ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
Семена великих открытий постоянно плавают
вокруг нас, но они пускают корни лишь в тех
умах, которые готовы их воспринять.
Дж. Генри
1. Королевский алхимик
Анна в изумлении остановилась на пороге. Ее представления об алхимике не вязались с тем, кого она увидела в этой мрачной каморке. Перед ней – сидел за столом красивый юноша. На плечи его была наброшена шуба (в башне даже в жару было холодно и сыро). Под нею виднелась распахнутая на груди белоснежная рубашка.
Он был без парика, и его волнистые белокурые волосы живописно окаймляли бледное, одухотворенное лицо.
Анна ожидала увидеть согбенного полубезумного старика, грязного, с трясущимися руками. Этот же красивый молодой человек мог быть поэтом, человеком искусства.
Руки юноши были, правда, испачканы какими-то химикатами, но они были изящной формы, что выдавало в нем породу. В тонких пальцах он держал склянку с густой желтой жидкостью, рассматривая ее, встряхивал, внимательно изучал. И что-то записывал в тетрадь. Он так увлекся, что не заметил прихода гостей.
Но вот, почувствовав на себе пристальный взгляд, он оторвался от своего занятия и глянул в ее сторону. Его грустные серые глаза удивленно расширились: ее красота поразила его, как удар молнии. Он словно окаменел.
Громкий смех короля вернул его к действительности. Он бросился на колени.
– Ну, ну, Иоганн, вставай. Покажи нам свою лабораторию.
Август прошелся по тесному помещению, заставленному шкафами со старинными книгами, столами, на которых шипели и булькали в ретортах и колбах какие-то растворы. В углу, на печи, остывали тигли.
– Да, лаборатория неказистая. Не достойна королевского алхимика. Ну, ничего, скоро ты отсюда переедешь. Тебя ждут роскошные апартаменты и грандиозная мастерская. Заканчиваются последние работы в Мейсенском замке.
Похоже, такая перспектива не обрадовала алхимика. Он молчал.
– Ты что же, не доволен? Тебе чего-то не хватает? У тебя есть какие-то желания? Проси, я все могу исполнить.
Августу нравилось быть великодушным. Особенно в присутствии Анны.
– Так говори, чего ты хочешь?
– Свободы, государь.
– Свободы… Ты ее получишь…
Иоганн встрепенулся.
– …Как только исполнишь обещанное. Что твои опыты? Когда ты дашь мне золото? Мне надо много золота, слышишь? Особенно теперь.
Он с улыбкой повернулся к своей прекрасной спутнице. Ее любовь дорого стоила королю.
Когда высокие гости покинули его мрачное жилище, Иоганн долго стоял без движения, глядя на захлопнувшуюся за ними дверь. Он знал – за дверью стража. И рядом – никого, ни родных, ни друзей. В отчаянии он стал метаться по комнате. Какая горькая судьба! Но вдруг остановился, сказал вслух:
– Что это я клевещу на судьбу? Ведь она подарила мне дружбу великого человека, ученого и бескорыстного.
Они познакомились у графа Фюрстенберга, любимца и наперсника Августа II.
Эренфрид Вальтер Чирнгаузен был знаменитым естествоиспытателем своего времени: математик, физик, минеролог. Член парижской академии, он объездил всю Европу. Жил он большей частью в своем имении в Кислингсвальде, но часто наезжал в Дрезден. Здесь он останавливался у своего друга, графа Фюрстенберга, который специально для него оборудовал большую лабораторию. Сам граф тоже занимался химическими опытами.
В XVIII веке алхимией увлекались поголовно все: и в королевских дворцах, и в резиденциях епископов, в замках феодалов и в уединенных лабораториях у закопченных печей трудились изможденные люди, веря, что могут добыть некий “философский камень”, который способен обратить простой металл в золото. Золото нужно было всем, и потому алхимиков берегли и лелеяли, за каждым их шагом следили.
В Саксонии издавна интересовались алхимией. При Дворе Августа II почти не было такого придворного, который не имел бы своей лаборатории. Весь Двор охватила настоящая алхимическая лихорадка. Дабы выслужиться перед королем, каждый старался разыскать для него настоящего алхимика. Преуспел в этом граф Фюрстенберг.
В его доме Иоганн Бётгер, скрывавшийся от прусской полиции, нашел приют и друга.
Чирнгаузену полюбился любознательный юноша, смекалистый, с хорошими манерами, приятной внешностью. Он стал помогать ему в постановке опытов, посещая его лабораторию, давая квалифицированные советы, делился знаниями. Эти два разных по возрасту и развитию человека почувствовали друг к другу непреодолимую симпатию, которая вскоре переросла в настоящую дружбу.
– О чем задумался, Ганс? Что это ты стоишь, как соляной столб?
– Ах, Вальтер, как хорошо, что ты пришел! Знаешь, я только что видел Ангела.
– Ангела? – Чирнгаузен засмеялся. – Этого ангела зовут Анна Козель. Это – новая фаворитка короля. И, говорят, очень дорогая. Любит роскошь. Король подарил ей дворец, в котором она живет, как королева. Да ее и называют второй королевой. Август от нее без ума и даже выдал ей бумагу, где обязуется жениться на ней в случае смерти Ее Величества. Да, она красива, очень красива. Но и очень горда. И это ее погубит. Она думает, что будет властвовать над королем вечно. Абсурд! Август II и постоянство две вещи несовместные. Он не пропустит ни одной красотки. До Анны Козель у него было уже четыре официальных фаворитки (только официальных, заметь). Ни одна не смогла долго продержаться. То же будет и теперь.
– Анна… Анна…
– Э, друг, да ты не влюбился ли?
– Смею ли я? Она…
– Ангел?
– Не смейся. Это видение стоит у меня перед глазами. Я не встречал никого прекраснее.
– Забудь о ней. И поскорее. Она не для тебя. Думай о деле. Что сказал король?
– Меня скоро переведут в Мейсен.
– А, я об этом слышал. В замок Альбрехтсбург.
– В замок… Опять под стражу.
