Окончание. Начало см. “Дарьял” 3’2004
Аланы, подхваченные Великим переселением народов, оказали заметное влияние на культуру и быт народов Западной Европы.
Великое переселение народов оказало влияние и на кавказскую метрополию алан. После гуннского нашествия начинается важный этап в формировании аланского народа. С этого времени аланы находились в других историко-географических и культурно-хозяйственных условиях по сравнению с античным временем; в V-VII вв. у них появляются черты, связывавшие их с оседлым кавказским этнокультурным миром. Примерно в это же время у алан оформляются два протогосударственных образования: западное – с центром в верховьях Кубани и восточное, тяготевшее к Дарьялу. В VIII-X вв. на очерченной территории сформировалась единая культурно-этническая общность.
После объединения в начале Х в. аланских протогосударств в единое раннеклассовое общество складывается, как отмечает А.В. Гадло, «в целом единый и настолько специфический комплекс культурно-бытовых признаков, что уровень этнической консолидации в Алании можно охарактеризовать как уровень свойственный средневековой народности».
Алания X-XI вв. предстает мощным государством, проводившим активную внешнюю политику. Своего расцвета она достигла в период правления царя Дургулеля Великого, крупной политической фигуры, сыгравшей большую роль в истории Кавказа и Ближнего Востока. О его реальной военно-политической мощи свидетельствуют династические браки с правящими дворами сильных христианских государств. Сестра Дургулеля Борена вышла замуж за грузинского царя Баграта IV (1027-1072). Их дочь Мария вступила в брак с византийским императором Михаилом VII Дукой (1071-1078). Дочь Дургулеля Великого Ирину Михаил Дука выдал замуж за знатного византийского патриция Исаака Комнина. Византийские источники Ирину Аланскую называют «василиссой» (императрицей). Это указывает на высочайший социальный статус и политический вес ее отца – аланского царя Дургулеля, что отметил М.В. Бибиков: «Речь идет о самостоятельном государстве, равноправном с империей ромеев: византийскому василевсу соответствует аланская василисса».
Не менее показательны связи алан со славянами. Связи ирано-язычных предков осетин с северным соседом своими корнями уходят в седую древность. Еще в VIII-VII вв. до н.э. южные словяне вступилив тесные контакты с далекими предками современных осетин – скифами. Большое влияние на славянский мир оказало военное искусство скифов. Я. Лебединский недавно отметил «глубокий след скифо-иранских народов, легший на военные традиции (и вообще на культуры) их преемников в зоне юго-восточной Европы. Без учета этого следа многое в истории Украины и южной России – непонятно». Ту же мысль несколько раз высказал академик Г.В. Вернадский: «Изучающий русскую историю должен внимательно отслеживать развитие тенденций в евразийском кочевом мире, поскольку без знания этого развития многие события в истории России никогда не могут быть в достаточной степени поняты и оценены. …Иранский период обладал фундаментальной значимостью для последующего развития русской цивилизации». Более того, подчеркивал ученый, именно скифы, сарматы и аланы «заложили основание политической организации восточных славян. Искусство древней Руси было также пропитано иранскими мотивами». И современные исследователи высоко оценивают влияние скифов на жизнь древнего населения юга России. «Появление и деятельность на исторической арене ираноязычных кочевников, известных нам под именем скифов, – пишет, например С.В. Махортых, – во многом определяла ход исторического развития на юге европейской части СССР в первой половине I тыс. до н.э.».
С начала н.э. связи славян с предками осетин и вообще с Кавказом вступили в новую фазу. Г.В. Вернадский, один из крупнейших специалистов истории Древней Руси, в истории ранних славян огромную роль отводил Кавказу: «культурно – как и можно было ожидать – Кавказ был местом встречи Востока и Запада, христианства и ислама, византинизма и ориентализма, иранской и тюркской цивилизаций и образов жизни. В силу такой сложной исторической почвы было бы неверно исследовать отношения между Русью и народами Кавказа в тех же рамках, что и русско-византийские отношения. К взаимоотношениям между Русью и Кавказом следует подходить как к особой проблеме». Из “коренных племен Северного Кавказа”, являющихся «особенно важными для изучающего русскую историю» исследователь выделил осетин (алан) – «из-за их ранних и близких связей с русскими». Аланы «занимали значительную часть южнорусских степей, а также приазовскую и северокавказскую территории». Одно из племенных объединений ранних алан – роксаланы – «играли огромную роль в консолидации и объединении антов и других южнорусских племен. Вероятно, правящий класс у антов был аланского происхождения».
Князья Киевской Руси проявляли интерес к аланам «главным образом с военной точки зрения». Их дружины не раз вместе ходили в походы. Например, Мстислав Тмутараканский использовал вспомогательные войска из кавказцев, «и много касогов и осетин вошло в состав его личной свиты. После смерти князя многие из воинов этой гвардии, скорее всего, перешли к Ярославу».
Идея Г.В. Вернадского об активных славяно-аланских контактах подтверждается археологическими данными, в частности подкурганными впускными захоронениями Нижнего Поволжья V-VIII вв. Специалисты рассматривают данные памятники как свидетельство пребывания части алан в степях юго-восточной Европы. Некоторые историки (тот же Г.В. Вернадский, бывший директор Института истории СССР академик А.П. Новосельцев и др.) допускают возможность активного участия ираноязычного элемента в создании древнерусского государства.
Аланское влияние нашло отражение в идеологических представлениях славян. Древнерусские летописи сохранили имена славянских божеств, часть которых легко объясняется данными иранского языка. В славянском боге Хорсе специалисты легко распознают «старого аланского бога», имя которого означает «добрый, хороший». Иранскими по происхождению считаются славянские божества Дажьбог – «податель богатств», Стрибог – буквально «ширитель богатств», Симаргл (в Авесте Симургом называли собаку-птицу), Сварог – слово Swar обозначает «распрю, борьбу, сопротивление», и др.
Связи предков двух народов с начала н.э. нашли подтверждение и в других сферах жизни. Профессор Ю.В. Готье отмечал: «С самого начала русской исторической жизни до Батыева погрома аланы жили рядом с русскими и среди них и должны были вносить в русскую жизнь что-то свое».
То, что дело обстояло именно так, указывает аланское происхождение ряда имен купцов и послов, упомянутых в договорах Руси с греками 911 и 945 годов. В договоре Игоря с Византией среди подписавших его славянских князей выделяются лица с явно не славянскими именами – Сфандръ, Прастен, Истр, Фрастен и др. Имя Сфаъндр, равно как иранское Эсфандар, очевидно, происходит от Эсфанд – «двенадцатый месяц года». Фроутану из договора Игоря соответствует иранское имя Форутан, что означает «простой», «скромный». Прастен, возможно, объясняется из причастия парастанде со значением «поклоняющийся», «почитающий», «слуга». Это имя, очевидно, было распространенным, ибо в договоре оно упомянуто трижды. Созвучны ему имена Фрастен и Фуръстен. Возможно, упомянутые антропонимы одного корня со словом фэрэстандэ «отправитель», «экспедитор», и, следовательно, обозначали придворную должность. Таким образом в качестве гипотезы можно предположить участие аланских купцов в торговле русов с Византией.
В походе 945 г. славян на Каспий принимали участие и аланы, а также лезгины. В 965 г. состоялся знаменитый поход Святослава на хазар. Эта военная акция имела большое значение не только для древней Руси, но и для Северного Кавказа, Поволжья, Подонья. Исследователи практически единодушно основную причину видят в стремлении киевского князя ликвидировать «весьма обременительное хазарское посредничество в восточной торговле русов, существенно снижавшее доходы купцов и тесно связанной с ними… верхушки Киевской Руси». После похода Святослава отдельные группы русов, вероятно, проникли на юго-западную оконечность Каспия. «Такие авантюристы, – писал Ибн-Хаукаль, – в качестве купцов и торговцев могли установить разнообразные отношения с местными племенами, и это объясняет любопытные эпизоды, упоминаемые в Т/арих ал-/ Б/аб/».
По свидетельству «Повести временных лет», Святослав во время своего кавказского похода 965 г. столкнулся с ясами. Согласно Новгородской первой летописи, Святослав «ясы победи и касоги и приведе Киеву». Эту версию поддержал В.Н. Татищев. Патриаршая (Никоновская) летопись относительно ясов повторяет: «и приведе к Киеву». Версия о переселении ясов на Русь представляется весьма вероятной. Как подчеркивает А.Н. Сахаров, учитывая заключенный прежде союз между аланами и Русью во время похода на Бердаа, сокрушение Хазарии – противника алан, попытку урегулировать отношения с населением Северного Кавказа политическими методами, можно предположить, что в преддверии похода на Дунай Святослав привел в Киев не поселенцев, а отряды ясов и касогов. В связи с этим повышенный интерес вызывают археологические находки в самом Киеве – погребения аланского типа в катакомбах, но совершенные по обряду кремации. В любом случае само появление в Киеве алан – факт примечательный. Столь же показательно, что в начале XI в. Ярослав «поселил на Руси» алан.
