Заметки на полях книги Джона Грея «Поминки по Просвещению.
Политика и культура на закате современности»
Современная цивилизация Запада на рубеже ХХ и ХХI веков столкнулась с проблемами, которые не могут быть успешно разрешены в рамках существующей политической философии. Для осмысления роли Запада в истории начавшегося третьего тысячелетия понадобится победить многочисленные иллюзии и мифы, оставшиеся в наследие от минувшей эпохи, которую уместно будет назвать «эпохой Просвещения» или «эпохой Современности». Книга Джона Грея «Поминки по Просвещению» увидела свет в издательстве «Праксис», где в последнее время был опубликован на русском целый ряд работ, ставших заметными событиями философии и политологии Запада – это труды Ноама Хомского, Ральфа Дарендорфа, Норберта Элиаса и др. Настоящая статья – не рецензия на книгу Джона Грея, и в ней не ставится задача критического разбора выдвинутых автором «Поминок по Просвещению» положений. Это не рецензия, а именно «заметки на полях», в которых внимание останавливается лишь на ряде сюжетов этой интеллектуально насыщенной книги Джона Грея.
Вынесенное в заголовок книги словосочетание «закат современности» носит принципиальный характер, именно как закат современности Грей понимает период рубежа ХХ и ХХI вв. Эпоха XVIII-ХХ вв., прошедшая под знаком Просвещения, характеризовалась особенным отношением к современности – для этой просвещенческой эпохи современность была возвышена над прошлым, современность относилась к прошлому снисходительно, как мудрый взрослый к глупому младенцу, ценила прошлое лишь как пролог к собственному появлению. В иерархии прогресса мы, вступившие в третье тысячелетие, занимаем привилегированное положение. Выдающийся русский мыслитель К.П. Победоносцев видел главный порок прогресса в том, что он стремится разрушить «натуральную, земляную силу инерции, имеющую великое значение. Ею, как судно балластом, держится человечество в судьбах своей истории – и сила эта столь необходима, что без нее поступательное движение вперед становится невозможным»1. Мы привыкли думать, что современность – это нечто перманентное, текучее, сопровождающее нашу жизнь на всем ее протяжении. Джон Грей в своей книге дает понять, что завтра современности не будет, наступит другая эпоха, в которой современности уже не окажется места. ХХI век живет уже с принципиально иным пониманием своей эпохи. Русский философ начала ХХ века Владимир Эрн, отмечая, что «чувство прогресса», впервые получившее воплощение в раннем христианстве и затем ставшее столь важным элементом философии Просвещения, «совершенно неизвестно древности. В Риме и Греции, т.е. в странах наиболее культурных и наиболее быстро прогрессировавших, золотой век полагается позади»2. К концу ХХ века «чувство прогресса» оказалось размытым и ослабленным, оно определенно сходит на нет, и доводы в пользу относительности или даже иллюзорности прогресса явно перетянули чашу весов.
Джона Грея интересует судьба просвещенческой матрицы, которая оказывала воздействие на судьбы стран мира в последние два столетия. Французское Просвещение генерировало идеи, которые экспортировались в европейские и азиатские страны. Как отмечает Н.Е. Копосов, «универсализм Просвещения воспринимался в Германии после Наполеоновских войн едва ли не как орудие французской экспансии. Ему противопоставлялась идея самобытности отдельных исторических индивидуумов в широком смысле слова (таких, например, как немецкий народ)»3. Иммануэль Валлерстайн отмечал, что большая часть истории христианской Европы сопровождалась господством «всепроникающего пессимизма», когда «общество считалось несправедливым и несовершенным»4. Достаточно, например, вспомнить Св. Августина, который учил, что на каждом человеке лежит клеймо греха, передающегося от Адамы и Евы из поколения в поколение (поэтому некрещенные младенцы попадают в ад). И лишь эпоха Просвещения с ее идеологией прогресса утвердила веру в то, что «общество… можно сделать лучше, причем для каждого»5. Идеология Просвещения стремится к практической полезности знания, она воспринимает разум человека как бесценный и универсальный инструмент, с помощью которого можно улучшить жизнь общества и каждого индивида. Просвещение создало оптимистичный миф о том, что распространение знаний приведет к совершенствованию общества и отдельного человека. Но, как справедливо отмечает А. Родин, «универсальный разум, о котором говорили мыслители Просвещения, справляется с проблемой индивидуальных различий, но не справляется с проблемой различий коллективных, в частности с проблемой культурных различий»6. Закат современности характеризуется кризисом просвещенческого оптимизма. Просвещенческий миф о некой столбовой дороге, по которой к общей для всего человечества цели идут все страны и народы, как «прогрессивные», так и «отсталые», дожил до рубежа ХХ и ХХ1 вв. – до заката современности. Перспектива мировой истории (антипросвещенческая и антипрогрессисткая), которую рисует Грей, схожа с концепцией «столкновения цивилизаций» Самюэля Хантингтона. Суть концепции в том, что основным содержанием исторического процесса считаются взаимоотношения и конфликты между мировыми цивилизациями, каждая из которых вырабатывает свои уникальные формы бытия, подходящие лишь для этой конкретной цивилизации.
