На рубеже XVIII-XIX вв. сближению русской и французской литературы способствовали многие обстоятельства. События французской революции и приход Наполеона к власти вызвал массовую эмиграцию, в частности, в Россию. Ж. де Сталь, побывавшая в России, в книге «Десятилетнее изгнание» пыталась обрисовать русский национальный характер. Приезд де Сталь и тот интерес ко всему французскому, который господствовал в русском дворянском обществе, опишет Пушкин в своем «Рославлеве». Русская публика зачитывалась романами французских писательниц эпохи Консульства и Империи – де Сталь, Жанлис, Коттен, Крюденер – и в оригинале, и в переводах. Слабость, сентиментальность и нравоучительность многих из них вызывала насмешки Пушкина, но и он не отставал от моды. Скучая в Михайловском без литературных новостей, он просил брата Льва прислать «что-нибудь новенького» – «Чайльд-Гарольда», Ламартина, а заодно и «последнюю Genlis»1 .
А. Кирпичников в своем «Очерке истории литературы XIX столетия» указывает, что такой взаимный интерес привел к тому, «Что исторические и географические пределы расширяются до такой степени, что даже отдаленная Россия … часто становится местом действия французских повестей и романов, причем иные из авторов не совсем игнорируют местный колорит» 2 . «Лучшая из повестей этого рода», по словам А. Кирпичникова, «безусловно «Молодая сибирячка» К. де Местра … сюжет ее взят из действительного происшествия и обработан с искусной простотой и задушевностью» 3 .
История героини повести К. де Местра, как свидетельствуют многие источники, действительно была подлинным событием. В начале царствования Александра I молодая девушка, дочь ссыльного, Прасковья Лупалова пришла пешком из Сибири в Петербург, чтобы вымолить у государя прощение своему отцу. История эта получила такую известность, что даже французская писательница Софи Коттен написала роман «Елисавета Л*** или сибирские изгнанники» ( Cotten S. Elisabeth L*** ou les exibes de Siberie». Рaris. 1806). Имя героини в романе изменено, но сохранилась первая, заглавная буква ее фамилии – Л*** – Лупалова. Елисавета представлена дочерью ссыльного поляка Петра Спрингера, в которую влюбляется сын Тобольского губернатора Смолов. Молодой Смолов готов везти ее в столицу, но его отец считает, что ей нужно идти одной: «Вот там не должно говорить, что вашим путеводителем во всем был ваш любовник» 4 . Елисавета, вняв его совету, добирается одна до Москвы, где в Кремле должна состояться коронация Александра I. Во время церемонии она бросается в ноги государю со своим прошением и получает с помощью молодого Смолова, оказавшегося там же, документ о помиловании. Роман кончается возвращением к родителям и счастливым браком героев.
Успех произведения С. Коттен в России был велик. Он вышел в 1806 г., был сразу же переведен и издан на русском языке в 1807, в 1808, 1810. В 1824 г. роман был отпечатан и в типографии издателя А.И. Семена, который вскоре опубликует пушкинских «Цыган».
История Лупаловой была представлена затем и на драматической, и на оперной сценах. В 1840 г. появилась опера Струйского «Параша сибирячка». Появлением своим она была обязана одноименной пьесе Н.А. Полевого. 17 января 1840 г. в Санкт-Петербурге в Александринском театре в бенефис замечательной драматической актрисы В.Н. Асенковой с участием трагика В. Каратыгина и комического актера П. Картыгина была поставлена пьеса Н.А. Полевого «Параша Сибирячка». Русская быль в 2-х действиях с эпилогом. Н.А. Полевой с восторгом вспоминал день успешной премьеры, говорил, что это его «любимая пьеса», и в стихотворном посвящении своей сестре писал о мгновениях счастья, испытанных в работой над пьесой:
Когда моей Сибири отдаленной
Изображал раздолья я степей,
Леса, пустыни, девы вдохновенной
Святую мысль и подвиг – и царей
Любовь и благость.5
В послесловии к пьесе Н.А. Полевой не забыл своих предшественников: «Основание пьесы взято из истинного события, всем известного. Прасковья Лупалова, дочь сосланного в Сибирь чиновника, действительно пришла в Петербург из Сибири, и кроткий Александр простил виноватого отца за подвиг детской любви. Трогательное событие послужило предметом романа г-жи Коттен «Елизавета Л***, или сосланные в Сибирь» и новеллы графа Местра «Юная сибирячка» 6 .