– Что делать? Не будь ты алхимиком… Но довольно, вернемся к нашим опытам. Чем ты занимался сегодня? Чего достиг? Покажи записи. Ну, выше голову! И помни – госпожа Удача улыбается только тем, кто умеет ценить ее искусные чары. И такими ценителями она редко пренебрегает. Вот кому ты должен поклоняться. А не фаворитке короля.
Дорогой друг, тебе предстоит еще многое постичь. И я советовал бы тебе следовать великому Спинозе, который говорил, что самое полезное в жизни – это совершенствовать свои познания и ум. В этом-то и состоит высшее счастье и блаженство человека. Я знаю это, я это испытал. Мне ты можешь поверить.
А теперь – за дело! И не ленись, ибо только опыт может нас научить чему-нибудь новому. “Знание – дочь опыта”. Это сказал сам Леонардо да Винчи.
Так наставлял Чирнгаузен юного друга. Но Иоганн, обычно внимательный к его поучениям, слушал его вполуха. Ему все еще виделись черные жгучие глаза красавицы – фаворитки короля.
2. Дворец четырех времен года
Это чудо зодческого искусства Август II построил специально для своей новой фаворитки.
Для каждого времени года во дворце были отведены особые комнаты. Прохладные – для лета – были отделаны цветным мрамором, теплые и солнечные – для зимы – устланы пушистыми коврами. Стены, мебель сияли позолотой, китайским лаком. Повсюду – шелк, кружева, бархат и все, что только можно было достать тогда прекрасного и дорогого в Европе.
Покои этого чудесного дворца открылись блестящим балом, и его хозяйка, графиня Анна Козель, вся осыпанная бриллиантами, с победным взором чудных черных очей, прекрасная, как Афина-Паллада, подала руку своему Августу, называя его уже мужем.
Легкомысленный Август был на этот раз влюблен так страстно, словно впервые.
Графиня была само очарование.
Но она была к тому же и умна.
Она искусно распространяла свою власть, и вскоре трудно было сказать, кто из них – Август или она – правит Саксонией.
Август, казалось, не замечал этого. Он почти не расставался со своей фавориткой. Балы чередовались с маскарадами. Под бальную музыку давались распоряжения и инструкции тайным послам, интриганам, военачальникам.
Августа II недаром прозвали Сильным. Его огромная сила Геркулеса проявлялась не только в ломании подков, но более всего в том, что он мог противостоять и несчастьям, и пирам, и интригам, и своим увлечениям женщинами. Самые тяжелые неудачи не вызывали на его лбу ни одной морщинки, и он неизменно представал перед подчиненными величественный и благодушный.
Нашествие шведов на Польшу, победы Карла XII, военные неудачи – за все это вознаграждали короля ласки его прелестной возлюбленной графини Козель.
В этот вечер король принимал, как повелось, во дворце у Анны Козель.
Из придворных присутствовал штатгалтер граф Фюрстенберг, сокольничий короля граф Фридрих Фицтум фон Экштадт, которого Август любил более других. Был он вежливым, воспитанным – настоящий придворный. Красивый, любезный, он состоял при Дворе с малолетства, вместе с юным Августом путешествовал по Европе. Особенно отличался в любимых королем рыцарских забавах. Жена его, одна из первых придворных красавиц, обладала веселым нравом и слыла первейшей интриганкой саксонского Двора.
Были здесь и ночные собутыльники короля: Вацдорф, Фризен и барон Фридрих Вильгельм Киан, умевший рассмешить его величество острой шуткой.
Август был как никогда задумчив и хмур. Заботили военные поражения и угроза потери польской короны.
Обед проходил скучно, в молчании. Чтобы скрасить его, Анна велела позвать юного пажа.
– Он знает песни трубадуров и мавританские песни. Спой нам, Генрих, рассей задумчивость нашего государя.
– О графиня, госпожа моя, эти песни по большей части грустны и печальны.
Молодой человек настроил гитару и запел старинный романс.
Охота идет, охота,
Охотничьи трубы трубят,
Не удалась охота,
Пора повернуть назад.
Под вечер сбились с дороги,
Не знают, куда идти.
Дивный, старинный замок
Встает у них на пути.
В замке – прекрасная дева,
В любви ей клялись своей
Семь благородных графов,
Семь графов и пять королей.
Грустит прекрасная дева,
Глаза ее полны слез.
Доблестный Рико Франко
Ее поутру увез.
“Скажи мне, о ком ты плачешь?
Отца зовешь своего?
Если о нем ты плачешь,
Ты не увидишь его.
Скажи мне, о ком ты плачешь?
Братьев зовешь своих?
Мною они убиты,
Ты не увидишь их”.
“Не об отце я плачу
И братьев не стану звать,
Мне шлейф мой мешает длинный,
Нужно его убрать.
Остер ли клинок ваш, рыцарь,
Чтоб шлейф мой разрезать мог?”
И Рико Франко с поклоном
Протягивает клинок.
Кинжал ему в грудь вонзила
И не отвернула лица.
Так отомстила дева
За братьев и за отца.
Паж умолк и низко склонился в поклоне.
– Прекрасный романс, – сказала Анна, и все зааплодировали и стали хвалить певца.
– Да, прекрасный. Но не очень-то веселый, – отозвался придворный шут Фрёлих, маленький, толстенький человечек с неизменной улыбкой на лице.
– Так повесели нас! – воскликнула жена Фицтума, не выносившая скуки.
Шут принялся показывать разные фокусы, и все развеселились. Король смеялся громче всех.
Но вот Фрёлих представил алхимика, который вместо золота увидел в своей реторте один мусор.
Это не только не рассмешило короля, но даже напротив – лицо его сделалось еще пасмурнее.
– Что с вами, ваше величество? – забеспокоилась Анна.
– Ах, дорогая, этот алхимик… Я уверен, он знает, как делать золото, но скрывает свою тайну. Почему он не хочет открыть ее нам?
– Но возможно ли, чтоб он это умел? Он так молод! Любезный граф, – обратилась Анна к Фюрстенбергу, – где вы раздобыли этого юного алхимика?