Контакты алан и других горских народов со славянами имели место не только на исторической территории последних, но и на Северном Кавказе. Важный этап в древней истории русских на Северном Кавказе связан с существованием Тмутараканского княжества. Древние русы Тмутаракань захватили, видимо, во время похода Святослава. Во всяком случае, в 988 г. Владимир, распределяя земли древнерусского государства между своими наследниками, Тмутаракань отдал Мстиславу. Наибольшего могущества это княжество достигло в XI в. во время правления Мстислава Ярославича, Ростилава Владимировича, Глеба и Олега Святославичей. Восточная граница княжества определяется местонахождением трехметрового креста со славянской надписью 1041 г. у с. Преградного Красногвардейского района Ставропольского края. Памятник почти одного порядка со знаменитым Тмутараканским камнем князя Глеба 1068 г. Своеобразным маркером можно рассматривать свинцовую печать XI в. из коллекции Берлинского музея. Из надписи на печати явствует, что князь Олег Святославович был «архонтом Матрахии, Зихии и всей Казарии».
С начала XII в. киевские князья, осваивая Дон, активизировали борьбу с половцами, стремились заручиться поддержкой донецких алан. Когда в 1111 г. славяне двинулись к городу Шарукану, то впереди дружины с пением религиозных гимнов шли священнослужители. Горожане вышли «и поклонишося князем русским и вынесоша рыбы и вино». Русичи вошли в город, а утром двинулись дальше. По мнению Ю.А. Кулаковского, город на Донце населяли аланы-христиане, и славяне, подступая к Шарукану, знали об этом.
В 1116 г. Владимир Мономах «послал своего сына Ярополка, а Давыд сына своего Всеволода на Дон». Ярополк вернулся с аланами (ясами), «и приведе себе жену, красну велми, яського князя дщерь». Как и прежде аланы, которых Ярополк «приведе с собою», переселялись на Русь в пограничные районы, где несли военную службу.
Браки между представителями аланской и славянской аристократии стали обычным делом. Так, согласно сообщению летописного свода, брат Боголюбского, князь Всеволод Большое Гнездо «имел жену ясыню Марию, скончавшуюся в 1205 году; сестра же ея была с 1182 года за Мстиславом, сыном Святослава, великого князя Киевского».
Особый интерес к союзу с аланами проявляли суздальские князья. Случаев династических браков было настолько много, что известный историк В.Т. Пашуто счел возможным подчеркнуть: «Суздальские князья долгое время сохраняли и матримониальные союзы с владельцами Северного Кавказа, при владимирском дворе встречаются служилые осетины», т.е. аланы. Дело дошло даже до того, что князья других городов Древней Руси в жены аланок брали из Суздаля! Например, в 1182 г. «Князь Кыевский Святослав Всеволодович ожени два сына, а …за Мстислава ясыню из Володимира Суждальского, Всеволожю свеста».
Матримониальные связи одной только династии Рюриковичей с кавказскими родами насчитывают 7 известных на сегодня брачных союза, в том числе 2 грузинских и 5 ясских (аланских/осетинских). Это выше названная жена Ярополка, в летописях упоминаемая как «Олена Яска», т.е. Елена; в 1145 г. она перенесла останки своего мужа (Ярополк скончался в 1139 г.) в церковь святого Андрея в Киеве. Вторым браком считается женитьба Андрея Боголюбского. Три остальных ясских брака Рюриковичей приходятся на конец XII в. и связаны с именами князей Всеволода Юрьевича (Большое Гнездо), Мстислава Святославича и Ярослава Владимировича. О женитьбе Всеволода Юрьевича (род. в 1154 г.) летописи говорят лишь косвенно; во время похода на Владимир в 1175 г. он уже был женат. Его супруга упоминается лишь в известии о ее смерти: 2 марта 1206 г. она приняла постриг в основанном ею Успенском монастыре во Владимире, а через 18 дней, 19 марта, скончалась и там же была похоронена. Ее имя, как в крещении, так и в монашестве было Мария. Летописи содержат панегирик в ее честь, прославляя ее благочестие и доброту, а основанный ее монастырь до сих пор именуется Княгининым. Дополнительные сведения о ней проливают данные о первых двух алано-славянских браках. В качестве свояка Всеволода Юрьевича летописи с 1182 г. неоднократно упоминают князя Ярослава Владимировича, внука Мстислава Великого. По свидетельству летописца, его жена скончалась 24 декабря; она названа «свестью» (свояченицей) Всеволода Юрьевича, а похоронили ее в том же Успенском монастыре, который основала ее сестра Мария. Имя этой аланки позволяют выяснить данные о третьем браке. В Ипатьевской летописи под 1182 г. сообщается о женитьбе сына киевского князя Святослава Владимировича – Мстислава, за которого была выдана замуж «ясыня из Володимеря Суждальского, Всеволожа свесть», т.е. свояченица Всеволода, по происхождению яска. Получается, что Всеволод, Ярослав и Мстислав были женаты на трех сестрах-аланках. Причем брак Всеволода был первым, и, вероятно, вместе с его женой во Владимир приехали ее родственники, включая сестер, а уже потом из Владимира они вышли замуж. Породниться с могущественным князем Владимирской Руси, разумеется, стремились Рюриковичи других княжеских династий.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что все «кавказские» браки Рюриковичей концентрируются в довольно близком окружении родственников. Сын Мономаха – Ярополк Владимирович (жена – яска Елена), его старший племянник от брата Мстислава – Изяслав (жена – царевна Русудан), внук Мстислава – Ярослав Владимирович (жена яска /?/), младшие племянники Ярополка: Андрей Юрьевич (жена яска /?/) и Всеволод Юрьевич (жена – яска Мария), наконец, сын Андрея Боголюбского – Андрей (жена – царица Тамара). Интересно, что сохранился портрет одного из сыновей Всеволода Юрьевича – князя Ярослава Всеволодовича (1190-1246 гг.), отца Александра Невского. Портрет – на фресках в аркосолии на южной стене в церкви Спаса Нередицы в Новгороде Великом (ок. 1246 г.). «Хотя бы беглый взгляд на лицо князя Ярослава, – отмечает Е.В. Пчелов, – не оставляет никаких сомнений в его кавказском происхождении, и это может быть еще одним, пусть косвенным, но свидетельством в пользу ясского происхождения жены Всеволода Юрьевича».
В первой трети XI в. Ярослав поселил значительную группу алан на р. Рось, где незадолго до этого были основаны города Корсунь, Богуслав, Юрьев. В аналогичных случаях князья поступали так постоянно. Таким путем Русь стремилась обезопасить свои южные рубежи от набегов кочевников. Ряд археологов предполагает связь некоторых курганных захоронений XI-XIII вв., обнаруженных у с. Яблоневка в Поросье, с аланами; выявленный инвентарь находит прямые аналогии в Змейском аланском катакомбном могильнике (Северная Осетия).
«Повесть временных лет» под 1116 г. в рассказе о разгроме славянами половцев далее сообщает: «В се же лето посла Володимер сына своего Ярополка, а Давыд сына своего Всеволода на Дон, и взяша три грады: Сугровъ, Шваруканъ, Балинъ. Тогда же Ярополк приведе себе жену, красну велми, Яськаго князя дщерь полонивъ». В Троицкой летописи этот же сюжет изложен так: «В том же лете Ярополк ходи на Половьчскую землю к реце, завоме Донъ, и ту взя полон многъ, и 3 городы взяша половечскые: Галин, Чешуев и Сугровъ, и приведе с собою Ясы и жену полони себе Ясыню».
В литературе уже неоднократно указывалось на аланский состав населения донецких городов (А.А. Спицин, Ю.В. Готье, В.В. Мавродин, М.И. Артамонов и др.). Донские города Шарукан и Сугров находились рядом; это следует из сообщения летописцев о походе 1111 г.: взяв Шарукан, славяне на другой день вошли в Сугров, а на третий ушли с Дона. Отмечено также, что некоторые топонимы и гидронимы на Черниговщине носят сарматские (аланские) названия, например река Ардон (аналогичное название «Бешенная река» носит река в Алагирском ущелье Северной Осетии). В.Ф. Миллер обратил внимание на то, что название города Сугров легко поддается истолкованию из осетинского языка: «оно, кажется, ничто иное, как несколько прилаженное к русскому произношению имя сурх гау т.е. красное село. Он же отметил, что свидетельство летописи – «приведе с собою ясы» – говорит о значительном числе переселенных на Русь алан, «потому что взятие в числе добычи двух-трех пленников, конечно, слишком ничтожный факт, чтобы быть занесенным в летопись».
Название другого города – Шарукан – также считается аланским. В первой части имеем скифо-сарматское sar «голова, верх, верхняя часть, начало». Во второй части – иранское kan – «рыть, насыпать». В итоге топоним переводится как «поселение на холме, обнесенное стеной и окапанное рвом». Название еще одного городка – Балин – возводится к скифо-аланской основе bal, на осетинском означающее «военная сила, дружина, отряд». В ряде других летописных текстов город назван Галин. В осетинском есть несколько слов с аналогичной основой – galwani, galwan – «крепостная стена, замок, дворец».
Переселение части алан (дружинников?) косвенно подтверждается археологическими материалами. Определенный интерес представляют отдельные захоронения (всего – более 40) на христианском могильнике времен Древней Руси, относящиеся к летописному Желни на р. Суле (по летописям, сюда были «посажены» переселенцы). Погребения представляли собой захоронения в гробах, ориентированные с запада на восток. В анатомическом порядке лежали только нижние конечности скелета, а вместо туловища – разбросанные кости черепа, челюсть и т.д. Над деревянной крышкой гробов обнаружены кости животных. Языческие черты данного погребального обряда сопоставимы с погребальными обрядами аланского населения бассейна Северского Донца.
Дореволюционные историки Н. Костомаров и В. Ляскоронский высказали мнение о массовом переселении Ярополком алан на земли Переяславского княжества. «У нас имеются основания говорить о массовой миграции ясов на Русь, ибо переселение незначительного количества донецких алан не могло бы найти отражения в летописях».