Итак, Н.А. Полевой знал оба произведения, написанные на этот сюжет, но в своей пьесе избрал канву, более близкую С. Коттен, чем К. де Местру. Зная, что подлинная Лупалова пришла в Петербург, Н.А. Полевой во втором действии пьесы изобразил, как и С. Коттен, Москву, Кремлевскую площадь, торжество коронации, звон колоколов Ивана Великого. Но при этом автор придал пьесе ярко выраженный национальный характер. Здесь нет никакого поляка Спрингера. Отец Параши – русский дворянин Лупалов, сражавшийся под Очаковым. В Москву Парашу приводит старый друг отца, инвалид русско-турецкой войны. Мы не видим, как Параша падает прошение, об этом рассказывает человек из толпы, т.ч. в одобрении поступка Параши слышен как бы глас народа – недаром это «русская быль». То, что у С. Коттен выглядело салонно-сентиментально, Н.А. Полевой пытался показать величавым и торжественным. В то же время эта склонность к величавой торжественности отдалила Н.А. Полевого от другого его предшественника – К. де Местра, стремившегося в своей новелле о Параше Лупаловой оставаться верным строгой и безыскусной правде жизни. Но именно эта «правда жизни» исторической повести К. де Местра стала одной из основных точек соприкосновения его «Молодой сибирячки» (1815) и «Капитанской дочки» Пушкина.
В 90-ые гг. XIX века Н.И. Черняев в своем обширном литературно-критическом этюде о «Капитанской дочке» с негодование отверг предположение о сходстве концовок обоих произведений, высказанное известным русским педагогом и литературоведом Л.И. Поливановым (под редакцией Л.И. Поливанова вышли сочинения Пушкина «для семьи и школы» в пяти томах в 1887 г.). «Пушкину, великому поэту, уж конечно не могло придти в голову подражать К. де Местру и искать у него исход для своего романа», 7 – писал Н.И. Черняев.
Само собой разумеется, речи о подражании не могло быть. Но если сюжетный ход, связанный с просьбой о помиловании, по утверждению самого Н.И. Черняева, нередко использовался в литературе того времени, то почему не мог им воспользоваться и Пушкин? Комментаторы «Капитанской дочки» Пушкина сравнивают Марью Ивановну с героиней романа В. Скотта «Эдинбургская темница» (1818) Джени Динс, добивающейся оправдания своей невинно осужденной сестры. Они также ссылаются на старый анекдот 1786 года о дочке одного австрийского капитана, которая, потеряв на войне отца и оставшись с больной матерью без всяких средств, рассказывает о своем горе незнакомому ей молодому офицеру, оказавшемуся императором Иосифом II8 . Ю.М. Лотман утверждает, что «тема милости становится одной из основных для позднего Пушкина» 9 . Почему же в ряду других литературных произведений, касающихся этой темы, не могло быть широко известной русскому обществу повести К. де Местра? К тому же, Пушкин очень часто в своей творческой практике отталкивался от известного ему образца. Например, задумывая роман «Рославлев», Пушкин, по его собственному признанию, вступил в прямую полемику с Загоскиным, используя имена его героев, но трактуя их характеры совершенно по-своему. Свидетельств о том, что Пушкин читал повесть К. де Местра, нет, и тем не менее осмелимся предположить, что именно такого рода «влияние», когда образы чужого произведения становятся лишь источником новых идей, направляющих поток воображения по другому руслу («я бы сделал это не так»), мы можем обнаружить при сравнении «Капитанской дочки» Пушкина с «Молодой сибирячкой» К. де Местра. Не случайно в концовках повести Местра и романа Пушкина ощущается какое-то внутреннее родство при определенной полемике. В чем же это «родство» и в чем различия?
Оба произведения являются историческим повествованием. Действие у Пушкина происходит в 70-ых гг. XVIII в. Отец Гринева «служил при графе Минихе» 10 еще до рождения сына, а затем оказался в опале в своем поместье. Действие происходит в царствование Екатерины II, и заканчивается роман казнью Пугачева в 1775 г.