Одним из симптомов окончания просвещенческого проекта является кризис такой традиционной европейской ценности, как толерантность. «С некоторых пор для толерантности настали тяжелые времена. Эта добродетель вышла из моды, поскольку она не соответствует духу эпохи», – пишет Грей7. Для человечества в целом и каждой страны в отдельности толерантность по-прежнему остается весьма отдаленной целью. Может быть, то, что мы считаем терпимостью, на самом деле является пренебрежением, снисходительностью, наконец, просто непониманием? Мы можем быть терпимы к чужим недостаткам, и эта наша терпимость подразумевает, что мы четко понимаем, к чему именно мы проявляем терпимость: к тому, что является безусловно негативным (то есть исчерпывающая ясность царит в вопросе «что такое хорошо и что такое плохо»). Когда мы подчеркиваем собственную терпимость к чужой позиции, то тем самым мы заявляем о своем несогласии с этой позицией. Мы не согласны, но проявляем снисходительность, якобы предоставляя нашему потенциальному оппоненту возможность и дальше пребывать в том заблуждении, в котором он – себе во вред – упорствует. В нас нет ни малейшего желания помочь тому, кто заблуждается, вступив с ним диалог, в котором, возможно, и собственная наша позиция будет подвергнута корректировке. Мы не спорим, а просто проходим мимо, потому что нам нет дела до чужих заблуждений. И потом, каковы пределы толерантности? Как в афористичной форме заключает Джон Грей, «толерантность – это добродетель, свойственная людям, осо-знающим свое несовершенство»8. Если мы по-настоящему терпимы, то мы должны терпеть и чужую нетерпимость, значит толерантность можно с полным основанием отождествить с доктриной «непротивления злу». С чем бы мы ни сталкивались в окружающем мире (с преступностью, терроризмом, расизмом и т.д.), мы должны понять и попытаться оправдать тех людей и те общества, которые являются приверженцами данных мировоззрений. Но разве была цивилизация Запада на рубеже ХХ и ХХI веков толерантна к внутриполитическим вопросам России, Югославии, Ирака, разве уместно говорить о толерантности как традиционной западноевропейской ценности после развязанных Западом войн в Европе и на Ближнем Востоке? И страна, президент которой призывает кого бы то ни было «мочить в сортире», явно не может претендовать на статус толерантного общества. В настоящее время в «мире повсюду дает о себе знать антипод толерантности – инотолерантость. Всякого рода нетерпимость – это стремление подавить все, что не вписывается в раз и навсегда установленные рамки…»9 На первый взгляд, равнодушие предпочтительнее, чем нетерпимость и агрессия, однако легко представить себе ситуацию, когда толерантность маскирует насаждение неких норм, которые претендуют на статус единственно правильных, политически корректных и общепринятых. Возникновение мифа о «политической корректности» свидетельствует о приближении тоталитаризма. Если мы провели грань между политическими «корректностью» и «некорректностью», то мы прежде согласились признать факт существования априорных норм и ценностей, отступление от коих и является «некорректным». Однако буквально на поверхности лежит вывод о том, что представления о «корректности» не могут быть одинаковыми, например, и у мусульман, и у христиан, а это значит, что одна из сторон неизбежно оказывается за пределами норм «корректности». Эти априорные нормы и ценности унифицируют политическую жизнь, подчиняют ее общим для всех субъектов политического процесса принципам. Учитывая, что во всем мире глобализация наталкивается на непреодолимые преграды и происходят регулярные всплески национализма и религиозного фундаментализма, толерантность действительно переживает «тяжелые времена».