– О, – таинственно заговорил граф. – Здесь не обошлось без божьего провидения. – И продолжал почти шепотом: – Прошлое этого человека самое темное. Полное его имя, по его словам, Иоганн Фридрих Бётгер. Родом он из Шлезвига. Отец его будто бы служил при монетном дворе в Берлине. Мальчика отдали в ученики аптекарю. Каким-то образом к нему попал золотой эликсир. Это стало известно прусскому королю, и он отдал приказ арестовать молодца. Тому удалось бежать. Скрывался он в Виттенберге. Там живет его родственник, профессор красноречия Кирхмайер. Профессор увлечен алхимией и был бы рад заполучить драгоценную тинктуру. Мне удалось разузнать о Бётгере раньше, чем эликсир попал в руки его дяди. Я пригласил его в Дрезден, и он жил у меня, делая опыты в моей лаборатории. Пока ему не отвели для этого замок.
– Довольно мрачное сооружение, – вставила Анна. – Мы посещали его. Впечатление осталось удручающее.
– Но при замке есть сад, и ему позволено прогуливаться там.
– Под стражей?
– Что поделать? Эту золотую птицу приходится держать в клетке.
– Клетка тесна, – промолвил Фицтум. – Да и оборудование вряд ли может способствовать серьезным опытам.
– Ты прав, мой милый Фридрих, – сказал король. – Помещение и оборудование никуда не годятся. Поэтому мы переводим его в Мейсенский замок Альбрехтсбург. Мы предоставим ему все, что понадобится для опытов. Пусть работает и, с божьей помощью, добудет для нас золото. Оно нам так нужно! Я верю в этого юношу. А мы будем способствовать этому всеми силами. Он ни в чем не будет нуждаться, он будет иметь все…
– Кроме свободы… – прошептала Анна. Она сделала жест, будто хотела поправить прическу, в которую были вплетены живые цветы. Ей вдруг захотелось дотронуться до них. Сегодня утром ей доставили маленький букетик. На ее вопрос – от кого? – “От Бётгера”, – был ответ.
3. Альбрехтсбург
Крутые серые крыши Мейсенских домов, вдали – кружево готических башен Фрауенкирхе. Это все, что предстояло видеть ежедневно юному Бётгеру – и на многие годы.
В 1701 году его доставили сюда в закрытой карете под эскортом роты драгун. Ему было девятнадцать лет.
Выйдя тем злосчастным серым, холодным осенним утром из кареты, он впервые увидел замок – место своего нового заточения. Слезы заволокли его глаза: он понял – отсюда не убежишь.
Замок стоял над городом, на высокой скале на берегу Эльбы. Его башни и шпили, окутанные дымкой тумана, производили мрачное впечатление. Угрюмая, неприступная средневековая крепость. Казалось, в ней без труда можно выдержать многомесячную осаду и совершать отсюда набеги на соседние земли.
Однако, как заметил Бётгер, у замка не было ни обычных скрипучих подвесных мостов на толстых железных цепях, ни окованных дубовых ворот, что были бы не под силу неприятельским пушкам. Бётгера подвели к изящному парадному входу. Войдя, он с удивлением увидел вместо узких окон-бойниц широкие окна с ажурными деревянными переплетами.
Альбрехтсбург построил в XV веке знаменитый архитектор Арнольд фон Вестфален. По его замыслу, замок-крепость должен был стать замком-дворцом.
Так оно и было на протяжении трех столетий.
Альбрехтсбург стал гордостью саксонских курфюрстов. Замок на бальную, изящный и грозный – как символ абсолютной курфюрстской власти. Здесь саксонские властители принимали послов и своих подданных, в анфиладах многочисленных залов устраивались шумные празднества и пиршества.
Этот-то замок король Август II пожертвовал своему алхимику.
Сотни мастеровых людей были согнаны в Мейсен. Под бдительным надзором солдат они в короткое время превратили замок-дворец в мастерскую.
Прекрасные залы были перегорожены грубыми деревянными стенами, заставлены огромными кадками и ящиками. Мастера сложили печи, пробили дымоходы.
Блистательный дворец перестал существовать.
Бётгер робко ступал по узорным полам бывших залов. Теперь это было его жилище, его лаборатория, его новая тюрьма, его – королевского алхимика, на которого Август II возлагал большие надежды.
4. Забавы и заботы Августа Сильного
При дрезденском Дворе жизнь била ключом. Август II Сильный, курфюрст Саксонский и король польский, еще до вступления на престол объездил полмира, видел версальский и английский Дворы, их блеск и роскошь. Со вступлением его на престол для Саксонии началась новая эра. Во всей Германии не существовало более блестящего и богатого Двора, чем дрезденский. Недаром его называли Вторым Версалем, а короля Августа величали северным Людовиком XIV, сравнивая его с Королем-Солнцем.
Никто из государей не любил так радости жизни, как Август Сильный. Казалось, жизнь для него – сплошной праздник.
Это был человек, одаренный ненасытной чувственностью, необыкновенной жизнерадостностью и поистине богатырской силой: он ломал подковы, сплющивал серебряные кубки, сжимал и свертывал в руках, как бумагу, крепкий талер.
Роскошные празднества, непрерывные увеселения прославили саксонский Двор по всей Европе.
Первое место среди развлечений занимала охота: на кабанов, лисиц, зайцев, фазанов. Август выходил один на один на кабана с охотничьим ножом. Никто не мог сравниться с ним в силе и ловкости.
Турниры, карусели, маскарады, придворные балы непрерывной цепью сменяли друг друга.
Особым увлечением короля был театр, он любил оперу, балет, французскую комедию. При нем в театре состояли две труппы актеров – итальянцев и французов. Здесь пела знаменитая Дюпарк, творил великий итальянский композитор Антонио Лотти, блистала оперная певица Фаустина, жена известного капельмейстера Адольфа Гассе.
Путешественники писали:
“Дрезден представляется волшебной страной, превзошедшей фантазию древних поэтов. Здесь никто не скучает, праздники никогда не прекращаются: балы чередуются с маскарадами, обедами, охотами, военными маневрами и т.п.”.
