ГЛАВЫ ИЗ КНИГИ
ПРЕДИСЛОВИЕ Р. ТОТРОВА
Перестройка и распад Советского Союза обернулись для Осетии двумя войнами, или конфликтами, если вспомнить о политкорректности. Если забыть о ней, то оба раза населению Осетии – Северной и Южной – пришлось отражать агрессию своих соседей – Ингушетии и Грузии.
Одним из свидетельств трагических событий того времени – конца 80-х, начала 90-х прошлого века – стала книга их непосредственного участника, летчика Инала Остаева. Он рассказал лишь о тех эпизодах, в которых принимал личное участие, и от этого его свидетельство только выигрывает, тем более, что он сумел как бы в междустрочье выразить и дух и характер этих войн.
Войны такого рода, которые из все той же политкорректности стараются не называть межнациональными (но убивают-то на них по национальному признаку), имеют свойство не заканчиваться, а переходить из активной стадии в состояние тревожного ожидания будущего кровопролития.
Сегодня нагнетается обстановка в Грузии, ощущается и давление со стороны Ингушетии. Именно поэтому мы начинаем публикацию глав из книги «Прерванный полет» Инала Остаева – как напоминание о прошлом и предостережение на будущее.
Руслан ТОТРОВ
ИСПЫТАНИЯ НА «ТРАССЕ ЖИЗНИ»
Поздно вечером в очередной раз зашли ребята и, соблюдая меры предосторожности, проинформировали меня о поступлении груза, который срочно нужно перебросить в Цхинвал. Определили место погрузки, а также резервную площадку на случай непредвиденных обстоятельств. «Любой ценой необходимо доставить груз. Там сложилась крайне тяжелая ситуация, и тебя ждут с нетерпением», – настойчиво просили они.
Утром, как только рассвело, выглянул в окно и увидел, что весенняя погода-«дрянь», по-авиационному – нелетная. Успокаивал себя тем, что такая погода, наверное, только здесь, во Владикавказе, а за перевалом – ясное небо.
Прибыв в аэропорт и ознакомившись с синоптическими картами, понял, что такая погода стоит на всем Кавказе. Все говорило о том, что нельзя лететь, но и не лететь тоже было нельзя. Я принял решение: «Надо лететь!», и экипаж согласился с моим решением.
Подготовившись к полету, зашел к начальнику аэропорта подписать полетное задание. Он отказался подписывать, ссылаясь на погоду: «Разобьетесь, а мне отвечать за вас», – сказал он. «На юге идет война. Гибнут наши ребята. Они ждут нашего прилета. Кому-то надо рисковать жизнью, а кому-то – креслом», – уговаривал я его и уговорил.
Вылетели с небольшим опозданием от намеченного времени. Обнаружили в указанном месте машину. Сели рядом и быстро загрузили около 3-х тонн: в основном ящики, коробки, мешки. С нами полетел сопровождающий, которого я видел и раньше. Это был один из тех отчаянных парней, которые, рискуя своей свободой, а может быть и жизнью, из дальних краев бывшего Союза доставляли в Северную Осетию необходимые грузы. У каждого из них было свое направление поиска и доставки. И они, как муравьи-трудяги, тащили каждый по своей дороге все, что могло пригодиться для защиты родины. Без громких и плакатных речей делали свое дело и в любых ситуациях оставались со своим народом.
Такие люди всегда находят, чем и как помочь своему народу в трудное время, а кто не хочет – ищет, где отсидеться. А потом, с наступлением лучших времен, выползают, как змеи на весеннее тепло, и начинают кусать тех, кто защищал их «спячку». Люди же, отстоявшие независимость своей страны и народа, сегодня оказались в нищенском положении, многие покинули Осетию в поисках средств к существованию. Отряды самообороны окрестили «бандформированиями», а их командиров и руководителей – бандитами.
Почти все ребята, в том числе и тот наш сопровождающий, оказались невостребованными послевоенной галазовской и чибировской властью.
После войны много раз я встречал того парня. Он рассказывал, с каким трудом сводит концы с концами, еле прокармливая семью. С высшим образованием, он долго скитался в поисках работы. И кроме как «таксовать» на стареньком «жигуленке», найти ничего лучшего не смог. «Мне очень обидно, что никто никогда не спросил, как и чем живу», – говорил он. А сколько еще таких ребят-защитников Южной и Северной Осетии до сих пор скитаются по свету, оказавшись выброшенными той родиной, которую защищали.
В мирное время слава патриотов перешла к тем, кто отсиживался. Они стали приписывать себе остросюжетные заслуги военного периода. Они стали искажать историю ради достижения своих планов.
Сегодня для нас важно не использовать историю в грязных политических играх, не врать. Объективной, к сожалению, история быть не может, потому что всегда будет существовать субъективный подход к оценке исторических фактов, определенная точка зрения на те или иные исторические события.
Мне, человеку, прекрасно помнящему, что было во время войн в Южной и Северной Осетиях, в Абхазии, грустно слышать принародные речи многих таких «патриотов» и «политиков».
И, к сожалению, пока время расставляет все по местам, а народ узнает истину, они добиваются своих целей. Они переписывают историю так, как хотят ее видеть. Поэтому беспрерывно врут, а ведь для истории самое главное – правда, которую мы обязаны оставить своим потомкам в «натуральном облике».
…Здесь, на равнине, идет моросящий дождь, видимость 2-3 километра, ветер 5-7 м/сек. А что будет там, в горах, узнаем во время полета. Но погода пока предсказывает нелегкий полет.
Медленно разворачиваемся против ветра. Единственный пассажир сидит за перегородкой кабины, на откидном сидении. «Предполетную карту выполнил – второй пилот к взлету готов!», «Предполетную карту выполнил, двери люки закрыты, законтрены – бортмеханик к взлету готов!», «Экипаж, взлетаем!» – объявляю экипажу о своем решении на взлет. Вертолет, подстегнутый винтом, срывается с места. Воздух сначала кажется текучим, потом становится твердым и, опираясь на него, тринадцатитонный вертолет взмывает вверх.