У К. де Местра действие отнесено к более позднему времени. Хронологические вехи в повести К. де Местра просматриваются довольно четко. Отец Параши Лупаловой «участвовал в осаде Очакова и Измаила» 11 . Почти десять лет он он находится в ссылке в Сибири. К тому времени, когда дочь добивается пересмотра дела, ей исполняется двадцать один год. Параша начала свое путешествие в конце царствования Павла I, видимо, летом 1799 г. Она шла пешком из Ишима в Петербург двадцать месяцев. За это время успел вступить на престол Александр I. Царствующие особы, появляющиеся на страницах повести, не названы по именам, но легко узнаваемы. В первых строках говориться о конце царствования Павла I, и поэтому очевидно, что вдовствующая императрица – это Мария Федоровна, а ее сын с женой – Александр I и Елизавета Алексеевна.
И «Капитанская дочка», и «Молодая сибирячка» – произведения на историческую тему, но близки они и жанру «семейной хроники». Н.Н. Страхов именно так определял жанр «Капитанской дочки», говоря, что особенностью «семейной хроники» должен быть «бесхитростный рассказ», что это «не похождения отдельного лица, на котором должно сосредоточиваться все внимание читателя, а события так или иначе важные для целого семейства (…) Отсюда такая естественная простота этого рассказа, романтической нити в нем собственно нет» 12 . В повести К. де Местра также все интересы героини сосредоточены на спасении своей семьи от сибирской ссылки, на оправдании ее отца: «Благородная девушка не знала никакой иной страсти, кроме дочерней любви» 13 .
Н.И. Черняев, отрицавший сходство этих произведений Пушкина и К. де Местра, сам того не подозревая, указывает как раз еще на одну особенность, свойственную обоим авторам. Говоря о совершенстве и законченности стиля Пушкина, о его умении отбросить все лишнее, Н.И. Черняев находит этому свойству Пушкина замечательное определение: Пушкин умеет «обрисовать типы и характеры в миниатюре» 14 . Выделим это слово – миниатюра. Миниатюра – вот жанр, который ближе всего К. де Местру. И как живописец он предпочитает всем другим жанр миниатюрного портрета, и все его литературные произведения невелики по объему – стихи, новеллы, маленькие повести.
У миниатюры, по определению искусствоведов – двойственная природа. С одной стороны, она является «микромиром, своеобразной моделью большого мира», но при этом «предполагает особую атмосферу доверительности» 15 . Обе эти стороны присутствуют и в творчестве К. де Местра-писателя. Его маленькая повесть полна реалий русской жизни рубежа XVIII-XIX вв. И в то же время его цель – не бытописание, а желание заставить читателя поверить в достоверность повествования, вызвать его искреннее сочувствие к герою и ситуациям, в которые тот попадает.
Такая настроенность характерна и для исторического романа Пушкина. В «Капитанской дочке» лаконизм, внешняя простота повествования, стремление добиться расположения читателей к героям книги, убедить их в том, что все рассказанное есть быль, а не выдумка – отчетливо выражает тенденцию поздней пушкинской прозы: приближение к «миниатюре».
Интересно, что оба произведения основаны на «анекдоте» – в том смысле слова, как его понимали в ту эпоху, как отдельный характерный случай. По определени. В.И. Даля «анекдот» – «короткий по содержанию и сжатый в изложении рассказ о замечательном или забавном случае» 16 . В 1836 г. Пушкин в «Набросках недописанного предисловия» к «Капитанской дочке» указывал на источник своего произведения таким образом: «Анекдот, служивший основанием повести, нами издаваемой, известен в Оренбургском краю» 17 .