Определенный интерес вызывают результаты раскопок могильника «Бабий Бугор» в Болгарах на Средней Волге. Исследовавшая данный памятник Е.А. Халикова возникновение некрополя отнесла к XII в.; он основан на месте опустевшего, существовавшего ранее болгарского поселка. Современный украинский ученый О. Бубенок «полностью согласился с этим мнением». Специалисты отметили «поразительное сходство» краниологической серии из Бабьего Бугра с аланской серией из Верхнего Салтово, а также известную близость с черепами понтийского типа из курганных могильников Северо-Западного Кавказа. Инвентарь и конструкция погребальных сооружений в виде каменных ящиков находят прямые аналогии на Северном Кавказе в Прикубанье. О.Б. Бубенок напоминает результаты исследований В.А. Кузнецова, согласно которым на рубеже и в начале II тысячелетия в погребальном обряде на западе и востоке кавказской Алании возобладали местные традиции и на смену погребениям в скальных и земляных катакомбах пришли захоронения в каменных ящиках.
В рассматриваемое время наряду с переселением значительного числа алан в пределы русских княжеств имел место и обратный процесс – оседание славянского населения на Северном Кавказе, включая территорию Алании. Показательна в этом смысле информация протопопа Иоанна Болгарского, содержащаяся в его донесении архиепископу астраханскому и ставропольскому Антонию (1780 г.): «Что касается до самих сих народов, которых мы называем осетинцами… Сказывают многие из них, что весьма не малое число прежде в их места переселилось посторонних и разного рода людей, как то: грузин и славян, укрывающихся в то время от притеснений и гонений, чинимых им первым от персицкого Аббас-шаха, а последним от ординских татар, с которыми совместное имели жительство по разным местам, как то: некоторые на Можарах, а другие на Татартупе».
Совершенно очевидно, что И. Болгарский привел какой-то фольклорный сюжет; но это тем более показательно, ибо свидетельствует о степени отражения в фольклорной памяти осетин давних контактов со славянами. В этой связи обращают на себя внимание открытые археологами на городище Верхний Джулат (у Эльхотовских ворот в Северной Осетии рядом с Татартупом) каменных зданий и вещественного материала, тяготеющего к культуре Древней Руси XI-XIII вв., что подтверждает связь алан со славянами. Интересны находки русских крестов той поры на Северном Кавказе. По мнению некоторых специалистов, они маркируют проникновение в предгорье группы населения из русских земель. Об этом же свидетельствует фрагмент хроники «Письмовник» («Тарасол») из Тебризской библиотеки, в которой грузинский царь Георгий Лаша назван «царем царей Абхаза, Шака, Алана и Руса». Высказано предположение, что под названием Руса подразумевается часть населения Древней Руси, оторванной от родных мест и еще в XII в. населявшей Северный Кавказ в непосредственной близости от государства грузинских Багратидов.
Среди важных политических событий, имевших большое значение для судьбы алан-овсов, в первую очередь следует назвать нашествие татаро-монголов в XIII в. В 1237 г. одновременно с Русью монголы вторглись на северо-западный Кавказ, где нанесли поражение адыгам. Поход монголов против алан продолжался до сентября 1239 г. Зимой 1238 г. они приступили к осаде столицы Алании г. Магаса. По данным персидских летописцев, жители столицы Алании «по многочисленности своей были (точно) муравьи и саранча, а окрестности были покрыты болотом и лесом до того густым, что (в нем) нельзя было проползти змее». Осадой города руководили царевичи Гаюк-хан, Менгу, Кадан и Бури. По их приказу «с каждого бока» проложили такую дорогу, что по ней могли двигаться 4 телеги. Против крепостных стен установили метательные орудия. Умело воспользовавшись трениями среди местной знати, монголы послали на Магас воинов аланского князя Матарша. Причем, он командовал авангардом у Монкэ, руководившего штурмом аланской столицы. В Матаршу «попало две стрелы, но, воодушевившись храбростью, он овладел городом». После штурма от Магаса осталось «только имя его». По данным Джувейни и Шереф-ад-дина, при штурме погибло 270000 горожан. Летописцы, конечно, преувеличили численность населения столицы Алании, но, несомненно, она была немалой. По мнению В.Ф. Минорского – столицу Алании защищало 2700 воинов. Судя по длительности осады – по арабским источникам полтора месяца, а по китайским – даже три – с применением стенобитных машин, Магас являлся крупным городом. Интересно, что из всех покоренных татаро-монголами укреплений Восточной Европы в монгольской и китайской хрониках упомянуты лишь Магас и Киев.
Монголам удалось взять под свой контроль большую часть равнинной Алании; но горную полосу они так и не смогли завоевать. Да и на равнине значительная часть населения продолжала оказывать упорное сопротивление захватчикам. Из-за этого монголы вынуждены были неоднократно посылать сюда карательные отряды. В 1247-1248 гг. татаро-монголы вновь нанесли аланам чувствительное поражение. Но, как и прежде, аланы, а также черкесы и лезгины не покорились завоевателям. В. де Рубрук, проследовавший через степное Предкавказье в 1253-1254 гг., писал: «черкесы и аланы или аас, которые исповедуют христианскую веру и все еще борются против татар… Аланы на этих горах все еще не покорены, так что из каждого десятка людей Сартаха двоим надлежало караулить горные ущелья, чтобы эти аланы не выходили из гор для похищения их стад на равнине». Вскоре крупное восстание вспыхнуло в аланском городе Дедяково. Единственное известие об этом содержится в Воскресенской летописи. «В лето 6785 (1277)» пришли в Орду князь Борис Ростовский с братом Глебом и сыном Михаилом, князь Федор Ярославский. Вместе с ханом «Менгу-темиром поидоша рустии князи ко ясскому городу ко славному Дедякову, и взяща его месяца февраля 8». Следует сказать и о восстании черкесов (возможно, и аланских жителей г. Маджары) в 1327 г. во время которого предводитель монгольского войска Хасан, по одним сведениям, был убит, по другим источникам – смертельно ранен.
Походы чингисидов нанесли сильный удар по народам Кавказа. Но особенно тяжелыми их последствия оказались для алан. Значительная часть этноса переселилась в Европу, Византию, на Дальний Восток. Аланы потеряли равнинные земли – мощную производственную базу. Значительная доля равнинных алан ушла в ущелья Центрального Кавказа. Население, сконцентрированное в горах, не могло обеспечить себя хотя бы скудными средствами жизни и часть его двинулась на юг, к своим соплеменникам. Во второй половине XIII в. в нагорной полосе Шида-Картли существовало компактное поселение овсов, в среду которых просачивались с севера все новые и новые группы эмигрантов. Эти процессы вызвали продвижение овсов в различные районы Картли. Многие военные аристократы алан влились в феодальную элиту Грузии и составили ее значительный слой. В этом плане интересна история возвышения алан-ской знати Бибилури из рода Сидамонта, члены которого в Закавказье стали эриставами Ксани и Арагви. На новом месте Сидамонта оказались после татаро-монгольского нашествия. История их возвышения отражена в хронике «Памятник эриставов» (далее: ПЭ), созданной в промежутке между 1405/6-1410 гг. в Ларгвисском монастыре Григолом Бандас-дзе.
Интересно указание хроники на причины возвышения Бибилури – осуществление ими военного руководства: «если куда предпринимались походы, /они/ становились предводителями сражавшихся и не находилось никого, кто /мог бы сразиться/ в единоборстве с Ростомом (первым аланским князем, оказавшемся в Ксани – Ф.Г.). И возлюбил его весь народ цхразмис-хевский». В этой связи необходимо отметить, что устная традиция северных осетин возвышение привилегированных слоев также связывает с исполнением общественных функций – охраной общества от внешней опасности и организации грабительских походов.
Итак, согласно ПЭ, истоки возвышения Бибилури следует искать в исполнении ими важной общественной функции – военного руководства (они – «предводители бойцов»). Оказавшись во главе военной организации Цхразмийского хеви (букв. «ущелье»; но этим термином в средневековой Грузии обозначали также территориальную единицу), Бибилури затем завладели «селами и областями». С усилившейся фамилией вынуждена считаться и центральная власть, что в конце концов выразилось в назначении Ростома из аланского клана Сидамонта цхразмийским эриставом. При этом главная функция – командование военным ополчением, естественно, остается в силе. На это, по мнению Г. Анчабадзе, указывает пожалование царем Ростому, среди других символов эриставской власти, оружия, боевого коня, одетого в броню, знамени и копья. На наш взгляд, это можно рассматривать и как показатель изменения социального статуса Ростома – своего рода обряд посвящения в рыцари. Косвенно об этом свидетельствует то обстоятельство, что некоторые представители рода эриставов входили в вооруженную свиту царя и постоянно находились при дворе. Так, ПЭ сообщает, что младший брат эристава Иоанн «находился всегда при царе, ибо был отважным витязем, непобедимым в бою».
При Ларгвели, наследнике Ростома, увеличилась дружина эристава. Как повествует ПЭ, азнауры, «сидевшие» между реками Арагви и Лиахви, находились в подчинении Ларгвели и выступали в походы под его знаменами. Таким образом, первоначальный состав эри («народа-войска») распался и военная служба становится привилегией определенных родов. В бою рядом с эриставом мы видим его «свиту» (моахлени), «родичей-копьеносцев», азнауров и рабов (монани).