Движение правой рукой – и ландшафт уплывает под вертолет. Это земля, застеленная молодой весенней травой, провожает нас в счастливый полет.
После Алагира, от Тамиска, стоит густой туман. Этот туман мне уже знаком. Я знаю, как с ним бороться, у меня своя тактика, знаю, как его обойти. Верхом не получится: с поднятием на высоту туман переходит в слоистые облака, а входить в облака в таком узком ущелье между гор высотой в несколько тысяч метров – это безумие. Только низом, на минимальной скорости с предельной осмотрительностью пробуем пройти.
Раньше, зная, что здесь часто стоит туман, я несколько раз в хорошую погоду на низкой высоте и на малой скорости (на бреющем полете) пролетал над этим местом, запоминая изгибы реки Ардон и опасные препятствия по ее руслу. Это делал для того, чтобы в случае плохой погоды действовать уверенно.
Я также знал, что в районе Унала туман будет слабее, а в районе Бурона опять станет сгущаться. «Долетим – увидим», – подбодрил я себя. Каждый член экипажа знает, как действовать в той или иной обстановке. «Самое главное держаться строго над рекой и максимальное внимание за переходами ЛЭП через реку. Их здесь очень много, расположены на разных высотах, и в тумане их почти не видно, а столкновение приведет к неминуемой катастрофе. Если кто-то первым увидит препятствие, предупреждает весь экипаж», – напомнил я своим товарищам. И началось наше единоборство с туманом.
Всем летчикам известно, что в таком единоборстве в большинстве случаев побеждает туман. Примеров можно привести сотни и даже тысячи. Один из последних. Вот таким же весенним днем 28 апреля 2002 года в утреннем тумане такой же вертолет Ми-8 задел провода ЛЭП на высоте 1000 м и рухнул на территорию Ермаковского района Красноярского края. Там, в Саянских горах, происходило мое становление как горного летчика, которое пригодилось теперь здесь, на Кавказе. Из 18 находившихся на том борту человек 9 погибли и среди них – губернатор Красноярского края Александр Лебедь. Он был известным военным и политиком, но мечтал стать летчиком и погиб, как летчик. В связи с его гибелью я вспомнил личного пилота А.И. Лебедя, моего бывшего подчиненного по Енисейскому отряду, Тагира Ахмерова, с которым мы совершили не один совместный полет. Тогда, в конце 80-х годов, моим приказом он был допущен к вводу на должность командира воздушного судна. Он считался одним из лучших летчиков Красноярского края и был известен тем, что мог посадить вертолет в любую погоду. Поэтому ему доверили возить первого человека края. Я не верил, что Тагир не справился с полетом в тумане и допустил гибель людей, но нельзя не вспомнить и слова второго космонавта планеты Германа Титова: «Разбиваются в достаточно простых условиях и самые высокие профессионалы. Летать – дело всегда опасное».
Начал постепенное снижение, чтобы не потерять визуальный контакт с землей, точнее – с рекой. Она не была еще полноводной, потому что в горах снег не таял и не вызвал половодья. Река была чуть больше диаметра несущего винта вертолета, т.е. около 25 метров. Находились строго над ней, на высоте 15-20 метров, над верхушками прибрежных деревьев, на скорости 20-25 км/час (будто «ползли», а не летели). Загрузка вполне позволяла держать эту скорость, мы начали входить в туман. Все внимание экипажа было на землю и на переднюю полусферу обзора. Ожидая встречи с характерными ориентирами, мы плавно копировали изгибы реки. Это большое дело для летчика, когда он умеет мысленно лететь на какое-то время впереди воздушного судна и знает, что его ожидает впереди. Землю видишь только под собой и метров на 50 наклонно перед собой. До боли в глазах цепляясь взглядом за береговую черту и верхушки деревьев, держу вертолет на такой скорости, чтобы в случай необходимости сразу перевести его в режим зависания. Вот первая ЛЭП, пролетаем над ней там, где провисли провода. По ориентирам определяю, что скоро выйдем к озеру возле Унала, а за озером – мост, как раз на уровне высоты полета. В голове возникло: «Если такой густой туман сохранится и над озером, то невозможно будет перелететь мост, т. к. в этом случае вынужден буду войти в плотные слои тумана и потерять контакт с землей, а это приведет к неминуемому столкновению со скалами узкого участка ущелья как раз при перелете моста».
Вскоре под нами поплыл сплошной наземный туман, земля исчезла из поля зрения, почти одновременно началось просветление на горизонте, и справа увидел еле заметные очертания склона. Начинаю разворачивать вертолет на него, чтобы не потерять из виду, и по нему сориентироваться. Мои опасения оправдались. Над озером (хвостохранилищем) туман опустился вниз и закрыл плотным слоем в несколько десятков метров поверхность земли, зато выше прекрасно видно все ущелье. Обстановка стала обычной. Я почувствовал усталость в руках, которые автоматически действовали на органы управления вертолетом. Передал управление второму пилоту и дал команду на набор высоты, а сам с удовольствием закурил… При подлете к Бурону погода начала ухудшаться, началась сильная болтанка. Осадки стали более плотными, а видимость – предельной. Температура за бортом приблизилась к нулю, но обледенения еще не было. При такой погоде, опять не без труда, пришлось пробивать узкое ущелье за Буроном.
Проходим Бурон, сильная болтанка вырывает из рук ручку управления. Временами повисаем на привязных ремнях. Пассажир с испуганным видом подбегает к кабине. Я ему приказываю: «Немедленно сесть на сидение и привязаться ремнями!» После пролета узкого участка вертолет стало меньше кидать. Вот и святилище «Мыкалгабр».
