Москва – Феодосия – двадцать вагонов,
Покрытых слезами российского лета,
Сверкающих в радуге стекол оконных
И в чьих-то глазах изумрудного цвета.
Попутчицам пухлым немного за двадцать –
Мешают чаек алюминьевой ложкой –
Им дай только повод до колик смеяться,
Толкая друг друга упругою ножкой.
В просторах купе никуда не укрыться
От ласки невольной, от близости детской,
И можно случайно смертельно влюбиться,
И можно утешиться водкой соседской
И с легкой душою отдаться качанью
Голов, рюкзаков, длинноногих студентов,
Святых проводниц, предлагающих чаю,
Немых и печальных торговых агентов…
Москва – Феодосия – поезд надежды…
Страна трудовая проносится мимо…
Мы выйдем в Архиповке, скинем одежды
И скроемся в бухтах Восточного Крыма
И вскоре покроемся коркой румяной,
Проникнемся горько-соленою влагой
И трав пересушенных запахом пряным,
И тайным свечением скал Карадага,
Погладим ладошками друга-вулкана
По склону, поросшему гривою львиной,
Подсмотрим ныряние смелых бакланов
И спустимся к берегу в бухте Гравийной,
Наивных бычков погоняем незлобно,
Потом, наглядевшись подводных сюжетов,
Всплывем и повиснем, медузам подобно,
В кристалле прогретого жидкого света, –
И в нем растворяться начнем понемногу
И станем скоплением солнечных бликов…
Но рыбка доверчиво цапнет за ногу –
И чайки взлетят, потревожены криком.
Мы будем на миг смущены укушеньем,
Но детская паника в прошлое канет,
Как только приляжем, ища утешенья,
На черные жгучие, зрелые камни –
А в них – сердоликов печные оконца,
Хрустальные звезды, зеленые глазки –
Забрать их с собою – завянут без солнца
И зимних штормов освежающей ласки.
Мы лучше напишем с десяток пейзажей,
Индиго и кобальт подвергнув разбою,
Морскою водой разбавляя гуаши
И кисти макая в набеги прибоя.
И с миром в душе и усталостью в теле
Пойдем, прикрывая сгоревшие плечи,
Поев дымламы, в чайхане Коктебеля,
Валяться в тени на дерюжках овечьих…
Лежишь, а соблазн розовеющей плоти
Гуляет вокруг, изгибаясь лениво,
И бродят по берегу громкие тёти:
“Самса, пахлава, охлажденное пиво,
Копченый судак, пироги с курагою…”
А возле кафе на приморском бульваре
Оранжевый плов предается покою,
Лоснясь в казанка вулканическом жаре,
И хрупкий старик в белоснежном хитоне
Половнички лавы кладет на тарелки,
А рядышком дремлет подвязанный пони,
И время почти что не трогает стрелки…
Но все-таки гаснут холмы золотые,
И вечер ложится на теплые крыши,
Ласкаются к пристани яхты пустые,
И чаек сменяют летучие мыши,
Арбат коктебельский огни зажигает,
Текучей толпой заполняется густо,
И пони плетется, прохожих лягая,
И всюду в кустах продается искусство:
Кораллы на нитках, сухие букеты,
Фигурки котов из раскрашенной глины,
Из лунного камня кресты и браслеты,
На шелковых шалях цветы и марины,
Светильники в виде чертей пустотелых,
Лаванда от моли, любви и бессонницы,
Ломти тортов, от жары переспелых,
И колокольчиков целые звонницы…
Женщины с верой в Таро или Руны –
Чахнут над свечками пьяной гадалки…
А там, в темноте, из поверхности лунной
Отважно выходят нагие русалки –
И груди у каждой “как два олененка”,
Что между лилий намокших пасутся,
Кожа их – влажная звездная пленка –
Эти уж точно домой не вернутся –
В желтую бледность подвальных редакций,
В холод сырых подмосковных перронов,
Гром социально-общественных акций
И тишину своих кресельных тронов.
И нам бы остаться в одном из поселков,
Которые пахнут с утра пирожками
И в трепетном зеркале черного шелка
Мерцают всю ночь золотыми мальками,
Но двадцать вагонов уходят обратно,
Призывно крича, словно птицы России –
Осталось вином утешаться мускатно
И августа ждать, как прихода Мессии.