Начальная часть ПЭ содержит еще один сюжет, несущий определенную социальную нагрузку. После того, как Ростом помог цхразмисхевцам одержать победу над соседями, благодарные жители решили: «исполним все, что он пожелает». По версии М. Джанашвили, Ростом внял совету старшины Ларгвиси (в переводе С.С. Какабадзе – главы монастыря): «Если желаешь утвердиться в этой стране, испроси себе усыпальницу в этом (Ларгвисском) монастыре, так как она служит местом погребения всех знатных и дворян».
Данный сюжет, видимо, основан на реальной практике. Во всяком случае, на Северном Кавказе обособление социальной верхушки от остальной массы населения наблюдалось и после смерти – с XIV-XV вв. всевозможных владельцев стали хоронить в просторных склепах (Балкария), внутри и близ христианских часовен или языческих культов (Осетия), в индивидуальных мавзолеях (Балкария) и т.д. В таких усыпальницах нередко находят дорогостоящие защитные доспехи, например, в Нузальской часовне в горной полосе Северной Осетии хранились доспехи легендарного Ос-Багатара. Появление дорогих доспехов в элитных погребениях горцев специалисты связывают с социальной стратификацией горских обществ.
Фрагмент хроники о пребывании Бибилури в Туалгоме стал объектом специального изучения Е.Г. Пчелиной, обоснованно увидевшей в нем неудачную попытку «закрепления феодальных отношений». С этим процессом Е.Г. Пчелина связывала недостроенную крепость «Зылды машиг» [По мнению некоторых исследователей, крепость возведена аланами, оттесненными в горы татаро-монголами] в Урстуалта – области, расположенной на обоих склонах Главного Кавказского хребта – Магран Двалети в грузинских источниках. Крепость, относимая специалистами к т.н. «циклопическим сооружениям», находится в истоках р. Б. Лиахвы на сравнительно ровном плато. Это место в географическом отношении представляло собой точку узла тропинок, «наикратчайшими переходами (1-1,5 дня)» связывавшего Тагаурское, Куртатинское, Алагирское, Дигорское общества, Трусовское, Дарьяльское, Арагвское, Джамурское, Ксанское, Белотское, Лиахвское и Кударское ущелья. «Зильде машиг» была не способна выдержать длительную осаду, тем более со скотом. Это связано с отсутствием даже тропинок, по которым скот можно было загнать сюда; к тому же внутри крепости не было воды и растительности. Тем не менее по какой-то причине приступили к возведению внушительного укрепления. Высота стен даже в наши дни достигает 3-х м, толщина стен у входа – 2,8 м. Стены не имеют следов позднейших перестроек или переделок, но в двух местах видны «следы искусственного разрушения». С юго-восточной стороны заграждение на протяжении нескольких метров разворочено «и имеет вид обвала, сброса камней вниз, что можно было сделать только при помощи рычагов». В северо-западной части стена в двух местах «совершенно разобрана», а между ними «стоит кусок ее совершенно целый». По предположению Е.Г. Пчелиной, крепость начали строить «по какой-то внезапно появившейся нужде в укреплении в совершенно недоступном месте. Причина этой внезапности исчезла, Зильде Машиг брошено недостроенным и, утратив свое прямое назначение, перестала существовать для двалетцев».
Судя по фольклорным памятникам и хронике ксанских эриставов, в Туалгоме в XIII в. феодальные отношения еще не утвердились. Попытка Бибилури добиться господствующего положения не увенчалась успехом и они были изгнаны из Двалетии. Но в XIV в. источники отмечают здесь владельцев Сунгу и Амсаджана. Так ПЭ описывает поход Виршела III в аул Мна Трусовского ущелья: «И была битва жестокая, ибо люди те были ловкими воинами, храбрыми и богатырями, и полностью в доспехах. И было (пущено) множество стрел, подобно дождю частому, и (брошено) множество камней, подобно граду, и скатываемых (камней) в неисчислимом множестве. Тогда были убиты от большого числа стрел главы и богатыри страны их: Сунгу, Параджан, Амсаджан, Бакатар и многие другие».
Приведенное сообщение ПЭ относит к концу XIV в. Однако «овский царевич» Фареджан умер в конце XIII в., а его брат Багатар в 1304 (6) г. Возможно, создатель хроники объединил несколько разновременных событий. Григол Бандас-дзе, пишет С.С. Какабадзе, допустил ряд ошибок при определении хронологии событий. Интересно отметить, что ПЭ жестко связывает Фареджана и Багатара с территорией Туалгома. Интересно и другое сообщение – «о храбрых воинах», одетых «полностью в доспехи». Речь идет, по всей вероятности, о княжеской дружине – военной аристократии. О Сунгу и Амсаджане ничего неизвестно. Правда, можно отметить, что с именем Сунгу созвучно название реки и ущелья в Дигории – Сонгу (ти), возводимое А.Дз. Цагаевой к монг. сонг – «дикий лук». Антропоним Амсаджан состоит из двух элементов. Длительный период составные имена выражали привилегированность социальной верхушки. В этом смысле, очевидно, за именами Амсаджан и Сунгу скрываются какие-то двальские владельцы, тем более, что хроника ставит их в один ряд с «овскими царевичами» Фареджаном и Багатаром. Сунгу и Амсаджан, вероятно, генетически связаны с аристократией равнинных алан, оттесненных в горы татаро-монголами.
В начале XIV в. царь Вахтанг пожаловал эриставу Шалве «Трусу, Гуда /владение/ Гагас-дзе, Млете, Арахвети, Хаидо, Канчаети, владения Абазас-дзе, Дагнакорпу, Дигвами, Гавази, Ацерис-хеви, Бехуше и /среди/ дидебулов своих лучшим считал». Западная граница владений Шалвы отодвинулась до верховьев Арагви. Причиной укрепления позиций Шалвы явилась поддержка эриставом Вахтанга в его борьбе за престол с Давидом VI. «Шалва привел в жены дочь царя осов, по имени Ширд, которая увеличила достоинство монастыря» Ларгвисского. Брак эристава с дочерью «царя осов» закономерен, ибо осы со своим правителем Багатаром являлись наиболее активной силой, выступавших против Давида VI.
В конце XIII в. В Грузии разгорелась острая борьба за престол между Давидом VI и Вахтангом IV. Грузинский «Хронограф» XIV в. в связи с этим «царевича овского» Фареджана причисляет к активным сторонникам Давида. Во многом благодаря его поддержке – по хронике: «Фареджан также весьма содействовал Давиду» – последний утвердился на престоле. После гибели Фареджана его преемник Багатар стал поддерживать Вахтанга. Причины переориентации овсов попытался выяснить А. Головин. По его сведениям, монголы вынудили Давида VI пойти с ними в поход на город Тонгузала. После месячной осады город был взят; т.к. в нем находился Фареджан, «сын царя осетинского», то «осетины ожесточились, начали грабить Карталинию и убивать жителей, взяли город Гори и укрепились в нем». Багатар «разорил Картли, Триалети, сгонял с вотчин азнауров и были беды великие среди жителей Картлийских». Он же захватил крепость Дзами в ущелье внутренней Грузии. В начале XIV в. овсы, по словам летописца, стали наиболее активной силой, вступающей против Давида. В целом, отмечает Г.В. Цулая, источники свидетельствуют «о больших возможностях овско-аланского элемента в Грузии как в политической, так и в экономической сфере».
Вахтанг щедро награждал Багатара и его князей за помощь. Именно в этот момент, вероятно, оформился союз Багатара с ксанским эриставом Шалвой, скрепленный браком последнего «с дочерью царя овсов». ПЭ в описании событий начала XIV в. помещает еще одно сообщение, связанное с именем эристава Шалвы: царь Грузии «отправил… сына эристава Шалвы, которого звали Пина», за ключами иерусалимскими. Сохранилась приписка начала XVIII в., которой нет ни в одном издании, но которая включена в список «Картлис цховреба». Согласно приписке, это событие имело место в 1329 г. (хотя по ПЭ, Шалва умер в 1313 г.). Пина, его отец и мать упомянуты в синодике грузинского монастыря Креста в Иерусалиме.
Однако вскоре «тройственный» союз (царя Грузии, алан Багатара и алан эристава) распался. С ослаблением позиций монголов в Грузии, усилением царской власти непокорность и своеволие овсов в Картли (по летописи: «весьма возвеличился мтавар Багатар овский») превратилось в серьезную преграду для экономического развития и стабилизации политической обстановки. Феодальная знать Грузии стремилась положить конец своеволию аланской аристократии. Тавады осадили крепость Дзами в Шида-Картли. «И как ожесточилась (осада), просили овсы милостью божьей пощады и обещали не вредить; с тем и явился Бакатар пред Бека и затем помер». В начале ХIV в. Георгий V Блистательный (1314-1346 гг.), возглавив феодалов, обложил Гори и после трехмесячной осады взял город. Против сторонников Багатара выступил сын его зятя – ксанский эристав Виршел, родом из алан. Вот как описывает это событие грузинская хроника: «Тогда окружил (Георгий) осов, находившихся в Гори, и воевал (с ними) три года. Виршел же и войско его воевали лучше всех (других) войск, и хвалили их хвалой великой».
Последующие эриставы также воевали со своими соплеменниками. В хронике ПЭ часто встречаются сообщения о братоубийственных столкновениях между соседними обществами, интенсивность которых, видимо, возросла в эпоху монгольского владычества из-за ослабления центральной власти. В своде законов Георгия V специально отмечалось, как «много зла и насилия свершилось между ними (горцами – Ф.Г.); пролитие крови считалось пустячным делом, и с легкостью нападали друг на друга и разрушали укрепления».