Вышли на просторы Зарамагской долины. Видимость улучшилась до 5 километров, ветер немного стих, но оставался сильным и порывистым. Низкая облачность закрыла горы во всех направлениях, особенно к Рокскому перевалу. Дошли до Тиба, дальше – сплошная облачность стеной до земли. Разворачиваемся. Летим до Нара, сворачиваем вправо по ущелью Зруг, через 10 километров такая же картина, как в районе Тиба. Разворачиваемся и идем обратно в район Нижнего Зарамага. Здесь ложбина и погода всегда лучше, чем в ближайшей округе. Что делать дальше? Лучший вариант – вернуться! Сверх облаков настроить компас на Владикавказ, выйти на аэродром и по действующей схеме, пробив облака, зайти на посадку. Это самое простое решение, не требующее особенного риска. Но сесть надо вне аэродрома, а не там, где загружались. Перед вылетом я предупредил ребят, что погода плохая и возможно придется вернуться: «Ждите здесь 30-40 минут, если не прилетим, значит мы перевалили за «хребет», и вы можете уезжать». После нашего вылета прошло уже 45 минут, обратная дорога займет еще 30 минут, значит их уже там не будет. А если сядем на аэродром, где базируются федеральные войска и МВД – груз конфискуют, нам попадет. Подозвал пассажира и спросил: «В случае возврата, куда мы можем спрятать груз?» Утешительного ответа не было. Принимаю решение пробивать облака. Экипажу объявил о своем решении и дал команду бортмеханику на включение противообледенительной системы винтов и двигателей. Поставил вертолет в левый вираж с креном 15° и восходящей спиралью начал набор высоты с максимальной вертикальной скорости. Очень быстро оказались в облаках. Полностью перешли на пилотирование по приборам. Вскоре началось самое неприятное – обледенение. Температура воздуха уже –5°, высота доходит до 3-х тысяч метров. Двигатели работают исправно.
Высота три тысячи пятьсот метров – внезапно очутились между двумя слоями облаков. И снова – сплошная облачность.
Высота четыре тысячи метров, пока не видно признаков выхода за верхнюю кромку облаков. Вертолет начал натужно гудеть: все-таки приличный груз, да и противообледенительная система забирает часть выдаваемой мощности двигателей. Для пересечения «хребта» безопасная высота на этом участке около пяти тысяч метров и на этой высоте можно брать курс на Гори, но полет в облаках создает определенные сложности и неудобства в пилотировании вертолета по маршруту. Во-первых, машина может попасть в мощные кучевые облака, скрывающиеся в слоистых облаках, и от сильной болтанки и больших перегрузок вертолет может разрушиться, и, во-вторых, в облаках идет постоянное обледенение, интенсивность которого зависит от плотности облаков. Есть еще ряд причин, из-за которых я предпочитаю летать сверх облаков, а не внутри них.
Высота пять тысяч метров. В облаках временами появляются отдельные просветы. Это признак того, что верхний край облаков уже близок, это я знал еще во время полетов на Ту-134 и Ан-26. Экипаж начал волноваться: вертолет еле идет в набор, а конца облаков не видно. Я их подбодрил, сказав, что через двести-триста метров выйдем из облаков. Наконец, молочная бездна, к которой глаза успели привыкнуть, кончилась. Мы увидели ослепительно синее небо. Настроение сразу поднялось, все повеселели. Под нами стелется белоснежный ковер, заканчивающийся линией облаков.
На высоте пять тысяч пятьсот метров разворачиваемся на юг. Второй пилот настраивает радиокомпас на Гори. Отсюда по прямой до Гори 80 километров, до Цхинвала 50 километров. При слабом ветре до Цхинвала остается лететь 17-18 минут. Но за облаками можно не определить, когда будем над Цхинвалом. Нужен пеленг от Гори, чтобы подобрать верный курс. Радиокомпас не настраивается. Скорее всего, приводной радиомаяк Гори не работает. Бывает и такое тоже: отключают для профилактических работ. Продолжаем лететь над облаками с примерным курсом на Цхинвал. Дышать стало тяжело – из-за нехватки кислорода на большой высоте. Командую экипажу надеть кислородные маски. Я подышал 2-3 минуты кислородом и передал маску пассажиру: «Подыши немного, иначе тебе станет плохо!» – сказал ему.
Куда ни кинешь взгляд – картина однообразная: сплошная облачность и голубое небо. Если такая картина сохранится, то мы не сможем снижаться, так как это чрезвычайно опасно – можно столкнуться с горами. Мы держим курс, но на этой высоте в любой момент может начаться сильный ветер и унести вертолет в неизвестном для нас направлении. Долго лететь этим курсом тоже нельзя. Мы можем войти в воздушную зону Тбилиси, и нас засекут радары, а мы для них – «незваные гости». Поднимут истребители и заставят сесть на их аэродром, а последствия будут для нас не самые приятные. Менять курс, не зная куда, тоже же нельзя – можем так запутаться, что уже не определим свое местонахождение даже при видимости земли.
К счастью, облачность начинает понижаться, и мы снижаемся следом за ней. Наконец, с высоты пять тысяч метров, я увидел впереди еле заметное пятно. Постепенно оно росло и приближалось. Вот оно долгожданное «окно»! Вот он шанс – один из тысячи. Немедленно спиралью начал снижаться по нему, пока облака опять не сошлись и не закрыли эту нашу «дорогу жизни».
Глубоко внизу, как в колодце, отсвечивает какая-то водная поверхность. Не могу понять, что за водоем, куда мы попали? По направлению на Цхинвал нет никакого озера, кроме того, которое образовалось после землетрясения, но это – совсем на него не похоже. Ладно, думаю, выйдем под облака и осмотримся. Чем ниже, тем больше проявляется рельеф вокруг озера, но для меня он пока не знаком. Озеро расположено в ложбине, а кругом высокие горы. Продолжаем снижение.