Советский Союз Джон Грей считает «одной из выдающихся конструкций Просвещения»10, поэтому советской истории он уделяет немало внимания в своей работе. СССР, по мысли Грея, был результатам экспорта западной просвещенческой прогрессисткой матрицы, поэтому крах СССР (вкупе с падением коммунизма во всей Восточной Европе) означает окончательное завершение просвещенческого проекта. Джон Грей считает, что подточенному внутренними пороками социализму в СССР последний сокрушительный удар был нанесен «русским национализмом».11 Вообще русофильское течение в советском диссидентве остается недостаточно изученным, в отличие от диссиденства либерально-западнического. Поэтому недооценивается и роль русских националистов в разрушении СССР. Тем не менее, как правило, «разногласия между участниками русского национального движения и правозащитниками проявлялись лишь в теоретических спорах, практическая же деятельность оставалась совместной и продолжалась в правозащитном русле»12, то есть и либералы-западники (А. Сахаров, Ю. Рыбаков, В. Новодворская) и православные, диссиденты-русофилы (Г. Шиманов, И. Шафаревич, П. Григоренко, И. Огурцов, Л. Бородин, В. Осипов) выполняли одну и ту же историческую миссию. Американский политолог Уолтер Лакер заметил, что «некоторые русские националисты долгое время доказывали, что стране будет лучше без среднеазиатских республик, а, может быть, и без Кавказа. Нерусские республики, утверждали они, эксплуатируют и в какой-то мере подрывают Россию».13 Показателен в этом отношении тот факт, что на I Съезде народных депутатов СССР писатель почвеннического направления В.Г. Распутин, отмечая, что в союзных республиках антисоветские лозунги соединяются с русофобскими, заговорил о тех преимуществах, которые даст России выход из состава Союза: «Кое-какие ресурсы природные и человеческие у нас еще остались, руки не отсохли. Без боязни оказаться в националистах мы могли бы тогда произносить слово «русский»… […] Создали бы, наконец, свою Академию наук, которая радела бы российским интересам, занялись бы нравственностью»14. On сути, обнародованная В.Г. Распутиным программа проводилась в жизнь Борисом Николаевичем Ельциным, по отношению к которому соратники В.Г. Распутина находились в оппозиции (более или менее «непримиримой»). Возможно, ход истории заставил Распутина ужаснуться собственным словам. Однако – поздно. Политически безответственные и безрассудные слова прекрасного русского писателя были взяты на вооружение теми силами, с которыми он менее всего готов был сотрудничать. Уолтер Лакер вскоре после краха СССР писал: «В целом политика России становится более «национальна» и эта тенденция будет продолжаться. Таково неизбежное следствие распада Советского Союза»15. Политика Ельцина в этом отношении была вполне националистической, другой разговор, что она шла в разрез с исторически сложившейся имперской парадигмой России и потому была разрушительной не только для СССР, но и для постсоветской России. Следует поэтому согласиться с М. Антоновым, отмечающим: «На короткий срок Ельцин стал русским псевдонационалистом промонархического толка, и его «демократическое» окружение, для которого главной задачей было сокрушение Советской власти и разрушение СССР, охотно приняло эту игру в «российский суверенитет»»16.