Основная часть хроники посвящена истории Ксанского эриставства XIV – начала XV вв. (до 1405 г.). Хроника особо выделяет попытки эриставов подчинить своему влиянию Туалгом. Борьба шла с переменным успехом и особенно острый характер приобрела в последней трети XIV в. Туальцы совершали дерзкие набеги, угоняли скот ксанцев. Во время одного из набегов рурки «убили царя Георгия и всех картвельских князей и вельмож. Там же умер и эристав Квенипневели в короникон 61 (1373 г.). Иоанн же, благодаря своему мужеству и доблести, яростно сражавшийся, спасся, возвратился назад и стал эриставом». Этот период характеризуется нестабильностью в Ксани. «В эриставстве была смута и двалы, воспользовавшись этом, угнали коров из Гуда… По прошествии некоторого времени нижние двалы угнали скот из Атцерисхеви. Услышав об этом, эристав Иоанн двинулся в поход. Отрок же этот Виршел (сын Иоанна), хотя и был в юношеском возрасте, предводительствовал отрядом».
Вскоре Иоанн умер и эриставом стал его сын. Опасаясь, что двалы когда-нибудь, воспользовавшись «смутой» или «занятостью» эриставов, «отомстят нам и полонят нашу окраину», Виршел решил покорить туальцев. Собрав своих подданных, он обратился ко «всем старшим и всему войску… Мы уделим им время (и) либо опустошим страну их, либо превратим их в слуг и податников наших». Виршелу удалось покорить нижних туальцев: кошкцев, иосебуров, тлецов, мугис-вельцев, згуберцев и рокцев. Они прислали заложников и обязались платить дань. Виршел расширил границы владений до Коби – аула в верховьях Терека, недалеко от Крестового перевала.
Аланы, после татаро-монгольского нашествия, осевшие в ущельях Центрального Кавказа, оказались в весьма сложных условиях. Довершил их разгром Тимур, после походов которого равнинная Алания стала «пустыней без владельцев». После походов Тимура былое могущество Алании осталось лишь на страницах летописей и хроник. Если ещё в начале XVI в. М. Меховскому известны Алания и аланы, то позднее с течением времени даже это общее «имя» народа было утрачено. С развитием русско-кавказских отношений грузинский термин «оси» все более утверждался и в конце концов вытеснил этноним «аланы». В XVIII в., как подчеркивает Н.Г. Волкова, «в русской литературе этноним “оси” трансформируется в термин “осетины”, приняв в качестве окончания грузинское слово “ети”, т.е. “cтрана”». Из России новое имя алан – «осетины» проникает в Европу, где со временем также утверждается. Таким образом, народ в течение 15 столетий известный под именем «аланы» превратился в «осетин». Самоназвание народа утрачено; «в наши дни, – отмечали всего четверть века назад специалисты, – этническое наименование алан среди осетин не сохранилось ни в качестве общего самоназвания, ни для обозначения отдельных групп народа» (Н.Г. Волкова). И лишь совсем недавно, в 1993 г., Парламент Северной Осетии восстановил историческое название республики – Алания.
В политической жизни средневекового Кавказа осетины играли важную роль. Например, в 1522 г. они вместе с другими народами Кавказа помогли царю Грузии Давиду в отражении похода шаха Исмаила. Важную роль играла Осетия в установлении связей России с Закавказьем. Как и прежде Северный Кавказ являлся зоной, привлекавшей многих мигрантов с территории России. В этом отношении интересны находки русских крестов XIII-XV вв., обнаруженные в ходе раскопок на Северном Кавказе. По мнению археологов, они свидетельствуют о проникновении в предгорную полосу каких-то групп славянского населения.
В XVI в. завершается формирование основного ядра Гребенского казачества. В составе кабардинского посольства в Москву в 1555 г. приняли участие представители гребенцов. Иван Грозный «милостиво» принял депутацию гребенских казаков, пожаловал их «рекою вольною Тереком» и велел «беречи новую свою кабардинскую вотчину». Первыми поселениями гребенцов являлись станицы Щадринская, Гладковская и Курдюковская – «по имени трех первоначальных своих осадчих (атаманов): Щадры, Гладкова и Курдюка». Впоследствии численность станичников возросла за счет притока беглых крестьян и горцев, «которых казаки охотно в свои городки принимали и крестили». Увеличение населения привело к образованию еще двух станиц: Новый Гладков и Червленая. Гребенские казаки, отмечал И. Попко, «скоро вошли в дружественные и даже родственные связи с горцами»; со временем между ними наладились прочные экономические связи. В частности, осетинские владельцы имели довольно оживленные сношения с Брагунской, Щадринской и Червленой станицами. Таким образом, с появлением гребенских казаков на Кавказе можно говорить о новой ступени развития русско-кавказских отношений.
В середине XVI в. Россия принимает в свое подданство Темрюка Идарова – одного из могущественных кабардинских князей, через которого осуществлялись связи с другими социумами региона.
«Никоновская» летопись приводит интересное свидетельство о состоянии Центрального Кавказа в середине XVI в. Данная информация содержится в рассказе об отправке в Кабарду отряда (500 стрельцов и 500 казаков) Григория Плещеева. В сентябре 1562 г. эти «государевы люди» по приказу Ивана Грозного прибыли на Северный Кавказ с целью оказать помощь Темрюку Идарову. Отряд должен был содействовать укреплению его власти в борьбе с противниками, наиболее могущественным из которых являлся Пшеапшоку Кайтукин – Шепшук «Никоновской» летописи. С помощью русских войск Темрюк «воевал Шепшуковы улусы, да воевал Татцкие земли близ Скиньских городков и взяли три городка: Махонь, город Енгир, город Каван, и мирзу Телишку убили, и людей многих побили… И воевали землю их одиннадцать дней, и взяли кабаков Мшанских и Сонских сто шестьдесят четыре, и людей многих побили, и в полон имали, да взяли четырех мурз: Бурната, Ездноура, Бурнака и Дудыля».
Усилиями отечественных историков установлено соответствие топографических названий первой части сообщения летописи Дигорскому и Куртатинскому обществам Северной Осетии. Под «сонскими землями» следует понимать Ксанское эриставство. Интересны антропонимы (хотя они и искажены) Никоновской летописи. В именнике осетинских феодалов встречается имя Бурнац; Дудыль – возможно, искаженное Дудар; в Ездноур без труда узнается Азнаур – употреблявшийся и как социальный термин, и как личное имя.
Во второй половине XVI в. через Осетию пролегали маршруты русских посольств в Закавказье. Осетины оказали им всемерную поддержку. Например, в статейных списках посольств Родиона Биркина (1587 г.) и Семена Звенигородского (1589 г.) отмечена «большая помощь», оказанная им владельцем Ларса Салтаном. В статейном списке Звенигородского содержатся интересные сведения о Салтане. 25 сентября 1589 г. российские послы достигли Ларса. Запись переговоров с владельцем аула, подробно изложенная в статейном списке, представляет собой весьма ценный исторический источник, характеризующий отношения осетин к России, поэтому приведем данный сюжет полностью.
«И Салтан-мурза вышел к послам ко князю Семену да к диаку Торху пеш, а с ним людей ево человек з 10. А говорил: “Преж сего государевы посланники Родивон Биркин да Петр Пивов шли в Грузинские земли, шли на мой же кабак, и яз государю служил, посланников его Родиона да Петра через свою землю провожал и дорогу им куда лутче итти указывал и людей своих до Грузинские земли провожати их посылал; а которые были у государевых посланников люди и лошади больны, и тех людей и лошадей Родивон да Петр оставили, в Грузию идучи, у меня, и яз тех людей и лошадей у себя кормил и лечил и за Родионом и за Петром их отпустил здоровых. И Родивон и Петр, назад идучи из Грузии, рекли службу мою государю извести”». Послы отвечали: «Ты, Салтан-мурза, государю нашему правду дай, по своей вере шертуй (клянись)… А ныне ко государю службу свою покажи, дорогу, куда лутче идти в Грузинскую землю, нам укажи, и сам нас до Грузинские земли проведи… И государь тебе пожалует, под свою царскую руку и в оборону от всех твоих недругов примет и грамоту свою жалованную со своей печатью, как тебе под его царскую руку вперед быти, и свое государево жалованье к тебе пришлет».
И Салтан-мурза говорил: «Ты есми слышал от узденей и Ших-мурзы Окутцкого, что Кабардинские все князья били челом в службу государю вашему, а яз ныне хочу государю же служити по свою смерть… и на непослушников государевых со государевыми воеводами ходити готов и на том государю правду даю, шертую, и вас провожаю до Грузинские земли».
Российская дипломатия, стремясь укрепить свои позиции в регионе, стремилась всячески поддержать своих союзников, примирить их с наиболее значимыми политическими противниками. Так, в 1587 г. Родион Биркин получил информацию о продолжении конфронтации между сторонниками Темрюка и его противниками, включая дигорских, куртатинских, тагаурских феодалов и ксанского эристава, происходившего по прямой линии от аланских князей из клана Сидамонта. Кабардинский князь Алкас заявил Биркину, что не может проводить его посольство до Грузии: «пошлю… вас проводити до Сонские земли; а дале Сонские земли мне вас проводити нельзя, потому что ныне Иристов Сонский со мною не в миру».