Вышли под облака на высоте 100 метров над озером. Теперь все видно, хотя моросит дождь. Горы вокруг закрыты облаками. И как это я сразу-то не узнал любимое место, где прошла большая часть моего детства?! Мне стало стыдно, но тут же я нашел себе оправдание: я же первый раз вижу это место с большой высоты, да и погода ограничивала мой обзор, а обильное таяние снегов этой весной сделало озеро непривычно полноводным, изменив его конфигурацию. Это было озеро Ерцо, в нем я нередко купался в детстве и много трудился на сенокосных лугах вокруг него. Вот – дорога на Цони, а дальше, под облаками, на склоне горы змейкой тянется дорога на Квайсу. Одна сторона котловины вокруг озера уходит вниз, образуя ущелье, которое указывает путь к Цхинвалу.
Получается, что из-за ветра мы отклонились почти на 15 километров от маршрута вправо. И надо же было случиться, что именно над озером Ерцо образовалось спасительное «окно», по которому мы смогли найти дорогу на Цхинвал.
Я тогда еще не знал, что это место впоследствии станет местом нашей вынужденной посадки из-за повреждений в результате обстрела в районе Рокского ущелья.
«Командир, я, кажется, определил место!» – слышу голос второго пилота. «Убери карту, я здесь, как дома. Нам надо лететь вон туда», – и показываю в сторону селения Ерцо, которое почти не видно из-за облаков и низкого тумана. – «Нам бы этот хребет пройти, а дальше вниз по ущелью, а там и Цхинвал рядом».
До мельчайших подробностей зная здешний рельеф, я поставил вертолет над дорогой, и на низкой высоте, с маленькой скоростью мы полетели в сторону селения Ерцо.
Видимость была очень плохая, но резкий контраст мокрого асфальта и заснеженной придорожной полосы сослужил нам добрую службу, мы без особого труда прошли хребет. А после нижнего Ерцо пошли низко по ущелью, где нам облака не мешали, а были выше нас. Село Елканта не было видно, из-за облаков. Вот уже перед нами Кемулта, над ним, выше, родовое село фамилии Остаевых … Скоро будет озеро, которого нет на карте, затем Гуфта – узловое селение.
Над Гуфтой мы свернули на запад за небольшой хребет, на свой безопасный маршрут для подхода к Цхинвалу, минуя грузинские села. В этом районе также была низкая разорванная облачность с моросящим дождем, но это для нас уже были «семечки», по сравнению с тем, что прошли.
Когда вышли к Зарской долине, я связался с военным аэродромом и попросил разрешение на посадку. Дежурный диспетчер (по-военному – руководитель полетов) в недоумении спросил: «Откуда взялись в такую погоду?» «С Севера!» – отвечаю. «Не может быть! Как прошли через хребет?» «На земле расскажу! Дайте нам пока посадку!» «У нас вам посадка запрещена, и в дальнейшем тоже, у меня такое указание!» «Какое указание? Позвоните Вострикову», – и назвал условный код. «Именно вам и бортам вашего подразделения он запретил посадки у нас, а ему это указание спущено сверху», – ответил диспетчер.
«Вот гады, что делают!» – вырвалось у меня невольно. Думаю, как быть, где садиться? В районе Цхинвала все простреливается. У военных для нас было безопасно, а теперь куда деваться? С того дня за все время дальнейших полетов в Цхинвал нам ни разу не дали возможность сесть на военный аэродром, даже при чрезвычайных ситуациях.
После войны, когда мы встретились с Востриковым, он рассказал, что ему дали сверху строжайшее указание не содействовать осетинским вертолетам. «Как же так? Во время расформирования полка грузинской стороне передали целую армию боевых вертолетов, которые затем применялись на войне в Абхазии, и за моим вертолетом гонялись в районе Гудауты, а осетинской стороне даже помогать запрещали?» – возмутился я. «Такие решения принимались без учета моего мнения», – ответил он. Наверное, так оно и было. Тогда я еще не знал, что на многих генералов Закавказского военного округа впоследствии будут заведены уголовные дела:
1996 г. Генерал-полковник РЕУТ Ф. М. – Превышение власти. В 1992-1996 г.г. организовывал передачу вооружения, техники и боеприпасов Армении и Грузии при отсутствии решений Правительства РФ (ст. 286).
«Комсомольская правда», 8 июля 2003 г.
1998 г. Генерал-лейтенант Беппаев С. У. – Превышение должностных полномочий. Будучи заместителем командующего ЗакВО, организовал передачу вооружений военизированным формированиям Закавказья в 1992 г. (ст. 286).
«Комсомольская правда», 9 июля 2003 г.
Обращает на себя внимание, что годы совершения преступлений совпадают с годами расформирования вертолетного полка, расположенного на окраине Цхинвала.
1996 г. Генерал-майор Гладышев В. П. – Превышение власти. В 1993 г. организовал передачу оружия и боеприпасов военизированным ведомствам Аджарии в отсутствие письменных директив вышестоящего командования (ст. 286).
«Комсомольская правда», 8 июля 2003 г.
Война в Абхазии, как известно, началась в августе 1992 г. Я называю всего несколько фактов, которые получили огласку. А в основном военные преступления были скрыты.
…Я позвал сопровождающего груз и «обрисовал» ему ситуацию. «Надо сесть в таком месте, чтобы грузины нас не заметили и не обстреляли, пока будем выгружаться», – пояснил я ему. Он, немного подумав, предложил нам сесть северо-западнее города, недалеко от села Зар. «Здесь территория грузинами не просматривается, сбегаю в село и организую мужиков для вы-грузки», – сказал он. Так и сделали, подлетели к селу и на низкой высоте с левым доворотом против ветра сели с ходу, чтобы было меньше возможности для нашего обнаружения.