В то же время Август Сильный был одним из просвещеннейших правителей своего века. Любознательный и деятельный, он обладал разносторонним и острым умом. Он чувствовал потребность в утонченных духовных наслаждениях. Красота была его божеством.
У него была страсть ко всему необычному и прекрасному. Он скупал всякие диковинки: образцы редких минералов, старинное оружие, чучела тропических птиц, картины итальянских, французских и нидерландских мастеров.
Август II – основатель Дрезденской кунсткамеры и картинной галереи. При нем был создан Цвингер – эта неповторимая архитектурная сказка.
В течение девяти лет – с 1710 по 1719 годы – днем и ночью кипела работа на клинообразной площадке у крепостных валов, прозванной цвингером (западней). Это же название получил ансамбль зданий. Всеми работами руководил придворный архитектор Маттеус Даниель Пёппельман. Быстро вырастают две дугообразные галереи с высокими полукруглыми окнами. Здесь Август предполагает расположить оранжерею. Для нее закупаются повсюду невиданные растения: гранаты, оливы, миртовые деревья. В галерее они будут храниться зимой, а летом, вынесенные на площадь, составят сказочный сад. Но у Пёппельмана другие планы. Ему видится замкнутая группа зданий с большой внутренней площадью. Здания, светлые и прекрасные, будут служить фоном для празднеств и торжественных прелюдий. Пусть все искусства – архитектура, скульптура, живопись соединяются во славу короля! Август соглашается.
И возникает чудо из чудес, не имеющее себе равных.
Но все это, а также война со Швецией и бесчисленные фаворитки требовали колоссальных затрат.
Деньги, деньги – были постоянной заботой Августа II. Крестьяне и мелкопоместные феодалы разорены, войска не получают жалование.
Одна надежда – на алхимика. Августу видятся слитки золота, которые Бётгер подносит ему на блюде.
И однажды это виденье становится явью.
5. Смуглый фарфор
Бал был в разгаре.
Его открыл сам король с королевой Эбергардиной под музыку полонеза.
Дамы выступали попарно, под руку с мужьями или родственниками. По роскоши нарядов трудно было предположить, в каком жалком состоянии находятся государственные финансы.
Платья дам были великолепны и сияли множеством бриллиантов. Костюм короля был весь убран бриллиантами, каждая пуговица являла собой драгоценность. Эфес шпаги был сплошь усыпан драгоценными камнями. Даже пряжки башмаков сияли позолотой.
Лишь первый танец Август подарил супруге. Все остальные время он не отходил от графини Козель. Анна была ослепительна. Все другие красавицы при ней гасли, как звезды перед солнцем.
Вдруг придворные расступились, и Август увидел, что к нему с подносом, накрытым голубой шелковой салфеткой, приближается его алхимик.
У короля сильно забилось сердце. Вот оно, наконец! Нетерпеливо сдернул он салфетку – и отпрянул.
– Что это?
На подносе стояли четыре маленькие красные чашечки, тоненькие, с изящно изогнутыми ручками.
– Ваше Величество, – склонился в поклоне Бётгер. – Это фарфор. Это – богатство. Вы хотели золота, оно у вас в руках. Фарфор принесет вам его, сколько пожелаете. Я открыл китайский секрет.
Он ударил три раза по одной чашечке, и в зале точно зазвенели колокольчики.
– Фарфор, фарфор, неужели это фарфор? – пронеслось между придворными.
Глаза Августа загорелись. Он был страстным любителем и собирателем китайского фарфора. В то время фарфор, секрет изготовления которого китайцы строго хранили, ценился буквально на вес золота: на одну чашу весов ставилось фарфоровое изделие, а на другую покупатель насыпал столько золотых монет, сколько оно весило. Чтобы заполучить несколько синих китайских ваз, сам Август отдал прусскому королю целый полк солдат.
Король осторожно берет одну чашечку, ударяет по ней пальцем.
– Звенит! Анна, это – фарфор, настоящий фарфор! Да, но почему – красный? Китайский фарфор – белый.
Бётгер молчит, понуря голову.
– Ты должен сделать белый фарфор. И тогда я отпущу тебя на свободу. Слово короля! А пока – сделай нам фарфоровый сервиз. Для моей Анны. Укрась его красивыми узорами. Ручки чашек должны быть увиты листьями и цветами. Так, милая Анна?
Бётгер робко поднял глаза на графиню. По губам графини Козель струилась легкая улыбка.
В эту ночь Иоганн не сомкнул глаз. Улыбка Анны! Ему казалось, от нее в его душе распускаются цветы. Цветы, которыми он украсит сервиз для нее. Первый фарфоровый сервиз в Европе!
Пришедший поутру Чирнгаузен застал друга за работой. Он остался доволен его рассказом: не пропали даром их совместные труды.
– Ну что, прав я был, посоветовав тебе бросить пустые занятия с металлами и заняться изучением глин? Фарфор – это то же золото.
– Но он у нас не белый.
– Не отчаивайся. Будем экспериментировать снова и снова. Однако ты тщательно веди записи в своей рецептной книге. Они тебе пригодятся… когда меня не станет, – добавил он вполголоса, так, чтобы Бётгер не мог услышать.
Потянулись дни, месяцы новых поисков.
Бётгер попросил построить в замке новую печь – для обжига фарфора. Альбрехтсбург превращался в фарфоровую фабрику.
Бётгер изобрел черную глазурь. Черные вазы он расписывал серебром, это было чудо, как красиво.
– Для белого фарфора нужна белая глина. Ищи белую глину, – наставлял Чирнгаузен. – Китайцы называют ее каолин. На китайском языке это означает “высокий холм”. Значит, надо искать белую глину в холмистой местности. Мы пошлем наших людей по окрестностям Мейсена и в другие места, мы перепробуем все глины.
– Да, – возражал Бётгер, – но ты же знаешь китайскую пословицу: “Каолин без петундзе – все равно, что мясо без костей”.