К. де Местр в 1815 г., издавая свою повесть в Париже, в самом ее начале говорил, что в ее основе лежит случай, «наделавший столько шума – история молодой девушки, которая пришла пешком из Сибири в Петербург просить милости для своего отца» 18 . И тут же К. де Местр спорит с известной французской писательницей того времени м-м Коттен, которая превратила этот подлинный эпизод в занимательный авантюрный и любовный роман. В противовес м-м Коттен К. де Местр подчеркивает достоверность случившегося, говоря, что «люди, знавшие девушку, были разочарованы» 19 тем, что ее трогательный и чистый облик был искажен романисткой, и он надеется, что многие «не без интереса прочтут простую историю ее жизни, которая достаточна любопытна сама по себе, не будучи украшена ничем, кроме правды» 20 . К. де Местр основывал свои новеллы на реальных фактах своей («Путешествие вокруг моей комнаты», «Прокаженный из Аосты») или чужой биографии («Кавказские пленники»). Возможно, что и историю Параши-сибирячки он узнал от очевидцев, когда приехал в Петербург в 1805 г. Недаром в повести упоминаются «две придворные дамы» 21 , которые водили Парашу по дворцу и Эрмитажу. По меньшей мере двух фрейлин двора К. де Местр знал лично – Софью Загряжскую (свою будущую жену) и ее сестру Екатерину Ивановну.
В 1829 г. П. Мериме, с которым Сент-Бев десять лет спустя сравнит К. де Местра, в предисловии к историческому роману «Хроника времен Карла IX» писал: «В истории я люблю только анекдоты, среди анекдотов же предпочитаю те, которые содержат, как мне представляется, подлинную картину нравов и характеров данной эпохи» 22 . Если привести аналогичные мысли французских писателей того времени, то при определенении поставленных литературных задач даже лексика их высказываний совпадает: «подлинная картина нравов» (П. Мериме), «простая история, не украшенная ничем, кроме правды» (К. де Местр, «Молодая сибирячка»), «Правда, горькая правда» (автоэпиграф Стендаля, приписанный им Дантону, к роману «Красное и черное»), «сжатость», «ясность», «короткая вольтеровская фраза», «умение рассказывать, которым обладал XVIII век» (Бальзак о «литературе идей» 23 ). В русле этого общего движения к реализму от XVIII к XIX веку развивается и творчество К. де Местра, и творчество Пушкина. Но есть здесь и существенное различие. Повесть К. де Местра написана в десятых годах XIX столетия, в ней заметнее следы эпохи Просвещения.
Как указывают искусствоведы, доверительность жанра миниатюры в живописи «сближает ее с эпистолярной культурой, переживавшей расцвет в конце XVIII столетия» 24 . У К. де Местра нет романа в письмах, но начал он свое литературное творчество с чего-то вроде дневника («Путешествие вокруг моей комнаты») и сохранил во всех своих новеллах стиль доверительного рассказа XVIII века. Его Параша своей искренностью и эмоциональностью близка «естественному» человеку Руссо. Выросшая в дикой глуши, она оказывается в столице в роли вольтеровского «гурона», отвергая лицемерие света, откровенно высказывая свои мысли, как, например, во время прогулки по Эрмитажу: «Она в первый раз видела картины и с большим удовольствием их изучала. Она сама узнала некоторые сюжеты из Святого Писания, но, проходя мимо большой картины Луки Джордано, которая изображала Силена, поддерживаемого вакханками и сатирами, сказала: «Смотрите, вот плохая картина! Что она изображает?» Так как она не имела никакого представления о мифологии, трудно было дать ей удовлетворительное объяснение. «Так это все выдумка?» – спросила она. «Козлоногие люди! – Какая нелепость рисовать вещи, которые никогда не существовали, как будто недостаточно того, что сотворено» 25 . В этих словах слышится голос и самого автора, откровенно предпочитающего выдумке реальный факт. Однако правдивость повествования в «Молодой сибирячке», в отличие, например, от другой повести К. де Местра «Кавказские пленники», ослаблена определенной долей сентиментальности и морализации. В «Кавказских пленниках» все более строго и сурово. Можно сказать, что и самому К. де Местру больше удается изображение, близкое к натуре, рассказ о тех событиях, которым он был очевидцем. Его пребывание на Кавказе в качестве боевого офицера, знавшего изнанку войны, делает его кавказскую новеллу не столько романтической, сколько реалистической. Здесь сказался глаз живописца, цель которого – точно следовать природе. Достаточно посмотреть на эскиз рисунка Ксавье, изображающий спящих на земле солдат (приведенный в томе 33-34 «Литературного наследства» (1939)), чтобы понять, как необходима для него как для художника правдивая передача положения тел, пусть даже трудной для передачи позы, как обдуманы композиция, как выверены все детали одежды и амуниции. В «Молодой сибирячке» К. де Местр довольствуется рассказами, услышанными с чужих слов, может быть, как мы уже замечали, со слов тех самых придворных дам, которые сопровождали Парашу. Возможно, поэтому достоверные детали здесь приобретают оттенок восторженной экзальтации (сцена в тронном зале, сцена смерти Параши в одном из киевских монастырей, куда она отправляется по обету после получения помилования для своей семьи).