С XVI в. на Северном Кавказе усиливается влияние Крымского ханства. В XVI-XVII вв. Закавказье превращается в арену яростного противоборства Турции и Ирана. Войска иранских шахов и турецких султанов неоднократно вторгались в Грузию, Армению, Азербайджан и Дагестан, опустошая целые районы. «Никогда Иверия не бедствовала ужаснее нынешнего, – говорил в 1604 г. грузинский царевич Георгий послу России, – стоим под ножами Султана и Шаха; оба хотят нашей крови и всего, что имеем». Западный и Северо-Западный Кавказ более всего страдали от гнета султанской Турции и Крыма. Все это обусловило ориентацию горцев на Россию.
Кахетинский царь Александр еще в 1586 г. через своих послов – священника Иоакима, старца Еирилла и черкеса Хуршита – просил царя Федора принять Кахетию в свое подданство. В 1604 г. наследник престола Иверии Георгий вновь взывал о помощи к царю России: «Турки, персияне… силою к нам врываются; а вас зовем добровольно: придите и спасите!» Аналогичные просьбы содержались в наказах последующих грузинских посольств.
Активно добивались покровительства московского царя кабардинские князья, ногайские мурзы, феодалы Дагестана и Центрального Кавказа. В результате серии переговоров в середине XVI в. российское правительство приняло в свое подданство кабардинцев. Некоторые кабардинские князья (родственники инициатора посольств Темрюка Идарова) навсегда остались в Москве, «крестились в русскую веру» и стали боярами. Примерно в это же время Ногайская орда объявила себя в «протекции Российской». В 1555 г. шамхал тарковский заявил Ивану IV о желании дагестанцев вступить под его покровительство, обещая «на службы на государевы ходити… с государевыми воеводами вместе». В 1557 г. с такой же просьбой в Москву прибыли представители шамхала и тюменского князя. В следующем году русское подданство добровольно принял Ших-мурза Окуцкий. Благоприятные последствия укрепления связей с Москвой осознавали и осетинские владельцы. В 1587 г., как указывалось выше, через Тагаурское общество проследовало в Грузию русское посольство Родиона Биркина; сентябре 1589 г. этим же путем проследовало посольство Семена Звенигородского, а в августе 1604 г. – посольство М. Татищева. Это же посольство воспользовалось услугами осетин, живших в Тырсыгоме – ущелье в верховьях Терека, заселенного исключительно осетинами. Послы упоминают «Аристова князя приказщика Берозова», Берозов кабак (аул Джимара у истоков Терека в Трусовском ущелье; аул с аналогичным названием существует и в Северной Осетии – выше Даргавса. Причем и здесь одной из коренных фамилий считаются Берозовы), где послов встретили «от Аристовой матери дворецкий Аристовов Шанг да с ним два азнаура». Дарьяльский проход, таким образом, превращался в важнейшую магистраль связи между Россией и Закавказьем. Это обстоятельство само по себе недвусмысленно свидетельствует о характере отношений осетин к северному соседу и его политике на Кавказе. Показательно, что в середине XVII в. осетины выразили желание принять российское подданство.
Установление политических контактов между Кавказом и Россией благотворно сказалось на развитии экономических связей. Все чаще северокавказские горцы совершали торговые операции в российских городах – Москве, Ярославле, Костроме, Казани, Астрахани и др. О масштабах экономических связей между Россией и Северным Кавказом говорит тот факт, что «горские купеческие люди» выучились русскому языку. По свидетельству турецкого географа XVII в. Эвлия Челеби, Малой Кабарды «торговцы и райяты знают язык московитов».
XVI-XVII вв. отмечены совместным участием в боевых действиях воинов России и Кавказа. Например, в Ливонской войне горцы Северного Кавказа в составе русских войск отличились при взятии Мильтена и осаде Дерпта в 1588 г.
На Кавказе Россия стремилась усилить свой блок, пытаясь примирить своих союзников, нередко нападавших друг на друга. В начале XVII в. отношения между царем Грузии, с одной стороны, и ксанским эриставом и осетинскими (тагаурскими) феодалами – с другой, обострились. Это встревожило московское правительство, искавшее пути для активизации связей с Закавказьем. В грамоте ксанскому эриставу (май 1604 г.) российский царь высказал свою озабоченность: «из давних лет Сонская земля подо властью Иверских царей одна земля и люди были одной веры христианской; а в недавнем времени ты, Аристов князь, от Олександра царя хотел отстать, и за то меж вас недружба и вражда началась». В той же грамоте царь России высказал свою просьбу: «И ныне наше царское величество хотим того, чтобы вы, Аристов князь, с Олександром царем были в миру и в дружбе по-прежнему и на всех своих недругов стояли заодно».
Участники посольства М. Татищева стали свидетелями междо-усобиц между горскими феодалами. «Да сего день, государь, лета приходили в Сонскую землю войною Солохов брат Ивак мурза с черкесы и повоевали село в украинном месте и в полон людей черных поймали». Покинув Ларс 3 августа 1604 г., члены посольства уже в первый же свой ночлег столкнулись с опасностью: «приходили, государь, на нас на первом стану в ночи горские люди с вогненным боем», т.е. с ружьями. Очевидно, имелся в виду какой-то отряд тагаурских алдаров, ибо трудно себе представить крестьянина, в начале XVII в. имевшего ружье. Интересен еще один сюжет из статейного списка 1604 г.: «И архиепископ и царевы ближние люди (в Грузии) говорили, что меж Черкасские и Юрьевы (царь Иверии) царевы земли есть горские люди, словут Осинцы, всего человек с 200, и те люди Карталинским людям чинят тесноту, тайно приходя, побивают и грабят».
В начале XVII в. Грузия серьезно страдала от опустошительных набегов турков и персов. В ирано-турецких войнах этого периода восточно-грузинские царства участвовали на стороне сефевидов. Однако это не помешало Аббасу I после заключения мира с Турцией выступить против бывших союзников. Согласно Парсадану Горгиджанидзе, автору «Истории Грузии» (завершенной в 1694 г.), Таймураз, стремясь предотвратить поход шаха, отправил навстречу свою мать, царевну Кетеван, и сестру Елену с двумя своими сыновьями – Леваном и Александром, со многими дарами и с просительными письмами». Однако шах под влиянием бывших при нем картлийских и кахетинских вельмож продолжил поход и разорил Картли.
Письменные источники сохранили сведения о попытках Аббаса через Дарьяльский проход прорваться из Грузии на Северный Кавказ. Летом 1614 г. беглые люди «ис Кабарды из Айтековых кабаков» рассказали гребенскому атаману Я.И. Гусевскому: «слух де начал быти в Кабарде у всех Кабардинских князей и у мурз, что из Грузинские де земли Кизылбашской Абас шах идет войною на них на Кабардинских черкас великою ратью… а с ними де с шахом Басом идет народ большой, пушки шурупные и мастера пушечные, где придет под город и тут пушки делают». Кабардинский князь Айтек-мурза выслал «в поезд узденей своих». Вернувшись из разведки, те поведали о «великой рати» шаха. «И Кабардинские де Айтек-мурза и Шолох князь, услыша шах Басовых ратных людей приход, покиня кабаки свои, побежали к Казыю князю в Крепи. А Мундар де мурза Алкасов з братьею с кабаки своими от них от Кабардинских князей и мурз отложился к шах Басу». Однако вскоре Аббас вынужден был вернуться «в свою землю».
Поход Аббаса I в Осетию являлся лишь звеном его планов в отношении Кавказа. В период сефевидской агрессии в начале XVII в. связи осетин с соседями, как и вообще отношения народов Кавказа, прошли очередную проверку на прочность.
12 марта 1605 г. грузинский царевич Константин не без помощи шахского двора в столице Кахетии Загеме убил царя Александра и сво его брата, наследника престола Георгия (Юрия), придерживавшихся русской ориентации. Константин с персидским войском вторгся в Кахетиию, чтобы управлять ею. Грузинские патриоты не смирились с таким положением и через Осетию тайно отправили в Россию царевича Баграта. Он едва не погиб в Астрахани от рук убийцы, подосланного опознавшими его шахскими послами. Аббас I понимал, что укрепление связей между Россией и Кавказом приведет в конечном итоге к освобождению Грузии и Армении от иранской зависимости. Поэтому шах противодействовал проникновению России в Закавказье и Дагестан, усилил исламизацию Грузии. Однако мероприятия персидского двора натолкнулись на яростное сопротивление горцев. Уже 18 октября посли битвы на р. Мазу грузины убили посаженного на трон Кахетии Константина. Аббас вынужден был вознести на престол шестнадцатилетнего внука Александра II христианина Таймураза.
Одновременно сефевиды активизировали свои действия в Дагестане. Общий стратегический план Аббаса I заключался в подчинении всего Северного Кавказа. Для его осуществления шах планировал послать войска в двух направлениях. Один отряд через Грузию, Дарьяльский проход в Осетию и Кабарду, а оттуда — в Дагестан. В 1614 г. терский воевода П. Головин в донесении царю отмечал: «И ныне де шах Бас от Чернова моря хочет итти на Черкасскую землю войною, а из Черкас итти де ему потом мимо Кумыцкую землю». Второй отряд шах предпола гал направить из Дербента на приморскую часть Дагестана.
Совместная борьба горцев не позволила реализовать этот замысел. Из-за сопротивления осетин и кабардинцев шахские войска не прошли в Дарьяльское ущелье и повернули обратно. Шах не смог двинуться на север и из Дербента, т. к. ширванцы подняли восстание. Последние установили связи с кахетинскими повстанцами. Примерно в то же время произошло антисефевидское восстание в Карабахе. Таким образом, в одном историческом эпизоде связаны судьбы многих народов Кавказа, которые объединенными усилиями пресекли попытки сефевидов установить безраздельное господство над всем регионом.