Пе-тун-дзе… В переводе с китайского – “маленькие белые кирпичики”. Но, дорогой друг, мы же выяснили, что это всего лишь полевой шпат. Ты ведь добавляешь его в глиняное тесто. Оттого и получили мы наш фарфор.
– Но, дорогой Вальтер, наш полевой шпат не совсем то, что нужно. Фарфор получается не такой чистый и звонкий, как китайский.
– Не расстраивайся, я знаю, что делать. Во Фрайбурге, что по соседству с Мейсеном, есть горная академия. В ней работают ученики Георга Агриколы. Этот ученый написал двенадцать томов “О горном деле и металлургии”. В этой академии собраны данные о минералах чуть ли не всей Европы. Я отправлюсь туда. Уверен, мы найдем самый лучший “петундзе”.
И снова потекли дни опытов и трудов. Фабрика расширялась. Спрос на фарфор был огромный. Деньги текли в казну Августа. А Иоганн Бётгер по-прежнему оставался его узником.
И настал самый черный день в его жизни. Умер Чирнгаузен. Бётгер впал в отчаяние. Он потерял не только друга, но и соратника. Эрудит и энциклопедист, Чирнгаузен был незаменим в его работе, в экспериментировании. Он все-таки нашел “лучший петундзе”. Он выяснил, что для изготовления фарфора нужен полевой шпат, что добывается в далекой Скандинавии. Скандинавский “петундзе” делал фарфор звонким, как китайский.
Но где взять каолин?
Иоганн приуныл. Он забросил дела и часами сидел у широкого окна, глядя, как кружат в небе голуби, как садятся они на скаты серых крыш. Слушал звон колоколов Фрауенкирхе, протяжный и тягучий. Ему мечталось сделать колокола из фарфора, чтобы они звенели тонко и красиво и выпевали звуки хорала.
Как-то он сидел, задумавшись. Рядом парикмахер пудрил его парик. Ему предстояло ехать с отчетом к королю. Но что он мог ему сказать? Каолин до сих пор не найден. И сможет ли он его теперь найти, один, без своего ученого друга?
Рассеянно взял он коробочку с пудрой и стал мять пальцами порошок. Он делал это безотчетно, и вдруг обратил внимание на то, что в руке у него оказался шарик: пудра не рассыпалась, а мялась, как глина.
– Что это у тебя за порошок?
– Это? Это – шноррская земля, – ответствовал парикмахер. – Ee продает Густав Шнорр для париков.
– Шноррская земля? Да это же… да это же – каолин! И где же он берет эту землю? – взволнованно допытывался Бётгер.
– Да ее сколько угодно вокруг Мейсена: и в Зейметце, и в Зорнциге. Вот еще, говорят, в Шлетте тоже есть. Господин Шнорр вывозит ее оттуда и продает вместо пудры для париков. У него несколько лавок. Богатый человек.
Бётгер уже не слушал. Он тут же принялся составлять глиняное тесто из “шноррской земли”. Уже первые опыты оказались удачны. Это был настоящий каолин.
Бётгер ликовал. Теперь-то он сделает белый фарфор.
И тогда — долгожданная свобода!
6. Кенигштейн
Бедный Бётгер предвкушал уже свое освобождение. Но судьба приготовила ему новое испытание, новую тюрьму.
Надо признать, что Август II не был хорошим полководцем. В войне со шведами он терпел поражение за поражением. И 1 сентября 1706 года шведы вступили в Саксонию. Они хозяйничали в чужой стране, как дома. Год спустя, в сентябре 1707 года Карл XII расположился со своей штаб-квартирой близ Мейсона. Он имел наглость даже явиться в Дрезден к самому Августу II.
Курфюрст в это время находился с графиней Козель в цейхгаузе, где имел обыкновение заниматься атлетическими упражнениями, демонстрируя возлюбленной свою силу. На стук в дверь он крикнул:
– Войдите!
Вошел шведский король.
Графиня, быстро справившись с потрясением, шепнула Августу, чтоб он арестовал непрошенного гостя. Но Карл обнял Августа со словами:
– Здравствуйте, брат мой!
Август не мог не ответить любезностью на любезность.
Это была их последняя встреча.
Как только они распрощались, Август отдал приказ спрятать алхимика как можно надежнее, чтобы он со своими секретами не попал в руки неприятеля.
“Как можно надежнее” – означало крепость Кенигштейн.
Его разбудили среди ночи и, не дав как следует одеться, втолкнули в карету. Рядом сели два солдата. Карета тронулась, кони понеслись вскачь.
Полусонный, не придя в себя от неожиданности, он размышлял, куда его везут.
Наконец, карета остановилась, ему велели выйти. Светало.
То, что он увидел в утреннем полумраке, повергло его в ужас.
Перед ним вздымалась, уходя в мерцающее утренними звездами небо, крутая, почти отвесная скала. Ни деревца, ни травинки – сплошной гранит.
Высоко-высоко, на плоской вершине, едва виднелись зубцы серых каменных стен крепости.
Узкая дорога, вырубленная в гранитном массиве, убегала вверх, огибая скалу крутой спиралью. Слева кромка дороги обрывалась в бездну, где серебрилась, как чешуя змеи, Эльба.
Подъем был так крут, что последние метры Бётгер и его стражи преодолевали с трудом, тяжело дыша. Но вот дорога кончилась, и Бётгер со спутниками очутились перед наглухо закрытыми, окованными черным железом воротами. Бётгер поднял глаза и содрогнулся: на него с гранитного фронтона ворот устрашающе скалилась высеченная из камня голова Медузы-Горгоны с волосами-змеями.
За этими воротами, в этой страшной тюрьме, построенной курфюрстом для особо важных государственных преступников, Бётгеру предстояло пробыть более года, пока шведы не покинули Саксонию.
Два раза в неделю офицер выводил его на полчаса погулять по крепостному валу. Вал – низкая, толстая стена – тянулся по периметру скалы, огибая этот каменный остров.
Бледный, изможденный, опираясь на палку, выходил Иоганн из своей тесной, темной камеры на воздух.