Из деревни никто не показывался. «Боятся, наверное, приняли нас за грузин», – подумал я. После того, как наш сопровождающий дошел до крайних домов, оттуда показались мужчины. Быстро принялись за выгрузку. Нам сопровождающий сказал, что штаб Осетинского ОМОНа находится недалеко отсюда – в «дубовой роще». Он послал «гонца» за омоновцами, и скоро появились бортовой грузовик и РАФик. Человек 5-6 вооруженных ополченцев во главе с Вадимом Газаевым, которого я уже знал, так как он и раньше встречал наш вертолет, с радостью восклицали: «Мы, как Бога, вас ждали и уже не надеялись, что в такую погоду прилетите», – говорили они. Нам стало понятно, как вовремя был доставлен этот груз. И каждый из нас подумал про себя: хорошо, что не вернулись с полпути. У меня в душе было чувство большого удовлетворения, я был готов круглосуточно летать сюда, лишь бы было, что возить.
Я отвел в сторону Вадима и сказал ему, что военные отказали нам в посадке у них и что теперь нам нужна другая надежная площадка. Вадим сказал, что рядом с его штабом есть поляна, укрытая высокими деревьями, которая ниоткуда не просматривается. «В следующий прилет садитесь на эту поляну, а мы ее подготовим… Грузины активизировали свои действия. Из-за нехватки оружия и боеприпасов мы несем напрасные потери. Везите все, что может пригодиться для обороны. Увеличилось число раненых, возможности нашей больницы ограничены, поэтому и их надо будет перевозить на Север. Сейчас в больнице два тяжело раненных, если можете подождать, я их быстро доставлю сюда, только бы они выдержали: дорога плохая, да и вертолет стоит далековато. Но если останутся здесь – наверняка не выживут».
Прошло около часа, к вертолету подъехали две машины – газаевская и «скорая». На носилках загрузили раненых, накрытых армейскими одеялами. Провожающая медсестра попросила, чтобы носилки обязательно привезли назад, т.к. их не хватает для транспортировки раненых.
В последующие дни, когда в Цхинвале стало совсем горячо, мы перевозили туда много разного медицинского оборудования, медикаментов для тех раненых, которых не успевали вывозить, чтобы их лечили на месте.
Взлетели, по спирали набрали высоту, пробили облака и на высоте пять тысяч пятьсот взяли курс на Владикавказ. Бортмеханик временами выходил к раненым, давал им кислородные маски. Большая высота и нехватка кислорода ухудшали их состояние, поэтому, как правило, экипаж отдавал свои кислородные маски раненым, а сами пользовались ими кратковременно, в случае острой необходимости.
Когда вышли на связь с аэродромом, передали, чтобы вызвали «скорую» для тяжелораненых.
По установленной схеме аэродрома пробили облачность и через сорок минут полета благополучно приземлились в аэропорту «Владикавказ». Так закончился один из многочисленных полетов на Цхинвал, каждый из которых был неповторимым, со своими трудностями и сложностями, «сюрпризами» и радостями.
Перед очередным вылетом через КГБ передал в Цхинвал, чтобы нас встретил глава республики Кулумбеков Т.Г. Погода выдалась ясная. Белоснежные вершины гор, яркое весеннее солнце, монотонный гул двигателей и приятная качка, как будто вместо несущего винта вертолет держат пружины. Спокойный полет провоцировал меня на многие размышления: о своей жизни, о родном поселке. Кто знает, какая сейчас там обстановка, что с родственниками, с соседями. Сегодня принял решение лететь через перевал Жедо по Кударскому ущелью до Квайсы. Ознакомиться с обстановкой и затем лететь через перевал Ерцо в Цхинвал и одновременно детально изучить эту запасную трассу, пока погода хорошая. Баловала она нас не так часто. Детализируя пролетаемый рельеф, вышли к Кударскому ущелью. Хотя мои юные годы прошли здесь, местность не вся была узнаваема, так как высота искажает. Поэтому и необходимо хотя бы один раз пролететь по трассе для ознакомления с ней.
Такие места как пионерлагерь, Кобет, Стыр Масыг, Киров и другие распознал без труда. А при подлете к Квайсе сердце застучало. Я не скрывал своей радости, что лечу над своим родным поселком. Мгновенно перед глазами предстало мое детство. Вот они, эти горы, на которые я любовался, а теперь я выше них, а до некоторых как будто можно дотронуться рукой. А вот – обогатительная фабрика, откуда я пускал авиамодели. Это место, где рождались мои мечты, начало моих долгих скитаний и трудов, чтобы стать тем, кем я сейчас являюсь. Я никогда не забуду эти минуты, когда меня окружили односельчане после посадки. Мои ощущения не поддаются описанию, настолько они были и волнующими. Сбежался весь поселок. Земляки неподдельно радовались и обнимали меня. После этого было еще много посадок в оперативных и гуманитарных целях, в том числе и вынужденных, с ранеными на борту.
После с. Кирова, на небольшой высоте пошли по реке Касаджин, затем переключились на автодорогу и от Замтарета до с. Елканты летели над ней. В плохую погоду эти два линейных ориентира помогут в преодолении перевала. Летим вдоль ущелья. Далеко вижу родовое село фамилии Остаевых – Сохту. Село, как и сама фамилия, – маленькое, всего несколько дворов. Но народу Южной Осетии известны героические и ратные дела представителей этой маленькой фамилии, и сразу же вспоминаю все то, что знал из рассказов об их прошлом и настоящем.
Остаев Кужи – об этом человеке слагались легенды и народные песни. В конце XVIII – начале XIX века он наводил ужас на грузинских князей и богатеев. Отнятое у богатых грузин раздавал бедным осетинам. Его долго преследовали грузинские власти, но не могли поймать. Он скрывался в горах. Домом ему были многочисленные пещеры в Кударском ущелье. Грузинские власти пообещали вознаграждение тому осетину, который укажет его местонахождение или поможет в его поимке. И нашелся же такой осетин – по фамилии Хубежов. Он вошел к Кужи в доверие, принося ему еду в пещеру, которая находилась недалеко от Квайсы, за горным селом Фасрагъ. Пообещав ему помочь в приобретении документов и переправке на Север, заманил домой. Не предвидя никакой опасности, Кужи послушал Хубежова и оставил все свое оружие у входа.
Как только он вошел, из-за дверей на него набросились несколько грузинских жандармов. Кужи успел выхватить из сапога маленький кинжал, убил одного и ранил другого. Однако силы были неравны, его задержали и связали.