Тем не менее, Закавказье продолжало страдать от опустошительных набегов турков и персов. Католический миссионер Пьетро делла Валле в 1627 г. писал папе Урбану III: «В Грузии… по причине разорений (и грабежей) в церквах не осталось ни одного хорошего врача». Другой миссионер – Пьетро Авитабиле в письме от 28 марта 1629 г. сообщал о бедственом положении грузин: «все (их) царство разрушено персиянами, они пребывают в такой нужде, что… проживает (сам царь) их в шалаше (in una cappana), остальные же наги и в величайшей бедности».
Во второй половине XVII в. царь Картли Георгий XI и его брат Арчил, правивший в Кахетии, а затем и в Имеретии, неоднократно скрывался от персов в горах Осетии: Зарамаге, Цее, Тагаурии и Дигории. Отсюда Арчил добивался возвращения утраченного имеретинского престола и устанавливал связи с Россией. В 1688 г. в Картли воцарился Ираклий I. Сыновья Арчила – Александр (впоследствии соратник Петра I и первый фельдцехмейстер русской артиллерии) и Мамука скрывались в осетинском ауле Зарамаге. Когда же Ираклий по требованию проиранских кругов послал чиновника Бардзима с войском для захвата детей Арчила, осетины во главе с Елихановым вынудили вернуться их ни с чем. Детей Арчила Елиханов отправил в Дигорию. Интересно, что частые и долгие пребывания царя-поэта Арчила в Осетии нашли отражение в его творчестве. По словам Арчила, поэма «Спор между Таймуразом и Руставели» написана им в Цейском ущелье Осетии.
Георгий XI в своей борьбе с захватчиками также опирался на осетин. По данным очевидца той поры капуцинского монаха Диониджо Карло, прибывшего в Тифлис в 1681 г., Георгий XI «своего единственного сына женил на дочери осетинского мтавара. Осетины гордый народ, живут обособленно в лесах и охотятся на медведей и на прочую дичь. Благодаря этой женитьбе Георгий в нужное время найдет там убежище и окажет сопротивление персам». Примечательны и другие шаги Георгия, предпринятые им для укрепления связей с осетинами. В частности, он подарил известным осетинским святыням – Рекому и церкви в Дзвгисе – колокола.
Поздней осенью 1650 г. по пути в Грузию послы России Толочанов и Иевлев остановились в Анзоровой Кабарде. Сюда приходили «из гор два человека дигорцев смотреть государевых послов, а имена их Смаил да Чибирка. Им задали вопрос “отколе пришли, и каково владения, и для чево пришли”. И они сказались дигорцы. Жилище их в горах, вверх по реке Урухе, а владелец у них Алкас мурза Карабгаев; а владенье его четыре кабака. А в кабаке, сказывали, жильцов дворов по двести и больше… Да они же, дигорцы, говорили: только де, государь, изволит близко гор поставить государева город и воинских людей устроит, и они, де, дигорцы и все горские люди будут его государевы холопы».
Во всех уголках Осетии осознавали необходимость установления прочных связей с Россией. Симптоматично, что начало реализации этой идеи связано с Зурабом Елихановым – жителем Центральной Осетии. Его предки не раз оказывали военную помощь монархам Грузии. Выражая признательность и благодарность Елихановым за помощь и поддержку в тяжелые времена, монарший дом Грузии взял к себе на воспитание Зураба. Позднее, являясь видным политическим деятелем, он при Вахтанге VI играл важную роль. Они вместе отправились в Россию, 10 лет жили в Москве и Санкт-Петербурге; в Осетию З. Елиханов вернулся в 1734 г. На родине Зураб развернул активную деятельность, выступая за присоединение к России. Ему принадлежит инициатива формирования посольства (1749-1752 гг.), в состав которого, помимо него, вошли Елисей Хетагов из Нижнего Зарамага, «Давидов сын прозванием Кутат» (Фарниев?) из Дзвгиса, Сосруко и Кази Бадилата из Стур-Дигоры.
В результате переговоров осетины получили разрешение на переселение в предгорную зону Центрального Кавказа, признанную «вольной и свободной», разрешалась беспошлинная торговля в Кизляре и Астрахани.
Важную роль в переселении осетин на равнину сыграло основание в 1763 г. Моздока. Число осетин в крепости росло настолько быстро, что вскоре из крещеных осетин сформировали особую казачью Горскую команду (сотню). Позднее она преобразована в особый казачий полк.
В ходе русско-турецкой войны, начавшейся в 1768 г., огромное значение для Кавказского театра военных действий приобрела Дарьяльская магистраль. Большой ее участок контролировали осетинские феодалы Дударовы. В сентябре 1769 г. они помогли отряду генерала Тотлебена совершить первый для русских войск переход через Главный Кавказский хребет. В течение всех трех дней передвижения отряда по дороге осетины обеспечивали солдат провиантом и жилищем для ночлега, строили мосты и прокладывали дорогу, помогали в транспортировке боеприпасов. Благожелательность осетин отметил граф И.Ф. Паскевич в докладе военному министру А.И. Чернышеву: «При первом появлении российских войск под командованием генерала Тотлебена осетины встретили их как своих избавителей».
Успешное для России завершение войны с Турцией ускорило подготовку русско-осетинских переговоров, состоявшихся осенью 1774 г. в Моздоке. С российской стороны их вел астраханский губернатор Кречетников. С осетинской стороны их возглавляли Бахтигирей Есиев и братья Цаликовы. В результате переговоров Центральная Осетия вошла «под протекцию всемилостивейшей государыни» Екатерины II.
В ходе переговоров 1774 г. возникла идея строительства укрепления в Дарьяльском ущелье. К этой идее вернулись после заключения Георгиевского трактата в 1783 г., когда российское правительство решило основать на Центральном Кавказе крепость, которая стала бы политическим центром региона. На строительстве городка у входа в Дарьяльское ущелье настаивала и осетинская сторона, а также царь Грузии Ираклий II, заинтересованный в установлении постоянной связи с Россией.
10 марта 1784 г. отряд под командованием генерал-аншефа Толмачева в составе трех батальонов пехоты, 600 казаков и 8 орудий переправился на правый берег Терека и стал бивуаком у входа в Дарьяльское ущелье. Здесь 12 марта по распоряжению Толмачева было заложено укрепление, названное Владикавказом. По традиции, существовавшей при закладке крепостей, состоялся парад войск и произведен артиллерийский салют 21 выстрелом. Невиданное торжество привлекло массу горцев; всем был предложен скромный обед. На следующий день начались строительные работы, завершившиеся в середине апреля. 6 мая крепость была освящена, и эта дата считается датой рождения Владикавказа. 31 марта 1860 г. крепость преобразована в город, ставший центром всей Терской области. Много ярких страниц летописи города связано с зарождением и становлением первых отрядов национальной интеллигенции. Но с Владикавказом связаны и горькие страницы истории осетин. В част-ности, здесь формировались колонны для переселения в Турцию. Как бы ни сложилась в материальном и бытовом плане дальнейшая судьба осетинских эмигрантов, переселение в Турцию почти все считали страшной ошибкой. Инал Кануков, очевидец тех событий, в очерке «Горцы-переселенцы» писал: «Какое разочарование постигло этих поистине несчастных переселенцев, и сколько раз слышались слова проклятий на головы тех, которые их увлекли».
С момента присоединения к России делом чести едва ли не каждого осетина была служба в российской армии. Особо почетной считалась служба в элитных подразделениях – Императорском конвое, гвардии, казачьем войске. Многие осетины становились офицерами. К концу XIX в. в Осетии на 130 тыс. жителей приходилось 2580 офицеров. Перед самой первой мировой войной городской глава Владикавказа Гаппо Баев с гордостью говорил: боевая служба осетин «в продолжении всего ХIХ столетия находила себе неоднократно оценку со стороны верховной власти, правителей Кавказа и русских людей… осетины дали многочисленный состав штаб- и обер-офицеров всех родов оружия и сравнительно со своею численностью, занимает в этом отношении первое место среди народов Кавказа».
Боевые качества осетин, участвовавших практически во всех войнах России XIX в., были по достоинству оценены многими русскими военачальниками – И. Гурко, М. Скобелевым, И. Тутолминым и др. В литературе уже неоднократно приводились их высокие оценки боевых способностей осетин, поэтому ограничимся характеристиками участников лишь одной кампании – русско-турецкой войны 1877-1878 гг.: «Поведение Осетинского дивизиона в эту кампанию, по беспримерному самоотвержению и рыцарской храбрости, выше всякой похвалы»; «Осетины – прекрасный пример мужественных воинов»; «Этот народ заслуживает из ряда вон выходящей награды за свою безупречную, безграничную храбрость». А чего стоят слова из телеграммы главнокомандующего Дунайской армии наместнику Кавказа: «Осетин пришли сколько можешь… Осетины так работали, что буду просить им Георгиевское знамя».