Унылая картина представала его глазам: угрюмо жались друг к другу приземистое здание арсенала, пороховые погреба, казематы, глубокие чумные колодцы, куда заживо бросали заболевших чумой. Одиноко торчала мрачная гарнизонная церковь. Позеленевшие куцые пушки выглядывали из бойниц, рядом – пирамидки чугунных ядер. В углу двора – глубокий колодец с питьевой водой, прорубленный вручную сквозь всю толщу 250-метровой гранитной скалы. Двое заключенных безостановочно вращали скрипучий ворот, затрачивая по десять минут на подъем ведра воды.
А над всем этим – синий полог неба, и где-то вдали – скалистые берега Эльбы. Сказочный край – гигантские столбы, глубокие ущелья, водопады, пещеры, мосты над рекой – Саксонская Швейцария. Бётгер был наслышан об этих красотах. Но они были недоступны ему. Как свобода.
В его камере сложили печь для опытов. Но он не мог работать. С каждым днем его красивое лицо становилось бледнее, морщины изрезали щеки, нос заострился, он все тяжелее опирался на палку.
Когда однажды ему сказали, что за ним приехали из Дрездена важные господа, чтобы увезти его отсюда, он заплакал. Не от радости. Он понимал, что его повезут из одной тюрьмы в другую. Как ему это надоело! Он отупел, отчаялся и рад был бы умереть здесь.
Август прислал за ним своего нового фаворита – графа Флемминга. Тайный советник, он занимал одновременно должность первого кабинет-министра. Это был человек безграничного самомнения, грубый, с военной выправкой – министр с манерами драгунского офицера. Он оставался во главе государственных дел в течение шестнадцати лет, ловко устраняя всех, кто становился у него на пути.
Он не стал церемониться с бившимся в рыданиях Бётгером.
– Но-но, без истерик. Подайте ему камзол. Это тебе подарок от самого короля Августа.
Бётгер даже не взглянул на вышитый золотом камзол, который, когда его напялили на алхимика, болтался на его исхудалом теле, как на вешалке.
Флемминг бесцеремонно втолкнул его в карету:
– Шнеллер, шнеллер! Вперед! Nach Dresden! Король ждет нас.
Бётгера ждал все тот же Альбрехтсбург.
7. Голубые мечи Мейсена
Август прохаживался по своему кабинету. Высокий, статный, как Геркулес, красивый, как Аполлон, разодетый в пышные одежды, с самоуверенной улыбкой на полных, ярких, сластолюбивых губах.
Обширный королевский кабинет походил скорее на будуар придворной дамы. В вычурных золоченых рамах сияли зеркала, отражая свет многочисленных подсвечников, стены были обиты бледно-голубым штофом, пол устлан мягкими коврами
Камин, столы, столики были сплошь заставлены фарфором.
Король был доволен.
Он не добился от своего алхимика фабрикации золота, зато стал обладателем секрета столь же ценного, как чистое золото, секрета изготовления фарфора.
Он сумел так поставить производство фарфора, что вскоре белый Мейсенский фарфор вытеснил и китайские, и японские изделия. Саксонский фарфор стал предметом роскоши в Европе. Началась настоящая фарфоровая лихорадка. Фарфоровыми заменяли изделия из мрамора и дерева. Доски для столов, изразцы для печей – все делалось из фарфора. Пытались делать даже фарфоровые гробы. Создавались целые дворцы из фарфора.
Август получал от продажи Мейсенского фарфора миллион талеров в год – настоящий золотой дождь.
Широким шагом Август ходил по кабинету, любовно ласкал взором свое богатство: изящно расписанные вазы, сервизы, подсвечники. Посуда была украшена лепными фарфоровыми цветами, целыми букетами и даже гирляндами. В середине каждого фарфорового цветка сверкал драгоценный камень. Вот сервиз, оправленный в золото, а этот – в серебро… “Охотничий сервиз” – с изящными рисунками в китайском стиле… На камине – небольшие фарфоровые каминные часы в модном стиле “рококо”: прихотливая форма, легкая позолота, внизу – маленький Купидончик. На отдельном столике – фарфоровые статуэтки, изображающие придворных дам и кавалеров. Широкие юбки с кружевными оборками, на платьях ленты, банты, цветы, и все – из тончайшего фарфора.
Особенно богата королевская коллекция фарфоровых табакерок. В то время как раз входило в моду курение табака. Курили все, даже дамы. Сам Август II не выпускал изо рта трубку. Фарфоровые табакерки сделались необходимой принадлежностью состоятельных людей. Чего только не изображали мейсенские мастера на табакерках! Вот круглая позолоченная внутри табакерка, на внутренней стороне крышки – Минерва, окруженная музами; овальная табакерка, на ее крышке – прибрежный городской пейзаж, на переднем плане – дамы и кавалеры; а вот табакерка с рельефным геометрическим узором, на ее крышке – амур с лебедем.
Табакерка со сценами охоты. Август открывает ее: внутри изображен портрет женщины. Она сидит, красиво опершись на зеленую подушку, роскошная грудь обнажена. Ах, это милое лицо! Как он любил ее! Вот эту табакерку в форме изящной туфельки, расписанной цветами, он заказал Бётгеру – для нее. Бётгер постарался, надо отдать ему должное. Но она не получила подарка. К тому времени, как он был готов, место графини Козель в сердце Августа заняла другая фаворитка – графиня Оржельская.
А бедная, преданная Анна Козель была навеки заточена в крепость Столпень.
Август небрежно отставил табакерку-туфельку. Он не любил возвращаться к прошлому.
Его внимание привлекла табакерка с росписью “под китайцев”: китайский богдыхан сидит на троне, вокруг – свита. Король рассматривает табакерку: на ней марка Мейсенской фарфоровой фабрики, его фабрики – два скрещенных голубых меча. Эта марка, марка саксонского фарфора прославила его по всей Европе.