В песне о Кужи есть такие слова: «Нæ фæсты мæ гæрзте мемæ, мæ лыстæг хъамайы йедтæмæ». Эти слова как раз описывают эпизод его задержания, когда он оказался без оружия. Это было в 1905 году.
Жандармы привязали его к всаднику и за лошадью повели в Они. Дорога проходила по узкому ущелью реки Джоджора с глубокими оврагами и пропастями. Его так связали, что не было никакой возможности убежать. Но когда проходили мимо пропасти, Кужи спрыгнул в нее, увлекая за собой всадника с седлом. Оба полетели вниз и, надо же случиться такому, они оба, обвязанные веревкой, повисли на дереве. Его сняли и раненого повели дальше. Больше никто его не видел, и о его дальнейшей судьбе никому не известно. Считалось, что его расстреляли.
В конце 80-х годов, перед началом войны в Южной Осетии, я получил от родственника Рутена Остаева письмо следующего содержания:
В с. Сохте жила престарелая женщина (Хъæсмæзон), прожившая 110 лет. В газете «Сельская жизнь» была опубликована статья об этой женщине-долгожительнице по фамилии Остаева. Эту статью прочитала некая семья Остаевых в Красноярском крае. Узнав через редакцию адрес, они написали письмо в село Сохта и поинтересовались, как эта женщина оказалась в Осетии. Они считали, что она – Остаева, русская, так же, как и они, а живет в Осетии. Кроме своей семьи с такой фамилией никогда никого не встречали, и поэтому эта долгожительница их очень заинтересовала.
Родственники мне поручили найти деревню Бартат и проверить, что это за семья и каким образом там оказалась фамилия Остаевых. Никто из старожилов нашей маленькой фамилии не помнил, чтобы кто-то уезжал в Сибирь.
Небольшая деревня Бартат находится в 100 километрах от Красноярска. На дом Остаевых мне указали сразу. Обычный деревенский дом. Когда представился и сказал, что я из Осетии, куда писали письмо, они обрадовались. После знакомства и долгой беседы выяснилось, что семья состоит из пожилой женщины 65-70 лет Остаевой Клавдии, ее мужа Остаева (имя не помню), их сына, его жены и двоих или троих маленьких детей. Для убедительности попросил показать паспорта, во всех записана фамилия Остаевых, а в графе национальность – русский. Отчество Клавдии была Константиновна. Она сказала, что действительная Остаева – она одна, а муж и дети записаны на ее фамилию. Это было сделано из-за того, что ее муж – немец, бывший военнопленный со времен войны. После освобождения он остался жить в Сибири, женился на Клавдии и взял фамилию жены, как разрешал закон.
Я попросил Клавдию Константиновну рассказать об отце. «Я его смутно помню. Он умер в 1934 году, когда мне было 6-7 лет. Больше знаю об отце по рассказам мамы. Она умерла через несколько лет после отца. Он был невысокого роста, коренастый, крепкий. Никогда не рассказывал о своем прошлом. Долго сидел в тюрьме в Енисейске, в Канске. После революции его выпустили на свободное поселение, под надзор милиции. До моей мамы у него была другая женщина. Когда он узнал, что она ему изменила, отрезал ей одну грудь и сказал, что если еще раз повторится подобное, отрежет и вторую. Потом он все равно не стал сам с ней жить. Отец очень любил нас с сестрой. Она сейчас живет в Красноярске. Помню, что когда выпьет, начинал разговаривать сам с собой и петь песни на непонятном нам языке», – рассказала она. Я собрал еще некоторые сведения. Оставил Клавдии Константиновне мой красноярский адрес, пообещав, что следующий раз прилечу к ним на вертолете.
Со всей этой информацией прибыл в Осетию. И когда рассказал родственникам, что видел и слышал, то все решили – это были дети и внуки Кужи Остаева.
После освобождения из тюрьмы он не давал о себе знать, потому что боялся, что новая власть не простит ему те преступления, которые он совершил в период абречества. Он не решился вернуться на родину и умер на чужбине, тоскуя по родине.
Фамилией было принято решение об организации большого кувда с приглашением этой семьи на родину отца. Была сформирована орггруппа. Но начало войны в Южной Осетии помешало проведению этого мероприятия…
Вспоминаю с гордостью и моего дедушку Бибо, которого больше знаю по рассказам и немного – по личным воспоминаниям.
Бибо Остаев был храбрым воином на полях русско-турецкой и первой мировой войн. Всегда домой возвращался с наградами. Он привозил с собой много трофейного оружия, которое было большим дефицитом в горах. В смелости и находчивости Бибо мало кому уступал.
Рассказывали такой случай. Это было во время Первой мировой войны. После того, как он отвоевал и вернулся домой, его брат, который еще ни разу до этого не воевал, призывался на войну. Бибо сказал ему: «Ты не вояка, тебя убьют в первом же бою! Оставайся лучше дома, присматривай за стариками, женщинами и детьми, а я поеду воевать теперь за тебя». Так и было сделано. И опять Бибо вернулся с войны целый и невредимый, да еще с обозом всякого добра…
Алексей Остаев – отважный и бесстрашный летчик штурмовой авиации. Первым среди осетин получил звание Героя Советского Союза в финской войне 1940 года. Он был моим кумиром, я всегда подражал ему, и это давало результаты в моем становлении. Он был первым Героем, хотя многие жители Северной Осетии отрицают это. Однако, дата подписания Указа о присвоении ему звания не подлежит обсуждению и не вызывает сомнений.
К сожалению, в Северной Осетии не нашлось средств обозначить его героическое имя хотя бы небольшим памятником. Хорошо, хоть улицу длиной 100 метров на окраине г. Владикавказа назвали его именем. Более «достойной» его имени улицы не нашлось!
