно.
Ничего не понимая.
* * *
Я хочу на охоту! Хочу на охоту!
Сколько дверей? Сколько замков? Сколько охранников? Сколько
оружия?
Сколько преград нужно преодолеть? А?
Хоть бы убили! Я хочу на охоту!
Там, за стеной, живой мир?
Еще есть деревья, птицы, насекомые, лани?
Запахи, звуки?
Или этого нет? А?
Есть только троны, казна, войны?
Я хочу на охоту!
Эй, сгодись же на что-нибудь, женщина: задуши меня!
Пусть у этого лука нет тетивы, обойдемся; а где твоя веревка?
Твои руки слишком малы для моей шеи?
Эй, вытащи меня на охоту!
Сквозь двери, замки, охранников, сквозь них!
Освободи от границ моего тела! Вытащи на охоту!
Пусть меня понесет ястреб туда, откуда он приносил птиц,
Задуши меня, как задушили моего отца,
По моей воле, когда мне было семь лет.
Будь моим ястребом!
РАЗВИТИЕ
За последние 50 лет человечество совершило развитие,
равносильное развитию за предыдущие 50 000 лет.
Напечатано в 1973г.
за последние 50 лет я перепрыгнул пятьдесят тысяч лет
что такое победа, что такое великолепие, что такое ценность
и где же я нахожусь
что такое ценность, что такое желание, что такое страсть
я голоден
что такое страсть, что такое сомнение, что такое поступок
оставь меня или давай я женюсь на тебе
что такое поступок, что такое место, что такое вопрос
дети все вместе: кто я?
что такое вопрос, что я, что пятьдесят
За последние 50 лет я перепрыгнул пятьдесят тысяч лет
Что такое я голоден, чтотакоеяголоден, чтотако еяголоден
ХАЙДАР ЭРГЮЛЕН (1956)
СЕНТЯБРЬ
Женщина уходит, и это называют Стихами
женщина уходит, и тогда рождаются Стихи
(От какой же женщины я узнал, что я Поэт?)
«Стихи живут везде, где заканчивается лето» (*)
везде, куда уходит женщина,
ее называют Стихом:
Когда уходит женщина, отовсюду и вечно уходит и лето
лето кончается, если уходит женщина – но рождаются Стихи,
лето заканчивается Стихами, Стихами заканчивается любовь
И если Город пустится что есть мочи, за летом
лето станет длиннее, и Любовь вновь вскружит кому-то голову
Город гонится за летом, а Стихи – за женщиной
и добирается до сентябрьских окраин
так и бежит от июня к сентябрю,
но сентябрь отвергается летом. А Стихи – женщиной
ибо заведено:
Сыновья оставляют Стихи матери!
И если эта женщина оставит меня, я стану Поэтом
Ты, чей я сын, прошу, не покидай меня,
Вот они, стихи, вот и заканчивается лето, и уходит женщина
И все женщины уступают Стихи единственной женщине!
К ВОПРОСАМ, НА КОТОРЫЕ НЕТ ОТВЕТОВ
прохладные ветры несут
время, выжигающее лицо друга
и узкую жизнь и ее судьбу –
они стоят над обрывом своих воспоминаний
картина, чьи краски текучи
мы не прятались в узких комнатах
и когда умер скрытый голос
желание стало кружиться
обжигая
мы заставили смолкнуть часы
и страхом в наших голосах
убили тесный союз
дня и ночи
поглядев на горы, глаза
потемнели в глубине балкона
желание пустилось в путь
а беспокойство превратилось в страх
твое лицо в запоздавшем письме
честном и влажном
всплыло с забытыми воспоминаниями
из теплых южных улиц
каждый голос ищет свой цвет
вода течет по своему разумению
ни на что не похожа пропасть внутри нас
но как бы ни были наивны
кое-какие вопросы,
как бы ни были наивны кое-какие траты,
их должно сопоставлять со смертью
МЕХМЕТ ЯШЫН (1958)
ДОЖДЕВОЕ ОБЛАКО
Любимая, до свидания,
Я ухожу,
Тихонько плача.
Не огорчайся.
В твоей комнате не останется ни моих слез,
Ни моих следов.
Я маленькое дождевое облако.
Сотрусь.
МЕРТВЫЙ ДОМ
Белое пятно, оставшееся от стенных часов,
Ореховый стол, забывший о времени,
Со следами пальцев, которые стираются пылью,
Потерянные ключи,
Почтовый ящик с проржавевшим замком,
Тяжелый сон
Пожилой женщины, опускающей вставные зубы в воду
* * *
Эта машинка, которая печатала первые стихи моего отца, этот дом, в котором умерла, влюбившись, моя мать – дом, в каждой войне попадавший в плен, обстрелянный пулями, сжигавшийся, с приданым, выпотрошенным из османских сундуков, с зеркалами, которые видели голыми всех женщин одной семьи, зеркала, лица которых покрыты простынями – все высохшие и исчезнувшие цветы, кроме оставшихся розовых цветков плюща с сильным запахов – время, которое бабушка сохранила в покрывалах с белым кружевом – маленькое привидение, вернувшееся на место своей гибели – длинные молчаливые тени срубленных кипарисов – сейчас все обитатели этого дома смотрят с фотографий, звенящих от сумасшедшего хохота войны, на стоящую рядом ночь – через стекло на меня смотрит человек, он забыл, почему улыбается – и дом думает, почему меня оставили в живых те, которые убили в нем все, что принадлежало мне – и вдруг в детской комнате, позвавшей это стихотворение, загорается свет
И не может быть ничего иного, кроме стихов, что заставит вернуться в этот дом.