Август довольно улыбается, напевая популярную народную песенку: “Ах, мой милый Августин”… Его новая пассия зовет его “мой Августинок”. Как она хороша! И как похожа на него! Немудрено, ведь она – его родная дочь от одной из прежних фавориток. Графиня Оржельская! Он очарован ею. Дочь? Ну, так что ж? Она – женщина, желанная и прекрасная. А он – король, ему все доступно, все позволено. Он – властитель, самодержец. Его желания – закон.
8. Милость короля
В прекрасном месяце мае
Все чувства во мне расцветают.
Если бы Бётгер знал эти стихи Генриха Гейне, которые будут написаны столетие спустя, он мог бы именно так выразить то, что с ним сейчас происходило. Ведь весна – всегда весна, она пробуждает в человеке все лучшие чувства, душа хочет петь, хочет любви, свободы, счастья.
Увы, для Бётгера не было ни любви, ни свободы. Король не сдержал своего слова. Он не освободил своего алхимика, несмотря на то, что тот, создав белый фарфор, обогатил своего властителя. Милость Августа простерлась только на то, что “в награду за верность и преданность” ему было поручено безотчетное управление фарфоровой фабрикой в Альбрехтсбурге, в его тюрьме.
Правда, король оказывал ему свое расположение, повелел, чтобы о нем заботились, и теперь у него ни в чем не было недостатка: хорошая одежда, отличный стол. Случалось, Август посещал своего пленника и принимал его у себя. Он даже подарил ему кольцо со своим портретом.
Наконец, ему разрешили ходить по городу. Но он всегда чувствовал за спиной неусыпных стражей короля.
Иногда ему все же удавалось оторваться от своих спутников в лабиринте узких улочек. И тогда, вздохнув свободно, он шел к своему излюбленному месту – на берег Эльбы.
В этот весенний день берега ее были покрыты первой легкой зеленой травой, из которой весело глядели маленькие желтые солнышки одуванчиков. Мокрая галька у кромки воды сияла, переливаясь радужно под солнечными лучами.
Бётгер присел на небольшой валун и стал бесцельно кидать в воду камешки. Взор его уносился далеко, за течением реки, в синюю даль. Неподалеку кружили, радуясь первому теплу, голуби. Они взлетали в небо и, покружив, вновь садились в траву, и вновь взлетали и вились над головой.
Как он завидовал этим свободным птицам!
Задумавшись, он не услышал шагов за спиной и очнулся только, когда тень легла возле него. Он хотел обернуться, но тихий властный голос произнес:
– Не двигайся. Ты не должен видеть и знать меня… Не бойся. Я пришел тебе помочь. Я знаю твое заветное желание. Ты жаждешь свободы… Ты будешь свободен.
– Кто ты? Как можешь мне помочь?
– Есть люди, заинтересованные в тебе, в твоих знаниях. Мы поможем тебе.
– Как?
– Побег!
Бётгер закрыл лицо руками. Как часто он думал об этом! Бежать! Но куда? И как?
– В Пруссию. Фридрих Великий даст тебе и свободу, и все, что пожелаешь. Вспомни, ты – прусский подданный.
– Что может дать мне Фридрих? От одного короля – к другому? Из одной тюрьмы – в другую…
– Нет. Там ждет тебя свобода, о которой ты мечтаешь. Подумай. Я буду ждать ответа. Встретимся через три дня. Погребок “У сломанного дуба”.
– Как я узнаю тебя?
– Я сам тебя окликну. А сейчас не оборачивайся, пока я не уйду.
Три дня прошли в лихорадочных раздумьях. Вдруг это – ловушка? “Не пойду”, – решил Иоганн.
Но – как сказано в “Одиссее” Гомера – из всех живущих на gelke нет существа более тщеславного и непостоянного, чем человек.
Три дня спустя Бётгер, плутая по закоулкам, чтобы запутать следы на случай слежки, дрожа, как в ознобе, подходил к назначенному месту.
Здесь было шумно, людно. Вдоль улицы стояло несколько карет. Подвыпившие гуляки затевали ссоры.
Бётгер в растерянности остановился. И тут же над ухом услышал:
– Иди за мной.
Кто-то в черном плаще вышел из-за его спины и сделал знак следовать за ним.
Они подошли к одной из карет. Дверца ее открылась. Бётгер поставил ногу на подножку и пригнулся, чтобы влезть в карету. Не тут-то было! Он почувствовал, как ему больно заломили руки и потащили куда-то.
Карета рванулась и вмиг исчезла из виду.
Стояла глухая, темная ночь. Дворец Августа II казался вымершим. Лишь из внутренних покоев по временам раздавался раскатистый, царственный смех.
Шла обычная королевская пирушка. На нее приглашались самые близкие придворные, самые любимые и преданные люди. Государь развлекался тем, что спаивал и стравливал их. Это была одна из его невинных забав.
Король сидел в расстегнутом камзоле и жилете. На столе стояло несколько пустых бутылок. Придворные шутили, переругивались, захмелев. Сам же король пил, не пьянея. Он чувствовал какую-то непонятную тоску, душа была омрачена предчувствием близкого горя.
– Киан, – обратился он к барону, – вели подать нам амброзии.
Так именовалось королевское вино, которое специально для Августа II выделывали из лучших сортов винограда в Венгрии и доставляли к саксонскому Двору – густое, как сироп, сладкое, необыкновенной крепости.
На серебряном подносе мавр в восточном наряде внес громадную флягу амброзии. Наполнили бокалы.
– Здоровье короля!
Август кивнул и выпил залпом свой объемистый хрустальный бокал. Глаза его затуманились.
В дверь тихонько постучали, она отворилась и вошел Флемминг. Отвесив общий поклон, он склонился перед королем и зашептал ему что-то на ухо.
Август мгновенно протрезвел:
– Повтори вслух.
– Ваше Величество, сегодня вечером мои люди выследили и схватили Иоганна Бётгера, который пытался бежать в Пруссию.
Король ударил кулаком по столу. Бутылки и бокалы подпрыгнули и со звоном посыпались со стола, вино полилось на пол, образуя красные, как кровь, лужи.
Все притихли, застыли, точно окаменели.