В начале Великой Отечественной войны, когда враг близко подошел к Москве, на ее защиту были брошены отборные сухопутные соединения и части, в том числе и штурмовой полк, в котором командиром эскадрильи был Герой Советского Союза, майор Алексей Остаев.
Он погиб в начале войны, защищая столицу нашей Родины. Его именем названа школа №3 г. Москвы, и школьники до сегодняшнего дня возлагают на его могилу живые цветы. Спасибо и ногирцам! Они увековечили его имя памятной доской в центре села.
Одна из последних публикаций:
В ЧЕСТЬ ПЕРВОГО ГЕРОЯ ОСЕТИИ
4 мая второй раз накануне Дня Победы Северо-Осетинский совет Российской оборонной спортивно-технической организации провел межреспубликанский мотокросс, посвященный Великой Победе и памяти первого из уроженцев Осетии Героя Советского Союза, летчика-бомбардировщика Алексея Егоровича Остаева. Судьба Алексея – судьба многих сверстников его поколения. В пятнадцать лет он остался круглым сиротой. Был ремонтником на железной дороге, в 1927 году добровольцем вступил в национальный Кавказский полк красноармейцем, потом – снова трудовая деятельность: слесарь на Гизельдонстрое. Когда у Алексея зародилась мечта о небе – трудно сказать. В 1931 году руководство Гизельдонстроя командирует А. Остаева в Ленинград на курсы по подготовке командиров запаса, там же он становится курсантом школы военных летчиков, которую окончил в 1933 году. Всего лишь через шесть лет командир звена бомбардировщиков 58-го авиационного полка А. Остаев участвует в войне с белофиннами. При выполнении боевых заданий показывает отличную технику пилотирования, великолепную боевую выучку. 19 декабря 1939 года при выполнении боевой задачи он был ранен в ногу, при этом самолет получил около 50 пробоин, и, тем не менее, боевой вылет был успешным – Алексей сумел дотянуть до своего аэродрома. За этот полет Остаев получил свою первую награду – орден Красного Знамени. После госпиталя, в феврале 1940 года, Алексей снова в боевом строю. Боевые вылеты множились, росло мастерство летчика, и вскоре командир полка подписал представление: «Товарищ Остаев среди личного состава пользуется заслуженным авторитетом бесстрашного и храброго летчика, готового к выполнению любого боевого задания».
21 марта 1940 года Алексею Егоровичу Остаеву, первому из уроженцев Осетии, было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
Великая Отечественная война: Алексей – командир авиаэскадрильи, а затем уже командир 208-го бомбардировочного авиационного полка. Командир полка был впереди своих подчиненных в битве под Москвой. 7 января 1942 года при нанесении удара по вражескому аэродрому самолет А. Остаева был подбит, летчик пытался дотянуть до своего аэродрома, но неуправляемая машина рухнула на землю при подходе на посадку. Горный орел погиб.
Герой Советского Союза Алексей Остаев похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Увековечению имени славного сына Осетии и предназначен межреспубликанский мотокросс, который ежегодно будет проводиться накануне Дня Победы.
«Владикавказ», 6 мая 2003 года.
…Отец мой все время жил в Цхинвале. К началу блокады города ему было уже под 80 лет. Когда мы вывозили оттуда стариков и детей, несколько раз заходил к нему с предложением забрать его. А он ни в какую не соглашался: «Я не брошу ту землю, на которой родился и состарился! Я не боюсь грузин! Если придут в дом, уверен твердо, что одного из них убью, а потом пусть и меня убивают», – говорил он. И показал мне ружье, которое смастерил сам. Он вообще любил строить, мастерить. И голова соображала, и руки были «золотые». Старожилы рассказывали, как он в тридцатые годы построил гидроэлектростанцию, которая освещала все село Сохта. И это было в то время, когда во всем Джавском районе еще не было электричества. А одно маленькое село Остаевых красовалось электрическими огнями. Я видел ту маленькую речку, на которой стояла его самодельная турбина… Так он и не согласился покинуть город, а потом, пережив блокаду, умер в 1993 году. Я приехал в Цхинвал, организовал все, что было необходимо, предал тело отца земле. Забрал на память его самодельное ружье, которое впоследствии передал в музей трагических событий Южной и Северной Осетии, расположенный в ДК «Октябрьское» Пригородного района. Под экспонатом написано: «Оружие защитников Цхинвала»…
…Под собой, увидел мужчину и женщину во дворе дома Бибо. Это мой дядя Гега Остаев и его жена Шура. У них шестеро детей, и все они защищают Цхинвал. Гега долго работал председателем колхоза, председателем сельсовета, он известный человек в республике. Их сыновья, Таймураз и Роберт, показывают чудеса храбрости и героизма. Они оказываются на самых опасных и ответственных участках борьбы за независимость Осетии. Возглавляя отряды, они совершают дерзкие рейды в тыл грузинских формирований и уничтожают стратегические объекты и живую силу противника. Третий из братьев, Роланд, находясь в Северной Осетии, снабжал всем необходимым защитников Цхинвала.
«Совсем скоро Гега и Шура проберутся через Зарскую дорогу в Цхинвал к детям: проведать их. Как они воюют? Молодые, горячие. Как бы что ни случилось», – беспокоятся родители. С детьми было все нормально. А вот родители, когда возвращались той же дорогой обратно, попали в засаду. Грузинские боевики в упор расстреляли полный грузовик людей – 38 человек. Когда начался обстрел, Гега, оберегая жену, закрыл ее собой. После обстрела грузинские фашисты добили раненых. Гега погиб сразу, а Шура, заваленная трупами, притаилась, и ее не заметили. Так она осталась жива. Дождавшись темноты, она добралась до села Зар, чтобы свидетельствовать об этой страшной трагедии.
Эта война унесла жизни еще двух братьев-героев Остаевых: Олега и Алана. Они были молоды. Погибли в самом начале войны при взятии очень важного стратегического объекта на окраине Цхинвала. Одна из главных улиц города названа теперь именем «Братьев Остаевых»…
Мы уже подлетели к с. Гуфта. Оставил тяжелые раздумья и все свое внимание переключил на полет. Произвели посадку рядом с дубовой рощей. Здесь была подготовлена хорошая площадка, даже бетонными плитами уложили. Молодцы, ребята!