И в войнах ХХ в. осетины оставили свой заметный след, сохранив и преумножив традиции воинского подвижничества…
Наш краткий рассказ об истории древней и средневековой Осетии будет неполным, если мы хотя бы в самом сжатом виде не коснемся проблемы ментальностей наших предков. Как справедливо, на наш взгляд, отмечают сторонники исторической антропологии, ни труд, ни собственность, ни обмен в ту или иную эпоху не могут быть поняты адекватно, если не принимать в расчет самым серьезным образом структуру сознания людей того времени. Чтобы понять поведение людей, их ориентации, необходимо знать, каково было их восприятие пространства и времени, как они относились к различным видам деятельности, труду, как структурировали семейные, производственные, религиозные и всякие иные усилия. В рамках небольшого обзора невозможно остановиться на всем круге вопросов, поэтому ограничимся рассмотрением отдельных из них.
Важными источниками по данной проблеме являются различные жанры устного народного творчества, в первую очередь – эпос, свидетельства путешественников и письменные памятники.
Через нартовский эпос красной нитью проходит мысль об этической оценке труда: хозяйственные занятия – удел рядовых тружеников, а призвание знати – военное руководство. В эпосе функции военного лидерства присущи, главным образом, Ахсартаггатам. Показательно имя родоначальника – Ахсар, означающее «силу, храбрость, героизм» и, по мнению лингвистов, представляющее в осетинском закономерное развитие индоиранского ksathra «мощь, принцип военной функции». Главу рода Ахсартаггата Урызмага в эпосе называют «хистар (старший) всех нартов». Интересна этимология антропонима, данная Г. Бейли: Урызмаг в значении «старший, главный» восходит к ava-rasmaka «господин».
Этическая оценка различных видов деятельности нашла четкое отражение в психологии населения средневекового Северного Кавказа. Например, крестьяне заявили Д. Интериано (XV в.): «благородному подобает лишь править своим народом и защищать его, да заниматься охотой и военным делом». Ю. Клапрот в 1808 г. писал относительно осетин: селение у них называется кау, «каждое из них обычно подчинено одному или двум старейшинам, называемым эльдар. Эти последние… поддерживают довольно хороший порядок… Они почти всегда находятся во главе разбойничьих наездов, и от их влияния многое зависит». Четверть века спустя И. Бларамберг повторил почти то же самое: «Образ правления у осетин может быть назван демократическим. Каждое поселение обычно подчиняется одному или двум старейшинам, которые именуются эльдар. Эти вожди (главы) стараются разбирать разногласия жителей и поддерживать, насколько это возможно, порядок: они, как правило, пользуются очень большим уважением, но им никогда не дают за это никакого денежного вознаграждения. Почти всегда они стоят во главе разбойничьих набегов и пользуются очень большим влиянием, тем более, что эти эльдары обычно происходят из самой богатой и влиятельной семьи в поселении». Та же картина наблюдалась в т.н. «демократических» районах Осетии. По данным Коллегии иностранных дел России (13 февраля 1750 г.), «Елисей Лукин сын Хетагов, живущий в Захинском уезде, родственников, свойственников и протчих послушных имеет до двух тысяч, которого во время военное вси осетинцы имеют за главного своего полководца и повелениям ево тогда покаряютца».
Правда, по этнографическим данным, в т.н. «вольных обществах» Северного Кавказа иногда инициатива организации похода принадлежала общине; в таких случаях предводитель отряда каждый раз избирался заново.
Народная и элитарная мораль очень рано разошлись в определении критериев черт настоящего мужчины. Если крестьяне считали трудолюбие главным качеством мужчины, то у социальных верхов оно не учитывалось вовсе. В нартовском эпосе знать много внимания уделяла воспитанию в детях агрессивности, стремления к первенству среди сверстников, то есть качеств, помогавших в борьбе за лидерство.
У предводителей нартов особо выделялись такие черты, как отвага, благородство, щедрость. Для виднейших нартов устраивать щедрые и обильные пирушки было делом чести. Как правило, такие застолья устраивали военные предводители Урызмаг, Сослан и Батрадз. Нарты и по прошествии нескольких лет благодарили Сослана за «большой пир». В голодный год Урызмаг с помощью запасов Шатаны 5 дней угощал нартов. В одном из вариантов цикла рассказано, как Урызмаг усомнился в целесообразности организации большого застолья для всех нартов, на что Шатана дала чрезвычайно интересный ответ: «С одной стороны хочет создать себе имя, а с другой – боится расходов; этого делать нельзя: должен или вертел сгореть, или шашлык». В этом ответе Шатаны выражена социальная роль престижной экономики: выбор лидера в ранних структурах типа общины зависел от личных качеств, компетенции, связанных с ними престижа и авторитета, размера поддерживавшей его группы. Поэтому вербовка многочисленных сторонников путем престижных раздач была одним из главных путей к лидерству.
Престижные раздачи, ставившие получателя в неравноправное положение по отношению к донатору, на Кавказе долгое время сохранялись и в классовом обществе. Д. Интериано в XV в. отметил щедрость и «просто расточительность» горской знати. «Если же откажутся отдать или покажут свою неохоту, то это у них считается величайшим позором»
Кодекс горских феодалов в средние века выделял такие черты, как отвага, щедрость, сдержанность, преданность вассала сюзерену и т.д. Дж.А. Лангворт, побывавший на Северном Кавказе в 1839 г., оставил интересное свидетельство по этому поводу: «Возраст, опыт, доблесть и красноречие имеют должный вес и влияние… Есть три качества (как рассказывал мне Осман, мой оруженосец), которые в этих краях дают право на известность, – храбрость, красноречие и гостеприимство; или как выразился он, острый меч, сладкий язык и сорок столов». Те же черты горской знати отметил в 1781 г. в Осетии Штедер: «Они щедры, делят свое пропитание между нуждающимися… не отказывают просящему другу. Гостя они принимают со следующими словами: “мой дом – твой дом; я и все мое – твое”. С тем, кто находится под его защитой, они обращаются как с родственниками и не отдают беглецов… Юноша доказывает свои способности воровскими набегами; даже грабеж на большой дороге укрепляет его славу, а смерть придает ему вид героя… Он не знает границ своей отваге, если считает себя или свою честь оскорбленными». Как тут не вспомнить слова Аммиана Марцеллина об аланах: «Счастливым у них считается тот, кто умирает в бою, а те, кто доживают до старости и умирают естественной смертью, преследуются у них жестокими насмешками как выродки и трусы».
Неуважительное отношение к немощным старикам характерно для потестарных обществ, в которых огромное значение играла военная деятельность. У скифов их вообще убивали. У нартов воин-ские доблести считались высшими, а смерть в походе – самой почетной. Когда Урызмаг, один из знатнейших нартов из рода Ахсартаггата, одряхлел и перестал ходить в походы, молодежь перестала его уважать, а некоторые смеялись над ним.
Военизированный быт горцев средневекового Северного Кавказа послужил причиной бытования у них аналогичного отношения к старцам. «Жить чрезмерно долго по традиционным представлениям считалось неприлично, – пишет по этому поводу Э.Х. Панеш. – О достигших преклонного возраста говорили с некоторым пренебрежением». Во многих местах Северного Кавказа «найдется скала, с которой, согласно легендам сбрасывали достигших дряхлости людей». Конечно, это не распространялось на пожилых мужчин, способных вести активную военную деятельность. Так, Д. Интериано в XV в., описывая быт Черкесии, подчеркнул: «Даже старики в возрасте 80 лет и более, которые в этой стране сохраняют удивительную бодрость, не пренебрегают стрельбой». Да и гораздо позже, по свидетельству очевидцев, несмотря на возраст, по меньшей мере «шесть месяцев в году рыцарское сословие во главе с князем или дворянином первой степени устраивало стан в лесу или в горах, совершая набеги».
Алдары у осетин также, несмотря на возраст, участвовали в походах и набегах – это было необходимо для поддержания авторитета. Штедер в 1781 г. назвал «80-летним разбойником» старшину Даргавса «упрямого Каншоу», который «требовал мостовой сбор даже с генерала Тотлебена», и «грузинский архиепископ должен был ему уплачивать; он грабил офицеров и курьеров, задерживал караваны и недавно имел в своих когтях доктора Рейнеггса». В другом ущелье Штедера «окружили царгасата (представители высшего сословия Дигорского общества), направившие на нас свои ружья». Своими грабежами прославился и другой алдар – «тагаурский старшина Дударуко Ахметов». В марте 1784 г. тифлисский житель Бежан Петров и его товарищи жаловались П.С. Потемкину на того же Ахмета Дударова, который ограбил их у аула Чми, «отняв ружья и сабли, и что было… деньги и платье без остатку». А на рубеже XVIII-XIX вв. своими набегами «прославился» Девлет-мирза Дударов. Он имел обыкновение делить награбленное с комендантом Владикавказа графом Ивеличем, за что последний оставлял без наказания все его «шалости». Вероятно, о Девлет-мирзе сообщает и путешественник Гамба: «Селение Балта принадлежит одному из князей дома Дударовых. Их отец был знаменит среди горцев своими разбойничьими набегами и жестокостью». В 1806 г. Ивелич в рапорте главноуправляющему Грузии Гудовичу писал, что Мирзабек Есенов «делал и делает воровством своим и с подданными своими часто на дороге нарушения». Даже спустя много лет после присоединения к России набеги (балцы) составляли характерную черту образа жизни знати. Высшее сословие не тратило время «на черную работу, считая ее для себя позорной», возлагало на крестьян «все работы, а само разъезжало на балц». И. Кануков вспоминал, как его отец возвращался с балца «в сопровождении целой кавалькады: тут были и кабардинские, и кумыкские князья, и все они гостили более или менее продолжительное время».
История ментальностей средневековых осетин гораздо шире рассмотренных здесь вопросов. Но это тема отдельного специального исследования.