Август, великодушный, жизнерадостный Август, в гневе был страшен. Глаза его метали молнии, щеки дрожали, губы подергивались судорогой.
– Как? – загремел он. – Этот неблагодарный червь, которого я пригрел, сделал человеком. Он имел все, что хотел. Чего ему еще не хватало? Он предал меня. Меня! Своего короля!.. Казнить! Четвертовать!.. Повесить эту тварь! Без суда, немедленно…
– Ай-ай-ай, – смешливо произнес шут Фрёлих. – Кто же будет теперь варить из глиняного теста фарфор для вашей милости?
– Что?.. Кто?.. Кто смеет мне перечить?
Глаза Августа налились кровью. Одной рукой он, как котенка, схватил шута за шиворот, поднял в воздух и вдруг с силой швырнул его в окно.
В наступившей страшной тишине все услышали тупой звук упавшего на камни мощеного двора тела и слабый, предсмертный стон.
Фицрум перекрестился. “Бедный шут, – подумал он, – не вовремя ты пошутил”.
Король, казалось, опомнился. Он тяжело осел в кресло и устало произнес:
– Повесить негодяя!
Фюрстенберг и Фицрум переглянулись – вот она, милость короля.
Флемминг казался совершенно спокойным.
– Слушаюсь, ваше величество, – он насмешливо обвел глазами присутствующих. Как ловко удалось ему осуществить это дельце. Теперь ничего не стоит прибрать к рукам производство фарфора, эту золотую жилу.
9. Последнее прибежище
Каземат, куда бросили несчастного Бётгера, напомнил ему его первую тюрьму – темную келью в башне Дрезденского замка: такие же сырые, покрытые плесенью стены, решетки на окнах, вечный, пронизывающий холод. Кажется, так давно это было: химические опыты, сплавы разных металлов, поиски эликсира, с помощью которого он должен был добыть золото для короля.
В памяти всплыл день, когда его посетила прекрасная фаворитка короля. Чудное видение! Оно жило всегда в его душе, он лелеял его всю жизнь. И сейчас, лежа на охапке гнилой соломы, он мечтал: вдруг откроется тюремная дверь и явится – Ангел! Ему почудилось, как кто-то голосом Чирнгаузена произнес: – Ангел?.. Да это – Анна Козель. – Бётгер изумился: Анна Козель? Но она ведь в Столпне… Боже! Она, как и я, в тюрьме, в заточении. За что? В чем ее вина? Только в том, что она его любила, своего короля. Вот как он заплатил ей за любовь! Ха-ха! Великодушный Август! Да, он бывает ласков и добр. Особенно ласков с теми, кого назавтра казнят или отправят в Кенигштейн. По его повелению. Он может обнять и расцеловать человека и тут же отдать приказ о его казни. Милостивый король! Он обещал мне свободу, он поклялся словом короля!
Бётгер вскочил и стал трясти решетку окна.
– Вот она, вот его свобода! Вот его королевское слово!
В изнеможении он упал на холодные плиты пола и зарыдал. – Всю жизнь – в тюрьме. Господи! За что, где справедливость? Я обогатил его… Золото… он хотел золота. Я дал ему это золото… Несметные богатства… И что я получил за это? Опять – тюрьма… все та же – тюрьма… Ваше величество, вы – тюремщик, вы – не король…
Иоганн обхватил голову руками и застонал. Голова горела, он весь дрожал. Он то плакал, то смеялся, у него начался бред. Он лежал на соломе, глаза были широко открыты, но он не сознавал, где он и что он. Ему то представлялся Август, величественный и огромный, как та скала – с замком Кенигштейн, то ему чудился голос Чирнгаузена: “Госпожа Удача улыбается не всем… вот кому ты должен поклоняться, а не фаворитке короля”… Прекрасные черные глаза улыбались ему из темноты…
– Анна… Анна…
Придворный врач, присланный Фюрстенбергом, нашел у арестанта горячку…
Графиня Анна Козель откинулась на спинку кресла и положила книгу на колени. Последнее время она увлекалась религиозным чтением и кабалистикой. Она верила, что сможет вызывать души людей по своему желанию. Прежде всего ей хотелось призвать душу Августа, которого она продолжала страстно любить. Несмотря ни на что.
Последним прибежищем владелицы Дворца четырех времен года стал старый Столпянский замок, где ей отвели тюремную башню.
Тюремная башня… Когда-то давно она уже бывала в тюремной башне… В замке, в Дрездене. У алхимика…
Воспоминание мелькнуло и пропало.
Анна углубилась в книгу.
Вошедший слуга должен был кашлянуть, чтобы привлечь ее внимание.
– Что тебе?
– Вас хотят видеть. Какой-то человек. Комендант ему разрешил.
Незнакомец, закутанный в черный плащ, низко склонился и молча протянул графине букетик цветов.
– От кого?
– От Бётгера, – был ответ.
Она хотела взять.
– Осторожно. Вещь очень хрупкая.
Анна изумленно рассматривала букет, цветы были фарфоровые. Она хотела поблагодарить, но незнакомец исчез. Анна встала, хотела положить букетик на стол, но он словно сам собой выскользнул из ее рук. Фарфоровые цветы с тонким, жалобным звоном рассыпались на мелкие кусочки.
Вбежали слуги.
Графиня сидела на полу, перебирала цветные осколки, губы ее шептали: – Он мертв… он мертв… мертв…
Бётгер был мертв. Несколько дней он боролся со смертью. Она одолела его. Избавив от душевных мук и от виселицы.
Когда и где он был похоронен, осталось неизвестно.
Фарфоровая фабрика просуществовала полтораста лет в замке Альбрехтсбург. Затем, в 1864 году, была переведена в новое здание. Она существует и по сей день в центре Мейсена, и вы, если попадете в тихий городок, можете посетить ее. И, может быть, вам посчастливится услышать, как в полдень на башне древней Фрауенкирхе фарфоровые колокола чисто и звонко вызванивают мелодию старинного хорала, напоминая о мастере Иоганне Фридрихе Бётгере, изобретателе саксонского фарфора, несчастном узнике короля Августа II Сильного.