На посадочной площадке – много людей. С каждым разом их становилось все больше и больше. Нас встречал Т.Г. Кулумбеков. Винты еще не остановились, а сотни людей окружили вертолет плотным кольцом в надежде улететь из этого кошмара. Бывало даже так, что если экипаж и выходил из вертолета, то обратно не мог войти в кабину через переполненный вертолет. А иногда и кабину занимали. Крики и детский плач заглушали даже грузин-скую канонаду. Многие закидывали малолетних детей в вертолет: «Ради Бога увезите», – кричали они.
Из-за такой обстановки вертолет каждый раз задерживался с вылетом: никто не хочет выйти, все хотят улететь. Никто не хотел понимать, что у вертолета ограниченные возможности, что он не резиновый. Почти все время мы были вынуждены лететь с перегрузкой, а это было чрезвычайно опасно. И с каждым днем ситуация усугублялась. Невозможно описать то, что всем пришлось пережить. Но я уверен, что это останется в долгой памяти у всех, кто был очевидцем тех событий.
Еле выбравшись из вертолета, начал говорить Кулумбекову: «Вот видите, что творится? И так бывает в каждый прилет. Теряем много времени, невозможно загружать раненых и вовремя их доставлять. Для того, чтобы работа была эффективнее, я требую навести порядок! Нужно сначала производить загрузку раненых, а затем тех, кого решено вывозить в первую очередь. С учетом погоды и условием полета, я буду давать максимальное число мест для посадки. Второе! Когда привозим груз, мы его отдаем тем, кто встречает вертолет. Это бывают, в основном, ОМОНовцы, потому что их штаб рядом. Потом нам предъявляют претензии, что отдали груз не тому, кому надо. Неужели после такого опасного полета мы еще должны искать тех, кому предназначен груз. Вдобавок, я почти никого не знаю. Необходимо, чтобы один человек все время встречал и принимал груз. И последнее. Руководство аэропорта «Владикавказ» неохотно дает вертолет для полетов в Цхинвал, ссылаясь на то, что Южная Осетия не оплачивает за эксплуатацию вертолетов, а аэропорт несет большие убытки. Мне приходится каждый раз уговаривать их, объясняя, что идет война и все средства используются для обороны города. А сейчас самое главное выстоять, для чего вертолеты крайне необходимы. После войны можно будет разобраться с долгами.
Я предложил Кулумбекову полететь с нами и решить этот вопрос, чтобы больше не возникало такой проблемы. Он ответил, что лететь не может, так как обстановка резко ухудшилась, но он обязательно позвонит руководству Северной Осетии, чтобы они взяли этот вопрос на контроль.
И действительно, после нашего разговора эти проблемы были решены, и полеты стали более регулярными. Кулумбеков теперь лично встречал нас и сам руководил выгрузкой вертолета и погрузкой раненых и беженцев.
На следующий день, встречая вертолет, Кулумбеков рассказал, что прошлой ночью были тяжелые бои. Трое тяжело раненных находятся в больнице, их нельзя везти на машине. Я спросил, есть ли рядом с больницей площадка, пригодная для посадки вертолета. Поняв мои намерения, он ответил, что возле больницы есть площадка, но лететь туда очень опасно, так как она – в зоне обстрела.
Уточнив место, откуда ведется артобстрел, я сказал ему, что будем забирать раненых прямо из больницы. В полете маловероятно, что подобьют нас. Опаснее на земле, пока будем загружать раненых. Для того, чтобы меньше времени стоять на земле, нужно подготовить раненых заранее и доставить их на площадку, к западной стороне здания больницы.
Подождав примерно час, взлетели левее дубовой рощи, пошли низко по ложбине, на предельно малой высоте и на большой скорости быстро подлетели к больнице. Прикрываясь высоким зданием, с ходу произвели посадку на небольшую, ограниченную деревьями площадку. Не выключая двигатели, загрузились и через 2-3 минуты произвели взлет с четырьмя ранеными на борту. Догрузились беженцами в дубовой роще и улетели во Владикавказ.
Когда увеличилось число раненых, мы стали садиться недалеко от республиканской больницы на «гизельском кругу». Отсюда раненые оперативнее доставлялись в больницу, оперативнее загружались для отправки в Цхинвал медикаменты и медицинское оборудование. Только за май и до середины июля 1992 года с вертолета в приемный покой больницы поступило 293 тяжело раненных (по данным республиканской экстренной медицинской помощи), не считая раненных во время ингушской агрессии, которых мы доставляли тоже сюда.
По нашей просьбе на «гизельском кругу» распоряжением Правительства Северной Осетии была построена площадка с искусственным покрытием и оградой.
Несмотря на то, что это была окраина города, сюда собиралось много народу. Люди не расходились, ждали очередного нашего прилета: многие надеялись встретить своих родственников и близких из блокадного Цхинвала, всматривались в лица раненых, которые были сильно покалечены. Это мины-«лягушки» делали свое черное дело – большинство раненых было с разорванными животами, оторванными руками, с черепно-мозговыми травмами. Многих мы не довозили, они умирали в полете.
После посадки в целях безопасности я всегда оставался на своем месте. С высоты кабины мне хорошо видно было, как много народу собиралось к вертолету, и не было ни одного человека, который бы не плакал. Столько слез, как на «гизельском кругу», я больше никогда не видел. Площадка просто не просыхала от слез. Народное горе не знало границ. Рыдали все – и мужчины, и женщины. Вокруг вертолета стоял такой душераздирающий рев, что иногда я, откинувшись на спинку сидения, не мог сдержаться, прикрывая ручейки слез ладонью. И взывал к Господу Богу: за что столько горя и страданий выпало осетинскому народу, и будет ли конец этой войне?
Продолжение следует