Джон Грей удивляется тому, что Запад, панически боясь русского национализма, не замечает, что этот сновидческий монстр (якобы инспирированный КГБ), этот вызывающий у европейцев содрогание «русский национализм» образца «Черной сотни» в недавнем прошлом сыграл столь благотворную для Европы и Америки роль, вбив очередной гвоздь в крышку гроба Советской державы. На Западе не принимают во внимание факт тактического совпадения целей либерализма и русского национализма в рамках советского диссидентства. Кроме того, как полагает Джон Грей, «такая рефлекторная враждебность Запада по отношению к русскому национализму рискует послужить усилению в посткоммунистической России правых партий радикального толка»17. Это не надуманное соображение, если учесть, что в России всегда существовала тенденция в определенных политических кругах действовать по принципу «анти-Запад», то есть следовать западному примеру «с точностью до наоборот» или просто назло. Словом, Джон Грей предлагает странам Запада изменить отношение к национализму в России – изменить с панического на прагматично-здравое. Необходимо, однако, отметить, что Грей имеет достаточно превратное представление о том, какие политические силы в постсоветской России реализуют националистическую программу – например, незаслуженно много внимания уделяется думскому успеху ЛДПР – партии Владимира Жириновского – в 1993 году. Успех Жириновского никоим образом не означал националистический реванш, так как использование его партией патриотической фразеологии никогда не мешало ей быть чрезвычайно лояльной к либерально-космополитическому режиму 1990-х годов. Подобно многим западным политологам, Грей простодушно считает партию Жириновского фашиствующей организацией. При этом он обходит молчанием националитическое крыло Коммунистической партии Российской Федерации (олицетворяемое генералом А.Макашовым), Русское Национальное Единство, Национал-Большевистскую партию и т.д. Характерно, что Джон Грей фактически заимствовал у советских русофилов тезис о том, что «советский коммунизм отнюдь не был порождением русской православной культуры»18, а являлся чуждым для русской политической традиции западническим проектом, воплощающим в себе идеи Просвещения. И советские русофилы, и Джон Грей считают, что большевики реализовывали в России западнический проект, который уничтожил этническую самобытность России. «Падение СССР, по-видимому, – пишет Грей, – точнее всего можно понять не как победу западного капитализма, а как решающий момент в глобальном контрнаступлении на вестернизацию, идущем сейчас во многих частях мира, где отказываются от западнических идеологий и с пренебрежением отвергают западные социальные модели…»19 Джон Грей скептически относится к попыткам незападных стран заимствовать опыт Запада – будь то построение коммунистических государств по рецептам марксизма или внедрение рыночной экономики и демократических институтов. И то и другое, убежден Джон Грей, обречено на крах. И в первом и во втором случаях Запад мыслит в рамках парадигмы Просвещения, которая не понимает сущности коллективных различий. Когда предпринимается попытка внедрения западноевропейских рыночных рецептов в незападные экономики, то игнорируется то обстоятельство, что «в матрицах рыночных институтов заключены особые для каждого общества культурные традиции, без поддержки со стороны которых система законов, очерчивающих границы этих институтов, была бы фикцией»20. Заимствование экономического рецепта – это заимствование фикции, фантома, потому что нельзя воспроизвести чужой культурный опыт и перенять исторически сформированный менталитет, которые и обеспечивают эффективность функционирования рыночных механизмов. Если луна отражается в воде, то мы могли бы зачерпнуть ковшом воду, отражающую лунный свет, чтобы рассмотреть при свете дня – странно, вода та же, но вот луна куда-то исчезла…
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени. М, 2004. С.503
2 Эрн В.Ф. Идея катастрофического прогресса// Эрн В.Ф. Сочинения. М,1991. С.198
3 Копосов Н.Е. Как думают историки. М, 2001. С.224
4 Валлерстайн И. Конец знакомого мира: социология ХХ1 века. М,2003. С.187
5 Там же. С.188
6 Родин А. Мультикультурализм и новое Просвещение // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2002. № 5/ 25. С.67
7 Грей Д. Поминки по Просвещению. Политика и культура на закате современности. М., 2003. С.45
8 Грей Д. Указ. соч. С.66
9 Валитова Р.Р. Толерантность: порок или добродетель? // Вестник МГУ. Серия 7. Философия. 1996. № 1. С.36
10 Грей Д. Указ. соч. С.73
11 Грей Д. Указ. соч. С.70
12 Алексеева Л. История инакомыслия в СССР. Новейший период. Вильнюс-М, 1992. С.336
13 Лакер У. Черная сотня. Происхождение русского фашизма. М,1994. С.386
14 Правда. 1989. 7 июня
15 Лакер У. Черная сотня…С.15
16 Антонов М. Капитализму в России не бывать// Молодая гвардия. 2005. № 1-2. С.105
17 Грей Д. Указ. соч. С.71
18 Грей Д. Указ. соч. С.71
19 Грей Д. Указ. соч. С.339
20 Грей Д. Указ. соч. С.113