Роман «Капитанская дочка» Пушкина возник позже, чем повесть К. де Местра, спустя почти двадцать лет. Воспитанный в традициях классицизма XVIII в., Пушкин бурно пережил новое романтическое веяние и сознательно отказался от него на пути утверждения реалистической русской литературы. Это определило характеры его романа.
Две героини – Параша Лупалова и Маша Миронова – во многом схожи. Обе – дочери обедневших дворян, обе скромны, но обладают чувством собственного достоинства, обе оказываются в сходной ситуации (прошение государыне), обе решительны в достижении цели. Однако при характеристике женских образов К. де Местр дает больше лично-этических оценок, мы все время слышим авторский комментарий: «В свете Параша держалась уверенно благодаря своей простоте. Я осмелился бы сказать – это смелость невинности, которая не верит в окружающее зло» 26 . Параша добивается аудиенции у вдовствующей императрицы Марии Федоровны и отправляется во дворец, «ничего не меняя в своем скромном платье» 27 – и об этом обстоятельстве сообщает нам рассказчик. В «Капитанской дочке» Маша внезапно получает вызов к государыне с приказом ничего не менять в своем туалете. Отношение к этому выражено не рассказчиком и не главной героиней, а делается как бы со стороны – хлопотливой хозяйкой Анной Власьевной: « Вы, я чай, и ступить по-придворному не умеете… И как же вам ехать в дорожном платье?» 28 Повествование у Пушкина больше объективизируется введением дополнительного персонажа (Анной Власьевной) и ее реакцией на происходящее. Пушкин более реалистичен и в передаче психологического состояния своей героини. Узнав о неожиданном вызове, Маша волнуется: «Сердце ее сильно билось и замирало»; во дворце «Марья Ивановна с трепетом пошла по лестнице», от императрицы она «приянла письмо дрожащей рукой» 29 . К. де Местр пишет о Параше: «Не задавая ни малейшего вопроса о том, как она должна себя вести и что говорить, она без смущения вошла в кабинет императрицы» 30 .
Авторская позиция Пушкина выражается не в идеализации героини, а в самой идее, вложенной в этот образ. Это особенно заметно в сравнении таких понятий, как «милость» и «справедливость». К. де Местр как человек XVIII в. еще не разделяет их так резко, как Пушкин. В начале повести К. де Местр говорит, что Параша пришла в Петербург «просить милости», однако потом, на приеме у вдовствующей императрицы, она настаивает на исполнении закона: «Убежденная в невиновности своего отца, она просила не помилования, а лишь возобновления судебного процесса» 31 . И затем от императрицы она получает «приказ о возобновлении процесса» 32 . Ю.М. Лотман отмечает, что «противоположение милости и правосудия, невозможное ни для просветителей XVIII в., ни для декабристов, глубоко значительно для Пушкина» 33 . Это ощущается в беседе императрицы Екатерины II с Машей Мироновой в царскосельском саду: « – Вы сирота: вероятно, вы жалуетесь на несправедливость и обиду? – Никак нет-с. Я приехала просить милости, а не правосудия» 34 . По мнению Ю.М. Лотмана, мечта поэта «о формах государственной жизни, основанной на подлинно человеческих отношениях» 35 придает особое значение понятию «милость» у позднего Пушкина – и в «Анджело», и в «Памятнике», и в «Капитанской дочке». Но эта надежда возникает именно в условиях русской общественной жизни после разгрома декабризма, отражая реальные черты современной эпохи. Марья Ивановна ждет милости к своей личной судьбе, к судьбе своего жениха. Достигнув желаемого, она не хочет более ничего получить от государыни-императрицы, пользуясь ее снисхождением к дочери капитана Миронова: «В тот же день Марья Ивановна, не полюбопытствовав взглянуть на Петербург, обратно поехала в деревню» 36 . Параша же, обласканная императорским семейством, одаренная большой суммой денег, осматривает столицу, Эрмитаж, восхищается величием дворца и тронного зала: «Все было новым для нее, все ее интересовало» 37 . При этом мирские удовольствия ее не пленяют. Она выполнила свой долг перед отцом и по обету становится монахиней, и умирает как святая. Религиозная идея придает простому рассказу о жизни Параши стиль «жития», чуждый «Капитанской дочке». У Пушкина рядом с серьезным и драматическим соседствует лукавая ирония. Ирония Пушкина сродни иронии П. Мериме. В исторической повести К. де Местра нет ничего подобного – для него важнее серьезность темы и трогательная чувствительность. Морализирующая просветительская и сентименталистская традиции не дают автору достичь той степени реализма, которая двадцать лет спустя будет характерна для Пушкина. Но для своего времени реалистические завоевания К. де Местра достаточно велики, что очевидно при сравнении его со слащавыми или фривольно-авантюрными романами эпохи Консульства и Империи м-м Котен или г-жи Жанлис, которые были популярны не только во Франции, но и в России. К. де Местр пошел дальше этих писательниц, прокладывая дорогу Стендалю и Мериме. Таким образом, на определенном отрезке своего творческого пути он приблизился к тем новым литературным тенденциям XIX века, из которых вырос пушкинский реализм, предопределивший в том числе и развитие русской «натуральной школы».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Пушкин-критик.– М. 1950. С. 91.
2 Кирпичников А. Всеобщая история литературы нового
времени. Т. 4.– СПб.,1892. С. 594.
3 Там же.
4 Коттен С. Елисавета Л*** или Нещастия семейства,
сосланного в Сибирь и потом возвращенного. Истинное происшествие. – М., 1807. С. 30.
5 Драматические сочинения Н.А. Полевого из русской
истории. – СПб., 1899. С. 98.
6 Там же. С. 156-157.
7 Черняев Н.И. «Капитанская дочка» Пушкина.
Историко-критический этюд.– М., 1897. – С. 81.
8 См.: Пушкин А.С. Капитанская дочка. Серия
«Литературные памятники». 2-е изд. – Л. 1984. С. 291.
9 Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин.
Лермонтов. Гоголь. М. 1988. С. 170.
10 Пушкин А.С. Капитанская дочка. Ук. соч. – С. 7.
11 Oeuvre completes de comte Xavier de Maistre.
Paris. 1839. – P. 300.
12 Цит. по: Пушкин А.С. Капитанская дочка. Ук. соч. С. 247.
13 Oeuvre… – P. 299.
14 Цит. по: Пушкин А.С. Капитанская дочка. Ук. соч. Q. 255.
15 Евангулова О.С., Карев А.А. Портретная живопись
в России второй половины XVIII в. – М., 1994. – С. 161, 178.
16 Даль. В. И. Толковый словарь. Т.1. – М., 1935.
17 Пушкин А.С. Капитанская дочка. Ук. соч. С. 99.
18 Oeuvre… – P. 295.
19 Ib.id. – P. 299.
20 Ib.id. – P. 300.
21 Ib.id. – P. 369.
22 Мериме П. Избранные сочинения: В 2-х тт. Т. 1. – М., 1956. С. 399.
23 Бальзак О. Этюды о Бейле. – М., 1956. С. 6.
24 Евангулова О.С., Карев А.А. Ук. соч. С. 178.
25 Oeuvre… – P. 371.
26 Oeuvre… – P. 366. Курсив наш.
27 Ib.id. – P. 364.
28 Пушкин А.С. Капитанская дочка. Ук. соч. – С.
609.
29 Там же.
30 Oeuvre… – P. 364.
31 Ib.id – P. 365.
32 Ib.id. – P. 366.
33 Лотман Ю.М. В школе поэтического слова… – С. 119.
34 Пушкин А.С. Капитанская дочка… – С. 608.
35 Лотман Ю.М. В школе поэтического слова… – С. 120.
36 Пушкин А.С. Капитанская дочка… – С. 610.
37 Oeuvre… – P. 369.
